"Русский Рэмбо для бизнес-леди" - читать интересную книгу автора (Звягинцев Александр)

Пролог

Продавливая пучеглазые облака, 747-й "Боинг" громом небесным обрушивался на идиллический мир альпийской гармонии. Взгляду красивой молодой блондинки открывалась величественная панорама царства заснеженных каменных исполинов. Вспарывая сияющую, хрустальную тишину, самолет опускался все ниже и ниже, и все четче и четче вырисовывались контуры ущелий и рек, все более ощутимым становился бренный мир утраченных иллюзий.

А когда под крылом поплыли тронутые пастельными тонами осени горные долины с синими прожилками рек и ручьев, блондинка вплотную приникла лицом к стеклу иллюминатора. Сквозь цепляющийся за вершины рваный туман проступили перевал и мост, перекинутый через стремнину, зажавшую в отвесных скалах бурную реку. "Сен-Готард, – догадалась она. – А это – Чертов мост, на штурм которого полусумасшедший старик Суворов под градом пушечных ядер и картечи гнал своих двухметровых гренадеров-фанагорийцев… Да.., было племя!" – подумала блондинка и, сделав большой глоток "Кампари", покосилась на дремавшего рядом господина преклонного возраста.

На покрытой цыплячьим пушком голове господина, похожей на перезрелую тыкву, поблескивали капельки пота, в такт легкому храпу подрагивали розовые обвислые щечки. Почувствовав ее взгляд, господин открыл глаза и, взглянув в иллюминатор, проворковал:

– На подлете, Ольга Викторовна, на подлете, голубушка вы наша ненаглядная! Скоро будете лицезреть драгоценного папашу. И дитятко свое обнимете… Соскучилась, поди, по Виктору Ивановичу, сознавайтесь, голубушка!..

Блондинка, бросив через плечо: "Сознаюсь. Соскучилась, Николай Трофимович", – опять отвернулась к иллюминатору.

"Ишь, нос воротит при упоминании отца родного! – с раздражением подумал господин. – Да на такого фазера богу молиться… Слава богу, мой Тотоша хоть и рос без матери, а с этой не сравнить. Конечно, Тотошка не без греха… Но так уж ведется: новое поколение – новые песни… Войдет в возраст, наносное отлетит, как шелуха, – привычно успокоил себя он. – Достается моему мальчику, поди, ныне в Одессе, на переговорах с кавказцами!.. Ишь, как вопрос ставят: оружие – утром, доллары – вечером. Да-а, "лиц кавказской национальности" на паршивой козе не объедешь, но слово держат… Сказали – к такому-то числу баксы за "сухое молоко" будут в женевском банке, и они, слава богу, все сполна поступили".

Господин снова кинул неприязненный взгляд в спину блондинке. "Хороша, породиста, стерва, а лиса лисой, в папашу!.. Сделала вид, будто не знала, что в пакетах из-под сухого молока ушла к клиенту пластидная взрывчатка. Не поняла, видите ли, каким ветром сумму с шестью нулями в швейцарский банк на ее счет надуло. Ох, хитра!.. С другой стороны, без хитрости ныне сомнут и ноги об тебя вытрут. Эх, сбросить бы годков десять, оприходовал бы я тебя, Ольга Викторовна. По нынешнему твоему положению лучшего мужа, чем Костров, тебе не сыскать, не век же с этим Серафимом Мучником вековать. Еще побесишься чуток и сама поймешь, что к чему… А не поймешь, отец понять поможет. У Виктора Коробова не забалуешь".

И вдруг от острой тревоги у Кострова испарина выступила на розовых щечках.

"Скиф, вурдалак ее отмороженный, на днях из Сербии в Россию возвращается, – вспомнил он. – Не приведи господи, полыхнет пожар на старом пепелище!.. Надо дать указание, чтобы его мимо Москвы, транзитом в Сибирь переправили. И то сказать: Ольга ныне – звезда телеэкрана, миллионерша, а он кто?

Подумаешь, герой балканской войны! Как был сапог армейский, сапогом небось и остался".

Поймав острый, как укол, взгляд спутницы, застигнутый врасплох Николай Трофимович расплылся в приветливой улыбке и жарко зашептал ей на ухо:

– Не извольте беспокоиться, Ольга Викторовна!..

Свидание с папашкой пройдет, так сказать, на высшем уровне. Но совета старого чекистского пса, генерала Кострова, послушайте. Не ворошите прошлого, голубушка. Еще древние говорили: "Не возвращайся на старое пепелище". Чего вам в нем, прошлом-то?..

Демократия вон какие возможности деловым людям открыла…

– "Демократию время от времени надо купать в крови", – перебила его Ольга. – Так считает генерал Пиночет, а вы как на этот счет, мон женераль?

– Я с вами серьезно, а вы… – поджал губы Костров.

– И я вполне серьезно, – усмехнулась она, отпив глоток "Кампари". – А вдруг прав Пиночет, а?..

– И еще дам совет, голубушка, – гнул свою линию Костров. – Пользуясь выпавшей оказией, переведите свои счета в Швейцарии на отца. Папаша ваш – голова! За год-другой состояние родной дочери он удвоит и утроит. Плохо ли вам без забот и тревог?..

– С его подачи в уши жужжите? – отстранилась Ольга.

– Как можно, Ольга Викторовна! – вспыхнул Костров. – Совет на правах старого друга, поверьте, ненаглядная моя.

– Не поверю, Николай Трофимович! – Ольга кинула на Кострова долгий насмешливый взгляд из-под опущенных ресниц.

– Отказываюсь понимать ваш.., извините, ваш гонор, Ольга Викторовна! – обиженно пробормотал тот.

– Поймете когда-нибудь, – усмехнулась Ольга и пригубила неразбавленного "Кампари", давая понять, что тема разговора исчерпана.

Костров с его прагматизмом, выработанным за многие годы работы в КГБ СССР, действительно не всегда понимал эту красивую, взбалмошную, а порой и вызывающе наглую особу. Еще в восемьдесят девятом году он привлек к сотрудничеству Ольгу Коробову, никому не известную тележурналистку, выпускницу журфака МГИМО, и специально создал под нее торгово-закупочную фирму "СКИФЪ" с практически неограниченными уставными возможностями.

В предчувствии худших времен, по замыслу папаши Коробова, тогда еще функционера аппарата ЦК КПСС, фирма "СКИФЪ" должна была аккумулировать деньги, вложенные в подставные коммерческие структуры, и служить легальным каналом для их перевода в зарубежные банки.

Жизнь на стыке десятилетий сложилась для Кострова не лучшим образом. Стараниями одного из самых влиятельных лиц родной Конторы он на семь лет загремел за решетку. За время отсидки у Кострова умерла долго болевшая раком жена. Правда, воздух свободы он уже смог вдохнуть через два года, когда с .развалом СССР его бывшие подельники в одночасье переместились в еще более высокие кабинеты.

Мог бы тогда подумать Костров, что за эти два года начинающая тележурналистка Ольга Коробова станет не только звездой телеэкрана – любимицей публики, но и еще удачливым предпринимателем. Ученица далеко обошла своего учителя и теперь ни в грош не ставила его мнение, но по настоянию отца согласилась все же на негласное участие Кострова в делах своей фирмы.

Подмяв под себя компаньонов – в том числе и его единственного сына Анатолия – Тотошу, и собственного мужа, а тот жох, каких поискать, – Ольга развила бурную коммерческую деятельность и фантастически преуспела в ней. Посредничала в сделках других и сама торговала всем: нефтью, металлом, списанными кораблями, ширпотребом, просроченными продуктами, поступающими из Европы под видом гуманитарной помощи. А накануне войны в Персидском заливе даже ухитрилась поставить в Ирак списанную из-за срока годности большую партию противогазов.

