"Частная жизнь Пиппы Ли" - читать интересную книгу автора (Миллер Ребекка)

Маленькая смерть

Нью-йоркский офис издательского дома «Максвелл, Ли и Бруэр» занимал пять удивительно запущенных комнат со стеклянными перегородками и тонул в море книг. В отсутствие Герба компанией руководила Марианна Стейплтон, крепкая, сильная женщина, отличавшаяся великолепным вкусом и склонностью сомневаться во всем, порой перерастающей в маниакальную неуверенность. Гербу она звонила, как минимум, пять раз на дню с различными вопросами.

«Если подыщу офис, выделю этой маньячке часа три на звонки, доклады и проблемы, — сказал жене Герб, — а остальное время посвящу заслуженному отдыху».

Мэриголд-виллидж, хоть и считался жилым комплексом для пенсионеров, располагал собственным бизнес-центром. Большую часть помещений в нем арендовали фирмы, обслуживающие местных жителей, но имелись и свободные офисы по приемлемой цене. Пиппа выбрала мужу комнатку с отдельным санузлом, выходящую на мини-молл, затем купила диван, письменный стол, стул, кофеварку и небольшой холодильник. Хотя Герб вечно оправдывался, твердя, что офис поможет им «рациональнее использовать совместный отдых», Пиппа даже радовалась «приемным дням». Она не привыкла постоянно видеть его дома, а в последнее время все чаще хотела побыть одна. Обнаружив в машине бычки, она потеряла покой: ледянящий страх то и дело пронзал душу электрическими импульсами, ночами снились тревожные сны. Так, в одном из соседского дома выносили тело. Молнию черного мешка кто-то расстегнул, и стало ясно: труп с посеревшим лицом — Пиппа. Нет, она не умерла, только не могла ни открыть глаза, ни сказать хоть слово. Глядя вслед удаляющемуся мешку, Пиппа с ужасом поняла: ее похоронят заживо.

Гербу про сон она решила не рассказывать, про окурки — тоже. Каждый раз, собираясь преподнести ему это в форме шутки, она ежилась от стыда.

Пиппа выходила из мебельного салона на территории мини-молла, сжимая в руках огромный пакет, в котором лежало миндального цвета покрывало для офисного дивана Герба, когда послышались скрип тормозов, пронзительный крик животного и страшный грохот. Неужели авария? Встав на цыпочки, она вытянула шею, чтобы увидеть дорогу, а потом неуверенно зашагала туда, где раздался пугающий звук. Оказалось, в фонарный столб врезалась бронзовая «тойота», помяв передний бампер. Водитель, пожилой мужчина лет семидесяти, к счастью, не пострадал. Оцепенев от ужаса, он медленно открывал дверцу. Из круглосуточного магазина уже высыпало несколько стариков. Пробравшись к месту происшествия, Пиппа увидела Криса Надо. Сев прямо на тротуар, он обнимал большую белую собаку. На боку у бедного пса алел глубокий пятнадцатисантиметровый порез. Он жалобно скулил, и Крис гладил длинную белую шерсть. Заметив Пиппу, Надо поднял глаза. В них было столько боли, мольбы и безнадежности, что женщина опустилась рядом с ним на колени, о чем мгновенно пожалела: жест получился чуть ли не приватным. Теперь она сидела на асфальте рядом с Крисом Надо, баюкающим раненую собаку.

— Ваш пес? — спросила Пиппа. Надо покачал головой.

— Нет, я просто стал свидетелем аварии, — тихо сказал он, и Пиппа снова взглянула на пса: несчастный скулил и дрожал всем телом. Нет, смотреть на такое невозможно! Пиппа повернулась к Крису — казалось, он видит только бедное животное.

— Собака бросилась прямо на машину! — оправдывался горе-водитель.

Тем временем пес часто-часто задышал, блестящие светлые глаза уставились в одну точку, а из пасти закапала пена, похожая на взбитые белки. Наклонившись, Крис что-то прошептал ему на ухо. Не решаясь взглянуть на умирающее животное, Пиппа смотрела на затылок Надо. Когда парень выпрямился, собака лежала неподвижно. Крис по-прежнему не мог пошевелиться, равно как и Пиппа. Они так и сидели рядом, склонив головы, словно погиб их любимец.

Вскоре приехал фургон общества защиты животных, из которого вышли два парня. Крис отдал им пса и, не сказав ни слова, вернулся в магазин. Один из представителей общества спросил Пиппу, ее ли это собака. Покачав головой, она смахнула песок с колен, взяла пакет и неуверенно зашагала к машине, потрясенная и, как ни удивительно, растроганная.

Мойра опаздывала. Откинувшись на алую спинку сиденья из искусственной кожи, Пиппа оглядывала написанные маслом миниатюры, которые через равные интервалы висели на стене ресторана. Пейзажи — неплохие, но без изюминки… Пиппа представила, как посмотрел бы на них ее старый приятель Джим: медленно наклонил бы голову и, мрачно улыбаясь, проговорил: «Да, понятно…» Интересно, Джим еще жив?

Наконец появилась Мойра. Запыхавшаяся, растрепанная, она чмокнула Пиппу в щеку. М-м-м, как приятно от нее пахнет, свежим молоком.

— Прости, задержалась. Я работала, потом взглянула на часы и…

— Все в порядке, — заверила Пиппа, — я замечательно пообщалась с высоким искусством. Оригинальная пряжка! — похвалила она, очертив пальцем серебряную шерифскую звезду чуть ниже Мойриного пупка.

