"Врата Смерти(пер. И.Иванова)" - читать интересную книгу автора (Эриксон Стивен)

ГЛАВА 13

Оглушительные крики заставили Дюкра остановиться. Вскоре из-за просторных шатров знати выскочила виканская собака. Она бежала, низко опустив голову. Что у нее на уме — не знал даже Клобук. Дюкр насторожился: собака неслась прямо на него. Историк схватился за меч, понимая, что оружие ему не поможет. В последнее мгновение свирепый зверь отвернул в сторону и пробежал мимо. В пасти виканской псины болталась комнатная собачонка. Темные глаза собачонки были полны немого ужаса.

Виканская собака свернула в проход между двумя шатрами и исчезла.

Крики и топот становились все громче. К Дюкру приближалось несколько человек, вооруженных камнями и… зонтиками. Все были одеты так, словно собрались на аудиенцию к императрице. Впечатление портили лишь их потные, багровые от ярости лица.

— Эй ты, старый пень! — крикнул один из догоняющих. — Тут не пробегал бешеный пес?

— Я видел пастушью собаку, — невозмутимо ответил историк. — Бешеная она или нет, судить не берусь.

— Но ты должен был видеть, что эта презренная тварь несла в зубах маленькую собачку. Это очень редкая порода — «хенгесская чернявка».

— Я бы назвал эту породу «хенгесской слюнявкой», поскольку милый песик был весь обслюнявлен.

Аристократы остановились, злобно глядя на Дюкра.

— Неудачное время для шуток, старик, — прорычал один из них.

Человек этот был значительно моложе остальных. Золотистая кожа и большие глаза выдавали в нем уроженца Квон Тали.

«Дуэлянт, наверное», — подумал Дюкр глядя на его поджарую фигуру.

Словно в подтверждение своей мысли он заметил на поясе аристократа дуэльную рапиру, поблескивающую чашечкой эфеса. Забияка, это понятно. Но в облике и манере держаться было что-то еще.

«Этому человеку нравится убивать».

Аристократ подошел к историку и смерил его взглядом.

— Проси прощения, оборванец, если не хочешь валяться здесь бездыханным.

Сзади к ним приближался всадник. Глаза аристократа беспокойно забегали. Капрал Лист остановил лошадь и, не обращая внимания на кучку знати, обратился к Дюкру:

— Извините меня, господин историк. Задержался в кузнице. А где ваша лошадь?

— Отпустил ее побегать в табуне. Она давно заслужила отдых.

Лист хорошо изучил присущую офицерам манеру держаться и, когда надо, вел себя отнюдь не как скромный капрал. Равнодушно скользнув глазами по собравшимся, он сказал:

— Если мы опоздаем, Кольтен потребует объяснений.

— Полагаю, мы с вами все решили? — церемонно произнес Дюкр, обращаясь к аристократу.

— До поры до времени, — процедил тот.

Дюкр молча повернулся и пошел рядом с лошадью капрала. Через некоторое время Лист наклонился к нему и сказал:

— Алар был готов вас растерзать. За что?

— За мой язык, — усмехнулся историк. — Так ты его знаешь?

— Его многие знают. Пуллик Алар — личность известная.

— Тем хуже для него.

Капрал тоже усмехнулся.

Там, где шатры расступались, образовывая подобие площади, совершалась порка. Роль экзекутора взял на себя хорошо знакомый Дюкру и Листу коренастый плотный человечек. Он стоял, зажав в потной ладони кожаную плетку. Жертвой был слуга. Еще трое слуг стояли поодаль, стыдливо отводя глаза. Несколько аристократов окружили громко всхлипывающую женщину и пытались ее утешить.

Парчовый плащ Ленестра давно утратил прежнее великолепие. Одеяние никак не вязалось с раскрасневшимся от ярости лицом аристократа. Видом своим он сейчас больше напоминал обезьяну из ярмарочного балагана.

— Знать довольна, что ей вернули слуг, — сказал Лист.

— Думаю, эта порка напрямую связана с похищенной собачонкой, — ответил историк. — Правда, пока мы здесь, он не решится пороть слугу.

Капрал насмешливо сощурился.

— Мы уйдем, и он продолжит.

Дюкр ничего не сказал.

— Ну зачем красть плюгавую собачонку? — недоумевал Лист.

— А ты не догадываешься зачем? У нас теперь есть вода, но не хватает пищи. Просто тот виканский пес оказался сообразительнее людей. А слугу должны высечь за то, что не уберег сокровище.

Ленестр шумно дышал. Рукоятка плетки взмокла от его пота. Не обращая внимания на взбесившегося аристократа, Дюкр подошел к слуге. Тот был немолод. Он стоял на коленях и локтях, закрывая ладонями голову. Руки, плечи, шею и костлявую спину покрывали красные полосы. Между ними белели следы давних шрамов. Невдалеке от слуги в пыли валялся разорванный ошейник с поводком. Ошейник был украшен драгоценными камнями.

— Вас сюда не звали, историк, — буркнул Ленестр.

— На берегах Секалы эти слуги помогали нам обороняться от тифанцев, — сказал Дюкр. — Вы, Ленестр, и ваши высокородные друзья обязаны им жизнью.

— Кольтен похитил у нас слуг! — взвился аристократ. — Собрание знати заклеймило его и потребовало вернуть похищенное! Мы издали постановление с требованием заплатить нам компенсацию!

— А мы мочились на ваше постановление, — не выдержал Лист.

Ленестр подскочил к лошади капрала и взмахнул плеткой.

— Должен вас предупредить! — Дюкр встал между взбешенным аристократом и конским боком. — Нападение на солдата Седьмой армии или причинение вреда его боевому коню карается повешением.

У Ленестра ходили желваки. Поднятая рука тряслась, и вместе с ней тряслась мокрая плетка.

Симпатии остальных аристократов явно были на стороне Ленестра, однако Дюкр знал: дальше словесных угроз не пойдет. При всей своей чванливости и вздорности эти люди дорожили собственными шкурами.

— Капрал, мы отвезем пострадавшего к армейским лекарям, — нарочито громко объявил Дюкр.

— Да, господин историк, — ответил Лист, соскакивая на землю.

К этому времени избитый слуга потерял сознание. Усадить его на лошадь было невозможно, и потому его положили поперек седла.

— После лечения он должен вернуться ко мне, — потребовал Ленестр.

— Чтобы вы снова упражнялись на нем плеткой? Больше он к вам не вернется.

— Это противоречит малазанским законам, и вы ответите за самоуправство, — пронзительно завопил аристократ. — Вы заплатите мне за ущерб, и с процентами!

Терпение Дюкра лопнуло. Подойдя к Ленестру вплотную, он схватил аристократа за воротник плаща и что есть силы встряхнул. Плетка выпала из разжавшихся пальцев. Глаза Ленестра широко раскрылись.

«Совсем как у той собачонки!»

— Может, вы думаете, что я буду долго и подробно втолковывать вам, в каком положении мы все находимся? Ошибаетесь, я не стану тратить время. Хотите знать, кто вы на самом деле, Ленестр? Безмозглый воришка! Если вы еще хоть раз окажетесь на моем пути, я заставлю вас жрать свинячье дерьмо и просить добавки.

Он с силой отшвырнул Ленестра от себя. Аристократ повалился на землю. Дюкр без малейшего сочувствия смотрел на распластанное в пыли жирное тело.

— С ним обморок, — сказал Лист.

— Жаль, что только обморок, — огрызнулся Дюкр. «Что, мальчик? Не ждал такого от старика?»

— Неужели в этом была надобность? — послышался плаксивый голос Нефария.

Он опасливо приблизился к историку.

— Если общей жалобы, поданной нами от имени Собрания знати, недостаточно, каждый из нас может представить персональный список претензий к незаконным действиям Кольтена. И ваш поступок мы тоже отразим в соответствующем послании. Как вам не стыдно, господин имперский историк?

— Возможно, вам будет интересно узнать кое-какие подробности из жизни господина Дюкра, — сказал Лист. — Образование он получил уже в зрелом возрасте. А до этого он был доблестным и храбрым воином. Его имя значится на Колонне славы Первой армии в Анте. Если бы не отвратительное поведение вашего дружка, господин Дюкр не показал бы, что он еще не забыл солдатскую выучку. К счастью для Ленестра, он схватил его обеими руками, что говорит о поразительной выдержке господина Дюкра. Если бы он вытащил свой старый меч, эта жаба валялась бы сейчас с проткнутым сердцем.

Нефарий моргал, сбрасывая с ресниц крупные капли пота. Дюкр выразительно поглядел на Листа. Капрал ему подмигнул.

— Идемте, господин историк. Нас и так уже заждались. Оставшиеся еще долго не решались раскрыть рот. Лист шагал рядом с историком, ведя лошадь под уздцы.

— Поразительно: знать ведет себя так, будто мы непременно доберемся живыми до Арена, — сказал он.

— А у тебя, капрал, уже нет такой уверенности?

— Не видать нам Арена, господин историк. А эти глупцы строчат свои петиции и жалобы. И на кого? На тех, кто спасает их от смерти.

— Я не разделяю их бредовых занятий, но важно поддерживать в людях хотя бы видимость порядка. Не только в аристократах. В каждом из нас.

— Только что вы говорили другое.

— Меня вынудили, — вздохнул историк.

Лагерь знати кончился. За ним простиралось обширное пространство, запруженное повозками с ранеными. Почти отовсюду слышались стоны. Дюкру стало не по себе. Здесь упрямое цепляние за жизнь неожиданно сменялось покорностью судьбе. И тогда стоны затихали. Смерть шла за ними по пятам, и здесь ее присутствие ощущалось гораздо отчетливее, чем даже на полях битвы. Дюкру вдруг показалось, что с него содрали кожу, обнажив «струны души». Историк невесело усмехнулся, вспомнив, как раньше ему нравился этот красивый поэтический образ.

«Жрецы могли бы только мечтать о таком благоговейном понимании и приятии, как здесь, под жгучим равнинным солнцем. Вместо ароматных курений — вонь гниющих ран, запах мочи, кала, давно не мытых тел. Но зато есть понимание. Говорят, страх смерти — это страх перед богами. Только вряд ли умирающие боятся богов. Боги не стоят у их изголовий и не нашептывают слов утешения. Они наблюдают издали. Смотрят и ждут».