Папаша Коробов мог гордиться дочерью. Его замысел Ольгой успешно претворялся в жизнь. Из многих структур, созданных им в свое время, деньги поступали в фирму его дочери и, отмытые на ее коммерческих сделках, потоком текли в зарубежные банки.

Но этого ему было мало… Используя свои связи в бывшей Западной группе войск и в государственных структурах развалившейся империи, он завязал фирму "СКИФЪ" на тайных поставках оружия в "горячие точки" постсоветского пространства через третьи страны. Благо что "горячих точек" было много, а желающих заработать на продаже плохо учтенного оружия выведенной из Европы голодной Российской армии было пруд пруди. К тому же оформить сделку под легальную за пачку "зелени" у изначально вороватого чиновничьего племени при связях Кострова, бывшего в России негласным представителем Коробова, было совсем несложно.

По опыту своей бурной жизни Костров хорошо знал: мораль крупного чиновника и его личный солидный счет в швейцарском банке – понятия малосовместимые. "Слаб человек, – злорадно подумал Костров. – И глупо его слабостью не пользоваться…"

А мораль? Мораль – "лапша на уши" для смердов, не понимающих величия исторического момента – перехода собственности государственной, то бишь ничейной, в руки образованных и предприимчивых людей, таких, как дочь его старого приятеля и компаньона по их прошлым, не подлежащим огласке еще многие годы делам, Виктора Коробова…

О побочной "коммерции" фирмы "СКИФЪ" знали лишь ближайшие компаньоны Ольги, но и они не были посвящены во все детали и тонкости, как и в то, что за всеми сделками фирмы, как тень отца Гамлета, стоит сам Виктор Иванович Коробов Именно он находил клиентов и обеспечивал доставку стреляющего и громыхающего "товара" адресату.

До поры до времени в подобных сделках Ольгу интересовала только сумма прописью, но… Но в последнее время, к удивлению Кострова и ее отца, она стала проявлять не свойственную ей ранее щепетильность.

К тому же какие-то горячие кавказские парни на Боровском шоссе обстреляли ее машину. То ли стрелки были плохие, то ли в их планы входило лишь предупредить ее – она не пострадала. Костров по своим каналам охладил пыл джигитов, но история эта не на шутку встревожила его, потому что впредь Ольга зареклась иметь дело с Кавказом.

Были у Кострова и другие веские поводы для тревоги. Из-за чрезмерной тяги к спиртному, проявившейся у Ольги в последние годы, и непредсказуемости ее авантюрного характера хорошо отлаженный механизм поставок оружия в "горячие точки" стал давать ощутимые сбои и не приносить того гешефта, на который рассчитывали заинтересованные лица. Все, вместе взятое, и явилось поводом для приглашения Ольги в Цюрих, на ковер к папаше. Предлогом было выбрано семейное торжество по случаю крестин пятилетнего сына Коробова Карла, сводного брата Ольги. Она, конечно, догадывалась о причинах неожиданного желания папаши лицезреть дочь в своих швейцарских пенатах, но не слишком тревожилась по этому поводу.

"Плешивый Костров настучал что-то папашке, – размышляла она. – Но, как президент фирмы, в каждой сделке голову в петлю сует она, а эти все захребетники в случае чего сухими из воды выйдут… Хорошо устроились, ребята!.. А не пошли бы вы все с вашими претензиями!"

Костров обиженно сопел и подрагивал розовыми щечками.

"А плешивый все в душу залезть норовит. Может, по приказу папаши, а может, сам какую-то очередную комбинацию задумал?" – размышляла Ольга. Не найдя ответа, отпила глоток "Кампари" и, выдохнув, примирительно сказала Кострову:

– Не берите близко к сердцу, Николай Трофимович.

– Дело ваше, Ольга Викторовна, – сухо кивнул Костров. – Я о вашем благе пекусь и о благе вашей дочурки. Жизнь-то в России какая… То взлет, по посадка, голубушка. Того гляди, коммунопатриоты на престол сядут… А Виктор Иванович Коробов придумал не только как обезопасить капиталы, но и заставить их принести скорую сумасшедшую прибыль.

– Договаривайте, Николай Трофимович, коли начали, – заинтересованно глянула на него Ольга. – Что за способ?

– Терпение, терпение, голубушка. Думаю, он сам карты перед дочерью раскроет, – скупо улыбнулся Костров. – Я лишь советую прислушаться к его доводам и перевести на него все твои капиталы.

– Спасибо за совет, мон женераль, – пряча улыбку, кивнула Ольга. – Я обдумаю предложение отца, когда услышу рассказ об открытии им сказочной страны Эльдорадо.

– А ведь вы, голубушка, попали в десятку, – хихикнул Костров и наклонился к ее уху. – К твоему папаше летит в нашем самолете, подумай, народ все ушлый. Летят, извиняюсь, как мухи на говно, потому что запах долларов почувствовали. Ох как их интересует открытая Коробовым, как вы говорите, страна Эльдорадо А вы все раздумываете, голубушка…

– Где же находится страна Эльдорадо? – засмеялась Ольга. – Сейчас же покажи мне ее на карте, старый плут и интриган!

– В Африке, – ответил Костров и оглянулся назад: не подслушивает ли кто. – И зовется она Танзанией. Еще при Советах наши геологи открыли там нефть, газ, а золото и алмазы хоть лопатой греби…

– Хотите сказать, мон женераль, что у алмазного спрута "Де Бирс" в эту Тарзанию еще не дотянулись руки? – насмешливо спросила Ольга.

– Не в этом дело. "Де Бирс" приходит на все готовенькое, а тут надо вкладывать капитал в добычу и инфраструктуру. Вот Коробов и задумал объединить капитал некоторых "новых русских" и выхватить под носом у американцев эту Эльдораду.

– Не знала, что папаша в лучших советских традициях продолжает в Африке соперничество с американцами, – опять засмеялась Ольга. – А что об этом сами тарзанийцы думают?

– Танзанийцы, – поправил Костров. – В том-то все дело, голубушка. Они хотят иметь дело не с китайцами и американцами, а с нами. Почти вся их нынешняя элита если не говорит по-русски, то хорошо понимает.

– Учились у нас?

– В вузах, военных академиях, аспирантурах. У нас они прошли, так сказать, и идеологическую подготовку.

Кроме того, мы не были в Африке работорговцами, как американцы, и колонизаторами, как европейцы.

– Если папашино дело не лопнет как мыльный пузырь, то дивиденды оно принесет лет эдак через десять… Как же быстро он рассчитывает получить на мой капитал скорую и сумасшедшую прибыль?

– Танзания забита гнилым китайским товаром или дорогим американским и европейским. Мы могли бы сбыть туда через фирму "СКИФЪ" наши добротные, но дешевые неликвиды. В том числе неликвиды наших воинских складов. Кстати, я прямо из Цюриха махну через Найроби в Дар-эс-Салам для предварительных переговоров на эту тему. Поняла, голубушка, какая голова у твоего папаши?

– Не голова, а компьютер, – засмеялась Ольга и, отпив "Кампари", проворковала:

– Но, мон женераль, я дама на головку слабая, мне нужно время, чтобы.., чтобы обдумать его просьбу.

– Обдумай, голубушка, но учти – свято место пусто не бывает, – снисходительно кивнул Костров.

