"Как Сима возвратился с Марса" - читать интересную книгу автора (Аноним)Аноним Как Сима возвратился с МарсаВсе знают, что я, Симочка, не умею лгать. Так меня, Симочку, воспитала мать. Ко мне, Симочке, относятся все любовно. Мне, Самочке, верят беспрекословно. Надеюсь, что и на этот раз дышать будет правдою мой рассказ. Случилось со мной… Ой-ой-ой!.. У дяди был старый кот, а у кота заболел живот. (Кот вообще напоминал калеку). И вот послал меня дядя в аптеку. Иду это я мимо какого то знания, вдруг слышу странное завывание. Невольно открыл калитку и вижу — алюминиевая площадка, а в самом центре с хвостом кометы какие то странные стоят предметы. А рядом, под крышей большого ангара, в чушуйчатой броне гигант-сигара. В сигаре отверстие, глубокий люк и странная дверь — точно острый утюг. Нос у меня вы знаете, довольно длинный, точь в точь, как аппарат минный. Ну, и естественно я не мог удержаться, чтобы носом в прибор не забраться. А там я и сам весь в сигару влез и за утюгообразною дверью исчез. Вдруг слышу: — Сюда не разрешается входить без спроса даже с таким длинным носом. Вылезай немедленно, пока не бит. А у сторожа такой был свирепый вид, что от страху я задрожал, упал и какую то кнопку нажал. Только нажал, как захлопнулась дверь и аппарат зарычал точно зверь. Загремели пружины, заохало и заахало и вдруг как из пушки трахнуло. Трахнуло, как из пушки, и дыбом поднялся мой чуб на макушке. Мой клетчатый кепи свалился при этом и все озарилось пурпурным светом. Я лег на живот и пополз к окошку, напоминая походкою дикую кошку. Гляжу, а подо мной уже нет ничего. Земля осталась где-то в неизмеримейшей глубине, где-то в пропасти на самом дне. Даже не было облаков. Не было ничего, кроме фиолетово-синего света… Так быстро унесла меня от земли ракета. Я летел, глаза вытаращив от изумления, в неизвестнейшем направлении… А где то, теперь уже почти в другом мире, где зеленью покрыты горы, где нивы, колхозы, заводы, реки, дядя ждал моего возвращения из аптеки. Ждал, поглаживал по спине кота Барса, поглаживал, приговаривая: — Потерпи, потерпи, милый Барс… А я… Я вместо аптеки летел на Марс. Сколько летел, как летел — теперь не припомню, забыл. Одно лишь помню, как аппарат мой ужасно выл. И басом, и дискантом он гудел над ухом, а я все лежал и лежал вниз брюхом. Можете себе представить — я даже толчка не слыхал. Вылез и улыбаюсь себе. — Нахал! Никто меня на Марс не звал, а я тут как тут. Подумал: — А что, яблоки тут растут? Смотрю — вокруг песочек, камешки и пуговица от штанов лежит. У пуговицы самый смиренный вид: кругленькая, посредине пупырочка и самая обыкновенная дырочка. Схватил я ее и думаю: «Значит, Марс обитаем. Вот это так трюк!» А эта пуговица, оказывается, от моих же брюк. Думала ли тетя, когда ее пришивала чтобы она (не тетя, а пуговица) на Марс попала? Ну, и прожил я на Марсе до конца второй пятилетки. Ходил там несменно в клетчатой своей кепке, питался там как умел, но не хныкал и не ревел. Жилось мне, надо сказать, не ахти как прекрасно, но я время на тратил напрасно и изучал тщательно свой аппарат, чтобы вернуться скорей назад. Через несколько лет своего я добился и на заре возле дядиных окон спустился. Ужасно перепугал тетку, еще больше испугал кота Барса, но так или иначе, вернулся с Марса. Думал — буду всех поражать рассказами о небывалом полете но… придется вам рассказать о тете. Тетя меня поразила больше чем Марс, куда я так странно попал. В 1937 году я ее не узнал. Она так изменилась, так изменилась! Лицом все та же, а характером, взглядами — та да не та. Ходит в красной косынке (делегатка вроде) и работает на заводе. На производсовещаниях всегда бывает и техникой овладевает и постоянно напоминает дяде, что она в ударной бригаде. Раньше она на заводе никогда не бывала, только на картинке его видала. А теперь всей душей с заводом сроднилась и там окончательно изменилась. Бывало, всегда ворчала: «Думай о себе сначала, а общественные дела потом». А теперь все пошло кувырком. В выходной день сидела тетушка у окна, ждала, когда на электрической печке молоко вскипит. Вдруг как тетушка закричит! Закричала да из комнаты да во двор, да на улицу заспешила и на всю улицу завопила: — Стой! Стой! Стой! Оказываема ее соседка-вдова везла общественные дрова, а с воза одно маленькое поленце упало. Тут тетушку и разобрало. — Ведь это общественное! — кричала она, — трудовое! Да что же это такое! Разве можно так к общественному имуществу относиться? И велела тетка вдове немедленно остановиться, стать на колено и подобрать полено. А когда тетка обратно в комнату свою вбежала, молоко давно вспенилось и убежало. — Ну, что ж, — сказала тетка, — молоко жалко тоже, но общественное добро мне в сто раз дороже. Да. Пока я на Марсе гостил, изменилось и в школе не мало. Подошел я к Алешке Зубало. — Об'ясни, — говорю я ему сердито, — почему в школе ни одного окна не разбито? Почему не залита чернилами географическая карта? Почему не изрезана ни одна