— Если бы не этот избитый, можно было бы сделать крюк, — сказал Лист.

— Нет, капрал. Я бы и без него все равно пошел бы через лагерь раненых.

— Мне хватило недавнего урока, — сдавленным голосом признался Лист.

— Наверное, мы с тобой по-разному усвоили этот урок.

— Неужели лагерь раненых вас вдохновляет?

— Укрепляет, капрал, хотя и весьма отстраненным образом. Здесь забываешь об играх Властителей. Человеческая природа предстает без прикрас. Что ты видишь вокруг? Упрямое цепляние за жизнь. Тут не остается ни прекраснодушных бредней, ни обмана, ни собственной значимости. И ложное смирение тоже уходит. Каждый ведет свое сражение, и в то же время мы едины, капрал. Здесь понимаешь, насколько близка земля, в которую может улечься каждый из нас. Вот главный урок. Я не перестаю удивляться: как это высокородное охвостье каждый день видит повозки, слышит стоны раненых и до сих пор ничего не понимает?

— Раненые цепляются за жизнь. Знать цепляется за свой мирок. Утащенная собачонка печалит их сильнее, чем смерть сотни этих несчастных.

— Похоже, ты прав, капрал.

Разыскав лекаря, они передали ему избитого слугу и отправились дальше.

Когда Дюкр и Лист добрались до командного лагеря Седьмой армии, солнце почти касалось горизонта. В пространстве между ровными рядами шатров вился дымок от костров, где жгли сухой навоз. Два взвода пехотинцев затеяли игру в мяч. Мячом им служил шлем, обтянутый кожей. Вокруг собрались зрители, подбадривающие игроков. Оттуда то и дело доносились взрывы смеха.

Дюкру вспомнились слова, которые в свои солдатские годы он слышал от одного старого моряка: «Бывают времена, когда нужно просто улыбнуться и плюнуть Клобуку в лицо». Игроки в мяч как раз это и делали. Они смеялись над своей усталостью, над тяготами перехода. И над смертью тоже. Солдаты гоняли мяч, прекрасно сознавая, что издалека за ними наблюдают удивленные тифанцы.

До берегов Паты оставался один день пути, и предчувствие сражения ощущалось везде, даже в воздухе.

Перед входом в шатер Кольтена Дюкр немного задержался. На карауле стояла его недавняя спутница. Ее бледно-голубые глаза встретились с глазами историка. Дюкру почудилось, будто ему на грудь легла невидимая рука. Удивленный, он кое-как выдавил из себя улыбку.

Когда они вошли внутрь, Лист прошептал:

— Она вам нравится?

— Не говори глупостей, капрал, — огрызнулся Дюкр.

«Я, мальчик мой, не в таком возрасте, чтобы с кем-то обсуждать свои сердечные дела. И потом, она глядела на меня больше с жалостью, чем с желанием, что бы ни нашептывало мне сердце. И нечего забивать себе голову пустыми мечтаниями».

Мрачный Кольтен стоял посередине шатра, прислонившись к столбу. Балт и Лулль сидели на походных стульях, оба нахмуренные. Возле дальней стены, завернувшись в шкуру антилопы, стоял Сормо. Глаза колдуна скрывал сумрак. По всему чувствовалось, в шатре происходил довольно неприятный разговор.

Балт кашлянул.

— Сормо нам тут рассказывал про семкийского бога, — пояснил он вошедшим. — Духи сообщили — кто-то намял ему бока. И здорово. В ночь нападения в тех местах появился демон. Кто и откуда — попробуй разнюхай. Демон был очень осторожен. Измолотил семкийца и исчез. Сдается мне, историк, что у того «когтя» имелся спутник.

— Так это был имперский демон?

Балт пожал плечами, кивнув в сторону Сормо. Юный колдун, похожий на черного грифа, шевельнулся.

— Здесь у нас с Нилом мнения разошлись.

— Почему? — полюбопытствовал Дюкр. Сормо, как всегда, перед ответом помолчал.

— Когда той ночью Нил скрылся внутри себя… вернее, он решил, что это был его разум, давший ему защиту от магического нападения семкийца…

Чувствовалось, юному колдуну трудно подыскать точные слова.

— В Семиградии есть таноанские жрецы. Их еще называют странниками духа. Говорят, они способны проникать в некий потаенный мир. Это не магический Путь, а место, где души освобождаются от плоти. Похоже, Нил попал в тот мир и там с кем-то столкнулся. Сначала он решил, что встретил часть себя. Но, приглядевшись, Нил убедился: передним… чудовище.

— Какое чудовище? — насторожился Дюкр.

— Это был мальчишка возраста Нила, только с лицом демона. Нил считает: незнакомец имел какое-то отношение к демону, расправившемуся с семкийцем. Имперские демоны редко подчиняют себе людей.

— Тогда кто же его послал?

— Возможно, никто.

«Неудивительно, что у Кольтена все перья торчком». В шатре вновь стало тихо. Через несколько минут Балт громко вздохнул и вытянул свои жилистые кривые ноги.

— Камист Рело приготовил нам теплую встречу на западном берегу Паты. Обойти его гостеприимных мятежников мы не можем. Будем прорываться сквозь них.

— Пойдешь с моряками, — сказал историку Кольтен.

Дюкр вопросительно посмотрел на Лулля. Рыжебородый капитан широко улыбался.

— Вам отвели место среди лучших. Поздравляю.

— Клобук накрой вас вместе с поздравлениями! Я не выдержу и пяти минут сражения. После той ночной миссии у меня чуть сердце не лопнуло.

— Мы не пойдем впереди, — успокоил его Лулль. — Слишком мало нас осталось. Если все будет происходить, как надо, нам даже не придется обнажать мечи.

— Тогда другое дело, — сказал Дюкр и на одном дыхании выпалил Кольтену: — Аристократам напрасно вернули слуг. Это было ошибкой. Теперь знать считает, что больше вы такого не сделаете, и они могут измываться над слугами, как пожелают.

— Я видел их, когда мы дрались на берегах Секалы, — сказал Балт. — Выучки почти никакой, но оборону держали крепко.

— Дядя, у тебя сохранился их свиток с требованием компенсаций? — спросил Кольтен.

— Хотел уже выкинуть.

— Там, кажется, было расписано, какой слуга сколько стоит.

Балт кивнул.

— Тогда забери от них слуг и заплати полностью. Золотыми джакатами.

— Хорошо. Представляю, как золото оттянет им карманы.

— Лучше им, чем нам.

— Но ведь это деньги солдатского жалованья! — встрепенулся Лулль.

— Империя всегда платит свои долги, — рявкнул Кольтен.

И вновь стало тихо. Историку вдруг подумалось, что истинный смысл этих слов касается не только удовлетворения требований горстки спесивых аристократов. Истинный смысл гораздо шире, и грядущие события это подтвердят. Чутье подсказывало Дюкру, что в своих ощущениях он не одинок.

Казалось, плащовки вьются вокруг самой луны, освещавшей равнину. Дюкр сидел возле дотлевающих углей костра. Возбуждение согнало историка с подстилки. Его удивило, что лагерь спал. Даже животные затихли.

Над костром сновали ризанские ящерицы, ловя плащовок. В воздухе стоял непрекращающийся хруст их трапезы.

К костру кто-то подошел и молча опустился на корточки. Кольтен!

Дюкр ждал, что полководец заговорит, но тот молчал.

— Главнокомандующему не помешало бы отдохнуть перед сражением, — сказал наконец Дюкр.

— А историку?

— Я почти не сплю.

— Жизнь повернулась спиной к нашим нуждам, — сказал виканский полководец.

— Так было всегда.

— Да ты шутишь, как виканец!

— Учусь у Балта. У него потрясающее отсутствие чувства юмора.

— Это все знают.

И снова тишина, шелест крыльев виканских ящериц и их нескончаемый пир. Дюкр не решался о чем-либо расспрашивать Кольтена. По сути, он его совсем не знал. Если полководца и одолевали сомнения, он бы ни за что их не показал перед историком. Командиру нельзя приоткрывать свои слабые стороны. Но с Кольтеном все было еще сложнее; его скрытность обусловливалась не только положением главнокомандующего. Даже Балт как-то признался, что племянник гораздо скрытней, чем принято у виканцев.

Кольтен никогда не выступал перед войсками. Нет, он не таился от солдат, но и не делал себя центром внимания, чем грешили многие его командиры. И тем не менее солдатские сердца безраздельно принадлежали ему, словно были заполнены его незримым присутствием.

«Что будет, когда однажды эта вера поколеблется? Вдруг нас от этого отделяют считанные часы?»

— Противник выслеживает наших дозорных, — нарушил молчание Кольтен. — Нам не узнать, какие «подарки» приготовлены для нас в долине.

— А как союзники Сормо?

— У духов тоже жаркое время.

«Неужели семкийский бог так и не повергнут?»

— Канельды, дебралийцы, тифанцы, семкийцы, тепасийцы, халафанцы, убарийцы, хиссарцы, сиалкийцы и гуранцы.

«Он назвал четыре племени и шесть легионов из городов. Неужели я слышу его сомнения?»

Виканский полководец плюнул на угли.

— Армия, что ждет нас, — одна из двух, удерживающих южный край.

«Откуда он узнал об этом?»

— Неужели Шаик покинула Рараку?

— Нет. И это ее ошибка.

— А кто удерживает ее тылы? Или на севере мятеж подавлен?

— Подавлен? Нет, историк. Он там вовсю цветет. А что до Шаик… — Кольтен поправил свой плащ из перьев. — Возможно, она сумела увидеть будущее и узнала, что вихрь Дриджны захлебнется. Сейчас адъюнктесса императрицы собирает легионы. Гавань Анты запружена кораблями. Вскоре все поймут: успехи мятежников были недолговечны. Они пролили немало крови, но лишь из-за слабости, проявленной империей. Шаик должна это знать. Она потревожила дракона. Дракон летит неслышно, но когда его ярость обрушится на Семиградие, от нее не спрячешься нигде.

— А Вторая армия… она далеко от нас?

Кольтен встал.

— Я намерен опередить их и подойти к Ватару на два дня раньше.