"Ай да папашка! – усмехнулась Ольга своим мыслям. – Девчонкой еще мне вдалбливал: "Не верь никому, даже отцу родному!" А теперь перевести на тебя то, что заработано многолетним хождением по лезвию бритвы?.. Это все равно что голову положить в пасть крокодила… Ха-ха!.."

В августе девяносто первого года по чьему-то приказу свыше, а может быть, и по велению собственного чувства самосохранения Виктор Иванович Коробов за четыре дня до путча ГКЧП спешно покинул Страну Советов и прочно осел в Цюрихе.

Сразу же после путча при весьма загадочных обстоятельствах "сиганули" из окон своих номенклатурных квартир Павлов и Кручина – два бывших шефа Общего отдела ЦК, унеся с собой на тот свет многие тайны. В том числе и тайны вкладов партии в зарубежные банки. То, что Виктор Иванович Коробов владеет этими тайнами или по крайней мере частью их, было для многих, в том числе и для его дочери Ольги, секретом полишинеля, но выяснить что-то у отца она никогда не испытывала желания.

Оказавшись в Швейцарии, бывший "слуга народа" с удовольствием сменил униформу партийных клерков – скромный серый костюм в полоску – на тройку от Версаче, цековский "членовоз" – на "Мерседес-600", а закаленные, как сталь, коммунистические убеждения – на буржуазное загнивание: с вышколенными лакеями и поварами, с конюшнями породистых лошадей, с шикарными яхтами и с закрытыми от посторонних глаз клубами для особо избранных, в которых за чашкой кофе или за бокалом шампанского решаются порой судьбы целых народов.

В Швейцарии Виктор Коробов осел в одном из пригородов Цюриха. Устроившись в шикарной вилле, возведенной в стиле раннего Ренессанса, и заявив Ольге, что той надо думать о карьере, а не о пеленках, затребовал к себе полуторагодовалую внучку.

Время после путча ГКЧП было бурное, шальное.

Бушевали на улицах и площадях митинговые страсти, взлетали и падали кумиры ошалевших от свободы толп, в воздухе носился призрак гражданской войны.

Хотелось везде успеть, быть в эпицентре событий, а дочь сковывала свободу действий Ольги. И она с легкостью согласилась отдать Нику отцу, несмотря на слезы и протесты своей матери.

Коробов поместил внучку в один из самых престижных пансионов и далее мало интересовался воспитанием ребенка. На просьбы Ольги и ее матери прислать Нику на каникулы в Москву он неизменно отвечал отказом и не разрешал Ольге часто навещать дочь в Швейцарии. Отдавая Нику отцу, Ольга знала, что тот ничего не делает без пользы для себя, но смысл его поступка дошел до нее много позже – с помощью Ники в сделках с оружием держать строптивую дочь на коротком поводке.

Отношения между папашей Коробовым и его дочерью никогда не отличались особой теплотой, но черная кошка между ними пробежала, когда отец развелся с оставшейся в Москве без средств к существованию женой, матерью Ольги, и скоропалительно женился в Цюрихе на молоденькой секретарше, происходящей родом из разорившейся вдрызг германской ветви остзейских баронов Унгерн фон Штернберг. На пятьдесят пятом году его жизни пухленькая немочка-баронесса одарила его наследником, нареченным Карлом в честь какого-то ее воинственного далекого предка.

"Интересно, в какую веру окрестишь, папашка, своего долгожданного наследника? – размышляла Ольга. – В лютеранскую, как у твоей немочки, или в нашу – православную?.. Впрочем, твоя вера, милый папочка, – доллары, фунты, марки… Ни богу свечка, ни черту кочерга", – зло усмехнулась она.

На крестины пятилетнего потомка косопузых рязанских мужиков-лапотников и надменных прусских баронов папаша Коробов пригласил из России еще десятка два "новых русских", повязанных с ним узами более крепкими, чем толстые корабельные канаты.

И не в тайном масонстве тут было дело.

Ольга отлично знала, что холеные господа, развалившиеся в креслах салона первого класса, именно ее отцу обязаны их нынешними финансово-промышленными пирамидами, группами, компаниями и концернами. Их сумасшедшими счетами в банках Европы и Америки. Их безвкусными, роскошно обставленными виллами и дворцами, разбросанными по нищим подмосковным весям.

Сидя безвылазно в Швейцарии и лишь время от времени покидая ее для чтения лекций по современной истории в университетах Старого и Нового Света, папаша Коробов и иже с ним именно через этих "новых русских" тайно и умело влияли на новейшую историю не такой уж далекой исторической родины.

Если кто-то из его клевретов проявлял строптивость и забывал, кому он обязан всем, чем владеет, то тогда… Тогда уставшие от криминального беспредела, царящего в стране, следователи по особо важным делам Генеральной прокуратуры России с тоской в глазах констатировали, что очередное громкое убийство, по-видимому, заказное, оно связано с коммерческой деятельностью потерпевшего и выполнено на высочайшем профессиональном уровне…

Промелькнуло внизу затянутое легким золотистым туманом Цюрихское озеро, остались позади прильнувшие к подножию Цюрихберга кварталы богатых особняков, и "Боинг" мягко коснулся бетонной полосы аэропорта.

Прилетевших встречал седовласый мужчина спортивного телосложения с фарфоровой "американской" улыбкой на скуластом славянском лице – сам папаша Коробов. Закончив объятия с "новыми русскими", он обворожительно улыбнулся стоящим в стороне дочери и Кострову, показал им на автомобиль.

– Нашим друзьям приготовлены апартаменты в лучшем отеле Цюриха. Пусть они почувствуют Рай на Озере. Именно так называется отель, в котором они будут жить – "Эдем о Лак" ("Edem au lac"), – сказал он. – Но любимую дочь и друга я забираю к себе.

Фрау Эльза фон Унгерн-Коробофф и Карл Коробофф будут рады поупражняться в русском языке.

– Прошу прощения, папа, но я бы хотела поупражняться в русском языке со своей дочерью, – решительно заявила Ольга. – Думаю, для нас с Никой найдется хоть маленький кусочек рая в этом отеле?

Нахмурив лоб и поразмышляв несколько секунд, папаша Коробов опять обворожительно улыбнулся:

– О'кей! Я предвидел такое… Апартаменты в "Эдем о Лак" ждут вас. Машина за Вероникой уже ушла. Надеюсь, хозяин пансиона разрешит ей завтра присутствовать на церемонии крещения ее.., ее… Ее, о, черт!..

– Ее дальнего родственника, – так же обворожительно улыбнувшись, подсказала Ольга.

Папаша Коробов, крутанув желваки по загорелым скулам, молча показал Кострову на сиденье роскошного "Мерседеса".

"Стороны обменялись первыми взаимными ударами, и, кажется, мой удар точнее попал в цель, – вспомнив перекосившуюся физиономию отца, по дороге в отель подумала Ольга и рассмеялась. – Твоя школа – кушай, дорогой папуленька!.."

Разместившись в роскошных апартаментах отеля, Ольга наскоро привела себя в порядок и, договорившись с портье, что Нику с бонной в ее отсутствие проводят в номер, бросилась в водоворот цюрихских улиц, сверкающих витринами роскошных магазинов, запруженных автомобилями и туристами со всего света.

Она особенно любила правобережную часть города, так называемый Большой город, в котором сохранилось много следов старины, а отдельные кварталы имели не тронутый временем средневековый облик.

