"Карантин" - читать интересную книгу автора (Зорин Виталий)

Глава 7

Возле восемнадцатого терминала Никиту перехватил долговязый Володя в оранжевом комбинезоне спасателей и, косноязычно извинившись за не правильную информацию о посадке, провел его через служебный вход на летное поле и дальше к ангарам, возле которых стоял готовящийся к отлету самолет МЧС.

Ночь выдалась душной, и лишь в этот предрассветный час воздух чуть посвежел, но все равно настоящей долгожданной прохлады не принес. Аэропорт жил своей повседневной жизнью: ревел в ночи прогреваемыми турбинами, сиял звездными пунктирами посадочных полос, над которыми то там, то здесь проплывали габаритные мигающие огни невидимых в темноте самолетов, готовящихся к взлету или совершивших посадку. Изредка чернильную темноту ночи прорезал слепящий свет прожектора приземляющегося лайнера. Посадка самолета в ночи смотрелась неземным феерическим зрелищем – в ней не было ничего от естественной природы, она завораживала, невольно вызывая в душе ощущение присутствия на акте космической мистерии.

Однако Никита воспринял ночной пейзаж аэропорта индифферентно – и даже более. Аэропортов на своем веку он повидал предостаточно, да и не до выспренних чувств, когда печень давала о себе знать остаточным синдромом пищевого отравления.

Транспортный самолет в темноте был практически неразличим, к тому же мешал свет из распахнутого десантного люка, напоминавшего вход в летающую тарелку из набивших оскомину фантастических телесериалов. На пандусе стояли Леночка Фокина и Олег Братчиков, оба в оранжевых комбинезонах, и о чем-то оживленно беседовали с мужчиной в форме пилота гражданской авиации. Ни дать ни взять – инопланетные пришельцы устанавливали контакт с представителем земной цивилизации.

Полынов вошел в круг света, падавший из трюма лайнера, ступил на пандус и поздоровался со всеми за руку, заодно познакомившись с летчиком, оказавшимся командиром корабля. Звали его Устюжанин Василий Тимофеевич, было ему лет под пятьдесят, и его кряжистая фигура, широкоскулое, с мягкими чертами лицо, медлительные интонации в голосе, неторопливые, уверенные движения, крепкое рукопожатие – мгновенно располагали к себе. Сразу становилось понятно, что за плечами Устюжанина столько часов полетного времени, что ни о каких непредвиденных ситуациях во время полета речи идти не может.

– Как дела с экспедиционным снаряжением? Все погрузили? – спросил Полынов.

– Так точно, гражданин начальник! – не преминул съерничать Братчиков.

– Тогда – летим? – Никита вопросительно посмотрел на Устюжанина.

– Как только – так сразу, – размеренно пророкотал командир корабля добродушным басом и степенно глянул на наручные часы. – Через пятнадцать минут задраиваем люк, проверяем бортовые системы и ровно в четыре двадцать взлетаем.

– Никита Артемович, – подал голос из-за спины Володя. – Мы тут вам форму привезли… Переодеваться будете?

Никита мельком окинул взглядом свою команду и понял, что в джинсах, кроссовках и легкой рубашке он смотрится белой вороной.

– Не возражаю. Но не на пандусе же? – улыбнулся он и развел руками.

– Зачем здесь… – смутился Володя. – Идемте в трейлер.

Трюм лайнера поражал просто-таки гигантскими размерами. Такое сооружение по всем канонам человеческих представлений летать не могло – ему положено было вечно покоиться на земле, причем на весьма основательном фундаменте, а не стоять на самолетном шасси. Трейлер в дальнем конце трюма имел никак не меньше десяти метров в длину, но сюда, как минимум, могла свободно поместиться еще парочка таких же машин.

Трейлер Никите понравился – мощная, приземистая махина обтекаемой формы на шести осях. Она и по болоту пройдет, и в песках не увязнет. Сто очков вперед «Катерпиллеру» даст – а что может «Катерпиллер», Полынов недавно воочию убедился.

– Штатовская машина? – поинтересовался он у Мигунова.

