"Вдовцы" - читать интересную книгу автора (Буало-Нарсежак)

Глава 13

Брудье проделал огромную работу. Оружие не только висело на стенах (ружья с одной стороны, дротики, стрелы, луки, ножи — с другой), но также заполняло витрины, опоясывающие комнату. Подойдя ближе, я увидел в них массу различных предметов.

— Я ведь еще и путешественник, — пояснил Гараван. — Здесь выставлены сувениры, причудливые камни, туземные украшения — словом, лавка старьевщика. Я остановился возле стойки с ружьями.

— Полагаю, они не заряжены.

— Нет, разумеется. Боеприпасы надежно упрятаны. Он осторожно взял в руки тяжелый карабин.

— На крупного зверя, — пояснил он. — Прикиньте-ка на вес!

Положив карабин мне в руки, он смеялся над моим смущенным видом. Затем забрал и вернул на прежнее место, стерев кончиками пальцев невидимые пылинки со ствола.

— А как вы пристрастились к охоте? — спросил я.

— Благодаря чтению. Ведь я в самом деле рос одиноким ребенком и глотал приключенческие книжки одну за другой. Я отличался богатым воображением. Уже тогда я полюбил огнестрельное оружие. Я вырезал из иллюстрированных журналов картинки с изображениями хищников или зверей, казавшихся мне еще страшнее: носорогов, горилл, удавов, и просил, чтобы мне покупали пластмассовые револьверы, духовые ружья. Пока моя мать играла в бридж, я играл в охоту или в войну… Я носился по большой квартире, уже знакомой вам, и стрелял во все, что попадалось на моем пути. За диваном всегда пряталась парочка диких слонов, а уж змеи таились повсюду.

Он говорил, не переставая улыбаться глазами, но в его словах звучала какая-то сдерживаемая грусть, которая внезапно вызвала у меня симпатию.

— Не завидую вашему детству, — сказал я.

— А между тем в детстве меня нежили и холили! В моей спальне лекарств хранилось не меньше, чем книг. Но все это в прошлом… Взгляните-ка на эту флейту. Он легонько постучал ногтем по витрине.

— Подарок шамана из Кении. Он играл на ней, чтобы вызвать дождь… Тут выставлены амулеты, гри-гри… А еще тут есть снадобья от болезни, называемой любовью. Не слишком эффективные.

Он шел медленно, и я брел за ним. Помимо моей воли он сумел пробудить во мне интерес.

— Вот раздел, отведенный Родезии… Он еще не богат экспонатами. Ах! Здесь представлены воинственные мау-мау… Ничего, кроме оружия, и все образцы уже опробованы в бою. Отравленные наконечники стрел… плетеные веревки для удушения врага… ножи, с помощью которых прорубают дорогу в джунглях… Редчайшие экспонаты, поскольку с каждым связана какая-либо история. Впрочем, здесь у всего — своя история. Например, в этой витрине…

Сделав три широких шага, он оказался в глубине своего музея и указал мне на что-то пальцем.

— Взгляните сюда.

Я приблизился. На слое ваты лежал револьвер, и моя ладонь, моя рука, моя кожа узнали его раньше, чем мои глаза. Гараван открыл витрину, осторожно захватил оружие двумя пальцами за ствол, тщательно избегая прикосновения к рукоятке. Я смотрел на него почти с ужасом.

— Вот револьвер, с которым тоже связана история… Возможно, со временем я опишу и ее.

Подняв револьвер, он обратил его к свету, как ювелир, желающий вызвать восхищение игрой бриллианта.

— В барабане остались еще три пули, — сказал он. — Три других…

Он снова положил револьвер на ватное ложе и бесшумно закрыл крышку витрины.

— Люблю, — продолжил он, — такие вещи, которым есть что сказать… Если музей не посещают, это не настоящий музей. Вы согласны?

Не в состоянии что-либо ответить, я только кивнул, почувствовав настоятельную потребность сесть сейчас же, сию минуту. Несомненно, он показал револьвер, из которого я убил Мериля.

— Кушать подано, — объявил Флоран. Гараван тронул меня за руку.

— Пошли ужинать.

Как будто у меня еще оставались силы хоть что-нибудь проглотить! Именно в этот момент я и принял решение его убить. То, что столько времени зрело в глубине моей души, внезапно открылось мне с какой-то ослепляющей очевидностью. Гараван зашел слишком далеко. Он не имел права подвергать меня столь мучительным пыткам. Коль скоро он владел револьвером с отпечатками моих пальцев на рукоятке, ему оставалось только предупредить полицию, и следствие пошло бы своим ходом. Я был согласен на официальное правосудие, но не на его личное — правосудие каннибала. Я сел перед своей тарелкой, позабыв, где нахожусь.

