"Степан Разин (Книга 2)" - читать интересную книгу автора (Злобин Степан Павлович)Утес на ВолгеАтаман Фрол Минаев с войском в две тысячи казаков вместе с Фролкою Разиным двинулся на Дон. В тот же день все великое войско Степана, оставив Царицын, пошло вверх по Волге. Стоял нестерпимый зной. В полуденное время все войско располагалось между прибрежных кустов – в ивняке, в орешнике. Боба вперед по пути высылал разъезды. Дозоры Протакина скакали по сторонам Волги, оберегая со всех сторон войско от нападенья татар и от боярской засады. После того как Харитонов прислал весть о дворянских сборах, атаманы задумчиво покачали головами, глядя на косы, рожны и вилы, которых в войске было в десять раз больше, чем пищалей и мушкетов, страшась за свой разношерстный сброд, среди которого многие не умели насыпать порох на полку и не владели саблей. Они миновали Камышин и продолжали свой путь в верховья. – Батька, мы на смерть ведь идем! – сказал Наумов Степану, когда остальные отстали от них. – Ты гляди, батька, Волга наша. Сколь городов: Камышин, Царицын, Астрахань... Яицко устье, захочешь, и тоже наше. Куды нам еще?! Тут бы и ставить рубеж понизовых казаков... Дон к нам пристанет, Хопер, Медведица, там – Донец, Запорожье. Куды еще больше! Слыхал ты, чай, сказку, как вороненок зарился на барана!.. – Не вороненок я, тезка! – раздраженно ответил Разин. – Гляди, борода седеет. Что же, шутки я, что ли, шутить подымаю народ!.. Как услышал, что выслали войско, так сразу в кусты? Мыслишь, бояре без драки тебе понизовья оставят?! – Не один я так мыслю, Степан Тимофеич, – оправдываясь, сказал Наумов. – Так ведь и все казаки говорят. Сказывают – зря ты на Москву разгорелся: тебе в битвах славы искать, а казакам-де Москва к чему?! – Чего же от меня таятся с такими речами?! – Страшатся, батька, тебя, – признался Наумов. – А ты, тезка, смелый! – с насмешкой ответил Разин. – Еще, батька, я хотел тебе молвить... – несмело сказал Наумов. – Чего еще? – Берегся бы ты, завелись у нас в войске лазутчики от донских домовитых... Кто они – имяны я не знаю, а есть... Не схотели б тебя погубить... Степан придержал коня и взглянул испытующе на Наумова. – На Сережку хошь наклепать?! – грозно сказал он. – Знаете, что люблю его, вот и сеете лжу. Завидно, что он мне как брат... – Степан Тимофеич, ведь я не сказал, что Сергей! – воскликнул Наумов. – Кабы я знал кто, то я бы и сам убил, хотя и Сережку... Не мне говорить, что тебя люблю, – о том ведаешь сам. А как войску остаться без атамана?! – Ладно, Наумов. Слыхал ты в народе, что пуля меня не берет? Колдун, говорят... И ныне меня ни пуля, ни нож не тронет... За Камышином они подошли к последнему рубежу, где стояли дозоры Разина. До сих пор они шли по «своей» земле, по «своей» воде. Дальше лежали боярские земли. С крутых камней, что высились над берегом Волги, казачьи разинские дозоры видели лодки, в которых сидели царские стрельцы и рейтары, высланные на разведку из Саратова. По берегам, опасаясь попасться в казацкие руки, маячили на конях саратовские драгуны. Как-то на днях разъезды драгун и разинцев встретились, но не вступили в драку, а только, крича, грозились одни другим. Драгуны кричали тогда, что в Саратове приготовлено сильное войско и много пушек... Степан Тимофеевич призвал Еремеева, который успел купить сотню новых коней. – Посылай, Митя, лучших своих дозорных в Саратов разведать, что там творится. Может, нас попусту только стращают, что войско. Мы тут постоим, дождемся, а чтобы нам времени не терять, пусть назад лошадей не гонят. На луговой стороне всегда стогов понаставлено пропасть. Один стог робята твои зажгут – стало, в городе войско большое. Два стога зажгут – значит, войска немного, да все-таки будет стоять против нас, если разом три стога в степи загорятся, то, значит, город преклонен к нам сам и нам мочно без боя идти. Тогда я, не мешкав, все войско вперед подниму. Еремеев решил, что двинется сам во главе большого дозора, и Степан его отпустил... Широкий стан раскинулся по берегу Волги. За скалистым, крутым