"Повесть о прекрасной Отикубо" - читать интересную книгу автора (без автора)

Наступила первая годовщина со дня смерти дайнагона Минамото. Только тогда Отикубо сняла с себя траурную одежду.

Сыновья его, столь преуспевшие в жизни за это короткое время, тоже сполна отдали последний долг памяти своего отца.

Митиери хотел как можно скорее выдать замуж Саннокими и Синокими. Он уже начал отчаиваться найти им женихов, как вдруг до него дошло известие, что наместник Дадзайфу [58] перед самым отъездом из столицы потерял свою жену. По слухам, это был человек высоких достоинств.

«Вот кто мне нужен!» — подумал Митиери и, повстречавшись с наместником, даже в императорском дворце не постеснялся завести разговор о новой женитьбе.

— Что ж, я не прочь! — охотно согласился наместник.

— Наконец-то я сыскал достойного жениха, — сказал, вернувшись домой, Митиери. — Он хороший человек и в большом чине. Которую же из сестер сосватать ему: Саннокими или Синокими?

— На это воля твоя, — ответила Отикубо. — Но я бы хотела, чтоб он достался в мужья Синокими. Вспомни, как ее, несчастную, обидели. Ах, если б ей наконец улыбнулось счастье!

— Наместник в конце этого месяца уезжает в Дадзайфу, надо торопиться. Спроси матушку, согласна ли она. Если она даст свое согласие, то, не теряя времени, отпразднуем свадьбу в моем дворце.

— В письме всего не напишешь, но если я сама поеду к матушке поговорить с нею, то это вызовет шумные толки. Лучше пригласить в наш дом одного из моих братьев.

На следующий день Отикубо вызвала к себе Сабуро и сообщила ему:

— Я сама хотела приехать к вам, чтобы переговорить об одном важном деле, но побоялась преждевременной огласки… Выслушай меня и посоветуй, как быть. Мой муж сказал мне: «Жизнь одинокой женщины не лишена известной приятности, но кто знает, что может случиться в будущем? Для Синокими сыскался прекрасный жених. Если твои родные не будут против, я приглашу Синокими к нам в дом и позабочусь о ее судьбе».

— Я могу только выразить свою благодарность, — ответил Сабуро. — Мы в любом случае не решились бы отказать такому свату. А тем более, если представилась блестящая партия… Поспешу обрадовать матушку.

Сабуро отправился к Госпоже из северных покоев и сообщил ей:

— Вот что сказала госпожа сестрица. Это большое счастье для Синокими. Если такой могущественный человек, как Левый министр, выдает замуж Синокими из своего дома, словно родную дочь, то ни один жених, хотя бы самый знатный, не посмеет пренебречь ею. В свете издеваются над Синокими из-за Беломордого конька… Верно, зять наш задумал смыть с нее этот позор. Жениху сорок лет с лишним. Он занимает высокое положение. Сам отец, будь он жив, не нашел бы никого лучшего. Уж и не знаю, как благодарить Левого министра! Пусть Синокими сейчас же едет в Сандзедоно. Нечего мешкать.

— У меня была душа не на месте, как подумаю, что станется с Синокими после моей смерти, — ответила Китаноката. — Уж я, кажется, обрадовалась бы, если б ее взял в жены самый простой провинциальный чинуша. А ты говоришь, что жених — знатный сановник? Вот это удача! Спасибо зятю за его заботу. Я благодарна ему гораздо больше, чем своей падчерице.

— Но ведь он осыпает нас милостями только из любви к своей жене. Она часто просит его: «Если любишь меня, то помоги выйти в люди моим братьям. Не забудь и моих сестер!» Потому-то нам и улыбнулось счастье. Мы, ничтожные, мои братья и я, только и думаем, как бы завести роман с какой-нибудь красоткой, а зять наш на вершине могущества и власти ведет себя так, будто в целом мире нет другой женщины, кроме его супруги. Во дворце счету нет красивым дамам, а он никогда не пошутит с ними, не бросит на них ни одного взгляда. Все ночи он проводит дома… Чуть освободится от дел, тотчас же торопится к своей жене. Вот образец верной супружеской любви! Но довольно об этом! Узнайте у сестры, согласна ли она.

— Позовите сюда мою младшую дочь, — приказала Китаноката служанкам. — Господин Левый министр сосватал тебе хорошего жениха, — сообщила она дочери. — Для тебя, осмеянной всеми, опозоренной, это большое счастье. Так считаем мы, твои родные, но скажи, что ты сама об этом думаешь?