– Что? Да нет, наша… Какое-то военное КБ для Антарктиды разрабатывало… Экспериментальный образец… А как станцию «Мирный» законсервировали, так машина невостребованной оказалась… Нет, не сюда, – остановил Мигунов Полынова, когда тот взялся за поручень у двери в торце трейлера. – Здесь вход в лабораторный отсек. А жилой отсек возле кабины… Да, так вот, когда Снеговой увидел этот экспериментальный образец, сразу загорелся его заполучить. А технари из КБ, понятное дело, тому и рады, даже ходовую часть переделали – первоначально машина была на гусеничном ходу… Так что наша передвижная лаборатория единственная в своем роде во всем мире. Можно сказать, уникальная…

Переступая через крепежные тросы, фиксирующие неподвижность трейлера во время полета, Никита наконец добрался к кабине и, поднявшись по лесенке сбоку трейлера, открыл дверцу. Жилой отсек оказался крошечным и напоминал собой купе железнодорожного вагона, разве что чуть побольше. Две двухъярусные койки, между ними стол. И все. На одной из нижних коек лежало запечатанное в полиэтилен обмундирование, под койкой стояли армейские ботинки.

– Зато лаборатория у нас просторная, – словно оправдываясь за тесноту жилого отсека, зачастил Володя. – Тамбур с душевой, туалетом…

Полынов насмешливо посмотрел на него. Не приходилось, видимо, Мигунову ночевать в бунгало в джунглях, когда по тебе без всякого зазрения совести наперегонки галопируют насекомые.

– Слушай, Володя, – перебил Мигунова Полынов, снимая с плеча ремень сумки и ставя ее на стол. – Выйди, пожалуйста, я переоденусь.

Володя осекся и переменился в лице, словно его не вежливо попросили, а грубо выставили вон. Определенно комплекс ложной неполноценности основательно довлел над его психикой.

– Да-да. Понял, – совсем уж по-солдафонски среагировал он и кубарем скатился по лесенке из жилого отсека.

Никита прикрыл за ним дверь и стал переодеваться. Плевать ему было, что там подумал Мигунов, когда он его выставил за дверь, но кое-что из своего снаряжения он не хотел показывать никому. В частности, пистолет и лазерный диск к пентопу.

Рыжая камуфлированная форма оказалась немного великовата, но это и к лучшему – пистолета под мышкой не видно. А вообще форма, на удивление, была сшита хорошо, в противовес той форме, в которой в свое время щеголял Полынов, и, самое главное, рационально – со множеством карманов и кармашков как на брюках, так и на куртке. Естественно, что никаких знаков различия на декоративных погончиках не имелось, зато на обоих рукавах красовались шевроны. На левом – с эмблемой Министерства по чрезвычайным ситуациям, на правом – Всероссийского центра медицины катастроф «Защита». Надо понимать, второй шеврон присутствовал чисто номинально, чтобы не вызывать у медиков негативных эмоций на создание в МЧС альтернативной структуры. Все-таки во всех операциях Министерства по чрезвычайным ситуациям ВЦМК «Защита» принимал самое активное участие.

Переодевшись и переобувшись, Никита рассовал по карманам личные вещи и деньги, немного подумал и сунул в карман куртки пентоп. В аккурат мини-компьютер поместился – будто карман специально для него кроили.

Никита уложил свои вещи в сумку, задвинул ее под кровать и, нахлобучив на голову армейское кепи, вышел из трейлера.

Вышел как раз вовремя, чтобы увидеть, как к трюму самолета подъехали два «уазика» и, лихо развернувшись, остановились. Из одной машины выскочил полковник Федорчук и взбежал по пандусу.

«Это еще что за явление?» – неприятно удивился Никита.

– Здравия желаю всем сотрудникам МЧС! – козырнул Федорчук, смотря только на Полынова. – Никита Артемович, дело у нас к вам небольшое, – улыбаясь во всю ширь лица, обратился к нему полковник, но глаза его при этом опять-таки, как и на совещании у министра обороны, ничего не выражали.

Пустота и холод были в черных, неподвижных глазах полковника Федорчука. Как у покойника.

– Я вас слушаю, – сказал Полынов.

– Вчера в Каменной степи со штабной машиной генерала Потапова неприятность приключилась – мост полетел, и починить ее в полевых условиях нет никакой возможности. А тут как раз вы туда летите.

