"Фата-Моргана 2" - читать интересную книгу автора (Сборник)

С. Блэк Носорог Маркина

Начну с того, что я не автор, а лишь простой повествователь странной истории Александра Марвина. Как мне пришлось узнать ее – это само по себе могло бы составить целую историю, излагать которую у меня нет ни охотьу1 ни времени. Но я хотел бы, чтобы вы увидели героя моего рассказа таким, каким я видел его в последний раз: осунувшимся, бледным и вялым, преждевременно состарившимся, безнадежно качающим головой и причитающим: – Один, один. Несчастный человек. Зачем я спасся? Я хотел бы, чтобы вы видели его, когда он, согнувшись и проливая горькие слезы, сидел на постели из папоротника в самом дальнем углу пещеры при свете наших факелов, с тусклыми, слезящимися глазами, устремленными на струйку воды, которая капля за каплей падала с каменной сырой стены напротив,– и слышали, как он слово за словом рассказывал нам свою совершенно невероятную историю. Правда ли то, о чем гласит эта история, или нет – предоставляю судить читателям. Если принять во внимание показания миссис Блисс, экономки профессора Грегсби, горничной Алисы Бенч и Сайлеса Тофета, исполнявшего обязанности метрдотеля за обедом,– можно установить одно: был еще шестой член собрания, а, между тем, в лаборатории профессора Грегсби было найдено лишь пять трупов (трое слуг спаслось). Слуги слышали крики жертв и шум разгрома,– "будто туда ворвалось какое-то ужасно фыркающее и топающее ногами животное",– как рассказывал Сайлес Тофет. Кто был шестым членом общества, собравшегося у профессора Грегсби? Что сталось с ним? Очевидно, он не попал в число жертв Диттонской катастрофы, загадка которой не была разрешена до настоящего времени. Я говорю "до настоящего времени" вполне обдуманно, ибо с настоящего момента ее можно считать разрешенной. Я убежден, что Александр Марвин был шестым членом собрания. Больше того, я безусловно верю его рассказу. Покойный профессор Хэлиард Грегсби был если не популярной, то весьма выдающейся личностью в ученом мире. Его труды, особенно знаменитый трактат "Прошлое в настоящем", представляли большой интерес даже для неспециалистов. Выдающееся положение профессора Грегсби и известность остальных четырех жертв делают это событие особенно памятным в летописях современных катастроф. Кроме профессора Грегсби в числе погибших были д-р Харлей, выдающийся невропатолог, Смеддервик, знаменитый биолОг, Артемус Биффен, популярный художник, и не менее популярный Бентлей Блэффингем, известный импрессарио (он, по собственному признанию, мог быть импрессарио кого угодно – от певца Карузо до дрессированной блохи включительно). Тайна, окутывающая трагедию, произвела мировую сенсацию. Какова была природа этого невероятно огромного и свирепого существа, появившегося, так сказать, "из ничего"? Может быть, оно было только плод воображения, так как первое упоминание о нем относится к моменту появления его в лаборатории профессора Грегсби, откуда неслось фырканье и топот, так живо, хоть и неопределенно, описанные свидетелями? Но если так, то что за существо напугало жителей Диттона, слышавших, дрожа от страха в своих постелях, как оно промчалось через их деревню? Что за существо убило полисмена на Портсмутской дороге, гналось за автомобилем от Григского луга до самого поворота на станцию Эшер, где оно, оставив преследование автомобиля, погналось за другим полисменом, которого тоже убило, после чего направилось через Гэмптонский Двор и скрылось по направлению к Мольсейским Лугам?.. Но предоставим слово самому Марвину. – Меня зовут Александром Марвином, и, если не считать того, что я единственный человек, видевший и переживший самую, пожалуй, странную трагедию, какую когда-либо видел свет, меня можно было бы причислить к разряду заурядных людей. Так начал Александр Марвин свой рассказ, порой прерывая его глубокими вздохами. – Моя история,– продолжал он,– связана с именем профессора Хэлиарда Грегсби и остальных несчастных джентльменов, разделивших его судьбу. Но, за исключением Эдварда Харлея, я не знал никого из них, по крайней мере до того рокового