Синокими залилась румянцем.

— Я бы рада, но, верно, он не знает правды обо мне… Если б он только слышал про мой позор… Как я могу выйти за него замуж? Мне будет стыдно перед ним, да и мужа сестрицы я, в отплату за его доброту, осрамлю перед целым светом. Нет уж, мне, несчастной, одна дорога — в монахини. Еще пока матушка жива, я останусь в миру, чтобы отплатить дочерними заботами за ее доброту к моему бедному ребенку, а уж потом… — И Синокими залилась слезами. У Сабуро из сочувствия тоже брызнули слезы из глаз.

— Ах, не говори таких зловещих слов! — закричала Китаноката. — С чего ты собралась в монахини? Как поживешь хоть немного в богатстве и чести, так в свете не то заговорят. Все будут завидовать твоему счастью. Послушайся меня, прими это предложение, о чем тут долго думать!

— Так что же мне сказать в ответ? — спросил Сабуро.

— Ты видишь, она ломается, но я со своей стороны считаю, что ничего лучшего для нее и придумать нельзя. Ты уж сам решай, как лучше ответить.

— Хорошо, — сказал Сабуро и отправился в Сандзедоно.

Когда Отикубо узнала о сомнениях Синокими, она от души ее пожалела.

— Не мудрено, что у нее такие опасения, но вы, братец, развейте их, научите ее смотреть на вещи более здраво, ведь в жизни еще и не то бывает… Нет числа печальным примерам!

Митиери со своей стороны сказал Сабуро:

— Главное, чтобы ваша матушка согласна была. Сыграем свадьбу, не слушая отговорок невесты. Наместник уезжает в конце этого месяца и просит нас поторопиться со свадьбой. Скорей привезите Синокими сюда.

Посмотрели в календарь и нашли, что счастливый день в этом месяце приходится на седьмое число.

«Какие еще могут быть препятствия? — думал Митиери. — Парадные платья для прислужниц давно уже готовы. Свадьбу можно сыграть в западном павильоне». И сейчас же приказал отделать его заново.

— Доставьте скорее Синокими ко мне во дворец, — послал он приказ ее родным. Все в доме, начиная с Госпожи из северных покоев, принялись собирать Синокими в дорогу, но она все медлила, все тянула с отъездом, опечаленная тем, что ее приневоливают к новому замужеству.

— Как это можно не поехать, если господин министр приказал, — ужасались окружающие. — Своевольная упрямица!

Наконец Синокими усадили в экипаж. Ее сопровождала небольшая свита: две взрослые прислужницы и одна малолетняя.

Дочери Синокими уже исполнилось к этому времени десять лет. Она была очень мила собой и совсем не походила на своего уродливого отца. Девочка непременно хотела поехать вместе с матерью, пришлось ее удерживать силой, и Синокими пролила много слез, расставаясь со своей любимой дочуркой.

Митиери, нетерпеливо ожидавший приезда Синокими, тотчас же принял ее и начал беседовать с ней, но она смущалась даже больше, чем тогда, когда первый раз выходила замуж, и почти не находила слов для ответа.

Синокими была еще молода. Четырнадцати лет она вышла замуж, а в пятнадцать стала матерью. Ей только-только исполнилось двадцать пять лет.

Отикубо, которая была старше ее на три года и находилась в самом цветущем возрасте, по-матерински заботилась о ней.

Наступил день свадьбы. Синокими вместе со своей свитой перешла в роскошно убранный западный павильон. Отикубо заметила, что прислужницы невесты не слишком хорошо одеты для такого случая, и подарила каждой из них полный парадный наряд. Она позаботилась и о том, чтобы у сестры была многочисленная свита, как полагается иметь знатной даме. Покои невесты поражали своим великолепием. Все родные Синокими собрались в западном павильоне.

Перед самым вечером в павильон пожаловал хозяин дома и начал распоряжаться приготовлениями к свадьбе. Брат невесты, Сабуро, был очень этим польщен. Когда на землю спустились сумерки, появился и сам жених. Сабуро почтительно встретил его у входа.

Синокими поняла, что не может дольше отказываться. Против жениха сказать ей было нечего, и к тому же сосватал его сам Митиери. Она смирилась со своей судьбой и вышла навстречу своему нареченному.