парта? — Как? — Алешка даже не понял вопрос и с удивлением уставился на мой нос. — Да ты что, Сима, с ума спятил, что, ли? Да как же это можно имущество портить в школе? — Очень просто, — ответил я. Взял нож и полосуй им парточку смело. Подумаешь, какое сложное дело, — Как? Как? — Алешка еще больше вытаращил свои очи и вдруг рассмеялся, что было мочи. А когда успокоился, сказал мне серьезно: — Такой случай даже, представить себе курьезно. Взять нож и ножом парту изрезать лихо? Но для этого надо быть форменным психом! — Постой, — остановил я внезапно Алешку, — а ну-ка, подыми ножку. — Зачем? — Уж очень у тебя сапоги хороши! — воскликнул я от души. — Откуда такие? По особому заказу, иль из торгсина? — Эх ты дубина! — Алешка развел руками — Да у нас каждый с этакими сапогами. Кожи у нас теперь много и качество выделки превосходно, и обуви сколько угодно. У нас к концу второй пятилетки изделья бракованные очень редки. Пока по Марсу персона твоя слонялась, у нас качество во всем поднялось. Машины, вагоны, иголки и крыши — все качеством стало значительно выше. Ты вот с Марса недавно свалился, а присмотрелся бы — убедился. Кстати пекут ли на Марсе пирожное и есть ли там лед, чтоб крутить мороженое? Я подумал и ответил хмуро: — Алешка, ты дура. На Марсе не только пирожных нет, там ни разу не ел я котлет! Ни разу не встретил я там коровы, ни разу не встретил я там барана и нигде не видал ресторана. Лопай там среди всего года то, что дает природа. А на природу я был там в большой обиде, она все дает в сыром только виде. А примуса я с собой не брал и все в сыром виде жрал. Не только что и испечь пирог, даже чаю сварить не мог. Вообще, Марс еще очень неблагоустроенная, планета, ничего там хорошего нету. Ни кино, ни библиотеки, доже нет ни одной аптеки, — А люди? — спросил Алешка. — Людей немножко. Всего один — и тот был я. По социальному положению был я там ни рабочий, ни крестьянин, а просто Симочка-марсианин. Там не требуют ни паспорта, ни анкет. Там даже милиции нет. Почта была: я сам себе письма писал и сам себе доставлял. Часто я делал себе подарок — доставлял письма себе без марок… Ну, а что у вас еще нового в СССР? — О! — воскликнул Алешка. — У нас небывалые достижения. У нас невиданные победы и на земле, и в воздухе, и в воде. Словом — везде. А главное — у нас люди по новому воспитались, от многого старого отказались. Стал я присматриваться, слова Алешкины проверять, новых людей искать. Пошел я на фабрику, где Алешкины сапоги шили. Встречается мне рабочий Шилин. Шилин приветливо меня встретил, но я ничего нового в нем не заметил. Разве только что постарел он на несколько лет и чуть на висках стал сед. — Ну, — думаю, — наврал Алешка, Шилин изменился совсем немножко. А вот фабрика действительно неузнаваема стала — всюду новыми машинами она блистала. Я невольно разинул рот и воскликнул: «Да здравствует 1937 год! Да ведь это не фабрика, наконец, а какой-то технический сверхдворец!» А тут, смотрю, Шилин к новому станку подходит и быстро в движение его приводит. И начал Шилин вырезывать заготовки. Смотрю — у Шилина много сноровки… А главное — возле машины прямо переродился Шилин. Он весь был — внимание, весь — забота. Он с такою любовью следил за работой, и движения Шилина были так ловки, что из-под машины вылетали первоклассные заготовки. Я сказал было: — Шилин, стой… Но он резко махнул рукой. И только в перерыве сказал мне строго: — Я люблю вырабатывать хорошо и много. Для меня радость — высокое качество дать. Нельзя во время работы меня отвлекать. Ведь я работаю каждый час не на хозяина, а на свой класс. И вот тут то, на работе, я и понял, что нового в Шилине есть. Качество и производительность — его честь. Как-то нечаянно одну пару он выработал чуть-чуть хуже, так он от обиды чуть не заплакал тут-же. И снова я убедился, что Шилин действительно изменился, что со старыми привычками он не в ладу, что у него самое настоящее, социалистическое отношение к труду. И с каждым днем все новые качества в людях я стал находить и сам эти качества стал любить. В 33-м году Мишка Луксов норовил из класса в класс перескочить фуксом. В 37-м году я увидел Мишку совсем в ином свете. В классе собрались дети. Мишка выступил и сказал: — Наша группа неудов не имеет. Но кто сказать смеет, что мы не могли бы еще лучше бороться за знания? У кого высказаться есть желание? А я заявляю заранее, что мог бы учиться еще прилежней. — Э, — думаю, — и Мишка уже не прежний. Сразу мне стало видно, что фуксом учиться ему уж стыдно. Значит, и этот парень переродился, от предрассудков освободился. И всюду, куда бы я ни ходил, сотни новых людей находил. Короче сказать, возвратясь с Марса (где, кстати, ни разу я не бывал), я к концу второй пятилетки страну не узнал, На этом разрешите пока закончить рассказ. А в следующий раз я вам расскажу такое, что. . кое кому будет стыдно. Впрочем, там будет видно. А пока все же точку поставить необходимо. Ваш длинноносый Сима. |
||||||||
|