Выйдя на Банхофштрассе, Ольга, забыв о времени, переходила из магазина в магазин, не замечая следующих за ней на некотором расстоянии увешанных фотоаппаратами молодого человека и девушку и того, что по противоположной стороне улицы следовал автомобиль с затененными стеклами, из-за которых наблюдал за ней мужчина азиатского типа с коротко стриженной бородой и с платком, закрывающим шею.

Когда Ольга, перейдя улицу, остановилась у витрины с детскими игрушками, мужчина, выйдя из автомобиля, встал за ее спиной и, наклонившись к уху, спросил хриплым прерывистым голосом:

– Как поживаете, Ольга?

Спросил он по-русски, но с заметным азиатским акцентом.

Ольга отстранилась. В любой стране встреча на улице бывших врагов – русских и афганцев – не сулит ничего хорошего, а в том, что жадно смотрящий на нее улыбающийся мужчина был афганец, она не сомневалась. Лицо с правильными чертами, правда, отвыкшее от сжигающего кожу афганского солнца, волосы с проседью, белозубая улыбка. Его можно было назвать красивым, если бы не жестокое выражение глубоко посаженных, черных как ночь миндалевидных глаз. Увидев стоящих на углу двух полицейских, Ольга несколько успокоилась и осторожно спросила:

– Мы знакомы?

– Почти десять лет, – прохрипел мужчина, зажав ладонью повязанную платком шею. – Афганистан.

Лето восемьдесят шестого года.

– Я вас не понимаю…

Мужчина усмехнулся и кивнул на пакеты с ее покупками.

– Давайте, я вас подвезу к отелю. Кстати, я остановился там же. Я знал, что вы прилетаете из России, и снял номер рядом с вашими апартаментами, – пояснил он в ответ на ее удивленный взгляд, чем еще больше заинтриговал Ольгу.

– Поедемте, – решительно сказала она, направляясь к машине. – А то я умру от любопытства. Кстати, воспитанные люди не забывают представиться даме.

– Хабибулла. Вы не узнали меня, Ольга?..

Она испуганно метнулась прочь от машины.

– Я не сделаю вам ничего плохого, – удержав ее за руку, он в ответ на затравленный взгляд Ольги рассмеялся хриплым, булькающим смехом. – Хвала аллаху, я не оборотень и не посланец ада..

Придя в себя Ольга, отгоняя воспоминания, дерзко взглянула на Хабибуллу, тряхнула головой и, приподнимая платок, скрывающий шею улыбающегося мужчины, спросила:

– Можно взглянуть на твою.., шею?

Рваный шрам бугрился на его смуглой коже.

– Разве после.., после такого выживают, Хабибулла? – вырвалось у нее.

– На все воля аллаха! Нож твоего Скифа повредил трахею и вену, но, хвала аллаху, не задел сонную артерию. Пакистанцы оперативно прислали из Пешавара на вертолете хорошего хирурга, и он спас мне жизнь.

Сидя в плетеном кресле за столиком уютного ресторанчика, Хабибулла рассказывал изумленной Ольге:

– С мистером Коробовым, твоим отцом, меня познакомил в Москве генерал Костров. Костров у нас, в Высшей школе КГБ, читал курс по тактике подрывных операций на территории противника. По окончании школы я возвратился в Афганистан. Провинция на севере Афганистана, откуда я родом, примыкала к памирской границе. Я создал отряд моджахедов и стал контролировать приграничные перевалы и ущелья. Вот тогда-то мы с мистером Коробовым и стали партнерами в тайном бизнесе.

– В те годы отец занимался бизнесом? – удивилась Ольга. – Я ничего не знала об этом!

– Я производил "продукт", генерал Костров обеспечивал его проводку через вашу границу.

– А отец?

– Твой отец переправлял "продукт" в Европу и обеспечивал его сбыт оптовым покупателям.

– Наркотики? – выдохнула Ольга. – Я не верю тебе, Хабибулла!..

Хабибулла снисходительно склонил голову, улыбнулся :

– Европа была вашим потенциальным противником. "Продукт" создавал большие проблемы с ее молодым поколением и дестабилизировал обстановку.

– Мой отец?.. Генерал Костров? – во все глаза смотрела Ольга на Хабибуллу. – Ничего не путаешь, Хабибулла?

В ответ тот хрипло засмеялся, зажимая ладонью горло:

– Хабибулла клянется пророком Мохаммедом, да благословит его аллах и приветствует.

– Это было поставлено у нас на государственном уровне? – с журналистской напористостью спросила Ольга, чувствуя, как у нее начинают покалывать кончики пальцев.

– Я тоже долгое время считал, что наш бизнес – часть подрывной работы вашего государства против стран НАТО. Костров на конспиративных встречах всегда подчеркивал это. Но когда Инквизитор внезапно посадил на хвост Кострову и его людям своих ищеек, я понял, что бизнес осуществлялся втайне от КГБ и к государственным интересам шурави не имел никакого отношения.

– К чему же он имел отношение?

Хабибулла опять снисходительно усмехнулся.

– Твоя великая страна тогда уже умирала, Ольга, – сказал он. – Когда в Аравийской пустыне умирает больной лев, шакалы и гиены сбиваются в стаи и, не дожидаясь, когда он испустит дух, рвут от него куски мяса. Таков закон жизни, Ольга.

– И ты хочешь сказать, Хабибулла, что стаю шакалов тогда возглавлял мой отец?

– Мистер Коробов, несомненно, был из крупных хищников, но не думаю, что тогда – самым крупным…

– Кто был самым крупным?

– Точно не знаю, – пожал плечами Хабибулла. – Ваши десантники блокировали мой отряд в ущельях, и я не мог проследить весь путь "продукта" и круг лиц, причастных к нему.

– А кто такой Инквизитор?

– Генерал Дьяков из Управления контрразведки КГБ. Говорят, в прошлом он был одним из самых лучших русских разведчиков-нелегалов. Человек Инквизитора, майор Шведов, добыл у моих врагов доказательства причастности к бизнесу генерала Кострова и ряда подчиненных ему особистов. Назревал скандал "на государственном уровне". Но твоему отцу каким-то чудом удалось сделать козлами отпущения совершенно непричастных к нашему бизнесу офицеров десантного полка, в котором служил твой муж.

– Чудо тут вряд ли замешано, – задумчиво протянула ошеломленная рассказом Хабибуллы Ольга. – Просто такой исход был скорее всего удобен всем…

– В конце концов люди Инквизитора перекрыли границу моим караванам, и бизнес пришлось свернуть, – сказал Хабибулла и провел ладонями по лицу. – Заметая следы. Костров подставил тогда командира десантного полка Павлова, помнишь его?

Ольга кивнула. , – Говорят, он потом застрелился, – вздохнул Хабибулла. – Он хорошо относился к нашему населению. Жаль полковника.

– Жаль врага, Хабибулла?

– Мой отряд, если угодно – банда, не вел активной войны с русскими. Для русских я был враг, потому что афганец враг и потому что учился в русской школе КГБ. Они мне не доверяли, и я никому не доверял. Я делал бизнес и ничем другим не интересовался.

– Мое похищение – тоже бизнес?

Хабибулла утвердительно кивнул головой.

– На Востоке сохранился аманат – заложничество, – пояснил он. – Я отправил через границу пять караванов с… "продуктом". Мне была нужна гарантия от мистера Коробова, что я получу за "продукт" свои доллары.

– Когда я уезжала из Москвы, отец знал, что ты похитишь меня и сделаешь заложницей? – пристально вглядываясь в лицо сидящего напротив человека, спросила Ольга.

Спросила, а у самой все сжалось внутри в предчувствии ответа, который она уже знала.