Наместнику невеста понравилась. Он нашел, что у нее красивая внешность и приятные манеры. Жених с невестой повели между собой долгую беседу, но содержание ее не дошло до меня, и я о ней умолчу.

На рассвете наместник возвратился к себе домой.

«Понравилась ли ему Синокими?» — с тревогой думала Отикубо.

— Я знаю немало случаев, когда супружество бывало счастливым, несмотря на то что жених с невестой не писали друг другу писем до свадьбы и не имели случая узнать, что у каждого на сердце, — успокаивал ее Митиери. — Нечего опасаться, что наместник неуважительно обойдется со своей женой, но мало хорошего, конечно, если от молодой жены веет холодом, так что страшно к ней подступиться. Когда я впервые начал посылать тебе любовные письма, — помнишь? — я, как заправский светский любезник, даже и не знал, что такое настоящая любовь, а просто думал приволокнуться за хорошенькой девушкой. Но после первой нашей встречи все изменилось. С тех пор меня бросало в холод при одной мысли о том, что я мог легкомысленно отказаться от тебя и мы бы никогда не узнали друг друга. Странно думать об этом, не правда ли?

Беседуя между собой таким образом, супруги направились в западный павильон. Синокими еще спала за пологом. Пока Отикубо будила ее, от наместника прибыло послание новобрачной.

Митиери повертел письмо в руках.

— Хотелось бы мне первому взглянуть на него, но, может быть, там написано что-нибудь не для посторонних глаз… Отдай Синокими, пусть прочтет, но потом покажите мне непременно!

И с этими словами он сунул письмо за полог. Отикубо передала письмо своей сестре, но та никак не решалась раскрыть его.

— Позволь, я прочитаю тебе вслух, — предложила Отикубо.

Синокими замирала от тревоги, вспоминая, какое ужасное, какое оскорбительное письмо прислал ей Беломордый конек наутро после их первой встречи. Неужели опять случится то же? Сердце разрывалось у нее в груди от страха.

Отикубо начала читать:

Ах, верно говорится в старой песне:

— Напиши ему скорее ответ, — стала упрашивать сестру Отикубо, но Синокими отмалчивалась.

Стоя перед задернутым пологом, Митиери громко требовал, чтоб ему тотчас же показали письмо.

— Отчего тебе так не терпится взглянуть на него? — И Отикубо подала письмо мужу.

— Хо-хо, не слишком-то оно длинное, — заметил Митиери. — Ну же, не медлите с ответом.

И вернув письмо, приказал немедленно подать Синокими тушечницу и бумагу.

Синокими смутилась при мысли, что Митиери прочтет ее ответное стихотворение, и не могла собраться с мыслями. Но Отикубо не давала ей покоя:

— Скорее, скорее… Что подумает твой муж! Медлить неприлично!

Наконец Синокими начала писать, словно в каком-то забытьи:

— Дайте взглянуть! — воскликнул Митиери. — Я сгораю от любопытства…

У него был при этом очень забавный вид.

Посланцу наместника вручили письмо Синокими, наградив, по обычаю, подарком.

Наместник собирался двадцать восьмого числа этого месяца отплыть на корабле в Дадзайфу. Значит, он должен был покинуть столицу еще ранее этого срока.

Митиери устроил такое великолепное торжество по случаю третьей ночи, словно Синокими первый раз выдавали замуж.

— Муж больше ценит свою жену, если видит, что в родительском доме ее окружают вниманием и заботами, — сказал он Отикубо. — Любовь его от этого возрастает. Позаботься, чтобы у Синокими ни в чем не было недостатка. Вникай в каждую мелочь. Раз мы выдаем ее замуж из нашего дома, то стыдно нам было бы отнестись к ней так, словно мы торопимся ее с рук сбыть.

Отикубо вдруг пришла на память та ночь, когда Митиери впервые посетил ее.

— Помнишь нашу первую встречу? Что у тебя тогда было в мыслях? — спросила она. — Акоги так боялась, что ты меня бросишь! Скажи, почему ты, как только увидел меня, так сразу полюбил?

Митиери лукаво улыбнулся.

— Акоги боялась, что я брошу тебя? Вот уж напрасно! — И он пододвинулся к Отикубо поближе. — Ты мне стала еще дороже с той самой ночи, когда я услышал, как мачеха оскорбляет тебя: «Отикубо такая! Отикубо сякая!» Всю эту ночь до зари я строил планы, как отомстить ей. И я исполнил все, что задумал. Ради моей мести я не пощадил даже бедняжку Синокими, вот почему я теперь стараюсь вознаградить ее за прошлое. Мачеха твоя как будто оттаяла, а Кагэдзуми — так тот, видно, человек неглупый, все отлично понимает.