«Должно быть, Кольтен узнал, что вместе с Убаридом пали Девраль и Асмар. Ватар — третья и последняя река на нашем пути. Если мы перейдем через нее, откроется прямая дорога на Арен… по крайне враждебным землям».

— До реки Ватар еще не один месяц пути. Что нас ждет завтра?

Кольтен подмигнул ему.

— Завтра мы, само собой, разобьем армию Камиста Рело. Чтобы достигать успеха, нужно смотреть далеко вперед. Уж ты-то должен это понимать.

Кольтен ушел.

Дюкр смотрел на угли, ощущая во рту кислый привкус.

«Это вкус страха, старик. На тебе нет непробиваемых доспехов Кольтена. Ты не способен видеть дальше чем на несколько часов. Ты ждешь рассвета и веришь, что наступает твой последний день. Конечно, ты непременно должен увидеть это своими глазами. А Кольтен ожидает невозможного; ждет, что и мы проникнемся его непоколебимой уверенностью. Его… безумием».

На его сапог опустилась ризанская ящерица. Она сложила тонкие крылышки, не переставая пережевывать еще живую плащовку. Дюкра поразило, что плащовка сражалась за жизнь до последнего. Историк дождался, пока ящерица насытится, потом согнал ее.

В виканском лагере тоже не спали. Дюкр направился туда… При свете чадящих факелов воины из клана Глупого пса готовили амуницию. Подойдя ближе, он увидел новенькие доспехи из вываренной кожи, окрашенные в неяркие зеленые и красные Цвета. Он стал припоминать, видел ли прежде такое одеяние у виканцев. Похоже, что нет. По коже доспехов цепочками тянулись выжженные виканские письмена. Присмотревшись, Дюкр понял: доспехи вовсе не были новыми. Просто их еще ни разу не надевали.

Молодой розовощекий виканец сосредоточенно натирал жиром конский налобник.

— Увесистые доспехи, — заметил Дюкр. — И всаднику, и коню будет в них тяжело.

Воин молча кивнул, не отрываясь от дела.

— Вы становитесь тяжелой кавалерией.

Парень снова лишь пожал плечами.

К ним подошел старый солдат.

— Эти доспехи готовились еще для нашего восстания против малазанцев. Потом мы заключили мир с императором, и они не понадобились.

— И с тех пор вы так и возите их с собой?

— Да, историк.

— Что ж вы не надели их, когда бились на берегах Секалы?

— Нужды не было.

— А теперь?

Улыбаясь, солдат взял в руки подлатанный металлический шлем.

— Мятежники Рело еще не видели тяжелой кавалерии. Пусть посмотрят.

«Глупцы! Напяленные тяжелые доспехи не сделают вас тяжелой кавалерией. А вы упражнялись в них? Сумеете двигаться ровной цепью на полном скаку? А стремительно развернуться? Вы же еще не знаете, долго ли выдержат дополнительный груз ваши лошади».

— Вижу, вы волнуетесь, — сказал он виканцу.

Тот понял его недоверчивость и заулыбался еще шире.

Молодой солдат закончил возиться с налобником и стал надевать оружейный пояс. Потом вынул меч. Длинное лезвие было вороненым, с закругленным тупым концом.

«Оружие явно не для твоих рук, парень. Один взмах, и оно выбросит тебя из седла».

— Поупражняйся, Темул, пока есть время, — сказал ветеран по-малазански и усмехнулся.

Темул немедленно принялся вытанцовывать с мечом, делая выпады в разные стороны.

— Ты и на поле боя будешь сражаться пешим? — спросил его историк.

— А по-моему, старик, тебе самое время завалиться спать, — не слишком дружелюбно ответил парень.

«Все ясно, мальчик. Я тебе мешаю. Моли богов, чтобы завтра ты так же лихо косил мятежников».

Дюкр зашагал прочь. Он всегда ненавидел эти часы перед сражением. Подготовка, которую многие солдаты возводили в ритуал, его не успокаивала. Проверка оружия и амуниции занимала у опытного солдата от силы четверть часа. Чтобы занять себя, солдаты повторяли ее снова и снова. Правильнее сказать, они занимали руки, медленно освобождая разум от всего постороннего. Мир становился ярче, краски — насыщеннее. А потом просыпалась жажда вражеской крови, завладевая душой и телом.

«Одни воины готовятся выжить в грядущем бою, другие — умереть. Но пока судьба не раскрыла своих карт, этого не узнать. Быть может, Темул сейчас танцует с мечом в последний раз. Когда они помчатся на врага, этот розовощекий воин даже не успеет выхватить его из ножен».

Небо на востоке посветлело, а прохладный ветер потеплел. Небосвод был на удивление чистым — ни облачка. Стая птиц летела к северу. Из-за большой высоты казалось, что они медленно плывут.

«Маги пустыни всегда внимательно следят за узорами птичьих стай и по ним предсказывают события. Может, и эти серые пятнышки что-то знаменуют, только мне не дано понимать язык их движения».

Оставив позади виканский лагерь, Дюкр вступил в расположение отрядов Седьмой армии. Язык расстановки шатров был ему хорошо знаком, и по их положению он сразу видел, кто где разместился. Пехота — ядро всей армии — распределялась по полкам. Каждый полк состоял из когорт, а те — из взводов. Пехотинцы шли в бой, вооруженные бронзовыми щитами в человеческий рост, копьями и короткими мечами. Солдаты надевали бронзовые кольчуги, кольчужные наколенники и перчатки. Их бронзовые шлемы для прочности окаймлялись железными полосами. Кольчужные воротники защищали им шеи и плечи. Помимо солдат к пехоте были приданы военные моряки и саперы, а также тяжелая пехота и войска атаки — давнишнее изобретение императора, не прижившееся в других армиях. Эти были вооружены арбалетами и двумя мечами: коротким и длинным. Под серыми кожаными доспехами тускло поблескивали вороненые кольчуги. Каждый третий солдат нес массивный круглый щит из толстого мягкого дерева. За час до начала сражения такие щиты вымачивали в воде. Щиты бросали буквально в первые же минуты боя. Они были густо усеяны стрелами и обломками копий. Эта особая тактика Седьмой армии оказалась успешной в сражении с семкийцами и их хаотичными способами ближнего боя. Моряки называли ее «выдергиванием зубов».

Лагерь саперов всегда стоял особняком от всех остальных. Вполне понятная предосторожность — ведь у них хранились «хморантские гостинцы». Дюкр не знал, где именно расположились на ночлег саперы, но не сомневался, что легко разыщет их стоянку по внешнему виду. Шатры они ставили почти как кочевники, не выравнивая в линию и не делая одинаковых промежутков. Дополнительными ориентирами к нахождению лагеря саперов служили отвратные запахи и тучи комаров. Под стать лагерю были и солдаты. Некоторые тряслись, будто листики на осине; руки почти у всех покрывали черные пятна ожогов. И конечно, безумный блеск в глазах, по которому сразу отличали саперов.

На границе лагеря моряков Дюкр увидел капрала Листа и капитана Лулля. Рядом находились шатры хиссарских гвардейцев, не изменивших империи. Хиссарцы молча и сосредоточенно осматривали свои кривые сабли и круглые щиты. Кольтен безраздельно доверял им, и уроженцы Семиградия ни разу не обманули его доверия. Они сражались фанатично и яростно, будто над ними довлел позор, который они могли смыть, лишь безжалостно убивая своих вероломных соплеменников.

Завидев историка, капитан Лулль улыбнулся.

— Вы еще не раздобыли кусок тряпки для лица? Мы сегодня вдоволь наедимся пыли.

— Мы будем находиться в заднем конце клина, — сообщил Лист, явно раздосадованный этим обстоятельством.

— Я лучше предпочту глотать пыль, чем куски железа, — сказал Дюкр. — Кстати, Лулль, вам известно, в каком порядке мы выступаем?

— Для вас — капитан Лулль.

— Когда вы перестанете называть меня «стариком», я буду исправно добавлять к вашему имени и звание.

— Вы никак разучились понимать шутки, Дюкр? — расхохотался Лулль. — Да называйте меня как душе угодно. Хоть свиноголовым идиотом, если вам нравится.

— Я запомню.

Лулль оглядел его и нахмурился.

— Опять не спали?

Он повернулся к Листу.

— Если этот старый пень начнет клевать носом, разрешаю тебе хорошенько въехать ему по его измятому шлему.

— Если я сам не засну. Я достаточно намаялся за ночь.

— А парень становится настоящим солдатом, — подмигивая Дюкру, сказал Лулль.

— Скоро проверим.

Солнечные лучи разлились по горизонту. Над горбатыми холмами, что тянулись с северной стороны, порхали бледнокрылые птицы. Ноги историка были мокрыми от росы: утренняя влага проникла сквозь дыры его сношенных сапог. Крошечные росинки тончайшими нитями протянулись над выцветшей кожей. Зрелище потрясло его своей непритязательной красотой.

«Тончайшие нити… хитроумные ловушки. Если бы я спал, пауки за ночь сплели бы паутину и не остались голодными».

— Чувствую, ваши мысли поглощены сражением, — сказал Лулль. — Лучше о нем не думать.

Дюкр виновато улыбнулся и поднял голову к небу.

— В каком порядке мы выступаем?

— Первыми пойдут моряки Седьмой армии. Их с флангов будут прикрывать всадники из клана Вороны. За ними двинется клан Глупого пса — наша нынешняя тяжелая кавалерия. После них — раненые, охраняемые со всех сторон пехотинцами Седьмой. За ними в хвосте хиссарские гвардейцы и наши кавалеристы.

Дюкр не сразу понял смысл сказанного, а когда понял, недоуменно заморгал, уставившись на капитана. Лулль кивнул.

— Да, старик. Беженцы и скот вслед за нами не пойдут. Их переправа будет несколько южнее нашей. Там широкие отмели… по крайней мере, на картах они есть. Охранять переправу приказано клану Горностая. Охрана будет надежной — после Секалы они совсем озверели. Вы не поверите — они затачивали себе зубы!

— Значит, в этот раз идем в битву налегке, — подытожил историк.

— Почти. Вы забыли про раненых.

