– Спекся, – констатировала Лэрна, – сейчас придет стрелять или батарею или инструменты. За что я люблю этих ребят, так это за простоту, с какой они что-то у тебя стреляют.

– Зато ты с такой же простотой можешь что-то стрельнуть у них, – заметил Айлис, – у них так принято.

– Уф! Блин! – из кустов появилась широкая фигура в комбинизоне защитного цвета, – привет, Лэрна…. Ва! Привет Айлис, ты, оказывается здесь.

– Привет, Хеландер. А почему бы мне здесь не быть?

– Действительно, – задумчиво произнес тот, – почему бы… Надеюсь, я не очень помешал…

– Нет, что ты, – ехидно ответила Лэрна, – видишь, я даже успела накинуть на часть себя полотенце.

– Я извиняюсь… Спасайте, ребята… Пропадаю… Лэрна, ты самая добрая девушка на свете…

– Что на этот раз?

– Дай свой роллер на день. Завтра верну. До полудня, чтоб мне провалиться.

– Ого! А может, и дом заодно? Чего там, грабь, кто хочет, бедную студентку.

– Понимаешь, у моего, похоже, накрылся качающийся подшипник ротора…

– Так возьми и поменяй.

– Так ведь часа три уйдет. А халява на том берегу уже в полдень начнется.

– А вот отсюда давай-ка подробнее, – вмешался Айлис, – какая халява?

– Халявная, – буркнул Хеландер, – какой сегодня день помните?

– Праздничный, – сказала Лэрна, – и что?

– И то. Сегодня двести шестьдесят шестое лето Второго Основания. На семь делится?

– Ну, делится, – согласился Айлис.

– А раз делится, значит там, – Хеландер торжественно указал пальцем на юг, – с полудня до заката все на халяву… Ну, почти все. Выпивка – точно на халяву. Так то ребята!

– Так что ж ты, наглая морда, нам не напомнил? – спросил Айлис.

– Так я думал, вы знаете. А когда у меня подшипник в воздухе накрылся, смотрю я вниз с полной безнадежностью, и вдруг вижу – ага! У дома висит полотенце и шмотки. Значит, думаю, кто-то есть… Лэрна, дай роллер, а?

– Ага, щас, – ответила девушка, – а мы?

– Так давайте вместе, – предложил Хеландер, – твой роллер троих без багажа влегкую потянет.

– Да, пожалуй, потянет, – согласилась она, – Айлис, ты как?

– Ясно же как, – сказал он, – халява – лучший друг студента. Рычаги на себя.

–

– Меня зовут Бромберг. Доктор Айзек Бромберг, – тихим голосом сообщил худощавый пожилой человек, усаживаясь за столик рядом с ним, – это я пригласил вас сюда.

– Очень приятно, – сказал Антон, – надеюсь, мы сразу перейдем к делу?

– Правильный подход, – одобрил Бромберг, – я могу переправить вас на Эвриту в обход действующих правил и высадить, скажем, в Икающем лесу неподалеку от ируканского тракта.

– Это еще зачем?

– Ну, вы же хотели сразу к делу.

– Но это не значит, – заметил Антон, – что надо начинать деловое предложение не с начала, а с конца или с середины.

– Что вы называете началом? – осведомился Бромберг.

– Началом я называю ваше приглашение сюда. Напомню, что оно состояло из двух частей. Во второй вы назвали место и время. А первая представляла собой одну фразу, которую я могу воспроизвести по памяти: "если хотите узнать, где находится Кира, то встретимся…". Так вот, я и хочу это узнать.

– Она на Эврите. Не очень далеко от того места, которое я вам предложил для высадки.

– Вы полагаете, Айзек, этой информации достаточно, чтобы найти могилу?

– А разве я говорил вам что-то про могилу? – спросил Бромберг, – я говорил о живом человеке, а живые люди обычно не селятся в могилах.

– Так, – холодно сказал Антон, – или вы ненормальный, или…

– Или что?

– Айзек, я не страдаю выпадением памяти. Девушка, о которой вы говорите, умерла. Ее застрелили из арбалетов в пяти шагах от меня. Я держал ее на руках, слышал, как прервалось ее дыхание, как остановилось сердце, чувствовал, как ее тело начинает остывать. Это было два года назад. В Арканаре. В моем доме… или, если точнее, в доме дона Руматы, которым я был согласно легенде.

– Молодой человек, я все понимаю и сочувствую.

– Мне кажется, вы не очень понимаете. У каждого из нас есть в жизни моменты, вокруг которых шутки неуместны. Если это – дурацкий розыгрыш или какой-нибудь психологический тест, что в данном случае одно и тоже… Я, в общем-то, не злой человек, но… я хочу побыть один, а вам лучше уйти, иначе отсюда могут вынести ваши кости.

– А что убедило бы вас в том, что это не розыгрыш? Снимки? Видеозапись? Последние отчеты Института экспериментальной истории?

– Снимки и видеозаписи двухлетней давности есть в архиве института. Достать их – не велика сложность, перебить даты – еще проще. А что касается последних отчетов – то у меня в институте остались личные друзья, которые уж точно сообщили бы мне, если… В общем, если вы состряпали для своего розыгрыша фальсификат такого отчета, то вы – псих. Прошу вас, оставьте меня в покое.

– У меня есть копии настоящих отчетов, – спокойно сказал Бромберг, – а по поводу ваших друзей, которые не поставили вас в известность… знаете, иногда бывает, что дружба – дружбой, а служба – службой. Так или иначе, вы никогда себе не простите, если не проверите эту информацию…

– Я просил по-человечески, но вы не слушали, – сказал Антон, – поэтому приходится объяснять более доходчивым способом. Пары минут достаточно, чтобы вы умерли от удушья. Если вы еще раз подойдете ко мне, то так и будет. Надеюсь, теперь вам хватит ума не доводить до этого.

– Попейте чего-нибудь теплого, а шею обработайте какой-нибудь настойкой на спирту, иначе распухнет и будет отвратительно выглядеть, – посоветовал он, уже направляясь к выходу, – и не шутите так больше. На свете есть люди, гораздо менее выдержанные, чем я.

– Постойте…

– Я оставляю это здесь, на столе, – хрипло произнес он, – если не хотите смотреть, можете даже не прикасаться к этому, или выбросить не читая. Но если… В любом случае, я буду здесь же завтра, в это же время.

– Мне плевать, где вы будете, – ответил Антон, – и оставьте меня в покое, иначе этот шнур с вашей шеи снимут в морге.

– Я вас понял. А теперь пропустите меня, – Бромберг неожиданно спокойно улыбнулся, – пойду искать настойку на спирту.

– Психопат, – громко сказал Антон в безразличную пустоту. Потом взял еще чашку чая. Сел за столик. И раскрыл папку.

– Извините, Айзек, я, кажется, вчера погорячился, – сказал Антон.

– Чепуха, – отмахнулся Бромберг, – я тоже вел себя не лучшим образом. Забудем. Кстати, зовите меня просто Айс. Так короче. Вы все прочли?

– Да. Скажите, Айс, почему вы вчера просто не дали мне эту папку? Зачем был весь этот неприятный разговор?

– Допустим, я сразу дал бы вам папку. Что бы вы сделали?

– Позвонил бы Пашке и спросил, какого черта он ничего не сказал мне. Позвонил бы Александру Васильевичу и тоже высказал бы ему…

– Но вы им не звонили?

– А это важно?

– Важно, – подтвердил Бромберг.

– Не звонил, – с некоторой неохотой ответил Антон, – вспомнил ваше "а служба – службой", и решил сначала поговорить с вами.

– У вас правильные рефлексы, молодой человек, – удовлетворенно констатировал Бромберг, – с вами можно работать.

– То есть, вы сознательно пошли на риск серьезных травм, не говоря уже о неприятных ощущениях, только ради того, чтобы я не связался с бывшими коллегами?

– В основном – да. Ну и еще хотел убедиться, что вы в хорошей форме. На Эврите это вам пригодится. Как там говорят, – Бромберг перешел на ируканский, – сайва не шутит.

– Не шутит, – подтвердил Антон, – но вы, все-таки, немножко сумасшедший. А если бы я сломал вам шею?

– Но вы же не хотели сломать мне шею. Вы хотели сделать мне больно и страшно – только и всего. Именно это вы и сделали – ни больше, ни меньше. Это доказывает, что за два года вы не утратили форму. Пожалуй, вы даже улучшили ее и довольно существенно. Вы продолжали тренироваться все это время?

– Странно, правда? Меня не покидала мысль, что тогда я мог успеть. Я столько раз видел это во сне. Всего два сравнительно простых движения – и я бы оттолкнул ее с линии огня. Сейчас я бы успел их сделать. Да, что там, сейчас я бы успел даже взять стрелы из воздуха.

– Это как?

– Вот так.

– На стол посмотрите, – подсказал он.

– А вот ваш кофе, – Антон, наклонившись, поднял с пола ту самую чашечку и поставил ее перед собеседником. Можно было легко убедиться, что из нее не пролилось ни капли.

– Впечатляет, – признался Бромберг.

– Что толку? Ведь я уже не успел. Сегодняшним молотком не забить вчерашний гвоздь.

– И тем не менее. Вы же читали отчеты.

– Читал. Странно. Непонятно.

– В смысле – что непонятно?

– Айс, как вы думаете, я в состоянии отличить живого человека от убитого?

– Не знаю. Бывают очень неочевидные случаи. Даже для современной медицины это не до конца решенная задача.

– Это был очевидный случай, – тихо сказал Антон, – слишком очевидный. Иначе я вел бы себя иначе, можете мне поверить.

– А как вы себя вели? Простите, что вопрос бестактный, но это тоже важно.

– Ну, если важно… Начало я рассказал вам вчера. А потом… Я положил ее на пол. Зачем-то вынул обе стрелы и долго на них смотрел. В смысле, мне показалось, что долго, а на самом деле, наверное, секунды две. Потом еще раз посмотрел на нее. Кровь уже не текла и… В общем, она была очевидно мертва, без каких-либо сомнений. Тогда я взял мечи, спустился на первый этаж, подождал пока те, с улицы, вышибут дверь…. Дальше технические подробности. Не думаю, что это имеет значение.

– Да, действительно. Простите еще раз.

– Ничего. Первое время мне это снилось почти каждую ночь… Да и сейчас иногда… Можно было бы заблокировать эти воспоминания, но… Мне это кажется чем-то вроде предательства… Глупо, правда?

– Вы сильный человек, – заметил Бромберг.

– Вероятно, нет. Сильные люди обычно успевают. И давайте оставим эту тему. Я уже и так слишком разговорился. Лучше я у вас кое-что спрошу.

– Спрашивайте.

– Мертвые же не могут оживать? Я имею в виду, не какую-то кому, а хрестоматийную биологическую смерть организма.

– В том-то и дело, – ответил Бромберг.

– В том-то и дело, что не могут, или в том-то и дело, что могут? – переспросил Антон.

– С общепринятой научной точки зрения – не могут, – уточнил Бромберг, – это следует из целого ряда биохимических, биофизических и термодинамических причин.

– Тогда что значат все эти отчеты? Все эти идиотские оговорки вроде "следует отметить явное визуальное сходство" или "нельзя не признать значительного количества совпадений"?

– Как вы думаете, Антон, почему я так настойчиво пытаюсь запихнуть вас на Эвриту?

– А действительно, почему? Вам-то какое до этого дело?

– Сейчас объясню. Я занимаюсь так называемой, альтернативной наукой. Или, А-наукой. Это интересное дело, хотя и неодобряемое большинством. Настолько неодобряемое, что на нас при любой возможности вешают всех собак. Так, например, последние полтора года я вынужден был провести на Тагоре, в ссылке. За что – можете потом посмотреть в БВИ. Суть нашей принципиальной позиции: мы практикуем то, что в общепринятой науке, или Б-науке, либо запрещено, либо игнорируется, либо и так и так сразу.

– Как можно что-то одновременно и запретить, и игнорировать? – спросил Антон, – уж или одно, или другое.

– Вы ищете логику там, где ее никогда не было. Б-наука полна предрассудков, совершенно несовместимых с логикой. Приведу пример, имеющий прямое отношение к нашему случаю. Некромантию. Есть некромантия двух видов: оживление умершего и вызывание его духа. Нас будет интересовать только первый из них. Нетрудно заметить, что такая практика, с одной стороны, игнорируется наукой, а с другой стороны – является запрещенной.

– Почему игнорируется – мне понятно, – сказал Антон, – а запрещены, по моему, любые манипуляции с покойниками, за исключением непосредственно связанных с похоронами.

– Ну, что вы, молодой человек. С человеческими трупами проводится множество научных экспериментов. Иначе мы не узнали бы ни анатомии, ни физиологии, ни биофизики человека.

– Так то научных экспериментов, – сказал Антон, – а некромантия к науке отношения не имеет.

– Почему не имеет?

– Но вы же сами сказали, что оживление умерших противоречит химии, физике и так далее.

– Ну и что? Принципы работы наших энергетических установок противоречат тем законам физики, которые 150 лет назад считались незыблимыми. Практика, как видите, эти законы опровергла. А в отношении некромантии этот путь закрыт – поскольку соответствующая практика запрещена. Б-наука говорит: некромантия невозможна, но проверять это нельзя.

– А почему, кстати, нельзя? – спросил Антон.

– Так ведь вы сами сказали: с трупами можно проводить только научные эксперименты, а некромантия не является наукой.

– Я так сказал?… Да действительно… Слушайте, Айс, вы меня совсем запутали. Сами-то вы верите в некромантию.

– Сам-то я верю только в практику, – сказал Бромберг, – а практика такова. За последние 20 лет мы имеем 8 не опровергнутых сообщений об оживлении конкретных мертвецов, включая и ваш случай. В смысле не ваш, а …

– Я понял, – перебил Антон, – вы сказали "не опровергнутых сообщений". Это значит: "но и не подтвержденных", так?

– Вы верно уловили суть, молодой человек. Мы не имеем ни одного случая, когда оживший мертвец был бы достаточно надежно идентифицирован. Проблема очень сложна. Дело в том, что существует всего порядка 10.000 типов внешности, около 2000 психотипов и примерно 10 разновидностей голоса. Таким образом, в среднем мы имеем разнообразие в пределах двух миллионов вариантов. В то время, как даже на старушке-Земле обитает около семи миллиардов. Понимаете, что это значит?

– Наверное, это значит, что у любого жителя Земли есть в среднем 3500 почти идеальных двойников, – сказал Антон, – но это не значит, что стоит одному из них умереть, как кто-то из этих 3500 начнет радостно впихиваться на его место, заявляя, будто он "ожил". Даже если бы он захотел это сделать – есть масса способов проверить. Пара-тройка толковых вопросов по биографии покойного – и можно бить самозванца канделябром.

– А если он изучил эту биографию? Вы же сами были на Эврите доном Руматой Эсторским XIV, в то время, как настоящий носитель этого имени давно лежал в фамильном склепе. При этом, полагаю, вы знали биографию покойного так, что проще было бы его уличить в самозванстве, чем вас.

– Ну ладно, а ДНК-тест, карта крови, ментограмма наконец…

– Где? На Эврите? – ехидно спросил Бромберг, – там, если вы помните, даже до дактилоскопии еще не додумались. Может, через тысячу лет додумаются.

– А все остальные 7 случаев тоже там, где не додумались? – спросил Антон.

– Не все. Например, четыре случая выявлено на периферийных колониях. Как вы знаете, колонисты и живут там, чтобы быть подальше от цивилизации. И, зачастую, всю жизнь игнорируют обычные профилактические медицинские процедуры. У ожившего-то все тесты сделать можно, но сравнивать не с чем, поскольку от оригинала ничего не осталось.

– А ментограмма?

– Ментограмма дает размытые результаты. Например, 30 на 70 процентов.

– В смысле, 30, что да, или 30, что нет?

– А какая разница? – спросил Бромберг, – ну, допустим, 30, что да, а 70, что нет. Вы рискнете объявить такого человека самозванцем?

– Нет, конечно.

– А признать, что он – оживший покойник?

– Тем более, нет… Так…Кажется я начинаю понимать. Вы намерены использовать меня в качестве индикатора?

– Вот все и встало на свои места, – тихо сказал Антон, – сколько признаков фиксирует человек у… своего полового партнера ?

– Несколько тысяч, – сказал Бромберг, – из них только около шестидесяти независимых, но и этого достаточно. Это несколько квинтильонов возможных сочетаний. Вероятность совпадения даже сотой доли признаков у двух разных людей практически равна нулю. Именно по этой причине самозванцы всех времен и народов старались избегать сексуальных контактов с партнерами оригинала.

– То есть, если это – не Кира, то она будет избегать…

– Совершенно верно.

– Вот так, однозначно и просто? – задумчиво произнес Антон, – А если все-таки не будет избегать, что тогда?

– Тогда это – оригинал. Как бы это не было удивительно. Конечно, не исключен вариант, что двойник все-таки попытается как-то угадать поведение оригинала… Но разнообразие слишком велико, угадать невозможно. Будет, я полагаю, очень фальшиво и… неправильно. В общем, вы сразу все поймете.

– А может быть так, что не сразу? Или вообще не пойму?

– Не может, – отрезал Бромберг, – всегда или четкое нет, или да.

– "Да" тоже четкое? – спросил Антон.

– "Да" четким не бывает. Потому, что человек меняется. Тем более – в подобном случае. Не настолько, чтобы утратить значительное число индивидуальных признаков, но все-таки. Если это она, то на нее не могла не повлиять … скажем так, длительная клиническую смерть, не говоря уже о том, что стала на два года старше. Ей, если не ошибаюсь, было меньше двадцати, когда… А в таком возрасте два года прожитых года много значат.

– То есть, я все равно не буду на сто процентов уверен?

– Не будете, – подтвердил Бромберг, – и вам от этого будет очень тяжело и плохо, я заранее предупреждаю. Но эта ваша неуверенность будет значить "да", потому что если "нет", то всегда уверенное. На сто процентов, как вы выразились.

– Фиг с ним, – сказал Антон, – пусть будет плохо. Допустим, так или иначе, я все пойму. А что дальше?

– Если это – не она, вы просто возвращаетесь. С не очень приятным воспоминаниями, но, по крайней мере, с чувством определенности. А если она – то, опять же, вы просто возвращаетесь. Только вдвоем.

– Куда?

– Сюда, на Пандору. Институт, конечно, взвоет дурным голосом, но устраивать здесь охоту на человека ради показательной депортации… и при этом еще иметь дело с вами в качестве противника… думаю, что вас обоих быстро оставят в покое.

– Звучит убедительно, – сказал Антон после некоторой паузы, – знаете, Айс, тогда, два года назад, я хотел увезти ее на Землю. Все думал, как это устроить. Все думал… Думал… А потом все это и случилось… Ладно, это уже мои проблемы, причем прошлые. Если не возражаете, перейдем к деталям. Как легендировать старт? Как маскировать высадку? Как прикрывать отход? Затем, если я вернусь один, то все понятно, а вот если мы прилетим вместе, то нам понадобится легенда под прибытие сюда и кое-какое оборудование, чтобы сразу смыться в джунгли.

– Обо всем этом не беспокойтесь, – Бромберг и положил на стол микродиск, – здесь весь план, вернетесь в отель – посмотрите. Ваша экипировка, одежда, мечи, золото двадцать килограммов в ируканских монетах, уже погружены. Старт в два часа после полуночи с девятого терминала. Корабль называется "Феникс", бортовой номер… Впрочем, это уже есть на микродиске, нет смысла пересказывать. И последнее… Поскольку вы сами пилотируете…

– Жетонов-то зачем столько? И чьи они, кстати?

– Роман Видов, пилот-любитель – это вы на старте отсюда. Эрнст Полонски, пилот-любитель – это вы здесь же, на финише. Кирке Элле, стажер – это… Сами понимаете.

– Это – команда приступить к переходу на нелегальное положение? – спросил Антон.

– Считайте, что так, – ответил Бромберг, – а теперь я с вами прощаюсь. На связь со мной выйдете уже находясь на Эврите. Желаю удачи… дон Румата.

– Я тоже скучал, – заметил Румата, обгладывая куриное крылышко.

– Ха! И, бьюсь об заклад, не только по мне! Тысяча дьяволов! Эта рыжая девчонка, наверное, чистая ведьма, если…

– Если? – переспросил Румата.

– Если она так глубоко ранила ваше сердце, дон Румата, – продолжила баронесса.

– Благородный дон Румата, почему же ваша чаша пуста? Неужели ируканское из моего погреба столь дурно? Или же вы дали обет трезвости?

– Нет, барон. Ваше ируканское превосходно. Просто я задумался… О Кире. Что слышно о ней? В дороге до меня доходили всякие вздорные слухи. О какой-то армии. На сколько верно, что она действительно жива?

– Слухи? – переспросил Пампа, – Ха! Если бы! Видимо, придется все же разбудить моего беспутного отпрыска. Не так уж серьезна его рана, чтобы…

– Его рана?

– Пустяки, – отмахнулся барон, – царапина, о которой настоящий мужчина забывает на следующий же день. Эй, там! Скажите баронету, что его весьма не хватает за столом. И пусть не заставляет нас слишком долго ждать, поскольку наш гость сгорает от нетерпения…

– Супруг мой, вы решили напоить меня допьяна? – кокетливо спросила она.

– Ээ… Я просто не заметил…

– Не заметили, что это – я?

– Не заметил, что твоя чаша столь обширна… Обильна. Да и что тут пить?

– Скажите, друг мой, что столь интересного может поведать нам юный баронет?

– Ха! Совсем недавно он отличился в битве. С той самой армией. Да-да, именно армией, хоть и зазорно называть так толпу сброда, вооруженную дубьем и косами, переделанными под пики. Но раз они нанесли поражение ируканскому войску – то, клянусь всей нечистью Икающего леса, армией они могут называться по праву.

– И вы хотите сказать, что эту… армию возглавляет… Кира?

– Да, мой друг. Именно это я и говорю, потому что, так оно и есть!

– Я был уверен, что она мертва, – сказал Румата, – арбалетный болт пронзил ей горло, другой попал на пол-ладони ниже левой груди. Она умерла прямо у меня на руках и…

– Наслышан, благородный дон, – перебил Пампа, – это была настоящая битва, клянусь костями Каты праведного! Вы раздавили этого вонючку дона Рэбу, как клопа, а его орденских горе – вояк вывозили потом на двух возах, как свиные туши – не будь я барон Пампа, дон Бау! А потом куда вы исчезли? Почему не приехали ко мне – ведь мои стены защитили бы вас хоть от трех святых орденов сразу! Тем более, у меня свои счеты с этим вороньим отродьем. Они ведь хотели прибрать к рукам мои родовые земли! Ха! Я гнал эту погань до самой сайвы. А их командира, как его, отца Ариму разрубил на восемь частей и скормил свиньям прямо во дворе!

– Я не хотел причинять вам беспокойство, благородный дон. Поэтому подался в Соан, к дону Кондору, тем более я все равно должен был навестить его.

– Ну, что сделано… – начал было барон, – и в это время доложили:

– Приветствую вас, благородные доны. Приветствую вас, дорогая матушка. Благородный дон Румата, я рад увидеть вас, ибо премного наслышан о вашей доблести. Отец, вы звали меня.

– Садись, сын. Выпей с нами вина.

– Тага, сынок, дон Румата, до недавнего времени… Скажу просто, по-солдатски. Особа, известная, как Кира, была ему как жена. Я верно сказал, друг мой?

– Вернее не скажешь, барон, – вежливо согласился Румата, – видите ли, дон Тага, я был уверен, что Кира убита. И вот, вернувшись из странствий, узнал, что она не только жива, но и оказалась в центре неких событий. Но негоже было бы верить всяческим слухам. От вашего же благородного отца я узнал, что вы можете поведать, что происходит на деле.

– Отвез я Кире грамоту, взял с нее клятву и вернулся домой, – закончил свой рассказ дон Тага, будто поездка в войско Хозяйки была чем-то столь же будничным, как чаша вина за обедом.

– Ваш сын вырос добрым воином, друг мой.

– Ха! – Рявкнул довольный Пампа, – моя кровь!

– Супруг мой, – с улыбкой заметила баронесса, – не вы ли еще год назад, называли дона Тагу никчемным шалопаем?

– Любовь моя, но как же иначе? – недоуменно спросил барон, – Мой отец называл меня так же до моей первой битвы, а его называл также мой дед. Если мы не будем блюсти обычаи, мы перестанем быть Пампа, раздери меня черти!

– Скажите, дон Тага, – продолжал, тем временем, Румата, – вы ведь, наверно, долго говорили с Кирой. Быть может, услышали от нее еще что-то достойное внимания?

– Вы правы, дон Румата, – ответил баронет, слегка наклонив голову в знак уважения, – не даром говорят, что вы не только доблестный, но и мудрый человек. Вот что она сказала: "я знаю, кто будет искать меня, почему и зачем – и он найдет меня там же, где ты меня нашел, если поспеет до солнцестояния". Не вас ли она имела в виду, благородный Румата?

– Меня, – подтвердил он, – благородные доны, дражайшая баронесса, я выезжаю немедленно. Нехорошо заставлять даму ждать.

– Эх, горячая кровь! – провозгласил барон, – ну, что ж. Эй, там, седлайте коня благородному дону Румате!

– А не знаешь ли ты, любезный, о некой девице, называющей себя посланницей Хозяйки? – поинтересовался Румата, небрежно бросив обглоданную кость в угол.

– Ох, спросите же вы, благородный дон. Кто ж так вот поминает Хозяйку в здешних местах? Надо или Лесная говорить, или Спящая, или Светлая. А то, неровен час…

– Не верю я в эти бабские сказки, – жестко перебил Румата, – так есть что про нее?

– Верно, похоже, попы говорят – последние времена настали, – понизив голос, начал корчмарь, – вот, Старые боги проснулись. Сперва Лесная, а потом, видать, и Рогатый проснется. Вот тогда всему и конец.

– Так что, любезный, пойдет эта… Лесная войной на Орден?

– Как есть, пойдет, – ответил корчмарь, после недолгих колебаний, – как проснется Рогатый, так сразу и пойдет. Все говорят.

– И что думаешь – устоит Орден? – лениво спросил Румата, прихлебывая легкое вино.

– Ну, как ему устоять, благородный дон? – начал рассуждать корчмарь, – если герцогских-то гвардейцев и тех вмиг посекли. А у Ордена – что? Мужиков вроде меня научили на коне скакать, да пику держать. Оно, конечно, Орден большое войско выставить может, побольше, чем его высочество. Но ведь и Лесная людей наберет. И здешних, и кто разбоем промышлял, и охотников, и варваров – тамошние колдуны ей поклоняются, а их слово – закон.

– Арата Горбатый тоже много собирал, – заметил Румата, – но просто мужиков, даже против тех же мужиков, но обученных, не выставишь.

– Так-то оно так, – согласился корчмарь, – разбили орденцы Арату, почитай, всех его людишек положили. Но у него разве войско было? Толпа. А у Лесной-то войско настоящее. Не знаю, как это по-вашему зовется.

– Правильный строй, – подсказал Румата.

– Вот-вот, благородный дон. И строй правильный и оружие тоже не какое попало.

– А откуда, кстати, оружие?

– А оттуда, благородный дон. Лесная сперва все монастыри в предгорье до последней нитки ограбила. И потом – ей же все клады открыты. И все золотые жилы в горах. Ходи, да собирай. Ясное дело – если золота, как у дурачка соплей, так и оружие будет, и ландскнехты, и обоз, и сапоги справные, и бойцы сытые.

– Вот возьмет ли Лесная города орденские – это подумать надо, – продолжал разговорившийся корчмарь, – с одной стороны, укреплены они изрядно, а с другой – мастеровые уже машины хитрые строят, чтобы, значит, стены бить или там снаряды всякие бросать.

– Строят? – переспросил Румата.

– А чего ж им не строить, если кормят от пуза и деньги платят? Я же говорю – у нее золота сколько хочешь. Каждый день с гор возами на быках везут.

– Но, опять же, с другой стороны, – рассуждал корчмарь, – у Ордена людей не меряно, посадят на корабли подкрепления, да и пришлют в Арканар своим на подмогу. Тоже, как рассудить.

– Ладно, любезный, – сказал Румата, – пора мне ехать. А вино у тебя доброе, – и небрежно бросил на стол два золотых.

– Премного благодарны, – корчмарь поклонился в пояс, – может, в дорогу собрать чего?

– Не стоит. Я ж от барона еду, а гостю снеди на два дня, по обычаю.

– Барон наш обычай блюдет, – согласился корчмарь, снова поклонившись.

– Отставить! – громовым голосом скомандовал Румата.

– Простите, благородный дон, – сказал старший, – по указу Святого Ордена…

– Здесь не владения Ордена, – перебил Румата, подъезжая ближе.

– Это – лазутчик и убийца, – пояснил старший, – мы преследовали его с земель Ордена.

– А почему я должен верить тебе? Ну-ка приведите мальчишку ко мне. Живо!

– Никак не возможно, благородный дон, потому как…

– Благородный дон!

– Что тебе?

– Просто поблагодарить. Вы спасли мне жизнь.

– Считай, поблагодарил. Иди по своим делам.

– Да, благородный дон, – парнишка коротко, не теряя достоинства, поклонился, – я не знаю вашего славного имени и принесу благодарность Светлой за помощь от неизвестного.

– Благодарность кому?

– Светлой Хозяйке. Она знает все имена, и ваше тоже. Ее благодарность не пропустит вас.

– Стойте, благородный дон. Покорно просим сказать, кто вы и зачем едете.

– Благородный дон, неизвестный, ты можешь проезжать – и быть нашим гостем сколько пожелаешь.

– Подскажи-ка мне, где найти Киру?

– Вы хотите говорить с Посланницей? Тогда, благородный дон, не обессудьте, но надо назвать себя. Такой уж порядок.

– Ну, что ж. Я – дон Румата Эсторский, четырнадцатый этого имени. Довольно ли…

– О, простите, дон Румата! – старший поклонился в пояс.

– Я провожу вас, благородный дон! – звонко крикнул парнишка, вскочив в седло.

– Ну провожай, – буркнул Румата, тронув поводья.

– Кира…

– Ты?

– Ты? – эхом отозвался он.

– Ты!

– Ты жива…

– Я так скучала по тебе…

– Я думал…

– Я знаю…

– Боишься, что я исчезну? – весело спросила она и отскочила в сторону, – я так похожа на призрак?

– Только что меня обнимали чьи-то теплые руки, – улыбнувшись, сказал он, – у призраков рук нет. По крайней мере, таких теплых и нежных.

– Да? А вдруг тебе просто показалось? Смотри – я исчезаю!

– Черт побери… – выдохнул Румата.

– А вот и благородный дон Румата! – радостно пискнула она, – какой ты забавный, когда мокрый!

– Ничего забавного, – проворчал он, – ты меня напугала.

– Благородный дон поражен в пятку! – развеселившись, она махнула ладонью по воде, обдав его тучей брызг.

– А вот я сейчас надеру кому-то уши! – сказал он, отфыркиваясь.

– Не дуйся, любимый, – Кира подплыла и положила руки ему на плечи, – я просто так счастлива, что хочется дурачиться. Делать глупости, –

– Вот видишь. Я совсем глупая девчонка, да?

– Совсем, – подтвердил он, – смотри, не замерзни на берегу.

– Не замерзну. Мой дом в двух шагах отсюда и там есть очаг. Угли еще горячие.

– Мокрую одежду можешь оставить снаружи, – сообщила она, – здесь не воруют. Никогда и ничего.

– Ты все такой же красивый, как я тебя помню, – тихо сказала Кира, когда он лег рядом, – а я? Я такая же? Ты вспоминал обо мне?

– Конечно, маленькая, – он обнял ее и прижал к себе, – я… Я не мог себе простить, что тогда…

– Не думай об этом, – попросила она.

– Не буду, – пообещал он.

– Неправда. Будешь. Пока не сделаешь то, о чем думаешь с того момента как увидел меня. Так сделай, не бойся, любимый.

– Прости, – прошептал он.

– За что, милый? За то, что ты любишь именно меня, а не похожую на меня женщину? У тебя ведь были другие женщины за эти годы?

– Были, – сказал он.

– Видишь, а твои глаза и твои руки помнят меня. Ты был с ними, а думал обо мне. Я очень счастливая – если, даже далекая и мертвая для тебя, я была больше любима, чем живые, которых ты ласкал. Разве не так?

– Единственная моя…

– Любимый, мне так хорошо.

– Волшебница…

– Еще, я хочу еще… Да…

– Ты… Только ты…

– О чем ты думаешь? – спросила она, переворачиваясь на живот и, протянув вперед руки, потянулась изящным кошачьим движением.

– О тебе и обо всем, – ответил он, проводя ладонью по ее спине.

– И что ты обо мне думаешь?

– Просто думаю о тебе.

– Так не бывает. Почему ты не спрашиваешь?

– О чем?

– Помнишь, ту последнюю ночь? Я еще нашла книгу отца Гура. Помнишь? Принц полюбил прекрасную девушку-дикарку из-за гор.

– Помню, – сказал Румата и почувствовал, как сердце проваливается куда-то в пропасть.

– Она думала, что он бог, – спокойно продолжала Кира, – но все равно любила его. А чтобы любить бога, надо быть богиней. Иначе нельзя. Поэтому их разлучили, и она умерла от горя. Я плакала – мне казалось, что это про нас с тобой. А ты сказал, что нас не разлучат.

– Да, – эхом отозвался он.

– А потом, когда я выглянула в окно…

– Не надо!

– Надо, любимый. Я выглянула в окно и почувствовала удары. Один и сразу второй. Мне даже почти не было больно. Только очень холодно и свет стал гаснуть. Я еще помню, ты склонился надо мной. Я хотела в последний раз рассмотреть твое лицо и мне было так обидно… Обидно, что оно так быстро темнеет и расплывается. Вот и все, что я помню.

– А… потом? – через силу спросил Румата.

– Я очнулась в доме. Вроде этого. Была слабость и немного больно двигаться. Я все-таки встала, потому что подумала, что если я уже умерла – то надо понять… как… "там". Или, для меня, уже "здесь"? Я еще удивилась, что очень хочется есть – а ведь мертвым, наверное, не должно хотеться есть… Там стоял широкий стол, а на нем – костяной гребень, пастушья флейта и меч. Не совсем такой, как твои – другой. Короткий, широкий из металла, похожего на медь. Мне стало так интересно, что я взяла меч, чтобы рассмотреть получше. Он так легко лег мне в руку – как будто он был моим…. Всегда… Как будто, он давно привык к моей ладони, а моя ладонь – к его рукояти. Мне стало так радостно, что я крикнула что-то… Будто бы слово на чужом языке… Нет, не на чужом, а на своем – только забытом, почему-то. Вот как было. А потом вошли два пожилых варвара, увидели меч в моей руке…. И поклонились. Как кланяются варвары – чуть-чуть и не отводя глаз от лица того, кому кланяются… Так я стала Посланницей.

– Посланницей Хозяйки? – переспросил Румата.

– Посланницей Хозяйки, – повторила она, – Теперь ты все знаешь.

– Кира, что ты затеяла?

– Не сейчас, – сказала она, переворачиваясь на бок и обнимая его – потом. Сейчас со мной любимый мужчина – и я хочу его. И он меня хочет.

– Вот что, вояки, – сказал он, стремительно метнув оба своих меча назад, даже не глядя (он и так знал, что они вонзились в бревенчатую стену ровно, даже не дрогнув) и, не спеша, направляясь к ним – если не хотите остаться без башки, слушайте меня внимательно. Начнем с тебя…. Да не дрожи ты, как банный лист. Что это такое? Я тебе в другой раз объясню. А сейчас запоминай. Вот я тебя просто толкнул. Легонько. Хоп – видишь, перевязь соскользнула. А если в бою? Раз – и нет твоей головы. Понял? Подгоняй снаряжение….

– Доброе утро, Посланница, да хранит тебя Небо.

– Доброе утро, родные мои. Смотрю, вы зря время не теряете.

– Стараемся, Светлая. Воинскую науку усваиваем.

– Вижу, что стараетесь, – Кира надела рубашку, завязала пояс и подошла к ним, – что стараетесь, вижу, а что усваиваете – не вижу.

– Каким должен быть воин?

– Смелым, Светлая, – вякнул кто-то.

– Сытым! – отрезала Кира, – а вы, родные, разве думаете, что благородный Румата сыт? Думаете, всю ночь пироги лопал?

– А не скажет ли благородный дон, что делать, если, к примеру, супостат с конницей летит, а мы – в чистом поле, и кроме мечей с топорами, да пик – ну ровно ничего.

– Сколько лиг до конницы? – машинально спросил Румата.

– Ну, например, пол-лиги.

– Если пол-лиги, значит проспали вы, ребята, свою смерть. Конницу за три лиги даже баран увидит. А если слепой баран – то услышит. Так что считаем, три лиги. Значит, что самое главное для пехоты, когда ее в чистом поле сходу атакует кавалерия?

– Строй держать, – нерешительно пробурчал кто-то.

– Не обосраться, – предположила одна из женщин.

– Значит так, – подвел итог Румата, – а теперь замолчали все. Один раз объясняю ….

– Не всех, – ответила Кира, как ни в чем не бывало, – двое управляют охранением, одна тысяча – на хозяйственных работах.

– Понятно…

– Нам еще надо посетить Верцонгера.

– Кого?

– Верцонгера, – повторила Кира, – это самый уважаемый из вождей варваров. Он пригласил тебя, чтобы отдать долг благодарности. Ведь ты спас его сына.

– Когда?

– Вчера.

– А, этот парнишка…

– Теналдор, третий сын и наследник по их обычаю. Не прийти будет неправильно. Они обидятся.

– Да, пожалуй, – согласился Румата. Он прекрасно знал, какое значение придают варвары долгу благодарности. Не меднокожие варвары юга – а здешние варвары-северяне.

– Ну, пошли? – спросила Кира.

– Пошли…

– А что с кавалерией? – механически спросил Румата.

– С кавалерией – слабо. Девять сотен конных варваров – сила, конечно, но выучки нет. То ли дело варварская пехота – их хоть сразу в строй ставь. Три сотни легкой кавалерии дона Паги, достойно выглядят – но что такое три сотни? Только рейды по тылам, а, скажем, на прорыв вражеского строя сходу их не бросишь. Так что воевать придется больше пехотой.

– Да, сложно будет, – согласился Румата.

– А когда было легко? – усмехнулся вольный капитан, – ничего, война любит смелых.

– Пошли купаться, – весело предложила Кира, с которой вся приличествующая образу Посланницы серьезность слетела через минуту после окончания "обязательной программы" (как обозвал про себя Румата всю сегодняшнюю игру в солдатики).

– Поехали к водяной мельнице.

– Зачем?

– Там интересно, – загадочно объявила она, – увидишь.

– Ну, господа ученые, показывайте, каким колдовством тут балуетесь, – пошутил Румата.

– Бесовским, благородный дон, каким же еще, – хихикнул слегка подвыпивший Кабани, – вот сейчас покажем тебе, как оно бывает.

– А чем метать горшки-то? – спросил Румата.

– Как рассказывают обычно монахи? – спрашивал Будах, и сам отвечал, – Они говорят, что еще 600 лет назад люди были язычниками, бегали голые, ели друг друга и вообще погрязали в немыслимых грехах, как нынешние дикари в дальнем Запроливье. И лишь когда Господь вышел из Питанских болот, и, претерпев страсти, открыл людям глаза на их нечестивый образ жизни – тогда люди стали строить монастыри, а самые благочестивые – уходить в монахи. Эти-то монахи, с Божьей помощью, придумали письмо и счет, а равно всякие иные полезные науки и ремесла, которыми ныне живут добрые люди – и славят Бога. Так ли вам рассказывали, благородный дон?

– Такое мнение, – продолжал Будах, – явно невежественное. Вот например, ваш род, благородный дон, насчитывает приблизительно 400 лет.

– 423 года – машинально поправил Румата, – столько прошло тех пор, как император Гафор пожаловал эсторские земли Румате I в свободное владение. Но наш род гораздо древнее.

– Пусть так, – легко согласился Будах, – а было ли во времена Гафора меньше искусств и ремесел?

– Да нет, наверное. Скорее уж больше.

– А при его прадеде – язычнике, Литене Великом, объединившем империю 517 лет назад?

– Тоже, наверное, нет, – сказал Румата, – такие дворцы, как при императоре Литене, нынешние архитекторы вряд ли смогут построить.

– Значит ли это, – продолжал высокочтимый доктор, прикладываясь к своей чаше, – что все искусства и ремесла возникли всего за 80 лет, причем не язычниками, а богобоязненными людьми, каковые во времена Литена находились в униженном состоянии, а порой даже преследовались за свою веру?

– Нет, конечно. Мой двадцать второй предок, Гета, осел в Эсторе при короле Мераде, у которого служил центурионом. Было это 641 год назад. От построенного им дома сохранился только портик, на цоколе которого высечена дата. Построен этот портик с таким искусством, что и поныне украшает лужайку перед эсторским замком.

– Значит, искусства, науки и ремесла придуманы язычниками, – заключил Будах, – а монахи лишь усвоили лишь немногое из тех записей, которые после оных язычников остались. Таким образом, они ничего к знаниям не прибавили, а наоборот, многое сокрыли, а еще больше – утратили по невежеству.

– Мы все – Синда, Кабани, я, – вернулись сюда по приглашению Светлой (тут он отвесил поклон Кире), когда она сказала, что позволит нам взять те древние книги, которые она изымет в монастырях. Невежественные монахи даже не могли прочесть то, что в них написано – они просто прятали книги – сидели на них, как собака на сене, не умея воспользоваться и не желая отдать другим.

– Мы нашли, – продолжал уже Кабани, – что каждое следующее поколение монахов было невежественнее предыдущего. Я изучал монастырские хозяйственные книги – и видел, что даже знание арифметики приходило во все больший упадок. Нынешнее поколение монахов уже вынуждено считать, рисуя черточки по числу предметов счета…

– Слушайте, отец Кабани, а во что они верили? Язычники, которые все это придумали?

– Что? – не понял он

– Светлый! – продолжая смеяться, выдавил из себя Синда, – это лучшая шутка за последние четверть века! Во что! Ой, помогите, я сейчас лопну!

– Что, Антон, паршиво вам? – сочувственно спросил он.

– Не то слово, Айс, – честно сказал Антон (он же – Румата Эсторский, четырнадцатый этого имени и благородный дворянин до 22 колена).

– А я ведь предупреждал.

– Ладно. Я ведь знал, на что иду… Думал, что знал…Только не говорите, про индюка,

– Которого индюка? – кустистые брови доктора Бромберга поползли вверх.

– Который думал, да в суп попал. Вы-то как думаете, Кира – настоящая?

– В каком смысле?

– В самом прямом! Как вы считаете, это она – или нет?

– Извините за бестактность, Антон, а у вас с ней… возобновились отношения?

– Да. Возобновились. Но… Я не знаю.

– Этот вариант мы с вами разбирали, помните? – спросил Бромберг, – полная определенность возможна только при отрицательном результате. Если вы не знаете, это значит "да".

– Так что, значит… Некромантия? Айс, у нее даже остались шрамы от тех двух стрел. Это выглядит… в общем, как это возможно?

– Не знаю. Могу сказать лишь, что этот случай – огромная, фантастическая удача. Первый полностью идентифицированный случай. Вам с ней надо срочно улетать! Немедленно! Ни в коем случае нельзя рисковать… ну, понимаете.

