Зюсан РенеДо следующего раза

Рене Зюсан

До следующего раза

К глубочайшему сожалению американского миллиардера Арчибальда Фортескью, у него была только дочь. А финансовые династии, равно как и другие, печалит перспектива остаться без продолжателя дела, наследующего имя главы династии. Арчибальд утешался мыслью, что эстафету примет его будущий зять. Но и тут счастье не улыбнулось ему. Лорна отказывала всем молодым людям, обладающим способностями и не владеющим состоянием, которых представлял ей отец, - будучи сам, как говорится, "от сохи" и преуспев в жизни собственным трудом, он был твердо убежден во врожденной никчемности папенькиных сынков. Лорна вышла замуж по любви за помешанного на автомобилях Гарри Смилсона, богатого наследника по профессии, но бездельника по призванию.

Итак, Арчибальд продолжал без устали работать во имя процветания своего предприятия, все надежды возложив на быстро появившихся внуков-близнецов, смутно тревожась, как бы отцовский пример не оказал на них пагубного влияния. Но его тревога была недолгой. Смилсон приобрел новейший автомобиль - двигатель, как его заверили, являл собой настоящее чудо техники. К несчастью, управление и тормоза были не столь совершенны, так что вскоре Арчибальду пришлось взять на себя полную, в том числе и юридическую, ответственность за близнецов, которых звали Джек и Джон.

Арчибальд был человек энергичный. Вместо того чтобы скорбеть долго и незаметно, он немедленно оплакал покойника, не скупясь на слезы, что вызвало всеобщее удивление: его считали бессердечным, как и всех богачей. Покончив таким образом с печалью, он взялся за воспитание сирот. Будучи самоучкой, он тосковал по настоящему солидному образованию, какого ему не довелось получить. Вместе с тем он желал, чтобы его наследник обеими ногами стоял на земле. Эти на первый взгляд противоречивые устремления Арчибальд мог примирить благодаря выпавшему ему двойному шансу: Джек (или Джон) станет великим дельцом, тогда как Джона (или Джека) прославят на весь мир его научные труды...

Как и почти все американские миллиардеры, Арчибальд пользовался услугами психолога. Как и всех психологов (или почти всех), этого звали Эйсберг. После консультации он высказал мнение, которое гласило: в юном возрасте скрытые наклонности индивидуума проявляются наиболее естественным образом, не подвергнувшись еще влиянию различных запретов и табу, изобилующих в обществе. Итак, он предложил проделать следующий опыт. Близнецы - им исполнилось к тому времени по шесть лет - встанут рядом у черты - некоего подобия стартовой линии. В нескольких метрах от них на столе будут лежать золотая монета и ярко раскрашенная книжка. Выбор, который сделает каждый, определит его будущее призвание.

Для Арчибальда, как и для всех американских миллиардеров, советы психолога были священны. Он согласился не раздумывая. Опыт состоялся под весенним ясным солнышком на лужайке в поместье Арчибальда. Все увидели, как Джек рванулся вперед и, не оставив своему брату ни малейшего шанса, накрыл ручонкой золотую монету. Жребий брошен: Джону суждено стать ученым...

Очень скоро Джон проявил к учебе склонность, подтвердившую, что судьба распорядилась справедливо. Он с блеском закончил школу. А когда братьям исполнилось по пятнадцать лет, их разлучили и поместили в разные учебные заведения в соответствии с предначертаниями судьбы...

Им было по восемнадцать, когда скончался Арчибальд. Свое состояние миллиардер поделил на две весьма неравные части. Большая предназначалась Джеку. Джону - ученому - он завещал лишь определенный капитал, которым тот мог свободно распоряжаться; деньжата вообще-то немалые, но по сравнению с другой частью наследства - сущий пустяк. Для Арчибальда речь шла не о каком-либо предпочтении, а о трезвом расчете: прежде всего никогда не следует дробить переходящее по наследству имущество; далее, Джек был в семье финансистом - и прекрасно проявлял себя на этом поприще, - ему следовало располагать всеми необходимыми ресурсами для дальнейшего процветания всех своих предприятий; наконец, надо было позаботиться о том, чтоб роковые искушения праздной жизни миновали Джона - ведь от этого могла пострадать его любовь к науке, мог угаснуть пыл, который он вкладывал в свою работу.