– Такой вариант не исключался. Но окончательное решение я принял после того, как увидел тебя на базаре, – ответил тот. – Очень большой суммой рисковал Хабибулла… Один особист, работающий на Кострова, сообщил мне по рации, когда автобус с тобой пойдет в Кабул, и мои люди похитили тебя на горной дороге. Если тогда сумасшедший Скиф не вырвал бы тебя из моих рук, твоя судьба сложилась бы иначе, – быстро угадав мысли Ольги, Хабибулла исподлобья кинул на нее жадный взгляд.

– Ага-а, – засмеялась она. – Я стала бы пятой женой в твоем гареме.

– Любимой женой! – уточнил Хабибулла. – Когда я впервые увидел тебя на базаре, то сразу потерял сердце и голову.

– Надеюсь, с твоими женами и детьми у тебя нет проблем? – спросила собеседника Ольга и удивилась появившимся на его щеках скорбным складкам.

– Зейну с детьми и Сухроб с детьми убили русские вертолеты, – спокойно ответил Хабибулла. – Зульфию и Алию убили люди Дустума. Их дети ушли с талибами, и я ничего о них не знаю. Аула моего больше нет, а мои нукеры погибли или нашли себе другого хозяина.

– Мне очень жаль всех, – сказала Ольга, смутившаяся от такого ответа.

– Ты думаешь, что сегодня здесь, в Швейцарии, мы встретились случайно? – спросил вдруг Хабибулла.

– Не думаю, – покачала головой Ольга. – Но как ты узнал о моем приезде?

– За деньги можно узнать все, – усмехнулся Хабибулла. – Знаю, что сумасшедшего Скифа посадили из-за меня в тюрьму, а твой отец почему-то не вытащил его оттуда. Знаю, что у тебя новый уважаемый муж-бизнесмен. Знаю, что ты сама занимаешься бизнесом и стала известной звездой на вашем телевидении. Я видел много передач с тобой… Особенно я испугался за тебя в девяносто третьем году, когда ты снимала гражданскую войну в Москве… Это было очень опасно, Ольга…

– Откуда ты все знаешь, Хабибулла? – изумилась она.

– У меня теперь бизнес в одной из стран Ближнего Востока, – улыбнулся Хабибулла. – Иногда он связан с Кавказом…

– С армянами или чеченами? – вспыхнула Ольга, опасливо отстраняясь от собеседника. – Поставляешь им душманов-наемников или опять свой "продукт"?

– О нет, нет! – замахал руками Хабибулла. – Аллах покарал меня за грехи, и теперь я поставляю детям учебники, а верующим – Кораны…

– Так я и поверила! – скептически усмехнулась Ольга. – Волк не станет овцой, даже если натянет на себя ее шкуру.

Хабибулла внимательно посмотрел на нее своими азиатскими глазами и промолчал.

– Мы еще встретимся, Хабибулла, – поднимаясь, пообещала Ольга. – А сейчас, извини, у меня дела.

Он встал и поцеловал ей руку, к ужасу трех азиатов, увидевших это из припаркованной на противоположной стороне улицы машины.

Ольга упругой походкой победительницы уходила по заполненной туристами улице, не совсем еще понимая, зачем ей эта победа. Хабибулла неотрывно смотрел ей вслед, не замечая, что из уютного скверика его самого и его охранников снимают увешанные фотоаппаратами парень и девушка.

Когда Хабибулла сел в машину, самый пожилой из охранников, костистый и рыжебородый, кивнул на уходящую Ольгу и сказал:

– Прикажи, хозяин, и, клянусь аллахом, Хафиз сегодня ночью привезет русскую ведьму на твое ранчо в горах. Тогда нечестивому гяуру Коробову придется выложить за дочь сполна все, что он тебе должен, хозяин.

Хабибулла ожег рыжебородого взглядом своих смоляных глаз.

– Мне нужна его жизнь, Хафиз, – сквозь стиснутые зубы прохрипел он. – Клянусь аллахом, только его жизнь!

В отеле Ольгу ждала ее дочь Вероника с боннойнемкой, почти не понимающей русской речи. При виде Ольги гибкая, как лоза, девчушка сделала было к ней движение, но остановилась, застеснявшись своего порыва.

– Как дела у юной леди Вероники Скворцофф? – прижав ее к груди, спросила Ольга.

– Ихь шпрехе руссиш нихт, – ответила девчушка и спряталась в коленях бонны, добродушной и улыбчивой фрау Марты.

Ольга владела английским языком, фарси и дари, но не владела ни немецким, ни французским, поэтому ее попытки на русском наладить контакт с дочерью, практически не знающей родного языка, не имели успеха.

Пару часов они побродили вместе с фрау Мартой по магазинам, и Ольга покупала Нике все, на что та показывала под осуждающим взглядом бонны. Ольга делала это механически, не всматриваясь в вещи.

В голове осенними мухами бились путаные мысли:

"Неужели тогда отец расплатился за наркотики Хабибуллы своей единственной дочерью?.. Чудовищно!..

Не верю, не верю!.. Не хочу верить…"

Чтобы отогнать черные мысли, Ольга переключилась на Нику: господи, как она похожа на Скифа!..

Его глаза, губы, нос… Тот же гордый поворот головы…

"Стоп! – вдруг пронзило ее. – Если бы папаша Коробов не расплатился с Хабибуллой своей дочерью, то Скиф не сел бы в тюрьму за дезертирство и угон вертолета…" Выходит, ее первому мужу и вот этой кареглазой девочке, ни слова не говорящей на родном языке, испоганил жизнь ее, Ольгин, родной отец?..

"А твою жизнь, хоть ты и многого в ней добилась, разве не испоганил собственный папаша?" – спросила себя Ольга.

Но что-то ей мешало ответить на этот вопрос однозначно.

"Ты предъявляешь отцу завышенный счет, – убеждала она себя. – Разве его вина, что жизнь – это гонка по вертикальной стене?.. Что там летит под колеса: судьба ли чья или даже чья-то жизнь, рассмотреть времени не дано… Отвлекся – с грохотом вниз, и дуйте в траурные трубы, господа!.. И вообще, какое у тебя право судить отца?.. Разве ты сама не шла к нынешнему благополучию по.., по чьим-то изломанным судьбам?!"

Незаметно они оказались на берегу Цюрихского озера, окрашенного лучами закатного солнца. В розовой дымке, за озером, просматривались остроугольные вершины Альп. Их контрастные отражения мирно качались на маслянистой глади озера. Казалось, перевернутые вершины Альп вот-вот доплывут до их берега и коснутся древних камней набережной.

Ника с радостным смехом бросилась кормить лебедей, стаями плавающих у берега. Гордые белые птицы с царственным достоинством брали пищу из рук людей и так же достойно отплывали в сторону, уступая место собратьям.

По набережной неспешно прогуливались с детства хорошо кормленные, хорошо одетые, спокойные люди. Пожилые церемонно раскланивались при встрече со знакомыми, молодые приветливо улыбались друг Другу, парочки, не обращая ни на кого внимания, целовались. Но проделывали они это как-то не по-русски: пристойно, без вульгарной нарочитости…

Они здесь, в Европе, на ярмарке тщеславия, именуемой жизнью, давно научились делать ставки спокойно, без эмоций. "И рыбку съесть, и не уколоться, – подумала Ольга. – Славяне необузданны… Нам важен даже не результат, а чтобы во всем были страсти в клочья…"

Увидев грустный взгляд мамы, подбежала Ника.