Из лагеря пехотинцев к ним подошли Сульмар и Кеннед. Сульмар был чем-то сильно раздражен. Кеннед насмешливо улыбался, втайне потешаясь над ним.

— Кишки им всем повырывать и кровь выпустить! — прошипел Сульмар, топорща засаленные усы. — Эти проклятые саперы вместе со своим капитанишкой досвоевольничались!

Поймав вопросительный взгляд Дюкра, Кеннед покачал головой.

— Кольтен даже побелел, когда узнал об этом.

— О чем, Клобук вас накрой?

— Сегодня ночью саперы сбежали! — прорычал Сульмар. — Чтоб Клобук сгноил этих трусов! Пусть Полиэль одарит их чумой и поцелует, щедро смазав свои губки другой заразой. Пусть Фандри сожрет их капитана…

Кеннед закатил глаза.

— Какие слова я слышу! Что бы о тебе подумали твои друзья из Собрания знати, услышь они этот мутный поток брани?

— Отправляйся под землю, в объятия Верны, и спи там с нею! Я прежде всего солдат и ненавижу трусов. Я знаю: дезертирство заразительно.

Израненными пальцами Лулль расправил свою рыжую бороду.

— Нечего обвинять саперов в дезертирстве. Они не убежали, а отправились выполнять задание. Может, они должны были растрезвонить на каждом углу, куда и зачем идут? Понимаю: трудно управлять этой немытой, нечесаной и разношерстной оравой, когда даже их командир не показывается. Но вряд ли Кольтен повторит ошибку.

— У него просто не будет возможности, — пробормотал Сульмар. — К вечеру по нам уже будут ползать черви. Запомни мои слова: они сегодня славно попируют.

— Мне жаль твоих солдат, Сульмар, — уже без всяких шуток сказал Кеннед. — С таким настроением можно хоть сейчас помирать.

— Жалость отдай победителям. Над равниной грустно запел рожок.

— Вот и конец нашим ожиданиям, — с видимым облегчением проговорил Кеннед. — Когда будете падать, оставьте мне клочок незагаженной травы.

Дюкр глядел вслед удаляющимся капитанам. Кеннед произнес старинное солдатское напутствие, которого историк не слышал очень давно.

— Удивляетесь, откуда Кеннед это знает? — спросил Лулль, угадав его мысли. — Его отец служил у Дассема Ультора. Во всяком случае, так говорят. Имена можно вычеркнуть из истории. Но сколько ни перекраивай прошлое, оно все равно покажет свое истинное лицо. Что вы на это скажете, старик?

Дюкру расхотелось говорить.

— Пойду-ка и я проверю амуницию, — сказал он, оставляя Лулля одного.

Окончательное построение удалось завершить лишь к полудню. Стратегия Кольтена перепугала беженцев. Посчитав, что их бросили на произвол судьбы, они едва не подняли бунт. Воздух сотрясался от нелепейших слухов и домыслов. Но Кольтен недаром поручил охрану клану Горностая. Всадники с лицами, прошитыми разноцветными нитями, черными узорами татуировки и заостренными зубами устрашали одним своим видом. Еще более устрашали их манера держаться и насмешки над теми, кого они поклялись защищать. Кровожадный вид воинов намекал на обратное. Собрание знати тут же принялось строчить новые претензии на «оскорбительное обращение» и требовать, чтобы свитки с их жалобами немедленно доставили Кольтену. О том, как виканцы из клана Горностая воспринимали их требования, лучше умолчать. Но порядок в стане беженцев был восстановлен.

Когда основные силы армии построились, Кольтен приказал начать переправу.

День выдался испепеляющее жарким. Сапоги солдат, конские копыта и колеса повозок очень быстро измолотили и подмяли окрестную траву, оставляя за собой облака сизой пыли. Предсказание Лулля начинало сбываться. Тряпка на лице спасала лишь частично. Саднящее горло вновь требовало воды, и Дюкр, отвернув защитную повязку, поднес к губам мятую фляжку.

Слева от историка шел капрал Лист. Его лицо, как и все остальные лица, больше напоминало белую маску. Из-под шлема, сдвинутого на лоб, текли серые струйки пота. Справа шла спутница Дюкра по ночной миссии. Он так и не спросил ее имени, мысленно прозвав эту женщину Безымянной морячкой. Историком завладевал страх. Страх расползался по всему телу, словно заразная болезнь, и имя ему было… знание.

«Я боюсь называть имена. Имена и лица — словно переплетенные змеи; они кусают больнее всего. Я больше ни за что не вернусь к "Списку павших". Теперь я очень хорошо понимаю: безымянный солдат — это подарок. Если у убитого солдата есть имя, оно требует ответа от живых. Возмездия, которое не всегда осуществимо. Имена не дают никакого утешения, ибо не на все вопросы можно ответить. Почему мы не замечаем живых, но так почитаем мертвых? Почему так цепляемся за утраченное, а на то, что рядом, не обращаем внимания? Я не буду называть имена павших. Они стояли рядом с нами и будут стоять, пока мы живы. Пусть не говорят, что я был среди павших, дабы не упрекать в этом живых».

Река Пата протекала по обширной пойме. Вероятно, когда-то здесь было озеро. Когда передовые отряды достигли восточного края и начали спускаться к реке, Дюкру открылась вся панорама будущего поля битвы.

Камист Рело со своей армией уже ждал их на другом берегу. Солнце играло на щитах его солдат, на их оружии и доспехах. Над головами высился лес знамен и стягов. Казалось, что неприятельская армия плывет в дрожащем от жары воздухе. Численность ее была внушительной.

В шестистах шагах от Дюкра тянулась узкая полоса реки с валунами и колючими кустарниками по берегам. К месту переправы подходила дорога. На другом берегу она сворачивала на запад, где был такой же пологий склон. Однако солдаты армии Рело успели изменить его до неузнаваемости. Теперь там виднелся крутой уступ. Обойти его было невозможно. К югу и северу от этого места пусть преграждали естественные каменистые холмы и известковые горы. Камист Рело безошибочно выбрал место сражения, расположив на вершине насыпного холма свои отборные части.

— Клобук его накрой! — выдохнул Лист. — Этот мерзавец восстановил Гелорский утес! Вы посмотрите вон туда. Видите столб дыма? Это Мельм. Там у нас был гарнизон.

Дюкр прищурился. На юго-востоке возвышалась небольшая крепость.

— Чья эта крепость? — спросил он капрала.

— Это не крепость, а монастырь. Он обозначен всего на одной карте.

— Не знаешь, какому божеству он посвящен?

Лист неопределенно пожал плечами.

— Кому-то из Семи божеств.

— Если там еще остались монахи, им сегодня будет на что взглянуть.

Внизу, а также к северу и югу от поймы Камист Рело сосредоточил свои остальные войска. На южном фланге Дюкр заметил знамена Сиалка, Халафана, а также несколько грубо сшитых знамен дебралийцев и тифанцев. Солдаты из Убарида занимали северный фланг. И фланги, и войска, что находились на самом берегу Паты, все значительно превосходили своей численностью армию Кольтена. Посчитав, что противник уже достаточно близок, воинство Дриджны встретило малазанцев нарастающим гулом голосов, бряцанием оружия и звоном щитов.

Моряки подходили к переправе в полном молчании, презрев это неистовство звуков. Никто в Седьмой армии не дрогнул и не замедлил шаг.

«Боги милосердные, что же будет дальше?»

Река Пата вполне могла бы сойти за ручей с мутной теплой водой. Ее ширина не достигала и десяти шагов. Каменистое дно обильно покрывали водоросли. Прибрежные валуны побелели от многочисленных слоев высохшего птичьего помета. Над ними вились тучи мошкары. Жалкая прохлада, испытанная Дюкром при переходе, исчезла, едва он ступил на другой берег. Пойменное пекло тут же накрыло его своим прозрачным плащом.

Историка одолевал пот. Спина под кольчугой давно взмокла. Грязные струйки текли внутрь кольчужных перчаток, делая липкими его ладони. Дюкр подтянул крепление щита. Правую руку он постоянно держал на рукоятке своего короткого меча. Он старался больше не прикладываться к фляжке, хотя рот и горло отчаянно требовали хотя бы пары глотков воды. Он задыхался от смрада, оставляемого солдатами, которые двигались впереди, — смеси выделений человеческого тела и страха.

Идущие впереди напомнили ему еще одно давнишнее ощущение, знакомое по своей солдатской молодости. В безостановочном движении вперед таилась какая-то печаль. Не предчувствие поражения, не подавленность, а грусть.

«Мы маршируем рядом со смертью, и, пока еще наше оружие покоится в ножнах, пока кровь не окропила землю и крики не заполнили воздух, мы остро сознаем бессмысленность грядущей битвы. Не будь на нас доспехов, мы бы, наверное, плакали. Чем еще ответить на предчувствие неминуемых потерь, где счет пойдет на десятки и сотни?»

— Сегодня наши мечи покроются зазубринами, — сухим, срывающимся голосом произнес капрал Лист. — Как по-вашему, что хуже для сражения: пыль или грязь?

Дюкр усмехнулся неожиданному вопросу.

— Пыль слепит и забивает глотку, а от грязи мир в твоих глазах делается скользким и ненадежным.

«Скоро здесь будет предостаточно скользкой грязи, когда кровь, желчь и моча обильно пропитают землю».

— Все по-своему плохо, парень. Это твое первое сражение?

— Да. Поскольку я находился при вас, меня не пускали в гущу событий.

— Никак ты сожалеешь, что мое общество уберегло тебя?

Капрал не ответил, однако Дюкр и так понял его мысли.

Сверстники Листа успели пройти боевое крещение и пролить первую кровь. Они перешли черту, пугающую и вместе с тем манящую. Воображение рисовало Листу ложные картины, поколебать которые мог только собственный опыт.

И все же историк сейчас предпочел бы наблюдать за готовым вот-вот начаться сражением издали. Шагая вместе с войсками, он не видел ничего, кроме солдатских спин.

«Клобук накрой этого Кольтена! Зачем он загнал меня к морякам? Неужели упрямый виканец не понимал, что я буду здесь тыкаться, как слепой щенок?»