– Понимаю, – сказал Антон, – но дело в том, что она не согласится. Она не бросит все это на полпути. Не могу же я тащить ее силой.

– Не можете или не хотите? – спросил Бромберг.

– И то, и другое. Поймите, Айс, для вас это – уникальный объект и все такое. А для меня… Надо дальше объяснять?

– Не надо. Как я понял, вы остаетесь вместе с ней, пока все это не кончится.

– Значит, тогда вот что, – сказал Бромберг, – у вас есть огромная проблема. До начала войны, серьезной, большой войны, остались примерно сутки. Плюс-минус несколько часов. Раз вы намерены остаться – с этим следует что-то делать.

– В смысле?

– В смысле, войну можно выиграть, а можно – и проиграть.

– Ну, что вы, Айс. Эту войну уже можно считать выигранной.

– Выигранной кем?

– Той армией, в расположении которой я нахожусь, – пояснил Антон.

– А почему вы так уверены?

– Да потому, что я немного разбираюсь в здешних войнах. Три очевидных преимущества – золото, вооружение, боевой дух. Выучка… тоже скорее превосходящая. Численность примерно одинакова. Кроме того, противник не очень понимает, с чем столкнется.

– Думаете, учли все?

– А что – нет?

– Нет.

– Айс, признаю, что я – тупица. Скажите, чего я не учел.

– Вы не учли института экспериментальной истории.

– Ах это… Но Айс, институт не вмешивается в войны. По крайней мере, непосредственно.

– Что значит "непосредственно"? – спросил Бромберг, – если взять, да и выкрасть вас отсюда, это – не непосредственно? Это – допускается? И что будет?

– А ничего, – с вызовом ответил Антон, – если хотите знать, я тут вообще для бантика. Как ируканского маршала расколошматили без меня, так и арканарского наместника расколошматят. Ну, может, с ним подольше провозятся.

– А если выкрасть вас вместе с Кирой? Вас – домой, а ее … тоже домой. В Арканар. Ну, а дальше… Историю Жанны д'Арк, надеюсь, вы помните.

– Вы что, серьезно? Я имею в виду, про домой в Арканар?

– А куда еще? – спросил Бромберг, – Посудите сами, не на Землю же в такой ситуации.

– Я об этом не подумал, – честно признался Антон.

– Теперь будете думать. И вообще, постарайтесь не забывать, что теперь вы на другой стороне.

– Слушайте, Айс, а почему вы так уверены, что институт будет действовать на стороне Ордена? Это же против всей доктрины. Институт наоборот, всегда мешал Ордену, потому что Орден – это квинтэссенция здешнего мракобесия. Символ регресса.

– Антон, усвойте, пожалуйста, что теперь символ регресса – это ваша армия и то, за что она сражается. Знаете, кто вы с точки зрения непоколебимой и единственно верной теории исторических последовательностей?

– Ну, кто?

– Вы – варварская формация, грозящая сбросить континент из относительно (подчеркиваю – относительно) прогрессивного монотеистического настоящего в относительно темное языческое прошлое. Потому что историческая последовательность в религиозную эпоху такова: первобытный культ предков, родоплеменной шаманизм, рабовладельческое язычество, феодальный монотеизм, буржуазный пантеизм. С точки зрения этой теории, вы пытаетесь повернуть прогресс вспять и перечеркнуть всю работу института за последние несколько десятилетий. Теперь – понятно?

– Непонятно.

– Что именно непонятно?

– Какой это, к чертям прогресс? И какая это, к чертям, теория. Сегодня три местных ученых мужа доказали мне, как дважды два, что весь этот переход к феодальному монотеизму – сплошной регресс. Последние 300 лет идет регресс. Это – факт, по сравнению с которым вся теория исторических последовательностей не стоит даже тухлой селедочной головы!

– Очень хорошо, – сказал Бромберг, – вы это знаете. Я это знаю. А Институт экспериментальной истории этого не знает. И КОМКОН этого не знает. И Мировой Совет этого не знает. ИЭИ верит в теорию исторических последовательностей – благостную и единственную. КОМКОН доверяет ИЭИ. Мировой Совет исходит из компетентности КОМКОНА. Если ИЭИ ошибался и теория неверна в корне – значит целая толпа уважаемых людей все эти десятилетия занималась… Мягко говоря, не тем, чем следует. Это – очень мягко говоря. Теперь посчитайте, карьеры скольких людей придется разрушить, чтобы доказать свою правоту. Правоту, которая очевидна здесь – но никак не на Земле. И сколько времени это займет – даже если удастся. И что произойдет здесь за это время. Кстати, произойдет то, после чего вы уже точно никому ничего не докажете. На вас будут смотреть, как на мальчишку, потерявшего голову от любви к мятежнице-туземке. Вся ваша антинаучная позиция будет иметь в глазах сообщества простое и понятное объяснение. И это объяснение всех, абсолютно всех устроит. Теперь – понимаете?

– Теперь – понимаю. Я другого не понимаю – что мне делать?

– На самом деле, все очень просто, – сказал он, – у нас есть два варианта. Первый – уговорить Киру бросить это дело и улететь с вами, или даже не уговорить, а просто вывезти независимо от ее согласия.

– Это невозможно, я уже сказал.

– Это, как раз, вполне возможно, – возразил Бромберг, – в конце концов, потом вы можете ей все объяснить…

– Черт побери, Айс, у вас что, проблемы со слухом? Я сказал нет. Точка.

– Тогда остается второй вариант. Все-таки выиграть войну и потом уже улететь. Надеюсь, на это она согласится?

– Думаю, что тогда я бы ее уговорил, – сказал Антон, – но если ваш прогноз о вмешательстве института верен, то все кончится гораздо раньше. И не в нашу пользу.

– Гораздо раньше, – задумчиво повторил Бромберг, – раньше… позже… вы говорили, что разбираетесь в здешних войнах. Как по-вашему, можно ли имеющимися в вашем распоряжении средствами выиграть эту войну очень быстро? Ну, скажем, за десять дней. Институт просто не успеет так быстро принять решение… по вашему вопросу.

– Вы что издеваетесь? – спросил Антон, – это же средневековая война, а не турпоход по южному берегу Крыма. Дней за тридцать еще можно было бы. Наверное. Теоретически.

– Если тридцать – то нам с вами не избежать неприятностей.

– То есть, нас с Кирой выкрадут?

– С большой вероятностью решат выкрасть, – уточнил Бромберг, – я, конечно, попробую нажать на некоторые неформальные рычаги в институте, чтобы эту вероятность несколько снизить, но… Как вы понимаете, гарантировать ничего не могу.

– Несколько снизить вероятность, – задумчиво повторил Антон, – хреново обстоят дела..

– Хреновей всего обстоят мои дела, – сварливо ответил Бромберг, – я-то исходил из нашей с вами договоренности. Помните? Туда-и-обратно. Вся операция должна была занять 100 – 150 часов. Вы вместе с Кирой оказались бы на Пандоре, а мои друзья из диспетчерской службы, которые нам помогали все это организовать, смогли бы своевременно замести следы нелегальных рейсов. Теперь у этих людей будет куча неприятностей, а мне придется их из этих неприятностей вытаскивать. Если получится. А если я хочу увидеть… результат, то мне придется еще и помогать вам в дурацкой войне. И все это, извините за прямоту, исключительно из-за неурегулированности ваших интимных отношений.

– Какого черта? – взорвался Антон, – я что, ради вашей альтернативной науки должен воровать девушку, как театральный злодей из второсортного водевиля?

– Ну, да. Разумеется, вы никому ничего не должны. Никто никому ничего не должен. Только старый дурак Айзек Бромберг должен всем без исключения. И людям из диспетчерской службы, и вам, и вашей девушке. И вместо благодарности старый дурак Айзек Бромберг всеми бывает посылаем к черту. Наверное, он и черту что-то задолжал, только еще не знает, что.

– Ладно, Айс. Честное слово, я погорячился. Извините, если подвел вас и ваших друзей, но… В общем, я не могу иначе. Так что придется воевать.

– Это я уже понял, – Бромберг тяжело вздохнул и потер ладонями виски, – трудно с вами, Антон.

– А когда было легко? Ничего, война любит смелых.

– Где ты был? Мы думали, с тобой…

– Я похож на мальчика, которого могут украсть злые дикари? – с улыбкой поинтересовался он.

– Нет, но…

– Что, милая?

– Все-таки, где ты был.

– … И других женщин у меня нет, – он подмигнул, – по крайней мере, поблизости.

– Любимый, я третий раз спрашиваю, где ты был?

– Я говорил с духами, – серьезно ответил Румата

– И что они сказали?

– Что война уже практически началась.

– Духи сказали тебе правду, Светлый. Враг в одном дневном переходе от нас. Пойдем, нас ждет совет войска.

– Ну, что ж, друг мой Верцонгер. Пошли выигрывать нашу войну, – спокойно сказал он вслух.

– Ваа!! – радостно зарычал предводитель варваров, демонстрируя крепкие белые зубы не то – в волчьем оскале, не то – в своеобразной улыбке.

– Ты хорошо сказал, – шепнула Кира, – он это запомнит и перескажет.

– Стараюсь входить в образ, – так же шепотом пояснил Румата.

– Входить в образ? – недоуменно переспросила девушка, – Это магический ритуал? Очень сильный, да?

– Очень, – подтвердил он.

– Ад и дьяволы! – воскликнул спокойный до того момента дон Пина, – знаете, Светлый дон Румата, умей я придумывать такие вещи, клянусь хребтом святого Мики, я бы уже был герцогом, а не болтался бы по миру, натирая мозоли на своих любимых пятках.

– Думаю, дон Пина, вы еще успеете стать герцогом.

– Если останусь жив после этой войны, – добавил вольный капитан, вновь обретая философское спокойствие наемника, – посмотрим, что нам принесет завтрашний день, а там подумаем и о послезавтрашнем.

– В открытом поле биться не будем, – сказал тот наконец, а после паузы добавил, – но и орденцев не выпустим.

– Сколько у нас возов? – спросил Румата

– Сотен двадцать наберется, – уверенно сказал один из выборных.

– Хорошо. Настилайте переправу, запрягайте быков и все на ту сторону. Дон Пина, переправляйте своих ландскнехтов, обеспечьте охрану переправы с той стороны. Верцонгер, дон Пага, кавалерию тоже на ту сторону, организовать разъезды, за орденским лагерем следить со всех сторон. С основными их силами в бой не вступать. Только с их разъездами – если таковые появятся. Отец Кабани, на последние возы погрузите огнеметные машины и снаряды для них. Распорядитесь, чтобы катапульты прикатили от верховий на старую позицию. Что – пожар в сайве? Возьмите тысячу человек. Если надо – возьмите две. Пять. До заката катапульты должны стрелять со старой позиции. Все. Выполняйте.

– Все. Мы победили. Дон Пага, отправьте вестового к отцу Кабани, пусть остановят катапульты. Здесь больше не в кого стрелять.

– Скажите, Светлый, мы не ослышались? Это уже победа? В орденской армии двести сотен с лишним…

– Было, – поправил Румата, – теперь нет. Эта армия более не существует. До утра ваша задача построить людей, определить потери, позаботится о раненых определить куда-нибудь пленных, обеспечить порядок, выставить охранение. Остальным бойцам обеспечить отдых, кормежку и пиво – но в меру. Ни одного пьяного чтобы не было. Хорошенько запомните – мы выиграли сражение, а не войну. Война еще впереди. А я хочу спать. И не вижу никаких причин это откладывать.

– Я уже знаю, – сказал он вместо приветствия.

– Думаю, в институте тоже уже знают, – заметил Антон.

– О сражении. Но не о вашей выдающейся роли в нем. Впрочем, часов через двадцать – тридцать будут знать. Тогда соберут чрезвычайный совет. Будут долго мусолить эту тему, говорить умные слова и так далее. Дадут кому-то поручение проверить факты, уточнить обстоятельства и так далее. В общем, как я и говорил, это займет дней десять. Вопрос в том, какая позиция в итоге возобладает. Решат сразу вас выкрасть – или сначала ограничиться беседой. Я попробую сделать так, чтобы предпочли беседу. Надеюсь также, что они решат не ставить в известность КОМКОН, а делать вид, что ничего особенного не происходит. Базисная теория феодализма, крестьянские войны и далее в том же духе. Сор из избы никто выносить не любит. Есть, конечно, риск, что КОМКОН и без них узнает. Раннему средневековью не свойственны тактические приемы Наполеона Бонапарта – это общеизвестно. Стоит самому зеленому юнцу в КОМКОНЕ увидеть снимки этого сражения – и он срочно побежит докладывать начальству.

– Что тогда? – спросил Антон.

– Тогда уже безо всяких бесед и уговоров.

– Понятно. И что делать?

– На Саракше небезызвестный Каммерер умудрялся бегать от Сикорского несколько месяцев, – заметил Бромберг, – хотя Сикорский очень хотел его поймать. И не только бегать, если вы помните. Об этом не принято говорить в КОМКОНЕ, но фактически, Каммерер, тогда еще сопляк двадцатилетний, сделал Сикорского. Можно сказать, победа нокаутом.

– То Саракш, – буркнул Антон, – милитаризованная индустриальная культура образца середины земного XX века. На коптере куда попало не полетишь и где угодно не сядешь – раздолбают в два счета. А здесь – культура аграрная, образца VII века. Прилетай, кто хочешь, забирай, что хочешь.

– Вот и они так думают. Что прилетай, кто хочешь. Что забирай, что хочешь.

– А что – не так?

– Ну, – пожал плечами Бромберг, – вам лучше знать. Вы по своей профессии ближе к активным операциям.

– Какие тут активные? – Антон усмехнулся, – Сбросят обычное спецсредство Ди-400 – и все сразу пассивные. На 6 – 8 часов. Сам так делал. И со мной так делали. Так что знаю этот прием со всех сторон.

– И всегда срабатывало?

– Не всегда. Есть несколько психотропных препаратов, которые блокируют действие Ди-400… Айс, вы молодчина! Как все просто! Хотя… Не могу же я или мои… телохранители все время ходить обкуренные. А когда все это понадобится, я не знаю.

– Я буду знать, – заметил Бромберг, – но только если заниматься вашим делом будет Институт. В КОМКОНЕ у меня таких источников информации нет. Так что ваша задача, Антон, облегчить для Института выбор в сторону решения проблемы собственными силами.

– Хотел бы я знать, как.

– Очень просто. Сделать следы ваших впечатляющих военных успехов менее заметными.

– Извините, Айс, но я, наверное, тупой. Вы о чем?

– О трупах. О сорока с чем-то тысячах трупов.

– Двадцати с чем-то, – машинально поправил Антон.

– Да нет, сорока. Трупов лошадей это тоже касается.

– Ясно. И как быстро все это надо…

– Сейчас, – перебил Бромберг, – немедленно. До восхода солнца. Сможете?

– Смогу, – уверено ответил Антон, после некоторой паузы, – а в чем смысл?

– Смысл, молодой человек, в том, что армия Ордена просто пропала. Пуф! И нету. Куда-то исчезла.

– Но это же ерунда. Запись со спутника никуда не делась…

– А ее забудут просмотреть, – Бромберг улыбнулся и подмигнул, – бывает. Им же не причина нужна, а повод, чтобы не ставить в известность КОМКОН. Дайте им повод, Антон. Больше ничего не надо – остальное они сделают сами.

– Ну, – сказал Клавдий, – что смотрите, коллеги? Не выспавшегося человека не видели? Боюсь вас огорчить, но скоро такое зрелище станет для вас привычным. Будете наблюдать каждый день. В зеркале. Все, времени мало, давайте высказываться. Паша… Доложи обстановку, пожалуйста.

– Я постараюсь конспективно, коллеги. Значит, дон Румата… Антон в смысле, несколько дней назад. Если надо точно – я посмотрю записи, прибыл на границу Арканарской области, в место дислокации мятежной крестьянской армии, известной там, как "войско Хозяйки". Далее, он фактически принял командование и дал сражение армии Святого Ордена. Использовав знание местности, заблаговременно организованные укрепления и позиционные разработки, а также превосходство в технических средствах ведения войны, он разбил армию Ордена в течение одного светового дня. Потери ордена составили ориентировочно 20.000 человек, т.е. более 90% личного состава. Потери крестьянской армии – несколько сотен убитыми и раненными.

– Как-то нереально, – заметила Ольга, шеф группы сравнительной истории, – Вы ничего не путаете, коллега?

– Нет, – сказал Паша, – все достаточно точно. Поясняю. Хронология боя была такова. В первые минуты артиллерия вывела из строя высший командный состав армии Ордена, вынудив командиров полков действовать самостоятельно. Далее их перемещения были предсказуемы и управляемы провоцирующими действиями. Соответственно, группировки численностью от четырех до восьми тысяч последовательно попадали в невыгодные оперативно-тактические ситуации, при этом оказываясь на позициях, поражаемых заблаговременно пристрелянной артиллерией.

– Вы все время применяете слово "артиллерия"…

– Я имею в виду катапульты и легкие баллисты, – пояснил Павел, – пороха там еще не изобрели. Но, как вы понимаете, применялись они, в смысле военной тактики, именно в качестве артиллерии.

– …Что для принятого в эту историческую эпоху методов ведения войны не характерно, – добавил Клавдий

– Совершенно верно, – Павел кивнул, – полностью не характерно. Выскажусь прямо. Те методы ведения боевых действий вообще характерны для более позднего исторического периода, отстоящего от данного на тысячу и более лет… Ну, об этом лучше послушать дона Кондора… В смысле, Александра Васильевича…

– Понятно, – перебил Клавдий, – Александр, я полагаю, вы, с вашим опытом, действительно лучше, чем кто либо… В общем, слушаем вас.

– Все началось не сейчас, – начал он, – и мы должны четко это понять. Все началось два года назад, когда Антон еще работал в штате института.

– … С девушки, – брякнул кто-то с места.

– До девушки, если вы имеете в виду Киру, мы еще дойдем. Это элемент картины, требующий особого обсуждения. Я хочу вернуть вас к эпизоду с захватом Святым Орденом контроля над Арканарской областью.

– Кто? – спросила Ольга.

– Я пока не готов комментировать этот эпизод, – жестко сказал Александр Васильевич, – так или иначе, она была убита и Антон, находясь в состоянии аффекта, предпринял нападение на полицейский контингент и далее – на резиденцию наместника Ордена. К моменту, когда я, согласно инструкции, взял ситуацию под контроль, дон Рэба был убит, так что имевшаяся возможность взаимодействия с администрацией Ордена в Арканаре оказалась утрачена.

– … Которая, как я понимаю, оказалась все-таки ранена, а не убита, – заметил Клавдий.

– … Которая была убита, – спокойно возразил Александр Васильевич.

– Вы же не осматривали тело.

– Не осматривал. Потому что оно находилось в горящем доме. Полагаю, к тому моменту оно уже сгорело. Но я опрашивал Антона в интервале выхода из прекоматозного состояния, вызываемого спецсредством Ди-400. Это, как вы знаете, процедура, предписанная инструкцией. Достоинство метода состоит в том, что опрашиваемый спонтанно докладывает всю фактическую обстановку до мельчайших деталей. Согласно данным опроса, девушка получила два ранения, каждое из которых даже по отдельности было несовместимо с жизнью.

– В таком случае, коллега, как вы объясните появление этой девушки во главе крестьянской армии через два года после смерти.

– У меня нет никаких оснований считать, что Кира, носящая титул Светлая Посланница Хозяйки, и Кира, убитая два года назад в Арко – это одно и то же лицо.

– А у меня есть, – сказал Клавдий, – потому, что я смотрел видеозаписи. Эта девушка не только внешне похожа, но и… гораздо более того. У меня нет оснований считать Антона человеком невнимательным и неразборчивым. Между тем… Как все, наверное, понимают, двойник может имитировать внешность оригинала, отчасти может имитировать его биомоторику, но имитировать нюансы поведения оригинала во время полового акта он не может. Отсюда вывод: мы имеем дело не с двойником. По крайней мере, не с обычным двойником.

– Жаль, что мы – не КОМКОН, – пробурчал молчавший до сих пор ведущий аналитик, известный всему составу под прозвищем Слон, – атрибутировали бы эту девушку-двойника, как продукт деятельности Странников. И порядок. Все объяснено.

– Знаете, чего нам не хватает в этой истории для полного счастья? – спросил Клавдий, – только КОМКОНА и Странников. Вернемся к моим аргументам. Что скажете, Александр Васильевич?

– Это меня тоже смущало, но только до вчерашнего дня. А вчера вот этот юноша объяснил мне одну интересную вещь. Кстати, многие его не знают. Это – Тойво Глумов, в некотором смысле заменяет Антона в Арканаре. Прошу любить и жаловать. Тойво, прошу вас, озвучьте то, что вчера озвучили мне.

– Существует порядок действий девушки-двойника, который, обеспечивает ей близкую к нулю вероятность идентификации, как контрафактного персонажа в случае сексуального контакта. Он состоит в избегании ситуаций, позволяющих половому партнеру провести сопоставительный анализ ситуаций. Если предшествующие сексуальные контакты происходили в спокойной и предсказуемой обстановке, необходимо создать обстановку неспокойную и непредсказуемую – и наоборот. Если они происходили в помещении определенного типа, следует перенести его в помещение качественно иного типа или на открытое пространство. Далее, имеет смысл придать новому половому контакту ритуальный характер для прикрытия несоответствия слов, движений и последовательности действий тому, который хранится в памяти партнера. Новый, сексуальный контакт должен быть по возможности более ярким и продолжительным, что способствует замещению ранних воспоминаний. При этом двойник должна настаивать на проверке заранее подготовленных признаков своей идентичности оригиналу – что вызовет психологическое отторжение мотивов действительной проверки такой идентичности. После полового контакта может быть инициирована стрессовая ситуация, обеспечивающая фиксацию эффекта замещения. В этом случае партнер теряет способность к спонтанному припоминанию особенностей оригинала при последующих сексуальных контактах с двойником.

– Откуда вы все это выкопали?

– Из пособия по организации промышленного шпионажа середины XXI века.

– Гм… а вы не нашли там же каких-либо рекомендаций по выявлению таких двойников? Вы понимаете о чем я?

– Да, – также равнодушно ответил Тойво, – там присутствовали рекомендации.

– Какого рода?

– В первую очередь они были ориентированы на особенности внешности двойника. Двойник должен в большей степени соответствовать образу оригинала, чем собственно оригинал.

– Простите, не понял, – подал голос Слон, – оригинал на то и оригинал, чтобы… Вы, часом, не оговорились, юноша?

– Нет. Я воспроизвожу то, что было изложено в руководстве. Там сказано, что при запоминании образ оригинала преобразуется во вполне определенном направлении. На него накладывается определенное количество черт предшествующих персонажей, к которым объект испытывал сильное сексуальное или квазисексуальное влечение.

– Черт! – громко и четко произнес Павел.

– Что это с вами? – недоуменно спросил Клавдий.

– Я понял! – заявил он, – коллеги, прошу разрешения оставить вас на… На полчаса примерно.

– Гм… А в чем дело?

– Я же говорю – я понял… Но это надо показать… Мне еще самому надо проверить.

– А я ничего не понял. Ну, ладно, валяйте. Надеюсь, вы покажете нам что-то заслуживающее внимания.

– Еще какого! – крикнул Павел, уже на бегу.

– Кажется, я тоже понял, – сказал вдруг Александр Васильевич.

– Да? – переспросил Клавдий, – как мило! Может быть, я тут единственный идиот, который еще не понял.

– Успокойся, не единственный, – буркнул Слон, усаживаясь поудобнее и доставая курительную трубку, – коллеги, надеюсь, вы простите мне мою маленькую слабость. Пристрастился, знаете ли, на Гиганде…

– Кури, – Клавдий махнул рукой, – все равно мы тут застряли между VII и XXI веком, причем без видимой надежды выкарабкаться… Александр Васильевич, я попрошу вас продолжить доклад, прерванный обсуждением… гм….в общем, всех этих матримональных дел.

– Хорошо. О военной тактике уже рассказал Паша. Замечу, что после битвы Румата… В смысле, Антон, по какой-то причине попытался немедленно уничтожить все ее следы. Довольно поверхностно, разумеется – но все-таки. Трупы людей и лошадей закопаны, почва выровнена. Через несколько дней поверху начнет расти свежая трава… От кого он прячет эти трупы – я не знаю. Оставим пока. Еще одно – на чьи средства содержится крестьянская армия. Обычно мне не составляет труда выявить источники золота для таких операций, а сейчас – никаких следов.

– Антон случайно не прихватил с собой полевой синтезатор?

– Нет. И к тому же, золото местное. Причем появилось оно намного раньше, чем Антон туда прибыл. Тоже пока оставим – если не возражаете.

– Не возражаю. А как, кстати, Антон туда прибыл? Ведь это зона, закрытая для свободной высадки?

– Ну, Клавдий, вы же понимаете – эти средства против случайных туристов, а не против всяких горе-энтузиастов, у которых сверхидеи в голове табунами бродят.

– А у него – бродят? – спросил Слон, не выпуская изо рта трубку.

– У него была одна идея – найти Киру. А у Киры… Или ее двойника… Другая идея. Распотрошить в Арканаре Орден и сбросить его в Пролив.

– А дальше? – продолжал допытываться Слон.

– Понятия не имею, – Александр Васильевич пожал плечами, – туземцы так далеко не загадывают. Знаете, сколько крестьянских войн я видел?

– Так ведь это – не крестьянская война, – устало заметила Ольга.

– Вот именно, – уверенно сказал Слон, – и я о том же. Девчонка – не туземка, война – не крестьянская и Арканаром тут дело не закончится.

– А чем по-твоему закончится? – спросил Клавдий.

– Значит, так. Они двинутся на Арко, а Орден, тем временем, пришлет тамошнему наместнику подкрепление. Подкрепление они разобьют и сбросят в море. Дальше переплывут Пролив и продолжат войну уже на основной орденской территории. Вторгнутся в Метрополию… Александер, как вы полагаете, они могут взять основные города Метрополии?

– Вы имеете в виду Енгабан, столицу старой империи?

– Ну, да. И Баркан тоже.

– Не знаю… – Александр Васильевич прошелся по залу взад-вперед, – наверное, могут. Если они дойдут до Енгабана и Баркана, то значит, у Ордена уже не будет ни одной боеспособной армии. И тогда что технически им помешает взять оба города? Другое дело – смогут ли они разбить все орденские армии. Весьма сомнительно. Численность крестьянской армии около 15.000, а мобилизационный ресурс Святого Ордена – примерно 600.000 человек.

– Аргумент "один к сорока"? – Слон саркастически усмехнулся, – но, как оказалось, ваш приятель Румата умеет закапывать в землю по 20.000 отборных солдат противника в день. Я, конечно, не говорю, что здесь голая арифметика и 600.000 он закопает за месяц, хотя…

– Слон, дорогой мой, я понимаю ваше желание покуражится, но все-таки, к чему вы клоните?

– Все к тому же. Вот взял он Енгабан, и Баркан взял. Захватил Метрополию. Всю империю захватил. Что дальше? "Жил-был царь со своею царицей"? Ерунда какая-то.

– На самом деле, идею "войны до победного конца" выдвинула Кира, – заметил Клавдий, – а Антон просто… Скажем так, оказался в неудачное время в неудачном месте.

– … И в неудачном качестве, – добавил Слон, – а что, эта Кира мечтает стать императрицей? Опять ерунда. Она же землянка, зачем ей?

– Почему – землянка? – спросил Клавдий.

– Потому, что она – не туземка, а в Странников и гремлинов ты не веришь.

– Гм… Кто такие гремлины?

– Они вроде Странников. Только пушистые и с вот такими ушами, – Слон расставил руки, показывая размер ушей гремлина, – а вот, кстати, Паша бежит.

–

– Пашка?

– А то ж!

– Ты извини, Тошка, – весело сказал он, – пришлось надавать по шее парочке твоих нукеров. Уж больно въедливые. Какой-такой дон Гуг, не знаем, не велено пропускать.

– Надеюсь, не сильно надавал? – поинтересовался Румата,

– Ерунда. Через часик оклемаются… И не крути ты так головой, один я. Все по-честному, никаких ловушек.

– И на том спасибо. Тем не менее, ставлю своего лучшего верблюда против твоего коня, что ты здесь по делу.

– Точно! – подтвердил Пашка, – но ты в жизни не угадаешь, по какому.

– Если скажешь, что тебя отправили с гуманитарным поручением забросить мне свежих аллопайчиков с Пандоры, я не поверю, – предупредил Румата.

– Ну, еще чего. Аллопайчиками тебя кормить. После всего, что ты здесь наворотил. Нет, я тебе кино привез.

– На кой оно мне? У меня здесь сплошное кино.

– Кино, да не то. А я тебе привез то, что надо. Держи.

– Не доверяешь, – печально констатировал Пашка, – подлянок ждешь. Друг, называется.

– Извини. Жизнь у меня такая. Теперь.

– Ладно, чего уж там… Поеду я, раз такое дело. Хоть посмотрел на тебя. Анке расскажу. Видел, значит Тошку. Ничего, скажу. Живой-здоровый. Так?

– Так, – Румата кивнул, – привет ей передавай.

– Передам. И в щечку от тебя поцелую. А ты кино мое посмотри.

– Посмотрю. Обязательно.

– Только один смотри, без… Сам понимаешь, кого.

– Это почему?

– Потому. Посмотришь – поймешь. Звякни мне если что. Коммуникатор-то у тебя есть?

– Ну, вот и славно, – заключил Пашка, – счастливо, береги себя.

Хлопнул он своего жеребца ладонью по крупу – и с места в галоп. Да и был таков. Румата долго провожал его удаляющийся силуэт и, лишь через час решился подобрать проектор. Да не рукой, нет. Поддел за петельку кончиком меча и двинулся в сторону своих караулов, держа меч на отлете, от себя подальше.

– Держи! – и стряхнул проектор ему в руки. Ничего не случилось. А могло бы. Бывают такие штучки с секретом: почувствуют тепло руки, пуф – и валяется неосторожная жертва в полном ауте часов 20, а может и все 40.

– Что это, благородный дон?

– Бирюлька колдовская. Нажми на зеленый кружочек.

Боец послушно нажал. Раз – и в воздухе появилось голографическое изображение. Пашкино, разумеется.

– Не бойся, солдат. Теперь красный кружочек нажми…. Видишь, исчезло.

– Ух, – уважительно произнес боец, – сильное колдовство.

Проектор оказался просто проектором. Без секретов. Или, как выразился Пашка, без подлянок.

– Так-то, – наставительно произнес Румата, соскакивая на землю и забирая у парня проектор, – есть многое на свете, друг… что и не снилось нашим мудрецам. Продолжай нести службу.

– Привет, Тошка! Раз ты это смотришь – значит, тебе здорово повезло в жизни. В смысле, мало кому приваливает такая удача – увидеть то, что ты сейчас увидишь. А сейчас я исчезаю, превращаясь в твоего проводника, своеобразного Вергилия наоборот. Мы начинаем романтическое путешествие в твое прошлое. Тебе снова 17 лет.

Появилось море – огромное и теплое оно простиралось от кромки золотистого песка и до самого горизонта, где мягко переходило в небо. Казалось, легкие облачка ползут вдаль через бесконечность и возвращаются обратно в виде белых барашков на гребнях волн. Откуда то

сбоку из моря появилась Анка – загорелая до молочношоколадного цвета, мокрая, в маленьком почти невидимом купальнике. В этом мире прошлого, ей, как и ему, конечно же, было 17 лет.

– Атас! Внезапная атака морского десанта! – весело крикнула она, с разбега бросаясь на него… В смысле на того, семнадцатилетнего Тошку. Они покатились по песку… Ее лицо оказались совсем рядом… искрящиеся смехом глаза… Полураскрытые губы… На мгновение она отстранилась и махнула рукой в сторону кого-то невидимого:

– Пашка, засранец, прекрати снимать немедленно. Слышишь? А то я найду самую большую, противную медузу и засуну тебе за шиворот…

– Это – Анка, – раздался голос Пашки. Уже теперешнего, – замечательная Анка, неповторимая Анка, непревзойденная Анка. Первая женщина Антона, в других кругах известного, как дон Румата Эсторский. Смотри внимательно.

Изображение опять ожило. Кусочки прошлого двадцатилетней давности сменяли один другой. Они с Анкой в лесу… в горах… в каком-то маленьком северном городишке… на даче… у кого-то в гостях… они с Анкой танцующие танго… летящие в затяжном прыжке на высоте полтора километра… поющие на два голоса у костра…

– Какого черта! – хрипло произнес Румата.

В этот момент опять появился еще один маленький городишко с узкими улочками – и Анка, идущая навстречу в каком-то маскарадном наряде. Смешная, немного непохожая на себя… Несколько угловатые движения… Широко распахнутые, будто испуганные глаза… Кого же она играет? Джульетту? Офелию? Лауру? Стоп. Это же не Анка, это Кира! Конечно же, это – Кира. Такой я увидел ее впервые в тот день, четыре года назад. Она просто шла навстречу…

– Узнал? – раздался сочувственный голос Пашки, – конечно узнал, но не сразу. Они чем-то похожи, верно? Первая женщина Антона и единственная женщина дона Руматы. Единственная – что бы там не говорили сплетники о двадцати любовницах, не считая мелких увлечений.

Тем временем, игра продолжалась. Кира рядом с ним в какой-то корчме… Кира в его кабинете – листает хрупкие страницы раритетов, задумчиво подперев подбородок ладошкой… Кира в одной легкой рубашке, быстро спускается по лестнице ему навстречу, бросается на шею… То есть, конечно не ему, а тому Румате, почти три года назад… И вдруг изображение меняется. Снова золотой песок и Анка, демонстрирующая внезапную атаку морского десанта.

– Видишь, разница, все же, есть, – раздается пашкин голос, – это не просто игра памяти. Но разница бывает разная. Считай это новым афоризмом и смотри дальше.

Теперь на изображении взрослая Анка. Два года назад. Когда он вернулся на Землю после… После всего, что здесь было – и… Она тянется к нему, чтобы обнять… и вдруг отстраняется назад. Движения быстрые, но выверенные, плавные. Движения человека, прекрасно владеющего своим телом.

– Помнишь, – снова вклинивается голос Пашки, – она увидела у тебя на руках земляничный сок. А подумала, что это кровь. Смелая Анка почему-то всегда боялась крови…. Робкая Кира тоже боялась крови. Помнишь?

– Помню, – механически ответил Румата, хотя Пашка, разумеется, не мог его слышать.

– Но времена меняются, – продолжал голос, – и люди тоже. Сейчас ты увидишь уникальные кадры исторической хроники. Фрагмент битвы с ируканским экспедиционным корпусом.

… Да, об этом Румате рассказывал дон Тага, баронет Пампа. Летит тяжелая кавалерия, блистательный маршал Дирка возглавляет атаку… дым… кони напарываются на заграждение из шипов и рыболовных сетей… Всадники летят на землю… Но маршал не зевает. Вот он уже на ногах, в правой руке – длинный кавалерийский меч, в левой – короткий широкий гладиум. Он готов собрать своих людей – и тут появляется Кира. Спокойная и уверенная, в легком снаряжении, вооруженная лишь узким клинком, похожим на шпагу. Дирка взмахнул длинным мечом… Раз! Изящный уход влево-вперед. Два! Стремительный выпад. Клинок жалит незащищенную доспехами правую подмышку. Маршал выпускает меч. Три! В том же выпаде режущее возвратное движение по тыльной стороне правого колена. Маршал неуклюже падает, но он не сломлен, он пытается встать на одно колено. И вот – финальный удар. Нет, не клинком. Носком сапога в переносицу. Бац! Нокаут. Цель достигнута. Маршал Дирка жив, но абсолютно безопасен на ближайшие несколько часов…

– А вот она крови совсем не боится, – комментирует Пашка, – да, какая грация и какой удар. Маршал никому не расскажет, как он заработал себе здоровенный шрам посреди лица. Но это лирика, а нам еще предстоит выяснить, кто она. Так что обратимся к скучной науке анатомии и не менее скучной биокибернетике. Для удобства обозначим наших прекрасных принцесс, а точнее – их модели, литерами Эй, Кей и Экс. Анка, Кира и …. твоя нынешняя подруга. Разместим их рядом и сравним.

Возникли три объемных зеленоватых полупрозрачных изображения женских тел, маркированных литерами и выстроенные в ряд по росту. Получилось: Эй, Экс, Кей.

– Они выполнены в масштабе, а в зеленый цвет я их выкрасил для драматического эффекта. Тем не менее, они вполне узнаваемы. Кей и Экс похожи настолько, что их можно перепутать, не правда ли? А вот Эй – совсем другая. Теперь временно уберем волосы и черты лица – чтоб не мешали.

Женщины на изображениях превратились в безликие фигуры и каждая несколько раз медленно повернулась вокруг вертикальной оси.

– Мы видим, – продолжал Пашка, – что соотношение размеров плечи-грудь-бедра у всех трех принцесс практически одинаковы. При этом Экс и Кей почти одинакового роста, а Эй выше почти на 10 сантиметров. Но вот по телосложению Экс явно ближе к Эй, а не к Кей. Если мы приведем наших принцесс к одному масштабу и прорисуем опорно-двигательную систему…

Пашка сделал паузу, изображение Эй стало чуть ниже, а затем во всех трех изображениях проявился скелет и мускулатура.

– … это будет видно невооруженным глазом. Эй и Экс по типу телосложения относятся к атлетикам, а Кей – к астеникам. Тем более это станет заметным, если прорисовать голени, бедра, живот и плечевой пояс, а затем убрать остальное… Вот, посмотри. Накладываем трафарет Экс на Эй. Разница минимальна. А теперь на Кей… Ну, вот. При других обстоятельствах я бы сказал, что мы видим классические различия телосложения туземки и современной землянки. Они связаны с характером питания, медицинского обеспечения, видами нагрузок и так далее. На этом можно было бы поставить точку. Но мы хотим исследовать вопрос подробнее – а потому перейдем к лицам.

Изображение резко поменялось. Теперь на Румату влюбленными глазами смотрели две Киры.

– Ну? – иронично спросил Пашка, – которая из них настоящая? Попробуй угадать. Через десять секунд появятся литеры. Левая или правая? Девять…. Восемь…

– Ад и дьяволы! Они же одинаковые!

– … Семь … Шесть…

– … Четыре… Три…

–… Два…

– … Один…

– Вот она! Справа! – Румата выбросил руку в сторону правого лица.

– … Ноль.

– Неправда! – крикнул он, – она справа! Вот она!

– Ты ошибся, – спокойно прокомментировал Пашка, – хотя, строго говоря, ты угадал. Твоя нынешняя подруга, которую ты считаешь настоящей Кирой – справа. А та Кира, которую застрелили два года назад, и которую ты уже практически забыл – слева.

Румата хотел было возразить – но понял, что это бессмысленно сразу по двум причинам.

– Конец первой серии, – сообщил пашкин голос, – звякни мне, если захочешь посмотреть вторую. Будь здоров, Тошка. Береги себя и не кипятись попусту.

"Легко тебе говорить, – подумал Румата, подбрасывая на ладони замолчавший проектор, – а посмотрел бы я на тебя в моей шкуре. Ты бы не просто кипятился. Ты бы весь на пену изошел, биокибернетик, блин, исследователь хренов."

Было огромное, почти непреодолимое желание подбросить проклятую пластмассовую коробочку в воздух и рубануть по ней мечом. От души. Чтобы вдребезги. Остановила его лишь одна мысль: именно этого поступка от него и ждут… Кто ждет? А, шут его знает. Теперь уже не поймешь. Одно только понятно – влип Тошка в чужую, темную, паскудную игру. Сидит он за болвана, а игроки сдают ему, болвану, карты и потом его же болванскими картами друг под друга заходят. Кто-то из них что-то выиграет, а вот болван проиграет обязательно. Потому что он не просто болван, а болван по определению.

Так. От меня ждут, что я растопчу проектор, как злую гадину. Уже через час пожалею об этом, буду ругать себя последними словами, наконец, позвоню Пашке, попрошу у него и первую и вторую серию… Да, и мне можно будет преспокойно сдать проектор с "подлянкой", потому что я уже напрочь потеряю нюх, да и вообще чувство реальности. К тому же, я наверняка поругаюсь с Кирой… Или с Экс… Нет, к черту Экс. Это – Кира. Все. Точка. Потому, что если это не она, значит, я ради миража закопал в землю двадцать тысяч человек. Нет, опять неправильно. Получается, я ради Киры их закопал… А завтра я ради нее разрушу город. Ад и дьяволы! Что я делаю? Что я вообще здесь делаю, в этом сраном Арканаре? Может, поговорить с ней, все же? Или сначала с Бромбергом? Рассказать ему про кино… Стоп. Успокойся, дурак. Не суетись. Что бы ты сейчас не сделал – это будет глупость. Потому, что в таком состоянии ничего умного сделать невозможно. Так что сиди спокойно, дурак и, главное, ничего не делай, пока не успокоишься… Ну, помогло вроде. Начал успокаиваться.

Теперь, слушай сюда, благородный дон. Я тебя сейчас буду спрашивать, а ты мне будешь отвечать. Понял? Молодец.

– Гости приходили.

– Кто?

– Павел. Он же – дон Гуг.

– Понятно. Предлагал вернуться в лоно истинной веры в базисную теорию феодализма?

– Нет. Просто посмотрел на меня.

– И все? – удивленно спросил Бромберг.

– Практически. Просил связаться с ним, если что. Передал привет от… общей знакомой.

– Что за привет? От какой знакомой?

– Слушайте, Айс, это очень личное. И это абсолютно не ваше дело.

– Меня не интересует ваша личная жизнь. Просто любой предмет, который вам здесь могут передать, обязательно будет содержать…. Любой. Понимаете?

– Понимаю. Не маленький. Вон он догорает, этот "любой предмет".

– Я не спрашиваю, что это было, но лучше бы вы вообще не брали его в руки.

– Чтобы на мне побыстрее поставили крест? Нет, черта с два. Пусть думают, что я весь в сомнениях.

– Сомнениях о чем? – насторожился Бромберг.

– О королях и капусте, – буркнул Антон, – если вы заметили, Айс, я тут изображаю Аттилу во главе орды гуннов. Думаете, я всю жизнь об этом мечтал?

– Извините, Антон. Я понимаю, как вам хреново…

– Не понимаете. Но это и не важно. Что со мной собираются делать?

– Пока вопрос не решен, – сказал Бромберг, – и, что существенно, пока не вышел за пределы института.

– Сколько у меня еще есть времени?

– Думаю, три – четыре дня. И, думаю, с вами попробуют поговорить еще раз. Может, пригласят вашу "общую знакомую". Или будут предлагать какие-то варианты для вас и Киры.

– Понятно. Но если будет планироваться похищение…

– Я буду знать за сутки, – сказал Бромберг,

– За сутки – это хорошо, – мечтательно произнес Антон, – сутки это почти вечность.

– Есть еще одна новость.

– Какая?

– Цоган, арканарский наместник попросил в Ордене подкрепления, – Бромберг помедлил и добавил, – Великий магистр дает ему стотысячную армию. Через семь дней она соберется в Баркане, за два дня погрузится на корабли и выдвинется к Арко. Кроме того, у наместника есть еще около пятнадцати тысяч – гарнизон Арко. Сто пятнадцать тысяч. Такой армии здесь не бывало со времен Вторжения.