вечера, когда профессор Грегсби наглядно излагал свою теорию, которой посвящена целая его книга "Прошлое в настоящем", и, на гибель себе и своим товарищам, демонстрировал чудесные свойства "витализирующих лучей"[10]. Харлей и я были знакомы друг с другом с детства, так как мы учились в одной и той же школе. Я был значительно моложе его и, как застенчивый и изнеженный мальчик, не подходивший к грубым нравам этой школы, часто пользовался его заступничеством и покровительством. Могу без преувеличения сказать, что я преклонялся перед его личностью. Когда после одного пережитого мною увлечения я. впал в сильную меланхолию и, уступая настойчивым, просьбам своих товарищей, решил обратиться к врачам,– естественно, что я обратился к своему школьному другу и покровителю, доктору Эдварду Харлею Годы, отделявшие нас от школьного времени, и слава, приобретенная Харлеем, не изгладили в нем памяти о нашей былой дружбе. Он приветливо встретил меня, и, я так же легко, как и в старину, в моменты своих детских затруднений, рассказал ему обо всем недавно мною пережитом. – Гм,– задумчиво произнес Харлей, когда я окончил свой рассказ.– Значит, она бросила тебя? Я утвердительно кивнул головой. – Гм. Ты нуждаешься в систематическом лечении.– Минуты две Харлей молча смотрел на меня, потом продолжал: – Милый Дэклинг[11] (это мое школьное прозвище). Милый Дэклинг, пробовал ли ты развлечься путешествиями, театром и прочим? Нет? Ты говоришь, что не в состоянии забыть ее.– Конечно, это очень трудно. Ты вечно находишься в одиночестве и беспрестанно думаешь о своем горе, тем самым создавая вокруг себя неблагополучную атмосферу. Тебе необходимо культивировать в себе здоровое и целительное чувство общественности. Тебе надо бывать в обществе и найти для себя новые интересы, новую работу. Но прежде всего – общение с людьми. Я пробовал было возразить Харлею, но он даже не стал меня слушать. – Ты поселишься у меня,– продолжал он,– и скоро увидишь результаты моего лечения. За твоими пожитками мы пошлем завтра, а курс твоего лечения начнется сегодня же. Я возьму тебя с собою на обед к профессору Грегсби. Гений ли это, шарлатан или просто безумец -я не знаю. Но я уверен, что он развлечет тебя. Раз в месяц он устраивает у себя званые обеды, на которых с удивительной серьезностью ведутся разговоры на абсурднейшие темы. В последний раз там говорилось о "четвертом измерении в связи с астральным планом". Какая нелепость! Я кротко согласился, что это действительно нелепость, и поспешно возразил, что профессор вряд ли будет рад незваному гостю. Но спорить с Харлеем было бесполезно. Профессор Грегсби жил в Диттоне. При его доме, в котором помещалась лаборатория, был обширный сад, спускавшийся к самой реке. Вопреки моему опасению, хозяин дома ничего не имел против моего присутствия. Очевидно, Харлей телеграфировал или телефонировал ему обо мне. Я был встречен профессором и его гостями с достаточной любезностью, чтобы чувствовать себя более или менее сносно. Обед был подан вскоре после нашего прибытия. Разговор, который велся за ним, насколько мне помнится, мало отличался от обыкновенных застольных разговоров. Только после того, как мы отправились в курительную комнату и закурили свои трубки, он перешел на более серьезные темы. Как совершился этот переход, я не заметил, так как был слишком поглощен своими печальными мыслями. Я отвлекся от них и стал прислушиваться к разговору лишь тогда, когда Смеддервик начал особенно страстно что-то доказывать. Он нападал на содержание последней книги профессора Грегсби. Я уже упоминал о ней. Это "Прошлое в настоящем". – Если бы это оставалось только теорией,– говорил Смеддервик,– я не стал бы возражать. Но когда вы имеете смелость,да, именно смелость, Грегсби,– ожидать, что мы поверим… ' Я припоминаю,– как в разговор вмешался импрессарио Блэффингем, напомнивший, что на настоящем собрании они условились говорить о Марсе: – О каналах, господа, о вероятной природе марсиан, если таковые существуют… – Совершенно верно,– спокойно прервал его профессор Грегсби,– мы действительно собирались