берегом росли кустарник и лес. Вся ватага сбирала сучье, рубила корни. По лесу поднялся шум, перекличка. На луговинах паслись кони. Разинский табор растянулся на несколько верст. Атаман подошел к костру, где сидела кучка астраханских стрельцов. – К нашему котелку просим, батька, садись! – обратился один из них. Остальные сидевшие и лежавшие у костра – их было с десяток – вскочили на ноги при виде высокого гостя, засуетились, стараясь ему угодить, накидали одежды – было б на чем сидеть. Степан засмеялся: – Не архирей я – казак! Сел к костру. – С чем похлебка? – спросил он. – Просяная с копченой свининой. Кабы лучку, так и матка не лучше варила! – откликнулся от костра кашевар. – Богато живете! – заметил Разин. – Женки-стрельчихи нам в путь нанесли. Кашевар начисто облизал ложку, которой пробовал варево, вытер ее исподней стороной полы своего кафтана и подал Разину. – Покушаешь с нами? Разин достал с пояса свою ложку, висевшую в чехолке. Ели в молчанье. Разин не нарушал их обычая. Кончив есть, он набил табаком трубку. Молодой стрелец, перебрасывая в ладонях, поднес ему уголек от костра. – Не грех, атаман? – спросил сидевший тут же старик. – Я не поп – мне почем грехи знать! – усмехнулся Разин. Он пустил в костер облачко дыма. – Совет хочу с вами держать, атаманы, – сказал он. – Пришли мы теперь к рубежу. Тут остатние наши заставы, а дальше боярское войско нас ждет. Стало, далее с боем идти. Идти ли нам дальше? – А пошто же ты, батька, нас вел? – спросил молодой стрелец. – Мы ведь ратные люди, а боя еще не видали! – Бой увидишь! Мы не пойдем, то бояре на нас полезут. Даром столько земли не оставят! – ответил Разин. – Спрос не в том: а идти ли вперед али тут дожидаться? – Опасаешься? – осторожно спросил старик. – А чего опасаться, Степан Тимофеич! Они ведь покуда не все еще силы скопили. Порознь их бить способней... Нынче толику побьем – на завтра нам менее будет!.. – Стрельцы с нами биться не станут: стрелец ныне в нужде. Не тот нам, стрельцам, почет, и не та у нас в государстве сила, – заговорил второй, пожилой стрелец. – У государя и у бояр на рейтаров да на солдат уж надежи больше: немцев в начальные люди зовут, от домов стрельцов поотбили. Прежде промыслом да торговлей жили, а ныне нас сгонят всех вместе в приказ да с утра до ночи, как над собакой, мудруют, приучают к пищали, к мушкету. – На новый, немецкий лад! – подхватил снова первый. – И кому оно на сердце пало?! К чему нам в бою немецкий обычай? Али мы русским обычаем немцев не били?! – Ото всего от того и обиды, Степан Тимофеевич, – сказал второй. – Потому нынче лучше идти к большим городам, где стрельцов по многу приказов. Взять Казань... – Нижний Новгород, – перебили другие. – Симбирск! – Муром, Владимир! – подхватили стрельцы. – Стрельцам независтная доля при нынешнем государе. И в денежном бунте недаром шумели стрельцы! – заключил пожилой. – Все в обиде! Ты сам посуди, атаман. Я, к примеру, колесник. – А я гончар, – подхватил второй. – Я рыбные сети плести был первый искусник!.. Стрельцы зашумели все враз о своих ремеслах и промыслах. Не перебивая, Разин смотрел на них и слушал с любопытством. – А ныне мы отбыли промыслов и дома-то свои позабыли. Согнали нас жить по приказам, под единую кровлю, как словно в конюшни. Коням хоть отдельные стойла, а нам и того нет. Смрад, грязь!.. – Зимой холод! – Дома хозяйки одни да робята. – Кормись одним жалованьем стрелецким, а деньги идут воеводам да головам. Каждый себе норовит споловинить... – Коли поднял нас, то к большим городам, атаман, уж веди. Всех стрельцов по пути до Москвы поднимем. – Есть слух, что в Саратове знатная рать у бояр, – сказал Разин. – Не сробеете в битве? – Давай лишь веди. Не сробеем! В обиду тебя не дадим, – обещал стрелец. – Ну, спасибо вам, добрые люди, – сказал на прощанье Разин, вставая от их костра. Ближе к берегу сидели кучки крестьян вокруг таких же костров. Они пекли рыбу, варили жирную кашу, уху. – Хлеб да соль! – сказал Разин, подойдя к огню. – Садись, батька, с нами! Добыча у нас нынче