– И не будет, – спокойно сказал Антон.

– Почему? – удивился доктор.

– Потому что семь дней да еще два на погрузку и минимум два дня ходу до Арко. Одиннадцать. А я возьму Арко через восемь дней.

– Ну, все, родные мои. День завтра не простой – пора всем отдохнуть.

Повздыхали ребята и стали расходиться в разные стороны. Остались лишь Кира и Румата.

– Привет, любимая.

– Здравствуй, любимый, – она подошла и положила руки ему на плечи, – ты опять разговаривал с духами?

– Да. И посты проверил. На всякий случай.

– Устал?

– Немного.

– Вестовой был от отца Кабани. Катапульты подойдут еще до полудня.

– Добро, – сказал Румата, – значит, к ночи Нард будет наш.

– Не слишком торопишься? – осторожно спросила она.

– Не слишком. Через девять дней мы должны взять Арко. Потому что через одиннадцать там будет высаживаться орденская армия.

– Большая?

– Сто тысяч.

– Тебе так сказали духи?

– Сто тысяч – это много, – заметила Кира.

Некоторое время Румата сосредоточенно молчал. Потом, четко разделяя короткие рубленные фразы, произнес:

– Если у нас будут сутки. Хотя бы одни сутки. Я утоплю их в заливе. Всех. Как крыс.

… В эту ночь они просто спали. Два очень сильных, но смертельно уставших человека, каждому из которых нужно было всего – ничего. Выныривая из беспокойного, полного кошмарами, сна, почувствовать теплое дыхание другого и услышать: Спи, любимый, все хорошо. Спи любимая, все хорошо.

– Скоро попробуют сделать вылазку, – заметил дон Пина

– Вы так полагаете? – спросил Румата.

– Я уверен. На месте коменданта, я бы попытался внезапно атаковать и разрушить катапульты. Тогда появляется шанс дождаться подкрепления.

– Но шанса на самом деле нет.

– Нет, – согласился Пина, – но комендант этого не знает. Кроме того, как видите, я приказал расположить ландскнехтов так, чтобы их боевые возможности были не столь заметны для не сильно сведущего человека.

Действительно, ландскнехты как будто бы в совершеннейшем беспорядке расположились на травке, являя своим видом полную неготовность отразить какую-либо атаку.

– Надеюсь, дон Пина, вы строго указали командирам, чтобы они не пытались в случае чего преследовать отступающих?

– Только остановить противника. В наступление не переходить. Таков был приказ, – спокойно ответил дон Пина, и спросил – Светлый, вы действительно не намерены штурмовать город?

– Не намерен, – подтвердил Румата, – к вечеру город сдастся и так.

– Или сгорит целиком, – заметил дон Пина, взглядом знатока оценивая густоту поднимающегося над городом столба дыма.

Румата пожал плечами. Ему было решительно все равно взять Нард или просто сжечь. Тем временем, ворота начали медленно открываться, а подъемный мост пополз вниз.

– Вот и вылазка, – сообщил Пина, – я оказался прав

… Как внушительно смотрелся кавалерийский полк, на рысях рванувшийся из ворот. Буря и натиск. Впрочем, какой там натиск.

– Прекратить обстрел, – командует Румата, – я поеду, послушаю, чего хочет предложить нам этот благородный дон.

– Я – брат Гок, уполномоченный коменданта. С кем я буду разговаривать?

– Я – дон Румата Эсторский. И ты, любезный, будешь не разговаривать, а слушать меня. Очень внимательно, запоминая каждое слово. Сейчас я собираюсь пообедать. К тому времени, как я отобедаю, на этом поле должны находиться все жители города до единого человека, включая членов магистрата с ключами и печатями. Отдельно должен быть построен весь гарнизон, включая коменданта. Все оружие должно быть сложено на земле. Рядом должно быть сложено все золото из городской казны, из гарнизонной казны и из церковных запасов. Если вы не успеете всего этого сделать, я сотру Нард с лица земли вместе со всеми, кто там находится.

Румата постоял, проводив глазами окончательно перепуганного брата Гока, а затем отправился обедать. Он не сомневался в том, что его ультиматум будет выполнен так быстро, как это только возможно.

И действительно – через какой-то час на поле уже стояла внушительная толпа, а чуть поодаль – около тысячи уцелевших орденских вояк в своих неизменных черных плащах с закрывающими пол-лица капюшонами.

– Так, – сказал Румата, – плащи, башмаки и ремни снять и сложить в кучу.

Дождался пока распоряжение будет выполнено. Жестом подозвал ближайшего из холопских тысячников и распорядился:

– Оружие и золото – в обоз. Этих – разбить по двадцать человек, усадить на землю и приставить надежную охрану. За разговоры – бить по шее, но не насмерть. За попытку встать или бежать – смерть на месте. Коменданта и офицеров – отвести в сторону и связать по одному. Развести костер побольше. Все.

– Будет исполнено, Светлый.

Румата кивнул в ответ и направился к небольшой группе членов магистрата, безошибочно выделив их в толпе горожан по сравнительно богатой одежде. Подошел стремительно, так что они отшатнулись.

– Ну, почтенные, отвечайте мне, сильно ли пострадал славный город Нард?

– Кто старший?

После некоторой заминки вперед выступил дородный дядька с медной цепью на пузе.

– Как звать?

– Вага, – прогудел дядька.

– Знавал я одного Вагу, прозвище Колеса, разбойник был изрядный, – мимоходом заметил Румата, – так что молчишь, почтенный Вага? Язык проглотил?

– Не я это, – испуганно ответил тот, – обознались вы, благородный дон. Сроду я не разбойничал, зерном торгую, и отец мой зерном торговал, всякий подтвердит.

– Я о другом тебя спросил, почтенный Вага. Я спросил, что с городом.

– Так ведь сами видите, благородный дон. Считайте, все сгорело, только стены да печные трубы остались.

Видимо, так и обстояло дело – без преувеличений. Пожар постепенно слабел – просто потому, что в городе не оставалось практически ничего, способного гореть.

Тем временем, подъехала Светлая. Легко соскочив на землю, встала рядом с Руматой. Они молча переглянулись. Еще перед штурмом было договорено: он разбирается с военными, она – с гражданскими.

– Сами виноваты, – твердо сказала Кира, – открыли бы сразу ворота и цело было бы все ваше добро.

– Мы бы и открыли, – проворчал кто-то, – так ведь эти в миг бы нас на стене вниз головами развешали.

– А почему они – вас, а не вы – их?

– Так ведь мы – люди мирные…

Румата вздохнул. Все тот же сон. Стоят, как стадо и ждут, кто придет их стричь в следующий раз. Пришли орденские – ограбили. Сейчас вот пришли Светлые, орденских выгнали, город сожгли, и, опять же ограбили. Вернее, начали грабить, а чем закончат – еще неведомо. Может, по пожарищу пройдут и все, что в погребах уцелело, отберут. Может, женщин изнасилуют, а может вообще всех молодых угонят в рабство. Продадут, к примеру, соанцам, на галеры. А чему удивляться? Так всегда. Что с ними делать? А, пусть Кира решает.

– Слушайте, почтенные, – говорила, тем временем, Светлая, – я обещаю, что наша армия никого не обидит и в городе ничего не тронет. Но если хотите нашей защиты – придется вам принести присягу. Теперь – решайте. Как скажете – так и будет.

Дальнейшее Румата слушать не стал – и так все ясно, да и своих дел у него еще было выше крыши. .

– Ваше имя?

– Изыди, нечистый!

– Я поговорить с вами хочу, а вы дурачитесь.

– Не будь у меня связаны руки, я бы с тобой поговорил!

Мелькнул молниеносно извлеченный из ножен меч. Вжжик. Руки коменданта были свободны, а меч также стремительно вернулся в ножны.

– Теперь – поговорим?

– Голыми руками против мечей? – язвительно отозвался комендант.

– Можно и так, – спокойно сказал Румата, – верните этому человеку его мечи.

– Не глумись надо мной. Не позорь перед войском. Убей – и покончим с этим.

– Если бы я хотел убить вас – давно бы убил. Но я просто хочу поговорить. О вашей судьбе и судьбе ваших воинов. Итак, ваше имя?

– Тадаш, – тяжело дыша, отозвался комендант.

– Так вот, почтенный Тадаш, я в некотором затруднении. Просто отпустить вас и ваших людей я не могу. Понимаете почему?

Комендант кивнул. Ясное же дело, кто в здравом уме вот так просто отпустит почти тысячу бойцов противника, пусть и обезоруженных.

– Возиться с пленными у меня нет ни времени, ни желания – продолжал враг, – моя армия готовится к маршу на Арко. Это вы тоже понимаете.

– И что мне остается? – спросил Румата.

Комендант облизнул пересохшие губы. Вопрос-то был простейший. Убить – и все. Он бы поступил именно так. Так что – от него ждут, чтобы он сам огласил смертный приговор себе и своим людям? Ведь бывает и хуже. Выколют глаза, отрубят пальцы на руках – и иди на все четыре стороны.

– Вы куда-то не туда думаете, – заметил Румата, будто прочтя его мысли, – на самом деле я предлагаю вам и вашим воинам службу в моей армии.

– Как!?

– Очень просто. Вы все приносите присягу и я распределяю ваших людей по моим полкам.

Тадаш осмотрелся. Его офицеры, потупившись, глядели себе под ноги. А простые братья оживились, в их глазах читалась мольба и надежда… Вот оно, дьявольское коварство… Ну, нет!

– Мы служим Господу нашему, его церкви и Святому Ордену, а не дьяволу и его посланцам! – отчеканил он. Громко, чтобы все слышали.

Румата стремительно протянул руку и сорвал с шеи Тадаша священный трезубец. Играючи увернулся от запоздалого удара меча и сделал рукой легкое, небрежное движение. Комендант остановился, выронил из рук мечи, а затем рухнул так, будто в его теле разом исчезли все кости.

– Приведите его в чувство, – спокойно распорядился Румата, и пошел между кучками сидящих на земле простых братьев, подбрасывая на ладони священный трезубец, будто какую-нибудь мелкую монетку или случайно подобранный камешек.

– Итак, – медленно говорил он, – попробуем разобраться, что же за предмет у меня в руке. Ведь это, наверное, важно, не так ли?

– Ты! Встать. Два шага вперед.

– Как звать?

– Брат Тиба, благородный дон.

– Так что за предмет у меня в руке, дорогой мой Тиба?

– Это… Это трезубец, которым пригвожден был Господь, слава ему.

– Что, вот этим самым? Посмотри на эту штучку, ей разве что мышь можно пригвоздить. Спрашиваю снова. Что у меня в руке?

– Это есть священный символ, которым… Который мы носим в память о нашем Господе…

– Постой, Тиба, – мягко перебил его Румата, – тебе ведь никак не больше двадцати лет, верно?

– Мне девятнадцать, благородный дон.

– Тогда как ты можешь помнить, что было шестьсот лет назад?

– Я знаю от святых отцов…

– А они откуда знают? Им ведь тоже, наверное, не шестьсот лет.

– Из Книги Каты Праведного, благородный дон.

– Ты читал книгу, написанную самим Катой Праведным?

– Нет, благородный дон. Я ведь и грамоте-то не обучен. Нам из этой Книги читают мирные монахи, а мы – монахи военные, наше дело – за веру сражаться.

– Ладно, посмотрим, что в этой книге написано. Эй! Приведите мне быстро какого-нибудь монаха с книгой…

Некоторое время Румата прохаживался между кучками пленных. Присматривался – что за люди. Оказывается, в основном такие же мальчишки, как этот Тиба. Самым старшим от силы лет 25. Что они в жизни видели? Браги кружку да случайную подружку, как говорят у ландскнехтов. Впрочем, у орденских мальчишек и того, наверное, не было. Они же, помимо всего прочего, еще и монахи…. А вот, кстати, и монаха ведут. Ну, продолжим.

– Скажи, дорогой мой Тиба, ведь Ката Праведный не мог написать ничего дурного, верно?

– Конечно, не мог! – радостно согласился юноша. Наконец-то ему задали вопрос, на который легко было ответить.

– И значит, если там написано что-то дурное, это – не настоящая книга Каты Праведного. Так ведь?

– Ну, понятно, что так, благородный дон!

– Таким образом, мы легко проверим, из той ли книги Каты Праведного вам читают, – заключил Румата, и, повернувшись к монаху, сказал – дай свою книгу, почтенный.

– Читай.

– Пока достаточно, – сказал Румата и обернулся к изумленному Тибе, – что-то странное написано в этой книге. Как ты полагаешь, я сейчас поступлю хорошо, если последую тому, что прочитал монах?

– Благородный дон! Прошу, не делай этого, наверное, в книге неправильно переписана страница.

– Ладно, – согласился Румата, снова отбирая у монаха книгу, – посмотрим еще… Читай отсюда.

– Достаточно, – оборвал монаха Румата, – одного я не понял: разбить головы камнями или удавить. Как ты полагаешь, дорогой Тиба?

– Благородный дон! У этого монаха, наверное, неправильная книга!

– Ты так думаешь? Ну, хорошо. Эй, приведите другого монаха.

Как и следовало ожидать, вторая книга практически от первой не отличалась. Отличался монах. Он был совсем уж испуган, читал заикаясь, а Румата намеренно выбрал в книге еще более радикальную главу. К двум рекомендациям "разбить головы камнями" и "удавить" добавилась третья: "сжечь огнем, начиная от стопы".

– Достаточно, – сказал Румата, – похоже, я не зря приказал разжечь костер. Что скажешь, Тиба?

Некоторое время у юноши слишком сильно тряслась челюсть, чтобы он мог произнести членораздельные звуки, но потом он, все же, справился с собой.

– Благородный дон, вели привести какого-нибудь ученого человека! Не может быть, чтобы такое было написано в настоящей Книге.

– Действительно, это неплохая мысль, дорогой Тиба… Вы здесь, дон Пина? Очень кстати. Вас не затруднит найти высокоученого Синду и попросить, чтобы он подошел сюда?

– С удовольствием, дон Румата. Мне и самому интересно, что же на самом деле с этими странными книгами. Я-то признаться, никогда не задумывался, что в них написано. Надо же, сжигать, начиная от стопы. Чтобы просто сжигали – видел, но чтобы вот так… Я, конечно, не силен в богословии, но думаю, это не очень хорошая рекомендация.

– Почему же?

– Много времени займет, опасаюсь, что до утра не управимся – охотно пояснил капитан ландскнехтов, – на мой взгляд, сжигать такую толпу лучше целиком. Но решать, конечно, вам, Светлый.

– Я учту ваше мнение, – любезно ответил Румата, – но давайте все-таки послушаем, что скажет почтенный Синда.

– О, разумеется. По части огненного снаряда почтенный Синда – непревзойденный мастер.

– Приветствую вас, благородный дон. Мне сообщили, будто вас заинтересовало происхождение Книги Каты Праведного?

– Да, почтенный Синда. Видите ли, эти два монаха вычитали в книге весьма странные вещи и у нас возник спор о том, действительно ли Ката Праведный это написал. У меня, признаться, есть некоторые сомнения…

– Ваши сомнения всецело справедливы, – сказал Синда.

– Вот как? – удивился Румата, – но я же еще не сказал, в какой именно части книги.

– Это вовсе не важно, благородный дон. Как известно, Ката Праведный никак не участвовал в написании той книги, которой пользуются монахи.

– Вы говорите странные вещи, почтенный Синда. Кто же тогда написал эту книгу и где настоящая книга Каты Праведного?

– Эта книга появилась лишь через двести лет после смерти Каты Праведного, при императоре Дескаде. Император приказал, чтобы монахи составили священную книгу – и, разумеется, это было сделано. Сам же Ката Праведный вообще не писал книг.

– Вы достоверно это знаете?

– Вполне достоверно, – подтвердил Синда, – как известно, Кате Праведному было откровение. Ему открылось, что святые истины нельзя записывать, потому что они сразу превратятся в ложь и святотатство.

– Не слушайте его! – выкрикнул один из монахов.

– Ты, кажется, что-то сказал? Если так – очень зря. Потому что присутствующий здесь дон Пина весьма заинтересовался способом сожжения человека начиная со стоп.

– Я… Я молчал.

– .. И правильно делал… Простите, что перебил вас, почтенный Синда. Так что же говорил Ката Праведный?

– Он говорил всего две вещи, дон Румата. Одна – "будьте справедливыми".

– А вторая?

– Вторая – "будьте милосердными".

– И все? – спросил Румата.

– Все, – подтвердил Синда, – если его просили объяснить, в чем справедливость и в чем милосердие, он отказывался, говоря: "зачем объяснять то, что люди и сами знают".

– И книгу он не писал.

– Не писал, благородный дон.

– А вот это? – Румата протянул Синде знак трезубца.

– А это родовой герб императора Дескада. Он повелел делать его оттиск на всех священных книгах.

– Понятно. И здесь обман… Ладно, слушайте меня, парни. Я даю каждому из вас шанс. Каждый, кто будет хорошо сражаться в войске Хозяйки, после войны получит надел земли и денег, чтобы обустроить хозяйство. Кто проявит трусость или нарушит присягу … помните, этот костер разжечь недолго. Решайте – я никого не неволю.

– Я с вами, благородный дон! – пискнул Тиба, – только я не знаю, как присягать. Ордену-то на трезубце присягали…

Румата размахнулся и швырнул трезубец в костер. Затем воткнул в землю меч и сказал:

– На этом будете присягать. Берись за рукоять и повторяй за мной: я, Тиба, свободный человек и воин…

– Я, Тиба, свободный человек и воин…

– …присягаю на верность Хозяйке и Светлым,

– …присягаю на верность Хозяйке и Светлым,

– …чтобы служить им мечом, копьем или иным оружием,

– …чтобы служить им мечом, копьем или иным оружием,

– …сколько потребуется, пока не наступит мир.

– …сколько потребуется, пока не наступит мир, – закончил Тиба.

– Все, боец. Иди вон к тому командиру ландскнехтов, он тебя определит в полк, накормит и даст оружие. А эту пакость, – Румата небрежно ткнул пальцем в знак трезубца, висевший на груди у юноши, – брось в огонь. В войске Хозяйки такое не носят

Новоиспеченный боец радостно поклонился Румате и побежал к командиру, на ходу срывая шнурок с трезубцем…

– Благородный дон, мы тоже с вами, – прозвучал нестройный хор из нескольких десятков голосов.

– Ты не спишь, любимый?

– Нет. Просто смотрю в небо. Разговариваю со звездами.

– Они тебе отвечают?

– Может быть, – сказал Румата, – а может быть, мне просто кажется, что они мигают именно мне. Может быть, они просто перемигиваются между собой.

– Может быть, – согласилась Кира, – может быть, им там скучно. Может быть, они со скуки предсказывают нам будущее. Ведь почтенный Синда говорит, будто по звездам можно читать будущее. Только это очень сложно – ни у кого не получается… Как ты думаешь, а мы правильно поступили, отпустив офицеров вместе с монахами в Арко? Они слишком многое видели.

– Только вряд ли смогут это связно рассказать, – заметил Румата, – и вряд ли им дадут рассказывать. Для начала им придется объяснить, почему у них на лбу вытравлен символ Хозяйки.

– Непременно! Картинка ведь сойдет не раньше, чем дней через двадцать.

–… Потом, – продолжал Румата, – им придется рассказать о том, как орденский гарнизон в полном составе перешел на сторону противника. Я не удивлюсь, если магистр Цоган просто прикажет их повесить. В назидание другим и во избежание распространения дурных слухов. Но слухов от этого станет еще больше – вот на это я и рассчитываю.

– Да, – сказала Кира после некоторой паузы, – как бы с ними не поступили потом, их многие увидят. Одни расскажут другим, те – третьим. Шепотом, когда никто не слышит. И слухи будут все страшнее…. Ты хорошо придумал, любимый.

– Это не я. Это один человек, который жил давным-давно. Его звали Сунь Цзы. Он написал книгу "Искусство войны".

– Какое странное имя… А что еще написано в этой книге?

– Многое. Но, к сожалению, только про войну.

– Жалко, – задумчиво сказала Кира, – такой умный человек мог бы написать, что делать потом. Когда война кончится… скажи, что мы будем делать, когда война кончится?

– Что? – переспросил Румата.

– Я говорю, когда война кончится, что мы будем делать? – повторила она.

– Не знаю. А что бы ты хотела?

– Знаешь, любимый, раньше все было иначе. Я не думала, что делать дальше. Просто жила. Ты был рядом и мне казалось, что все как-то само собой получится. Ну, ведь люди как-то живут и бывают счастливы. А теперь… Теперь что-то изменилось… Я не понимаю. Скажи, что с нами происходит?

– Ничего, маленькая. Это просто война. На войне всегда так.

– И когда она кончится, все будет как раньше? Правда?

– Правда, родная. Все будет как раньше.

Румата почувствовал, как на его щеку упала теплая капля. Светлая тихо плакала.

– Я глупенькая, да?

– Ну, что ты…

– Милая, не пугайся, сейчас будет… что-то вроде колдовства. Совсем не опасного. Хорошо?

– Вы соображаете, что…

– Что, Айс? – осведомился Антон, – вас смущает эта девушка? А почему, собственно?

– Это – дух? – шепотом спросила Кира.

– Вроде того, – так же шепотом ответил он.

– Ух ты! – прошептала она и умолкла, с нескрываемым любопытством разглядывая самого доктора и окружающий его интерьер.

– Что вы ей сказали? – поинтересовался Бромберг.

– Что вы – дух. Не читать же девушке лекцию о видеокоммуникации.

– Да уж… Я буду краток. Институт принял решение вас похитить. Обоих – что, в общем-то логично.

– Когда? – спросил Антон.

– Во время марша на Арко. Точное время и детали оставлены на усмотрение группы захвата. Сценарий обычный. Вертолет, Ди-400 и так далее.

– Понятно.

– Хм. Завидую вашему спокойствию.

– А что мне беспокоится? Кто предупрежден – тот вооружен.

– Вы уверены, что с этой проблемой можно легко справиться?

– Да уж не сложнее, чем с прочими, – фыркнул Антон.

– Ну, что ж. Надеюсь, Вы знаете, что делать. Не буду вас отвлекать.

– Это было здорово! – сказала Кира. Она была похожа на маленькую девочку, впервые прокатившуюся на американских горках.

– Да, неплохо, – согласился он, – а теперь скажи, где можно быстро достать ранш?

– Разве ты куришь ранш? – удивилась она.

– Это нужно, чтобы справиться с духами, – пояснил Румата.

– Но ты же говорил, что они не опасные.

– Этот – не опасный. Но есть и другие…

– А, понятно. Тогда утром подойдем к Верцонгеру. Его шаманы тоже курят ранш, чтобы справится со злыми духами. У них много ранша.

– Ну и замечательно. А теперь давай-ка спать. Следующие ночи у нас будут не очень-то спокойные.

– Поехали! – сказал Александр Васильевич.

– Залп! – последовала команда.

Тойво вдавил гашетку. Четыре капсулы отделились от консолей и ушли на цель.

Аккуратно выполнив выход из пике, Ленка повела машину по широкой дуге над зоной поражения. Было видно, как внизу полупрозрачный туман быстро расползается, накрывая лагерь.

– Тридцать секунд, – меланхолично сообщил Тойво, – можно приземляться.

– Лена, следи за обстановкой, в случае чего – немедленный взлет, затем двойной звуковой сигнал. А мы пошли искать наших пациентов, – и Александр Васильевич двинулся вперед в сторону центра лагеря. Они прошли шагов пятьдесят, как вдруг Пашка крикнул:

– Шевелится…

– Ленка! Взлетай…

Какое там. Рядом с вертолетом уже стоят полукругом четверо мнимых спящих, арбалеты нацелены на пилота. А на тех, кто запутался в сетях, обрушивается град ударов дубинок (предусмотрительно обмотанных тряпками – чтобы избежать излишних повреждений).

Из густого кустарника выскакивает человек, стремительно бежит к вертолету и рывком выдергивает девушку из-за штурвала. Впрочем, тут же помогает ей подняться на ноги и быстрым движением срывает с мочки уха клипсу коммуникатора.

– С прибытием в славный Арканар, мадмуазель… Эй, там, кончайте их волтузить, кости же переломаете. Снимите с них все и вяжите по одному, руки, ноги и горло, как учил …Простите, мадмуазель, я забыл представиться. Меня зовут дон Румата Эсторский XIV. Для коллег – просто Антон. А сейчас еще раз простите, но вас освободят от посторонних предметов и свяжут… Стоп, девушка, даже думать об этом не советую. Здесь нравы простые, любое резкое движение – и вам прострелят ноги. А с медициной здесь сами понимаете… Честное слово, я бы оставил вам одежду, но в ней столько всего может быть вшито и встроено… А сюрпризы мне не нужны.

Румата виновато пожал плечами, пролез в кабину и выдернул из слота под пультом контрольный чип, после чего направился туда, где ребята Верцонгера управлялись с незадачливой группой захвата.

– Красавцы! – насмешливо произнес Румата, обводя взглядом злополучную четверку едва пришедших в сознание землян. Вид у них был, прямо скажем далекий от эстетических идеалов. Снято с них было буквально все, руки и ноги обмотаны прочными веревками, а на шеях присутствовали затяжные петли.

На обнаженных телах весьма явственно проступали шишки и багровые пятна, обещавшие в ближайшее время превратиться в синяки всех возможных цветов и фасонов.

– Антон, твои игры… зашли слишком далеко…. ты не находишь? – с трудом ворочая языком, прошептал Александр Васильевич.

– Не дальше, чем ваши, – парировал Румата, – именно вы запихнули меня в свое время в эту мясорубку. Именно вы организовали мой захват в прошлый раз – и бестактно копались в моих мозгах. Сейчас вы пытались вторично меня захватить – так, что мои друзья оказались бы обречены на верную смерть. И у вас поворачивается язык в чем-то меня упрекать?

– Лену отпусти. – твердо сказал Александр Васильевич.

– Итак, она звалась Елена, – продекламировал Румата, поворачиваясь к девушке, которая была раздета и связана ровно также, как остальные участники рейда, – а с чего бы мне ее отпускать?

– Скотина, – внятно ответила девушка.

– Очень храбрая женщина.

– Ваа! – одобрительно прорычал Верцонгер, – я люблю храбрых женщин. А эта – очень храбрая и очень красивая. Мне нравится. А я ей нравлюсь?

– Трудно сказать, – Румата пожал плечами, – ты же знаешь, женщины такие странные в этом смысле.

– Ыы, – согласился варварский вождь, с добродушным интересом продолжая рассматривать Лену, – Верно. Но я женщинам нравлюсь. Я сильный и часто дарю подарки.

– Тошка, я не знаю, что ты задумал, но лучше остановиться, – заметил он, и, после короткой паузы добавил, – пока это еще возможно.

– Это тебе лучше остановиться, Пашка. И твоему коллеге справа – тоже. У арбалетчиков приказ стрелять без предупреждения, если кто-то начнет распутываться. Кстати, всех касается, – и, перейдя на ируканский, Румата обратился к Верцонгеру, – друг мой, смог бы, по-твоему, обычный человек освободиться, будучи вот так вот связанным?

– Нет, – уверенно ответил варвар.

– А теперь, посмотри на этих двоих: они уже почти освободили руки. Я ведь предупреждал, что за духами надо следить внимательно.

– Ух, – произнес Верцонгер, – очень сильные. И быстрые. Они успели вывихнуть руки двум моим воинам, а одному сломали ребро.

Он покачал головой и дал знак, по которому всем скрутили руки заново, затянув веревки потуже и навязав узлов понадежнее.

– Ну, и что дальше? – насмешливо спросил Александр Васильевич, – ведь нас будут искать, ты об этом не подумал?

– Вас уже ищут, – уточнил Румата, – ведь я обесточил вертолет, так что на базе, естественно, загорелись красные лампочки и все такое. Коммуникаторы ваши не отвечают – поскольку лежат вот в этом мешочке. Наверное, уже сообщили Клавдию, и он уже начал ходить на голове по своему кабинету …

– Тебе это доставляет удовольствие, Антон?

– Нет, конечно. Но, для пользы дела, надо, чтобы он прочувствовал ситуацию.

– Для пользы какого дела?

– Дела вашего спасения, разумеется. Мне нужен Клавдий, который по уши счастлив, что вы пока что живы, и что вас еще можно спасти. Если конечно, проявить уступчивость и расторопность.

– Чего? – переспросил Паша.

– Уступчивость и расторопность, – повторил Румата, – потому что ему придется иметь дело вот с этим парнем по имени Верцонгер.

– Это еще зачем?

– Затем, что вы четверо – его трофеи. А мне принадлежит только девушка и вертолет.

– Ты что, спятил?

– Пашенька, несмотря на твой чудо-фильм, я так нормален, что сам удивляюсь. А вот ты забыл некоторые азы. Кому принадлежит пленник, взятый в бою?… Вот, теперь, вижу, ты въехал в ситуацию.

– Не валяй дурака Антон, – вмешался Александр Васильевич, – через час прилетит вертолет с экстренной группой и…

–… И я его собью при посадке, – перебил Румата, – у меня развернута батарея из двадцати баллист. Стреляют горшками с огнесмесью. Дальше объяснять? Вижу, что не надо. Так что давайте попробуем решить дело мирно, как цивилизованные люди. Теперь вы, Елена прекрасная, слушайте меня внимательно.

– Да пошел ты…

– Хорошо. Я пошел, – сказал Румата, поднимаясь на ноги и лениво потягиваясь, – прощайте, друзья… Верцонгер, друг мой, увы, эти духи оказались не очень ценные. За них не дадут выкуп.

– Гыы, – расстроено протянул вождь варваров и ленивым движением потащил из ножен свой двуручный меч.

– Антон! Стойте! – голос девушки заметно дрожал, – что делает этот человек?

– Собирается отделить головы. Высушенная голова духа – это очень сильный амулет по их поверьям. Но вы – моя собственность, так что не волнуйтесь, вас он не тронет.

Тем временем, трое воинов схватили Роберта и потащили в сторону кустов, где виднелся очень удобный для предстоящей процедуры ствол поваленного дерева..

– Остановите же их! – крикнула девушка.

– А зачем? Верцонгер – мой союзник и он в своем праве.

– Я… Я сделаю все, что надо!

– Ну… – задумчиво протянул Румата, глядя, как Роберта деловито укладывают шеей на поваленный ствол, – сейчас попробую… Эй, погодите там.

– Что случилось, Светлый? – удивленно спросил Верцонгер.

– Похоже, за них ты, все же, сможешь получить изрядный выкуп.

– Ваа! – радостно проревел тот, – выкуп! Я хочу такую летающую колесницу. Каждому из моих воинов по две пары таких же башмаков, как те, что мы с них сняли, по такой же, как у них, стеклянной кольчуге и по самому лучшему мечу из соанской стали… Воинов у меня девять сотен…. И еще я хочу мешок золота. Вот такой.

– Два.

Разглядывая мешок, он стал задумчиво ковырять толстым грязным пальцем в носу. Бобы, похоже, вызвали в его мозгу определенные ассоциации, потому что он добавил:

– И еще я хочу волшебный котел. Тот, в котором по волшебству сама появляется еда. Я знаю, у духов такие есть. Мне нужен большой котел, чтобы за один раз кормить всех моих воинов. Вот. Я все сказал. Духи услышали?

– Еще нет, но сейчас они услышат и увидят нас, а мы – их. С помощью вот этой штуки, – Румата продемонстрировал всем клипсу-коммуникатор, после чего закрепил ее на ухе девушки.

– Что мне делать? – тихо спросила она.

– Вы понимаете по-ирукански?

– Конечно.

– Значит, поняли, чего хочет этот парень.

– Но ему же никто не даст вертолет! Это против всех правил!

– Торгуйтесь, – посоветовал Румата, – только аккуратно. Иначе оглянуться не успеете, как кто-нибудь останется без головы. А я пойду, навещу мою любимую девушку – она обидится, если такую чудесную ночь я проведу без нее, – Румата подмигнул Елене и добавил, – не бойтесь, это займет не так много времени.

– Любимый! Наконец-то! Я просто умираю от любопытства!

– И я тоже, – добавил Теналдор.

– Сейчас, детки, я покажу вам, как интересно устроена эта штука и сколько в ней всего полезного. Теналдор, свисни четверых своих ребят, которые поздоровее, подарки таскать.

С этими достойными Деда Мороза словами, Румата полез в кабину, где, согласно штатной комплектации, помимо всего прочего имелся полуавтоматический инструментальный комплект, на сленге именуемый "пауком". Вообще-то "паук" предназначался для аварийного ремонта вертолета в полевых условиях – но он идеально подходил и для другого: чтобы за минимальное время разобрать этот самый вертолет на запчасти.

Не прошло и получаса, как на месте винтокрылой машины стоял голый скелет, а точнее – каркас из алюмопластовых труб, кое-где стыдливо прикрытый защитными панелями из того же материала. Можно было, конечно, и это все порезать сваркой, а потом приспособить к какому-нибудь делу – но… по ряду причин поступать так не следовало.

Проверив, что все собранное добро тщательно складировано в укромном месте, Румата оставил "монтажную бригаду" в качестве вооруженной охраны и вернулся к костру, где шел весьма оживленный торг.

В воздухе висел фантом руководителя базы. Находился этот руководитель в полной прострации от происходящего. Перепуганная Лена слабым голосом объясняла Верцонгеру, почему ему никак нельзя дать вертолет.

Верцонгер настаивал. Ему очень понравилась летающая колесница и он был совершенно не намерен заменять ее ни на подзорную трубу, ни на стереоплейер, ни на шатер из стеклоткани. При каждом очередном негодном предложении, он выхватывал меч и решительно направлялся в сторону приготовленного к разделке Роберта. Лена начинала громко верещать, он возвращался, хмуро выслушивал очередное предложение и признавал его негодным. Затем цикл повторялся. Впрочем, на каждом очередном цикле, он подходил к Роберту все ближе и ближе, так что было ясно: еще несколько неудачных идей – и тот все же лишится головы.

Остальные земляне сидели молча – и, похоже, не с проста, поскольку у Паши на лице красовался совсем свежий кровоподтек. Видимо, полученный за "разговорчики в строю".

– Ну сделайте же что-нибудь! – крикнула Лена, как только Румата появился в поле зрения, – они же убьют его.

– Этот вождь духов такой жадный, – проворчал Верцонгер, – хуже соанского купца.

– А чего же еще ты ждал от духов? – спокойно спросил Румата.

– Да, действительно, – согласился варварский вождь. Похоже, он и раньше-то был невысокого мнения о сверхъестественных существах, а теперь окончательно убедился в наличии у них полного набора самых низких и зловредных качеств.

– Лена, представьте меня вашему начальству, – потребовал тем временем Румата.

– Эдуард, это – Антон. Ну… Тот самый…

– Я вам обещаю, Антон, если хоть один человек погибнет, вы за это ответите. Так что в ваших интересах…

– В моих? – Румата жизнерадостно расхохотался, – ну, вы шутник! Ну, подумаешь, отрубят пару-тройку голов. Знаете, если разобраться, это – такая мелочь. Я вот тут недавно закопал двадцать тысяч человек. Убил и закопал. В смысле, сначала убил, а потом подумал – ну чего разводить антисанитарию. Согласны со мной? А три дня назад я сжег город. Небольшой такой городишко. Стоял на дороге, мешал. Ну я его и сжег. Так что… Ладно, до чего вы тут успели доторговаться?

– Ни до чего, – буркнул Эдуард, – ботинки, золото, мечи – черт с ним. Бронежилеты … это против правил… но наши здесь столько бронежилетов растеряли, что…. Дам я ему бронежилеты, пусть подавится. А котел волшебный… В смысле, переносной синтезатор – это уж точно против правил о технологиях… Ну и вертолет тем более не могу дать. Кстати, надеюсь, тот вертолет вы вернете?

– Верну. То, что осталось.

– В смысле?

– В смысле, то, что местная публика не успеет разобрать на сувениры. Народ здесь вороватый – поскольку очень бедный. А, благодаря вашей газовой атаке, у меня не хватает людей даже чтобы выставить охрану. И не будет хватать еще несколько часов.

– Черт… Надеюсь, у этих… хватит ума не совать руки в энергоблок.

– Да пусть суют, – беспечно сказал Румата, – одним дураком меньше будет, вам-то какая печаль? Давайте переходить к сути проблемы. Значит, вертолет дать не можете?

– Не могу, – подтвердил Эдуард.

– И синтезатор не можете?

– И синтезатор не могу.

– Плохо дело, – сочувственно сказал Румата, – есть, конечно, один выход, без нарушения правила о технологиях. Но, выход, прямо скажем, хреновый. Я бы не стал его предлагать.

– Так все равно хреновее некуда! Давайте, не тяните уже!

– Я могу предложить ему девушку вместо вертолета и синтезатора.

– А он согласится? – оживился Эдуард.

– Не исключено.

– Так предлагайте! Сколько тут стоит девушка?

– Вы не поняли. На ту кучу золота, что вы ему даете, он здесь целый кордебалет может купить. Я не имел в виду местную девушку. Понимаете? Девушка-дух. По здешним меркам – обалдеть, как престижно. Тем более, она ему понравилась.

– Вы… вы соображаете… Как вы могли…

– Эдуард, ну что вы, как маленький? Я вас предупреждал, что вариант хреновый – вы настаивали. А теперь устраиваете тут драмкружок. Не нравится – скажите нет. И все.

– И что?

– И амба, – спокойно пояснил Румата, – Верцонгер порубит всем головы на амулеты. Кроме девушки, разумеется. Девушка – мой трофей. Так что я передам вам ее в полной целости и сохранности… Хотя, есть еще один вариант.

– Какой?

– Можно попробовать так договориться: вы даете ему все, кроме вертолета и синтезатора – а он вам отдает двоих ребят на выбор.

– В смысле? – переспросил Эдуард.

– А остальным двоим…

– Вы все тут спятили! – крикнула Лена, – Эдуард, отдай ему вертолет и синтезатор, черт с ними с правилами, он же сейчас отрубит Роберту голову!

Румата оглянулся. И правда, Верцонгер уже занял позицию поудобнее и примеривался, как бы отчекрыжить полезный амулет поаккуратнее.

– Эй друг мой, остановись! – негромко сказал Румата.

– Да, Светлый?

– Знаешь, почему соанские купцы такие богатые?

– Потому, что очень хитрые, – предположил Верцонгер.

– Нет. Потому, что не делают ничего впопыхах.

– Ух! Действительно! – вождь варваров задумался и опустил меч.

– Так на чем мы остановились? – спросил Румата, поворачиваясь к Эдуарду.

– Я могу подумать на счет синтезатора…

– Так подумайте.

– Ну, дадим ему синтезатор, настроенный на… что там они жрут эти варвары?

– Похлебку такую густую, из бобов и мяса. Вроде каши.

– Да пусть зажрутся этой кашей! – решительно сказал Эдуард, – надеюсь, вы научите их, когда на какую кнопку нажимать?

– Не вопрос, – сказал Румата, – они в принципе, ребята толковые. А что с вертолетом?

– Не могу!

– Плохо.

– Да на черта он нужен этому парню! – Эдуард чуть не плакал, – Ну, договорись ты с ним на что-нибудь другое!

– Сейчас подумаю… Экструдер для ударопрочной керамики дашь?

– Да пусть забирает.

– Пойду договариваться, – сказал Румата и направился к Верцонгеру.

Он дружелюбно обнял варвара за плечи и отправился с ним в сторону леса, что-то быстро говоря о небьющихся кувшинах и отчаянно жестикулируя. Верцонгер в ответ нечленораздельно рычал и мотал лохматой головой.

– Договорился, – буркнул Румата.

– Вместо летающей колесницы я хочу ту штуку, которая делает небьющиеся чашки и горшки… И кувшины… И хочу еще один волшебный котел, чтобы в нем само варилось пиво. Мои воины любят крепкое, темное пиво. Самое лучшее, а не какое попало.

– Еще один синтезатор! – завопил Эдуард, – да у меня всего три переносных синтезатора на всю базу! Антон, объясни этому барану, что в одном и том же синтезаторе можно варить и его дурацкую кашу, и пиво!

– Эдуард, ты знаешь, что такое абстрактное мышление?

– Знаю, – уныло отозвался тот.

– Так вот, – продолжал Румата, – у этого парня не тот уровень абстрактного мышления. Он просто подумает, что его хотят обмануть. Понимаешь?

– Черт с ним, – сказал он, – ждите грузовой вертолет через пять часов.

– Неплохо, – сказал Румата, – но лучше бы побыстрее. Мне-то все равно, но ваши ребята сидят связанные. Очень туго, как ты можешь заметить.

– А нельзя договориться, чтобы их развязали?

– Нельзя. Девушка считается моей, ее я могу развязать, а вот парни принадлежат Верцонгеру.

– Ладно. Я попробую управится за три часа. Быстрее физически не получится. Сам посчитай.

– Да, наверное…– согласился Румата, – теперь по процедуре. Место обмена мы пометим кольцом костров. Вертолет должен зависнуть на высоте двадцать пять метров. Никаких попыток приземлиться. Груз должен находиться в прозрачных контейнерах, чтобы было ясно видно содержимое. Спускаете весь груз и висите полчаса, не делая никаких движений. Ровно через полчаса спускаете сетку для ваших людей. Они грузятся в сетку и вы улетаете. Сетку поднимаете в салон только после удаления на полтора километра. Никаких попыток поднять сетку раньше.

– Но почему…

– Потому, что я не хочу сюрпризов. В течении всей процедуры, ваш вертолет и ваши люди будут находится в секторе обстрела батареи баллист. Приказ будет – открывать огонь при малейшем нарушении регламента. При малейшем, Эдуард . Объясни это своим ребятам, очень тебя прошу.

– А как я заберу тот вертолет?

– Как хочешь. Но после того, как мы отсюда снимемся. Да не волнуйся ты – наверняка от него уже одна рама осталась. Я же тебе объяснял про местную публику.

– Ладно… И вот что, Антон… Постарайся, чтобы за эти три часа… Ну, понимаешь…

– Не переживай, – Румата улыбнулся, – все будет в лучшем виде.

– Гыы, – проворчал Верцонгер, – а где выкуп?

– Будет к рассвету. А того парня надо усадить к остальным. Так спокойнее. И пусть принесут женщине какую-нибудь одежду.

Вождь варваров кивнул. Роберта подняли и перетащили на исходное место. А через несколько минут на землю шлепнулись полотняные штаны, рубашка, пояс и нечто вроде сандалий.

– Слушайте внимательно. Сейчас я вас развяжу и вы можете спокойно одеться. После этого у вас может появится вредное желание активно вмешаться в сложившуюся ситуации. Надеюсь, что вы воздержитесь от попытки это сделать.

– Боитесь? – со злой иронией спросила девушка.

– Да нет, просто не советую, – беспечно сказал Румата, разрезая на ней веревки, – синяки и ссадины будут вам совершенно не к лицу.

Лена наградила его полным презрения взглядом и, с трудом ворочая затекшими конечностями, начала одеваться. Получалось это, как нетрудно догадаться, очень медленно и оттого в известной степени эротично.

– Ваа! Красивая женщина, – сказал Верцонгер, с любопытством наблюдая за ней, – будет хорошей женой. Родит здоровых детей… Если ее раньше не убьют.

И варварский вождь громко заржал, из чего можно было заключить, что последняя реплика была своеобразной шуткой.