Кстати, работа эта развивалась в интересном направлении. Страстно влюбленный в науки, Джон вначале избрал физику. Вскоре жажда неизведанного привела его в новейшие области этой науки. Он изучал де Бройля, бросил Хейгенса ради Эйнштейна, оставил все свои прежние привязанности из любви к Планку, заигрывал с квантами, обожал Юкаву. Затем погрузился в изучение теории относительности и был буквально зачарован так называемым парадоксом Ланжевена. Он поставил перед собой задачу глубже разработать понятие биологического времени. В частности, он полагал, что, быть может, в лабораторных условиях удастся воссоздать факторы, влияющие на путешественника, который покидает Солнечную систему и через несколько лет возвращается на Землю, постаревшую за это время на несколько веков. Смело экстраполируя, ученый придумал следующее: сообщить атомам тела такую вибрацию или такую вибрационную частоту, чтобы эволюционный процесс его биологического времени оказался вследствие этого обращенным вспять. И вот, по возвращении из такого путешествия, субъект застает мир не постаревшим, а более молодым, чем прежде. И одновременно со своими исследованиями в области физики Джон с головой погрузился в фундаментальную биологию...

Самозабвенно отдаваясь работе, он достиг своего тридцатилетия. Он не виделся с братом десять лет и никогда не имел точного представления о своем капитале. Когда научные исследования потребовали значительного увеличения расходов, выяснилось, что денег осталось совсем немного. Однако с наивностью, столь свойственной ученым, он не сомневался, что брат Джек согласится ему помочь. Разумеется, Джона постигло разочарование. Его письма остались без ответа, а пытаясь связаться с братом по телефону, он наталкивался на генеральных или личных секретарей словно на неприступную стену с колючей проволокой, защищавшую предприятие Фортескью - Смилсон.

Вот тогда Джон познал новое чувство: злобу. Он ощутил всю несправедливость решения, которое позволило одному лишь случаю распорядиться наследством Арчибальда Фортескью. И посчитал глубоко аморальным, что такое множество денег употребили на их воспроизводство, вместо того, чтобы потратить на научные изыскания. В конце концов он возненавидел брата, который мог бы одним росчерком пера восстановить справедливость. С мучительной ясностью он вновь и вновь переживал ту сцену, которая решила в детстве его судьбу, видел быструю ручонку Джека, схватившую золотую монету... Ах, если б это можно было исправить!

"Если бы это можно было исправить, - мечтал он, - я начал бы с того, что взял монету. Ибо, имея монету, я могу купить книгу. А с книгой золотой монеты не получить. Значит, богатство прежде всего: оно позволяет заниматься наукой, тогда как наука без богатства беспомощна..."

Вскоре его мечты приняли вполне реальный оборот: если бы это можно было исправить... и вдруг Джона осенило. Он принялся за работу. Не имея достаточно денег, сам мастерил, изготовлял детали, уговаривал кредиторов. Идея постепенно воплощалась в жизнь. В глубине своего небольшого поместья он построил скромный ангар, где не спеша сооружал машину: для профанов просто большой стеклянный шар, сплошь усеянный разными ручками и циферблатами; для него - инструмент, с помощью которого он выправит сломанную судьбу. Ненависть, а равно честолюбие подогревали его пыл, доводя до грани безумия. Дважды приходилось начинать все сначала: он приходил в себя посреди обломков аппарата, в ушах шумело, мучили тошнота, судороги в желудке...