Они находились всего в сотне шагов от дороги, ведущей на вершину насыпного холма. Убедившись, что строй войск не нарушен, всадники устремились к вражеским флангам. Яростные крики и бряцание оружием возвещали о скором кровопролитии.

«Сейчас по нам ударят с трех сторон. Замысел понятен: отрезать нас от пехотинцев Седьмой армии, пока те защищают раненых. Змее отсекут голову».

По обеим сторонам от Дюкра воины из клана Вороны готовили луки и копья, постоянно наблюдая за вражескими позициями. Заиграл рожок — приказ готовить щиты и смыкать передние ряды, пока центр и арьергард подтягиваются к подъему. На вершине насыпного холма замерли лучники Камиста Рело.

Над холмом висел тяжелый, жаркий воздух. Ветер полностью стих.

Наверное, только изумление дерзостью Кольтена удерживало вражеские фланги от начала атаки. Мятежники не верили своим глазам: Седьмая армия, достигнув подножия холма, сразу же стала подниматься наверх.

Песок проседал под ногами солдат (этого и следовало ожидать). Они проваливались по колено и скользили на камнях.

Продвижение чуть замедлилось. Вот тогда-то сверху и полетели стрелы.

Это был дождь стрел. Они свистели над головой историка, ударяясь о щиты, шлемы и кольчуги. Некоторые теряли силу и падали вниз. Иные пробивали доспехи. Послышались стоны первых раненых. Люди падали, вздымая в воздух мелкие камни. Но «черепаха» Седьмой армии безостановочно ползла вверх.

Стрела ударила в щит Дюкра. Рука историка вздрогнула, согнувшись в локте. Следом по бронзе щита чиркнули еще три стрелы, рикошетом полетевшие дальше.

Жаркий воздух становился все более смрадным. К запаху пота и мочи теперь добавился запах нарастающего гнева. Какой солдат смирится с невозможностью отразить атаку? Жалящие стрелы не пугали. Воины Кольтена желали лишь одного: любой иеной добраться до вершины, где их ждали улюлюкающие семкийские и гуранские пехотинцы. Дюкр понимал: моряки тоже вот-вот попадут в переплет. Первое столкновение будет подобно взрывной волне, и она унесет достаточно жизней.

Ближе к вершине подъем становился особенно крутым, а затем терял свою крутизну и превращался в обычную дорогу. По обе стороны стояли солдаты неизвестного Дюкру племени (наверное, канельды) с короткими роговыми луками.

«Как только мы схлестнемся с семкийско-гуранской пехотой, лучники начнут косить нас с обеих сторон. Известная тактика: продольный огонь».

Балт ехал на одном из флангов. Дюкр услышал отрывистые слова приказа, и сейчас же всадники резко развернули коней и понеслись на лучников. В них полетели стрелы. И все же внезапность маневра испугала канельдов. Они бросились врассыпную. Вниз покатились тела убитых и раненых. Противники пытались укрыться в придорожных канавах, но стрелы виканцев находили их и там. За считанные минуты с лучниками было покончено.

Теперь передовые всадники виканцев находились совсем рядом с кипящей от нетерпения линией семкийских и гуранских пехотинцев. Внезапная остановка заставила порывистых семкийцев броситься навстречу противнику. В воздухе замелькали метательные топоры. В ответ воины клана Вороны пустили стрелы.

Во вражеской цени возникло смятение, что сразу же заметили моряки и виканцы. Всадники понеслись вперед, стоя в стременах, дабы не стать жертвой приближающихся вражеских пехотинцев.

От ударов по щиту у Дюкра содрогались все кости. Клочок синего неба — единственное, что он сейчас видел. В воздухе пролетело древко копья, таща за собой шлем с остатками завязок и… куском бородатого лица. Затем пространство заволокло пылью, лишив историка даже такого обзора.

— Господин Дюкр! Поворачивайтесь!

Лист с силой дернул его щит.

— Поворачиваться? — сгоряча набросился на капрала Дюкр.

— Вы же хотите все увидеть.

Они переместились в предпоследнюю шеренгу клина. В десяти шагах от моряков замерли тяжеловооруженные всадники клана Глупого пса. Громадные мечи лежали поперек седел. За их спинами расстилалась пойма. Поскольку Дюкр находился сравнительно высоко, ему открывался вид на остальную часть сражения.

На юге сосредоточились тифанские лучники, поддерживаемые дебралийской кавалерией. По правую руку, поднимая тучи пыли, шли на свои позиции легионы халафанских пехотинцев. Вместе с ними двигался и полк тяжелой пехоты Сиалка. Дальше, к востоку, — снова пехота и кавалерия.

«Нас зажали между двумя челюстями; здесь одна, а к северу — вторая. Осталось лишь их хорошенько сомкнуть».

Дюкр взглянул на север. От пехоты Седьмой армии до уба-ридских легионов (он насчитал их три), а также тепасийских и сиалкских конников было меньше полусотни шагов. Среди неприятельских знамен мелькнули знакомые серо-черные цвета. Местная гвардия, выучкой которой занимались малазанские моряки.

«Какая ирония судьбы!» — подумалось Дюкру.

Клубы пыли на восточном краю поймы свидетельствовали об идущей там битве. Что ж, клан Горностая не остался без «своего» противника.

«Интересно, кому из частей Камиста Рело удалось обогнуть нас и ударить с тыла? Бойня скота и бойня беженцев. Держитесь, «горностаи»; мы сейчас ничем не можем вам помочь».

Шум ближнего сражения заставил Дюкра вновь повернуться к насыпному холму. Наверху отборные части Рело умело расплющивали малазанский клин.

«Говорят, у Фандри есть три боевые маски. К концу дня они будут и у нас. Ужас, ярость и боль. Нам не закрепиться наверху».

Челюсти сомкнулись. Защитное пространство вокруг повозок с ранеными неотвратимо уменьшалось. Издали оно напоминало червяка, извивающегося под натиском муравьев. Дюкр с ужасом ждал момента, когда двуногие муравьи вплотную облепят повозки.

На чем теперь держалось сопротивление Седьмой армии? Историк постоянно спрашивал себя, теребя воспаленный разум и не находя ответа. Но его глаза видели, как вражеские ряды вдруг отпрянули, словно челюсти раздавили ядовитую колючку и инстинктивно разжались. Наступило краткое затишье. На пыльной земле валялись распростертые тела погибших и умирающих. А потом Седьмая армия сделала невозможное: перешла в наступление. Пространство вокруг повозок начало раздуваться как бычий пузырь, образовав почти правильный овал.

Вражеские ряды дрогнули, смешались и начали таять.

«Остановитесь! — мысленно кричал им Дюкр. — Не увлекайтесь преследованием. Вас слишком мало, и враги опять прорвут вашу оборону!»

Овал растянулся, замер и затем стал равномерно сужаться. Точность движений была просто пугающей, как будто люди являлись частями идеально работающего механизма.

«Они наверняка это повторят или придумают врагам новую неожиданность».

Со стороны позиций клана Глупого пса появились Нил и Нетра. Они шли, ведя за собой виканскую лошадь. Голова животного была запрокинута, уши навострены. Рыжеватую гриву покрывал пот.

Затем юные колдуны встали по обе стороны от лошади. Нетра отпустила поводья, коснувшись руками лошадиного бока. Еще через мгновение Дюкр едва не зашатался от неожиданности. Малазанский клин устремился вверх, будто его тащили невидимые канаты.

— Оружие к бою! — зычно крикнул какой-то сержант.

«Уму непостижимо».

— Вот так, — металлическим, не своим голосом произнес Лист.

Времени ответить ему не было. Они оба понеслись на врага. Дюкр краешком глаза заметил, как один из солдат поскользнулся. Шлем сполз ему на глаза, мешая видеть. Над головой блеснул меч… Опять мимолетная сцена: чья-то рука дернула семкийского воина за косу, полоснув по горлу. С громким бульканьем из раны полилась кровь… Промелькнула женщина из отряда Лулля. Ее сапоги были забрызганы собственной мочой. И повсюду — «три маски Фандри» с мешаниной звуков. Предсмертных звуков, которые никогда не издаст глотка живого человека.

— Опасность справа!

Дюкр узнал голос: то была Безымянная морячка. Он успел повернуться и отразить удар копья. Лезвие короткого меча ударило по окованному латунью древку. Нападавшей была семкийская женщина. Она пригнулась, и второй удар пришелся ей прямо в лицо. Обливаясь кровью, она повалилась на песок. Умом Дюкр понимал: если бы он не опередил ее, семкийка убила бы его своим копьем, даже не поморщившись. Но его душа зашлась в отчаянном крике. Дюкр попятился назад и, наверное, тоже упал бы, не уткнись его спина в жесткий щит.

— Сегодня, старик, я устрою тебе веселый вечер! — пообещал ему знакомый голос.

Разум Дюкра встрепенулся, но не от порыва страсти; слова Безымянной морячки были соломинкой, за которую он схватился, чтобы не потонуть в этом море безумия. Шумно вздохнув, Дюкр выпрямился и двинулся вперед.

Удача опять изменила малазанцам. Тяжелая гуранская пехота теснила значительно поредевшие цени моряков вниз по склону. Клин вновь начало лихорадить. Семкийские воины яростно врезались в их ряды, прорываясь дальше. Казалось, еще немного, и Дюкру придется сойтись врукопашную с этими дикарями, чьи лица густо покрывал серый пепел.

Нет, поистине сегодня был день не только чудовищного кровопролития, но и непредсказуемых поворотов в ходе битвы. Впрочем, таких ли уж непредсказуемых? Моряки подчинялись строгой дисциплине, привыкли действовать сообща и не шли ни в какое сравнение с необузданными семкийцами, которых больше заботили личные победы. Опасность заставляла их думать исключительно о собственной шкуре.

Три раза торопливо протрубил рожок — приказ рассредоточиться. Дюкр стал озираться по сторонам. Листа нигде не было. Тогда он, спотыкаясь, подбежал к Безымянной морячке.

— Никак проиграли четыре рожка? Так что же, отходим?

— Или ты оглох, старик? — усмехнулась она. — Только три. Рассредоточиваемся!

Женщина бросилась выполнять приказ. Недоумевающий Дюкр поспешил следом. Склон сделался скользким от крови и блевотины. Пробежав еще немного, Дюкр и Безымянная морячка спрыгнули в узкую канаву. Здесь крови было уже по колено.