– Антон, ты не находишь, что нам надо серьезно поговорить? – спросил Александр Васильевич.

– Возможно, – сказал Румата, – но не здесь и не сейчас.

– Действительно… Знаешь что, у тебя ведь есть коммуникатор…

– Есть. Тот, который я снял с Елены прекрасной.

– А твой?

– Александр Васильевич, давайте обойдемся без дешевых психологических игр. Вот единственный коммуникатор, который у меня есть. Правда это или неправда, совершенно не важно. Если вы захотите в ближайшее время поговорить – вам не составит труда активировать его дистанционно. Но, в любом случае, я избавлюсь от него ровно через десять часов.

– Не доверяешь?

– После всего, что было, у меня нет ни малейшего повода вам доверять. Уж извините. А сейчас мне пора заниматься, говоря языком дипломатии, подготовкой к вашей депортации. Елена, вас я попрошу пойти со мной.

– Зачем?

– Затем, что мне спокойнее иметь вас в поле зрения. Заодно поможете мне с разметкой площадки.

– А вы чего ждете? – спросил Румата у молчаливо стоящей рядом Лены.

– Хочу задать один вопрос.

– Задавайте, только быстро.

– Светлый! Я никогда не думал, что валять дурака – это так весело! – заявил Верцонгер, от избытка чувств, хлопая себя по бедрам, – а эти духи, они такие глупые! Они мне поверили!

– Они просто представляют себе северян, как диких лесных людей, которые….

– … Не разговаривают, а рычат, – перебил Верцонгер, – вот так.

Он выпучил глаза и протяжно зарычал, чем вызвал новый приступ хохота у своих воинов.

– У тебя очень здорово получалось, – заметил Румата, – ты мог бы играть в театре, друг мой.

– А что это? – заинтересовался вождь варваров.

– Городское развлечение. Кто-нибудь делает вид, что хочет отрубить другому голову. А те, кто смотрит, думают, будто это всерьез.

– Смешное развлечение, – решил Верцонгер, – кончится война, куплю себе театр. Но я все равно не понял, Светлый, зачем ты просил меня выторговать эти глупые котлы для каши и пива. И зачем мне эти небьющиеся горшки?

– Духи давно не жили с обычными людьми и уже забыли, что можно делать из простых вещей. И они не задумываются, что можно сделать из сложных вещей, вроде вот таких котлов. Или из частей летающей колесницы.

– А что можно сделать?

– Пойдем со мной, друг мой. И увидишь.

… Разумеется, земляне успели кое-что сделать с синтезаторами – а именно заблокировать функции управляющих процессоров и поменять нуклеарные генераторы на одноразовые батареи. Собственно, нечто в таком роде Румата и ожидал. "Да, ребята, про разобранный вертолет вы забыли, – подумал он, – подача в мою пользу". Пока он возился с кабелями, присоединяя блок питания от вертолета и бортовой компьютер от него же к одному из синтезаторов, Верцонгер и двое его воинов скучали в сторонке, но когда загорелся маленький экранчик и на нем появились цветные картинки, это сразу вызвало живой интерес. Варвары еще не понимали, в чем дело, но интуитивно чувствовали, что реализуется некий план.

Через некоторое время Румата открыл крышку синтезатора, заранее приготовленной большой глиняной ложкой зачерпнул оттуда какую-то жидкость.

– Непохоже на пиво, – заметил Верцонгер, – по-моему, это вообще нельзя пить.

– Нельзя. Но с этим можно делать кое-что другое.

… Когда оглушительный взрыв разнес на мелкие куски здоровенный, в рост человека, валун, варвары сначала присели от неожиданности, а затем приветствовали удачный эксперимент радостным ревом.

Через несколько минут прибежала испуганная Кира – и тут же обиделась, что такие интересные вещи происходят без нее. Пришлось взорвать еще один валун – раза в два побольше.

Верцонгер долго ходил между обломками, недоверчиво ощупывал места разломов, стучал по камню рукоятью меча, и наконец спросил:

– А много можно сварить такой жидкости?

– Сколько угодно, – честно ответил Румата.

– Ну, тогда мы возьмем Арко еще быстрее, чем взяли Нард, – заключил вождь варваров, – ты мудро поступил, Светлый, что забрал у духов эти котлы. Очень нужная вещь.

Румата собирался что-то ответить, но тут запищал коммуникатор Елены прекрасной. Отойдя подальше от красноречивых следов упражнений с взрывчаткой, он ответил на вызов.

… В сборе была вся пятерка, так феерически провалившая операцию по его захвату.

– Антон, ты намеренно все это устроил? – спросил Александр Васильевич, – издевательство над нами, издевательство над Эдиком, издевательство над Леной? Ты не находишь, что становишься бессмысленно жестоким?

– Встречный вопрос, а вы зачем все это устроили? Отравили газом почти пятнадцать тысяч человек…

– Не насмерть же, – заметил Паша.

– Надо же, как гуманно! Отравить, но не на смерть. А знаешь, почему у меня после вашей газовой атаки не было убитых?

– Да потому, Тошка, что Ди-400 ни в какой дозе не может вызвать смерть.

– Нет, Пашенька, нет, дружище. Ди-400 ни в какой дозе не может вызвать смерть сам по себе. Но если человек поражается Ди-400 в момент, когда находится в воде. Или на лестнице. Или в телеге, которая едет под уклон. Или просто в деревянном доме с горящей лучиной в руке.

– Но ты же сам сказал – у тебя не было убитых.

– А это потому, – наставительно сказал Румата, – что у меня в каждом отделении присутствовал человек, резистентный к Ди-400, который наблюдал за остальными. А вот когда меня захватывали в прошлый раз, в Арко, таких людей не было. И сколько там погибло – никто не знает, но известно, что из-за вашего рейда сгорело восемь домов. Мой, в частности. Ты ведь знаешь, что он загорелся не до газовой атаки, а после – правда? А ведь в нем оставались мои слуги, шесть человек. Я потом выяснял – они сгорели заживо. И Кира бы сгорела – если бы не одно обстоятельство.

– Настоящая Кира мертва! – бросил Паша.

– Мне лучше знать, – отрезал Румата, – и вообще, разговор не о ней. А о том, что каждым применением Ди-400 вы убиваете энное количество людей.

– Это несчастные случаи! – сказал Александр Васильевич.

– Если бы вы применили Ди-400 на Земле и подобным образом погиб бы хоть один землянин – вам бы и в голову не пришло такое ляпнуть.

– Здесь – Эврита, а не Земля, Антон.

– Вернее, здешние жители – эвритяне, а не земляне, вы ведь это имели в виду?

– И это – тоже.

– Так вот, – Румата невесело улыбнулся, – в этом вы очень сильно заблуждаетесь. Здешние туземцы – самые обычные земляне. Точно также, как туземные жители Саракша, Надежды, Саулы и Гиганды. Не спрашивайте, как это получилось – иначе я начну строить версии о древних экспериментах Странников, но так или иначе, разумные обитатели всех пяти планет принадлежат к одному биологическому виду.

– Не говорите ерунды, Антон. Это просто сходные виды, поскольку они эволюционировали в сходных условиях…

– … И доэволюционировали до того, – перебил Румата, – что оказались способны к скрещиванию.

– Этого никто не проверял! – с вызовом в голосе заявила Лена.

– Еще как проверяли. Иначе с чего бы разведчикам-землянам, работающим на этих планетах, в числе других адаптогенов, вводят нечто, значащееся под номером 34 в карточке. Загляните в вашу карточку, Елена прекрасная – там в строке 34 пробел. А у мужчины там код препарата.

– Не поняла…вы хотите сказать… Но почему только мужчинам?

– Да потому, – Румата усмехнулся, – что землянка современного образца обладает управляемым иммунитетом и по определению не забеременеет, если не захочет. А вот эвританка таковым не обладает. И, если не принимать мер, то вскоре по Эврите будет разгуливать неизвестное количество прямых потомков конкретных землян.

– Как – неизвестное?

А вот так. Вы, Елена, еще слабо представляете себе здешние сексуальные стандарты. Александр Васильевич, например, имеет восемь любовниц. В качестве дона Кондора, разумеется. Это не потому, что он сторонник промискуитета, а потому, что здесь так положено. А Пашка, в качестве дона Гуга, вынужден реализовывать право первой ночи в своем поместье – и не потому, что он маньяк-дефлоратор, а потому, что иначе его здесь просто не поймут.

– Это правда, Александр Васильевич? – тихо спросила Лена… – понятно, можете не затруднять себя ответом… Массаракш! Какая гадость.

– Не отвлекайтесь, – строго сказал Румата, – так вот, если бы по поверхности Эвриты разгуливало неизвестное количество прямых потомков конкретных землян, все исторические эксперименты пришлось бы мгновенно свернуть, как, впрочем, и саму здешнюю историю. Потому что землянин, случайно оказавшийся в современной эвритянской обстановке, по определению является терпящим бедствие со всеми вытекающими отсюда обязанностями разных служб, включая КОМКОН-2. А если неизвестно, кто – землянин, а кто – нет, то землянами на всякий случай, считаются все, покуда не установлено обратное. Спектакль под названием "не будем лишать эвритянское человечество его истории" прекращается по причине досадного смешения актеров со зрителями.

– То есть, ты не согласен с Горбовским? – уточнил Александр Васильевич, – на твой взгляд, человечество можно и нужно лишить истории? Ну-ну. Революционер в коротких штанишках.

– Да, – язвительно сказал Румата, – я не согласен с добрым дедушкой Леонидом Горбовским. Потому, что воспринимаю эвритян не как совокупность каких-то заготовок, из которых исторические законы должны в светлом будущем сделать людей, а просто как людей, каждый из которых существует конкретно здесь и сейчас. И ни одному из них эта самая история на хрен не нужна. Как римским гладиаторам на хрен не нужны были гладиаторские бои. А вот зрителям это очень даже нужно. Мало им хлеба – им еще и зрелищ подавай. И, чтобы избежать запрета этого дрянного спектакля, введена строка 34. Show must be go on.

– Но если местные жители все равно те же земляне – то какая разница? – спросила Лена, – что меняет отсутствие… метисов?

– Все меняет. Оно позволяет некоторым экспериментальным историкам говорить: "Эврита – не Земля, эвритяне – не земляне". А другим позволяет в это верить – потому что так удобнее. Похожи – но не земляне. Раз они похожи – значит интересно наблюдать, как они тут режутся и вешаются… А раз не земляне – то можно со спокойной совестью наблюдать за ними, вместо того, чтобы оказать им помощь, как землянам, терпящим бедствие.

– Ну, всех обличил? – спокойно спросил Александр Васильевич, – и что дальше? Будешь строить город Солнца по Кампанелле? Свобода, равенство, братство, а кто против – по тому прямой наводкой? Сколько там у тебя закопано? Двадцать тысяч… землян, как ты сам только что доказал.

– Не буду я строить город Солнца. Я еще не знаю, что я буду делать. Но я над этим работаю.

– С помощью катапульт и зажигательных снарядов?

– Нет, с помощью головы. Вы вот здесь сидите такие умные, а вот кто мне может объяснить, почему во всей бывшей империи и ее окрестностях идет явный и очевидный регресс?

– Ты опять про захват Арканара Святым Орденом?

– Да нет, я про другое. Арканар захвачен всего два года назад, а регресс идет уже 300 лет. И как это объясняется теорией исторических последовательностей?

– Для начала объясни, откуда ты это взял, – буркнул Роберт.

– Из книжек. Древних манускриптов эпохи императора Литена.

– Ну и что тебя удивляет? Империя распалась – знания утрачены. На Земле было то же самое после распада римской империи.

– А империя почему распалась?

– Империи всегда распадаются, – заметил Тойво, – это закономерность социальной кибернетики.

– И знания после этого всегда утрачиваются? – поинтересовался Румата, – ну, к примеру, вот распалась испанская империя или там британская империя – что, знания утратились?

– Знания утрачиваются при распаде империй в период перехода от рабовладельческого строя к феодальному, – уточнил Роберт.

– А этот вывод откуда?

– Из истории.

– Чьей? – спросил Румата, – только земной и эвритянской? А как на счет остальных четырех планет?

– Саула еще не дошла до эпохи феодализма.

– Пусть так – хотя это довольно сомнительно. Но остаются еще три. Что там было?

– Ими институт не занимается, – отрезал Александр Васильевич, – цивилизации четвертого уровня и выше находятся в исключительной компетенции КОМКОНА.

– Вот оно как? Что, и книжки по их истории нельзя почитать?

– Да читай. Никто тебе не запрещает.

– А вы-то сами их читали?

– В общих чертах.

– Ну и…?

– Антон, я же сказал "в общих чертах". Я не готов делать скоропалительные выводы.

– Я не знала, что такие источники существуют, – заметила Лена.

– Существуют, – подтвердил Тойво, – могу дать тебе адрес ресурса в БВИ.

– Вот и почитайте, – заключил Румата, – потом мне расскажете. А сейчас, извините, мне пора армией командовать.

– Антон, подожди! Как с тобой можно будет связаться? – спросил Александр Васильевич.

– Не знаю, но точно не по этому каналу.

Румата бросил клипсу коммуникатора на землю и аккуратно раздавил ее каблуком.

– Похоже, мужество им изменило, – заметил дон Пина.

– Обосрались, короче, – уточнил Йона, бывший мельник, а ныне – холопский полковник.

– Похоже, Светлый, твои чудо-снаряды здесь не понадобятся, – добавил Верцонгер.

– Вижу, – лаконично отозвался Румата и повернулся к Кире, – ну, кто будет принимать капитуляцию?

– Вместе, – сказала она, – и не спешиваясь. Так будет правильнее.

– Ладно, – согласился он, – попробуем так.

Румата извлек из ножен меч и ловко поддел им символический ключ от города

– Дон Пина, ловите!

– А что мне с ним делать?

– Пристегните на пояс для официальности. Мы назначаем вас комендантом. Берите пять сотен на ваш выбор и принимайте город под охрану. С гражданскими обращайтесь строго, но дружелюбно, не пугайте их – они и так напуганы, дальше некуда.

– Ты вроде бы разбираешься в ремесле хлебопека, полковник. Что скажешь?

– Скажу, что за такой хлеб у нас в деревне пороли в семь ремней.

– Да, – задумчиво произнес Румата, – ну, что ж. Возьми-ка своих людей, поезжай вместе с доном Пиной, и наведи здесь порядок в смысле еды, питья и постоя для войска.

Тем временем Кира, изящно перегнувшись с седла, схватила с подноса кубок. Отхлебнула пару глотков и заметив:

– А вино здесь все еще неплохое, – передала кубок Румате.

– Вино как вино. Хотя похуже ируканского. Что мне делать, Светлые?

– Пусть твои воины выловят всех подозрительных, что шляются вокруг города, – сказала Кира, – но без членовредительства. Всех приводить ко мне, а я сама решу, что с ними делать.

– Ну, почтенные, – обратился Румата к делегации, – теперь мы вас очень внимательно слушаем.

Первым, начал дон Тамэо, без которого уж точно не могло обойтись подобное мероприятие.

– Как рады мы приветствовать вас, благородный дон Румата и вас, несравненная Кира! Наконец ярмо Ордена сброшено и… И… Мы от всего сердца… Вручаем вам … Бразды…

– Где магистр Цоган? – спросила Кира.

– Я… не знаю… Вчера мы с доном Сэрой… Посетили одно заведение…

– Понятно, – перебил Румата, – посетили так, что до сих пор не протрезвели. Идите спать, дон Тамэо. Это – лучшее, что вы сейчас можете сделать… Аббат, мы желаем знать, где находится магистр Цоган и его люди. Вы в состоянии ответить?

– Да, сын мой… – священник увидел нехороший блеск в глазах Светлого, запнулся, и от испуга отступил на несколько шагов, – да, благородный дон. Как мне стало ведомо, его преосвященство изволили ночью отбыть по делам Святого Ордена вместе со своими офицерами.

– То есть, магистр бежал, – уточнила Кира.

– Можно сказать и так… Э… Благородная донна. А ближе к рассвету некие люди, переодетые братьями Святого Ордена, криками "Хозяйка идет! Румата идет!" устроили панику… И подняли мятеж. Несчастных братьев хватали и предавали смерти. Меня же и прочих мирных монахов, пожалели ради Господа, и отправили вместе с этими достойными людьми встречать вас.

– Гм, – произнес Румата, – кажется, я догадываюсь, кто стоит во главе этих людей. Его зовут Арата, не так ли?

– Вы прозорливы, благородный дон, – ответил аббат, – ибо это ни кто иной, как Арата Горбатый, каковой Арата ждет вас, как он сказал, во дворце арканарских королей, чтобы выразить вам должное почтение.

– Понятно… Кира, поехали туда, пока наши ребята не устроили драку с его ребятами.

… Арата оказался предусмотрителен. Ни один из его людей не шлялся по городу и лишь потому обошлось без кровопролития. Единственными следами их деятельности были орденские солдаты, повешенные тут и там на воротах, на балках, и вообще на всем пригодном для этой цели.

– Тебе тяжело, любимый? – тихо спросила Кира, положив ладошку ему на плечо.

– Не знаю… Наверное…

– Но мы же теперь всегда будем вместе, правда?

– Конечно, любимая. Наверное, на самом деле, мы даже не расставались. Это просто был плохой сон.

– Мне хорошо с тобой, Румата, – сказала она, – а без тебя… Без тебя меня, наверное, вообще нет. Есть только Посланница. Светлая. А меня нет. Это ведь неправильно, да?

– Неправильно, – согласился он, ласково взъерошив ее волосы, – поэтому так больше никогда не будет.

– Правда? – спросила она.

Румата напряженно кивнул. Они подъезжали к дворцу и здесь могли быть сюрпризы. Только их не было – потому что Арата и в этом месте проявил благоразумие. Его бойцы стояли в сторонке, положив свои топоры на землю, а у дверей дежурили ландскнехты.

– Старшего – ко мне, – негромко скомандовал Румата.

– Слава Светлым! Докладываю, за время моего дежурства происшествий нет. Обнаружены вооруженные люди, но они сложили оружие без сопротивления. Во дворце присутствуют также некие Арата и дон Кси. Ведут себя чинно, порядок не нарушают и нижайше просят быть представлены вам.

– Вольно, сержант. Дайте мне сопровождающих, я хочу встретится с этими людьми.

… В сопровождении четверых дюжих ландскнехтов, Кира и Румата вошли в тронный зал. Два знаменитых бунтовщика неспешно кушали и попивали вино из запасов магистра. Арата выглядел весьма пристойно – его сгорбленность несколько сгладилась и превратилась просто в сутулость, а отсутствующий глаз был прикрыт черной повязкой, делающей крестьянского атамана похожим на легендарного пирата Джона Сильвера из "Острова сокровищ". Что касается дона Кси – тот и вовсе сошел бы за образцового имперского гвардейского офицера, если бы не хитрый прищур глаз, более приличествующий какому-нибудь соанскому портовому перекупщику с сомнительной репутацией.

При появлении Светлых оба предводителя мятежников дружно встали и Арата сделал приглашающий жест в сторону стола.

– Присаживайтесь, дорогие гости. Дон Румата, я искренне рад вашему возвращению. Донна Кира, я премного наслышан о вашей красоте, но все слова меркнут… Дон Кси, подскажи, как это по куртуазному?

– … Меркнут по сравнению с вашим истинным очарованием, как звезды меркнут с появлением солнца, – продолжил дон Кси и добавил, – рад приветствовать Светлых. Почту за честь разделить с вами эту скромную трапезу.

– С удовольствием присоединюсь к столь изысканному обществу, – пропела Кира, устраиваясь напротив них с грацией принцессы крови.

Румата просто уселся за стол, пододвинул к себе блюдо с паштетом, налил вина себе и Кире, сделал глоток и поинтересовался:

– Вы действительно столь успешно запугали нашими именами орденский гарнизон?

– О, это было несложно, – дон Кси улыбнулся, – позапрошлой ночью примчался комендант Нарда, перебудил полгорода криками, что идет страшный Румата и надо немедленно расставлять по улицам бочки с водой и песком, иначе город сгорит, как свечка. В конце концов магистр изволил лично заколоть беднягу – но паника уже началась. К утру подтянулись монахи, которых вы так удачно пометили вот этим значком, – дон Кси небрежно нацарапал кинжалом на столе знак Хозяйки, – и начали рассказывать всякое про последние дни, или последние времена, в общем, про наступающий конец света. Упомянули красочно ведьму Киру, которая по ночам летает в виде огромной летучей мыши, оборотня Румату, который превращается в огнедышащего дракона. Слушать их сразу собрались все городские бездельники. Правда, к полудню их уже упрятали в веселую башню, но наговорить они успели больше, чем святой Мика со всеми святителями вместе …

– В общем, – добавил Арата, – сначала все прикидывали, то ли молиться, то ли уносить ноги, из гарнизона началось повальное дезертирство. Потом, кто-то рассказал, что если город сдастся, Хозяйка никого не тронет. Тут горожане явно повеселели, а магистр Цоган бросился в бега… Правда, недалеко убежал.

– Так вы его поймали, Арата? Это очень кстати.

– Если быть точным, его поймали люди дона Кси. И, несколько поторопившись, содрали с него кожу.

– Мне очень жаль, Светлые, что так получилось, – добавил дон Кси, – я не подумал, что он еще может кому-то пригодиться. А я обещал содрать с него живьем кожу за то, что он изжарил в медной бочке моего боевого товарища, Пэрту по прозвищу Позвоночник. Честное слово, если бы я знал, то подождал бы с этим делом до сегодняшнего вечера. А так могу лишь отдать вам кожу, когда она выдубится.

– Оставьте ее себе, – великодушно ответил Румата, – а в веселой башне что-нибудь стоящее внимания нашли?

– Ничего, – уныло сказал Арата, – Цоган перед бегством велел заколоть узников и затопить все подвалы башни. Сейчас там вода почти до уровня мостовой. Кроме того, он еще приказал уничтожить все запасы продовольствия в городе. Уничтожили, конечно, не все, но вообще-то дня через три с едой станет плохо.

– Понятно. Подвоз продовольствия мы как-нибудь обеспечим. Так что было после бегства магистра?

– Да ничего особенного, – дон Кси пожал плечами, – наши люди в назначенный час побежали по городу с криками, что вот, мол, идет войско Хозяйки. Орденские вояки заметались, как тараканы. А мы тихо, не торопясь…

– Дальше я видел, – перебил Румата, – вы бы хоть повешенных сняли к нашему приходу. Непорядок.

– Извините, не подумали. К вечеру все уберем.

– Ладно. А теперь, уважаемые, перейдем к существу дела. Мы вас слушаем.

Предводители растерялись. Судя по всему, они совершенно не предполагали, что надо будет излагать какие-то свои планы. А точнее, у них просто не было четких планов на будущее. Светлые ждали, невозмутимо попивая вино и перебрасываясь какими-то лишь им понятными шутками.

– Вы знаете, Румата, как долго я ждал этого дня. Ждал и думал: когда же вы устанете увещевать и возьмете в руки свои молнии. Я говорил с разными людьми, пока не встретился со жрецами Старых Богов, которые сказали: "Старые долго думают, прежде, чем во что-то вмешаться – будь иначе, мир давно бы рухнул от их чудовищного могущества". Я не понимал многого, что говорили мне вы, Румата, тогда, два года назад. Не понимал, кого и о чем прошу. Разве мог я подумать, что судьба свела меня с посланниками тех сил, что держат корни мироздания? Я хотел предложить вам помощь – но сейчас вижу, что это просто смешно….

– Вы уже помогли нам, – заметила Кира, – вы взяли Арко.

– Вы щадите мое самолюбие, Светлая? Спасибо вам – но у меня есть еще глаза и уши. Думаете я не знаю, как за один день погибла вся армия маршала Дирки? Как за один день погибла вся армия военного магистра Динаса? Как за один день пала крепость Нард? Думаете, я не понимаю, что не войди вы в Арко без боя днем, город был бы стерт с лица земли еще до заката?

– В этом вы правы, достойный Арата, но во многом другом вы еще не достаточно разобрались. Но давайте оставим в покое теологию с космогонией и вернемся к делам практическим. Через три – четыре дня в бухту Арко войдет орденский флот. Около четырехсот больших судов. Около ста тысяч солдат.

– Ад и дьяволы! – воскликнул дон Кси, – Арко почти не защищен с моря. У вас всего тысяч пятнадцать, а у нас с Аратой и вовсе меньше четырех. Нам просто не удержать такую массу.

– Это если они смогут высадиться, – уточнил Румата.

– А как вы им помешаете? У вас есть флот?

– Нет. Но будет. Я прошу вас, почтенные, сегодня же скупить все суда, которые находятся в порту. Меня устроят даже самые ветхие посудины.

– Скупить? – переспросил дон Кси, – Зачем? Можно просто взять.

– Светлые никогда не отбирают ничего у тех, кто им не враги, – подала голос Кира, – каждому судовладельцу будет выплачена оговоренная с ним сумма.

– Как скажете. Хорошо, когда денег куры не клюют. Но там остались только две галеры и четыре старых большегрузных купца, а остальное – рыбацкие развалюхи. Ну, еще несколько барж. Как вы собираетесь сделать флот из этого хлама?

– Я ведь объяснял тебе, что такое Светлые, – спокойно заметил Арата, – если бы кораблей не было совсем, они превратили бы в корабли ореховые скорлупки или лузгу от семечек.

– А, тогда понятно, – сказал дон Кси, которого подобное объяснение вполне устроило, – не беспокойтесь, Светлые. К ночи все корабли будут ваши. Куда их подогнать?

– К соляному причалу, – сказал Румата, – и наймите толковых ребят, понимающих толк в погрузке. Грузить придется много и быстро.

– Считайте, уже наняты.

– Вот и хорошо. Надеюсь, что таверна "Серая радость" еще работает?

– Работает. Только называется теперь "приют великомученицы Паты". Хотя… думаю, хозяин заведения уже сменил вывеску.

– В таком случае, – заключил Румата, – мы приглашаем вас на небольшой дружеский ужин. На закате. И прошу вас обоих в ближайшее время зайти к коменданту, дону Пине. Я дам ему соответствующее поручение и он достойным образом разместит ваших людей.

– В каком смысле? – спросил Арата.

– В том смысле, что ваши люди должны быть определены согласно воинскому порядку, как два полка разведки, с соответствующим обеспечением продуктами и амуницией.

– Тысяча чертей! – воскликнул дон Кси, – приятно снова оказаться в нормальной армии!

– Брат Цоган весьма дурно знает свою службу, – заметил магистр Шола, внимательно рассматривая опустевшие причалы и массу мелких рыбацких суденышек, беспорядочно болтающихся вблизи скалистых берегов у самой горловины бухты, – он что, полагает, будто мы должны следовать к местам швартовки без лоцманов, а швартоваться с помощью ангелов и святых угодников?

– Может быть, они еще спят? – робко предположил адъютант.

– Воин Господа должен вставать с рассветом, а не валяться в кровати до полудня, как непотребная женщина, – наставительно сказал магистр. Просигнальте построение в шесть линий, слава Богу, бухта достаточно широка. Спустить все паруса кроме носовых. Соблюдать осторожность. Не хватало еще наткнуться на какую-нибудь полузатопленную посудину. А это, клянусь спиной святого Мики, вполне возможно, если портом управляет такой бездельник.

Якоря бросать в полулиге от причалов. Горнистам – трубить подход. Может быть, хоть кто-то в этой варварской дыре проснется и хоть что-нибудь сделает. А если нам все-таки придется спускать шлюпки и искать по всему городу этого негодного наместника, то сразу после высадки я лично выпорю его прямо на базарной площади, как мальчишку.

– Ваше преосвященство, рыбаки снялись с якоря и движутся в нашу сторону.

– Что? – удивленно переспросил магистр и обернулся.

Сотни полторы мелких суденышек по непонятной причине одновременно покинули свою стоянку у выхода из бухты. Расходясь широким веером, они на всех парусах шли в сторону орденского флота.

– Спустить носовые паруса. Гребцов на весла. Разворот на противника. Оружие к бою. Приготовится к отражению атаки.

Тут происходит еще одно загадочное явление. С внешней стороны бухты в горловину входят около десятка крупных судов и останавливаются в самом узком ее месте.

– Ваше преосвященство, они бросают свои корабли!

Действительно, позади неровного веера рыбацких судов виднелось множество маленьких лодок и шлюпок. Было видно, что сидящие в них люди изо всех сил гребут к берегу.

Над палубами брошенных кораблей вьются легкие дымки. Ах вот что! Брандеры. Загрузили корабли бочками со смолой или нефтью и хотят поджечь нас. Понятно – при столкновении оба корабля тут же загораются. Только рановато они бросили свои брандеры. С такой дистанции у парусника, лишенного управления, нет никаких шансов протаранить корабль с хорошо и слаженно действующей командой.

– Сигнальте приказ, от столкновений уклоняться! Пожарные расчеты на палубу.

Ровные линии орденских кораблей расходятся, пропуская между собой уже заметно дымящиеся рыбацкие суденышки – брандеры в сторону противоположного берега. Ну вот, вроде бы все команды сработали правильно, никто не столкнулся…

– Правый разворот, – командует магистр, – горнистам трубить отход.

Они прорвались к выходу из бухты – только двадцать семь кораблей из всего флота.

Далеко за кормой пылает чудовищный пожар. Сквозь него не разглядеть – сумел ли кто-нибудь уйти в другую сторону, к причалам… И тут магистр понимает, что в открытое море ему не выйти. Потому что стоящие в горловине крупные суда – это тоже брандеры, наверняка начиненные тем же дьявольским зельем. Попытаться пройти между ними – верное самоубийство. Пытаться высадиться у ближайшего берега, на скалы – тем более. Тогда что остается? Обогнуть горящий флот и выйти к причалам. Если повезет, там можно соединиться еще с кем-то из уцелевших и организовать высадку. Ветер сносит горящие обломки и дым к правому берегу, значит надо обходить слева. Здесь есть полоса чистой воды шириной около четверти лиги…

Магистр принимает решение и отдает приказ. Корабли перестраиваются в цепь и медленно движутся между стеной дыма и линией прибоя…. И в это время сверху летят горшки. Обычные глиняные горшки, но начиненные тем же самым зельем. Отступать некуда: слева – огонь, справа – скалы. Корабли, зажатые в узком пространстве, оказываются прекрасными мишенями. Один за другим они вспыхивают, как свечи.

Матросы прыгают в море и пытаются вплавь добраться до берега – но там уже стоят ряды лучников. Не спеша, будто на учениях, они расстреливают беззащитных людей прямо в воде. Немногих уцелевших добивают алебардами. Приказа брать пленных не было.

– Сейчас посмотрим, насколько точный бой могут дать наши метательные машины при морской качке, – спокойно сказал Румата, обращаясь к стоящим рядом с ним полковникам, – вопрос важный, так как Баркан нам придется брать с моря.

– При морской качке даже срать не просто, – в своем обычном стиле заметила Ога. Подобно многим офицершам в войске Хозяйки, она частенько компенсировала свою пригожесть высказываниями, далекими от куртуазных правил.

– Лучников и арбалетчиков приходится переучивать для стрельбы с корабля, – добавил дон Шарух.

– Это потому, что обычно они не умеют твердо стоять на палубе, – высказал свое мнение дон Тира, – а которые умеют, те стреляют не хуже, чем с земли.

– А вы что скажете, отец Кабани?

– Скажу, что пока не проверим, не узнаем, – ответил механик.

Румата кивнул и поднес к губам рупор, сделанный из тонкого медного листа.

– Первая машина – залп.

Серия звонких щелчков – и в небо один за другим взмыли шесть небольших снарядов, оставляющих за собой едва заметный дымчатый след. Еще несколько секунд и на поверхности моря вспыхнула цепь маленьких чадящих костров.

– Недолет, – констатировал Румата, – вторая машина – залп.

– Вот это уже более удачно, – удовлетворенно прокомментировал дон Пина, глядя, как пламя пожирает борт одного из кораблей, – интересно, эти парни так и будут стоять, как бараны, пока мы их расстреливаем?

– Я бы на их месте попробовал спустить на воду легкие лодки и уйти в дым, – сказал Верцонгер, до сих пор молча наблюдавший за происходящим.

– А дальше? – спросил Йона.

– А дальше – под прикрытием дыма высадиться на берег.

– А потом?

– А потом видно будет. На мой вкус, все лучше, чем ждать, пока тебя зажарят.

– Ну, чтоб так рассуждать, надо родиться с мечом в руке.

– Кто бы как не родился, все равно когда-нибудь помрет, – невозмутимо заметил вождь варваров, – а помирать уж точно правильнее с мечом в руке.

– А вот мой дед помер в своей постели, а провожали его одиннадцать детей и никак не меньше, чем сорок внуков, – с вызовом в голосе возразила Ога, – скажешь, неправильно помер?

– Так ведь тогда, наверное, мир был?

– Ну, был, – согласилась она, а что?

– Да ничего. Просто я никогда не видел, как это бывает, чтобы мир.

Тем временем, машины перезарядили и Румата последовательно скомандовал залп первой и второй.

На этот раз оба выстрела попали в цель. Один корабль запылал, как обычно, от борта, второму же снаряд попал в середину мачты и текучий огонь, быстро распространяясь по верхней палубе, охватил весь корпус.

Только теперь в остатках флота наметилось некоторое движение. Три корабля медленно двинулись вперед. Восемь остались на месте, но на их палубах началось бурное движение.

– Недурно задумано, – сказал дон Пина, – если мы подожжем корабли недалеко от причалов, с остальных под прикрытием дыма можно попытаться высадить десант на шлюпках.

– Значит, мы не будем поджигать эти корабли, – равнодушно отозвался Румата, – передайте расчетам катапульт приказ: с дистанции тысяча футов начинать обстрел.

И, видя, что машины уже перезаряжены, Румата снова скомандовал залп… Да, пристрелялись его канониры. Два корабля, накрытые прямыми попаданиями вспыхнули целиком – от мачт до нижней палубы.

– Продолжайте обстрел, постарайтесь закончить дело побыстрее, чтобы они не успели высадиться куда-нибудь на шлюпках, – Румата передает Йоне рупор, и разворачивается к вновь прибывшим, – какие новости?

– К горловине вышло двадцать семь кораблей, – говорит Кира, – но прорываться не стали и попытались пройти вдоль берега. Двадцать шесть уничтожено. Один – ушел к середине бухты и мы его потеряли. По-моему, это был флагман.

– Плохо… дон Кси, обеспечьте усиление наблюдательных постов. Мы должны обнаружить этот корабль до наступления темноты.

– Считайте, что он уже обнаружен, – беспечно отвечает дон Кси и направляется к своим разведчикам, стоящим чуть поодаль.

В этот момент три выдвинувшихся вперед корабля пересекли установленную Руматой роковую отметку в 1000 футов.

Страшен был удар четырех больших катапульт. Град дробленых камней обрушился на палубы, круша человеческие тела, срывая крепления и проламывая толстые доски. Два корабля потеряли управление, а один начал ощутимо крениться на борт – видимо от удара разошлись стыки ниже ватерлинии и в трюм стала поступать вода.

Почти сразу же по команде Йоны заработали плавучие метательные машины. Теперь, пристрелявшись, они бросали по одному снаряду с короткими паузами. Промахов практически не было. Вскоре все корабли, оставшиеся на дальнем рубеже, горели и ветер постепенно сносил их в сторону скалистого берега.

Тем не менее, девять шлюпок все-таки оказались спущены на воду. Они выдвинулись на пару сотен футов, когда второй залп катапульт добил три уже изуродованных корабля. Теперь эти шлюпки принимали барахтающихся в воде людей.

"Интересно, что они собираются делать дальше? – подумал Румата, – сдаваться? Высаживаться на другом берегу? Или попробуют вырваться в открытое море?"

Ответа на этот вопрос так никто и не узнал. Педантичный и исполнительный Йона, которому дано было четкое указание не допустить высадки противника на шлюпках, уже успел перенацелить метательные машины… Румата отвернулся. Он не хотел видеть того, что будет дальше. На пристани очень кстати появился Арата и стал докладывать о результатах прочесывания берега. Доклад был скучным и однообразным. Атаман перечислял точки, где были обнаружены маленькие группы добравшихся до берега солдат противника. Каждый эпизод заканчивался словами: "уничтожены лучниками, с нашей стороны потерь нет".

Оставалось лишь одобрительно кивать, на подобие китайского болванчика. Когда он закончил рассказ, Румата поинтересовался:

– А вы не видели случаем корабль? Скорее всего, флагманский. Он единственный уцелел и сейчас дрейфует где-то в акватории бухты.

– Я его и сейчас вижу, – невозмутимо ответил Арата.

– Интересно, что у них за магистр такой упорный? – задумчиво произносит Румата

– Сжечь? – деловито спрашивает Йона.

– Зачем? Это мы всегда успеем. Посмотрим, что он будет делать. Было бы неплохо захватить корабль – хочется ознакомиться с их морским вооружением.

– Я, кажется, знаю, как это сделать, – неожиданно говорит Кира, – Йона, дай-ка мне рупор.

– Что ты затеяла? – спрашивает Румата, но девушка уже действует.

– Магистр! Я, Светлая, посланница Хозяйки, спрашиваю тебя: готов ли ты в поединке со мной на мечах завоевать право выйти отсюда вместе со своим кораблем, командой и оружием?

– Ты думаешь, я поверю ведьме?

– У тебя нет выбора, – громко и спокойно говорит Кира, – если ты не явишься на поединок, вся твоя команда будет сожжена вместе с кораблем. Те, кто выходит в море под началом труса и кастрата, не заслуживают иной участи! Победишь – уходишь свободно. Проиграешь – корабль мой.

– Ну, хорошо же. Жди, ведьма.

– Ты уверена, что хорошо подумала? – озабоченно спрашивает Румата.

– Милый, это же так просто! – Кира улыбается, – и, кстати, попроси, чтобы сюда позвали доктора Будаха с лекарской сумкой.

– Зачем?

– Ему это пригодится, – загадочно отвечает девушка.

Тем временем, с флагмана спускают шлюпку. В нее грузятся пятеро – четыре гребца и, судя по всему, сам магистр.

На пристани, не сговариваясь, освобождают место для предстоящего поединка.

– Вы звали меня, Светлая?

– Да, почтенный доктор. Я вспомнила один наш разговор. Вы предположили, что с помощью неких имеющихся у вас трав можно за три дня поставить на ноги человека, раненного в легкое?

– Не совсем так, Светлая. Я говорил о случае, когда рана сквозная и чистая, и когда помимо самого легкого не задеты другие важные органы, включая сюда позвоночник и главные пути кровотока.

– Доктор, я не сильна в анатомии. Вы не могли бы показать на этом юноше для примера?

– Ну, если входное отверстие например здесь, – Будах легонько тыкает пальцем в правую сторону груди юноши.

– А выходное?

– Если это обыкновенная рана от меча, стрелы или копья, то выходное, окажется примерно вот здесь.

– Благодарю вас, дорогой Будах. Теперь я поняла.

Девушка одаривает доктора милостивой улыбкой и направляется в середину очищенной для боя площадки.

Почти в то же время подходит шлюпка с флагмана. Магистр, с ловкостью, выдающем в нем бывалого моряка, перепрыгивает с низкого борта на причал. Это крупный, подтянутый жилистый мужчина лет сорока, одетый просто, по-моряцки: в кожаные штаны и куртку без рукавов. Только легкие сапоги из дорогой кожи, перстень с темным рубином на пальце, да еще жесткое, властное лицо, выдают в нем человека, привыкшего отдавать приказы и смотреть на окружающих сверху вниз. Впрочем, еще мечи – великолепная пара из лучшей соанской стали, в отделанных серебром ножнах.

– Ну, где ведьма, которую мне следует убить? – ледяным голосом спрашивает он, неторопливо двигаясь к середине площадки.

– Если ты ищешь Светлую, то она перед тобой, – насмешливо отвечает Кира.

Магистр с некоторым недоумением рассматривает хрупкую рыжеволосую девушку, одетую, как крестьянин, собравшийся на полевые работы. Только в руке у нее вместо мотыги легкий меч с узким клинком.

– Надеюсь, ты успела исповедоваться, женщина?

– Поп, ты спутал дуэль с проповедью. Здесь полагается работать не языком, а мечами. Ну, теми двумя железками, которые пристегнуты к твоей перевязи.

– … Ими можно колоть или рубить. Если, конечно, у тебя хватит на это силы и смелости, в чем я сильно сомневаюсь.

На этом терпение магистра лопается и он делает внезапный стремительный выпад… Девушка легким скользящим движением уходит в сторону, а ее меч взлетает с такой скоростью, что клинок становится почти невидимым. На мгновение из спины магистра выскакивает стальное жало – и тут же исчезает. Кира делает два быстрых танцующих шага назад. Ее меч снова опущен, на блестящем клинке не видно ни капли крови.

Магистр вздрагивает, застывает на месте, затем издает слабый хрип, на его губах выступает розовая пена, ноги подламываются, и тело мешком рушится на землю.

Некоторое время никто из зрителей не осознает, что поединок уже закончился и лишь спустя несколько секунд гремит нестройный хор голосов.

– Слава Светлой! Слава Светлой!

– Почтенный доктор, я проткнула этого человека ровно там, куда вы указывали. Но мне как-то не верится, что через три дня его можно поставить на ноги.

Затем берет из рук оцепеневшего Йоны рупор и говорит жесткими рубленными фразами:

– Слушайте меня, на корабле. Ваш магистр побежден. Вам следует двигаться к пристани. Пришвартоваться и сходить по одному. Складывать оружие после первого же шага. Тогда вам будет сохранена жизнь. Иначе вы все будете убиты. Спешите. Время дорого.

– Дон Румата, мне можно оказать помощь этому человеку? – спрашивает Будах.

– Разумеется, почтенный доктор. Ведь он приготовлен специально для вас… Эй, бойцы, кто хочет помочь доктору и заодно немного поучиться лекарскому мастерству?

Первыми подходят трое парней и одна девушка, остальных Румата останавливает жестом руки. Достаточно. Магистра, согласно указаниям доктора, осторожно поднимают и несут в сторону ближайшей свободной телеги.

– А по-моему этот фрукт уже не жилец, – авторитетно замечает дон Пина, – вон, кровь горлом пошла. К ночи можно будет закапывать… Дон Румата, раз сражение окончено, я могу возвращаться к исполнению комендантских обязанностей?

– Это будет весьма своевременно, благородный дон… А вас, дон Тира, я прошу принять командование здесь, на причалах. И организуйте еще одно прочесывание вдоль берегов бухты. Дон Шарух, вы вроде бы разбираетесь в мореходном деле. Сформируйте призовую команду на этом судне и пусть его начинают приводить в порядок. Ога, вместе с отцом Кабани займитесь состоянием нашей техники. Йона, Верцонгер отконвоируйте пленных в кордегардию, с ними я буду разбираться завтра. Вопросы есть? Вопросов нет. Я отправился отдыхать.

– На пару слов, Светлый, – негромко сказал дон Пина

– Да, друг мой.

– Вы только, что уничтожили стотысячную армию, не потеряв ни одного бойца. Как это возможно?

– Не знаю. Наверное, они просто плохо подготовились. А мы – хорошо.

– Ну, да, – дон Пина хмыкнул, – и никакого колдовства?

– Разве что самую малость, – великодушно уступил Румата.