добрая: осетра уловили. – У нас, батька, утки печены! – Степан Тимофеич! Лесная свежатина! Олень на нас сам наскочил! Иди к нам! – звали от разных костров. Там, где на вертелах пекся олень, было самое людное место. Над кучей ярого жара, воткнув на пики, пекли огромные части – целые ноги, хребтину, голову, бок... – Ну, жару гора! Как стоять-то! – покачал головою Разин. – Зато комары погорели! – Доброе мясо будет, Степан Тимофеич! – К такому бы мясу да пиво! Разин сел в стороне от кострища возле двоих пожилых крестьян, бойко орудовавших кочедыгами. Возле них лежало уже по паре готовых лаптей. – На спор, атаман честной, лапти плетем: у кого спорее! На низовьях-то все обтоптались – ить лычка нету! А ныне и рады – липка пошла по пригоркам, и мы с обужей! – Хоть до Москвы в таких! – усмехнулся Разин. – Мы муромски, милой! Пошто нам Москва! – возразил крестьянин. – За всю Русь ведь повстали. Москву нам не миновать у бояр отсуживать, – сказал атаман. – Своей бы земли у боярина отсудить! А в Москве и без нас людей много: там стрельцы да посадские встанут. Ты нас-то, пожалуй, на нашей земле укрепи казацким обычаем... Ведь к жатве пора! – убеждали его крестьяне. – Нам к жатве до Мурома не поспеть, – засмеялся Степан. – Города брать – не лапти плесть. – А наши-то наказали, чтоб к жатве поспеть. Скажите, мол, атаману, земля у нас добро рожает. Коль к жатве поспеем, мы хлеба на все его войско дадим. Лишь бояр бы согнать, чтобы хлеба не отняли. Вокруг них собралась уже добрая сотня людей, обступили. – И ближе туг земли лежат, тоже хлеба рожают. Чего-то к вам прежде прочих идти! – говорили муромским. – Синбирские земли ближе! – А Нижний! – подсказывали кругом. – А Пенза! – Тамбов!.. Бояр бы согнать – и мы тоже хлебушка рады на войско отдать! – Москву возьмем, братцы, тогда по всей Руси бояр сгоним. Все крестьянство вздохнет от бояр. В Москве вся их сила, – убеждал атаман. – А Москву не возьмем – они все равно одолеют, и Волгу, и Дон, и Оку заберут. Уж тут недалече лежит по дороге Саратов. Там войско бояре скопили. Саратов не взять, то и дальше дороги не будет. – Степан Тимофеич, пусти меня с мужиками путь расчищать. Тут пензенские сошлись. Ты пусти, мы на Пензу пойдем по прямому пути. Ведаешь, сколь народу по деревням пристанет! – сказал от костра молодой красивый казак. – Василий Лавреич зимой обещал, что придет. У крестьян там думка одна: мужик-то не хочет боярам ведь хлеб отдавать. За хлеб он и встанет! А далее мы на Нижний... – Пензенских отпустить? – спросил Разин, с удивлением взглянув на парня, красою более схожего с девушкой. – Ну, ныне я пензенских отпущу, завтре рязанские от меня уйдут, там – Козловские, и все по своим уездам?! Ты боярску грамоту слышал? Бояре всех уездов дворян в Москву собирают, единой ратью, а мы все поврозь?! И нам надо силы великие вкупе держать... как тебя звать-то... – Зовут меня Осиповым Максимкою { – Никого не держу я, Максим, – сказал атаман. – А все же нам лучше силы не половинить. Вот Саратов тут перед нами. Может, завтра с утра нам бои. И саратовские нас ждут. Неужто мы их обманем?! – Нет, пошто обмануть! Как ведь ты велишь! – отозвался Осипов. – К тебе мы пришли – тебе служим. Уже смеркалось. У костров повсюду спешили с едой, ожидая, что к ночи Степан подымет в поход... Но есаулы молчали... Степан бродил по крутому каменистому берегу и нетерпеливо смотрел в верховья. Ждал огней в саратовской стороне. Подумал, что все-таки далеко от Саратова, можно не разглядеть огней. Высокий, крутой, каменистый утес возвышался над берегом Волги. «Забраться туда, то и было бы видно», – подумал Степан, взглянув на его вершину. Каменная глыба отбрасывала черную тень на бурлящую у ее подножья, заваленную камнями Волгу... Вершина утеса освещена была последним отблеском вечерней зари. Степан Тимофеевич начал взбираться на кручу. Камни скользили из-под тяжелой ноги и, шелестя, осыпались. Узкая тропа оборвалась и повисла гладкою крутизной, только кое-где торчали кусточки. Но Степану казалось, что оттуда, с вершины утеса, он