говорить о Марсе. Но, если вы ничего не имеете против, мы отложим разговор о Марсе до другого раза и продолжим наш спор. Я совсем не предполагал, что мои исследования приведут к таким результатам. – Вы утверждаете, что действительно испытали и проверили свои так называемые "факты"? – опять вмешался Смеддервик. – Да,– спокойно ответил Грегсби,– если нужно, я могу подтвердить это честным словом. Смеддервик что-то проворчал, но не стал дальше спорить. – Конечно,– продолжал профессор, оглядывая присутствовавших,– вы все читали мою книгу. Она вышла в свет недели три тому назад… (В этом месте Марвин прервал рассказ, видимо, вспоминая что-то, и прошло некоторое время, прежде чем нам удалось снова вернуть его к рассказу. Здесь вышел невольный пропуск, так как Марвин возобновил рассказ с того момента, когда профессор Грегсби проводил аналогию между пространством и временем). – Приведенные профессором аргументы,– продолжал Марвин,– показались мне вескими. "Все, что может быть измерено, должно иметь свое протяжение…". Я сам читал книгу профессора Грегсби. Быть может, это помогло мне понять его теорию. Безусловно, это также помогло и другим, за исключением Блэффингема, понявшего теорию, по его словам, без книги. Даже Смеддервик соглашался с логичностью этих аргументов. Суть утверждения профессора Грегсби, насколько я мог понять, заключалась в следующем: можно, будучи поставленным в надлежащие условия, "наблюдать предметы во времени и перемещаться в нем точно так же, как мы наблюдаем предметы в пространстве и перемещаемся в нем. – А каковы эти "надлежащие условия?" – задал кто-то вопрос. (Марвин убежден, что этот вопрос был задан Блэффингемом.) – – Эти условия,– ответил Грегсби,– заключаются в том, что наши чувства должны быть приближены к "протяжению времени". Время, как я уже сказал, по аналогии с пространством имеет свое особенное протяжение, а мы – существа, ограниченные в восприятии вещей и свободе передвижения, так сказать, одной стихией. Это вызвало чье-то замечание, что часы – вещь, относящаяся ко времени, между тем мы без всяких "надлежащих условий" можем наблюдать за их стрелками и "перемещаться за ними". Биффен поспешил загладить это неудачное вмешательство и спросил: – Следовательно, будучи поставлены в эти условия, мы получим способность перемещаться из настоящего в прошлое и в будущее? Грегсби ответил, что его исследования еще не зашли так далеко и пока ограничились только прошлым. Относительно будущего он надеется со временем тоже добиться успеха, если ему удастся открыть нужные световые лучи. – Световые лучи? – спросил Смеддервик. Грегсби начал говорить о световых лучах. – Как всем известно,– объяснял он,– бывают видимые и невидимые световые лучи. К световым лучам, воспринимаемым нашими чувствами, приспособлены все пространственные существа. Эти лучи освещают нам "пространственное протяжение". Вторые же…– Здесь он остановился. – А вторые? – спросил Смеддервик. – Назначением или функцией света является "освещать",– продолжал Грегсби.– Видимые световые лучи освещают видимый мир или то, что мы условились называть "пространственным протяжением". Вполне логичным будет допущение, что невидимые лучи освещают невидимый мир… – Или, другими словами, то, что мы условились называть "временным протяжением?" – спросил мой друг Харлей. – Совершенно верно. Или четвертое измерение, если вы предпочитаете этот термин, или "астральный план"… – Все эти разно названные, но, очевидно, тождественные измерения, планы и прочее,– насмешливо произнес Смеддервик,вместе с невидимыми световыми лучами позволяют нам предполагать все что угодно… Все с большим возбуждением заговорили разом. – Призраки! Тени! – кричал кто-то. – Я уверен, что – они существуют,– слышался голос Блэффингема. Харлей и Смеддервик тоже говорили что-то в этом роде. Весь этот шум покрывал голос профессора Грегсби. – Повторяю,– спокойно говорил он,– я открыл и могу применять особые невидимые световые лучи, освещающие ту часть "протяжения времени", которую мы относим к прошлому. Кроме того, я могу тем или иным способом направить эти лучи