* * *

У одного из подъездов стояла скамья. На ней мирно спал давно не бритый человек. Летнее утро было теплым, но не настолько, чтобы совсем не причинять человеку беспокойства. Он лежал скорчившись, пытаясь уместить зябнущие ноги в зеленых носках под полами сильно траченного пиджака.

Пятки носков были украшены большими дырками. Что касается стоптанных и, похоже, никогда в жизни не чищенных предметов обуви, то они, аккуратно составленные, виднелись из-под скамьи – перед тем как отбыть в объятия Морфея, человек позаботился, чтобы его ботинки никому не мешали.

Возможно, если бы два милицейских чина – хмурый сухощавый старшина и молодой розовощекий младший сержант – заметили эти стоящие под скамьей ботинки, они иначе отнеслись бы к ее насельцу, признав в нем глубоко социальное существо. Однако этого не случилось. Когда милицейский УАЗ заскрипел и остановился, младший сержант вылез из машины и принялся трясти спящего, явно намереваясь безжалостно нарушить его глубокий утренний сон.

– Слышь, ты!

Человек открыл бессмысленные глаза.

– А? – спросил он сиплым и непроспавшимся голосом.

– Хрен на, – по-доброму отозвался младший сержант. – Подъем, говорю.

– Что? – снова спросил человек, моргая и щурясь.

– Конь в пальто, – раздраженно и невпопад сказал младший сержант. – Давай, некогда тут с тобой.

Старшина тем временем отпер заднее отделение – зарешеченный “собачник”.

Человек сел и начал ерзать ногами в попытках нашарить ботинки.

– Я не нарушаю! – с робким вызовом сказал он. – Мне на работу!..

– Давай-давай, работничек! – взбодрил его младший сержант. – За сто первым километром ^[2] будешь отсыпаться!..

Человек встал и нетвердо побрел к старшине, стоявшему у раскрытой дверцы. На полпути он оглянулся. На лице отразилось мучительное непонимание происходящего. Более того, на этом помятом лице читалось, что человек уже привык к младшему сержанту и причисляет его к своим давним знакомым, а переходить в руки неведомого старшины ему совсем не хочется.

– Почему за сто первым? – несколько капризно спросил он.

Но именно в это мгновение ему ловким пинком было придано необходимое ускорение, и человек, заскребшись, перевалился внутрь.

– Потому что столица Олимпиады должна быть чистой! – довольно сказал старшина, захлопывая дверь.

В эту секунду цветочный ящик достиг земли – и с треском разбился, щедро разбрызгав черную землю и оранжево-алые цветы герани.

– Ну ни хера себе! – сказал старшина, задирая голову.

Изумился и младший сержант. Но он думал о карьере, не позволял себе в присутствии начальства даже эвфемизмов, тем более столь прозрачных, поэтому ограничился лишь каким-то междометием.

Человек со скамьи прижал к стальной решетке “собачника” мятую физиономию, отчего она окончательно потеряла естественные очертания, и ноюще выкрикнул:

– Права не имеете!.. За что взяли, козлы?!..

– А за козла ответишь! – между делом заметил младший сержант, придерживая фуражку. – Михалыч, а это не тот ли акробат, что по восьми квартирам проходит? Он, кажись, тоже через балконы!..

– А вот сейчас узнаем, что за акробат, – зловеще пробормотал старшина и нехорошо цыкнул зубом.