– Вот и я подумал. Тогда понятно… Как бы то ни было, это самое блестящее сражение, которое я когда-либо видел. А видел я их немало… О, простите, сюда направляется донна Кира и я удаляюсь на пост. Хорошего вечера, Светлый!

Дон Пина отсалютовал и, развернувшись, направился в сторону морских ворот.

… Румата внимательно смотрел, как идет Кира, как она двигается – эта особая, легкая, будто танцующая, походка… Эти движения живо напомнили ему пашкино "кино". Тот короткий эпизод, в котором она сразила маршала Дирку… Изящный уход влево-вперед… Стремительный выпад. Клинок жалит незащищенную доспехами правую подмышку… И недавний поединок. Тот же скользящий уходит в сторону, стремительно взлетающий меч, хирургически – точный удар…

Девушка приблизилась, мягко положила руки ему на грудь и заглянула в глаза.

– Любимый, ты задумался о чем-то очень грустном, – сказала она.

– Наверное, – рассеянно ответил Румата, – день получился тяжелый.

– Но ведь мы победили. Победили огромную армию, какую еще никто не побеждал… Ну, разве что в очень-очень давние времена, про которые написано в книжках у Синды. Вторую такую армию Ордену уже ни за что не собрать, правда?

– Да, милая. Правда. Но зачем ты так рисковала собой?

– Ты за меня испугался? – она прижалась к нему и тихо засмеялась, – любимый, но ведь никакой опасности не было… Этот магистр… Он был такой неуклюжий…

– Но ведь ты не могла этого знать заранее.

– Почему не могла? Могла. Они все неуклюжие и… очень медленные. Сама не знаю, почему так.

– Все? – переспросил он.

– Ну да. Кроме тебя. И еще тех… Ну, которых ты называешь духами… Да ну их всех! Пошли купаться. Я вся в этой копоти, как окорок. И ты тоже, – она снова тихо засмеялась.

– Где купаться? В этом? – удивленно спросил он, кивнув в сторону моря, по поверхности которого плавали жирные пятна сажи и еще множество всяких неаппетитных субстанций.

– А у меня есть маленький секрет, – гордо заявила девушка, – поехали!

– Секрет – это интересно, – согласился Румата.

… Они ехали по вечерним улицам Арко. Город казался вполне мирным – вернее он и был мирным, несмотря на обилие вооруженных людей. Им навстречу попадались вполне спокойные люди, спешащие по каким-то своим делам и люди не спешащие, а просто фланирующие. Кабатчики суетились около своих таверн. Девицы легкого поведения зазывали солдатиков получить удовольствие по сходной цене. Торговцы громко нахваливали одежду, башмаки, ножи, колбасы, горшки, пиво и вообще все, что угодно, могущее найти потребителя. Рядом гадалки за несколько медяков предсказывали всем желающим головокружительное счастье.

Завидев Светлых, горожане мимоходом кланялись и спешили себе дальше. Слухи распространяются здесь быстро – и все уже знали, что Светлые не очень-то любят, когда им оказывают навязчивые знаки почтения.

– Приятно, когда тебя не замечают, – шепнул Румата, наклонившись к Кире.

Она улыбнулась и кивнула. Действительно, приятно. Едем себе и едем по своим делам и никому до нас нет дела.

Понемногу добрались они до весьма занимательного места и Кира указала рукой на огромный неуклюжий дом, рядом с воротами которого дежурили двое ландскнехтов.

– Вольно, бойцы, – сказал Румата.

– Открывайте, – приказала Кира и, обращаясь к нему пояснила, – Вот и есть маленький секрет.

– Родная, это же дом старого маразматика дона Сатарины, самое мрачное место в городе, кроме разве что, Веселой башни.

– Во-первых, это уже не его дом, а мой, – сказала девушка, – а во-вторых, ты хоть раз был внутри?

– Нет, – признался он.

– А зря, – заметила она и первой въехала внутрь.

Румата последовал за ней и… Внутренний двор представлял собой небольшой сад, посредине которого, в зарослях декоративного вечнозеленого кустарника располагался круглый отделанный мрамором водоем футов тридцати в диаметре.

– Правда, здесь здорово? – спросила Кира.

– Коллеги, рядом со мной вы видите доктора Айзека Бромберга. Если вы полагаете, что он здесь случайно, то очень сильно ошибаетесь.

– Да уж конечно не случайно, – негромко, но достаточно отчетливо произнес Слон, – если где-то куча проблем – то появляется Бромберг. Верно и обратное.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Клавдий

– Что если где-то Бромберг – то появляется куча проблем.

– Простите, уважаемый Слон, но у вас уже куча проблем, – сказал Бромберг.

– Айзек, это для друзей и коллег я – Слон. А вообще-то мое имя Теминалунго. Если вам сложно запомнить, я могу записать для вас в латинской или русской транскрипции.

– Слон, ну зачем вы так? – укоризненно спросила Ольга, – человек вызвался нам помочь, а вы…

– Помочь… Дождешься от кошки лепешки. Не надо заигрывать с альтернативной наукой. Никогда не знаешь, как именно обернется, но что выйдет боком – это точно.

– Пока что нам традиционная наука вышла боком, – заметил Тойво.

– Тойво, ты драматизируешь, – заметил Павел, – это лишь одна из типовых нештатных ситуаций, пятая по счету. До этого были: Стефан, Карл, Джереми и первый случай с Антоном. Двое первых погибли до нашего вмешательства. Третий и четвертый были похищены по обычному сценарию.

– Павел, я не думаю, что данную ситуацию можно считать типовой. Во-первых, в этом случае мы имеем дело не с деятельностью сотрудников института, а с альтернативной активностью. Во-вторых, здесь действует не один землянин, а несколько – причем мы знаем только одного из них. Про так называемую Киру нам не известно почти ничего, а ведь могут быть еще и другие. Я даже уверен, что они есть. В-третьих, это – первый случай, когда попытка похищения закончилась впечатляющим провалом. Кроме того, Антон продемонстрировал нам, что готов играть предельно жестко. Надеюсь, ты не забыл некоторые пикантные детали пребывания у него в гостях?

– Так, кто еще хочет высказаться? – спросил Клавдий.

– Я бы согласился со Слоном, – сказал Александр Васильевич, – но в данной ситуации… Попытка похищения Руматы и… неизвестной девушки, как уже отметил Тойво, была неудачной. Настолько неудачной, что начальник базы прямо заявил: никаких вторых попыток, только через мой труп. Так что если Айзек предложит что-либо разумное, я склонен рассматривать это наряду с другими вариантами.

– В общем, понятно, – резюмировал Клавдий, – слушаем доктора Бромберга. Прошу вас, Айзек.

– Благодарю. Я постараюсь быть предельно кратким. Существующая диспозиция в районе Пролива такова. На одной стороне – Метрополия и центр Святого Ордена, только что потерявшие Арканарскую область, лишившиеся сообщения с Ируканом и потерявшие стотысячную армию вместе с флотом. На другой стороне – так называемые "Земли Хозяйки", включающие небольшую часть Ирукана, варварские предгорья и весь Арканар. В Арко сосредоточена примерно двадцатитысячная армия, отлично организованная и оснащенная. По ируканскому тракту к ним поступает продовольствие, материалы для снаряжения боевых машин и золото. На это золото они собираются купить у пиратов корабли – им надо около сотни больших судов. Как только они закончат комплектацию, их флот выйдет из Арко и через два дня ударит по побережью Метрополии.

Бромберг сделал паузу, выпил сока, аккуратно вытер губы салфеткой, и продолжил.

– Что им смогут противопоставить? У великого магистра осталось около 50 тысяч резерва, а имперская армия – всего 20 тысяч. Как вы знаете, Енгабан давно уже является столицей Империи лишь номинально. На деле оставшийся от Империи клочок – это попросту сателлит Ордена. Если рассматривать Орден и Империю, как единое целое, на этой территории можно отмобилизовать еще около полумиллиона человек. Это теоретически – исходя из количества мужчин, способных держать оружие и обычных показателей эффективности воинского призыва. Так, видимо, и рассуждал великий магистр Йарбик. После известия о гибели флота, он ввел в Енгабан оккупационный корпус. Затем в крупных населенных пунктах метрополии тоже сменил имперские власти на орденские. Затем начал принудительную мобилизацию. Что у него получилось? Об этом, я думаю, лучше меня расскажет Тойво Глумов.

– Плохо у него получилось, – флегматично ответил Тойво, – для имперской армии фигура Их Блистающего Величества всегда была святыней. Как только прошел слух, что император Тиллан находится под домашним арестом, а родных офицеров будут заменять орденскими, случился бунт. Который, естественно подавили. При этом, правда, половина армии дезертировала. Их пример вполне естественно, повлиял на настроения гражданских лиц. В результате мобилизационный потенциал по моим оценкам сократился примерно втрое.

– Благодарю вас, Тойво, – сказал Бромберг. Итак, попробуем оценить силы, которыми будет располагать великий магистр к моменту гипотетического сражения за побережье. 50 тысяч орденских солдат. 10 тысяч имперских, которые совершенно не горят желанием воевать началом чужих командиров, к тому же только что проигравших два крупных сражения. Около 160 тысяч мобилизованных крестьян и ремесленников, которых приходится охранять, чтобы они не разбежались.

– Айзек, что вы хотите нам доказать? – спросил Павел, – что если Румата с двадцатитысячной армией высадится в Метрополии, то орденская армия не продержится и трех дней? Мы это и без вас знаем.

– Значит, по этому вопросу у нас нет разногласий, – заключил Бромберг, – таким образом, можно уверенно говорить о неизбежности разрушения Метрополии и единого культурно-религиозного пространства в случае, если ничто не помешает десанту.

– Теперь, как я понимаю, вы расскажете, что же ему помешает, – предположил Слон.

– Вы совершенно правы – именно к этому я и намерен перейти. На мой взгляд, единственное, что может ему помешать – это одновременная блокада Арко с моря и с суши. Тогда, с одной стороны, он не получит необходимых ему ста кораблей, а с другой – лишится потока продовольствия, необходимого городу и армии. Через 10 – 15 дней ему придется уйти из Арко, а его армия в отсутствие питания и денег попросту разбежится. У Ордена в барканском порту есть еще по моим оценкам более 40 тяжелых боевых судов и, как минимум, вдвое больше легких сторожевиков. Для морской блокады вполне достаточно…

– Все понятно, – сказал Клавдий, – версия разумная. Морская блокада возможна, а как Вы предлагаете организовать сухопутную блокаду? Ведь без нее ваш план не работает. Ну, задержите вы Румату тем, что он будет вынужден построить корабли прямо в Арко. А потом…

– Полностью согласен. Итак, надо перебросить мобильный корпус численностью около 10 тысяч на Ируканский тракт, примерно между Арко и Нардом. Они могли бы привести в негодность большой участок самого тракта, а также и уничтожить источники продовольствия на значительной площади вокруг него.

– Как они туда попадут? – спросил Тойво, – все пригодные для высадки участки побережья под наблюдением у разведчиков дона Кси и Араты Горбатого. Высадке они, конечно, помешать не смогут, но сообщат в Арко. Ваш корпус будет атакован на подходе к тракту и закопан в полном составе.

– И здесь я полностью согласен. Поэтому мобильный корпус должен быть переброшен, минуя наблюдаемые точки.

– Это как? По воздуху что ли? – язвительно спросил Слон.

– Совершенно верно, – подтвердил Бромберг.

– Тогда, – спокойно сказала Ольга, – операция откладывается до момента, когда на Эврите изобретут авиацию. По нашим прогнозам это произойдет через 10 –15 веков.

– Авиация есть у вас.

– Что?

– Я просто констатирую факт, – пояснил Бромберг, – авиация есть у вас. Переброска возможна.

– Айзек, правило о технологиях никто не отменял.

– Но ведь никто не предлагает передать вертолеты Ордену. Речь идет только о переброске людей. Уважаемый Александр Васильевич подтвердит, что переброска людей вертолетами уже осуществлялась на Эврите, и не раз. Из Арко, например, во время орденского переворота было вывезено несколько человек.

– Несколько гражданских лиц, – сказал Клавдий, – ученых. А не 10 тысяч военных, как вы предлагаете.

– Кроме того, – добавил Тойво, – это все равно не выход. Крестьяне сочувствуют Румате, а если быть точным – Румате и этой девушке. По их поверьям это – Светлые, посланцы двух старых богов. От них ждут снижения налогов, отмены ряда повинностей и множества других вполне понятных вещей. Кстати, на "Землях Хозяйки" теперь действуют старые законы, известные как "кодекс Литена". Крестьянин платит только так называемую древнюю подать своему лэндлорду, а тот сам разбирается с королями и богами. Если быть точным – вместо короля теперь дон Румата, а церкви вообще закрыты. Так что крестьяне спят и видят, как со следующего урожая у них в семьях останется раза в полтора больше, чем с прошлых. И о любом появлении в зоне видимости каких-то людей Ордена первый же крестьянин помчится докладывать полковникам Руматы. Что дальше – понятно.

– Знаете, я опять с вами соглашусь, – сказал Бромберг, – в обычное время так и произойдет. Но есть одно исключение – десять дней, когда цветет тао. Это наркотическое растение, спутник местной разновидности винограда. Согласно древнему обычаю, который не смогла до конца изжить даже церковь, в эти дни происходят массовые оргии. Пыльца тао действует довольно своеобразно… В общем, люди, находящиеся в состоянии наркотического экстаза практически не способны к осознанным действиям. За эти десять дней мобильный корпус может успеть выполнить свою задачу и даже закрепиться на каких-то позициях.

– Айзек, а вы не находите, что это, мягко говоря, очень некрасиво?

– Что поделаешь, – Бромберг пожал плечами, – война вообще штука некрасивая. Я бы даже сказал уродливая. То, о чем я говорю столь же гадко, как все остальное.

– А меня интересует другое, – сказал Слон, – с чего это вы вообще решили нам помочь?

– Ну, это же очевидно. Если Румата доведет свою игру до логического завершения – то есть, называя все своими именами, полностью уничтожит на Эврите главный потенциальный центр культурного развития… Разразится грандиозный скандал, появится КОМКОН, институт лишат права заниматься чем-либо кроме пассивного наблюдения.. Это еще в лучшем случае. Фактически, в силу такого запрета, экспериментальная история прекратит свое существование, как самостоятельное научное направление. Ведь естественная наука без эксперимента – ничто. А мое отношение к запретам в науке всем, я полагаю, известно.

– В таком случае, почему вы не предложили нам помощь раньше, когда дело не зашло так далеко?

– Именно потому, что оно не зашло слишком далеко. До определенного момента мне казалось, что Румата тоже занимается проведением некого научного эксперимента.

– А теперь?

– А теперь мне так не кажется. Зато мне кажется, мы обсуждаем здесь не мои мотивы, а ваши проблемы. Если бы мне казалось наоборот, уважаемый Теминалунго, я бы вообще не стал с вами разговаривать. Я пришел только указать вам на возможный выход из ситуации – и не более. Это не значит, что я намерен возвратиться в лоно вашей "истинной традиционной науки". Просто на короткое время у нас оказались одинаковые интересы. Но принципы и цели были и останутся разными. Мы работаем ради расширения человеческих горизонтов, а вы – ради удовлетворения человеческого нарциссизма. Так что нам слегка не по пути. Извините за патетику в финале и разрешите откланяться. Бромберг отвесил короткий, исполненный ледяного достоинства, поклон, по кратчайшему пути пересек зал и, не оборачиваясь, вышел.

– Неудобно получилось, – заметил Клавдий, проводив его взглядом, – человек помочь пришел…

– Откуда ты знаешь? – спросил Слон, закуривая трубку.

– В смысле – откуда? На мой взгляд, он предложил вполне приемлемый выход из ситуации. Да, слегка на грани фола, но ведь не за гранью. Несколько тысяч солдат волшебным образом перенеслись в глубокий тыл противника. Чудо? Да, конечно, но всего лишь одно из многих, в которые верит население. Это не нарушение правил о технологии и не нарушение правил о вмешательстве. Они будут воевать сами, своим обычным оружием, своими обычными методами.

– Вы действительно намерены воспользоваться советом доктора Бромберга? – спросил Тойво.

– У вас есть другие предложения?

– Да. У меня есть предложение его советом не пользоваться.

– Так. А что взамен?

– Простите, Клавдий, но иногда лучше бездействовать, чем действовать недостаточно обдуманно.

– Тойво, давайте конструктивно. В чем вы видите недостаток плана Айзека?

– В том же, в чем и Ольга. Это очень некрасиво. И всем понятно, что это очень некрасиво. А очень некрасивыми обычно кажутся вещи, в которых скрыт серьезный дефект. Принципиальный.

– Молодой человек прав, – сказал Слон, – эволюция не случайно выработала у человека эстетическое чувство. Кроме того, есть еще одно обстоятельство.

– Какое? – поинтересовался Клавдий.

– Вся эта история затеяна ни кем иным, как Бромбергом. Я имею в виду и двойника Киры, и переброску Антона на Эвриту в обход обычных туристических правил, и… Быть может, еще многое другое.

– Хорошо, допустим, ты прав – и что? Айзек ясно сказал: в начале речь шла о неком эксперименте. А потом Антон занялся чем-то… скажем так, выходящим за рамки любых допустимых экспериментов, в силу чего Айзек и пришел к нам.

– И ты ему веришь?

– Почему бы и нет? Выглядит логично.

Слон неожиданно – легко для своего не маленького веса поднялся и начал бесшумно двигаться по залу. Сейчас было в нем что-то от матерого хищника, сужающего круги вокруг жертвы.

– Скажи, Клавдий, а тебе не приходило в голову, что визит сюда и предложенный план – просто следующая фаза эксперимента? Что предложение Бромберга – просто наживка? И если мы ее проглотим, то…

– То – что?

– Не знаю, – фыркнул Слон, – но зато знаю, что Бромберг хитрее нас всех вместе взятых. Он даже хитрее, чем Каммерер, а ведь Каммерер, еще будучи мальчишкой, обвел вокруг пальца великого Сикорски.

– Не надо демонизировать Айзека, – строго сказал Клавдий, – он тоже иногда ошибается. И, надо отдать ему должное, всегда старается исправить свои ошибки.

– Да, – усмехнулся Слон, – вопрос только в том, что именно он считает ошибкой, а что – ее исправлением.

– Знаете, коллеги, а у меня другой вопрос, – подал голос Павел, – что мы вообще можем потерять, приняв предложение Бромберга? Вот, допустим, мы выбираем бездействие, как предлагает Тойво. Дальше все понятно. Армия Хозяйки переправится через пролив, раздавит Орден вместе с остатками Империи, вторгнется в Соан, а потом – в Кайсан…. В общем, снесет все островки организованной цивилизации на планете, как кегли.

– А почему ты думаешь, что Антон не остановится на захвате Метрополии? – спросила Ольга.

– Потому, – вмешался Александр Васильевич, – что такова неизбежная логика любой агрессивной войны на этом историческом этапе. Так действовали Тутмос, Саргон, Чандрагупта, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Аттила, Хлодвиг, Гастинг, Чингисхан. Армия воюет до тех пор, пока может побеждать и пока есть, куда идти.

– То есть, терять нам нечего, я так понимаю? – резюмировал Клавдий, – или у кого-то есть другое мнение?

– У меня, – сказал Слон, – я полагаю, что лучше Румата в качестве Александра Македонского, чем Антон, загнанный в угол вертолетным десантом имени Бромберга.

– Почему? – спросил Павел.

– Потому, что первое цивилизация переживет, а переживет ли второе – не знаю.

– Мнения разделились. Будем голосовать. Ольга?

– Я против. Мое мнение не изменилось.

– Я тоже против, – добавил Тойво.

– Я – за, – сказал Павел, – я все это видел и… надо это остановить.

– Понятно, – Клавдий посмотрел на оставшихся, – а что скажет старая гвардия?

– За, – уверенно ответил Александр Васильевич.

– Против, – буркнул Слон.

– Я голосую за, – сообщил Клавдий, – и, поскольку при равенстве голосов мой голос является решающим, выбор сделан. Теперь переходим к деталям.

– Простите, Клавдий, – спокойно сказал Тойво, вставая из-за стола, – но я в этом участвовать не буду. Я ухожу.

– Подожди, Тойво… – Павел собирался что-то сказать, но встретил холодный взгляд светло-серых, холодных как айсберг глаз и… махнул рукой.

– Что случилось, родные мои? – ровным голосом спросила Кира?

– Разведчики передали. На полдороги к Нарду… орденские солдаты жгут тао!

– Орденские солдаты на полдороги к Нарду? – переспросил Румата, – ты ничего не перепутал, парень?

– Нет, Светлый!

– Им неоткуда там взяться!

– Я не знаю, Светлый…

– Понятно, – перебил Румата, – неоткуда, но, все-таки, они там есть… Вот что, парень. Быстро дона Пину, Верцонгера, дона Шаруха и дона Кси ко мне.

– То, что случилось – это очень плохо, – сказала Кира.

– Еще бы. У нас в тылу откуда-то появляется орденская армия, а мы узнаем об этом, когда они уже что-то жгут.

– Не "что-то", любимый, – строго поправила Кира, – они жгут тао.

– Что бы они не жгли, это им дорого обойдется, – проворчал Румата, – но особенно меня интересует, как их проспали наши разведчики на побережье.

– Ты знаешь, что такое день цветов тао?

– Деревенский праздник. Веселый…

– Значит, ты еще ничего не понял, – сказала она, – цветы тао – это ростки сердца земли. Если их не встретить – земля не родит. От начала времен каждое лето встречают цветение тао, мужчины и женщины любят друг друга на теплой земле, которая дала цветы тао. Земля должна знать, что ее тепла ждут, что ее сердце бьется для всех живущих. Даже глупые монахи, которые не понимают землю – и те никогда не мешали встречать цветение тао. Ведь тепло земли нужно всем – без него нет жизни, поле не родит, скотина не дает приплод, а женщины не могут зачинать детей… Сжечь тао – это… Такого никогда не было, понимаешь? Вообще никогда. Никто не наносил земле такой обиды.

Румата удивленно посмотрел на девушку. Его бесстрашная подруга действительно была не на шутку взволнована, чтобы не сказать: испугана.

– Это точно? – спросил он.

– Но это ведь знают все, – пояснила она, – любой деревенский подросток тебе скажет.

– Так, – сказал Румата, – дон Шарух, вы, если я не ошибаюсь, когда-то воевали за Орден?

– За кого я только не воевал, – усмехнулся вольный капитан, – и за Орден, и за Соан, и даже за ируканских пиратов.

– Очень хорошо. А представьте себе, дон Шарух, что вы – военный магистр, командуете вот этими 10 тысячами солдат.

– А зачем?

– В смысле?

– Ну, что я должен делать? – пояснил дон Шарух, – ведь этот мой корпус для чего-то там стоит?

– Действительно, – задумчиво произнес Румата, – для чего? Перекрыть ируканский тракт и реку Ко на несколько суток? Посеять панику среди жителей? Странно…

– Если посеять панику – то зачем укрепляться в одном месте? – добавил дон Пина, – а если удерживать пару суток – то, получается, за пару суток что-то должно произойти?

– То есть, я удерживаю позицию до подхода основных сил? – спросил дон Шарух.

– Подхода откуда? – спросил Румата.

– Вы спрашиваете "откуда", Светлый, а я бы спросил: "куда". В Ордене, конечно, не великие умы сидят, но про наши огнеметные машины уже наверняка знают. Какой смысл перебрасывать дополнительные силы к позиции, которую все равно невозможно удержать? Значит, их будут перебрасывать в другое место. Туда, где вас, Светлый, в это время не будет, да и большинства командиров – тоже. Мы все будем с атакующей армией, не так ли? А Арко останется незащищенным.

– Вы хотите сказать, что Орден готовит еще один десант с моря?

– Ну да, – подтвердил дон Шарух, – и я бы сам себе поставил задачу так: медленно отступать с одной позиции на другую, затягивая армию противника все дальше от моря. И я бы прекрасно с этой задачей справился. Пока противник разносит из метательных машин предыдущую укрепленную позицию, часть моих ребят сгоняет крестьян в полусотне лиг дальше по дороге и они строят мне новую позицию. И я спокойно туда ухожу. У меня еще будет куча времени, пока метательные машины преодолеют разрушенный кусок дороги. В общем, так и буду спокойно отступать до самой ируканской границы. А противник будет тащиться за мной, как привязанный.

– А в это время орденский флот без особых усилий возьмет Арко, – добавил дон Пина.

– Понятно, благородные доны, – сказал Румата, – флот – это, конечно, сила… А скажите, дон Кси, что с нашим флотом? Много купили?

– Купил, – буркнул экс-предводитель мятежников, – но пока эти торгаши пригнали в порт только всякую маломерную ерунду, от легких ладей до гнилых галер времен Вторжения. Вы сказали покупать все – я все и покупаю. Как соанский старьевщик.

– Почтенный, я ведь задал вопрос – чего и сколько куплено.

– Сейчас, Светлый. Вот список, – дон Кси развернул на столе большой кусок пергамента, заляпанный разноцветными субстанциями, в основном цвета красного вина.

– Так, и что мы имеем? – Румата задумчиво повел пальцем вниз по списку, – не то… не то… а вот это пойдет. Обратите внимание, благородные доны…

– Давно это началось?

– Час назад, ваше преосвященство. Мы сначала думали, что туман…

– Ясно, – перебил магистр, – проверить паромы. Немедленно.

… Вскоре ситуация стала приобретать зловещие черты. Канаты паромов оказались перерезаны, а куда делись сами паромы можно было только гадать. И магистр приказал трубить тревогу. Будто в ответ на звуки рожка, непроницаемая шапка тумана над рекой вдруг окрасилась оранжевым – на том берегу что-то горело и горело сильно. Через некоторое время оттуда начали доноситься приглушенны звуки боя – впрочем, вскоре стихшие…

А вскоре, сквозь зыбкую завесу дыма, стали различаться силуэты медленно приближающихся к берегу длинных узких кораблей – не то, больших лодок, не то речных галер.

"Сейчас попытаются высадиться на нашем берегу", – подумал магистр и начал перестраивать свои полки для отражения атаки десанта.

– Нет, почтенный Йона, – спокойно возразил дон Тира, – они бегут.

– Бегут вперед? – удивился бывший мельник, хоть и ставший полковником, но еще не освоивший некоторых премудростей военной тактики.

– Они бегут туда, – пояснил дон Тира, рисуя пальцем в воздухе длинную дугу, – я бы тоже так сделал, не дожидаясь, когда мышеловка захлопнется.

– И мы дадим им уйти?

– Не беспокойся, мой добрый Йона, – спокойно сказала Светлая, – их там встретят. А нам надо всего лишь не дать им вернуться… Дон Пага, где вы?

– Здесь, Светлая! – рявкнул вольный капитан, появляясь из завесы колышущейся пыли, будто чертик из коробочки и картинно поднимая на дыбы своего серого жеребца. Покрытый шрамами, вечно улыбающийся, в любой момент готовый броситься в любую драку, лучший наездник среди вольных капитанов Запроливья.

– Возьмите шесть сотен кавалерии, следуйте за ними на почтительном расстоянии и, когда они ввяжутся в бой, ударьте им в спину.

– В бой с кем? – вежливо поинтересовался дон Пага. Сама по себе мысль ударить по многократно превосходящим силам противника, казалось, совершенно его не смущала.

– Сами увидите, – строго сказала Светлая, – и помните, атаковать не раньше, чем они хорошенько завязнут. Ваша легендарная удаль пусть потерпит немного. И еще. Ни один из них не должен уйти живым.

– Будет исполнено! – рявкнул вольный капитан и бросил коня в галоп.

– К бою! – крикнул магистр Боза, вырывая меч из ножен… Успел подумать: "бесполезно, их не меньше двадцати тысяч". А потом думать было уже некогда – началась жестокая сеча.

Первые ряды неумелого крестьянского ополчения пали почти сразу, иссеченные длинными мечами и затоптанные копытами, сами не нанеся противнику ощутимого урона. Но стремительный бег конной лавы замедлился – и этого было достаточно, чтобы она завязла в плотной массе человеческих тел. Тут преимущество обученных орденских кавалеристов было сведено к минимуму. Лишенные подвижности, сражаясь в одиночку против троих – четверых противников, они были обречены. Но эта обреченность придавала им сил – с отчаянием людей, которым совершенно нечего терять, стиснув зубы, они отчаянно рубили направо и налево. Даже сброшенные с коней, они, порой, ухитрялись встать и рубить, рубить, рубить… пока удар в спину багром, рогатиной или просто засапожным ножом не укладывал их на землю вторично и уже окончательно…

Вот конница еще замедлилась… Потом – остановилась, завязнув в месиве живых, мертвых и искалеченных человеческих и конских тел.

– Светлые! Светлые! Бей! Руби!

Сильна и искусна была кавалерия дона Паги, даже разбавленная вдвое бойцами из варваров Верцонгера. Здесь каждый умел стрелять с седла из короткого лука и биться верхом, с мечами в обеих руках, управляя конем лишь движениями коленей.

Исход дела был решен и так, но внезапный удар в спину орденской коннице превратил битву в побоище. Позже дон Пага за чаркой вина скажет, что, мол, не меньше тысячи этих горе-вояк от сохи благодаря его ребятам заново родились в этот день – иначе лежать бы им изрубленными на том поле. Как легли в этом страшном бою более восьми тысяч крестьян… Но это все будет потом – а сейчас его кавалеристы рассекали ряды противника и гонялись по полю за теми из вражеских всадников, кто пытался спастись бегством…. Солнце еще не перевалило за полдень, когда все было кончено. Осталось огромное поле, заваленное вперемежку изуродованными человеческими телами и конскими тушами. Где-то стонали и хрипели раненные. Тучи мясных мух слетелись на запах свежей крови. Среди всего этого, маленькими группами устало бродили крестьяне, вытаскивая своих и добивая чужих…

Кто-то из ополченцев, по традиции, заработал полновесную золотую монету, принеся на пригорок, где расположились командиры, отрубленную голову магистра Бозы.

– Может, принести ее Посланнице или Румате? – задумчиво спросил вольный капитан, – что скажете, дон Кси?

– Даже и не знаю, – также задумчиво ответил тот, – Посланнице как-то неудобно, видите, как неряшливо отрублено?

– Да, – согласился дон Пага, переворачивая голову носком сапога – сразу видно, крестьянин рубил. В три удара, и все три – косые. Да еще щека отсечена и один глаз выбит… Может, лучше дону Румате?

– Дону Румате не надо, – вмешался Арата, – он почему-то этого не любит. А тем более, она действительно серьезно испорчена.

– Значит, совсем негодная голова, – заключил вольный капитан и, небрежным пинком ноги, отправил голову магистра Бозы в ирригационную канаву.

– Слава Светлым!

– Старшего – ко мне.

– Меня звать Илг-Обжора, – пробасил он, – Вы посылали за мной, Светлый. Я к вашим услугам.

– Почтенный Илг, я намерен приобрести у вас четверых пленных.

– Этих, что ли? Отдам не дорого. Ну, скажем, по четыре золотых.

– Идет, – сказал Румата, – дайте мне этого, этого… и вон тех двоих.

– Сейчас сделаем, – Илг махнул рукой сопровождавшим его парням с алебардами и они немедленно начали отделять выбранных Руматой людей от остальных.

– Я чего подумал, Светлый… Может, возьмете еще одного, вот этого, для ровного счета? Как раз двадцать монет получится. Видите у него нашивка? Это – сотник, может, пригодится.

– Хорошо, беру и сотника тоже, – согласился Румата, отсчитывая монеты.

Стороны остались довольны сделкой, так что "ночные охотники" проводили отплывающую ладью все тем же кличем:

– Слава Светлым!

А потом, не торопясь, расстреляли оставшихся вражеских воинов, рассудив, что этих-то уж точно никто не купит.

– Я хочу увидеть все своими глазами, – спокойно сказал он, – ты, сотник, поедешь со мной и покажешь все места, где вы это сделали.

– Я – с тобой, Светлый, – тут же заявил Верцонгер.

– Светлый, вы знаете, кто приказал это сделать?

– Великий магистр и конклав предстоятелей, – ответил Румата.

– Надо идти войной на Метрополию и убить их всех. Отдавшие такой приказ, не должны жить.

– Я тоже пойду, – буркнул Верцонгер.

– Едем к следующему полю, – распорядилась Кира. Голос ее был жестким, как стук гальки в морском прибое.

– К следующему, – сказала Кира.

– К следующему…

Весть о приходе Светлых непостижимым образом успела облететь все окрестности. С каждой пройденной лигой, все больше и больше людей следовало за ними, подтягиваясь с разных сторон большими и малыми группами.

… Когда они возвращались с четвертого поля, от безликой толпы крестьян отделился крепкий и худощавый старик с морщинистым, как сушеное яблоко лицом.

– Дозвольте сказать вам несколько слов, Светлые, – скрипучим голосом произнес он.

– Говори, добрый человек.

– Вы – Посланники, вы знаете нашу землю с незапамятных времен. Когда люди только пришли в Запроливье из неведомых мест, вместе с ними пришли и вы. Люди в те времена еще не знали земли, а земля не знала их. Вы поставили на первом поле первые крепления для лозы, и лоза выросла, но плодоносить не могла – потому что сердце земли еще дремало. И тогда вы легли на землю в тени лозы и любили друг друга весь день и всю ночь. А когда встало солнце, навстречу ему раскрылись цветы тао. Сердце земли проснулась, а лоза впервые дала плоды. Так было…

– В шести лигах выше по реке, между холмами, есть очень старое поле. Оно маленькое и не очень-то удобное, поэтому его давно забросили. Оно порядком заросло, поэтому его и не нашли… Но там еще осталось лоза и там еще цветет тао. Вы еще можете успеть.

– Сила Светлых велика, – сказал он, – вам не потребуется много времени. Вам надо только напомнить земле о себе и о том, как прекрасна жизнь, чтобы сердце земли забилось сильнее.

– Я проведу вас туда, – снова заговорил старик, – мы успеем к закату.

–

Тот, кто знает врага и знает себя, не окажется в опасности и в ста сражениях. Тот, кто не знает

врага, но знает себя, будет то побеждать, то проигрывать. Тот, кто не знает ни врага, ни себя, неизбежно будет разбит в каждом сражении.

Если я спрошу: когда противник многочисленный, собранный и собирается наступать, как мы должны ответить на это? Я скажу, сперва захвати то, что он любит, и тогда он будет слушать тебя.

В целом, в битву вступают с правильными частями, а одерживают победу с помощью необычных.

– Oh, shit! What's a fucken joke?

– Sorry? – переспросил Румата?

– Merde! Что за фигня? Quid est? – сердито пояснила она, – Comprende?

– Hoc Arcanar est, – сказал он, и на всякий случай уточнил – At the Eurita planet.

Некоторое время девушка сосредоточенно рассматривала себя и окружающее, а затем спросила, тщательно выговаривая слова:

– Я нахожусь в Арканаре, на планете Эврита. Здесь тебя зовут Румата Эсторский, но ты – землянин, появившийся здесь, как и я, в нарушение правила о контроле за контактами. Я нахожусь здесь под именем Кира. Мой прототип – местная девушка, с которой ты жил, когда работал здесь официально, в качестве сотрудника Института экспериментальной истории. Два года назад эта девушка погибла при локальном столкновении во время переворота в Арканаре. По моей легенде она воскресла и была инициирована в качестве посланницы хтонической богини, именуемой здесь Хозяйкой. Мы возглавляем армию, успешно ведущую войну против Святого Ордена. Несколько дней назад мы взяли столицу и выиграли морское сражение. Накануне мы разбили каким-то образом прорвавшийся к нам в тыл десятитысячный орденский корпус. И все это – не симулятор, а реальность. Это – так?

– Да, – механически подтвердил Румата.

– Только что мы участвовали в сексуальном ритуале плодородия и находились под влиянием какого-то растительного галлюциногена, верно?

– Да, – повторил он.

– И этот галлюциноген, видимо, снял у меня inflicted false memory. Похоже на правду?

– Похоже, – согласился он.

Девушка снова кивнула и отчетливо произнесла имя: "Бромберг". К этому имени она немедленно прилепила десятка два самых грязных эпитетов на восьми разных языках, как земных, так и эвритянских.

– А можно про Бромберга подробнее? – спросил Румата.

– Если подробнее – он предложил отыграть в виртуальной реальности один сценарий. Форсированный ренессанс на Эврите, так это называлось. Но вместо обычного симулятора запустил какую-то программу глубокого внушения. Дальше – просыпаюсь в варварской халупе в горах, с наложенной ложной памятью…полностью уверенная, что я – Кира…. Вот и получилось, то что получилось… Ты давно догадался?

– О чем?

– О том, что я – не она.

– Если честно, я с самого начала знал, что так не бывает. Но уж очень хотелось поверить… В то, что иногда возвращаются очень издалека. Ну, ты понимаешь.

– … А потом я увидел тебя и… В общем, не хочу сейчас все объяснять, но по ряду причин, иначе и быть не могло. Это я уже потом понял.

– Значит, я еще даже не все знаю, – задумчиво произнесла она, – значит, все еще гаже. Они копались в твоем прошлом?

– Вот, свиньи… И что мы теперь будем делать?

– Не знаю, – ответил он, – я уже слишком глубоко завяз в этом… В этой войне… Во всем… А у тебя еще есть возможность выскочить из этого беличьего колеса.

– То есть, ты будешь воевать дальше, а мне предлагаешь смыться? Я похожа на человека, который так поступает?

– Не очень, – честно признался он.

– Так какого же черта ты мне это предлагаешь! – взорвалась она, – какого черта…

Замолчала на полуслове. Уткнулась лицом в ладони. Ее спина и плечи мелко дрожали, как будто от очень сильного холода.

– Понимаешь, мне будет спокойнее, если ты окажешься в безопасности. Где-нибудь на Пандоре. А здесь все-таки война.

– Ты за меня беспокоишься? – холодно спросила девушка, – С чего бы вдруг? Я тебе никто, а кто ты мне… это, я думаю, тебя не касается.

– Ты мне очень даже кто, – возразил он.

– …И поэтому ты хочешь от меня избавиться, – добавила девушка, – я слишком похожа на нее. Я прекрасно тебя понимаю – меня бы это тоже, наверное, раздражало. Но, видишь ли, Посланница Хозяйки – это нечто вроде проходной пешки на здешней шахматной доске. Тебе гораздо труднее будет закончить войну без… Без Светлой.

– Ты похожа на себя. И вообще, дело не в этом. Давай сразу договоримся: здесь есть два человека – ты и я. Никаких призраков, никаких Румат, Кир, Бромбергов и так далее. Речь идет только о нас. Понимаешь, пока ты – здесь мне придется на тебя оглядываться. Я буду бояться, что тебя убьют. И в какой-то момент могу из-за этого совершить серьезные ошибки. Не успеть сделать что-то тактически необходимое. Или наоборот, поторопиться с чем-то. Так тоже бывает. Чем дольше ты здесь находишься, тем меньше шансов выбраться из этой мясорубки живыми. Не только у тебя меньше шансов, но и у меня. Это – понятно?

– Это – понятно, – ответила она, – а почему ты не предлагаешь мне улететь отсюда вместе? Просто нам обоим забить на эту гребаную войну и смыться отсюда?

– А ты согласишься?

– А ты предложишь?

– Ну, а теперь серьезно, – сказал он, – представляешь, что будет если мы смоемся? А двадцать тысяч человек, которые нам доверились? Да что там – гораздо больше. Еще вся эта толпа фермеров, и горожан, и черт знает кого еще. Их же всех заколбасят. Еще почище, чем тех тинэйджеров на полях. Понимаешь? Без нас… Без кого-то из нас… они не продержатся и года. Этот сраный Институт вместе с местной Церковью и Орденом будут травить их, как зверей. Потрошить. Сдирать шкуру. Сжигать заживо. И их затравят навсегда – это останется на столетия для тех, кто останется в живых и для всех их потомков. А мы смоемся. Типа, нас это не касается.

– Классно! – ответила она, – обалдеть какая проникновенная речь! И после всего сказанного ты предлагаешь мне смыться? То есть, я буду валяться на диване, смотреть стерео и пить гинесс, а иногда заглядывать в GIN…в БВИ… чтобы узнать: а как там дела? Наши выигрывают или проигрывают? Типа, как на футболе? А теперь послушай, что я тебе скажу. Я остаюсь здесь, с тобой, и буду доигрывать этот гейм до конца. Я уже взрослая девочка и я так решила. Отговаривать меня бесполезно. Во-первых, потому, что я вообще всегда поступаю так. Во-вторых, меня угораздило полюбить здоровенное толстокожее чудовище, которое сидит рядом со мной!

– То есть…? – переспросил он.

– Это признание в любви такое, – пояснила девушка, – немного дурацкое, конечно. Да, чуть не забыла. Меня зовут Виктория Мэй О'Лири. Для своих – Вики.

– Антон Хлудович Шалов, – машинально ответил Румата, – можно Тони.

– А ты вообще откуда, Вики-Мэй? – спросил он. Так, для поддержки разговора.

– Я вообще из Дублина.

– Понятно.

– Что – понятно?

– В Дублине самые красивые рыжие девушки.

– Это – комплемент, надо полагать?

– Вроде того. А я – из Красноярска.

– У вас там все такие спокойные, как бегемоты? – спросила она.

– Многие.

– Это хорошо. Рядом с таким бегемотом меньше шансов сойти с ума. В общем, это очень кстати, Тони-Хлуд, что ты именно такой. Заражающий своим спокойствием.

– Что, правда?

– Правда-правда. Пойдем. Уже рассвет, а нам еще надо привести в надлежащее состояние фермеров… йоменов… в общем, всю нашу публику. Я тебе по дороге расскажу один старинный ритуал – просто, как для нашего случая придуман.

– Земля и Солнце, Вода и Небо, – громко, на распев произнесла Посланница, – все видят и все помнят. Ваша кровь – их кровь, их обида – ваша обида.

– Вы знаете тех, с кем нельзя жить под одним небом?

– Да! Да! Да! Да!….

– Громче! – крикнула она, – я хочу слышать каждого!

– ДААААААААААА!!!

Дождалась, пока наступит тишина, Посланница произнесла глубоким, чистым и спокойным голосом.

– Тогда. Идите. Очистите. От. Них. Землю, – Она взмахнула рукой, указывая на стоящих чуть в стороне полковников, – Вот. Ваши. Командиры.

– Ну, ты и устроила, – заметил Румата, отпивая глоток вина из здоровенной глиняной кружки, – ты вообще представляешь, что сейчас творится вокруг?

– Угу, – ответила она, прекращая на несколько секунд свое заятие, – извини, на меня напал жуткий жрун…. Наверное, мы слегка переборщили с кровопусканием.

– Это точно, – сказал Румата, отхватывая от целого зажаренного поросенка такой кусок, которым, наверное, подавился бы даже медведь гризли, – Многовато получилось. А это действительно было так важно?

– Ага. Крови должно было быть приличное количество, иначе не смотрится, – отозвалась она и снова вцепилась в окорок.

– Эй, любезный, у тебя найдется еще пара фунтов буженины и кувшин вина?

– Конечно, Светлые! Сей момент!

Все это было сметено едва ли не быстрее, чем принесено (хотя принесено было достаточно проворно).