Не могли бы, так сказать, оказией «уазик» для генерала прихватить? Место у вас вроде бы есть…

– Да я, в общем, не против, – осторожно проговорил Полынов. – Но в самолете распоряжается командир корабля.

Он кивнул в сторону Устюжанина, спокойно курившего сигарету чуть в стороне.

– Да мне что? – пожал плечами Устюжанин. – Я здесь в роли извозчика. Можете еще и пару танков загрузить – не за рубеж ведь летим, никто груз проверять не будет.

– Тогда и я не возражаю, – проговорил Полынов, хотя ему ой как не хотелось брать на борт машину ФСБ. – Не пешком же ходить командующему учениями по Каменной степи, – все же не удержался он, чтобы не отпустить колкость.

– Спасибо, – опять расплылся в улыбке одними губами Федорчук. – Думаю, генерал Потапов оценит вашу услугу.

Он повернулся и махнул рукой шоферу одного из «уазиков». Машина сорвалась с места, въехала по пандусу в трюм и остановилась метрах в двух от трейлера. Из «уазика» выбрались двое лейтенантов в форме десантников, сноровисто, с явным знанием дела, прикрепили страховочными тросами машину к полу и направились к выходу.

– Еще раз благодарю, – козырнул полковник Федорчук. – Счастливого полета.

Он развернулся, сбежал на летное поле вслед за своими бравыми десантниками, они сели во второй «уазик» и сразу же укатили. И трех минут не заняла вся операция.

– Пора, – сказал Устюжанин, гася окурок. – Попрошу всех пройти в салон для сопровождающего персонала и занять места в креслах.

– Да ты что, Тимофеич?! – возмутился Братчиков. – Мы, как всегда, у себя в трейлере сидеть будем.

По всему было понятно, что не в первый раз спецбригада летела самолетом Устюжанина.

– Как хотите, – безразлично повел плечами командир корабля. – Только в ближайшие полчаса носа из трейлера не высовывайте – не хочу за ваши шишки и ушибы во время набора высоты отвечать.

Он опустил ручку рубильника возле открытого люка и намертво зафиксировал ее в зажиме. Зажужжали сервомоторы, поднимая пандус и наглухо запечатывая им десантный люк.

Как оказалось, взлетать «как всегда» – это означало сидеть в жилом отсеке трейлера на кроватях нижнего яруса. Никита сидел с Володей, а напротив устроились Леночка с Олегом. Пока лайнер выруливал на взлетную полосу, а потом разгонялся по ней, все сидели молча и даже как-то сосредоточенно, словно исполняя непонятный ритуал. Молчал за компанию и Полынов, заинтригованно заглядывая в глаза то одному, то другому, но на его немые вопросы никто не реагировал.

В транспортном самолете подобных габаритов Никита летел впервые, и взлет на него произвел весьма неприятное впечатление. Пока лайнер разгонялся по полосе, то казалось, что он набирает скорость не по ровному бетону, а по ухабистой проселочной дороге, сплошь испещренной рытвинами и колдобинами. Его бросало вверх-вниз, из стороны в сторону, а фюзеляж самолета за окном трейлера вообще ходил ходуном, морщился, коробился, трепетал жестью на ветру, словно собираясь развалиться по швам. Наконец лайнер оторвался от взлетной полосы, тряска уменьшилась, но ненамного.

– Пятнадцать секунд – полет нормальный! – внезапно торжественным голосом провозгласил Братчиков.

Полынов удивленно посмотрел на него, перевел взгляд на Володю, Леночку. Никак они не отреагировали на сообщение Олега, да и он сам опять застыл в сосредоточенной позе.

– Т-тридцать секунд – п-полет нормальный! – неожиданно сказал фальцетом Володя, почему-то заикаясь.

Полынов вскинул брови, посмотрел на всех, а затем в ожидании уставился на Леночку. И он не ошибся в своих предположениях.

– Сорок пять секунд – полет нормальный! – высоким, звонким голосом весело выкрикнула она и напрочь перевернула представления Полынова о ней как об этаком весьма симпатичном, но все-таки «синем чулке». Ничего подобного, наоборот – веселая, задорная девчонка. От «синего чулка», пусть и красивого, у всех спасателей МЧС головы бы не вскружились.