— Спасибо! — Мойра машинально закрыла пряжку ладонью и, зажав под мышкой большую замшевую сумку, скользнула на противоположное сидение. Откуда ни возьмись, у столика возник женоподобный официант. — О, привет! Мне… фруктового чаю! Лучше дынного, договорились? В Мойрином голосе проскальзывали кокетливые нотки. Наверное, до автоматизма дошло… Затем, взглянув на Пиппу, она совершенно по-девичьи убрала за ухо выбившуюся прядь и улыбнулась — на щеках появились ямочки. «Неудивительно, что среди семерых детей отцовской любимицей считалась именно Мойра», — подумала Пиппа. Можно не сомневаться, малышкой она была очаровательной, с нежным личиком в форме сердечка, огромными глазами индийской сироты и безудержной фантазией. Неорганизованная, разболтанная эгоистка Мойра обладала собственным шармом. Тут даже спорить нечего! Называйте ее искренность абсурдной, язвите по поводу неуемного сексуального аппетита и шумного восторга от простейших радостей жизни, но стоит увидеть Мойру потерянной — и негативизм бесследно исчезает.

«Обезоруживающая» — именно это слово точнее всего описывало нынешнюю спутницу Сэма Шапиро.

— Выглядишь потрясающе! — всмотревшись в Пиппино лицо, отметила Мойра. — Скажи, в чем твой секрет?

— Наверное, это результат праздного времяпрепровождения.

— Как бы мне хотелось быть такой же умиротворенной и хорошей, как ты!

— Хорошей?

— Ты кажешься… совершенной.

— Эх, знала бы ты! — рассмеялась Пиппа.

— Знала что?

— Много всего. Я похожа на блестящую гоночную машину, восстановленную после серьезной аварии. На внешний вид — загляденье, а внутри погнутый вал.

Мойра озадаченно улыбнулась:

— Твое прошлое — настоящая загадка.

— Думаешь?

— Ты никогда ничего не рассказываешь.

— О некоторых событиях предпочитаю не вспоминать.

— Например, о том, что случилось с первой женой Герба?

— Со второй.

— Со второй… По его словам, та женщина была совсем чокнутой.

— Ну, не такой уж и чокнутой… Тяжело вздохнув, Мойра спрятала лицо в ладонях.

— В чем дело? — Пиппа осторожно коснулась ее плеча.

— Я просто паршивая овца! — посетовала Мойра, утирая текущие по щекам слезы. — Никогда не смогу жить нормальной жизнью!

Приступы самобичевания давно перестали удивлять Пиппу, которая считала лучшим лекарством от слезливой сентиментальности юмор.

— Да ладно тебе! Кстати, что такое «нормальная жизнь»? Замужество?

Высморкавшись, Мойра кивнула:

— Мы с Сэмом разбегаемся. Ох, Пиппа, у меня ум за разум заходит! Умудрилась связаться… Похоже, я до старости буду одна. И в сорок, и в пятьдесят… Наверное, это не должно пугать, но меня пугает. Я… я всегда выбираю не тех мужчин. По-другому не умею!

— Черт побери! — воскликнула Пиппа. — Если так беспокоишься, замуж можно выйти за кого угодно.

— В смысле?

— Я могла бы выйти за любого из присутствующих здесь мужчин. Выбирай, только пусть по возрасту мне более-менее подходит!

Мгновенно заразившись энтузиазмом Пиппы, Мойра оглядела зал и показала на худощавого мужчину в очках, изучавшего меню с неподдельной брезгливостью.

— Перед нами раб своих привычек и заведенного порядка, — объявила Пиппа. — Если, подключив интуицию, сообразишь, что ему нужно, прежде чем он сам во всем разберется, этот тип станет покорным как ягненок.

— А как насчет вон того?

— Главное, когда он кончает, ввести ему в задницу указательный палец, и никаких проблем не возникнет.

— Пиппа!

— Извини, машинально вырвалось.

— Если верить тебе, все получается так… так неромантично!

— Романтика присутствует лишь в ухаживании, а брак это… это волевое усилие. — Пиппа глотнула воды. — Герба я просто обожаю, но наш брак существует лишь потому, что мы оба стараемся. Нельзя строить семью на одной любви: ничего путного точно не выйдет. Любовь, как весеннее солнышко, приходит и уходит.

Мойра озадаченно покачала головой:

— Мне никогда не постичь этих премудростей!

— Справишься, черт побери! — воскликнула Пиппа, искренне изумленная своим самодовольным цинизмом. С каких пор она чертыхается вслух? Неужели она действительно считает брак волевым усилием? «Да, — с падающим сердцем призналась себе Пиппа, — я действительно так считаю». После всех трудностей, которые преодолели они с Гербом, после всех жертв, которые принесли, чтобы быть вместе — фактически души свои продали, — брак превратился в волевое усилие. От этих мыслей возникло желание разодрать серое настоящее в клочья, окунуться в яркое прошлое и сожрать его, да, именно сожрать, как голодный медведь — провизию туристов. Захотелось броситься вон из ресторана, разыскать Герба, жадным поцелуем впиться ему в губы (вот он удивится неожиданному порыву страсти!), разреветься, закатить скандал… наконец, изменить непоколебимому самообладанию. Вместо этого Пиппа с безмятежной улыбкой дождалась, когда принесут сэндвич с омаром, и подумала, не толкает ли себя к очень тихому, не заметному окружающим нервному срыву.