— Матушка не раз тепло благодарила нас, — ответила Отикубо.

Только стало смеркаться, как пожаловал наместник. По случаю торжества в честь третьей брачной ночи все его спутники были щедро одарены.

Начиная со следующего утра наместник, по обычаю, стал возвращаться домой, не таясь от людей, когда солнце уже стояло высоко в небе. Он был красив собой, держался с достоинством. Какое может быть сравнение с Беломордым коньком!

— Близится день моего отъезда, — сказал он Синокими, — а у меня многое еще не готово. Каждый вечер я спешу сюда, утром тороплюсь обратно, на это уходит много времени… Переезжай ко мне в мой дом, там нет хозяйки. А потом поедем вместе в Дадзайфу. Выбери прислужниц себе по сердцу и собирайся скорее в дорогу. До отъезда остается только десять дней.

— Как? — испуганно воскликнула Синокими. — Ехать так далеко, покинув всех своих родных?

— Значит, ты отпускаешь меня одного? Всего несколько дней, как мы женаты, и уже всему конец? — Наместник так весело смеялся, что на него было приятно глядеть.

В душе он думал, что жена его хоть и очень мила собой, но чего-то в ней недостает. Однако не могло быть и речи, чтобы покинуть ее под предлогом скорого отъезда, раз он получил невесту из рук такого знатного человека.

— Будь всегда в сердечном согласии со мной, и все будет хорошо, — сказал он и решил немедленно перевезти к себе жену.

— Вот это всем зятьям зять, — сказал, смеясь, Митиери. — Умчал с собой жену в мгновение ока, мы и опомниться не успели.

Чтобы достойным образом проводить Синокими в ее новый дом, Митиери послал с ней самых достойных слуг, выбрав таких, к которым она уже привыкла.

Отбыли в трех экипажах.

Служанки из Сандзедоно, которых приставили к Синокими, отказались было ехать с нею и начали роптать:

— Не хотим сопровождать чужую госпожу. Не наше это дело.

Но Отикубо строго сказала им:

— Извольте слушаться, — и отправила их с Синокими.

Высокое положение в свете не позволяло Отикубо самой сопровождать свою сестру.

Служанки в доме наместника всполошились:

— Новая хозяйка приехала. Какова-то она окажется! Начнет еще, чего доброго, обижать детей — ах, как жаль их, маленьких! Наверно, капризов от нее не оберешься, ведь, говорят, она свояченица нынешнего фаворита…

От первой жены у наместника было двое взрослых сыновей. От второй — той, что недавно скончалась, — осталось трое детей: девочка в возрасте десяти лет и два мальчика помоложе. Наместник души не чаял в своих малышах.

Оба старших сына испросили отпуск у императорского двора, чтобы сопровождать своего отца в Дадзайфу.

Наместник должен был по случаю своего отъезда раздать много наград разным людям. Он дал Синокими двести кусков шелка и еще немало кусков цветных тканей с тем, чтобы сшить наряды для подарков. Но Синокими не была приучена дома ни к какой полезной работе. Она расстелила ткани перед собой и только беспомощно глядела на них, не зная, как взяться за дело. С горя Синокими позвала на помощь свою мать.

— Мой муж дал мне много кусков шелка, чтобы сшить из них наряды. Что мне делать теперь? Все прислужницы из Сандзедоно молоды годами, ни одна не может мне помочь. Навестите меня потихоньку, матушка, мне очень хочется повидаться и с вами и с моей дочкой.

Китаноката позвала к себе Сабуро.

— Синокими зовет меня. Сегодня ночью я тайком привезу к ней ее дочь. Приготовь экипаж.

— Как вы ни прячьтесь от людских глаз, вас наверняка заметят. Не следует Синокими брать свою дочку с собой, — начал возражать Сабуро. — Когда Синокими торжественно тронется в путь как супруга наместника в сопровождении пышной свиты, ребенок будет только стеснять ее. Я слышал также, что наместник не расстается с собственной дочкой, прелестной девочкой лет десяти. Зачем на первых порах навязывать ему чужую дочь? Впрочем, посоветуйтесь с супругой Левого министра. Если она согласна, то поезжайте.