В этот момент послышалось характерное шипение гидравлики, и корпус самолета дрогнул, втянув в себя шасси.

– Поехали! – хором гаркнула вся бригада, и тотчас на столе стали появляться кулечки, сверточки, стаканы, тарелки, вилки…

Никита рассмеялся. Все-таки это был ритуал. По какому бы скорбному случаю ни летела бригада – а по другим случаям она и не летала, – но перед сложной, опасной, зачастую с риском для собственной жизни работой просто-таки необходимо снять нервное напряжение. Каждый делает это по-своему. Его бригада – вот так.

– Не рановато ли? – осторожно спросил он. – Может, подождать, пока лайнер наберет высоту и выйдет на крейсерскую скорость? Как бы вилками глаза друг другу не попротыкать…

– Да ты что, начальник?! – искренне возмутился Олег. – В этом-то и весь смак! Представляешь, ты с трудом ловишь ртом край стакана, засасываешь в себя водку.., а в этот момент мы попадаем в воздушную яму, и водка начинает по пищеводу то вверх, то вниз бегать! Нигде такого ощущения не получишь! Будто не один стакан в себя опрокинул, а два-три подряд.

Леночка прыснула, Володя подхихикнул.

– Уговорил, – усмехнулся Никита, нагнулся, вытащил из-под койки свою сумку и достал бутылку коньяка.

– Во, это дело! – обрадовался неугомонный Олег, – Наш человек! А я уж думал – трезвенник!

Он выхватил из рук Никиты бутылку, лихо откупорил и стал разливать по стаканам. Столик мелко дрожал, и приходилось стаканы придерживать руками.

Разлив бутылку, Олег бросил ее на кровать, чтобы не каталась по полу, и поднял над столом свой стакан.

Стукнувшись о него, к нему присоединились стаканы Володи и Леночки, и Никита поспешил приставить свой. При болтанке самолета удерживать в таком состоянии стаканы над столом было трудно, коньяк то и дело выплескивался то из стакана в стакан, то на руки, но было в этом что-то от древнего, как мир, обычая братания людей, когда выплеснутое из кружки в кружку вино означало чистые помыслы по отношению друг к другу.

– Ребята, – тихо сказала Леночка, – давайте выпьем за то, чтобы, возвращаясь домой, мы смогли вот так же сдвинуть стаканы.

Круг разомкнулся, и все выпили.

«Хороший тост у спасателей, – подумал Никита, залпом выпивая коньяк. – Не чокаются только на поминках… А о том, чтобы все остались живы, говорить впрямую не принято. Такой тост – для трусов».

Коньяк подействовал как-то сразу и развязал языки. Куда девалась застенчивость Володи и чопорность Леночки? Ну а у Олега, и без того страдающего словоохотливостью, язык заработал что помело. Прав был Беспалов – пили они как кони, теперь оставалось проверить, насколько хороши они в полевых условиях.

Вначале пошли анекдоты, которые Мигунов, к большому изумлению Полынова, рассказывал мастерски, вместо персонажей вставляя имена сидящих за столом. И куда только Володино косноязычие подевалось – раскрепостился парень после ста граммов…

Потом, естественно, перешли на «случаи из жизни», а ими жизнь спасателей была весьма насыщена. И, несмотря на, в общем-то, скорбную работу, смешных историй накопилось предостаточно, хотя порой от них за три версты несло черным юмором.

Полынов больше слушал, смеялся, лишь изредка отпуская возгласы типа: «Да ну?!», «Надо же…», «Ну, вы даете…» Хорошие ребята подобрались в его бригаде. И Никите стало вдруг грустно, что именно этих ничего не подозревающих, веселых и бескорыстных ребят он втягивает в гнусные межведомственные игры.

– Э, начальник, – вывел его из задумчивости голос Олега, – что приуныл? Так нельзя! Это дело нужно повторить!

В руках Братчикова словно по волшебству появилась бутылка водки.

Полынов замотал головой и рассмеялся.

– А ты трейлером потом управлять сможешь?

– Обижаешь, начальник! Ты за меня не боись, ты за себя боись. А мне не впервой, да и гаишников в степи нет, – отшутился Олег.

– Ну а я, наверное, пропущу, – отказался Никита и улыбнулся. – Но в степи наверстаю.