— Чем вы нас потчуете, Флоран? — спросил Гараван, потирая руки.

— Овощной суп Сюлли… говяжье филе с крокетами… артишоки в сметане и десерт.

— Самое время… Нам необходимо подкрепиться…

Я ненавидел его голос, жесты. Я ненавидел его настолько, что мне удавалось разыгрывать свою роль как по нотам. Но я избегал смотреть на него, так как Гараван сразу понял бы по блеску моих глаз, что я только что миновал точку, после которой пути назад нет. И такого человека Матильда предпочла мне!

— В письмах ничего особенного? — поинтересовался Гараван.

— Ничего… Обычные восторги.

— У вас нашлось время подумать над нашим сценарием?

— Немножко.

Поддерживая бессвязный разговор, я размышлял. Мне было на руку выглядеть подавленным и тем самым усыпить его бдительность. Следовало создать у него впечатление, что я чувствую себя побежденным. А позже, когда все уснут, я завладею своим револьвером… А если дверь в музей окажется запертой, схвачу любой тяжелый предмет — молоток, каминную подставку для дров… что угодно… и рано утром, когда он выйдет из спальни, ничего не подозревая… У меня хватит сил… Я чувствовал, как меня распирает от накопившегося гнева, возмущения и протеста. Наконец-то я решился защитить себя от унижения!

— Извините за это вино, — говорил Гараван. — Я еще не успел перевезти сюда свой винный погреб. Потом. Позже… Но должен признаться, что время от времени питаю слабость к благородным напиткам, конечно, при условии, что мое удовольствие кто-нибудь разделяет… Он рассмеялся.

— Не сердитесь на меня, Серж, за такую разборчивость. Но сегодня вечером я нахожу, что жизнь ко мне благосклонна: дом обретает свое лицо, сценарии — тоже. Мы отлично понимаем друг друга. Единственное, что омрачает мое настроение, — я вижу, как вы утомлены, и это печально. Могу ли я чем-нибудь помочь? Мне так и хотелось плюнуть ему в физиономию.

— О-о! Пустяки, — сказал я. — Последствия несчастного случая. Врач предупреждал меня.

После десерта — манного пудинга с засахаренными фруктами, который Гараван ел спокойно и с удовольствием, — мы отправились в сад покурить: он — сигару, я — сигарету.

— Я немножко поработаю перед сном, — сказал он. — Подытожу наши дискуссии и набросаю первый черновик… продюсер называет его «чудовищным». Это продвинет наше дело. А вам советую проглотить снотворное и хорошенько отдохнуть. Согласны?

— Согласен!

Мы обменялись доверчивыми рукопожатиями. По меньшей мере так оно выглядело со стороны. Я же думал: «Последнее. Тебе осталось уже недолго. Обещаю».

Я поднялся в спальню и вскоре погасил свет. Ожидание началось. Теперь охотником стал я, и я не шевельнусь столько, сколько потребуется. Я услышал шаги Гаравана на лестнице. Закрыв за собой дверь, он передвинул стулья и, несомненно, принялся за работу, поскольку снова воцарилась тишина. Намного позже, как мне показалось, Флоран тоже поднялся к себе. Я по-прежнему был настороже, с ясной головой, и то, что мне предстояло сделать, казалось элементарно простым. Я не испытывал никаких колебаний и время от времени поглядывал на светящийся циферблат своих часов. Ночь выдалась темная и теплая. Я думал о роке, превратившем меня в преступника, меня — безобиднейшее существо. Меня словно привели за руку и вслепую сбросили с откоса, я катился по наклонной плоскости все ниже и ниже; я чувствовал себя не столько преступником, сколько жертвой. Когда мои часы показали час ночи, я бесшумно встал. Мне необходимо еще кое-что проверить, поскольку я не хотел полагаться на случай. Я узнал свой револьвер интуитивно. А что, если это все же не тот? Что, если мой все еще валяется в кустах смородины, куда я его зашвырнул? Что ж, проверим.

Надев легкие ботинки, я спустился с лестницы на цыпочках, она и не скрипнула. Медленно, ощупью пересек холл. Оставалось пройти через дверь в сад. Я вышел из дома. Остальное — детская игра. Ну а что, если я обнаружу свой револьвер в смородиннике?.. Полиция логично предположила, что убийца Мериля унес свое оружие… Она не обыскивала все вокруг… и либо я найду свой револьвер — и Гараван перестанет быть тем мерзким типом, каким я его считаю… либо я его не найду — и Гараван обречен. Я намеренно упрощал дилемму, чтобы лучше вникнуть в ситуацию.