– Ну, благодарю тебя, добрый человек, – сказал Румата, небрежно бросая на стол пять золотых монет, – завтра, наверное, еще к тебе заглянем…. Давай двигать отсюда, Вики-Мэй, а то, боюсь, ты заснешь прямо за столом, как упившийся рейтар.

– Надо бы пройтись пешком перед сном, – заметила она, – иначе нам все это не переварить.

– Пошли, – согласился он.

Обнявшись, они двинулись в сторону бывшего жилища дона Сатарины. Кони, мерно цокая копытами по мостовой, шли следом.

– Сегодня, наверное, самый несуразный день в моей жизни, – сообщила девушка, – это же надо, проснуться, надышавшись наркотической травой, на другой планете в роли уполномоченного лица главной местной богини.

– Вообще-то, самое несуразное – впереди. Нам еще предстоит беседа с Бромбергом.

– Ты уверен, Тони-Хлуд, что это – хорошая идея?

– Это, так сказать, жесткая необходимость, – ответил Румата, – я хочу знать, как орденская армия оказалась в нашем тылу. Эти рассказы о чудесах с переносами во сне из одного места в другое наводят меня на неприятные мысли…

– Ну, ты же не хочешь сказать, что им провесили нуль-Т из Баркана в Нард?

– Я ничего не хочу сказать, Вики-Мэй. Я просто знаю, что армии такого размера не появляются ниоткуда. Значит, эту армию кто-то как-то перебросил. И еще меня беспокоит сообщение дона Пины про орденский флот.

– Но появление флота нами прогнозировалось, – заметила она, – задача орденского корпуса в нашем тылу была достаточно четко определена: отвлекающий маневр для обеспечения высадки морского десанта в Арко. Верно?

– Верно, – согласился Румата, – но только мы ошиблись с прогнозом. Этот флот не предназначен для десанта. Тип кораблей не подходящий. Это – морские охотники, а не транспорты.

– Тогда для чего он предназначен?

– Не знаю. А Бромберг может знать.

– Ладно, – сказала Вики-Мэй, – а мне надо участвовать? Это я к тому, чтобы заранее собрать силу воли в кулак и не пообещать Айзеку то, что дон Кси пообещал магистру Цогану. Вообще, за последние несколько часов, я стала гораздо лучше разбираться в мотивах дона Кси, если ты понимаешь, о чем я.

– Давай сделаем вид для Бромберга, что ничего не произошло. Что твое самоощущение не изменилось.

– Хм… То есть я буду как бы секретным резервом, о котором он не знает? Небольшая предосторожность?

– Ну, вроде того.

– Неплохая мысль. А у меня получится?

– Почему нет?

– Действительно… Ладно, попробуем, – Вики-Мэй улыбнулась, – Я во время разговора буду плавать в бассейне, и сразу нырять, если мое терпение лопнет.

– Договорились, – заключил он.

– Айс, меня интересует, что произошло.

– А что произошло? – недоуменно спросил Бромберг.

– Примерно двое суток назад в моем глубоком тылу внезапно оказалась орденская армия, численностью около 10.000 человек.

– Вот как?

– Да, так. И я хочу спросить у вас, что это значит.

– Антон, ну что вы, – Бромберг удивленно развел руками, – откуда мне знать местный театр военных действий?

– Неубедительно, – огрызнулся Румата.

– Что?

– Аргумент ваш неубедителен. Такую операцию не могли провести местные – значит им кто-то помог. КОМКОН так никогда не делает. Значит, кроме института это сделать некому. Операция масштабная – значит в институте о ней знали многие. А раз так – вам не могли не сказать. Айс, я в третий раз спрашиваю. Что произошло?

– Трудно с вами, Антон, – тихо сказал Бромберг.

– Кажется, это я уже слышал. Айс, я ведь как-то раз уже предупреждал: не надо со мной играть.

– Я не играю. Все гораздо сложнее. Если бы вы знали, какую секретность развел у себя Клавдий…

– Я, конечно, не знаю, но могу догадываться. И вот что, Айс, в прошлый раз вы задавили меня своими альтернативами – а сейчас моя очередь. Пока мы с вами партнеры… Молчите, черт вас возьми, и не перебивайте. Так вот, партнерство – это доверие. Если я узнаю, что вы врете мне в главном – берегитесь. Я так изгажу все ваши планы на будущее, что вы не сможете до конца жизни появиться в приличном обществе. Это очень легко сделать.

– Ну что вы, молодой человек? Вообразили себя великим стратегом? Без моей поддержки вас просто выдернут отсюда. Некому будет предупредить вас, как в прошлый раз. Очнетесь уже на базе. А Кира…

– Айс, мне уже плевать на Киру, на себя, и тем более – на вас. Если меня выдернут отсюда, я напишу красочные мемуары о том, как, находясь в состоянии аффекта, с вашей подачи убил и закопал целую кучу народу. Ведь именно вы, а не кто-нибудь, заставил меня принести сюда знаменитую наполеоновскую тактику действий полевой артиллерии. Ведь я должен был вести войну до победного конца – и вести ее быстро. Я во всех подробностях перескажу наши с вами разговоры. В частности – как по вашему совету экстренно ликвидировались последствия сражения у Бычьего ручья. Как воины второпях сваливали в ямы людей вместе с лошадьми, раненых вместе с убитыми. Двадцать тысяч человек! Сваливали и закапывали, зевая, потому что не выспались после боя. А ведь это было только начало. В бухте Арко я сжег супернапалмом стотысячный десант о котором вы меня своевременно предупредили. По берегам бухты еще до сих пор не выветрился запах паленого человеческого мяса. Знаете, как они кричали, когда горели заживо? Не знаете. Вам трудно даже представить себе что-либо подобное. Но, не беда – я постараюсь описать это во всех цветах, красках и звуках. Это будет сильно! Черт возьми, это будет книга года! Потом я свалю на Пандору и исчезну в джунглях, а вы станете пожизненным пугалом. Вас не пустит на порог ни один из ваших коллег и даже учеников. Вы можете выбросить все свои коммуникаторы – потому что по ним никто не позвонит, а на ваши звонки никто не ответит. Вы можете даже разучиться говорить и писать – потому что ни то ни другое вам больше не понадобится. Поэтому вы будете меня поддерживать, как не поддерживали никого на свете. Вот так. Но это еще не все. Теперь я хочу знать всю правду о том, что здесь происходит. Всю и немедленно.

– Предупреждали меня, что вы – сумасшедший. Но я не думал, что настолько. Ладно. Я расскажу вам все – но лучше бы вам этого не знать. Смотрите – у вас последний шанс остаться в счастливом неведении…

– Кончайте морочить мне голову, Айс! – рявкнул Румата, – я не намерен уговаривать вас целый день, как капризную барышню. Ну?

– Не нукайте мне, молодой человек. Сейчас получите то, чего хотели. Начнем с Киры… Вернее, не совсем Киры. Или совсем не Киры – о чем вы, я полагаю, уже догадались.

– Я-то догадался, а вот вы знали с самого начала. Более того, я полагаю, что вы сами и создали этот персонаж – чтобы впутать меня в свои дерьмовые эксперименты. Айс, вы еще не устали мне врать?

– А вы, Антон не устали врать мне?

– Я?

– Именно вы, – подтвердил Бромберг, – ведь вы не догадались относительно Киры. Вам об этом сообщили, не так ли?

– Допустим. И что это меняет? Так или иначе, теперь я это знаю.

– Антон, сейчас я расскажу, что вы знаете, а потом мы вместе подумаем, кому и зачем это нужно. Согласны?

– Ну, и что же я, по-вашему, знаю?

– Вы знаете, что девушку зовут Виктория Мэй О'Лири, и что она землянка из города Дублин. Что она сотрудничала с неким Бромбергом, который обманом втянул ее в эту историю. Нарисовал ей псевдо-память Киры, произвел некоторое изменения ее внешности методом пластической хирургии, и отправил ее на Эвриту, где организовал мистические обстоятельства ее "воскрешения". Вот что вы знаете.

– Веселенькая история, – прокомментировал Румата, – у вас в альтернативной науке такие фокусы с людьми в порядке вещей, или как?

– Оставим в покое альтернативную науку, – сказал Бромберг, – речь сейчас не о ней. Мы говорим о девушке. Вам такую историю сообщили?

– Айс, я не позволю учинять мне допрос. Что бы мне не сообщили – это не ваше дело, понятно?

– Не придирайтесь к словам, Антон. Для вас придумана именно эта сказка, а в каком объеме она вам уже сообщена – не суть важно. Важно лишь, что это – всего лишь сказка.

– А почему я должен верить вам, что это – сказка?

– Не надо никому верить, Антон. Это дурная и опасная привычка. Верить можно только фактам. Вот ими и займемся. Во-первых, никакой Виктории Мэй О'Лири из Дублина с параметрами вашей девушки просто нет в природе. Во-вторых, подобные акции – это вообще не мое амплуа. Этим балуются ваши бывшие коллеги из института, а я всегда занимался аналитикой и только аналитикой. А в-третьих, когда произошло чудесное воскрешение из мертвых вашей незабвенной Киры, я находился на Тагоре. Я был там более года, и вы знаете, почему.

– Так, – сказал Румата, – первый ваш факт я сейчас проверить не могу. Второе – вообще не факт, а лирика. С третьим… С третьим сложнее… Ладно, Айс, как я понимаю, все, что вы сейчас рассказали суть предисловие к некой вашей версии происходящего. Я готов эту версию выслушать.

– Что ж, слушайте, раз готовы. Началось все с того, что…

По версии Бромберга, началось все с обращения к нему некой группы "альтернативных" ученых, занимавшихся исследованием деятельности Странников. Да-да, тех самых, завязших у всех на зубах неуловимых Странников – полумифической цивилизации, которая, по некоторым данным, еще 50.000 лет назад превзошла технологический уровень современной Земли. Как известно, на населенных планетах Странники предпочитали действовать незаметно, а если быть точным – незаметно для тех, кто эти планеты населял. Это не означало скрытности действий – вовсе нет. Странники действовали вполне открыто, но так, что их деятельность не ассоциировалась у туземцев с какой-то иной расой или цивилизацией. Понятно, что культура, находящаяся на уровне палеолита, воспримет любые высокоорганизованные машины или как явления природы, или как еще одну разновидность животных. Чуть более развитая культура воспримет их, как духов или тому подобных сверхъестественных существ – но, опять же, никак не свяжет их с существованием какой-то иной цивилизации. А вот для культуры, которая сама пользуется сложными машинами, уже требуется некая маскировка. Какая именно? А вот это совершенно не важно. Потому что, принцип исследований, проводимых обратившейся к Бромбергу группы, был ориентирован именно на поиск проявлений Странников на планетах с примитивной культурой, не достигшей еще уровня машинной цивилизации. Одной из таких планет была Эврита. Естественно, в поле зрения этой группы попала история с девушкой, погибшей два года назад и вдруг воскресшей в качестве посланницы языческой богини. Сразу же возникла проблема проверки – ведь на Эврите не существовало ни фотографии, ни дактилоскопии, ни, тем более, биохимического анализа. Как же проверить эту историю? И тогда Бромберг нашел Антона… "Разумеется, – заключил он, – использование ваших личных привязанностей для целей эксперимента нельзя признать этичным, но, согласитесь, когда речь идет о ключевом пункте проблемы Странников…"

– … То на этику можно забить, – перебил Румата, – это все понятно, но при чем тут Виктория Мэй О'Лири из Дублина?

– О'Лири тут вот при чем, – сказал Бромберг, – по результатам вашей встречи с, условно говоря, Кирой, можно было заключить – она именно то, что мы подозревали. Для дальнейших исследований необходимо было доставить ее на Пандору. Но вы, вопреки первоначальному плану, не смогли или не захотели этого сделать. Далее у меня возникли разногласия с этой исследовательской группой. Я начал оказывать вам известную помощь. А они обратились к Институту и сообщили весьма правдоподобную на первый взгляд версию: девушка является землянкой, пораженной синдромом индуцированной ложной памяти. Соответственно, она подлежит депортации с Эвриты точно также, как и вы, Антон, но, в отличие от вас, должна быть направлена на Пандору, в Центр психодинамической реабилитации.

– Землянкой по имени Виктория Мэй О'Лири? – уточнил Румата.

– Институту было сообщено именно это имя, – подтвердил Бромберг, – разумеется, снабженное подтверждающей легендой. Под этим именем она и должна была поступить в Центр, где у этой исследовательской группы отличные контакты. Дальше они бы имели возможность исследовать ее в конфиденциальном порядке. Основание – защита тайны личности. Хороший план – вы не находите? И если бы не одно обстоятельство…

– ….В виде сентиментального доктора Бромберга, спасителя ромео и джульетт всех времен и народов, – перебил Румата и саркастически хмыкнул, – Это очень трогательно, но совершенно не убедительно.

– При чем тут сентиментальность, юноша? Как я уже говорил, в определенный момент у меня возникли разногласия с упомянутой исследовательской группой. Они настаивали на следовании первоначальной цели. Я же увидел в происходящем черты спонтанно возникшего, но очень важного, исторического эксперимента, и мне совершенно не хотелось прерывать его в самом интересном месте. Вот так у нас с вами уже второй раз оказались общие интересы.

– Подождите с общими интересами, Айс. Давайте-ка вернемся к Виктории Мэй О'Лири. Вы утверждаете, что это – легенда, достаточно правдоподобная, чтобы ввести в заблуждение Институт и обычные информационные службы. До этого Вы утверждали, что не существует никакой Виктории Мэй О'Лири из Дублина, похожей на Светлую Посланницу. Надо ли это понимать так, что в Дублине существовала реальная О'Лири, примерно того же возраста, но совсем другая?

– Совершенно верно, – подтвердил Бромберг.

Жестом карточного фокусника развернул в руках веер снимков. На них была изображена худенькая светловолсая девушка с круглым, покрытым веснушками лицом, ярко-голубыми глазами и смешным курносым носиком, похожим на кнопку.

– Познакомьтесь, Антон. Вот настоящая мисс О'Лири из Дублина. Как вы догадываетесь, ее нынешнее местонахождение неизвестно.

– Допустим, Айс, я в это даже поверил. И что дальше? Из чего следует, что она – другая? Внешность легко меняется, а умения и увлечения вообще могут быть какими угодно.

– Вы рассуждаете вполне логично, – согласился Бромберг, – на этом и построена легенда. Но она не рассчитана на тех людей, которые не знают. Я стал искать отличия, потому, что знал заранее: они есть, не может не быть. Теперь смотрите.

Он развернул еще три снимка. На первом была все та же девушка. Она стояла рядом с огромным замшелым валуном, против солнца, и прикрывала глаза ладонью. На втором было увеличено лицо и ладонь, а на третьем ладонь занимала весь снимок.

– Ну? – спросил Румата.

– Будьте внимательнее, молодой человек. У настоящей мисс О'Лири узкая ладонь с длинными пальцами и развитыми суставами. Такая рука в хирономии называется философической. А у вашей подруги ладонь принципиально иного типа, так называемая квадратная с лопатообразными пальцами. Таким образом, следует признать, что это совершенно другая девушка.

– Тогда кто же она?

– Мои бывшие партнеры по исследованиям считают, что она – автомат Странников, – ответил Бромберг, – они вообще помешаны на Странниках и их кознях. Почти как покойный Сикорски. А я просто не знаю. И никто не знает.

– Кроме нее самой, вы хотели сказать, – добавил Румата.

– Если она действительно автомат Странников, то она тоже не знает.

– Но кем-то же она себя в этом случае чувствует?

– Естественно. Ее представления о своем "Я" следуют оптимальной на ближайшее будущее версии. Оптимальной в смысле взаимоотношений с вами, Антон.

– И сколько таких версий?

– Теоретически, исходя из того, что мы знаем о технике Странников – сколько угодно. Если она действительно автомат Странников, то она будет генерировать версии в зависимости от вашей информированности. Только не спрашивайте меня откуда она узнает то, что будете знать вы. Это все из области той же мифологии, что и сами автоматы Странников.

– Но вы сами в эти автоматы не верите, – на всякий случай уточнил Румата.

– Не верю, – подтвердил Бромберг.

– Почему, Айс?

– Потому, Антон, что стоит в это поверить – и начинается синдром Сикорски. Начинаешь думать, что каждый твой шаг заранее предусмотрен, что каждым своим действием ты реализуешь план Странников. Но я в это не верю – впрочем, я уже об этом говорил. Вот так у нас обстоят дела, Антон.

– В общих чертах, ясно, – заключил Румата, – в смысле, что ни черта не ясно. Но, на самом деле, сейчас меня больше интересуют другие вещи. Первое – как появился орденский корпус в моем тылу. Второе – что делает орденский флот в районе выхода из бухты Арко. Остальные проблемы, честно говоря, меня не очень беспокоят. Что скажете, Айс?

Бромберг встал и, в глубокой задумчивости стал прохаживаться по кабинету.

– Даже не знаю, что вам сказать, Антон. На мой взгляд, это напоминает попытку блокады. С суши и с моря одновременно.

– Блокады? – переспросил Румата, – ладно, морская блокада, это еще понятно. Допустим, они хотят помешать ируканским пиратам доставить мне корабли. Но зачем эта авантюра на суше?

– Опустошить территорию. Дезорганизовать снабжение. Посеять панику. Развеять ореол вашей непобедимости. Не знаю. Вы же лучше разбираетесь в здешних войнах.

– Айс, это – не из здешней войны. Вы еще не поняли. Орденский корпус был переброшен из Баркана земными средствами – или нуль-Т, или воздушным транспортом. Вся эта операция планировалась земными специалистами – но при этом она бессмысленно-жестокая. Земля – и бессмысленная, тупая, зловредная жестокость: вот что не укладывается у меня в голове. Айс, кому это было надо?

– Антон, еще раз говорю: я не знаю. Кто-то сморозил огромную глупость – это единственное, что мне понятно.

– Кто-то сморозил… ладно, пойду решать что-нибудь с этой морской блокадой…

– Только будьте осторожны, – сказал Бромберг, – некие доброхоты, не будем называть имен, снабдили Орден технологией изготовления пороха и простеньких огнестрельных орудий. Против береговых укреплений они не много стоят, но в открытом море… в таких условиях атаковать орденский флот, не имея хорошо оборудованных быстроходных боевых кораблей – верное самоубийство.

– Постойте, Айс, а как же правило о технологиях?

– Да вот так. Есть некое объяснение, согласно которому местные алхимики, в принципе, уже умели смешивать серу, уголь и селитру. А от этого – до примитивной пушки уже рукой подать. В общем, почти ничего и не нарушено, а если и нарушено – то не сильно.

– Понятно… Хорошо, что предупредили… И, тем не менее, мне придется их атаковать с теми средствами, что я имею. Иначе – замкнутый круг. Боевых кораблей не достать, потому что блокада, а блокаду не снять без боевых кораблей. До скорого, Айс. Свяжусь с вами в ближайшее время… Если меня, конечно, не убьют.

– Помнишь, когда я… еще считала себя Кирой, ты рассказывал мне про Сунь Цзы?

– Да. Ты еще пожалела, что у него только про то, как воевать. Что он не написал, как жить дальше, когда война кончится…

– А ты сказал, что война кончится и все будет как раньше. Тогда мне казалось, что раньше была сказочно-прекрасная жизнь, в которой мы с тобой всегда вместе… Но теперь-то я знаю, что у меня нет никакого "раньше".

– А у кого оно есть? – спросил Румата, – прошлого уже нет, оно исчезло. А будущего еще нет, оно не наступило. Есть только настоящее.

– Кодекс буси-до, если не ошибаюсь, – равнодушно откликнулась она.

– И личный опыт, – добавил он, – вот, думаешь, у меня есть прошлое? В смысле, субъективно оно у меня, как будто бы есть – но… Знаешь, когда мы стояли под Нардом, бывшие коллеги по институту подбросили мне видео. О моем прошлом.

– Зачем? – спросила Вики-Мэй.

– Чтобы убедить меня, что ты – не Кира. Они думали, что тогда я остановлю войну. Какая наивность с их стороны. Нет, конечно я был выбит из колеи тем, насколько оказывается все было иначе, чем я помню. Но зато я понял главное. Нет никакого прошлого. Просто ты – это ты, а я – это я. Имена не имеют значения. История этих имен тем более не имеет значения.

– Между нами есть кое-какая разница, – заметила Вики-Мэй, – тебе, в отличие от меня, есть куда возвращаться. Твой дом или что у тебя там, в Красноярске, существует в реальности. Можно открыть дверь, пройти по комнатам, сесть в кресло, выглянуть в окно. А вот моей мансарды на Кевин стрит, в реальности не существует. Деревянная лестница с чуть поскрипывающими ступеньками. Миниатюрный, почти игрушечный флигель с видом на старинный парк. Мой любимый диван под прорезанным в скате крыши окошком, чтобы долгими зимними вечерами, смотреть вверх и видеть звезды… Всего этого нет. Или хуже того – все это есть, но оно не мое, никогда не было моим, не имеет ко мне никакого отношения. Может быть, там жила настоящая Виктория Мэй О'Лири. А я… я просто приблизительная копия твоей Киры. Кукла. Подделка…

– Ты вот что, заканчивай эту философию, – грубовато перебил Румата, – так хрен до чего можно договориться. Давай разберем все по порядку. Начнем с того, что Бромберг всегда врет. И каждый раз врет очень убедительно. Талант у него такой.

– Он врет не во всем. Часть того, что он говорит, всегда оказывается правдой.

– Ну и что? Почему ты склонна верить именно тому, что касается тебя? Кстати, о тебе он еще ни разу не сказал ни слова правды.

– А зачем бы ему было врать в том, что касается меня, на этот раз? Независимо от того, что является правдой, гораздо разумнее на его месте было сказать: "Тони, что сделано, то сделано. Я, в целях исторического эксперимента, с вашим участием, обманным путем забросил сюда под видом Киры двойника, некую О'Лири с ложную памятью". А он вместо этого говорит: "Тони, я решил использовать вас для доставки мне в качестве подопытного кролика девушку-двойника Киры. Она создана Странниками или кем-то там еще, и я хочу интереса ради покопаться в ее потрохах".

– А вдруг Бромберг просто хочет слепить себе нечто вроде алиби на будущее? Ведь когда мы вернемся отсюда, ему грозит обвинение в похищении человека.

– Неубедительно, – сказала девушка, – неужели ему не хватило бы ума изобрести менее вздорное алиби, чем ссылка на происки мифических Странников?

– Ну, хорошо… Не алиби… Что-то другое… Слушай, Вики, а что ты мне вообще хочешь доказать?

– Что ты болван, Тони, – спокойно ответила она, – Толстокожий упрямый болван. Ты спишь с андроидом, с автоматом, с машиной. И только твоя толстокожесть и твое феноменальное упрямство мешают тебе это увидеть.

– Ты просто обзываешься, – заметил Румата, – много слов и ни одного внятного аргумента.

– Какие еще тебе нужны аргументы? Или ты вообразил себя крупным специалистом по андроидам, Странников?

– Если принять твою точку зрения, то я вообще не просто крупный, а крупнейший в мире специалист по ним, – Румата улыбнулся, – я даже знаю, что их больше всего возбуждает, и как они ведут себя в момент оргазма.

– Вот это действительно свежий аргумент, – заметил он, – и, пожалуй, самый сильный в истории альтернативной науки.

Зачерпнул из бассейна воды и плеснул себе в лицо. Повторил эту процедуру несколько раз.

– Вроде, порядок. Кажется, я готов к продолжению дискуссии.

– Извини Тони-Хлуд. Я не хотела.

– Да ладно, чего там. А вообще, если ты обещаешь больше не драться, я могу продолжить свою мысль.

– Ты действительно толстокожий, упрямый болван, – тихо сказала Вики-Мэй, – так что за мысль?

– Может, это была не очень удачная шутка, но я вообще-то имел в виду, что все мы немножко машины, – пояснил Румата, – Нет, серьезно. Мы просто привыкли выделаваться, будто представляем из себя что-то этакое. А на самом деле – ну, несколько миллиардов нейронов, ну сколько-то там квинтильонов сочетаний, ну виртуальных состояний вообще хрен знает сколько. Но разве это меняет суть дела? Ни черта не меняет. Наш интеллект, наше сознание, наши обалденно высокие чувства, и даже наша, пардон, метафизическая душа, описывается все той же моделью недетерминированной машины Тьюринга. Тут вам и Сократ с Аристотелем, и Эсхил с Гомером, и Орфей с Эвридикой. Да хоть Александр Македонский с Таис Афинской. Знай только, меняй набор параметров. Но нам-то хочется повыделываться. Нас, видите ли, восхищает звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. А стоит сказать правду: про архитектуру машины и граф состояний, как сразу буря возмущения. Да кто посмел, да человека, да сравнить… Просто детский сад какой-то. Человек, видите ли, обладает даром свободой воли – а не каким-то там методом Монте-Карло. Как поэтично – обалдеть можно. Даром он, видите ли обладает… Сколько ни обладает – все даром. В смысле, что ни фига не в прок. Лет двести назад, чтоб не соврать, каких-то дебилов очень обижало, что человек произошел от обезьяны. Обезьяна, она же такая противная, скачет, гримасничает, банановыми шкурками кидается. На себя бы посмотрели – уроды из уродов. Это не им, это обезьяне должно быть обидно, что от нее такая вот тупая протоплазма произошла. Стоило, спрашивается, ради такого дерьма 10 миллионов лет стараться, эволюционировать, из шкуры вон лезть?… Ладно, это меня куда-то не туда понесло. Мы ведь про автоматы говорили, машины, андроиды всякие, гомункулусы, извиняюсь за выражение. Так вот, берем мы всякие мелкие детальки, начиная с молекулярных, и по более-менее подходящему проекту, импровизируя по ходу дела, строим машину. Симпатичную такую, на вид как человек. И устроена ну совершенно также – почему бы нет, ведь биохимию с биофизикой мы знаем, да и геном человека уже сто лет, как расшифрован. Что у нас получилось? Андроид? Ну, ладно. Теперь берем зиготу и из нее, step-by-step, начиная с молекулярных деталек, по содержащемуся в ней приблизительному проекту, выращиваем другую машину. Допустим, в инкубаторе выращиваем – это не проблема. Что получилось? Человек? А почему не андроид? Ну, говорят, зигота она же получается, как бы, при этом вот (Румата продемонстрировал интернациональный жест, обозначающий половой акт), а наш первый проект – без этого вот. Ну, можно обойтись упрощенным вариантом этого дела – искусственным осеменением. Можно и вообще без сперматозоида, одной яйцеклеткой обойтись, выполнив репродуктивное клонирование – но взяв клеточное ядро от человека, который получился, все таки, с помощью этого вот (интернациональный жест повторился).

– Тебе не надоело? – Вики-Мэй воспроизвела тот же жест, – не то, чтобы я ханжа, но меня это уже начинает возбуждать.

– У тебя здоровые рефлексы, – одобрительно сказал он, – так вот, стоит нам взять и собрать то же самое клеточное ядро искусственно, как машинка будет признана не человеком, а андроидом. Так?

– Ну, в общем, – неуверенно согласилась она.

– В общем, – повторил Румата, – а теперь вообразим, что мы всех напарили. В смысле, взяли клеточное ядро у человека и выбросили в сортир. Но по-тихому, так что никто нас на этом грязном деле не засек. А в яйцеклетку запихали такое же ядро, но синтетическое. И вырастили в инкубаторе. Что получилось?

– Андроид, – сказала Вики-Мэй.

– Откуда известно?

– Но мы-то знаем.

– А если мы обкурились какой-нибудь травы, вроде ранша, и забыли на фиг? Что тогда?

– Ты меня запутал, – заявила она.

– Так что получилось? – спросил он.

– Ну, получился андроид, но он по ошибке будет считаться человеком.

– Верно! Вот считается он себе человеком, и вдруг, через сколько-то лет вдруг появляется у него на теле особая метка. Типа кружочка с эмблемой. Например, на локте – как в "деле подкидышей". Это мы, оказывается, в синтетический геном воткнули специальный фрагмент кода – чтобы пометить свою продукцию. И тогда…

– … Всем становится ясно, что это – андроид, – сказала Вики-Мэй, – как в "деле подкидышей". Зиготы андроидов, созданные Странниками более 50 тысяч лет назад, а найденные и активированные землянами, вообще говоря, случайно. Не людей. Даже не кроманьонцев. Андроидов.

– Почти правильный ответ, – Румата усмехнулся, – всем, да не всем. Для их друзей и прочих близких, они как были людьми, так и остались. А вот в глазах посторонних эти существа мгновенно лишаются всех человеческих прав. Их можно интернировать, подвергнуть принудительным исследованиям и даже пристрелить. Как Рудольф Сикорски пристрелил Льва Абалкина. Пристрелил и продолжал себе дальше возглавлять департамент ЧП. Потому что, хотя никто этого вслух и не сказал, но все громко подумали: "убит не человек, а лишь существо, похожее на человека".

– Автомат Странников, – грустно добавила девушка, – вот мы и добрались до…

– … До охрененной глупости, – перебил Румата, – до выдумывания всяких фантастических разрушительных программ, которые вложены в автоматы Странников. На самом деле Странники тут вообще не при чем. И идентификационные карточки "подкидышей", которые сразу обозвали не как-нибудь, а "детонаторами" – тоже тут не при чем. "Синдром Сикорски" – это просто современное переиздание синдрома голема. Сикорского заставили породить догмат о непознаваемости зла, исходящего от "подкидышей". Суть догмата: у этих андроидов обязано быть какое-то вредоносное свойство. Если мы никак не можем его обнаружить – значит, оно просто выше нашего понимания. Потому что, если никакого вредоносного свойства у андроидов нет, становится слишком очевидным, что они люди. А поскольку они в то же время и машины, то становится очевидным, что люди – это частный случай машин. Биологических, самообучающихся, интеллектуальных и все такое прочее – но, все-таки машин. А большинству людей очень обидно, что они – машины, как двести лет назад было очень обидно, что они произошли от обезьян. Им хочется считать себя чем-то принципиально иным. Царями природы, пупами вселенной, образами творца, квинтэссенцией мирового разума, мерилом всего. Им, как и двести лет назад, хочется выделываться, а выделываться проще всего с помощью мифа о собственной исключительности. Поэтому андроидам запрещено появляться на Земле и вообще в цивилизованной части Вселенной. Поэтому запрещено создавать андроидов, способных к биологическому размножению. Поэтому в "деле подкидышей" все охранители и ликвидаторы ЧП позаботились, чтобы у "подкидышей" не народилось потомство. У меня вообще есть подозрение, что всех "подкидышей" тихо и незаметно стерилизовали. Так, на всякий случай. Потому, что появление полноценного гибрида человека и андроида не может быть объяснено в рамках мифа о человеческой исключительности. Значит, оно приведет к гибели мифа – потому, что миф жив, лишь пока он объясняет все.

– А может, с этой целью Странники и создали хранилище "подкидышей" – предположила Вики-Мэй, – чтобы через 50 тысяч лет погубить этот, как ты выражаешься, миф.

– Не надо приписывать Странникам всеведения, – буркнул Румата, – они им не обладают и этому есть доказательства. И тем более не надо думать, что для Странников свет клином сошелся на землянах. С чего бы вдруг? Скорее, мы для них просто один из видов высокоорганизованной фауны. Не более. А зиготы "подкидышей" – просто банк генов редких животных. 13 штук обоего пола, чтобы в случае чего без труда восстановить вымерший вид. Понятное, очевидное объяснение, без дурацкой мистики средневекового образца. Земляне, как мы знаем, не вымерли. Но и не поумнели – поэтому, перепугались, запутались в своих суевериях и, в конце концов, испортили хорошую вещь, вместо того, чтобы извлечь из нее очевидную пользу.

– Один из видов высокоорганизованной фауны, – задумчиво повторила девушка, – биохимия с биофизикой и машина Тьюринга. Пусть даже и недетерминированная. Какая все это проза, если разобраться.

– Почему непременно проза? – удивился Румата, – разве музыка перестает быть музыкой оттого, что она просто комбинацию продольных волн в газе? А радуга перестает быть радугой оттого, что она лишь световой эффект в разреженной водяной взвеси? Или, например, оргазм… нет, про оргазм не буду, а то ты опять дашь мне по физиономии.

– Я была не права, – сказала Вики-Мэй, – Ну, хочешь, я извинюсь еще раз. Или надо исполнить танец живота, чтобы тебя утешить?

– Все равно я, на всякий случай, не буду про оргазм… Слушай, а ты правда умеешь?

– Что умею?

– Танец живота, – пояснил он.

– Какой же ты все-таки, бесчувственный бегемот. Разве любимый мужчина перестает быть любимым мужчиной оттого, что является толстокожим, бесчувственным бегемотом?

– Почему бесчувственным? – возмутился Румата, – очень даже чувственным, я бы даже сказал, сексуальным…

–… Бегемотом, – непреклонно заявила Вики-Мэй, – знаешь, как хорошо, что ты именно такой… представитель высокоорганизованной фауны.

– Девушка, вы с незнакомыми мужчинами на улице заговариваете?

– Еще как. Можно сказать, специально ради этого по улицам и хожу. Но к вам это не относится. Вы – не незнакомый мужчина, вы – Каммерер. Максим Каммерер, директор департамента ЧП КОМКОНА-2.

– Ну вот, – уныло констатировал он, – проклятие всенародной известности. Выхожу я из дома в поисках романтических приключений, и что? Фиаско! Мгновенное и разрушительное, как бросок тахорга на ничего не подозревающую жертву….

– Не надо заговаривать мне зубы, Максим.

– … Мне никто не верит, – так же уныло продолжал он, – меня считают брутальным, бесчувственным монстром. Пресекателем инициатив, разрушителем собраний, истребителем высоких научных наслаждений. Никто не предполагает, сколь нежное сердце бьется в этой груди.

С этими словами Максим ударил себя кулаком в грудь, произведя гул, сделавший бы честь матерому самцу горной гориллы.

– Максим, прошу вас, перестаньте ломать комедию. Что вам от меня надо?

– Всего-навсего час вашего драгоценного времени, Елена. Час – и ни минутой более. Потом я исчезну, и вы можете забыть меня, хотя я буду хранить воспоминания об этой встрече в самом укромном уголке моего сердца, где находят место лишь…

– … Секретные файлы и планы тайных операций, – перебила девушка, – хорошо, у вас есть час. Где будем разговаривать?

– Могу предложить камеру пыток, – заявил Каммерер, – мы сядем в уголке под каменной лестницей, между закованным в ржавые цепи скелетом и очагом, где калятся на огне специальные клещи, нальем в тяжелые оловянные кружки темного эля, и будем общаться под горестные стенания призраков…

– Максим, хотите честно?

– Не то слово, – с энтузиазмом подтвердил он, – просто мечтаю!

– Так вот, – продолжала девушка, – если честно, ваши шутки уже достали. Какая, к чертям собачьим, камера пыток…

– Самая обыкновенная. Вы что, опять мне не верите?

– Не верю. Как говорят в славном Арканаре, "предъявите товар, почтенный".

– Извольте, – ответил Каммерер, – это займет семь минут. У меня вон на той площадке припаркован глайдер.

… Камера пыток оказалась ровно такой, какой он описывал. Каменный мешок, освещаемый лишь зловещим красноватым мерцанием горящих в очаге углей, на которых действительно калились клещи самого зловещего вида. Разумеется, и скелет в ржавых цепях был тут как тут, а под изгибом каменной винтовой лестницы стоял тяжелый грубо обструганный стол и несколько таких же грубых, тяжелых табуреток.

Каммерер достал откуда-то из дальнего угла две довольно уродливые оловянные кружки. Наполнил их глиняного кувшина темной жидкостью, так что над краями выросли пенные шапки. И в этот момент раздался тоскливый стон, полный безысходного отчаяния.

– Это было горестное стенание призраков, – пояснил он, – от обиды, что им снова не достанется этого замечательного эля.

– Что это за место? – спросила Лена.

– Вообще-то, считается, что я здесь живу, – сказал Каммерер.

– Что, прямо вот здесь?

– Ну, не прямо здесь. Остальная часть дома, в основном, более современная. Хотя, в мансарде есть капитанская рубка с одной из знаменитых белых субмарин флота группы "С". Но туда я вас не приглашаю. Там всякие трофеи по стенам… в общем, человеку непривычному почему-то становится неуютно. Так что рубка – это, скорее, рабочий кабинет. А мы, в некотором смысле, в гостиной.

– А клещи эти зачем?

– Я люблю готовить под настроение. Жарить мясо на железной решетке, над настоящими углями.

– Надеюсь, не человеческое? – пошутила она, сделав глоток эля.

– Человеческое получается жестковатым, – серьезно ответил Каммерер, – на самом деле, я предпочитаю баранину… Елена, если это не секрет, почему вы покинули институт экспериментальной истории? Да еще с таким феерическим скандалом?

– Не секрет. И почему с феерическим? Я всего лишь сказала Клавдию, что его команде следовало бы запретить приближаться на расстояние менее 100 метров к любому живому существу, превосходящему в своем развитии навозную муху. И вообще, что таких людей следует держать в зоопарке, причем желательно – вне мест компактного проживания каких бы то ни было разумных существ.

– А он – что?

– А он ответил, что эксперименты с историей не делают в белых перчатках.

– А вы?

– А я – что не следует называть "экспериментами с историей" бессмысленные выходки мстительных идиотов, полностью лишенных квалификации, но зато обладающих привычками вполне законченных садистов.

– Вам не кажется, что вы погорячились? – спросил Каммерер.

– Да, есть немножко, – самокритично призналась Лена, – но меня возмутило это использование людей… "в темную", как говорят у вас в КОМКОНЕ-2.

– В смысле?

– Нам ни слова не сказали о том, что решил чрезвычайный совет. Сказали, что надо погрузить этих блохастых крестоносцев… или трезубценосцев… в вертушки и перебросить на ируканский тракт между Нардом и Арко. В порядке профилактики разрастания зоны боевых действий. И все. Ни слова об этом дурацком спектакле с божественным откровением, ни слова о проклятии, наложенном на культ тао… Если бы мы знали… А так – все, кто участвовал, оказались по уши в… Сами понимаете в чем. И я тоже.

– Простите, Елена, я человек далекий от всей этой эвритянской медиевистики. Что это за тао и почему вокруг него сделалась такая свистопляска?

– Понимаете, Максим, культ цветов тао – это ядро хтонических верований обоих континентов. Он очень древний, существует, наверное, около десяти тысяч лет. Его появление как-то связано с неолитической революцией, когда на континентах по обе стороны пролива только-только начались попытки вести земледелие. Его ни в коем случае нельзя было трогать, а они устроили на празднике цветов демонстративно-жестокое побоище. Я потом увидела съемку – это очень паскудно выглядело. Так паскудно, что озверевшие крестьяне теперь жгут церкви, а монахов убивают на месте. Да что там монахов – убивают любого, на ком обнаружится знак трезубца. Лидеры "войска Хозяйки" вынуждены немедленно идти войной на Орден и не оставить там камня на камне. Они оказались сжаты логикой корневой мифологической парадигмы, которая во много раз древнее, чем все остальные обычаи, и в сотни раз сильнее их. У них просто нет выбора, понимаете? Не пойдут они – пойдут другие. Арата и Кси в первые же сутки собрали двадцатитысячную армию. Потенциально ее численность может достигнуть трехсот тысяч. В какой-то момент она спонтанно двинется по суше, вокруг Срединного моря, через Ирукан, Соан, пограничные территории Кайсана и земли меднокожих южных варваров, продолжая разрастаться по дороге за счет любителей легкой наживы… Никто не окажет ей сопротивления – все правители уже выразили лояльность Хозяйке. Герцог Ируканский изгнал епископов и всех офицеров ордена, с церквей повелел снести трезубцы и провозгласил возврат к кодексу Литена. В Соане совет негоциантов конфисковал в пользу магистратов имущество церкви и Ордена, а его бывших владельцев внес в проскрипционный лист. В Кайсане, где влияние Ордена и Конклава и так было не велико, по приказу правителя в одну ночь истреблены все, кто поклонялся трезубцу … К середине осени в пределы Метрополии ворвется полумиллионная орда, одной своей массой сметающая все на своем пути… Хотя, на мой взгляд, более вероятен другой сценарий. Войско Хозяйки построит флот, прорвет морскую блокаду и, высадившись на другой стороне пролива, закончит войну еще до конца лета.

Каммерер, не перебивая, выслушал весь этот монолог, и лишь затем произнес:

– Я, конечно, не понял и половины того, что вы тут говорили, но главное, кажется уловил. Война против Ордена и Конклава уже выиграна и выиграл ее человек, толкнувший великого магистра на этот… гм… антицветочный рейд.

– Точнее, тот, кто убедил Клавдия, – поправила Лена, – ведь ключевым пунктом плана была переброска военного контингента на вертолетах. А убедить великого магистра было уже делом техники. Праздник цветов тао всегда вызывал недовольство в церковной среде, так что…

– Ага, – сказал он, – значит, вопрос лишь в том, кто убедил Клавдия. Вы случайно не знаете, как зовут этого великого воителя?

– Случайно знаю. Его зовут Айзек Бромберг.

– Значит, и там – Бромберг, и здесь, опять-таки, Бромберг. Он в начале, и в конце тоже он, значит, он может оказаться и в середине…

– А вот теперь уже я не поняла, – заметила девушка.

– Не важно… – Каммерер задумчиво отхлебнул эля, – я тут просматривал одну запись… скажите, Елена, почему вы так приветливо помахали Антону – Румате рукой на прощание? Я имею в виду, в финале печально знаменитой провальной операции по его похищению, когда головы ваших бывших коллег чуть не пошли на амулеты.

– На что вы намекаете, Максим?

– Я ни на что не намекаю. Я констатирую, что вы поняли нечто, чего я не понял. И я прямо об этом спрашиваю.

– Что я поняла? – удивленно переспросила она, – но это же просто. Никто и не собирался никому рубить головы. Этот здоровенный варвар, Верцонгер, просто ассистировал Антону, когда тот выдуривал из Эдуарда синтезаторы и экструдер и заодно пытался флиртовать со мной. Довольно неуклюже, но в чем-то даже мило…

– Подождите, радость моя, – сказал Каммерер, – в рапорте написано, что варвар…

– Я знаю, что там написано, – перебила Лена, – только это полная ерунда. Северные варвары никогда не обнажают меч, чтобы пугать. Это считается дурным тоном. И уж тем более, им не нужна плаха, чтобы отрубить что-то от человека. Будьте уверены, если бы он решил это сделать, то снес бы голову Роберту не сходя с места – никто бы и пикнуть не успел. А вместо этого он валял дурака, подыгрывая Антону… Нет, в тот момент это действительно было страшно. Но потом я все сопоставила… Антон просто хотел зачем-то получить эти устройства – и он их получил. А остальное взял так, в качестве призов для участников. Хотя, не понимаю, какой ему толк от этой бобовой каши, пива и горшков…

– Массракш! – добродушно выругался Каммерер, – Теперь все понятно. Синтезаторы гонят ему супернапалм, а экструдеры, наверное, лепят компактные переносные баллисты из гибкой керамики или что-нибудь в этом роде… А я-то гадал, откуда он взял ту дрянь, которой сжег орденский флот вторжения в бухте Арко и как с такой скоростью маневрировала его артиллерия…

– Этого не может быть! – заявила девушка, – на всех устройствах управляющие компьютеры были заменены на монофункциональные заглушки, а штатный блок питания – на одноразовую батарею.