И вот однажды, когда он, сделав третью попытку, включил контакт, какое-то шестое чувство необъяснимым образом подсказало ему, что сейчас наконец все и случится. Пока шар вибрировал, геометрические очертания окружающих предметов чудовищно искажались, Джон распрощался со своим телом взрослого мужчины. В тот самый момент, когда его взор туманился и сознание угасало, он различил возникший в дверях ангара силуэт. Человек приближался, тараща глаза, и Джон узнал его, своего брата, которого не видел целых тринадцать лет. Он узнал брата, явившегося теперь, быть может, с наилучшими намерениями, что-то кричащего, но что именно, он уже не в состоянии был разобрать...

Странное головокружение возникает, когда трава газона оказывается так близко перед глазами, когда разглядываешь ее под ногами между двумя маленькими ботиночками, и воспоминания покидают тело, слишком малое, чтобы их задержать. Надо сжать зубы, уцепиться еще ненадолго, на одну-две минуты, за этого индивидуума, теряющего свои очертания и тающего на горячем солнце детства. В очаге мощного центростремительного головокружения Джон чувствует, как вновь превращается в крохотного мальчугана, каким он некогда был...

- Вперед!

Арчибальд, взмахнув своей тросточкой, подал знак, Джон мобилизует остатки памяти, последние силы и волю. К изумлению всех присутствующих, он одним прыжком, не оставив никаких шансов Джеку, достигает стола, опускает ручонку на золотую монету.

Иногда между очередной биржевой спекуляцией и двумя телефонными звонками в один из крупнейших финансовых центров мира Джон испытывал странное ощущение - как бы параллельного существования: будто он случается, нечто такое навевает нам перед пробуждением мрачный рассвет, свой собственный брат. Впрочем, бывало, он думал о нем, об этом брате, этом далеком Джеке, которого он не видел уже многие годы и которого представлял себе, доверившись чьим-то отзывам, как чудаковатого интеллигента, рассеянного ученого в хрупких очках среди реторт с кипящей жидкостью и разноцветными испарениями, в возбуждении восклицающего: "Эврика!" Много раз он давал себе слово повидать брата, желая вновь почувствовать хоть немного того тепла, которое согревало их общее детство, а быть может, если это необходимо, помочь ему. Но заботы, многочисленные обязанности, вечное неспокойствие в финансовом мире заставляли откладывать эти планы на неопределенные сроки.

Однажды он пришел в страшную ярость. Только что он случайно узнал, что Джек обращался к нему за помощью, чтобы продолжить свои исследования; стена, которую Джон воздвиг вокруг себя, стремясь избавиться от просителей и избежать повседневных неприятных мелочей, не подвела, и брату, родному брату, отказали. С тех пор прошло два года. Он выбранил своих служащих, навел справки и вскочил в машину, дав шоферу адрес, который частное детективное агентство разыскало ему в двадцать четыре часа за огромную кучу долларов.

Поездка до университетского городка, на окраине которого жил брат, заняла целых три часа. Когда машина остановилась у небольшого домика, руки Джона дрожали от непонятного беспокойства. Не дожидаясь, пока шофер откроет дверцу машины, он выпрыгнул на тротуар и бегом преодолел восемь ступенек крыльца. На его звонок никто не откликнулся. Он позвонил еще, а потом заметил, что дверь открыта. Он вошел в дом, громко крича:

- Джек! Джек! Это я, Джон!

Никого. Лихорадочные поиски привели его к дверце, выходящей в сад, в глубине которого находился ангар, откуда доносилось пронзительное гудение. Он подбежал, распахнул дверь ангара - и увидел брата, словно подвешенного внутри огромного стеклянного шара. Он узнал Джека, едва различимого, почти превратившегося в призрак.

У него закружилась голова из-за предчувствия и одновременно какого-то очень смутного воспоминания, которое его помутившийся, затуманенный рассудок не смог распознать.

Он хотел крикнуть: "Джек, подожди!" Слишком поздно. В тот самый момент, когда все вокруг вибрировало и дрожало, страшное чувство осознания истины завладело им. Он понял: все придется начинать сначала.

И так до следующего раза.