Его слова произвели странное впечатление. Все замолчали и удивленно смотрели на него.

– Во время работы у нас сухой закон, – серьезно сказала Леночка.

– Тогда буду наверстывать по возвращении домой, – нашелся Полынов. Он обвел бригаду взглядом и увидел, что его не понимают. Точнее, понимают, но не правильно.

– Извините, ребята, у меня вчера было пищевое отравление, – с обезоруживающей улыбкой развел он руками.

Никита не врал. После выпитого коньяка в желудке появилась тяжесть, опять разболелась печень, а в голове вместо приятного опьянения возникло чувство заторможенности и пустоты.

– Так водка – она же от всех болезней! – встрял Володя. – Панацея!

Никита насмешливо посмотрел на него.

– Теперь понятно, почему ты никак диплом защитить не можешь. При отравлении спиртное категорически запрещено.

– Да иди ты! – отмахнулся от Никиты Олег как черт от ладана. – Я всегда пью, и помогает!

Он ошарашенно посмотрел на Фокину, но Леночка его не поддержала.

– Что, правда?!

– Да, – кивнула Леночка.

– Во, блин…

– Ладно. – Никита шлепнул себя ладонями по коленям и встал. – Не буду портить вам обедню. Продолжайте, а я пойду прогуляюсь.

Спускаясь по лесенке из жилого отсека трейлера, он услышал сокрушенный вздох Олега:

– Какую песню испортил…

Как всегда, последнее слово осталось за Братчиковым.

Самолет уже набрал высоту, и болтанка прекратилась. Турбины натужно ревели на одной низкой ноте, корпус самолета мелко подрагивал, и от этого трюм и все его содержимое приобрело расплывчатые черты, словно Полынов со своим стопроцентным зрением видел его через расстроенную оптику.

Никита прошелся по трюму из конца в конец. Не нравилось ему собственное состояние. Его немного подташнивало, во рту ощущалась желчная горечь.

Никогда прежде вестибулярный аппарат его не подводил, а тут, на тебе, – подкачал. Не хватало только звать стюардессу (спрашивается, откуда ей взяться в транспортном самолете?) и просить у нее пакет.

Чтобы как-то отвлечься, Полынов стал вспоминать недавнее застолье и то, как Леночка старательно отводила от него глаза. Хороший признак, когда девушка так себя ведет. Все у них может получиться – главное, не гнать лошадей, не лезть напролом в приоткрытую дверь. И тогда все действительно получится красиво – и, может быть, надолго…

Никита мечтательно оперся рукой об «уазик», равнодушно окинул его взглядом. И словно протрезвел.

Черт бы побрал это отравление! Вот из-за таких житейских мелочей и проваливаются разведчики, потеряв элементарную бдительность и осторожность. От «легенды» полковника Федорчука не то что воняло – смердело «липой». Как от дипломатической почты вице-консула в Центральной Африке. Но и он, Никита, тоже хорош – вот так вот попасться на элементарную уловку. Конечно, может такое случиться, что у генерала Потапова действительно бесповоротно вышел из строя штабной «уазик». Можно даже допустить, с большой, почти невероятной натяжкой, что больше на учениях штабных машин нет. Но в то, что ему на замену пришлют машину из Генерального штаба, да еще не кто-нибудь, а ФСБ проявит заботу, – в это поверить мог только законченный болван.

Либо же человек, страдающий кишечно-желудочным расстройством. А еще точнее – и тот и другой в одном лице.

Вспомнилось, как бравые десантники загнали «уазик» в трюм, споро его зафиксировали страховочными тросами, а затем покинули самолет. И как один из них запер на ключ дверцу машины, но ключ никому не отдал. Никита заглянул через ветровое стекло в салон автомашины – ключей зажигания в приборной панели не было. Не суждено было «уазику» ездить по Каменной степи, он предназначался для других целей.

И его судьбу должны были разделить и Никита, и его бригада, и самолет вместе с экипажем.