«Вот уже это лишнее», — подумала Китаноката и разразилась потоком жалоб:

— Кажется, я имею право попрощаться с моей дочкой перед долгой разлукой и без соизволения ее светлости. Не смей и шагу ступить без чужого согласия, вот до чего дошло. Бывало, я приказывала людям, а теперь мною помыкает всякий, кому не лень. Несчастная я. Родные дети, моя собственная плоть и кровь, восстают против меня.

Сабуро увидел, что Китаноката опять пришла в неистовство.

— Как вам не стыдно, матушка? Вам, кроме меня, не с кем было посоветоваться. Я и высказал свое мнение. А вы на меня так напустились… — И скорее убежал.

Китаноката день и ночь твердила о том, как она благодарна своим благодетелям, но снова дал знать себя ее необузданно вспыльчивый нрав.

Сабуро поспешил во дворец к Отикубо и сказал ей, что старуха тайком собралась к своей дочери, но, умолчав о настоящей причине задуманного посещения, добавил только:

— Матушка очень стосковалась по Синокими.

— Как же, как же, это ее любимая дочь. Пусть едет к ней поскорее.

— Но ведь наместник не приглашал к себе матушку. Удобно ли ей вдруг ни с того ни с сего явиться к нему в дом незваной?

— Это верно. Так сделай вот что. Поезжай сам в дом наместника под тем предлогом, что привез Синокими письмо от матери, и скажи ему: «Матушка моя стосковалась по Синокими. Она умоляет отпустить к ней дочь хоть на самое короткое время, чтобы проститься перед долгой разлукой. Чем ближе надвигается день отъезда, тем больше матушка горюет и плачет. Ей страшно отпускать свою дочь в далекие края. Пусть Синокими побудет с ней последние дни перед разлукой и успокоит материнское сердце». Послушай, что тебе ответит наместник, и сообразно этому поступай. Храните в тайне прошлое сестры. Когда наместник увидит маленькую дочку Синокими, не говорите ему, кто ее мать. Если же Синокими все-таки надумает взять девочку с собой в Дадзайфу, то пусть сошлется на дорожную скуку, одиночество, тоску по родным… Матушка, мол, посылает к ней эту девочку.

«Как она умна и проницательна! — подумал Сабуро. — Есть ли ей равные на свете! А матушка только злится на нее без всякой причины». Вслух он сказал:

— Прекрасный совет! Я так и сделаю.

Сабуро было не слишком приятно идти к наместнику с такой просьбой, но он пересилил себя из чувства жалости к своей матери.

К счастью, наместник как раз находился в покоях своей жены.

— У меня к вам нижайшая просьба, — начал Сабуро.

— Прошу вас, не стесняйтесь, я вас слушаю, — любезно ответил наместник.

Сабуро стал говорить так, как его научила Отикубо.

— Ах, и мне тоже хотелось бы повидаться с матушкой, — присоединила и Синокими свой голос к просьбе Сабуро. — Я уж вчера говорила мужу, как тоскую по ней.

— Но ведь тогда мне опять придется ездить к тебе. Это очень сложно и неудобно. Проще всего, если твоя матушка пожалует сюда. Здесь посторонних нет, вот разве дети… Но если дети ей помешают, можно всегда отправить их на время в другое место. Мы скоро уедем в дальние края, как же, в самом деле, тебе не повидаться с родной матерью! — сказал наместник.

Это было как раз то, чего желал Сабуро.

— Да, матушка глаз не осушает от слез!

— Везите же ее сюда скорей! Мне бы не хотелось отпускать свою жену из дому… Да еще в самый разгар дорожных сборов.

— Я тотчас же передам вашу волю матушке. — С этими словами Сабуро встал, собираясь уходить.

— Ты смотри, хорошенько попроси ее, чтоб она скорей приезжала ко мне, — сказала вслед ему Синокими.

— Постараюсь. — И Сабуро поспешил домой. Вернувшись, он увидел свою мать еще во власти гнева, со вспухшими на лбу синими жилами. Вид ее был страшен! Сабуро поторопился передать ей весь свой разговор с Отикубо.

— Дело небольшое, но теперь вы видите, почему ее так любят. Она всегда добра и отзывчива.

Китаноката обрадовалась тому, что может наконец беспрепятственно ехать к своей дочери.