Ласковым котенком потерлась о колени Ольги, и у той захолонуло сердце. "Кровиночка моя!.. Увидел бы тебя Скиф… Узнать, в какой братской могиле закопали его сербы, свозить бы Нику… Стоп, стоп! – одернула она себя. – Не наматывай сопли на кулак!..

Скиф погиб, и ему больше ничего не надо. Европа чистеньких любит… Узнают в пансионате Ники, что ее отец – сербский войник, шарахнутся от нее, как от прокаженной…"

В огромном доме, очень похожем на замок, в большом зале со старинными портретами баронов фон Унгерн, жарко полыхал камин. Папаша Коробов подкинул в него поленья и повернулся к сидящему в средневековом резном кресле Кострову.

– Ты, Николай Трофимыч, плохие вести, как сорока на хвосте, носишь! – насмешливо бросил он. – То у Скифа в Сербии голова в кустах, то Скиф, чуть ли не Русский Рэмбо, возвращается и вся грудь в крестах…

– Он с сербской фронтовой контрразведкой якшался… А у контриков как: может, специально дезу пустили, – оправдывался Костров. – Интерпол и Международный трибунал в Гааге Скифа тоже проворонили. По моим сведениям, они даже национальность его установить не смогли.

– Чем он им насолил?

– К американским офицерам без почтения относился. Его босняки оглушенного захватили и американцам отдали. Он очухался и деру из тюрьмы, а при побеге какого-то, чуть ли не полковника ЦРУ, в преисподнюю отправил…

– Что ж ты не подкинул им его национальность? – насмешливо скосил на Кострова глаза Коробов. – Расчет у тебя вроде был…

– Накладочка вышла, Виктор, накладочка, – развел ладошками тот. – Хотел уж было расшифровать им его, а потом подумал: уроют они его там куда ни шло.., а если в Гаагу, в трибунал потянут?.. А Скиф им в трибунале: мол, бывший твой зятек… А надо, чтоб журналисты твое имя полоскали? Солидные партнеры осторожничать начнут. Те же танзанийцы могут отказаться от контракта. Нет уж, подумал я, пусть на родную земельку ступит. Она многих надежно укрыла, наша родная-то…

– Правильно подумал, – обнажил зубы Коробов; – То, что бывший зятек жив, для меня, Николаша, не новость. Моя служба безопасности даже устранение его готовила, но в последнюю минуту я отбой дал. Никогда не поздно, а вот присмотреться к Скифу не мешало бы… С его-то боевым опытом, а?..

– Ох, не знаю. – затряс щечками Костров. – Перехлестнется с Ольгой, на старом пепелище пожар вспыхнет – не зальешь. Бабы непредсказуемы, а Ольга вообще меры ни в чем не знает – кинет к его сапогам свое состояние…

– Я ей кину; – нахмурился Коробов. – И не такая Олька дура.

– Нет, Виктор, от греха подальше, вопрос с вурдалаком Скифом советую решать кардинально. Чтоб голова потом ни у кого не болела.

– А с чего она так у тебя болит? – усмехнулся Коробов. – Аль не оставил мысли взнуздать мою бизнес-леди? – Куда уж мне! – ткнул пальцем в свою плешивую голову Костров. – О тебе думаю, Виктор, о тебе… На правах, так сказать, старого друга семьи. На всякий случай я дал своим людям команду переправить вурдалака транзитом в Сибирь, с Ольгиных глаз подальше.

– Скиф мне в Москве нужен, – вскинулся Коробов. – Его бы на твое "Славянское братство", может, из него и был бы толк, а так, понимаешь, шайка пьяниц и робин гудов в засаленных офицерских погонах… Помнится, он из донских казаков?

– Из них. Морока одна с новоявленными казаками и этим гребаным "братством", – вздохнул Костров. – Грызутся промеж собой, как кобели в сучью течку. Раскололись на белых и красных, на монархистов, анархистов и еще черт знает на кого. А часть и вовсе к фашистам переметнулась.

– Пусть пока грызутся. Так-то их держать в узде легче… Скоро кинем им, как собакам, кость, и замаршируют по Эсэнговии все в одном строю. Русские любят, когда им указывают, куда маршировать. А насчет Скифа… В Чечне-то, когда пришлось воевать в городских кварталах и в горах, обосрались там наши хваленые генералы. Я специально справки навел – в городах и в горах Скиф сам воевать умеет и других научить может. Смекаешь, о чем я, Трофимыч?

– А что, скоро? – шепотом спросил Костров.

– События в России развиваются сам видишь как, – уклончиво ответил Коробов. – А не брешут, что Скиф предсказывать будущее может?

– Этого не отнимешь. Какие хворости России-матушке на десять лет вперед предсказал, все с точностью, как в аптеке, сбылись…

– Наш он тогда, – чему-то ухмыльнулся Коробов и повернулся к Кострову. – Ты вот боишься, что он с Олькой моей опять спутается, а чем он хуже голубого аида, которого ты ей подсунул?.. Да хоть бы и спутаются они, тогда-то он точно наш будет. По-моему, хорошо звучит: русский Рэмбо для бизнес-леди. А потом Скифа с его-то харизмой балканского героя и страдальца от большевиков можно в атаманы к дончакам определить. Такого атамана Всевеликого войска донского ваши "наперсточники" через колено, понимаешь, не переломят.

– Присмотреться бы сперва, что он за фрукт стал.

– Ты в это дело не встревай, – бросил Коробов. – У меня в Москве есть кому присмотреться к нему.

– Скиф и тогда волк был, а теперь матерым, поди, волчищем стал, – обиженно вздохнул Костров. – Взять хотя бы его предсказания… Колготно с такими, которые без пользы для себя на рожон прут.

– На кобылицу мою необъезженную намекаешь, Трофимыч, на Ольку? – бросил на Кострова злой взгляд Коробов.

Костров развел ладошками.

– Ничего, – озлился Коробов. – Она при деньгах взбрыкивает, а останется с голой жопой, шелковой станет.

– Тогда-то да, – согласился Костров. – Только клиентов бы не растерять, пока она обдумывает, переводить на тебя свои счета или нет…

– Клиентов на развалинах Совдепии на наш век хватит.

В зал влетел на роликовых коньках Карл. Хмурое лицо папаши Коробова при виде сына разгладилось от морщин, в глазах заиграл молодой блеск.

– Наследник мой! – с гордостью сказал он. – Кровь-то их голубую немецкую я нашей мужицкой разбавил, к жизни цепкой. Подрастет Карлушка, всю Танзанию с потрохами ему из рук в руки передам…

А там, глядишь, скоро и старая сука Россия к нашим ногам подыхать приползет… Есть теперь у Коробова для кого и чего жить, Трофимыч, есть, мать твою так! – выкрикнул он и закружил малыша по залу, со стен которого смотрели на них надменные немецкие бароны всех поколений Унгернов: от крестоносцев-тамплиеров до офицеров "третьего рейха".

– Может, все ж в нашу веру окрестишь наследника? – осторожно заметил Костров. – Подумают еще – совсем, мол, онемечился Коробов.

– Кто подумает? – побагровел тот. – Эти, которые с тобой прилетели? Я ж не думаю: в православную купель их отпрысков совать или обрезание им делать…

Костров спрятал ухмылку в дряблый подбородок.

– Фрау Эльза в ее веру непременно хочет, – рассмеялся Коробов. – А мне плевать в какую. Ты, Николаша, кажется, научный атеизм студентам преподавал, с богом, так сказать, боролся?

– Задание такое было: КГБ Прощупывал, чем подрастающее поколение дышит.

