"Красный Бубен" - читать интересную книгу автора (Белобров-Попов)2Через день Петька Углов снова пошел на пруд, прикармливать рыбу для ночной рыбалки. На берегу сидел дед Семен. Вернее сказать, лежал под ветками ивы. Ему кто-то заботливо подложил под голову полено. Петька нагнулся. От деда за версту разило сивухой. Но Углов этого не почувствовал, потому что привык к этому запаху с детства. Он только подумал, что люди в их деревне живут добрые и отзывчивые, что в городе хрен бы кто пьяному человеку подложил под голову полено. Петька вспомнил, как много лет назад он поехал в Москву посмотреть Олимпиаду-80 и что из этого получилось… В поезде Петька познакомился с девушкой Таней. Она ему очень понравилась. Таня училась в Москве в медицинском институте, а сейчас ехала на практику. Петька наврал, что он спортсмен – прыгун с шестом – и едет в Москву участвовать в Олимпиаде. – А где ваш шест? – спросила Таня. – Эх, Таня, – Петька наморщился, – шест я покажу тебе в Москве. Он такой длинный, что в поезд его не затянешь. В вагоне-ресторане, куда Петька пригласил Таню отметить знакомство, он перепил и раздухарился. Он схватил стул и, пользуясь им как шестом, стал перепрыгивать через столы, попадая ботинками по головам мужчин и коленкам женщин. Петька перебил всю посуду и хотел выбросить в окошко одного москвича в очках, который сделал Петьке замечание. В конце концов Углова сняли с поезда в Рязани и посадили на пятнадцать суток. К тому времени, когда Петьку освободили, Олимпиада закончилась, и кончились деньги. В Москву было ехать незачем и не на что. К тому же Углов узнал, что пока он сидел, умер Владимир Семенович Высоцкий. А Петька Углов из-за этих штопаных московских очкариков не смог подставить Высоцкому свое плечо, чтобы поддержать его в трудный час. Со временем у Петьки сложился в голове складный рассказ о тех событиях, и Петька делился им с теми, кого уважал. Выпив стакан и поморщившись, Петька начинал рассказывать: – Прослышал я от моего кореша армейского, который в Москве живет, что тяжелый выдался восьмидесятый год у Владимира Семеновича. Со всех сторон, – рассказывал Высоцкий моему другу, – обложили меня, короче, темные силы. Не дают мне гады нормально жить и работать, сочинять песни для всей страны и радовать население новыми работами в кино. Давят меня, как будто… это самое… прессом, не пускают за границу к жене, за то, что я не побоялся рассказать народу правду. Сажают меня менты, почитай, каждую неделю, чтобы я подорвал окончательно в ЛТП здоровье. И за что сажают ведь суки?!. Выпьешь на СВОИ с мужиками и идешь на улице, даже не шатаешься. А они налетят сразу, завернут руки за спину, как немецкому фашисту! Как будто я не Владимир Высоцкий, а ханыга какой-то! А как же мне не выпить-то, когда меня в кино не снимают!… Шукшин Вася хотел кино снимать «Кто же убил Есенина?». Правдивое кино, как сионисты убили Есенина, русского поэта. А Шукшин их на чистую воду!.. Меня позвал на главную роль друга Есенина – чекиста. А сионисты разнюхали про эти творческие планы и Шукшина тоже угандошили несчастным случаем. И нет теперь, стало быть, ни кино, ни друга моего любимого – Василия Макаровича! – сказал это Высоцкий, и слеза его прошибла. – И ко мне, говорит, подбирается теперь всякая нечисть! Жить мне осталось считанные дни, ежли не найду я поддержки в народе!.. А кореш мой Высоцкому и говорит: – Погоди, Семеныч, рано тебя еще хоронить. Песни твои нужны и кинороли, в том числе Жеглов, чтобы людям русским глаза открывать! А есть у меня в деревне Красный Бубен лучший друг Петька Углов, служили с ним вместе, ели кашу из одного котелка. Охраняли границы нашей Родины, чтобы ни одна гадина к нам не пролезла через колючку! Я, говорит, за Петьку ручаюсь головой, потому что, говорит, знаю его, как себя, и уверен в его твердой руке и верном глазе. Стреляет этот Петька с обоих рук вслепую, бегает быстрее твоей собаки, а уж при самообороне вырвет кому хошь ноги и вместо рук вставит их обратно кверх ногами. Мы моего друга Петьку в столицу вызовем, дадим ему задание – ЛИЧНО отвечать перед народом и партией за народного певца, и днем и ночью, быть, значит, рядом, как Саньчапанса! И он тебе какую хочешь народную поддержку окажет и отмудохает – на кого только покажешь, которые, суки, тебе житья не дают! Работай после этого, дорогой наш товарищ Высоцкий, сочиняй спокойно побольше песен, пой их где только пожелаешь и снимайся в каких душе угодно фильмах. Тылы и фланги – ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – у тебя… стало быть… будут НЕ ЗНАМО КАК НАДЕЖНО прикрыты. Только свистнешь – а Петька уже кому надо нос сворачивает на сторону. Работай, мол, Володя, одним паразитом меньше… Высоцкий, как это услышал, повеселел. – Вот спасибо, говорит, теперь я спокоен и напишу щас новую песню про то, бляха, какие, замечательные люди у нас по деревням. И написал такую песню: Шуточная такая песня, но по-доброму, не как про это самое – выпили, короче, жиды всю воду и пошло-поехало… Короче, прознали кому надо, что еду я оказывать поддержку Высоцкому, и подослали в поезд москвича одного очкастого, чтобы он меня спровоцировал на злостное хулиганство, то есть, чтобы я ему навешал от души звездюлин. Ну я-то, не дурак, башка варит, ждал по дороге засаду и решил терпеть до последнего. Говорит мне очкастый: – Фули ты, деревня, стаканы со столов скидываешь? А я и не его стаканы вовсе скидываю. Просто стаканы бабы одной, с которой познакомился. Стаканы, не имеющие к нему никакого отношения. Но молчу, скриплю зубами. Говорю ему культурно: – Не твои стаканы, не лезь… Руки положил одну на другую, как в школе, и сижу смотрю в окошко на лампочки. Опять он мне: – Фули ты, деревня, материшься на весь вагон-ресторан?.. – А где, – я его спрашиваю, – русскому человеку еще поматериться, коль не в ресторане?.. И отодвинул его легонько в сторону, чтобы он мне вид из окна на Россию не закрывал своей гнусной мордой. А этот студент хватает меня за шиворот, плюет мне на шею и кричит: – Я не позволю! Я не позволю!.. Тут я не выдержал. Нервы у меня были натянуты до предела, сорвался я. Это ж надо – Петру Углову за шиворот плевать! Взял я этого провокатора, вытащил за ноги в тамбур и хотел с поезда спустить под откос, как фашистский эшелон партизаны спускали, да не успел. Налетели сзади из засады, повалили меня на зассанный пол, мордой по ступенькам повозили и всё. Как у Высоцкого – |
||
|