— Правда, она посоветовала умно. Так ты говоришь, Синокими зовет меня? Еду, еду сейчас же!

— К чему такая поспешность? Уже поздно. Поедете завтра, — остановил ее Сабуро.

С первыми лучами солнца Китаноката стала тщательно наряжаться для парадного выезда в дом зятя. Она перебрала все свои платья, но, к ее досаде, все они показались ей недостаточно хорошими.

— Нет ли в кладовой чего-нибудь получше? — спросила она.

Но вдруг в эту самую минуту — какое счастье! — из дворца Отикубо принесли новый роскошный наряд. Для девочки тоже были присланы красивые платья.

— Это для вашей внучки. В дороге ее могут увидеть люди, — передал посланец Отикубо слова своей госпожи.

Мачеху и ту проняло до слез.

— Семерых детей я родила, но настоящую заботу о себе вижу только от падчерицы. Я так огорчалась, что внучка моя поедет в старом платье…

Под вечер два экипажа тронулись в путь.

Синокими радостно встретила мать. Рассказам конца не было. Она нашла, что дочка ее подросла за это время и очень мила в своем новом наряде.

— Я все время ломаю голову, под каким предлогом взять ее с собою, — говорила она, лаская девочку, — но боюсь сказать мужу правду…

— Вот что посоветовала госпожа супруга Левого министра, — сообщила ей Китаноката слова Отикубо. — Лучше не придумаешь. И новые платья для меня и твоей дочки тоже она подарила.

— Вот видите, какая она добрая. Не поминает прошлого. По-матерински заботится обо мне, прислала в подарок великолепный столовый прибор. Да только ли это одно… Платья для моих служанок, занавеси, ширмы. Подумайте, как мне было бы стыдно перед старыми служанками этого дома…

— Правда-правда! Смотри не обижай детей своего мужа Береги их пуще собственного детища. Если бы я не обижала свою падчерицу, не пришлось бы мне принять столько сраму на старости лет.

— Никогда не обижу их, матушка, — обещала ей Синокими.

Новый зять понравился Госпоже из северных покоев. Она нашла, что у него внушительный и благородный вид. «Сразу видно настоящего аристократа!» — думала Китаноката, принимаясь помогать своей дочери.

В доме не стихала суета. Все время приходили наниматься новые служанки. Глядя на счастье своей сестры, чувствительный Сабуро со слезами благодарности думал о том, как много сделали для его близких Митиери с женой.

Он поторопился известить своего старшего брата Кагэдзуми, который находился на службе в провинции Харима:

«Господин Левый министр выдал замуж сестру нашу Синокими. Двадцать восьмого числа этого месяца она должна отплыть на корабле в страну Цукуси вместе со своим супругом, наместником Дадзайфу. Прошу тебя устроить им почетную встречу, когда они будут плыть мимо берегов Харима».

Добрый и отзывчивый от природы Кагэдзуми очень обрадовался, узнав о счастливой перемене в судьбе своей сестры. Он поставил всех своих подчиненных на ноги, стараясь устроить наместнику наилучший прием.

Между тем дорожные сборы были в полном разгаре. Служанки из Сандзедоно попросили разрешения вернуться обратно, но Отикубо послала им строгий приказ:

— Оставайтесь в доме наместника до его отъезда. Если кто-нибудь из вас захочет, может даже ехать с ними в Цукуси.

В этом доме прислужниц не слишком обременяли обязанностями, но новые господа, по их мнению не шли ни в какое сравнение с господами Сандзедоно. «Уж если бы мы с самого начала служили наместнику, — думали они, — пришлось бы, пожалуй, последовать за ними из чувства долга но оставить своих любимых господ, оставить Сандзедоно, где нам живется, как в раю, чтобы поехать в дальний край с незнакомыми людьми, — просто безумие!» Все отказались наотрез, даже служанки, которых держали для черной работы.

Согласилась поехать только прислуга наместника, числом более тридцати человек.

Пока в доме шли такие приготовления и все ближе надвигался день отъезда, сестры Синокими собрались у нее и стали вспоминать старые дни.

Одна из них сказала, глядя на разряженных в новые платья прислужниц:

— Пожалуй, после супруги Левого министра, Синокими самая счастливая из нас.

Но другая заметила;

— А кому обязана Синокими своим замужеством? На нее упал только отблеск счастья госпожи из дворца Сандзедоно.

Синокими отправилась проститься с Отикубо. Выезд Синокими состоял всего из трех экипажей, потому что она хотела избежать лишней сумятицы.