куда захочу: на десять, сто, тысячу, сотни тысяч лет назад. Как уже было сказано, я усовершенствовал свой первый примитивный аппарат, и мы можем видеть существа, принадлежащие времени, существа прошлого. Мы можем воссоздать все, как было в тот промежуток времени, на который мы направим эти лучи. – И эти существа будут словно призраки! – воскликнул Биффен. – Да, словно призраки. Как я уже высказывался в своей книге, случайные спектральные или относящиеся к призрачным явления, иногда наблюдаемые людьми, по всей вероятности, обусловливаются частичными проявлениями невидимых световых лучей, показывающих нам, в каком-нибудь повторяющемся действии, явления, уже имевшие свое место в прошлом. – Теперь,– продолжал Грегсби,– я хочу обратить ваше внимание на следущее: я говорил о нас, как о пространственных существах. Но наряду с этим я употреблял термин "существа настоящего",– термин, относящийся к "временному протяжению". Этим я не противоречил себе. Я должен обратить ваше внимание на то, что эти два протяжения не совсем разделены. В известном пункте вечно меняющегося настоящего они пересекаются. Это и заставило меня произвести некоторые исследования, результат которых я намерен сейчас продемонстрировать перед вами. С этими словами Грегсби поднялся среди всеобщего молчания, в продолжение которого глаза всех были устремлены на него, и пригласил всех присутствовавших последовать за ним. Марвин помнит, что последовал за остальными в комнату, которая служила профессору Грегсби лабораторией. Марвин не может подробно описать ее, но помнит, что это была длинная, задрапированная черным комната, в одном конце которой стоял аппарат, сделанный из блестящего, похожего на серебро металла, и имевший вид волшебного фонаря с целой системой рычагов. Все сели. Профессор Грегсби занял место у аппарата. Дальше Марвин помнит только то, что все погрузилось в глубокий мрак. – Ну, а потом? – спросил я. Но Марвин, казалось, забыл на минуту, что рассказывает свою историю. Наконец, он снова заговорил: – Было темно-темно… Об этом я говорил? – Да,– ответил я. – Стоял непроглядный мрак… Грегсби объяснил, что когда он осветит невидимыми лучами известную часть пространства, тогда можно будет увидеть то, что происходило в ней в тот промежуток времени, на который направлены эти лучи. После этого появилось подобие экрана с серой туманной поверхностью, освещенной слабым светом. Грегсби спросил, в какую эпоху прошлого они хотели бы заглянуть? – Как можно дальше,– быстро ответил Блэффингем,– этак тысяч на сто лет-назад. Это, очевидно, настроило известным образом воображение присутствовавших, и все поддержали просьбу Блэффингема. Послышалось щелканье, точно нажали какой-нибудь рычаг, и внезапно перед нами открылась большая полукруглая стена тростника, который был так высок, что скрывал от зрителей небо. На переднем плане было открытое место болотистого характера. В продолжение нескольких минут мы смотрели на открывшуюся перед нами картину, но она оставалась неизменной. Биффен высказал мысль, что следует переместить фокус лучей на другой период, но Грегсби сказал: – Нет, подождем еще. Внезапно какое-то большое крылатое существо опустилось на открытое болотистое пространство. Все увидели, что существо это похоже на летающего дракона со злой, заканчивавшейся длинным клювом головой и огромными, имевшими вид кожаных, крыльями. В общем, существо имело в высшей степени отвратительный вид… – Птеродактиль[12],– высказал я свое предположение, прервав Марвина. – Да,– сказал Марвин,– и Смеддервик назвал его так… В когтях птеродактиля было мертвое тело какого-то небольшого пушистого животного, которое чудовище начало пожирать. В продолжение нескольких минут мы смотрели на это ужасное зрелище, испытывая отвращение, смешанное с любопытством. Вдруг птеродактиль прекратил свой обед, расправил крылья, прянул в воздух и скрылся из виду. Очевидно, он был чем-то напуган. И сразу же в середине болотистого места, куда спускался птеродактиль, появилось волосатое обезьяноподобное существо с острыми ушами, которыми оно -шевелило, бросая по сторонам