лучше увидит огни. Он ощупывал выступы ближних камней, ногтями сдирал с них мягкую корку моха, пробовал крепкой рукой, надежно ли держится камень, и снова лез... «Впору козе взобраться!» – подумал он про себя, отдыхая на гладком выступе, где смог наконец опереться двумя ногами... Во мраке вспорхнула из трещины камня большая сова, чуть не задела крылом. Степан от внезапности покачнулся, схватился за куст, росший в расселине, едва удержался и снова пустился наверх... Вот близко уже видна вершина утеса... Крупный камень выскользнул из-под ноги, гулко плеснулся в воде у подножья скалы, между камней, омываемых Волгой; но Степан уже крепко стоял на самой вершине. Он снял шапку, вытер ширинкой вспотевший лоб, лицо, шею... Ноги дрожали от долгого напряжения. «Ладно, никто не видал, как я взбирался, вот подняли б шуму!» – подумал он. Он сел на выступ скалы, густо покрытой столетним слоем мягкого моха. Ветер трепал волосы. Степан огляделся вокруг. За его спиною, внизу, горели сотни костров, разбросанные далеко на версты и версты. По скалам, по оврагам, между кустов и деревьев – везде огни, огни, искры, отражение огней в воде Волги. Разин взглянул перед собою вперед. Ночь была непроглядна. Тучи обложили небосклон. Ни одной звезды, ни огня впереди. Окутанная мраком, лежала там Русь, могучее Русское государство, которым правят бояре... И как тому быть, что бояре всю свою власть отдадут?! Сила же, сила у них! Затаились ведь где-то они в темноте, да и ждут засадой... Сидят! Караулят... И ночной мрак впереди утеса вдруг Степану представился логовом клыкастого чудища с железными когтями, которое жаждет терзать их казачьи тела... Ни звезд, ни желанных огней в стороне Саратова. Безнадежная тьма над водой и камнями. Ветер да тучи... Черным-черно... Князь Семен назвал тогда всех казаков мертвецами, дыбу, щипцы и каленые угли сулил... А вдруг да и прав, окаянный, и в этой тьме, там, впереди, только дыбы да угли!.. И вот, словно груда углей под дыбой, засветился в самом деле мерцающий отблеск в ночной дали... Степан тряхнул головой, чтобы отогнать от себя это видение, но оно все назойливее росло, разгоралось ярче, словно палач раздувал эти угли шапкой, Собираясь пониже спустить свою жертву с дыбы... «Стог загорелся... Митяйкин знак!.. – вдруг понял Степан. – Вот вспыхнет еще огонь», – с надеждой подумал он. Но другого не было. Один столб огня, окруженный заревом, поднимался зловеще и грозно на сумрачном небосклоне... Значит, молва права: бояре скопили тут силу, готовясь к отпору вольнице... Тут ставят они рядами высокие виселицы, затесывают острые колья, на которых собираются мучить восставших за лучшую долю людей, тут у них и дыбы, и горн с горячими углями, да козлы и плахи... "Да нет, не на тех напали, кто молча склонит на плаху голову... Не на тех!.. – со злостью подумал Разин. – Не только народная кровь будет литься, – дворянскую бочками будем лить!.. Заряжены пушки, пищали, мушкеты, сабли наточены... Косы и пики тоже побьют немало голов... Постоим!.." Разин смело взглянул вперед... Нет, не двоится в глазах: второй столб огня поднимался в окутанной мраком далекой степи, на фоне серого неба... И вот загорелась едва приметная третья красная звездочка, разгораясь все ярче, бросая на серое небо розовый отсвет... Не было больше ни кольев, ни плах!.. Разин вдохнул всей грудью утренний ветер. Мрак таял. Бояре не затаились там, за лукою Волги, они не посмели выйти навстречу великой народной рати. Путь свободен... Широкая Русь лежит впереди, покорная, ждет... В ветре слышались голоса: «Я, Казань, жду тебя, Степан Тимофеич! Я, Тула, жду! Я, Тверь... Я, Калуга... Я, мать и царица всех городов, я, Москва, поджидаю тебя, атаман, бери, покорюсь!..» Зарево разливалось все шире и шире по небу, охватило уже полнебосвода. Степан глядел как зачарованный. Отсвет пожара слился с зарей восходящего дня... Степан Тимофеевич поднялся с камня, полный кипящих сил, шагнул к спуску с утеса. Он поднес ко рту пальцы, и даль над Волгой вздрогнула от резкого свиста. – К