Открыть дверцу «уазика» для Никиты не было проблемой. Он достал из кармана связку ключей, на которой висела и универсальная отмычка, и легко открыл замок. На переднем сиденье ничего не оказалось, зато в изножье заднего он обнаружил небрежно брошенную на пол мешковину. Осторожно подняв ее, Полынов увидел на полу салона обыкновенную противопехотную мину. Правда, взрыватель у нее был не совсем обыкновенный – барометрический. Специально разработанный для диверсий в воздухе. При наборе высоты, когда давление в самолете падает, он включается, а когда самолет начинает снижаться и давление расти – срабатывает. Безотказная штука, обнаружить которую можно только визуально, ну а уж обезвредить, если она включилась, – никак нельзя.

Уверенность в том, что «уазик» начинен взрывчаткой, была стопроцентной, но все равно, когда Полынов обнаружил мину, его сознание обдало морозным холодом. «Не многовато ли покушений на мою жизнь? – отстранение пронеслось в голове. – Второе за три дня, и оба – в самолетах…» Но эта мысль промелькнула где-то на периферии сознания, абсолютно не помешав рассудку мгновенно оценить ситуацию и принять решение, как действовать. Но, как ни крути, без помощника – лучше всего командира корабля – ему не обойтись. Чем меньше людей будут знать об «уазике», тем лучше – меньше паники, да и советами мучить не будут.

Чтобы попасть в пилотскую кабину, Полынову пришлось подняться по лестнице на третий ярус. Миновав небольшой пассажирский отсек, он уперся в закрытую дверь и постучал. Ответа не было. Он внимательно осмотрел дверь – может, ошибся? – но тут сбоку на переборке увидел динамик переговорного устройства. Нажав пальцем на кнопку и не отпуская ее, сказал:

– Говорит начальник экспедиции Полынов. Попрошу на связь командира корабля.

– Я вас слушаю, Никита Артемович, – через несколько секунд донесся из динамика голос Устюжанина.

– Василий Тимофеевич, выйдете, пожалуйста, в пассажирский отсек.

– А в чем дело?

– Кажется, у нас небольшие проблемы.

Устюжанин не стал выяснять по интеркому, какие именно и насколько они небольшие. За дверями завозились, замок щелкнул, и командир корабля шагнул через порог.

– Василий Тимофеевич, – предложил Никита, – давайте спустимся в трюм.

Устюжанин внимательно окинул взглядом Полынова, ничего не сказал и молча зашагал к трапу. Слишком серьезным было лицо Полынова, чтобы он мог заподозрить, будто его приглашают в компанию спасателей на рюмку водки.

Увидев, какой «подарочек» подкинули им фээсбэшники, невозмутимый Устюжанин растерялся.

– Что это? – хрипло вырвалось у него. – Да как же это?..

Он недоуменно уставился на Полынова. В его голове просто не укладывалось, что родная российская спецслужба вот так вот, за здорово живешь, без каких-либо, на его взгляд, оснований собралась препроводить их к праотцам. Слишком долго он прослужил в авиации, чтобы в один момент поменять представления о чести и порядочности людей в армейских мундирах – до сих пор спецслужбы работали бок о бок с экипажами, предотвращая диверсионные акты, а не наоборот.

– Слушай, Никита, а разминировать ее – никак?..

Полынов отрицательно покачал головой.

– Может, мой бортмеханик попробует? – совсем уж околесицу понес Устюжанин. – Руки у него золотые…

– Не стоит рисковать, – оборвал его Никита. – Сделаем проще. Откроем люк и сбросим машину.

Глаза у старого пилота полезли на лоб.

– К-как?!

За тридцать лет службы он привык, что все грузы должны быть доставлены получателю в целости и сохранности, и иного отношения к своей работе не представлял. «Крепкая косточка» его чести авиатора и не предполагала, в какие костоломные жернова угодила.

– Может, только мину?

– Нет, – снова жестко отрезал Никита. – Спецы, установившие ее здесь, несомненно предусмотрели такой вариант. Копаться в машине не будем и сбросим ее целиком.

Устюжанин шумно перевел дух, вытер пот с лица и, кажется, стал наконец немного соображать.

– Надо снизиться… Высота – десять тысяч… Задохнемся…

Никита нехорошо оскалился.

– Здесь барометрический взрыватель! – гаркнул он. – Как только начнем снижаться – прощай, мама!

Понятно?

Устюжанин закивал.

– А раз понятно, – понизил тон Полынов, – тогда, Василий Тимофеевич, неси кислородные маски.