пугливые взгляды. Это существо стояло согнувшись и жадно пожирало кровавые остатки брошенной птеродактилем добычи. Но вот обезьяноподобное существо бросило остатки пиршества птеродактиля и, оглянувшись через плечо, убежало. Едва оно скрылось из виду, как появилось другое такое же существо, которое несло в руках большую сучковатую палку. Это был самец. Яростным движением он бросил палку вслед убегавшей самке, потом подобрал уже дважды брошенную добычу и медленно пошел за самкой, грызя на ходу свою находку. Это были первобытные люди… Ждать новых явлений пришлось недолго. Внезапно на узкой тропинке, которая шла через густую чащу тростника, показалось новое обезьяноподобное существо. Оно проявляло признаки крайнего беспокойства и вдруг в ужасе шарахнулось в сторону. Вслед за ним показалось десятка два таких же существ, бежавших в разных направлениях. Прежде чем они скрылись, два из них подошли так близко к нам, что можно было ясно рассмотреть искаженные страхом лица. Некоторые были вооружены подобием топоров, другие держали в руках целые пучки копий, но многие были без оружия, которое, очевидно, где-то бросили. Когда все скрылись, тростниковая стена пришла в такое волнение, будто сквозь нее пронеслась сильная буря. Сперва из волнующегося тростника показалось очевидно отставшее обезьяноподобное существо, потрясавшее в бессильной ярости единственным своим оружием – маленьким копьем. За ним выкатилось странное чудовище, имевшее вид носорога, но такого носорога, которого еще не видал никто. Оно было необычайно огромного роста, с тремя большими рогами на носу и с подобием гребня вокруг шеи. Оно остановилось, как вкопанное, у самого края тростниковой заросли. Чудовище медленно ворочало головой, яростно сверкая своими маленькими, как у свиньи, глазами. Все присутствовавшие смотрели на него, затаив дыхание и храня глубокое молчание. Вдруг Тишину, нарушил голос профессора Грегсби. – Блэффингем! – вскричал он.– Глупец! Что вы делаете? К нему присоединились другие голоса. Марвину казалось, что он слышал шум борьбы. Но он был так поражен видом чудовища, что плохо разбирался во всем происходящем. Марвин слышал спорящие голоса и среди них голос Блэффингема, кричавшего: – Этот уж не уйдет от нас! Нет, не уйдет! Почти одновременно произошло следующее: Марвин видел, как что-то мелькнуло в воздухе, и маленькое копье вонзилось в правый глаз чудовища. В этот самый момент послышался полный ужаса голос профессора Грегсби: – Что вы наделали?! Вслед за тем чудовище ринулось вперед… Комната погрузилась во мрак. Топот, хрюканье и фырканье чудовища, крики умирающих людей… Дальше Марвин не мог говорить,– да вряд ли и помнит, что было дальше. В лондонском музее естественных наук хранится гигантский скелет, найденный на лугу недалеко от слияния рек Аймбера и Моля. Этот скелет был найден в день загадочной катастрофы. Полное научное описание скелета вместе с изложением обстоятельств, при которых он был найден, находится на дощечке, помещающейся у ног. На трех страшных рогах чудовища торчит скелет лошади. Но в момент открытия этих останков допотопного животного сама лошадь не была скелетом. "В ее теплое, истекающее кровью тело были вонзены рога гигантского скелета",– написано на дощечке. От развалин лаборатории профессора Грегсби по всей дороге вплоть до того места, где был найден скелет, можно было легко различить отпечатки ног огромного зверя. Они, несомненно, принадлежали "живому зверю", нет именно такому, "каким был многомного лет назад скелет". В правой глазной впадине скелета застряло маленькое копье с кремневым наконечником… Ученые и до сих пор не разгадали Дитто некой загадки. Быть может, прочитав историю Марвина, они придут к какому-нибудь заключению; Что касается меня, то у меня есть своя собственная теория. Я полагаю, что Блэффингем, будучи охвачен безумным желанием добыть себе, как импрессарио, представителя седой древности, пустил в ход "витализирующие" лучи профессора Грегсби и оживил чудовище… Остальное само собой понятно. Вот и вся история Марвина. Дальнейшая его судьба вряд ли заинтересует читателя.