– Еще как может, – возразил он, – я еще удивляюсь его скромности – мог бы сделать ракетную установку и разнести этот флот в пыль прямо посреди открытого моря…. Хотя, нет. Он просто хорошо соображает. Учини он что-то в этом роде, Клавдий немедленно побежал бы ко мне, и я бы остановил этих Бони и Клайда… А теперь, похоже, уже слишком поздно…

– Но как…

– Уфф. До чего же недогадливые люди в этом институте экспериментальной, извиняюсь, истории… А я-то гадал, зачем он разобрал вертолет…

– Подождите, вертолет растащили местные жители. Антон еще жаловался, что из-за газовой атаки не может выставить охрану…

– Ага, как же, – усмехнулся Каммерер, – вы покажите мне такого отчаянного жителя, который бы покусился на военную добычу дона Руматы Эсторского, да еще и Светлого вдобавок. А в вертолете было целых два высокопроизводительных бортовых компьютера и блок питания мощностью в целую кучу тераватт. Понятный расклад?

– Ну, вот, – грустно протянул он, – обещанный мне час уже истек… Как жаль, а я еще о многом не успел с вами поговорить…

– Вообще-то, Максим, если вы нальете мне еще кружку этого замечательного эля…

– Серьезно? – спросил он, – слушайте, а если, я, к примеру, приготовлю несколько симпатичных таких кусочков мяса?

– Здесь? На углях?

– Ага.

– Тогда я их съем, – смело заявила она.

– Нам крайне неудобно перед вами, Светлые, – говорил пиратский адмирал, – до сих пор никто по обе стороны пролива не мог сказать, будто наше почтенное общество не держит данное слово. И вот теперь мы не в состоянии поставить вам корабли, за которые уплачен задаток. Разумеется, общество вернет деньги…

– Нас не интересуют деньги, почтенный Хаско – перебил Румата, – нас интересуют корабли. И мы их получим. А вы нам поможете в этом – и мы дадим вам сверх уже уплаченного, еще втрое больше.

– Это – хорошие деньги, Светлый, – констатировал адмирал, – но мы даже на рыбацкой лодке едва прорвались через цепь орденских охотников, а провести так же хотя бы один большой корабль совершенно невозможно.

– Не надо ничего проводить, – спокойно сказал Румата, – корабли вот, перед вами. Их надо только взять.

С этими словами он выбросил руку в сторону моря, где виднелись далекие силуэты орденских судов.

– Как взять, Светлый? Мы могли бы захватить одиночный корабль, и то с большим риском. Но здесь с каждого корабля следят за соседними. Даже если захват и удастся, нас просто потопят. А больше одного корабля сразу нам ни по чем не захватить.

– Правильно ли я поняла вас, почтенный Хаско, что один корабль захватить можно?

– Да, Светлая. Можно. Каждый из нас троих, сидящих за этим столом, делал это не раз, верно ли я говорю, Минга? Верно ли я говорю, Экер?

– Очень хорошо, – сказала она, – а если мы захватим один корабль ночью, кто нас заметит?

– Ночью? – переспросил Хаско, – но, Светлая, ночь не подходящее время для таких дел. Надо бы на рассвете.

– А нам нужно – ночью, сразу после заката.

– Так ведь, Светлая, здесь вся хитрость в том, чтобы действовать точно, тихо и быстро, а для этого надо видеть, что делаешь. Человек же не кошка, чтобы видеть в темноте.

– У вас будет двое таких, которые видят в темноте не хуже кошек, – спокойно ответила Вики-Мэй, – этого достаточно?

– Хэх! – воскликнул Экер, – хотел бы я посмотреть на таких бойцов!

– Вы на них уже смотрите, – сказала Вики-Мэй.

– Ну… – протянул тот, – что ж, если бы Светлые могли еще и плавать, как наши парни, я бы, пожалуй, взялся и сам идти с вами на такое дело.

– А что, почтенные, не искупаться ли нам? Вода здесь чистая, а мясо пока еще жарится.

Это был явный вызов – и пиратские командиры, конечно же, его приняли. Через минуту пять тел почти одновременно врезались в лазурную воду, там, где скалистый берег круто уходил в глубину… А через четверть минуты на поверхность вынырнули только три. Бывалые морские волки недоуменно осматривались, ища глазами Светлых, но они как в воду канули. В прямом и переносном смысле.

– Глаза они нам отвели что ли? – предположил Минга.

– Не иначе, – фыркнул Хаско.

– Поищу под водой, – сказал Экер и, набрав в легкие побольше воздуха, скрылся под водой, только пятки мелькнули над волной. Через полминуты он вынурныл и, отдышавшись, обескураженно сообщил:

– Под водой их тоже нет. Похоже, они и правда нам глаза отвели. Слыхал я про одного колдуна, тот мог зайти в меняльную лавку и взять чего угодно, а никто не видел. Здрово он разбогател на этом деле.

В этот момент примерно в двух сотнях футов от них из воды на несколько мгновений появились две головы, а затем снова исчезли в волнах.

– Форштевень мне в жопу и якорь в глотку! – произнес адмиралом Хаско.

– Я видел отличных пловцов, но чтоб мне жрать одну тухлую селедку, если люди могут так плавать, – добавил Экер.

– Брат, оставь селедку в покое, – фыркнул Минга, – это не люди, а Светлые. Они и не такое могут. Помнишь магистра Шолу?

– Как не помнить. Умелый моряк и лихой рубака. И что?

– В поединке он успел только раз взмахнуть мечом, как Светлая проткнула его насквозь, будто тряпичную куклу… О, смотрите снова вынырнули.

– В жизни бы в такое не поверил, лопни мои глаза, – прокомментировал пиратский адмирал

– С такими я, пожалуй, пойду на дело, – добавил Экер, – что скажете, братья?

– Людей подходящих найти не просто, – задумчиво произнес Хаско.

– Найдем, – уверенно сказал Минга, – есть тут у меня кое-какие наколки. Денег, правда, дерут, как звери, но ведь оно того стоит. Да и не мы же платим, верно?

В этот момент рядом появились Светлые. Они выпрыгнули из воды, будто поплавки, с коротким глухим шипением выдохнув воздух, как это делают выныривающие киты.

– Пошли на берег, почтенные, – сказала Вики-Мэй, – а то мясо пережарится.

Морские волки со значением переглянулись. Светлая, по виду напоминающая просто хрупкую стройную девушку, только что пробыв под водой впятеро дольше, чем может самый лучший ныряльщик, даже не сбила дыхание…

На берегу от внимания бывалых капитанов не ускользнуло и то, как едят Светлые. Их зубы с легкостью перемалывали здоровенные куски мяса вместе с костями. Казалось, будто свиная туша попала в пасть какого-то страшного хищника, вроде горного льва. Такой, говорят, за один присест сжирает быка, так, что остаются лишь копыта, зубы и рога с верхушкой черепа…

– Светлые, общество постановило быть в деле. По грабарям?

– По грабарям, – ответил Румата, пожимая руку пиратского адмирала.

– И пей круг, – добавил Экер, – почту за честь идти в бой с вами, дон, и с вами, Посланница.

– Вот чего я никак не могу взять в толк, – медленно произнес Минга, – один корабль мы, допустим, захватили – а дальше? Их же больше сотни! С остальными-то как быть?

– Так, – сказал Светлый, и стал рисовать на песке острием меча, – смотрите сюда, почтенные. Вот здесь – мы, а вот здесь – рубеж патрулирования. Ну, а здесь – позиция флагмана. С него управляют перемещениями остальных кораблей при помощи сигналов. Днем – флажками, ночью – огнями.

– Все правильно, – согласился Хаско, внимательно рассмотрев рисунок, – и что?

– Значит, – продолжал Румата, – тот, кто завладеет флагманом, может перемещать остальные корабли так, как ему требуется.

– Но не как угодно, – уточнил пиратский адмирал, – если мы, допустим, попытаемся заставить их выброситься на мель, или даже просто подойти к берегу ближе, чем положено по их боевой задаче, всем станет понятно, что дело тут не чисто.

– Это понятно. А если нам нужно лишь, чтобы корабли прошли вот так?

И Румата быстро изобразил на своем чертеже кривую линию, сначала круто загибающуюся, а затем идущую параллельно рубежу патрулирования.

– Так это обычный маневр. Называется "предъявить такелаж к осмотру". Странно только, что ночью. Обычно делается днем, перед выходом в поход или если на следующий день предполагается битва. Чтобы, значит, командующий лично проверил, нет ли какого непорядка в снастях. А ночью что он может проверить? Не видно же ни шиша.

– А если, все таки, ночью? Что тогда?

– Ну, ночью, – Хаско снова пожал плечами, – скажут, что магистр – скотина, людей зазря гоняет, поспать не дает. Скажут, что дурак – много власти ему дали, вот он и выделывается, изгаляется, вместо чтоб какое полезное дело сделать.

– Но приказ выполнят?

– Выполнят, Светлый. Как не выполнить? За неисполнение приказа – на рею. А что приказ дурацкий – это уже на том свете морскому змею будешь объяснять. Мало ли дурацких приказов бывает? Не твоего ума дело: приказали – исполняй, моряк.

– Это хорошо, что выполнят, – задумчиво произнес Румата.

– А чего хорошего? – спросил Экер, – ну, предъявят они нам свой такелаж, эка невидаль.

– Я еще не закончил, почтенный. Перед тем, как мы… посмотрим на их такелаж, нам надо сделать вот что:

Румата изобразил рядом с позицией флагмана изящную петлю, вытянутую в сторону берега.

– Принять на борт какой-то груз, – сообразил Хаско, – со шлюпки, надо полагать.

– С двух шлюпок, – уточнил Румата, – как думаете, не вызовет такой маневр подозрений?

– С чего бы вдруг? – удивился пиратский адмирал, – самих шлюпок с других кораблей не увидят. Значит решат: заметили с флагмана что-то этакое у берега, выдвинулись, осмотрели. А после, значит, приказали такелаж предъявить. Не иначе, на рассвете враг на прорыв пойдет. Очень складно получается: решил командир перед боем такелаж посмотреть, пусть хоть ночью. Утром-то, ясный перец, уже не до того будет… Только все равно я не понял, Светлый, что проку с этих маневров.

– Проку будет много, почтенный Хаско. Теперь смотрите дальше.

Румата аккуратно продолжил недавно нарисованную кривую линию до ее соприкосновения с берегом.

– Надо будет перехватить корабли до того, как они врежутся в скалы, – пояснил он.

– Как это врежутся в скалы? – удивленно переспросил Хаско, – они что, слепые?

– Они будут не слепые, жестко ответил Румата, – они будут мертвые. И до восхода солнца на борт подниматься будет нельзя. Так что пускай ваши парни заранее прикинут, как крепить буксирные тросы прямо с воды.

– Не велика задача, – буркнул Минга, – забросим крюки в весельные порты и все дела. А почему до восхода на борт-то подниматься нельзя?

– А то ты не понимаешь, брат, – отозвался Хаско, – если колдовство наложено ночью, то до когда оно действует?

– Ясен перец, до восхода, – уверенно ответил Минга и, подумав немного, добавил, – чего-то я сегодня соображаю плоховато. Все понял, Светлые. Не извольте беспокоиться, до восхода мои ребята на палубу ни ногой.

– Теперь слушайте дальше. Как взойдет солнце, вы поднимаетесь на палубу, сбрасываете трупы за борт, не забыв к каждому привязать груз, а затем выводите корабли в море, на старую позицию.

– Это на какую? – недоуменно переспросил .Минга.

– На ту, где они патрулировали, – пояснил Румата.

– Чего тебе не понятно, брат? – спросил тот, – все просто, как селедкин хвост. Если в городе есть шпионы, а они там наверняка есть, то они увидят что? А ничего они не увидят.

– Толково придумано, – одобрил Экер, – выходит, корабли уже наши, хоть сейчас под погрузку. А враг, дурачина, думает, будто корабли все еще его. Думает, что мы к берегу приколочены и море нам только во сне снится. Вот это по мне, клянусь хвостом Морской Матери!

– Ну, пока корабли еще не наши, – заметила Вики-Мэй, – их еще надо взять. Кстати, когда и где мы встретимся с вашими боевыми пловцами?

– Сегодня, в полночь, в корчме "Под копытом", – сказал Минга, – С ними будет Экер, он вас и сведет. А завтра, после заката, мы все это дело и обтяпаем. Идет?

– Ну, что, мальчишки… и девчонки, выше нос, у морских чертей цена жизни днем – медяха, а ночью – две. Поплыли.

Они поплыли. Первыми – Румата и Вики-Мэй, для которых ночь была не непроницаемо-темной, а так, чем-то вроде легких сумерек. За ними, ориентируясь по едва слышному плеску, плыли Мгла и Экер, а уж дальше – вся остальная группа.

Плыли спокойно, экономя силы для предстоящего боя. Часа через полтора перед ними выросла темная громада флагмана, лишь слегка подсвеченная тусклыми фонарями на носу, корме и на мачте.

Теперь началась самая ответственная часть – осмотр с воды. Сейчас определялось: кто, куда и как. Любая ошибка – и операция сорвется. Вместо бесшумного захвата получится звон, лязг, крики, да еще кто-нибудь успеет подать световой сигнал соседним кораблям… Тогда – пиши пропало, придется прыгать в море и убираться несолоно хлебавши.

Ну, вот диспозиция, вроде, понятная – хотя и не очень радостная. Что и говорить – приняли на флагмане меры предосторожности. На носу и на корме по двое часовых, да еще по двое дефилируют вдоль обоих бортов. Да еще в корзине на мачте – наблюдатель. И того – девять человек, да еще так неудачно расположенных. Но и это не все – из носовой рубки свет пробивается. Рубка на флагмане вместительная, сколько там человек не спит, и чем они вооружены – неизвестно.

– Если б не рубка, тогда было бы понятно, – спокойно шепчет Мгла Румате, – всех остальных мои мальчишки уберут, никто и не пикнет. А ну – как в рубке вся магистрова свита? А ну, как они в латах и при мечах? Мы их, все одно, завалим – но времени это займет, и шуму будет много… Да еще обязательно кто-нибудь лампу масляную сбросит, а в бою масло тушить не будешь – заботы другие. Вот и готово – рубка у нас горит, откуда хочешь видно. А если присмотреться поближе – еще и не такое увидишь. Ну и кто еще в море не знает, что Мгла на дело пошел? Видишь, Светлый, как оно оборачивается?

– Вижу. Что предлагаешь?

– Предлагаю вот что. Мне рассказывали что Светлые не только в темноте видят, но еще и в бою ужас какие быстрые. Даже много быстрее, чем мои мальчишки. Правда – или врут?

– Не врут, – коротко ответил Румата.

– Тогда, – зашептал Мгла, – делаем так. Сейчас мои мальчишки через весельные порты полезут, и дальше – через гребную палубу в кубрик, где матросики спят. Гребцы – рабы, они только от бича просыпаются. А в кубрике – всех спицами в ухо, что, опять же, какое-то время займет. Пока такое дело, вы с девчонкой… Прости, со Светлой… лезете через якорный порт и пробираетесь к рубке и ждете наготове. Ждете вот чего. Мы с Экером мачтового валить будем, с двух луков, чтоб надежнее. А как завалим, так мальчишки сразу часовых переколют. Но это уже вас не касается. Ваше дело – как мачтовый обвиснет, в рубку врываться и гасить там всех, на раз, не глядя.

– Понятно. Ты-то сам уверен, что с остальными справитесь?

– Я-то уверен, – спокойно сказал Мгла, – мне только главное, чтоб рубка…

… Полезной штукой оказались пиратские ножи-крючья – они были приспособлены и для удара, и для броска, а от легкого натяжения троса намертво впивались в дерево, обеспечивая надежное крепление. Дальше для людей с хорошей физической подготовкой не составляло большого труда взобраться по тросу до нужного места.

Ну вот, они и на борту. Теперь – быстро к рубке. Пусть думают, что мы – просто тени по углам, просто случайная игра тусклого света масляных ламп, просто клочки ночного тумана, летящего по ветру… Все, теперь застыли, как бесформенные сгустки ночной тьмы с двух сторон от входа в рубку. Ладони сжимают удобные рукояти ножей-крючьев. Ждем.

– Чего там? – спросил он, обнаружив Светлых неподвижно сидящими на палубе у входа в рубку.

– Сам посмотри, – буркнула Вики-Мэй.

– Морская Мать! Вы что, зубами их рвали?

– Да, грязновато получилось, – согласился Румата, – а в целом, как у нас?

– Корабль ваш, Светлые. Сработали, вроде, как надо – никто ничего не заметил.

– Это радует. А где Экер?

– Сейчас позову.

… Пиратский капитан, как оказалось, ни в каких дополнительных распоряжениях не нуждался. Он прекрасно знал, что надо делать – так что Светлым оставалось лишь наблюдать, как боевые пловцы, на время ставшие матросами, управляются с их плавучим трофеем.

Как и предполагалось планом, флагман, просигналив соседям "выполняю одиночный маневр, всем оставаться на местах", выдвинулся в сторону берега, где, в условленной точке, пересекся с двумя гружеными шлюпками.

Корабль возвращался на прежнюю позицию более-менее укомплектованным командой, а позади мачты красовалось небольшое изящное метательное орудие и несколько ящиков с теми боеприпасами, которые призваны были решить исход самого тихого морского сражения в истории.

Теперь настала очередь Экера демонстрировать свое мастерство по управлению флотом. Некоторое время все наблюдали быстрое перемигивание сигнальными огнями, а затем линия орденских кораблей начала изгибаться. Капитаны шли предъявлять такелаж к осмотру, видимо, гадая, что за очередная глупость взбрела в голову магистру.

– Всем отойти на десять шагов, – командует Румата, – быстро!

Если по какой-то ужасной случайности, один из снарядов лопнет здесь, эти люди все равно, скорее всего, обречены. Он и Вики-Мэй еще успеют задержать дыхание и прыгнуть за борт, а остальные… Остальные делают все слишком медленно. Но пусть в этом случае у них будет хоть такой, призрачный шанс…

– Большей пакости мы, наверное, еще не делали, – невесело сказала Вики-Мэй, осторожно извлекая из ящика первый снаряд.

– А у нас что, есть другой выход? – спросил Румата.

Девушка пожала плечами, глядя, как он бережно укладывает снаряд на направляющие и взводит механизм толкателя.

Точка предельного сближения… С такой дистанции промахнуться невозможно… Он плавно тянет рычаг… Со звуком, напоминающим громкий хлопок в ладоши, снаряд взмывает в воздух, чтобы через секунду разбиться у основания мачты корабля-мишени. Вылившаяся жидкость тут же вскипает, превращаясь в легкий, почти прозрачный пар…. Эта штука действует почти мгновенно. Люди, успев сделать один два вздоха, судорожно хватаются руками за горло, обмякшие тела оседают на палубу… Еще два-три конвульсивных подергиваний конечностей – и все.

"Морская мать! Что же такое мы творим", – в отчаянии думает Румата. Корабль с экипажем мертвецов продолжает себе плыть по прямой, в сторону Крысиной гавани – а на подходе уже следующий. И Вики-Мэй уже подает ему второй снаряд. И руки сами собой укладывают снаряд на направляющие… Взводят механизм толкателя.

Точка предельного сближения… Выстрел… Попадание… Снова многократно повторенные движения людей, убиваемых внезапным противоестественным удушьем… Он принимает следующий снаряд из рук Вики-Мэй.

– Светлый, как там, получается что-нибудь? – это спросил стоящий ровно в десяти шагах Экер.

Некоторое время до Руматы не доходит смысл вопроса, лишь потом всплывает понимание. Ведь капитан не видит в темноте. Не видит, как вскипает содержимое снаряда, не видит умирающих. Он видит лишь смутный силуэт корабля и грязно-белые полотнища парусов, едва подсвеченные тремя слабенькими масляными фонарями.

– Все идет как надо, почтенный, – деревянным голосом отвечает Румата. А на подходе уже третий корабль – и он принимает из рук Вики-Мэй следующий снаряд..

– How are you, Tony-Hlud? – спрашивает девушка.

– Thanks a lot. I'm well… Relatively.

– Relatively to what?

– Relatively to all this shited life, – уточняет он, и вдруг ни с того, ни с сего добавляет, –

– How queer idea… – говорит девушка, подавая ему снаряд, – but if you wish…

… Потом, много позже, адмирал Хаско спросит Экера: "скажи, брат, тебе тогда было страшно"? И Экер ответит: "только один раз, когда Светлые запели. Я не знаю, что это за песня – они пели на языке, который, наверное, был в начале времен… "

… Точка предельного сближения… Выстрел… Попадание… Вики-Мэй наклоняется за следующим снарядом…

– Стой, – говорит Румата.

– Что?

– Тот корабль был последним. Больше здесь некого убивать.

– Это хорошо, – говорит она, опускаясь на палубу, – а то я уже слегка устала.

– Что теперь, Светлые? – спрашивает Экер.

– Теперь? – переспрашивает Румата. Ну, да. Есть же еще какое-то "теперь", и в нем надо что-то делать, – теперь идем в Арко. Надеюсь, почтенный Минга и без нас справится с буксировкой этих кораблей?

– Тоже мне, большое дело, – Экер пожимает плечами, – ясно, что справится. Будьте, уверены, завтра к закату корабли уже будут готовы под погрузку.

– Вот и замечательно, – подводит итог Румата, – а теперь самое время поужинать.

– И помыться бы не мешало, – флегматично добавляет Вики-Мэй, – лично я грязная, как зверь Пэх на склоне лет. Вы, почтенные, кстати, тоже.

– А я бы лучше выпил чего-нибудь, – замечает пиратский капитан, – ночка, позволю себе заметить, выдалась неспокойная.

– Хорошая мысль, – согласился Каммерер, переворачивая на решетке большущий кусок мяса. Это был уже второй – от первого остались только воспоминания.

– Максим, вам не говорили, что вы – самое хитрое чудовище на Земле и в ее окрестностях?

– Мне говорили и похуже, – ответил он, – а что я такого сделал в данном случае?

– Вы лестью и обманом заманили меня сюда, а теперь мне не хочется уходить. И в результате я говорю вам массу вещей, которые вообще-то вам сообщать не собиралась. Например, сейчас я расскажу вам о любопытном разговоре с Антоном после благополучного вызволения участников того памятного рейда из варварского плена.

– Простите, прекрасная леди, вы сказали "после вызволения"?

– Ну да, – подтвердила она, – кстати, может, вы все-таки нальете мне эля?

– О, конечно, – сказал Каммерер, наполняя обе кружки, – и каким же образом этот разговор состоялся?

– По моему коммуникатору, – пояснила девушка, – Антон оставил его у себя и, в результате, мы смогли связаться с ним уже находясь на базе.

– Интересные факты всплывают… Так о чем был разговор?

– Сначала – как обычно, о том, кто – злой Карабас-Барабас, а кто – добрый папа Карло, и у кого должен спрашивать Дуремар разрешение на сбор пиявок в пруду черепахи Тортилы. И лишь после перешли собственно к кукольному театру с золотым ключиком, буратинами и мальвинами, а также к параметрам поля чудес в стране дураков.

– Гм… Не уверен, что правильно понял вторую половину вашей реплики.

– А первую? –спросила она.

– Первая – это обычный разбор полетов в стиле "ну, ты и сволочь", когда аргументы по существу с успехом заменяются длинными, тщательно продуманными оскорблениями. Верно?

– В общем – да. Но в какой-то момент аргументы, все же потребовались. И Антон заявил, что вся деятельность института – это грандиозное свинство, построенное на замалчивании того факта, что эвритяне – это те же земляне.

– … Только заколдованные, – пошутил Каммерер.

– Нет, – серьезно сказала девушка, – просто земляне. Тот же биологический вид. Старый добрый Homo sapiens. Они даже способны к скрещиванию с нами. Вы знали это?

– Знал. Собственно, это одна из причин, по которой я намерен добиться закрытия Института.

– Закрытия Института? – переспросила она.

– Ну да, а что вас так удивило? Нюрнбергское правило никто не отменял – эксперименты над людьми, без их осознанного добровольного согласия, запрещены. У эвритян такого согласия никто не спрашивал. Рискну предположить, что если речь идет о землянах, им надо оказать реальную помощь, а не устраивать из их планеты заповедник экспериментальной медиевистики.

– Постойте, но доктрина Горбовского… Нельзя лишать человечество его истории… Мнение Мирового Совета…

– Мировой Совет моментально изменит свое мнение, как только речь зайдет о Нюрнбергском правиле. На счет "лишать истории" – это просто фарс взрослых дяденек, которые в детстве не наигрались в солдатики. Есть одно человечество, у него одна история и она никуда не денется – будет такой, какой будет.

– То есть, – уточнила Лена, вы предлагаете рассматривать эвритян, как землян, терпящих бедствие.

– Гм… Ну, примерно так, – согласился Каммерер.

– Примерно как? Это вам не какая-нибудь периферийная колония землян, у которых случилось страшное хрен поймешь и они ждут не дождутся, когда прилетит отдел ЧП КОМКОНА-2 и всех от этого хрен поймешь спасет. Вам приходилось сталкиваться с ситуацией, когда терпящие бедствие совершенно не желают, чтобы их спасали? Когда им очень даже нравится терпеть бедствие? Когда оно, по их мнению, не бедствие, а наоборот, нормальная жизнь?

– Приходилось.

– И что?

– Сначала я объяснял им, что они терпят бедствие.

– А вдруг вы не правы? Вдруг на самом деле они совсем даже и не терпят бедствие, точнее – настоящее бедствие для них это вы со своей "помощью"? Вроде того спасателя, тащившего из моря русалку.

– Если бы жители Запроливья чувствовали себя, как русалка в море, вряд ли они бы приветствовали приход войска Хозяйки, – заметил Каммерер.

– Так ведь войско Хозяйки никого не собирается спасать, – возразила Лена, – оно просто возвращает старые порядки.

– Тот самый кодекс Литена?

– В том числе. Но вообще-то дело не в самом кодексе, а в его принципе. У каждого человека, даже у раба, есть имущество, которое никому не позволено отбирать без компенсации. Каждый человек обязан что-то делать, а ничего больше делать не обязан. Никто не может безнаказанно принуждать его к тому, что он не обязан делать – даже лендлорд или король. Между прочим, лендлорд должен защищать жителя своей земли перед королем, община может обвинить перед королем своего лендлорда, а свободный защищает своего раба, если того в чем-то обвинили. Жители платят деньгами и службой лендлорду, лендлорд – королю. В городах функции лендлорда выполняет магистрат. И, наконец, никто не может обвинять другого, не предоставив свидетелей и иначе, чем в публичном суде. Это в общих чертах.

– И это действовало? – поинтересовался Каммерер.

– Скорее да, чем нет, – ответила Лена, – авторитет кодекса Литена был крайне высок – поскольку основывался не только на авторитете самого императора, но и на авторитете гораздо более древнего мифа. Считается, что Литен просто повелел записать этот миф. Сам кодекс начинается словами: "Во времена наших великих предков, для сохранения мира и спокойствия в стране, особым собранием были обсуждены заранее все поводы к тяжбам, раз и навсегда вынесено по каждому отдельное справедливое решение, которого и должно держаться в дальнейшем, о чем любой, кто вершит суд, присягнет почитаемым нами ведомым и неведомым богам". За нарушение такой присяги, закапывали живьем в землю. Когда уже значительно позже императору Дескаду понадобилось переступить через кодекс, он вынужден был сперва полностью запретить культ старых богов и насильственно ввести новую религию. А также учредить Святой Орден.

–… Который впоследствии и сожрал империю, – добавил Каммерер.

– Вернее, сожрал Метрополию, – уточнила Лена, – а империя развалилась. И наступили "темные века". На это обстоятельство весьма активно напирал Антон.

– В каком смысле "напирал"?

– Речь в общих чертах шла о следующем. "Темные века", которые известны в истории Земли и в которые около 300 лет назад вступили доминирующие культурные центры Эвриты, не являются неизбежными. Я потом проверила – и действительно: на Саракше и Гиганде их не было. Там, вместо тысячелетней культурной деградации с последующим медленным возрождением, были лишь геополитические кризисы, длительностью не более века. Распались старые империи, родились новые, а затем начала развиваться машинная цивилизация. По каким-то причинам, там не возникло развитых религиозных систем и институтов, играющих существенную роль в обществе. Религии, возникнув, как им и положено, в эпоху первичной социализации, в период формирования первых империй утратили свое регуляторное значение, сохранившись лишь на уровне хозяйственных верований и связанных с ними обычаев.

– И что из этого следует? – спросил Каммерер.

– Из этого следует очередной вопрос: что является правилом, а что – исключением. Если "темные века" на Земле и Эврите – общее правило, а их отсутствие – исключение, то Гиганде и Саракшу, даже с учетом их весьма не мирной истории, просто повезло. А если наоборот…

– … То Земля и Эврита – это жертвы несчастных случаев. Я правильно понял?

– Примерно так, – подтвердила она.

– Хорошо. Снова задаю тот же вопрос, – сказал он, – что из этого следует?

– Если исключения – они, то ничего не следует. Но, похоже, что они как раз общее правило, а исключения – мы. Жертвы несчастных случаев, как вы выразились.

– Ага. Значит, Антон хочет попытаться ликвидировать последствия несчастного случая?

– Ну, знаете, Максим, такими топорными методами…

– Стоп! Прекрасная леди, я говорю не о методах, а о направлении. Направление у него правильное?

– Не знаю… Смотря какую ставить цель.

– Цель – скорейший переход к машинной цивилизации, разве не вы это говорили только что?

– Но я это сказала лишь в качестве примера. Это – вторично. Первичны гуманитарные, а не технологические цели.

– Их достижение возможно без машинной цивилизации?

– Видимо, да. Взять хотя бы цивилизацию Леониды. Союз с природой, материальная культура, построенная на мягких биотехнологиях… а возможно, еще на чем-то, чего мы просто не знаем.

– Леонидяне – не гуманоиды, – напомнил Каммерер, – а мы говорим о гуманоидах, вернее, просто о людях. Так возможно – или нет?

– Теория говорит, что невозможно. Машинная цивилизация – необходимый этап. Но если вас интересует мое мнение…

– Интересует.

– Я полагаю, что другой путь возможен и для гуманоидов. До определенного момента. Скажем, до разделения общества по принципу материальной специализации на крестьян, ремесленников и так далее. То есть, например, на Эврите для тех же варваров, не важно, северян или меднокожих, другой путь еще открыт. Они еще воспринимают мир… Ну, скажем, не разделяя его на себя и дикую природу. А для остальных… для остальных мир уже стал разложен по полочкам, а на каждой полочке – бирочка. Понимаете?

– То есть, в отношении всех этих запроливий и метрополий ваше мнение о возможных путях прогресса, а точнее, о единственно-возможном пути, с теорией не расходится?

– Не расходится, – подтвердила Лена.

– И, значит, – продолжал Каммерер, – Антон действует в правильном направлении, только негодными методами. Я корректно формулирую?

– Да, наверное…

– Значит, теоретически, следовало бы делать то же, что делает он, но более точными и избирательными средствами. Логично?

– Какими средствами?

– Убеждением, а возможно – нейтрализацией ключевых фигур.

– … То есть, устрашением и убийствами, – перевела Лена, – и чем это отличается от того, что делает Антон?

– Высокой избирательностью подобных мер. Чтобы победить армию совершенно не обязательно убивать всех, как это практикует Антон. И чтобы взять город совершенно не обязательно сначала сжечь его дотла, как Нард. Впрочем, Арко был взят Антоном технологически безукоризненно.

– … Если не считать того, что в Арко были перебиты все солдаты Ордена.

– Ну, это несущественные издержки.

– А по-моему, это – люди, которых убили, – сказала Лена, – что, без этого ну никак нельзя обойтись?

– Опыт показывает, что нельзя. Вот ваш бывший шеф старался действовать в Арканаре исключительно подкупом – и многого ли он добился?

– Не очень.

– Видите. А действуя правильными методами, можно было бы за один день сделать того же дона Рэбу нашим горячим сторонником.

– Сторонником в чем?

– Да в чем хотите. Он впадал бы в состояние невыносимого ужаса от одной мысли о том, что хоть в чем-то может не угодить нам.

– Звучит как-то не очень симпатично, – заметила Лена.

– Зато работает, – отрезал Каммерер, – но я ведь вам не этим предлагаю заниматься.

– А вы мне чем-то предлагаете заниматься? – удивилась она.

– Ну да. И не чем-то, а все той же экспериментальной историей. Только уже в порядке развития прогрессорской тематики.

– Какой из меня прогрессор? – возразила Лена.

– Совершенно особенный, – пояснил Каммерер, – вы что-то говорили о "другом пути" и о варварах.

– Говорила. В порядке гипотезы. Я переводила ритуальные песни их шаманов. Они запросто разговаривают со звездами, с облаками, с растениями и животными. Волей-неволей начинаешь думать, что в этом есть какой-то реальный смысл. Но, возможно, это просто эмоции, а никакого "другого пути" на самом деле не существует.

– Скорее всего, он существует. Вы – не единственная, кто высказал такое предположение. Но единственная, кто в состоянии его проверить.

– Предлагаете мне возобновить знакомство с эвритянскими северными варварами? – спросила она, – если честно, мне хватило прошлого раза. Сидеть в лесу совершенно голой и связанной по рукам и ногам и прикидывать, чем все это для тебя закончится – удовольствие ниже среднего. Тем более, Антон отлучался почти на час.

– Именно за этот час он распотрошил ваш вертолет. А вы, как я понимаю, опасались домогательств того парня, который, как вы выразились, с вами флиртовал?

– Верцонгера? – уточнила Лена – ну, что вы, северные варвары вообще не насилуют женщин. По их понятиям, настоящему мужчине женщины сами бросаются на шею. Единственное, что мне грозило, это выслушивать красочную повесть о его подвигах. Но он не мог этого сделать, поскольку по сценарию Антона играл тупого жадного дикаря, с трудом владеющего членораздельной речью, а в основном изъясняющегося рычанием. Надо сказать, он блестяще справился.

– А этот Верцонгер, похоже, толковый парень, – заметил Каммерер, – вряд ли его учили сценическому искусству.

– Толковый, – согласилась она, – иначе бы не стал вождем.

– Интересно, шаманы у него есть? Те, которые разговаривают с флорой, фауной и прочей экологией?

– Конечно, есть. Двоих я даже видела – очень колоритные джентльмены. А что?

– Да так. Жалко, что вы не хотите с ними работать, – Каммерер вздохнул и добавил, – Очень трудно найти человека, который относится к этим ребятам без предубеждения. Все-таки варвары. Антиподы цивилизации.

– Неужели это такая уж проблема? – спросила Лена.

– Огромная проблема, – подтвердил он, – это на словах все кичатся широтой взглядов, а чуть доходит до дела… Как вы там выразились? Мир уже разложен по полочкам, а на каждой полочке – бирочка. А вам удалось увидеть в их дикости некую особую культуру. Не похожую на нашу и потому – имеющую свои, непредсказуемые перспективы. Другой путь.

– Другой путь, – повторила она, – а у вас есть какая-нибудь программа исследований? Или план? Или хотя бы сформулированная цель?

– Нету, – сказал Каммерер, – вся программа сводится к фольклорному "иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что".

– Интригующая постановка вопроса. Я бы, может, и согласилась, но… Представляете, мне, возможно, придется подвергаться ухаживаниям, выраженным в стиле легенд о короле Артуре. Вы читали эпос Камелота?

– Нет, – признался он, – а что, это так противно?

– Не то, чтобы противно. Просто очень неловко, когда ради тебя устраивают этакий клуб самодеятельной песни, – пояснила Лена, – в общем… давайте я подумаю, о'кей?

– Все равно, вид у нас отвратительный, но жрать, тем не менее, хочется, – констатировала Вики-Мэй.

И они отправились в "Серую радость", где, со дня занятия города армией Хозяйки, посетителей обслуживали круглосуточно. На их появление присутствующие отреагировали уже традиционным возгласом:

– Слава Светлым!

– Здравствуйте, родные мои, – колокольчиком прозвенел голос Вики-Мэй, – а что это вы все не спите?

– Так вас ждем, – пояснил дон Пина, – лично я, как комендант, жду, чтобы доложить обстановку. Также и высокоученый доктор Будах, и благородный дон Шарух, и благородный дон Тира….

– Понятно, друзья, – перебил Румата, – надеюсь, мы никого не обидим, если выслушаем ваши сообщения за едой? Тем более, как я вижу, добрый трактирщик уже тащит в нашу сторону что-то съедобное.

– Не нахожу в этом ничего обидного, – заметил дон Пина, – известно, что маршал Тоц заслушивал доклады исключительно за обедом. Сначала о главном. Согласно вашим приказам, сформирован список экспедиционного корпуса и корабельных экипажей, общей численностью 7000 человек, каковой список я передаю вам.

Капитан ландскнехтов извлек из-за пазухи свиток и положил на стол, после чего продолжил:

– Я по собственному усмотрению попросил дона Шаруха выступить в роли каптенармуса, так что по вопросам экипировки оного корпуса лучше пусть доложит он. Далее о местных происшествиях. Явилась депутация от общин и магистратов за некоторыми разъяснениями по поводу законов и обрядности, касающихся рождений, смертей, браков, разводов и прочего. Не желая вас беспокоить, я отправил их к высокоученым докторам Будаху и Синде. Кроме того, как доложил Верцонгер, некий благородный дон пытался проникнуть в вашу резиденцию, утверждал, что является вашим другом, учинил драку с охраной, за что был задержан явившимся подкреплением и доставлен в кордегардию.

– Как зовут этого дона? – поинтересовался Румата.

– Он изволил представиться, как дон Бау, барон Пампа, хотя я не могу засвидетельствовать это лично…

– И как он выглядел?

– Со слов Верцонгера – здоровый, как бык, наглый, как горный волк и изрядно пьяный. Но, несмотря на последнее обстоятельство, Верцонгер утверждал, что насилу смог обезоружить и скрутить его.

– Ясно, – заключил Румата, – это действительно барон Пампа и мой друг. Дон Пина, прошу вас немедленно доставить его сюда.

– Сейчас распоряжусь. А пока, с вашего позволения, передам слово дону Шаруху.

– Я только что от "почтенного общества", – сообщил он, и, вытащив откуда-то кусочек мела, начал чертить линии на закопченных досках стола, комментируя по ходу дела.

Выходило, что Минга справляется со своей задачей весьма толково и быстро. Все корабли были успешно перехвачены и сейчас их буксировали к старой позиции. В предрассветной полутьме, для находящегося на берегу наблюдателя все это выглядело просто как не совсем понятные перестроения флота. Странные с точки зрения любого толкового моряка, но не особо подозрительные.

– Друг мой! Тысяча чертей! Я ищу вас уже седьмой день… Или восьмой… И вы все время ускользаете. Но вот, когда я, наконец, почти нашел вас, этот благородный дон, – здесь Пампа ткнул пальцем в сторону Верцонгера, – набросился на меня, как гончая на вепря. Не будь я пьян, я пересчитал бы ему все ребра!

– Не будь ты пьян, я бы доставил сюда не тебя, а твою голову, – пробурчал Верцонгер.

В ответ Пампа хлопнул вождя варваров по плечу и радостно заржал. Тот одобрительно фыркнул и ответил барону тем же. Судя по всему, за короткое, но бурное время знакомства, эти двое успели подружиться.

– Красавцы, – хмыкнул Румата.

– Лопни мои глаза, если это не прекрасная донна Кира! – заявил Пампа, только сейчас заметивший за столом миниатюрную по сравнению с окружающими воинами фигурку Вики-Мэй, – я счастлив быть удостоенным созерцанием вашей несравненной красоты!

С этими словами барон бухнулся на одно колено, чуть не своротив плечом стол.

– Встаньте, дорогой барон, – сказала она, – иначе я покраснею от смущения. Садитесь за стол,

выпейте вот этого легкого вина. И расскажите, что интересного вам довелось увидеть.

– Ха! – воскликнул Пампа, взгромождая седалище на скамью, жалобно скрипнувшую под его весом, – чего только мне не довелось увидеть!

– Начнем с того, что я теперь не только барон, но и епископ!

– Как это вас угораздило? – спросил Румата.

– Друг мой, я еще и сам не понимаю, как. Это очень запутанная история. Значит, мое владение, я имею в виду Бау, уже лет двести граничит с землями ируканского епископства. Паскудное соседство, доложу я вам. То и дело пытались прирезать себе кусок моей земли. А после той истории, когда Святой Орден два года назад хотел прибрать к рукам все мое добро, вместе с замком и серебряными рудниками, отношения у нас окончательно испортились. Конечно, я не очень куртуазно обошелся с отцом Аримой. Может, не следовало скармливать его свиньям, но разве это повод строчить доносы герцогу, обвиняя меня в ереси, святотатстве и колдовстве. Мне все это порядком надоело, а последней каплей стал донос на моего сына, достойного дона Тагу. Его обвинили в том, что он, по моему наущению, якшается с ведьмой… Простите, несравненная донна Кира, под ведьмой в этом гнусном доносе подразумевались вы.

– Меня это не удивляет, дорогой барон. Не так давно один из магистров Ордена назвал меня ведьмой прямо в лицо.

– Каков хам, – возмутился Пампа, – надеюсь, он получил по заслугам?

– О, да. Я проткнула его насквозь и подарила высокоученому доктору Будаху для медицинских опытов… Впрочем, мы отвлеклись. Как вы знаете, я встречалась с баронетом дважды. Он очень симпатичный и смелый юноша. Первый раз, по недоразумению, он сражался против нас.

– И весьма достойно сражался, – заметил дон Пина, – хотя, опыта ему пока не хватает, но задатки хорошие.

– А вторая наша встреча была вполне дружеской, – продолжала Вики-Мэй, – но, не пойму, как его могли в чем-то обвинить, ведь он приезжал ко мне по поручению герцога.

– И, тем не менее, несравненная Кира, его обвинили в том, что он, якобы, участвовал вместе с вами в каких-то нечестивых чернокнижных чародейских ритуалах, призванных вызвать неурожай и падеж скота. Разумеется, как обычно, епископ потребовал лишения всех владений и титулов Пампа и их передачи в пользу Церкви.

– Глупое обвинение, – сказала Вики-Мэй, – надеюсь, герцогу хватило рассудительности решить дело справедливо?

– К этому я и веду, – пояснил барон, – Его Высочество был весьма раздражен доносом и послал в замок Бау коннетабля, дона Кападу, наказав ему "сделать так, чтобы более никогда не пришлось возвращаться к этому".

– Не совсем понятное поручение, – заметил дон Пина.

– Вот и дон Капада сказал мне то же самое, – согласился Пампа, – с тем мы и поехали к епископу, дабы выслушать его свидетелей, как полагается по законам Литена.

– По законам Литена? – переспросил Румата.

– Конечно, а как же? Ведь после доноса прошло некоторое время, за которое, в силу известий об успехах вашей армии, авторитет старого закона значительно вырос. Когда же епископ, будучи спрошенным, не смог назвать свидетелей или привести иных доказательств, коннетабль сделал все по закону. В поучении Литена "о ложном обвинении" сказано: "если кто заявит к другому тяжбу, не имея оснований, то пусть платит тому виру, какую сам хотел получить".

Вики-Мэй первой поняла, что произошло дальше, и не смогла удержаться от хохота. Далее суть дела дошла до Руматы и дона Пины. Затем начал хохотать и сам барон.