Три. Стоп! – остановил он было дернувшегося идти летчика. – Сколько у нас еще осталось полетного времени на этой высоте?

Устюжанин поднес к глазам часы.

– Один час двенадцать минут.

Въевшаяся с годами в сознание скрупулезность в отсчете времени и в критической ситуации не изменила старому летчику.

– Нормально, – облегченно вздохнул Никита. – Успеем… Да, и еще, Василий Тимофеевич, уточните у штурмана наш курс, чтобы машину на какой населенный пункт не сбросить. И не дай бог радисту хоть словом заикнуться в эфир, что у нас на борту!

Устюжанин закивал и чуть ли ни бегом устремился в пилотскую.

Когда он вернулся, неся три индивидуальных кислородных комплекта, Полынов уже освободил «уазик» от крепежных тросов, выбил из-под колес колодки и снял машину с ручного тормоза.

– Через двадцать две минуты под нами будет город! – выпалил с ходу летчик.

– Успеем, – спокойно заверил его Полынов.

Он взял кислородный комплект и забрался по лесенке в жилой отсек трейлера. Веселье в трейлере было в полном разгаре.

– Ну что, начальник, проветрился? – встретил его ехидным смешком Братчиков. – Можно наливать?

Чтобы, так сказать, запить?

Никита бросил комплект на кровать и жестко, одними губами, сказал:

– У нас на борту неприятности. Сейчас произойдет временная разгерметизация в трюме. Вот вам кислородная маска, будете дышать по очереди.

– Может, помочь?! – взвился с места Володя.

– Ваша помощь будет состоять в том, чтобы из трейлера никто носа не высунул! – отбрил Никита. – У кого ключи от дверей?

Он обвел всех требовательным взглядом, и Фокина в полном недоумении протянула ему ключ. Но, когда Никита стремительно вышел и запер дверь жилого отсека, в нее тут же начали колотить кулаками.

Именно такой реакции и ожидал Полынов. Спасатели – не десантники, приказов не понимают. Бескорыстные и самоотверженные люди, у которых в крови рисковать собственной головой – даже вопреки логике и здравому смыслу.

Не обращая внимания на стук и возмущенные крики из трейлера, Никита забросил за плечи ранец кислородного аппарата, повесил на шею маску.

– Тимофеич, – сказал он, глядя в глаза командиру корабля, – тебе предстоит самое опасное дело. Открыть люк, а я вытолкну машину.

К Устюжанину уже вернулись его рассудительность и обстоятельность как в мыслях, так и поступках. От не свойственной ему растерянности не осталось и следа.

Здесь он был хозяином и, когда ситуация прояснилась, лучше знал, что и как делать.

– Люк откроют из рубки по моему приказу, – спокойно возразил он и ткнул пальцем в ларингофон у себя на горле.

– Так зачем дело стало? – улыбнулся Никита и позволил себе пошутить:

– Ждешь, когда над городом пролетать будем? Командуй.

– Погоди. – Устюжанин размеренным движением защелкнул карабин страховочной стропы на поясе Никиты. – Сейчас здесь такое начнется, что нас вместе с машиной выметет. – Он критически, как и положено командиру корабля, окинул фигуру Полынова взглядом, и только затем скомандовал:

– Открыть люк!

Поток воздуха, вырвавшийся из самолета, швырнул их на капот «уазика», но подталкивать машину не пришлось – она сама покатилась к люку. Полынов успел прикрыть рот кислородной маской, но вдохнуть все равно не было никакой возможности – легкие в груди самопроизвольно распухли, а все тело стало раздуваться, словно надувная игрушка. Пальцы превратились в сардельки, ремешок часов впился в запястье, ноги раздуло так, что передвигаться можно было только враскорячку. Глаза, наверное, заплыли бы опухшими веками, если бы глазные яблоки сами не стали вылезать из глазниц. И все равно Полынов практически ничего не видел из-за слепящего света незащищенного разреженной атмосферой солнца, хлынувшего в открытый люк.

Мгновенно окоченев от лятидесятиградусного мороза, ничего не видя, ошалев от распирающего изнутри давления, Полынов больше держался за «уазик», чем толкал его, и шел, шел… Пока сильный рывок страховочной стропы не опрокинул его на пол. И все-таки, лежа на полу, он успел увидеть, как машина, перевалив за край люка, сорвалась в ослепительную солнечную муть за бортом.