– А почему атеизм с богом боролся, а его полная противоположность в той науке даже не упоминалась?

– Дьявол, что ли? – перекрестился Костров. – Ну, не знаю…

– А я знаю, – перебил Коробов. – Чтобы скрыть само его существование. Теперь рассуди, к кому тогда мы – атеисты – ближе: к тому, с кем боролись, или к его противоположности, само существование которого, оказывается, нам "неведомо"?

– Чудны твои речи, Виктор! – опять перекрестился Костров. – Хочешь сказать, что русские наказание принимают за то, что сплошь атеистами были?

– Хочу сказать, что русские должны до конца определиться в своей вере. Вера в его полную противоположность – тоже вера…

Увидев испуг в глазах Кострова, Коробов громко захохотал.

Маленький Карл был смышленым и живым мальчишкой. Пока высохший, как щепка, пастор готовился к церемонии посвящения его в Христову веру, мальчик носился по собору на роликовых коньках и тормошил гостей, сгрудившихся у купели. Часть гостей не одобряла желания папаши Коробова крестить сына не по православному обряду, но не показывала этого. Другим было все равно…

Больше всех волновалась за исход церемонии фрау Эльза фон Унгерн-Коробофф. Не передумал бы в последнюю минуту ее непредсказуемый герр Виктор крестить Карла в веру ее предков. Она чувствовала себя подавленно среди одетых в дорогие смокинги русских, больше похожих в них на похоронных агентов, чем на удачливых бизнесменов. К тому же от их русских подруг пахло невыносимо резкими духами, и у фрау Эльзы начиналась мигрень. Встретившись глазами с Ольгой, держащей за руку Нику, фрау Эльза все же нашла в себе силы для страдальческой улыбки.

Ольга сочувственно подмигнула ей.

Папаша Коробов не передумал, хотя сам на церемонии по какой-то причине не присутствовал. Когда пастор прочитал последний псалом и захлопнул Библию, всех присутствующих пригласили в дом, где уже были накрыты столы.

Несмотря на то, что крестил наследника Коробов в чужую веру, а примостившийся в углу оркестр играл в основном Моцарта и Вагнера, прием проходил по-русски хлебосольно: с икрой, семгой, осетриной и даже с жареными молочными поросятами, что было, по мнению фрау Эльзы, чудовищным расточительством.

Под строгими взглядами баронов, смотрящих с портретов на стенах, гости вначале чувствовали себя скованно, но скоро русская водка "со слезой", французский коньяк и шампанское сделали свое дело. Начались бесконечные тосты в честь наследника, его родителей, здравицы и поздравления.

Эльза с ужасом смотрела на этих странных русских, опустошающих, с ее точки зрения, смертельные дозы водки, и крепко прижимала к себе порядком уставшего и перепуганного наследника папаши Коробова.

А тот, несмотря на свои шестьдесят, не отставал в питии от молодых гостей.

Несколько немцев, присутствующих за столом, угнаться за русаками не могли и уже не вязали лыка, когда в зал с песнями и плясками ворвалась толпа цыган и цыганок. Сюрприз папаши Коробова – гастролирующий по Швейцарии цыганский ансамбль.

– "Эх, загулял, загулял, загулял парень молодой, молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой", – запел бородатый солист под перебор гитарных струн. Закружились в бешеной пляске цыганки, замахали цветастыми платками и юбками, захлопали в такт музыке оживившиеся гости. Одна песня сменяла другую, одна пляска, более бешеная, другую пляску.

Ника смотрела на цыган с восторгом, во все глазенки – видеть такого ей еще не приходилось. Сначала она лишь хлопала в ладоши вместе со всеми, а потом, подхватив брошенную какой-то цыганкой шаль с кистями, влилась в цыганский бешеный танец. Гибкая, кареглазая, как цыганочка, она самозабвенно кружилась вместе с взрослыми цыганками, сразу принявшими ее в свой хоровод.

"Господи, кровиночка, сумасшедшинка ты моя?

Где и когда научилась ты этому?" – подумала Ольга, и на ее глаза почему-то навернулись слезы.

А Ника, играя шалью, по-цыгански подрагивая плечиками, озорным щенком кружилась среди взрослых цыганок. Сверкая глазенками, легкой птичкой порхала она вокруг бородатого солиста и, отбивая дробную чечетку, выкрикивала что-то, подражая его раздольному дикому напеву…

По примеру Ники и остальные гости скоро влились в цыганский хоровод, и даже сам папаша Коробов с разбойным гиканьем и свистом пошел отплясывать с цыганками вприсядку. За столом остались Ольга, Костров и фрау Эльза, с брезгливым недоумением взирающая на необузданное веселье "русских варваров".

– Не надумали еще, голубушка, перевести счета на папашу? – наклонился к плечу Ольги Костров.

– К чему спешка, мон женераль? – уклонилась та от ответа.

– Дело ваше, дело ваше, – поджал губы Костров. – А я бы воспользовался оказией… Кстати, – резко поменял он тему. – Неплохо бы и Веронику покрестить в веру, так сказать…

– Мусульманскую?.. А может, для оригинальности в иудейскую, а? – засмеялась Ольга.

– Зачем, в нашу – православную, – опять поджал губы тот.

– Приедет дочь в Москву, если вы настаиваете, так и быть, окрестим ее в храме Христа Спасителя.

– Сочту за честь в крестные отцы пойти…

– А знаешь, мон женераль, почему именно в храме Христа Спасителя?

– Почему, голубушка вы наша ненаглядная?

– Может быть, когда она вырастет, Спаситель никому не позволит отдать ее в залог какому-нибудь грязному душману под пять караванов с наркотиками, как однажды отец родной отдал ее некрещеную мать.

– Тихо ты!.. – испуганно оглянувшись по сторонам, прошипел Костров. – О своей голове не думаешь, о дочери подумай!..

Ольга засмеялась зло, с вызовом и, расталкивая пляшущих цыганок, направилась к выходу.

– Чегой-то она с такой перекошенной мордой? – подсел к красному как рак Кострову запыхавшийся от пляски пьяненький папаша Коробов.

– Разговор, Виктор, серьезный есть, – поднялся тот. – Не хотел его. Думал, обойдется, ан нет, не получилось!..

В кабинете Коробова Костров протянул ему несколько фотографий беседующих в ресторанчике Ольги и Хабибуллы:

– Смотри, с кем твоя дочь скорешилась! Узнаешь красавца?..

– Что-то не припомню, – буркнул Коробов, недовольный, что Костров оторвал его от цыган.

– Хабибулла; Помнишь такого?..

– Что ты мне воскресших покойников все подсовываешь? – сердито оттолкнул от себя фотографии Коробов.

– По твою душу, Виктор, этот покойничек воскрес, не понимаешь, что ли? – тихо сказал Костров.

– А может, по твою. Его наркоту на границе ты принимал, – захохотал вдруг тот.

– Верно, – хмуро кивнул Костров. – Принимал-то "продукт" на границе в Хороге – я, а на пять "лимонов" баксов обул его – ты.

– Грешно было не обуть, – опять засмеялся Коробов. – У меня информация уже была, что зятек Скиф, выручая Ольгу, в ад Хабибуллу отправил. А там "лимоны" не едят, Трофимыч.

– По контракту доллары за поставленный "продукт" должны были быть на счет Хабибуллы в Цюрих переведены при любом исходе дела. На Востоке, хоть сто лет пройдет, такого не прощают, Виктор.

– А от Ольки-то что ему надо? – небрежно поинтересовался Коробов.