похо-оду-у! Сади-ись по чел-на-ам! На Са-ра-атов! – вслед за свистом раздался клич с высоты утеса. В Саратове праздничным гулом звонили колокола. Городские ворота отворились, и весь город вышел навстречу. Попы – с иконами, с пением многолетия государю, царевичу Алексею и атаману Степану Тимофеевичу. Горожане шли с хлебом-солью, стрельцы – со своим оружием, с барабанами и знаменами. Монахи из монастыря шли во главе с игуменом. Работные волжские люди: бурлаки, соляные варщики, рыболовы с учужных станов, случившиеся в городе крестьяне – все шли навстречу к войску с приветными криками, радостно кидали вверх шапки, со слезами становились перед Разиным на колени, навстречу ему выносили детей, чтобы видели своего избавителя от старой, собачьей жизни... Жадного и жестокого саратовского воеводу { – Что со злодеем творить укажешь, отец? – спросили Степана. – Отдаю его вам головой: вы жили под его воеводскою рукою – вам и ведать, чего заслужил воевода. Саратовские купцы подвели Разину коня, оседланного дорогим седлом. Горожане спорили между собой о чести, кому вести под уздцы атаманского коня во время торжественного въезда Разина в город... Уже наслышанные о взятии Астрахани, о разинских порядках в городе, взбудораженные саратовцы сами приготовили у места торговых казней костер, чтобы жечь приказные бумаги. Городской палач поджидал у костра, кому сечь головы, кого казнить какой казнью. Стрелецкие головы и начальные стрелецкие дворяне, какие не успели бежать из города, были связаны... Под крики восторга взметнулся огонь костра над кипами воеводских бумаг, выброшенных на площадь через окна приказной избы. Вместе с казаками саратовцы сами разбивали тюрьму, как и в других городах, освобождая воеводских пленников. В последние дни возросшее разинское войско не могло все вместиться в городе. Оно стояло по обоим берегам Волги, растянувшись верст на десять. С окрестных сел и деревень подъезжали крестьянские ватажки. Крестьяне рассказывали, как они при приближении войска расправились со своими помещиками. Многие расспрашивали разинцев о Василии Усе, о его здоровье. Немало из них уже побывало в его походах, знали теперь, что Василий пошел к Разину. К разинцам шли, как к Василию, со всеми крестьянскими нуждами, звали в свои уезды, просили атаманов дать с десяток вооруженных казаков для борьбы с дворянином, который засел в своей вотчине и оборонялся. С правого берега подъезжали атаманы, желая видеть Степана, переправлялись в ладьях на левый берег, к Саратову. Саратовские горожане, разбившись на сотни, выбирали себе атаманов. Счастливый новой победой, Разин велел заодно выбрать из саратовских жителей посланцев в Самару с вестью о том, что завтра всем войском он выйдет туда, чтобы Самара встречала его покорностью. Степан уже не страшился того, что города верховьев затворятся перед ним. Встреча в Саратове дала ему новую, еще большую уверенность. Василий Федоров { – Не за страх, а за совесть служили мы тебе, атаман, – сказал Федоров. – На низа мы к тебе не сходили, мыслили: и так там доволе народу. Какую службу нам далее править велишь? Федоров озадачил Степана: до сих пор Разин считал, что к нему на службу съезжаются в его войско, а тут выходило, что ему же служат по разным далеким уездам... Может, еще и в самой Москве найдутся, что скажут: «Разину служим»... Вот тебе на! Разин благодарил атамана за службу и велел его казакам выдать жалованье из своей казны – из напойных денег, взятых в саратовском кабаке... – Какую нам далее службу править в уездах укажешь? – спросил Федоров. – Мыслю – на Пензу отселе пойти. Степан вспомнил вчерашний свой разговор у костра с красавцем Максимкой, который просился в Пензу. – Как делали, так и впредь творите: побивайте дворян по дорогам и в вотчинах, домы их жгите без всякой пощады, хлеб делите между деревень и уезды вздынайте на воевод и бояр, – сказал Разин, отпуская Василия Федорова. «Погляжу, как станут они без казаков побивать. А может, и правду сказал тот малый! Голос народа – ведь божий голос!» – подумал Разин. |
||
|