Не прошло и пяти секунд, как корпус самолета дрогнул, приняв на себя слабую в разреженном воздухе взрывную волну близкого взрыва сброшенного «уазика». Хитро настроили барометрический взрыватель – на какую бы высоту ни взобрался самолет, взрыватель не реагировал, но при малейшем снижении он обязан был сработать. Не хотели в ФСБ привлекать повышенное внимание к Каменной степи, поэтому крушение самолета должно было случиться далеко от нее, не менее чем в ста километрах, на подлете.

Когда люк закрылся, Полынов еще пару минут неподвижно лежал на полу, чувствуя, как опухшее тело постепенно начинает приходить в норму, в глазах проясняется, а невесть откуда взявшиеся на коже кристаллики льда превращаются в холодную испарину. Наконец он поднялся, проковылял к лежащему у борта Устюжанину, наклонился над ним.

Старый летчик хрипло, натужно, со стоном дышал, мертвой хваткой вцепившись в страховочную стропу Полынова.

– Как ты, Тимофеич? – сипло спросил Никита и не узнал своего голоса. Уши словно заложило ватой.

– Ничего… – Устюжанин закашлялся. – Жив…

– Спасибо. – Никита подал ему руку и помог встать. – Если бы не ты, болтался бы сейчас за хвостом самолета мой окоченевший труп на веревочке, как дерьмо в проруби.

– Да не за что, – слабо отмахнулся Устюжанин. – Вижу, бредешь за машиной как завороженный, ну я и дернул за страховку… Тебе, видно, с парашютом прыгать не доводилось?

– Приходилось, – честно признался Никита, – Но не с такой высоты.

– С такой высоты не прыгают, – согласился командир корабля. Он отдышался и вдруг крепко, с чувством пожал руку Никите. – Тебе спасибо. Как ты только догадался, что нам такую подлянку устроят?

Полынов промолчал. Не заслужил он благодарности. Не будь его на борту самолета, никто бы его взрывать и не подумал. Впрочем, в этом случае и рейса такого не было бы.

Когда Устюжанин ушел в пилотскую кабину, Никита поднялся по лесенке трейлера, провернул ключ в замочной скважине и вошел в жилой отсек. Ребята сидели за столом молча, злые как черти.

– Между прочим, начальник, – процедил Олег, непримиримо глядя ему в глаза, – у нас за такие дела, как запирать людей на замок, морду бьют.

Он раздраженно похлопал себя по карманам, достал пачку сигарет.

– А вот это – отставить! – сипло гаркнул Полынов, но тут же смягчил тон и криво усмехнулся. – Нет, морду ты мне можешь попытаться набить, но курить не советую.

– А что случилось? – недоуменно спросил Володя.

– Бак с бензином в «уазике» от разрежения потек, – устало вздохнул Полынов и сел на кровать. Врать ему было не занимать – целый курс обучения в спецшколе по придумыванию на ходу правдоподобных «сказок» прошел. – Бензин по полу растекся, под обшивку проникать стал. А там электропроводка. Еще немного – и быть пожару. Пришлось машину на парашюте десантировать.

– Серьезно? – недоверчиво уставился на Никиту Володя.

Ничего не говоря, Олег сорвался с места и выглянул в дверь.

– Ну ни фига себе… – присвистнул он оттуда.

– Ладно, – благодушно махнул рукой Никита. – Предлагаю мировую. Наливай, Олег. Только мне чуть-чуть, все-таки печень еще пошаливает.

Он глянул на Фокину. Леночка сидела молча и смотрела на него во все глаза. Как на героя.

«С чего бы это она так? – удивился Никита. – Уж героев она среди спасателей на местах чрезвычайных происшествий навидалась предостаточно. Для нее такое поведение мужчин – будни. Или, может, в данном случае я для нее какой-нибудь особенный герой?» Приятное тепло проникло в сердце.

– Никита, у вас сосуды в глазах полопались, – сказала Леночка и в момент разрушила идиллически-романтическую картину, начавшуюся было формироваться в голове Полынова. – Давайте, я вам их альбуцидом закапаю.