– От нее-то?.. Не знаю, как и сказать тебе, – замялся Костров, смахнул ладошкой выступивший на розовых щечках пот.

– Говори!..

– Рассказал ей Хабибулла, что ты за наркоту ему в залог тогда ее отдал…

– С чего это ты.., ты взял?.. – трезвея на глазах, вскинулся Коробов.

– Только что сама про то мне сказала.

– Хабибулла на Коране клялся, что она об этом никогда не узнает.

– Ты ему тоже кое в чем клялся, – осклабился Костров, вздохнув озадаченно. – Не ты Ольгу, а она тебя за горло как бы теперь не взяла…

– Отца родного? – побагровев, вытолкнул сквозь фарфоровые зубы Коробов. – Пусть посмеет вякнуть только!..

– Сам учил ее: где деньги, там – ни свата, ни брата…

– Не пугай, Костров, я не из пугливых!..

– Не пугаю… А ну как вякнет где-нибудь по пьяному делу про наркоту… Копнут все твои счета в европейских банках… Прокуратура Швейцарии биографию твою под микроскопом проверит и танзанийским правителям стукнет… Эта… Как ее?.. Дель Понте…

Кажется, тоже Карла. Мне говорили: баба настырная – многих спалила. С нашим "Малютой" блаженным свяжется. Он лишь с виду такой. А так очень непрост… Из староверов… Сибирских… Они там в Кремле с ним еще намудохаются… Не забывай и про Инквизитора – он по-прежнему на Лубянке сидит. Про дела с наркотой, думаешь, Инквизитор тогда не догадался? Почти десять лет прошло, а все чувствую, как он в затылок дышит. Руки у него при коммунистах коротки были, а то бы и тебе греметь под фанфары, как мне тогда…

Коробов смерил Кострова угрюмым взглядом:

– Не перегибай оглоблю, Костров, скажи лучше, что делать?

– Ну-у, с Хабибуллой… У тебя тут люди найдутся.

Ты насчет дочери думай.

– Поговорю с ней завтра на свежую голову. Прикажу язык не распускать.

– А если она пошлет тебя?.. У нее не заржавеет…

– Не ко времени этот душман! – скрипнул зубами Коробов. – Слишком большую ставку на Танзанию я сделал… Тряхнуть ее хорошенько, что ли, чтоб и думать не думала? – вопросительно посмотрел на собеседника он.

Костров кивнул плешивой головой:

– Нелишнее… Может, тогда она и от сделок с оружием нос воротить перестанет.

– Не перестарайся только, – уронил Коробов. – И не здесь, а в Москве.

– Упаси бог дать ей в Москве со Скифом встретиться! – преувеличенно резко взмахнул руками Костров. – Не хочешь меня слушать…

– Когда, говоришь, он в Одессе нарисуется? – пристально посмотрел на него Коробов.

– Днями.

– Дам команду глаз с него не спускать, – решил Коробов и уставился в черную пустоту стрельчатого окна. – А ты его без моего приказа ни-ни…

Костров, глядя на его согбенную спину, усмехнулся чему-то, но тут же спрятал усмешку под ладонью.

Побродив по набережной Цюрихского озера и немного успокоив нервы, Ольга вернулась в отель. Приняв душ, разбавила "Кампари" апельсиновым соком и сняла телефонную трубку. Послушав длинные гудки, с бокалом в руках уселась перед экраном телевизора, кидая время от времени недоуменные взгляды на молчащий телефон.

По французскому каналу показывали документальный фильм о чеченской войне: горели на экране танки, рушились дома Грозного, огрызались автоматными и пулеметными вспышками руины, военные хирурги в госпиталях полосовали окровавленные тела солдат и чеченских детей, смотревших с экрана недетскими скорбными глазами. Диктор бойко комментировал происходящее. От увиденного у Ольги разболелась голова, и, бросившись на кровать, она зашлась в рыданиях…

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

– Хабибулла?.. – стараясь держаться спокойно, спросила она в трубку. – С удовольствием поужинаю с тобой… Заходи, жду!..

Хабибулла появился через несколько минут с букетом коралловых роз, а следом стройная негритянка вкатила в номер сервированный напитками и закусками столик. Когда негритянка захлопнула за собой дверь, Хабибулла, пожирая Ольгу глазами, прошептал:

– Джанем, джанем, джанем! – и, бросившись перед ней на колени, с восточной страстью стал осыпать поцелуями ее руки.

– Бедный, бедный Хабибулла! – сказала Ольга, прижавшись лицом к его жестким седеющим волосам. – Бедный несостоявшийся мой господин…

Потом она отстранилась от него и сбросила с себя пеньюар…

Со звериным неистовством Хабибулла терзал ее тело до рассвета, и Ольга с благодарностью принимала его неутоленную страсть и отдавала свою… Она даже сама удивилась такому своему желанию…

Когда окно спальни окрасилось первым лучом восходящего солнца, она прошла в ванную комнату и погрузилась в бассейн с холодной голубой водой. Уже одетый Хабибулла подсел на краешек бассейна и с вожделением смотрел на нее.

– Это был сон, джанем? – хрипло спросил он.

– Не знаю, – ответила Ольга. – Может, это был "сон разума"?

– Если даже так, то будь спокойна, джанем, – он не родит чудовищ, – улыбнулся Хабибулла. – Твой отец десять лет назад украл у меня пять миллионов долларов. Я прилетел в Цюрих, чтобы убить его, но…

– Что "но", договаривай, Хабибулла! – выйдя из бассейна и обвив мокрыми руками его шею, шепотом попросила она.

– Но.., теперь, клянусь аллахом, у Хабибуллы не поднимется рука на того, кто дал жизнь моей джанем Ольге.

По лицу Ольги потекли слезы.

– Клянусь аллахом, я буду ждать тебя всю жизнь, Ольга, – глядя в ее глаза своими аспидно-черными глазами, сказал Хабибулла и, положив на бортик бассейна свою визитную карточку, вышел, зажав шею ладонью. Мягко хлопнула за ним входная дверь, и Ольга испуганно вздрогнула.

Десятым чувством она поняла, что с уходом из ее номера после бурно проведенной ночи возникшего из небытия полевого командира афганских душманов только что закрылась последняя страница книги десяти лет ее жизни.

"В этой книге было все, – подумала Ольга. – Была и сумасшедшая любовь, и лихо закрученный сюжет с приключениями и погонями, и совсем, даже для нее самой, неожиданная концовка… Какими будут следующие десять лет?" – спросила она себя и не нашла на этот вопрос ответа.

В то же утро, не попрощавшись с отцом и дочерью, кружным путем через Стокгольм и Осло Ольга улетела в Москву.

"Не состоялся у нас разговор, папаша! Хороша страна Танзания, а Россия лучше всех. Вкладывай в Танзанию свои бабки, а мои пусть при мне остаются, – с удовлетворением подумала она в небе над ждущей снега Россией. – Не только ты, папаша, но вообще никто и никогда не узнает, что этой ночью телезвезда и бизнесмен Ольга Коробова своим телом выкупила у афганского душмана и торговца наркотиками Хабибуллы жизнь родного отца. Пожалуй, это была самая удачная сделка в моей жизни", – вымученно улыбнулась Ольга и вздохнула.

– Бог тебе судья, давший мне жизнь!.. А я, дорогой родитель, отныне тебе ничем больше не обязана! Ничем! – к удивлению соседа по креслу, англичанина, вслух произнесла она и залпом выпила полбокала неразбавленного "Кампари".