Отикубо сердечно приняла ее, но не буду долго распространяться об их беседе. Скажу только, что каждой из женщин, сопровождавших Синокими, были пожалованы богатые подарки: двадцать вееров отличной работы, перламутровые гребни, белила для лица в лакированных шкатулках. Посылая их Отикубо велела передать от своего имени:

— Это вам на память обо мне.

Прислужницы ее с большой радостью вручили эти подарки гостьям.

Женщины из свиты Синокими приняли подарки, рассыпаясь в уверениях своей преданности. Вернувшись домой, они стали шептаться между собой:

— Мы-то думали, что нет богаче нашего дома. Но он не может идти ни в какое сравнение с Сандзедоно! Вот бы попасть туда на службу!

На другое утро пришло письмо от Отикубо: «Мне так много хотелось сказать тебе вчера, ведь мы теперь долго не увидимся… Никогда еще ночь не казалась мне столь короткой. Ах, жизнь человеческая неверна, — кто знает, встретимся ли мы вновь?

Посылаю тебе несколько вещиц, полезных в дороге».

Отикубо прислала два доверху набитых дорожных ящика. В одном были платья и хакама для подарков прислуге. В другом — три полных наряда для самой Синокими.

На крышке этого ящика лежал большой, размером с него самого, шелковый мешок, в котором находилось сто вееров для приношения богам — хранителям путников. Два маленьких ящика предназначались для дочери Синокими. В одном были наряды, а в другом маленький золотой ларчик с белилами, вложенный в шкатулку побольше, красивый ларчик для гребней и еще много других чудесных вещей.

Отикубо написала девочке:

«Если я и теперь уже грущу в ожидании скорой разлуки с тобой, то, как говорится в одной песне:

Я все время думаю о тебе.

Увидев подарки, наместник воскликнул:

— Ого, как их много! Можно бы и не присылать столько, — и щедрой рукой наградил посланцев Отикубо.

Синокими написала в ответ:

Все мои домочадцы не устают любоваться вашими дивными подарками. Восторгам конца-краю нет!»

Маленькая дочь Синокими, не желая отставать от матери, сочинила такое письмецо к Отикубо:

«И мне тоже хотелось бы рассказать вам о многом до моего отъезда, милая тетушка.

Один поэт жалуется в своей песне, что не может, уезжая, оставить свое сердце любимой. Как я понимаю его теперь!

Когда Китаноката прочла эти прощальные письма, она дала волю своему горю и пролила ручьи слез. Синокими всегда была ее любимицей.

— Мне уже скоро исполнится семьдесят. Как могу я надеяться прожить еще пять-шесть лет? Верно, придется мне умереть в разлуке с тобою.

— Но разве я хотела этого замужества? — сквозь слезы ответила ей Синокими. — Вы сами же первая требовали, чтоб я согласилась. А теперь отступать уже поздно. Успокойтесь, матушка, ведь не навек мы с вами расстаемся.

— Я, что ли, выдала тебя замуж? — сердито возразила Китаноката. — Это все Левый министр нарочно затеял, чтобы насолить мне. А я-то, глупая, обрадовалась!

— К чему теперь все эти жалобы! Видно, разлука нам на роду написана, против судьбы не пойдешь, — пыталась утихомирить свою мать Синокими.

Сабуро в свою очередь тоже вставил слово:

— Успокойтесь, матушка! Разве вы первая расстаетесь с дочерью? Другим родителям тоже приходится провожать своих детей в далекий путь, да они не твердят без конца о вечной разлуке. Слушать неприятно!

Наместник нанес прощальный визит Левому министру. Митиери охотно принял своего нового родственника и, беседуя с ним, сказал:

— Я питал к вам чувство горячей дружбы даже тогда, когда мы были с вами чужие друг другу, теперь же я еще больше полюбил вас. Не откажите мне в одной просьбе. С супругой вашей едет маленькая девочка, позаботьтесь о ней. Она была любимицей покойного дайнагона, и я хотел было сам взять ее на воспитание в свой дом, но вдова дайнагона боится, что дочь ее будет тосковать вдали от близких, и посылает с ней эту девочку, чтобы она послужила Синокими радостью и утешением.

— Позабочусь о девочке, как могу, — заверил его наместник. К вечеру он стал собираться домой. На прощание Митиери подарил ему двух великолепных коней и еще многое другое, нужное в дороге.