Гуранская пехота почуяла ловушку. Раздумывать, почему невозможное стало вдруг возможным, у них уже не было времени. Они сбились в кучу на подступах к вершине. Вскоре гнусаво запел бараний рог, приказывая гуранцам подняться.

Кавалеристы из клана Глупого пса упрямо двигались вверх по склону, объезжая Нила и Негру. Юные колдуны все так же стояли возле замершей лошади, положив ей руки на бока.

Безымянная морячка пробормотала заковыристое ругательство.

«Эти упрямцы из клана Глупого пса лезут напролом. Идут в буквальном смысле по трупам, осклизлым камням, заставляя лошадей спотыкаться. Тут такая крутизна, что и без всадника на спине тяжело подниматься. Но Кольтен приказал атаковать гуранцев, и они выполняют приказ».

В канаву из-под копыт летели камни, ударяясь о шлемы моряков. Вдруг все головы повернулись в одну сторону: через поребрик, отделявший дорогу от канавы, перелезал какой-то человек. Потом он прыгнул вниз, сопровождая свое приземление отборной малазанской руганью.

— Надо же, сапер! — удивились моряки.

Замызганное лицо под дырявым шлемом расплылось в улыбке.

— Заскучали? Разгадайте загадку: что делает черепаха зимой?

Прокричав эти слова, сапер куда-то нырнул и исчез.

Всадники из клана Глупого пса остановились в непонятной Дюкру растерянности. Задрав головы, они куда-то вглядывались. Гуранские тяжелые пехотинцы и уцелевшие семкийцы смотрели туда же.

Сквозь облака пыли, несущейся с вершины, Дюкр увидел… саперов! Прикрепив к спинам щиты, они перемахивали через оба поребрика и исчезали. Маневр этот был совершенно непонятен Дюкру.

Снова протрубил малазанский рожок, и клан Глупого пса устремился дальше, пустив лошадей рысью, а затем и легким галопом.

В мозгу историка вертелась дурацкая загадка сапера. Дюкр и не пытался искать разгадку.

«Тоже парень, нашел время!»

Разгадка пришла сама.

«Черепаха на зиму заползает в нору. Так неужели эти бесшабашные головы ночью, под самым носом у Камиста Рело, наделали нор в его хваленом холме? Но зачем?»

Виканские кавалеристы неслись вперед. Блестели обнаженные мечи. В своем тяжелом облачении воины были похожи на демонов, вырвавшихся из преисподней на таких же демонического вида конях.

И тогда земля вокруг гуранцев начала взрываться. Судя по звукам, эти придурки пустили в ход все: «гарпунчики», «огневушки», «шипучки». Всеми «морантскими гостинцами», что еще оставались у них, они щедро делились с противником.

Подступы к вершине превратились в невероятное смешение живых и мертвых. И в этой гуще мелькали щиты саперов. Сделав свое дело, «бесшабашные парни» отходили, освобождая проход кавалеристам. Дюкр ощущал боевую ярость виканцев. По кровожадности они ничем не отличались от мятежников.

Раздался еще один сигнал. Безымянная морячка постучала кольчужной перчаткой по доспехам Дюкра.

— Вперед, старик!

Он сделал шаг вперед и остановился. «Солдаты должны бежать вперед. Но я не солдат, а историк. Я должен видеть, запечатлевать увиденное в своей памяти».

— Не сейчас! — крикнул он Безымянной морячке.

— Тогда до вечера! — ответила она и побежала догонять своих.

Дюкр вскарабкался наверх, глотая песок и отплевываясь… Вся стена поребрика была густо изрезана косыми лазами. Их глубина не превышала человеческого роста. Из лазов торчали обрывки шатровой ткани. Историк в немом удивлении разглядывал эти норы, затем поднял голову выше.

Сделав свое дело, саперы спускались вниз. У многих были сломаны руки или ноги. Однако измятые и дырявые щиты и такие же шлемы все же защитили этих сорвиголов от встречи с Клобуком.

Всадники клана Глупого пса преследовали остатки отборных войск Камиста Рело. Командирский шатер, стоявший в сотне шагов от гребня, полыхал, выбрасывая вверх клубы горького дыма. Дюкр подозревал, что верховный маг мятежников сам поджег шатер, чтобы Кольтену не досталось ничего важного, а сам скрылся через магический Путь.

Битва в пойме еще продолжалась. Седьмая армия удерживала оборону вокруг повозок с ранеными, хотя с севера их теснила тяжелая убаридская пехота. Повозки не стояли на месте, а медленно катились в южном направлении. Кавалерия Тепаса и Сиалка вела бой с хиссарскими гвардейцами. Они и здесь доказывали свою верность Кольтену, погибая десятками.

Двойной сигнал рожка приказал воинам клана Глупого пса оставить погоню и возвращаться. Рядом с сигнальщиком на коне сидел Кольтен. Его плащ из черных перьев весь посерел от пыли. Он махнул рукой, и сигнальщик протрубил общий сбор.

«Но лошади валятся с ног. Они и так сделали невозможное, когда мчались на вершину холма, да еще с ошеломляющей скоростью».

Подумав об этом, историк повернулся в другую сторону.

Нил с Нетрой, словно изваяния, стояли по обе стороны их лошади. Легкий ветерок трепал ей гриву, играл хвостом, однако животное даже не шевельнулось.

«Заколдовали они ее, что ли?»

От дальнейшего разглядывания застывшей лошади Дюкра отвлекли крики и странное завывание. Большой отряд всадников пересекал реку. Их знамена были плохо видны отсюда, но по пятнистым движущимся комочкам историк сразу узнал, кто это. Клан Горностая со своими свирепыми псами.

Переправившись, виканцы пустили коней галопом. Такого поворота событий кавалеристы Тепаса и Сиалка не ожидали. Первыми на них со злобным лаем накинулись виканские собаки. Не обращая внимания на лошадей, они подпрыгивали и впивались во всадников, стаскивая последних из седла. Потом появились и хозяева собак, возвестив о своем прибытии отрезанными головами, которые они бросали в противников. Пойма задрожала от душераздирающих боевых кличей, леденящих кровь даже в знойный день.

За считанные минуты всадники Тепаса и Сиалка были смяты и уничтожены. Остатки кавалерии поскакали прочь, забыв про раненых. Спешно перестроившись, воины клана Горностая двинулись навстречу убаридским пехотинцам, снова пустив впереди отчаянно завывающих псов.

Всадники клана Глупого пса понеслись вниз по склону, объезжая юных колдунов и их зачарованную лошадь. Их очередной целью были отступавшие пехотинцы Халафана и Сиалка, а также тифанские лучники.

Дюкр опустился на колени. В нем бурлил котел чувств, где перемешались горе, гнев и ужас.

«Только не смейте сегодня говорить о победе. Сегодня лучше вообще помолчать».

Кто-то карабкался на поребрик, шумно и хрипло дыша. Затем на плечо историка тяжело опустилась рука в кольчужной перчатке. Незнакомый голос произнес:

— А ты знаешь, старик, как кочевники потешались над нашим обозом беженцев? В особенности над аристократами. Они даже придумали нам прозвище. В переводе с дебралийского оно означает «собачья упряжка». «Собачья упряжка» Кольтена. Точные слова. Он держит поводья, но его везут. Он рвется вперед, а его осаживают назад. Он оскаливает зубы, но кто кусает его за пятки? Те, кого он поклялся защищать. По-моему, в таком прозвище скрыт глубокий смысл. А по-твоему?

Теперь Дюкр узнал голос. Это был голос Лулля, только изменившийся. Историк поднял голову и едва не отшатнулся. С кровавого месива, еще утром называвшегося лицом, смотрел уцелевший голубой глаз. Капитан получил страшный удар палицей. Левый нащечник шлема вдавило ему в лицо, разворотив щеку, вырвав глаз и нос. И капитан еще пытался улыбаться!

— Мне повезло, старик. Посмотри: ни одного зуба не выбито. Даже не шатаются.

Число потерь напоминало погребальный плач, стенающий о бессмысленности сражений. Если кто и мог радоваться победе — то лишь один Клобук.

Клан Горностая расправился с тифанскими копьеносцами и их командиром, управляемым частицей злобного божества. Воинам клана помогли духи земли, устроившие засаду на семкийца. Они разорвали плоть на мельчайшие кусочки, дабы найти и поглотить эту частицу. Клан Горностая тоже устроил ловушку, действуя с хладнокровной жестокостью. Живой приманкой стали беженцы. Убитые и раненые исчислялись сотнями.

Командиры клана Горностая могли бы в свое оправдание сказать, что противник вчетверо превосходил их. Да, они пожертвовали теми, кого поклялись защищать, но сделали это ради спасения жизни остальных. Такое объяснение прозвучало бы вполне правдоподобно и не вызвало бы осуждения. Однако командиры хранили молчание, обрушив на себя гнев спасенных беженцев, и в особенности Собрания знати. Дюкру все это виделось в ином свете. Виканцы держались надменно, не собираясь ничего объяснять и выслушивать возражения. Более того, каждую попытку возразить, каждое требование объяснений они встречали в штыки. Дюкр понимал: они ненавидели беженцев, они устали слушать вечные сетования знати. Беженцы вряд ли пытались поставить себя на место виканцев и потому сочли поведение своих защитников достойным всякого осуждения.

Сами воины клана Горностая считали погибших беженцев лишь вспомогательным средством, позволившим им практически полностью истребить тифанцев. Месть «горностаев» была абсолютной. Бойня, учиненная тифанцам, зеркально отражала участь, которую те готовили «проклятым мезлам». Разумеется, это обстоятельство также ускользнуло от внимания беженцев.

Дюкр представил, как впоследствии кабинетные ученые будут ломать головы над загадками битвы при Пате и искать логические объяснения. Однако логика плохо сочеталась с темными потоками подсознания, овладевшими людьми. Люди предвкушали кровь, много крови. Они торопились на пир кровопролития. Историку достаточно было вспомнить о собственных чувствах, когда он понял, что вспотевшие руки Нила и Нетры покоятся на боках… мертвой лошади. Чтобы спасти пять тысяч других лошадей, из этого несчастного животного были высосаны все соки. Возможно, сердца юных колдунов разрывались от жалости к убитой лошади, но их утешала мысль о принесенной пользе.