Обогнув дом, я шел по обочине аллеи, как и в первый раз, когда явился убить Мериля. Я полагал, что Гараван уснул, но окно его спальни ярко светилось в темноте. Значит, он еще работал. Вот и кустарник. Я светил себе зажигалкой и долго шарил по земле. Листва кустов неприятно шумела, когда я раздвигал ветки; земля была жирная, пальцы то и дело натыкались на улиток. Я покрылся испариной. Очень скоро я убедился, что моего револьвера тут нет. Должно быть, Гараван случайно обнаружил его, обрывая ягоды. Итак, я не ошибся. Револьвер в его музее — тот самый, из которого стрелял я. Значит, Гараван проиграл партию, и я убью его.

Я повернул назад, сжав кулаки. Теперь уже ничто не могло меня остановить. Я проскользнул в дом и ощупал дверь музея. Она оказалась приоткрытой. Я замер в тревоге. Неужели Гараван тоже рыскает по этажу? Что означает эта приоткрытая дверь, как бы приглашающая меня войти? Поскольку кругом все тихо, я решился сделать шаг, другой… Гараван, сама осмотрительность, забыл вчера вечером запереть свой оружейный музей? На него это совсем не похоже. А между тем…

Щелкнув зажигалкой, я поднял ее над головой и мельком увидел очертания ружей, отсвет витрин. Я пересек комнату. Револьвер лежал на месте — в своей ватной постели. Я приподнял крышку витрины. Она тоже была не заперта. Схватив револьвер, я повернулся, готовый стрелять… Но в комнате я находился один. Слишком уверенный в себе, Гараван и не предвидел, что его раб мог восстать. Он заканчивал писать черновик у себя наверху. Он и не подозревал, что я приближался к нему, держа палец на курке, ступенька за ступенькой, более опасный, чем все дикие звери, каких он преследовал на своем веку. Отныне его жизнь измерялась метрами, затем сантиметрами… Я замер перед его спальней. Мне оставалось лишь медленно повернуть дверную ручку, что я и сделал. И толкнул дверь. Спальня была пуста…

Никого в кресле перед столом. Никого в постели. Настольная лампа освещала разбросанные листки бумаги. В хрустальной пепельнице дымилась полуистлевшая сигара. А каминные часы стучали лишь немного медленнее моего сердца.

Где он? Догадался, что я хочу застать его врасплох? Я оглядывался по сторонам, нацелив револьвер. Может, он выскочит с карабином в руке?.. Я прошел по комнате на цыпочках. Разбросанные бумаги оказались не рабочими заметками, а письмами. Взяв одно из них, я поднес его к лампе и узнал почерк Матильды. У меня — снимки, а у него — письма! Пока я смотрел на Матильду, он слушал, как она говорит. Каждый на свой лад — мы воскрешали в памяти прошлое, начищая оружие. До чего же все это забавно! А теперь мы убьем друг друга ради прекрасных глаз Матильды! Но что же она могла говорить ему в письмах, эта… эта?.. Задыхаясь от бешенства, я опустился в кресло Гаравана. Первое письмо было датировано концом июня — Матильда написала его через несколько дней после присуждения премии. Я подскочил после первых же строк.

Слова копошились перед глазами, как черви. То, что я обнаружил, было в тысячу раз ужаснее всего остального. Я взял второе письмо.

Я вытер глаза. Выходит, что в этой истории негодяй-то — я один. Бедная моя Матильда! Тут было еще одно письмо.

Выходит, я все истолковал превратно! У Матильды никогда не было любовника. Гараван хотел только прийти ей на помощь. Я ощутил во рту привкус яда… Эти письма! Какая кара! Гараван был тысячу раз вправе обращаться со мной так, как он это делал. Он был даже недостаточно тверд, недостаточно жесток. Мне следует… Я посмотрел на револьвер.

Гараван прислушивался из соседней комнаты. То была спальня Мериля. Она все еще казалась обитаемой. В вазах стояли свежие цветы.

— Он продолжает колебаться? — пробормотал Гараван, обращаясь к фотографии Мериля, стоявшей на столике у изголовья кровати. — Мне было очень нелегко подвести его к такому решению — он долго и упорно сопротивлялся. Но сейчас он дозрел… Слушай!

Перегородка дрогнула от выстрела. С букетов посыпались лепестки. Гараван медленно провел носовым платком по губам и посмотрел на фото Мериля.

— Я добился этого финала из любви к тебе, Жан-Мишель… То, что сделал я, не сделал бы никто другой… А между тем… он весьма недурен, этот мальчик! Гараван склонил голову. Мериль улыбался ему со своей фотографии.