— Левый министр очень просил меня позаботиться о девочке, которую ты берешь с собой, — сообщил наместник своей жене. — Сколько ей лет?

— Одиннадцатый год пошел.

— Должно быть, дайнагон прижил ее на старости лет. Забавно! У такого старика и такая маленькая дочь, — засмеялся ничего не подозревавший наместник. — А что ты собираешься подарить служанкам из Сандзедоно? Скоро они покинут наш дом.

— Ну зачем непременно всех одаривать? Нет у меня ничего наготове…

— Не говори пустого! Неужели ты всерьез хоть одну минуту думала, что можно отправить этих женщин из нашего дома с пустыми руками? После того как они столько тебе служили, — сказал наместник с таким видом, будто ему стало стыдно за свою жену. В душе он с грустью подумал, что, видно, Синокими не очень умна от природы, и сам распорядился принести все, что еще оставалось из подарочных вещей. Старшим прислужницам он пожаловал по четыре куска простого шелка и еще по куску узорчатого и алого шелка, а девочкам и низшим служанкам немного поменьше. Все они остались очень довольны.

Наконец наступил последний день перед отъездом. С первыми лучами солнца в доме поднялась страшная суматоха.

Китаноката в голос рыдала, не выпуская из своих объятий Синокими. Вдруг в это самое время какой-то человек принес большой золотой ларец с ажурным узором. Он был красиво перевязан пурпурными шнурами и обернут крепом цвета опавших листьев.

— От кого это? — спросили слуги, принимая драгоценный подарок.

— Госпожа ваша сама поймет от кого, — коротко ответил неизвестный и скрылся.

Синокими не могла опомниться от изумления. Открыла крышку и увидела, что внутри ларец затянут тончайшим шелком цвета морской воды. В ларце находился золотой поднос, а на нем был искусно устроен крошечный островок, во всем похожий на настоящий, с множеством деревьев и лодочкой, выточенный из ароматного дерева алоэ.

Синокими стала искать, нет ли какой-нибудь сопроводительной записки, и увидела, что возле лодочки приклеен клочок бумаги, мелко исписанный тушью. Она оторвала его и прочла:

Хотел бы я последний раз увидеться с тобою, но боюсь людских пересудов. Больше не скажу ни слова».

Ведь это рука Беломордого конька. Вот неожиданность! «Кто-нибудь подучил этого глупца», — испугалась Китаноката. Синокими никогда не любила хебу-но се и даже настоящим мужем его не считала, но тут она впервые за долгое время вспомнила о нем, и невольная жалость закралась ей в душу.

— Отдай этот подарок маленькой дочке Левого министра, — посоветовал Сабуро.

Жадная мачеха всполошилась:

— Вот еще! Такую ценную вещь! И не вздумай отдавать.

Но Синокими захотелось отблагодарить хоть чем-нибудь свою сестру.

— Непременно подарю, — решила она.

— Так и сделай, — поддержал ее Сабуро. — Я сам и отнесу.

Беломордый конек, конечно, не смог бы до этого додуматься. Его научили младшие сестры, считавшие, что супруги не должны совсем позабыть друг друга, раз у них есть общий ребенок.

Уже глубокой ночью Китаноката, плача, вернулась к себе домой. Рано утром, в час Тигра [59], из ворот дома наместника потянулась вереница экипажей. Их было не меньше десяти. Наместник получил от императора приказ торопиться к месту своего назначения и потому даже не мог задержаться в Ямадзаки [60], чтобы, по обычаю, устроить прощальный пир и за чаркой вина в последний раз погрустить о разлуке с любимой столицей. Наградив сопровождавших его людей, наместник отпустил их и быстро поехал дальше. Кагэдзуми устроил ему торжественную встречу по дороге, и вскоре путешественники благополучно добрались до морского побережья, а оттуда на корабле прибыли в Цукуси.

Возвратившись из дома наместника обратно в Сандзедоно, служанки стали рассказывать обо всем, что видели и слышали.

Когда они передали, какую глупость сказала мачеха Синокими: «Тебя выдали замуж мне назло», Митиери и Отикубо разразились громким смехом.

Мачеха первое время в голос плакала и причитала, даже слушать было тошно, но потом вдруг сразу успокоилась, как ни в чем не бывало.

— Ну, одну сестру я пристроил, — сказал Митиери. — Осталось пристроить вторую.