«Этой бедной кобыле, как и беженцам, никто не объяснил, ради каких высоких целей она гибнет. И здесь бессловесная скотина и люди оказались в одинаковом положении».

Горизонт имперского Пути по-прежнему был скрыт серой завесой. Плотный, тяжелый воздух размывал очертания. Ветра не было, однако эхо произошедшей бойни осталось, как будто его поймали в невидимую ловушку.

Калам остановил лошадь. Он сидел и смотрел на странный купол, густо покрытый пеплом. В одном месте купол обрушился, обнажив тускло блестящие бронзовые плитки своей крыши. Зияющая дыра тоже была серой, как и все в этом мире. Судя по очертаниям купола, он выступал над поверхностью менее чем на треть.

Ассасин спешился. Чтобы глотать поменьше пепла, он повязал кусок тряпки возле носа и рта. Затем, оглянувшись на своих спутников, он пошел к странному сооружению. Под куполом мог скрываться дворец или храм. Подойдя совсем близко, Калам смахнул пепел с нескольких плиток. На каждой был вырезан знак.

Калам даже похолодел. Он узнал вырезанное изображение короны. Последний раз он видел нечто похожее на другом континенте, во время сражения, затеянного отчаявшимся противником.

«Каладан Бруд и Аномандер Рейк, кочевники-ривийцы, Малиновая гвардия. Разношерстные враги, не дающие Малазанской империи воцариться на Генабакисе. Они представляли для малазанцев более серьезную угрозу, нежели вольные города континента, которые под малазанским натиском падали один за другим. Их продажные правители погрязли в бесконечных сварах. Обещанное золото было для них важнее судьбы родного города, и каждый мечтал с помощью имперской армии свести счеты с ненавистными соперниками».

Пальцы Калама медленно скользили по линиям знака. Мысли ассасина умчались за тысячи лиг отсюда.

«Город со странным названием Черный пес… Там мы воевали против комаров и пиявок, ядовитых змей и ящериц-кровососок. Мы остались без припасов. Наши союзники-моранты бросили нас в самый ответственный момент… Вот там-то я и увидел этот знак. Он был вышит на рваном знамени, реявшем над полком отборных солдат Каладана Бруда. Командовал ими некто Каллор. Он именовал себя ни много ни мало как Верховным королем. Королем без королевства. Если верить легендам и слухам, он жил уже не одну тысячу лет. Он утверждал, что когда-то правил несколькими громадными империями. В сравнении с ними Малазаиская империя казалась жалкой провинцией. Каллор заявлял, что потом уничтожил их собственными руками, не оставив камня на камне. Он похвалялся тем, что лишил мир жизни… На Генабакисе этот человек был правой рукой Каладана Бруда. Когда я покидал континент, Дуджек, "сжигатели мостов" и преобразованная Пятая армия склонялись к союзу с Брудом…»

Калам вздохнул.

«Бурдюк… и ты, Быстрый Бен. Берегитесь, друзья. Вы ищете союза с безумцем».

— Ты никак замечтался? — окликнула его Минала.

— Просто задумался о том, как земля здесь глушит шаги.

Из-под платка, которым была обвязана половина лица Миналы, удивленно и настороженно смотрели ее серо-стальные глаза.

— А по-моему, ты чем-то напуган.

Калам пожал плечами.

— Скоро мы покинем этот Путь. Слышите? — крикнул он, обращаясь ко всем.

— Это каким же образом? — поддела его Минала. — Что-то я не вижу портала.

«Ты не видишь, а я ощущаю. Я только теперь понял: весь фокус силы намерения не в том, чтобы двигаться, а в том, чтобы настроиться на прибытие в нужное место».

Калам закрыл глаза, выбросив Миналу и всех остальных из своих мыслей.

«Надеюсь, я раскрыл секрет».

Спустя мгновение перед ними возник портал, выросший из-под серой земли.

— До чего же ты медлительный! — бросила Каламу Минала. — Мы давно уже могли бы сюда добраться. Похоже, ты нарочно тянул время. Один Клобук знает, что у тебя на уме, капрал!

«Удивительно ты умеешь выбирать слова, упрямая женщина! Думаю, Клобук действительно это знает».

— Иди за мною, — сказал ассасин, шагнув к порталу. Под сапогами захрустел песок. Над головой светили яркие ночные звезды. Он очутился в узком, как щель, проходе между двумя высокими зданиями. Дальше начиналась хорошо знакомая Каламу улочка. Она была пуста.

Он подошел к стене, находившейся слева. Сзади послышались шаги Миналы и цокот копыт. Она вела обеих лошадей.

— И куда теперь? — спросила Минала.

— Сюда, а потом прямо. И говори потише.

— Не успел появиться в городе, как начал осторожничать, — сердито прошипела Минала.

— Привычка.

— Не сомневаюсь.

Вскоре появился Кенеб с Сельвой и детьми. Капитан оглядывался, ища глазами Калама.

— Так это Арен? — спросил он, заметив наконец ассасина.

— Да.

— Что-то подозрительно тихо.

— Нас вынесло на улочку, которая проходит через кладбище.

— Приятно слышать.

Минала указала на строения.

— Больше похожи на городские трущобы, чем на склепы.

— Бедные и после смерти остаются бедными. Им никто не построит роскошных склепов.

— А далеко ли отсюда до гарнизонных казарм? — спросил Кенеб.

— Три тысячи шагов, — ответил Калам, срывая с лица тряпку.

— Нам бы сначала не помешало вымыться, — сказала Минала.

— Я пить хочу, — заявил восседающий на лошади Ванеб.

— А я — есть, — добавил его брат. Калам понимающе кивнул.

— Надеюсь, что наш путь через кладбище не является дурным предзнаменованием, — сказала Минала.

— Насчет предзнаменований не знаю. Но вокруг кладбища полно таверн. Идти далеко нам не придется.

Вряд ли таверна «Шторм» знавала лучшие дни. Каламу подумалось, что это заведение было с самого начала построено вкривь и вкось. Пол в зале напоминал огромную чашу. Стены клонились вовнутрь. Опасаясь, как бы они не рухнули, их укрепили подпорками. Если здесь и мыли полы, то едва ли чаще двух-трех раз в год. В остальное время они заполнялись отбросами, среди которых валялись и дохлые крысы.

«Приношение богу хаоса и зловония», — подумал Калам.

Вокруг ямы стояли столы и стулья с подпиленными ножками, чтобы компенсировать кривизну пола. В зале было пусто, если не считать одинокого посетителя, не успевшего еще допиться до бесчувствия. Из первого зала открывался проход во второй, чуть поопрятнее. Калам провел своих спутников туда. Пока в запущенном дворовом садике грели воду для мытья, взрослые и дети налегли на еду. Сделав несколько глотков эля, Калам вернулся в первый зал. За это время там успел появиться еще один посетитель. Он был достаточно трезв. Калам подошел к его столу и сел напротив.

— Разве это еда? — спросил седеющий напанец, едва ассасин опустился на стул.

— Лучшая в городе.

— Лучшая по мнению своры тараканов!

Калам смотрел, как человек с синеватой кожей жадно допивает эль из кружки. В горле громко булькало, отчего вздрагивал ею выпирающий кадык.

— По-моему, ты бы не прочь еще выпить, — сказал Калам.

— Почему бы и нет?

Ассасин повернул голову и поймал взгляд хозяйки, скучавшей возле бочки с элем. Он поднял два пальца и прищелкнул ими. Женщина нехотя оторвала спину от подпорки, поправила на поясе нож, которым воевала с крысами, и отправилась за кружками.

— Только не вздумай хлопать ее по заду, — предупредил незнакомец. — Запросто может и руку сломать.

Калам откинулся на спинку стула. В зависимости от тягот прожитой жизни человеку с синеватым лицом могло быть и тридцать, и все шестьдесят. Нижнюю часть лица скрывала густая спутанная борода. Темные глаза беспокойно озирались, потом остановились на ассасине.

— Твой вид побуждает меня спросить, кто ты и откуда, — сказал ему Калам.

Незнакомец выпрямил спину и отер грязным рваным рукавом губы.

— Думаешь, я рассказываю такие подробности первому встречному?

Калам молча ждал.

— Иногда рассказываю. Но люди не отличаются вежливостью. Им быстро надоедает мой рассказ, и они перестают слушать.

В это время первый посетитель наконец достиг заветной черты и опрокинулся со стула. Калам, незнакомец и хозяйка смотрели, как он уткнулся лицом в засаленные половицы и стал самозабвенно блевать. Потом он замер.

Одна из крыс чудесным образом ожила. Она вскарабкалась на замершее тело, поводя носиком и шевеля усами.

— Упоительная свобода: ткнуться мордой в собственную блевотину, — сказал незнакомец.

Шаркая ногами, хозяйка принесла медные кружки с элем. Впившись в Калама глазами, она сказала по-дебралийски:

— Твои друзья попросили мыла.

— Думаю, это не такая уж обременительная просьба? — поинтересовался Калам.

— Для кого как. Мыла у нас нет.

— Тогда пусть обходятся только горячей водой.

Хозяйка пошаркала за стойку.

— Стало быть, недавно приехали? — спросил незнакомец. — И скорее всего, через Северные ворота.

— Угадал.

— М-да, тяжко было вам. Мало что самим перелезать пришлось, так еще и лошадей переправлять.

— Ты хочешь сказать, Северные ворота закрыты?

— Закрыты и опечатаны, как, впрочем, и все остальные. Так что ты мне соврал, и вы приплыли по морю.

— Допустим.

— Гавань тоже закрыта.

— А теперь сам не ври. Как можно закрыть Аренскую гавань?

— Ладно, она не закрыта.

Калам глотнул эля, поставил кружку и снова откинулся на спинку стула.

— Сейчас скверно, а через несколько дней будет и того хуже, — объявил незнакомец.

Калам помешкал, потом попросил:

— Расскажи мне о последних новостях.

— С какой это стати?

— Я угостил тебя элем.

— И я должен проникнуться благодарностью? Ты что, сам не пробовал это пойло?

— Знаешь, я не всегда бываю терпеливым. Терпение может мне и изменить.

— Чего ж ты раньше не сказал?

Незнакомец допил предыдущую кружку и принялся за новую.

— Уж лучше вливать эту бурду внутрь, чем ощущать, как она расползается по твоей физиономии. За твое здоровье, — добавил он и залпом выпил эль.

— Учти, я резал и не такие глотки, как твоя, ~ сказал Калам.

Глаза человека с синеватой кожей забегали по ассасину. Он шумно поставил кружку на стол.

— В Арене комендантский час. С нарушителями особо не церемонятся. Могут и вздернуть… У горожанок — сплошь откровения и вещие сны, один другого нелепее… Что еще? На приличное подаяние могут рассчитывать лишь покалеченные солдаты, у кого нет руки или ноги. Их теперь полно на каждой улице. Предсказатели берутся гадать — в раскладе непременно появляется вестник Клобука. Про Железного кулака ходят слухи, что он не отбрасывает тени. Еще говорят, что он даже во дворце всего боится и прячется в какой-то темной коморке. А какая тень, когда темно? Все становится скользким, как рыбья чешуя. За последние два дня меня уже четыре раза останавливали на улице. Представляешь: я тычу им в нос имперским пропуском, а они не верят. Вдобавок зацапали всю мою команду. Хорошо, я быстро спохватился и ребят не успели растащить по тюрьмам. Завтра их должны выпустить. Я их заставлю палубу языком вылизывать. И будут, можешь мне верить, поскольку сами виноваты, что в такую историю вляпались…

— Это все? — спросил Калам, упорно пытаясь вычленить из потока слов те, что не были витиеватой болтовней.

— Одного того, что я тебе рассказал, достаточно для неутихающей головной боли. Я ж не из собственного удовольствия сюда приплыл. Но люди думают обратное. Они считают, что мне мало забот, и потому торопятся нагрузить своими. «Ах, капитан, — говорят они. — Мне очень нужно отплыть в Анту. Я заплачу, сколько скажете». И я им отвечаю: «Должно быть, вам покровительствуют боги, потому что через пару дней я отплываю в Анту с двумя десятками своих матросов, казначеем Пормкваля и половиной аренских сокровищ. Но на корабле найдется место и для вас. Так что добро пожаловать на борт». Калам молча переваривал услышанное, затем сказал:

— Боги и впрямь покровительствуют. Иногда.

Капитан закивал головой.

— И улыбаются нежно, словно невинные младенцы.

— Кого мне благодарить за это, помимо богов?

— Тот человек назвался твоим другом, хотя вы с ним и не встречались. Ничего, через пару дней встретитесь на борту моей «Затычки».

— Как его имя?

— Салк Элан.

— А откуда он знал, что я появлюсь в этой таверне? Час назад я даже не подозревал о существовании «Шторма».

— Предположение, но не без основания. Ему стало известно, что ты должен подойти сюда со стороны кладбищенских ворот. Жаль, тебя здесь не было вчера. Я наслаждался тишиной, пока эта норовистая баба не обнаружила в бочке захлебнувшуюся крысу.

Калам шумно захлопнул рассохшуюся дверь. «Чьих это рук дело? Неужели Быстрый Бен? Маловероятно. Нет, просто невозможно».

— Что-то случилось?

Минала сидела за столом, поедая ломтик дыни. Из сада слышались недовольные голоса детей, сетовавших на слишком горячую воду.

Ассасин закрыл глаза, глотнул воздух. «Надо уходить сейчас, пока она здесь одна».

— Я обещал привезти вас в Арен. Я выполнил обещание. Теперь наши пути расходятся. Скажи Кенебу, пусть выйдет на улицу и идет, пока не наткнется на караульных. Там пусть скажет все, что посчитает нужным. Моего имени ни в коем случае не упоминать.

— А как он объяснит наше появление в городе?

— Скажешь, приплыли с рыбаками. Думаю, сейчас до Арена добирается немало беженцев. Вряд ли власти будут особо допытываться.

— Ты что же, просто так возьмешь и уйдешь? Не хочешь даже проститься с Кенебом, Сельвой и мальчишками? Отнимаешь у них возможность поблагодарить тебя за спасение наших жизней?

— Я это делал не ради благодарности. Если сумеешь, уезжай отсюда и увози своих. Вам лучше всего вернуться на Квон Тали.

— И не подумаю!

— Я предлагаю самый безопасный выход. — Он умолк. — Жаль, другого предложить не могу.

Дынная корка попала ему прямо в щеку. Калам отер лицо, затем подхватил и перекинул через плечо свои пожитки.

— Моего коня возьми себе.

Вернувшись в первый зал, Калам остановился перед капитаном.

— Я готов. Можем идти.

Капитан с легкой досадой поглядел на него, вздохнул и поднялся.

— Как скажешь. Но учти: до места, где стоит «Затычка», путь неблизкий. Не удивлюсь, если мне раз десять придется вытаскивать пропуск и совать под нос караульным. А что ты хочешь, когда в городе расквартирована армия?

— Значит, не рассчитываешь на свои лохмотья, капитан? Представляю, как тебе хочется поскорее скинуть это рванье и переодеться.

— Какое рванье? Да это же моя «рубаха удачи»!

Лостара Йиль стояла возле стены. Комната была невелика. Возле окна расхаживал Жемчуг.

— Подробности? — переспросил он. — Я уже и так достаточно тебе рассказал. Может, ты невнимательно слушала и что-то упустила?

— Я должна сообщить обо всем командиру «красных мечей», — сказала Лостара. — Потом вернусь сюда.

— А Орто Сетрал тебя отпустит?

— Я не намерена бросать погоню… если только ты мне не запретишь.

— Боги милосердные! Да я просто наслаждаюсь твоим обществом.

— Шутишь?

— Немного. Думаю, и тебе это не чуждо. До сих пор мы недурно с тобой попутешествовали. Так зачем же обрывать путешествие?

Лостара оглядела свое привычное одеяние капитана «красных мечей». Прежняя одежда, в которой она была вынуждена ехать по пустыне, превратилась в сплошное рванье. Едва только Жемчуг исцелил ее раны, Лостара сразу же выбросила эти тряпки.

Жемчуг ни разу не упомянул демона, вмешавшегося в ночную схватку на равнине, однако чувствовалось: тот случай до сих пор волновал «когтя».

«Меня это тоже волнует, но всему свое время. Главное, мы добрались до Арена, идем по следу ассасина. Остальное — пустяки».

— Ты подождешь меня здесь? — спросила Лостара. «Коготь» лучезарно улыбнулся.

— Хоть до скончания времен, радость моя.

— Хватит и до рассвета. Жемчуг церемонно поклонился.

— Буду считать удары сердца до твоего возвращения. Лостара прошла по темному коридору постоялого двора и спустилась вниз. Зал был полон. Люди не торопились: из-за комендантского часа им все равно раньше утра не выйти. Однако веселья не ощущалось, и лица сидящих были довольно сумрачными.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Лостара бочком прошла на кухню. Дверь на задний двор была приоткрыта. Толстая повариха и девчонки-прислужницы испуганно покосились на Лостару. К этому она давно привыкла. «Красных мечей» везде боялись.

Она вышла в ночную темноту. Дыхание реки перемешивалась с солоноватым ветром залива, приятно обдувая лицо.

«Боги, сделайте так, чтобы я больше никогда не оказалась внутри имперского Пути».

Лостара шла по одной из главных улиц Арена. Ее сапоги громко стучали по булыжнику. На ближайшем перекрестке она натолкнулась на караульных. Сержант, возглавлявший отряд, удивленно поглядел на ночную путешественницу.

— Приветствую тебя, капитан «красных мечей», — сказал он.

Она ответила кивком.

— Насколько понимаю, в Арене действует комендантский час? А есть караульные отряды из «красных мечей»?

— Ни одного.

Солдаты выжидающе глядели на нее. Внутри Лостары шевельнулась тревога.

— Они выполняют другие задания?

Сержант медленно кивнул.

— Наверное, — с заметной неопределенностью произнес он. — Судя по твоим словам и… иным признакам… ты только что прибыла в город.

Она кивнула.

— Каким образом?

— Через магический Путь. У меня было… сопровождение.

— Очень интересная история. Ты здорово ее придумываешь, — сказал сержант. — А теперь прошу сдать оружие.

— Как это понимать?

— Ты ведь хочешь встретиться со своими сослуживцами? И с Орто Сетралем, наверное, тоже?

— Да.

— Четыре дня назад Железным кулаком Пормквалем был издан приказ, предписывающий задерживать «красных мечей» везде, где они встретятся.

— Что?

— Твои сослуживцы арестованы и ожидают суда по обвинению в измене Малазанской империи… Лучше, если ты отдашь нам оружие добровольно.

Оцепеневшая Лостара позволила солдатам разоружить себя. Она глядела на сержанта и не могла поверить услышанному.

— Значит, Пормкваль усомнился в нашей преданности империи?

Сержант кивнул. В его глазах не было ни капли ненависти к Лостаре. Он просто выполнял свой долг.

— Уверен, вашему командиру будет что сказать.

— Он ушел.

Кенеб встал, раскрыв рот. До него не сразу дошло, что Минала собирает свои вещи.

— Что ты делаешь?

— Думаешь, ему удастся так просто ускользнуть от меня?

— Минала!

— Тише, Кенеб. Детей разбудишь.

— Я говорю тихо.

— Расскажи своему командиру обо всем. Понял? Обо всем, кроме Калама.

— Я не настолько глуп, хотя ты, наверное, думаешь, что после ранения я лишился и части рассудка.

— Прости. Я не хотела тебя обидеть.

— Ты лучше спроси, как к твоему решению отнесется Сельва. И Кесен с Ванебом.

— Обязательно спрошу.

— Скажи, как ты собираешься преследовать человека, который этого не хочет?

На ее лице появилась суровая улыбка.

— Ты спрашиваешь это у женщины?

— Ох, Минала…

Она провела рукой по его щеке.

— Давай обойдемся без слез, Кенеб.

— Ничего не могу с собой поделать, — шмыгнул носом Кенеб. — Не буду тебя удерживать. А теперь иди и простись с сестрой и племянниками.