– Представьте, – объяснял он сквозь смех, – коннетабль решил все честь по чести, к тому же исполнив наказ герцога. Ясно, что дело закончено раз и навсегда, поскольку теперь никак не может случиться, чтобы епископ стал жаловаться на Пампу. Ведь не стану же я жаловаться сам на себя, правда?

– Действительно, – согласился дон Пина, – коннетабль весьма достойно справился с этой не простой юридической задачей.

– А герцог, кстати, справился с другой задачей, – заметил Румата, – он весьма своевременно решил скользкий вопрос со статусом церкви в своей стране. Ведь теперь главой церкви в Ирукане являетесь вы, барон. А значит и вся ответственность за ее действия лежит на вас.

– Вы совершенно правы, друг мой, – Пампа тяжело вздохнул, – у меня во владении оказались пять аббатств с изрядными земельными наделами и еще кое-каким добром. Разумеется, аббатов я сразу выгнал прочь, а на их место посадил моих вилланов из тех, кто побогаче и поумнее. Думаю, они наладят хозяйство не в пример лучше, чем эти бездельники. Но сразу встал вопрос о том, что делать собственно с храмами, куда на каждый десятый день и на любой праздник привыкли заходить крестьяне. Представляете, они привыкли, что им там читают какую-нибудь главу из книги Каты Праведного, которая, как мы знаем, оказалась подложной. А что теперь?

– Но на первое время вы что-нибудь предприняли в этом отношении? – спросила Вики-Мэй.

– Разумеется, предпринял. Не могу же я допустить, чтобы толпа мужиков просто приходила бездельничать. Ведь тогда кто-то обязательно напьется, неизбежно возникнет конфуз. Поэтому я распорядился в каждом храме назначить распорядителя из грамотных и с громким голосом, чтоб читал из другой книги.

– Из какой – другой?

– Этот вопрос, несравненная Кира, мы долго обсуждали с коннетаблем и баронетом. Ведь у меня целых четыре книги: Каты Праведного, Гура Сочинителя, Литена Великого и амбарная, где мой мажордом ведет подсчеты и всякие записи по хозяйству. Первую мы сразу отбросили из-за ее подложности. Последнюю тоже отбросили, поскольку она явно не подходит для чтения в торжественных случаях. Далее, мы оказались перед весьма трудным выбором: между Гуром Сочинителем и Литеном Великим – ведь первый представляется несколько легкомысленным и фривольным, второй же, наоборот, слишком сухим и строгим. Наверное, целый бочонок эсторского усидели, пока нашли разумное решение.

– Вы нас заинтриговали, любезный барон, – сказала Вики-Мэй, – к чему же вы пришли?

– Мы решили, что пусть в праздники читают из Гура, а в декады – из Литена. У коннетабля есть хорошие переписчики, которые быстро снимут потребное число копий с обеих книг, – Пампа снова вздохнул, – но это все годится только на первое время, а что с этим делать дальше?

– Послушайте моего совета, дорогой барон, – вмешался Румата, – лучше ничего больше с этим не делайте. Пусть себе ваши крестьяне слушают Гура и Литена. Не знаю, будет ли от этого какая-нибудь польза, но вреда уж точно никакого.

– Позвольте, друг мой, – возразил Пампа, – а если случится какое-нибудь важное событие, где епископ непременно должен произвести какой-то ритуал, или службу, или как это там у них называется?

– Подумаешь, большое дело, – фыркнула Вики-Мэй, – скажете что-нибудь подходящее к случаю, как на любом приеме при дворе. Можете, для торжественности, напомнить про почтение к ведомым и неведомым богам. Еще обязательно зачитайте что нибудь из Гура. Или из Литена.

– А это так необходимо? – спросил Пампа.

– Ну, разумеется. Тем более, вы ведь сами выбрали эти книги.

– Выбрал, – уныло подтвердил барон, – так я и знал, что теперь придется учиться читать.

–

Когда армия гегемона или подлинного правителя нападает на большое государство, оно не может собрать свои силы. Когда она направляет на врага свою устрашающую силу, его союзы

– Тебе тоже не спится, любимый?

– Просто я проснулся и обнаружил, что тебя нет рядом.

– А мне просто приснился плохой сон.

– О чем, любимая?

– Мне приснилось, что кончилась эта война. Что Баркан сожжен дотла, Енгабан лежит в руинах, священный город Питан стерт с лица земли. Наша армия празднует победу. А я – я исчезаю. Ты бежишь ко мне, хочешь меня обнять – но твои руки проходят сквозь мое тело, как сквозь туман. Налетает ветер и начинает развевать меня, как будто я и есть облачко тумана. Я цепляюсь тающими пальцами за тебя, за деревья, за камни, но это бесполезно. Я истончаюсь, от меня остается лишь призрачный колеблющийся контур. То же происходит и с моим сознанием – пропадает знание о себе, о тебе, о вещах вокруг, остается лишь круговорот бессмысленных цветных пятен… а потом… Потом меня не стало. И я проснулась… Скажи, Тони-Хлуд, если я – действительно автомат Странников, что произойдет, когда моя функция будет исчерпана?

– Я не верю, что ты – автомат Странников.

– Не важно, во что ты веришь. Я сказала: "если".

– Если так – то, пока я жив, твоя функция не будет исчерпана.

– Ты думаешь, Странникам есть дело до твоих чувств ко мне?

– Не думаю. Но если… если принять твою гипотезу… им есть дело до цивилизации Эвриты.

– Видимо так. Иначе бы я здесь не появилась. И что из того?

– Представь себе маленький приборчик, на котором две кнопки – красная и зеленая.

– Представила.

– Теперь представь себе, что обитаемая поверхность Эвриты заминирована. Стоит нажать красную кнопку – мины активируются и спустя некоторое время все здесь взлетает на воздух, вместе с флорой, фауной и населением.

– А если нажать зеленую?

– Тогда ничего не произойдет. Зато если не нажать ее в течении ближайших, скажем, 1000 дней, то на тысячный день произойдет то же, что при нажатии красной.

– … И таким образом, на ближайшую 1000 дней эвритянское человечество является твоим заложником? Такой приборчик действительно существует?

– Существует. Хотя, не совсем в той форме, как я описал. Но его разрушительная сила более, чем достаточна. Это так называемая "информационная мина". При ее срабатывании множеству разных лиц внезапно становятся известны технологии, слишком опасные, чтобы разумно распорядиться ими на данном уровне понимания последствий. Способ, надежный, как топор.

– Его кто-нибудь проверял?

– Скорее всего, да. Чем-то похожим была уничтожена цивилизация Надежды. В руки жителей некоторым образом попали "фатально опережающие технологии". В результате их бесконтрольного использования, всего за столетие планета превратилась в помойку, набитую токсичными, радиоактивными и мутагенными материалами, вкупе с патогенными микроорганизмами.

– А может, это и было целью Странников? А если и сейчас у них та же цель?

– Нет. Во-первых, зачем такие сложности ради такого простого результата. Во-вторых, судя по всему, Странники пытались потом эвакуировать часть населения Надежды в какое-то другое место. Но даже их легендарного могущества не хватило, чтобы выполнить такую операцию достаточно эффективно. И здесь не хватит.

– Получается, все это уже было…

– Возможно. А возможно – и нет. Но если что-то случиться с тобой… Что-то из твоего сна… То я без колебаний поломаю Странникам еще одну из их любимых игрушек. Но это еще не все. Я постараюсь дожить до того дня, когда они явятся сюда, как явились на Надежду. Я буду ждать их здесь и… в общем, у меня будет для них еще несколько сюрпризов, которые им не очень-то понравятся.

– Значит, ты веришь, что… – Вики-Мэй запнулась, – что мой сон может иметь какое-то отношение к реальности?

– Не верю. Больше того, считаю все рассуждения об "автоматах Странников" разновидностью псевдонаучного психоза. Но рисковать не хочу – а вдруг я ошибаюсь? Вот на такой случай, я сделал то, что сделал и сказал то, что сказал.

– … Сказал не столько для меня, – предположила Вики-Мэй, – сколько для тех, кто за нами… точнее за мной наблюдает?

– И для тебя, и для них, если они, вопреки моим предположениям, все-таки есть. Пусть-ка посчитают возможные издержки, прежде чем делать резкие движения. Мне в общем-то глубоко безразлично, кем они могут быть и чего им может быть надо.

– Знаешь, Тони-Хлуд, все-таки брать в заложники целую планету…здесь ведь люди живут. Ты не находишь, что это уже слишком?

– Просто я страшно не люблю, когда из меня и моих близких делают одноразовые перчатки. Чтобы покопаться в дерьме, а потом снять и выбросить. И, чтобы привести в чувство тех… существ, которые действуют подобным образом, все средства хороши. Они-то, если верить Бромбергу, ни с кем не церемонятся и в этом их сила. Тот, кто с кем-то и чем-то церемонится, заведомо слабее их, а быть слабее таких существ совершенно непозволительно. Лучше пусть мир перестанет существовать вообще, чем окажется под управлением подобных тварей… Это, разумеется теоретически. Если они действительно существуют – во что я лично, не верю.

– Тебе не кажется, что мы оба потихоньку сходим с ума? – тихо спросила девушка.

– А может быть, наоборот, это мир вокруг нас сходит с ума? – грустно сказал Румата, – и, после некоторой паузы, добавил: на самом деле, вселенная это просто огромное колесо рулетки. Нам всего лишь надо угадать, где в следующий раз остановится шарик. Смешно, правда?

– Они что, спятили? – равнодушно поинтересовался Румата.

– Нет, – ответил дон Шарух, – они просто хотят дождаться высадки и сбросить наш десант обратно в море.

– Я бы на месте их командира дал себе труд задуматься о причинах, по которым город лишился фортификационных сооружений, – заметил Синда.

– Мой ученый друг, вы забыли об одном важном обстоятельстве, – наставительно произнес дон Тира, – орденские офицеры продвигаются по служебной лестнице благодаря умению исполнять, а не благодаря способности соображать что бы то ни было.

– Совершенно справедливое замечание, – добавил дон Шарух, – смотрите, они и стрелометные машины сюда тащат.

Тем временем наблюдатель из корзины на мачте крикнул, что в пределах видимости появились четыре больших судна. Чуть позже он разглядел на мачтах опознавательные знаки "почтенного общества"

– Досточтимый Хаско держит слово – заметил дон Тира, – обещал доставить в Баркан лошадей и быков для армии вторжения точно в срок и вот, все уже, можно считать, доставлено. Правда, Баркан мы еще не взяли…

– … Да, действительно, – согласился Румата, – комедия слишком затянулась. Экер!

– Да, Светлый.

– Расстреляйте этих идиотов.

– Вот, похоже и противник, – флегматично заметил дон Шарух, – может, и к лучшему. Днем прицел брать легче, чем в сумерках.

С этими словами он отправился командовать развертыванием артиллерийской батареи.

– Интересно, кто их предупредил, – задумчиво сказала Вики-Мэй, когда вдалеке появилось облачко пыли, отмечающее приближение войска, – опять работа "чудотворцев" из института?

– Не думаю, – сказал Румата, – ведь наш рейд и для института должен быть неожиданностью. Они могли узнать о нем не раньше, чем два дня назад. Еще день на принятие решений…

– Знаешь что, как-то мне не хочется рисковать. Давай-ка, все же, распакуем наш химический набор.

– Что? Еще раз? И без подготовки? И при боковом ветре?

– Ну и что? – девушка пожала плечами, – обстреляем химией только расположение их батареи, если она у них есть. Это не очень рисковано.

– Это не орденские войска, – неожиданно сказал дон Тира, пристально вглядывающийся в пыльное облако, – похоже, это имперские легионеры.

– Любопытно, – пробурчал Румата, – подождем открывать огонь. Я хочу посмотреть, что они будут делать.

Тем временем, от безукоризненно-ровной линии легионеров отделились три всадника и направились в сторону войска Хозяйки. Впереди, на великолепном сером коне скакал воин внушительного и властного вида, в кирасе с золотым узором, в позолоченных сандалиях и с великолепным соанским кавалерийским мечом у бедра. Двое, чуть позади, были экипированы немного скромнее. Один сжимал древко поднятой вертикально вверх пики, на острие которой трепетал безукоризненно-белый лоскут материи. Второй нес в гордо выброшенной вперед и вверх руке длинный жезл, увенчанный причудливой эмблемой из кованого золота.

– Сам командующий, – пояснил дон Тира, – только его сопровождают со значком легиона. Ну, еще императора или наследника, но здесь не тот случай. И, судя по всему, это – друзья. Видите, в геральдическом плетении значка отсутствует священный трезубец. Похоже, выломан. И, обратите внимание, по некоторым признакам легион недавно был в бою…

– Понятно, – кивнул Румата, и, повернувшись к Вики-Мэй, спросил, – как на счет того, чтобы встретиться с этими симпатичными молодыми людьми?

– Положительно, – лаконично ответила Светлая и чуть заметным движением поводьев, направила своего коня навстречу легионерам. Румата двинулся рядом.

Две маленькие группы всадников остановились друг напротив друга примерно посредине разделяющего войска участка дороги. Первым начал разговор командир легионеров.

– Я, легат Флеас, спрашиваю: кто вы и с какой целью прибыли на земли великой империи?

– Вы выглядите умным и знающим человеком, легат Флеас, – прозвучал звонкий сильный голос Вики-Мэй, – надо ли терять драгоценное время на объяснение того, что вы и сами прекрасно видите?

– Вы… и есть – Светлые?

Ответом ему был короткий наклон головы и добрая, чуточку снисходительная улыбка.

Легат развернулся вполоборота к ним и, вскинув правую руку к полуденному солнцу, выкрикнул:

– Слава Светлым!

– Слава Светлым! – грянул легион.

По едва заметному жесту командира, знаменосец выдвинулся вперед и протянул Румате жезл со значком – воинскую святыню легиона.

– Светлые! – громко и четко произнес командир, – четвертый легион обращается с просьбой: дайте нам место в первых рядах своего войска.

– Место в войске принадлежит вам по праву, – ответил Румата, бережно принимая жезл, – но в тех рядах, которые более подходят четвертому легиону согласно положениям военной науки. Это должно быть очевидно для вас, легат Флеас, поскольку вы, как я вижу, участвовали в достаточном числе битв и знаете законы войны.

– Благодарю, Светлый! Другого ответа я и не ждал.

– Скажите, легат, – продолжал Румата, – с кем вы бились несколько дней назад? И кто изъял трезубец из значка легиона?

– Вы все замечаете, Светлый, – спокойно ответил Флеас, – лучше будет, если я расскажу по порядку…

Много позже доктор Будах в "хронике войны летнего солнцестояния" напишет:

"Получив известие о гибели стотысячной армии в заливе Арко, о чем подробно рассказывалось в предыдущих главах, великий магистр Йарбик немедленно распорядился созвать чрезвычайный военный совет.

Император Тиллан отнесся к приглашению на совет с демонстративным равнодушием.

– Если Бог действительно заботится о Святом Ордене, то зачем такая суета? – сказал он, – а если Богу это безразлично – то и нам тоже. В любом случае у нас нет оснований для беспокойства.

Получив такой ответ, Йарбик пришел в бешенство. Он вторично послал за Тилланом, приказав напомнить, что Церковь имеет власть даже императоров лишать короны.

– Напомните досточтимому Йарбику, что Румата Эсторский имеет власть даже магистров лишать шкуры. Пусть лучше подумает об этом, а не о нашей короне.

В подобных обстоятельствах публично высказанный намек на ужасную смерть арканарского магистра Цогана, никак не мог остаться без последствий. Через час орденская гвардия разоружила дворцовую охрану и Тиллан, вместе с семьей оказался фактически под домашним арестом – к чему он, видимо, и стремился. В качестве узника, а не сторонника Святого Ордена, он мог рассчитывать на гораздо лучшее отношение Светлых по окончании войны – тем более, что Румата сам был уроженцем Метрополии и высказывался в адрес императорской фамилии с неизменным уважением.

Трудно сказать, чем были продиктованы дальнейшие действия императора – политической игрой, личной обидой на неуважительное отношение со стороны орденской охраны или же и тем и другим.

Если то был политический расчет, можно сказать, что Тиллан ошибся лишь в одном. Он не ожидал, что великий магистр Йарбик осмелится отдать приказ о казни членов императорской фамилии. Наверное, это трудно было предвидеть – ведь по всем канонам политики, в сложившейся к этому времени тяжелой военной ситуации, Святой Орден никак не должен был идти на столь непопулярные меры в собственной стране.

Так или иначе, когда охрана, состоящая из офицеров Ордена, без высочайшего соизволения вошла с обнаженным оружием в обеденную залу, Тиллан достаточно громко произнес:

– Печально, что мудрость императора Дескада в свое время уступила его великодушию. Будь иначе, он не пригрел бы на груди гадину, которая триста лет пила кровь из наших добрых подданных, а сейчас ужалила нас в самое сердце. Он бросил бы ядовитую тварь в огонь.

С этими словами император сорвал с груди священный трезубец и бросил его на горящие угли очага. Его примеру тут же последовали все придворные.

Разумеется, о таком небывалом случае было доложено великому магистру. Нелояльность двора по отношению к Церкви обнаружилась столь очевидным образом, что было решено без промедления ревизовать все легионы и заменить имперских офицеров на офицеров Ордена. Тем временем, среди легионеров каким-то образом распространился эдикт, который теперь принято называть посмертным.

– Лишить названные общества всего имущества, вернув его истинным владельцам, а если у какого имущества владельцы не объявятся за один год и один день, то передать в казну.

– Изгнать названные общества с наших земель навечно, вместе с их родственниками, свойственниками, последователями и сторонниками, на что сроку дано пять дней.

– Тех же, кто будет противиться этому постановлению, карать смертью на месте, как за мятеж.

Писано нами, Тилланом – императором, собственноручно, в сорок седьмой день девятьсот двенадцатого лета от основания города.

– Больше похож на мастодонта, – заметил он, – местная разновидность…

– Какая разница? Он большой, добрый и с хоботом. Значит – слоник.

– Это – боевой ктар, – вежливо пояснил Флеас, – в нашем легионе их пять. Свирепое животное, обладающее силой нескольких быков. Он может затоптать всадника вместе с конем или разметать хоботом колесницу.

Ктар, вероятно желая придать убедительность пояснениям легата, поднял хобот к небу и громко затрубил.

– Как здорово! – Вики-Мэй захлопала в ладоши, – а можно на нем прокатиться?

– Это довольно опасно, Светлая, – осторожно заметил Флеас, – трудно сказать, как поведет себя ктар, почувствовав на спине незнакомого человека.

– Значит, надо сначала с ним познакомиться, – решила Вики-Мэй и, через несколько секунд уже почесывала шею огромного зверя чуть пониже широкого, как пальмовый лист, уха. Ктару это явно нравилось. Он переступал с ноги на ногу и поворачивал голову, показывая, где лучше чесать.

– Тони-Хлуд, подсади меня, OK?

– Ты уверена?

– Уверена, уверена.

– Ладно. Забирайся ко мне на плечи…. Так. Достаточно?

– Да! – радостно сообщила она, перелезая на широкую спину ктара, – а кто знает, как им управлять?

– Погонщики обычно просто хлопают ладонью по лопатке с той стороны, куда надо повернуть, – ответил легат, – а если ехать вперед, надо хлопать между лопаток. Чтобы остановиться – хлопнете его по спине позади себя. Только будьте осторожны…

Управление ктаром оказалось несколько более сложной наукой, чем казалось в начале. То ли она хлопала слишком слабо, то ли "слоник" не воспринимал ее намеренья всерьез. Так или иначе, на все хлопки по разным местам спины, он отвечал радостным похрюкиванием, а иногда поворачивал голову и легонько похлопывал девушку по ногам своим хоботом.

– Берегись!

Этот окрик Флеаса, да еще быстрота реакции спасли ей жизнь. Она скатилась со спины огромного животного, как мячик.

Три короткие стрелы с широкими "рассекающими" остриями прошили воздух там, где еще за доли секунды до этого находилась ее голова. С не меньшей скоростью реагировал и Румата. Вики-Мэй еще не успела коснуться земли, а он уже перекрыл троим неизвестным, одетым в форму легионеров, линию стрельбы. Лезвие его меча радужной бабочкой сверкнуло в воздухе, отбив летящую в лицо стрелу. Еще две стрелы он принял в грудь – что, впрочем, не причинило ему никакого вреда, кроме пары синяков, поскольку хрупкие острия раскрошились о стеклопластик бронежилета.

В этот момент охрана, наконец, сообразила, что происходит, и трое неизвестных мгновенно были утыканы стрелами и арбалетными болтами…

– Легат убит!

– Что? – переспросил Румата, бросая взгляд туда, куда указывал наблюдатель. Там не было видно ничего, кроме облака пыли, перемешанной с дымом, – ты точно видел?

Не дожидаясь ответа, он пустил коня в галоп. Вслед за ним сорвалась с места охрана из варваров Верцонгера. Ну и, конечно, Вики-Мэй – остановить ее в такой ситуации было некому, а Румате было некогда с ней препираться… Так. Где-то здесь… Угораздило же его лезть в самую гущу… Какого черта? Здесь еще кто-то воюет?… Ну, давай повоюем… На, получи… Руки с мечами работают сами по себе…. Ах ты не один? … Да сколько же вас, елкина жизнь… Клинки в руках Светлых мелькают с такой скоростью, что окружающие видят лишь тусклые размытые блики… Предельно экономичные и выверенные движения сливаются во что-то непрерывное и механическое… Будто работают огромные газонокосилки, которые какой-то маньяк запустил в толпу… Отточенные лезвия без видимого усилия рассекают живые тела… Ну, вроде, все… Оглянулся – Вики-Мэй в порядке, вот она, почти рядом. Правда, ее левую щеку пересекает длинная глубокая царапина от лба до подбородка, а правый рукав оторван и с плеча содран широкий лоскут кожи… Но это ерунда, а где же Флеас?…

– Какая муха вас укусила?

Это, конечно же, дон Тира. Он, как всегда спокоен, но сейчас, к тому же, очень сердит. Светлые нарушили наиважнейшее правило: главнокомандующие не должны покидать ставку ни при каких обстоятельствах. И, тем более, не должны ввязываться в бой, точно юнцы, обуянные жаждой дурацких ратных подвигов. Два бойца, даже очень искусных, все равно не изменят ход сражения, где счет мечей идет на тысячи.

– Флеас! – выдохнула Вики-Мэй.

– Знаю, – хмуро ответил капитан ландскнехтов.

Румата вдруг увидел себя и Вики-Мэй со стороны. Грязных, оборванных, с головы до ног забрызганных кровью, среди изрубленных людских и конских тел… И рассчитывающих чудом найти здесь одного-единственного человека, пока он еще дышит… Если он еще дышит… Контратака захлебнулась и теперь до отступающих войск Ордена было около 250 футов. Строй ландскнехтов и легионеров продвинулся на полсотни футов вперед, а на месте боя остались лишь убитые и тяжело раненные.

Флеаса нашли только благодаря его щегольским позолоченным сандалиям. Вернее, той из них, что была надета на правую ногу. Сама правая нога торчала из-под лошадиного трупа. По крайней мере, так потом рассказывали легионеры, а золотая сандалия вошла во множество афоризмов и даже стала эмблемой личной гвардии императора.

Самое удивительное, что он был еще жив… после страшного удара кавалерийской пики, пронзившей ему живот… после опрокинувшейся лошади, чья туша впечатала его в каменистый грунт…

– Быстро тащи вертолетную аптечку, – заявила Вики-Мэй тоном, не предполагающим возражений, и, уже обращаясь к легионерам, добавила, – мне нужно много чистой воды, два десятка полотенец и пять шерстяных одеял.

– Ты что, собираешься оперировать его? Прямо в этой грязи? – спросил Румата.

– Нет, блин, укольчик сделать и в клинику везти, – огрызнулась она, а затем прикрикнула на легионеров, – шевелитесь, черт вас побери!

… Вот и пригодился трофей, взятый при том памятном захвате вертолета. Универсальный полевой медицинский комплект, в просторечии именуемый "аптечкой". К моменту, когда Румата вернулся и осторожно опустил на чей-то плащ двадцатикилограммовый белый ящик с красным крестом на крышке, уже было готово нечто вроде импровизированной операционной. Кроме того, Верцонгер успел притащить Игенодеутса, своего шамана, который, как и оказалось, здорово разбирался в ранах, увечьях и вообще в устройстве человеческого организма.

Тем временем, Флеас ненадолго пришел в себя. Шевельнулись побелевшие губы.

– Глен… Это ты?… Почему так темно?… И холодно… Здесь всегда так?

– Все хорошо, мы тебя вытащим, – сказала Вики-Мэй, и, увидев, что раненный снова впал в беспамятство, добавила, – ну, начали?

Они начали. Они чистили забитые грязью внутренности. Они откачивали кровь, вылившуюся в брюшную полость. Они склеивали рассеченные сосуды и органы. Они заставляли работать сердце, то и дело готовое остановиться навсегда. И все это – под грохот артиллерии, добивающей остатки последней орденской армии. Под завывание ветра, несущего по равнине тучи проклятой пыли, от которой не спасал натянутый наспех полог. Под нервное сопение легионеров, на глазах у которых трое чужих людей боролись за жизнь их командира, а они почти ничем не могли помочь. Только таскать воду, стирать полотенца и отгонять назойливых мух. Ну, еще дать кровь. Да с радостью – сколько угодно. Может, еще чего надо? Отвалить отсюда? Хорошо-хорошо, отваливаем… Вы только позовите, если что…

– Сражение окончено. Победа, Светлые… А как он?

– Нельзя так спрашивать, – пробурчал шаман, – вот сядет солнце, пойду с ним разговаривать.

– С кем? – удивленно спросил Румата.

– С ним, – повторил шаман, глазами показав на Флеаса, – попробую уговорить его вернуться.

… Операция длилась шесть часов и, казалось, отняла у Вики-Мэй и Руматы, все силы без остатка. Наконец на рану и разрезы были наложены последние полосы клеящего геля. Теперь на первый взгляд казалось, что тело легата даже и не подвергалось повреждениям… Только казалось и только на первый взгляд. Потому что лицо раненного даже в свете факелов оставалось бледным до прозрачности, конечности были холодны, а пульс едва прощупывался.

– Мы ведь все сделали правильно? – неуверенно спросила Вики-Мэй.

– Наверное, – сказал Румата, – будь это один из нас, я был бы уверен, что правильно. И приборы показывают, что все более-менее…Но они… эти местные ребята…такие хрупкие.

– Да уж, – согласилась она, – впрочем, мы тоже не железные. Я сейчас засну.

– Спи, любимая. Я еще посижу с ним.

– Угу. Потом я тебя сменю, – с этими словами Вики-Мэй свернулась клубочком и через минуту уже крепко спала. Кто-то из легионеров осторожно накрыл ее теплым шерстяным плащом.

Шаман, тем временем, скрестив ноги, уселся в изголовье Флеаса и застыл. Даже его широко открытые глаза остановились, будто он впал в кому. Только ладони, словно существующие независимо от тела, чуть слышно хлопали по коленям, ритмично, как метроном.

Румата поднялся и вышел из-под полога. Поднял глаза вверх, к звездам. Подставил лицо прохладному ночному ветру.

– Устали, Светлый? – негромко спросил подошедший капитан легионеров.

– Не то слово.

– Можно я предложу вам глоток вина?

– Конечно, можно, – Румата усмехнулся, – и даже нужно.

– Он искал смерти, – неожиданно сказал капитан.

– Кто?

– Флеас. Дождался момента, когда уже стало ясно, что мы победили, и бросился в самое опасное место.

– Ах, вот как, – медленно произнес Румата, – кажется, я начинаю понимать… Кто такая Глен?

– Его жена. Погибла во время событий в Енгабане. Легат не мог простить себе, что во время не удалил их в поместье. В смысле, ее и сына. Шерку было три года. Он тоже погиб. Такие дела, Светлый.

– Очень ее любил? – спросил Румата.

– Не то слово. Вообще, ее все любили. Такая была удивительная женщина… Когда он узнал, то чуть сразу не бросился на меч. Потом передумал. Сказал, всех их сперва убью, и уж тогда… А перед той атакой… Не знаю, Светлый, стоит ли это говорить…

– Говорите, раз уж начали.

– Ну, он мне сказал, что теперь спокоен, что вы… Светлые… всех этих порешите, камня на камне от Ордена не оставите. Потом попросил: если что, скажи им, пусть только Енгабан не разрушают. Это – последнее, что от старых королей осталось. И еще попросил: передай, что Питан надо под плуг пустить, как наши предки делали. Чтоб, значит, наверняка.

– Под плуг? – переспросил Румата.

– Ну, да, – подтвердил капитан, – распахать и засеять. А я вот еще прикинул, может лучше фруктовые сады там посадить? Чтобы, значит, деревья и все такое. Жаль только, в тех местах воды почти нет. Солончаковое болото.

– Что-нибудь придумаем, – рассеяно сказал Румата, делая еще глоток и возвращая фляжку капитану.

– Хорошо бы, – вздохнул тот, – Глен очень любила фруктовые деревья. У них даже в городе во дворе росли несколько… Их сожгли, конечно. Вместе с домом… Вот…

– Надо найти женщину и ребенка, – сказал он, – таких же, как те, мертвые, что зовут этого воина за собой.

– Таких же? – переспросил Румата – Или похожих?

– Таких же. Или похожих, – эхом отозвался шаман, – тогда он вернется. Иначе – уйдет.

– А что должны делать эта женщина и этот ребенок?

– Просто быть здесь. К полудню.

– Так, – сказал Румата и легонько толкнул в бок спящую Вики-Мэй.

– Что там? – спросила она, протирая глаза.

– Смени меня пожалуйста. Я отправляюсь за прекрасной принцессой для нашего героя.

– Какая еще, к свиньям собачьим, принцесса?

– Обыкновенная. С ребенком. Все вопросы – вот к этому джентльмену, – Румата быстро поцеловал Вики-Мэй в ухо, встал и направился к группе негромко переговаривавшихся о чем-то легионеров, чтобы задать им вопросы, казалось бы совершенно нелепые:

– Кто из вас хорошо помнит, как выглядели жена и сын легата?

– Да, считайте, все помнят, – откликнулся кто-то.

– Тогда вопрос второй. Где находится ближайшее место, в котором сейчас много женщин?

– Женщин? – переспросил один, с нашивками лейтенанта, – да, наверное, милях в двадцати пяти вниз по Вал-Зи. Там латифундия Ордена. То есть, теперь, вроде бы, ничья. Там можно найти хоть какую-то еду и крышу над головой. Значит, много беженцев. В основном – женщины, дети. Ну, еще старики и увечные…

– То, что надо, – перебил Румата, – поедете со мной, лейтенант. Возьмите с собой полсотни парней половчее.

– И меня с моими охотниками, – раздался за спиной утробный бас Верцонгера.

– Ну, разумеется, – согласился Румата, – и вас тоже.

Вскоре около сотни всадников уже стремительно неслись вдоль реки на поиски "того, не знаю чего". Практически, как в сказке. Прошло чуть больше часа, когда они издалека увидели бывшее орденское поместье. Вернее, слабые всполохи огня над ним.

– Кто-то что-то подпалил, – флегматично констатировал Верцонгер.

– Я даже догадываюсь кто, – заметил лейтенант, – дезертиры из бывшей армии этой собаки-магистра. К морю идут. Думают смыться на острова. Ну и по дороге решили пограбить. У беженцев известное дело, все добро нараспашку.

– Как думаете, много там этих дезертиров? – спросил Румата.

– Да уж справимся как-нибудь, – лейтенант нехорошо усмехнулся, – это же крысы, а не мужчины. Корм для свиней. Прикажите атаковать, Светлый.

– Атакуем, – ответил он, после секундного размышления.

…Это был не бой, а простая, грязная и кровавая резня. Орденских солдат, а точнее – мародеров, было значительно больше, чем атакующих, но они не представляли собой никакой организованной силы. Легионеры и варварские воины гонялись за ними по широким полям, на которых решительно негде было спрятаться, вытаскивали их из нехитрых хозяйственных построек, выдергивали из рядов испуганных, сбившихся в кучки, беженцев. И рубили – нещадно, на месте… Занимался рассвет… Румата тупо стоял на лужайке перед усадьбой, между двух изуродованных клумб, и с недоумением рассматривал клинки своих мечей. Ему как-то самому не верилось, что, поддавшись общему настроению, он только что вдохновенно рубил бегущих беззащитных людей. Сейчас ему было стыдно.

– Светлый, мы тут посовещались… – начал подошедший лейтенант.

– И что? – глухо спросил Румата.

– Ну, похожа, в общем. Со спины вообще почти не отличить. И лет примерно столько же. Только волосы, вроде, светлее. Лицо, правда, поуже и еще нос другой. Ну, подбородок острее. А так – похожа. Особенно, если подкормить – а то худая очень. И парнишка ничего, прыткий такой, чуть не убежал. Наверное, на год старше, чем у легата. Как думаете, сойдет?

– Где они?

– Вон там, – лейтенант махнул рукой, – я решил, что тащить их как-то неудобно. Просто отделил их от остальных гражданских и охрану выставил.

– Правильно решили. Ну, пойдем, посмотрим.

… Она была чудовищно спокойна. Окинув подошедших взглядом огромных серых глаз, тихо сказала:

– Ребенка отпустите. Незачем ему это видеть.

– Стоп, – сказал Румата, – почтенная, вы совершенно не то подумали. Клянусь небом, вас здесь никто не обидит.

– Побойтесь неба, – тихо ответила она, – ваши воины схватили меня и выставили перед вами, как кобылу на базаре. Мне все понятно – и вам все понятно. Я всего лишь прошу отпустить мальчика.

– Вы не поняли, – возразил он, – мои воины не грабят и не насилуют женщин. Посмотрите вокруг и убедитесь… Ну как вам еще объяснить?… Верцонгер!

– Я здесь, Светлый.

– Верцонгер, друг мой, ты видишь, этих людей? – сказал Румата, обводя рукой мелкие группы беженцев, сидящих на земле или беспорядочно перемещающиеся в разные стороны, – они беззащитны и напуганы.

– Если они из твоего племени – что ты делаешь?

– Ваа! Это понятно. Надо привезти им еды и оставить с ними воинов. А дальше женщины сами разберутся. Где жить здесь есть… Хотя такие дома мне совсем не нравятся, но, наверное, у них принято жить в таких…

– Все верно, друг мой, – перебил Румата, – теперь осталась сделать то, что ты сказал.

– А я не обижу Флеаса? – спросил варвар, – ведь это люди его племени?

– Наоборот, он будет тебе благодарен. Ведь он сам сейчас не может этого сделать, а вы с ним друзья.

– Я понял, Светлый, – важно произнес Верцонгер после некоторого раздумья, – сейчас пошлю за другими своими воинами. Зачем оставлять охотников там, где достаточно простых бойцов.

– Разумеется, – согласился Румата, и, повернувшись к молодой женщине, продолжал, – ну, вот теперь обидеть здесь кого-либо будет крайне затруднительно. Если вы хоть немного знаете обычаи северных варваров…

– Этот человек дважды назвал вас Светлым, – перебила она.

– Да. Но вообще-то меня зовут Румата. Дон Румата Эсторский XIV.

– Дон Румата? Не понимаю. Зачем я понадобилась Светлому?

– Уф, – облегченно вздохнул он, – давайте перейдем к сути дела. Там, в ставке, лежит легат четвертого легиона Флеас, тяжело раненный в сражении. Это – замечательный человек и мой друг. С его раной мы справились, но есть еще одно…

– Значит, было сражение? – взволновано спросила она, – и кто…

– Орден разбит, – вмешался лейтенант, – его армия кормит ворон на полях Валдо. Йарбик, трусливая крыса, с приближенными бежал за стены Енгабана. Но, клянусь Значком, мы вытащим его оттуда и растопчем, как ядовитую гадину…

– Орден разбит, – тихо повторила женщина. Ее лицо неуловимо менялась. Черты утратили жесткость, на глазах выступили слезы, – я так мечтала услышать эти слова… Меня зовут Эрн, а это мой сын – Хольк. Что мы должны делать?

"История Киры и Антона повторяется, – с тоской подумал Румата, – просто беличье колесо какое-то… Ладно, отставить сопли, приступить к выполнению боевой задачи".

– Где этот чертов Бромберг? – тихо спросил Клавдий, – что вообще происходит?

– Начинаю с ответа на второй вопрос, – спокойно сказал Слон, отхлебывая кофе, – происходит то, что устраивает Бромберга. Теперь отвечаю на первый вопрос. Пока все его устраивает, ты его не найдешь. Я ведь тебя предупреждал…

– То есть, он просто нас провел?

– Нет. Он нас использовал.

– Для чего? – поинтересовалась Ольга, – чего он добивается?

– Откуда я знаю, – Слон пожал плечами, – зачем-то ему понадобилось форсировать войну. Он ее форсировал нашими руками. Может, он опасался, что КОМКОН вмешается раньше, чем ситуация станет необратимой. И действительно – так бы оно и случилось, если бы мы не пошли у него на поводу. Каммерер появился только сегодня, когда войско Хозяйки уже высадилось в Метрополии, уничтожило весь военный контингент Ордена и стоит под стенами Енгабана. Можете быть уверены – завтра Енгабан падет, а предстоятели и магистры будут в полном составе развешены на городских воротах.

– Ясно, – сказал Клавдий, – в смысле, что ничего не ясно. А Каммерер будет здесь через… пять минут примерно. Он человек пунктуальный… Интересно, он – то сможет найти Бромберга?

– Он-то сможет. Но нам-то что? Сам понимаешь, валить все на Бромберга – глупо и смешно. Будем выглядеть, как циклоп Полифем из "Одиссеи" Гомера. "Коварный Никто хитростью и обманом лишил меня зрения".

– Ну, есть, все же, некоторая разница. Бромберг совсем даже не никто.

– Нету никакой разницы, Клавдий, – вздохнул Слон, – ну посоветовал нам какой-то Бромберг что-то сделать. Плохо посоветовал. Если бы мы были поумнее – мы послали бы его подальше с его советами. А мы – не послали. Вот за это и будем отвечать.

– А как на счет того, что он всю эту ситуацию и подстроил? – спросила Ольга, – ведь Бромберг манипулировал нами. Он же…

– Приветствую всех, – жизнерадостно начал Каммерер, – извините, услышал случайно кусочек вашего оживленного спора. Вы… Ольга, если не ошибаюсь… помянули какие-то интриги Бромберга? Что за интриги? Это связано с причиной нашей сегодняшней встречи?

– Еще как, – хмуро ответил Клавдий, – вот найти бы его сейчас и…

– … Засунуть пятками в кипяток, – продолжил Каммерер, – очень действенный метод. Используется в хонтийской контрразведке на Саракше. Вот бы дружище Айзек нам бы рассказал бы…

– Максим, ну что у вас за казарменный юмор, – проворчал Горбовский, обстоятельно устраиваясь за столом, – мы собрались по достаточно серьезному поводу и давайте будем держаться в рамках.

– Тем более, что Бромберга совершенно не обязательно пытать, – добавил Комов, – он сам радостно поведает, как всех облапошил.

– Мне вообще иногда кажется, что он занимается этой альтернативной наукой лишь ради того, чтобы поиздеваться над культурной общественностью, обоими КОМКОНАМИ и Мировым Советом, – заметил Бадер

– Вы оба не правы, – Горбовский тяжело вздохнул, – Айзек всегда был предан науке, и то, что он понимает науку иначе, чем мы, еще не повод… Знаете, они называют свою науку "А-наукой", а нашу – "Б-наукой". То есть "безальтернативной". Довольно таки пренебрежительно. Но ведь мы первые начали, назвав их науку "альтернативной", также с явным оттенком пренебрежения. В смысле, что у нас – наука, а у них – так, наукообразие. В общем, сколько людей – столько мнений… Извините, коллеги, я отвлекся. Максим, пожалуйста, найдите Бромберга. По-моему, без него нам сегодня никак не обойтись.

– Сию минуту, – сказал Каммерер, что-то нажал на своем коммуникаторе, и посреди зала появился фантом весьма озадаченного Бромберга, – Оп! Привет, Айзек! Рад вас видеть! А вы рады?

– Я? – переспросил тот, – я весьма не рад. Если быть более точным – я возмущен вашими бестактными действиями. Вы перехватываете частный канал, по которому со мной должно было связаться совсем другое лицо. Вы фактически вторгаетесь в мое жилище. Интересно, а если бы я был не одет? Или если бы я был, простите, в сортире? А здесь, как я могу заметить, присутствует дама. Оля, вы же приличная девушка, как вам не стыдно участвовать в таком непристойном спектакле?

– Айзек, приберегите эти изыски для другой кампании, – сказал Бадер и демонстративно зевнул.

– А вы, Август, вообще ничего не понимаете в происходящем. Как, кстати, и Геннадий. Я еще понимаю, что можно обсуждать с Леонидом, но с вами…

– Лично я намерен обсудить с вами прозаический вопрос о похищении человека, – спокойно пояснил Комов, – думаю, на это моей квалификации хватит. Как и на то, чтобы по интерьеру определить ваше нынешнее местонахождение. Вы ведь опять сбежали на Тагору, верно?

– Выбирайте выражения! – огрызнулся Бромберг, – я не сбежал, а приехал на семинар Лабораториума, членом которого являюсь уже двадцать с лишним лет. И придержите свою фантазию.

– Это на счет чего?

– Это на счет вздорных обвинений в похищении человека.

– Вот как? А имя Виктория О'Лири вам ничего не говорит?

– Оно и вам ничего не говорит, – ответил Бромберг, – или вы намерены здесь разбирать тайну личности? Низко же вы пали, если…

– Прекратите, Айзек, – вмешался Каммерер, – вы прекрасно поняли, о ком идет речь. Если вы скажете, кто она такая, то нам не придется перекапывать всю БВИ, сопоставляя антропометрию, биокинетику и сообщения об исчезновении людей. Но если вы будете молчать, то мы это сделаем. И мы найдем ее настоящие данные, даже если придется убить на это год работы. А потом…

– А потом, – вмешался Комов, – мы объявим вам вторичную ссылку на Тагору, только уже не на 500 суток, как в прошлый раз, а на 5000. То, что вы уже там, сильно облегчает задачу. Нам не придется силой запихивать вас в корабль, а потом выпихивать оттуда в пункте назначения.

– Какой пафос, – издевательски произнес Бромберг, – а теперь слушайте меня. Ни черта вы не найдете.

– Это почему? – спросил Каммерер.

– Потому. Вы все-таки не полный кретин, в отличие от некоторых, и можете без лишних подсказок догадаться.

– Ах, вот даже как…

– Именно так, Максим. Я тоже сначала не поверил.

– А я и сейчас не поверил. С какой стати им это делать?

– А нам с какой стати? Если там зачем-то болтаемся мы, то могут зачем-то болтаться и они. У меня никак не получалась цельная картина, пока я не сообразил, что игроков там на одного больше, чем кажется. Вот тогда все встало на свои места. Понимаете?

– Может – да, а может и нет, – сказал Каммерер, и после некоторой паузы, добавил – эту версию мы тоже проверим.

– Алло, Максим, о чем это вы? – спросил Комов

– Да так, один старый спор… Давайте, все-таки, вернемся к делам института. Здесь не место обсуждать вопросы, связанные с тайной личности.

– Действительно, – вмешался Клавдий, – давайте поговорим об очевидных вещах. Я не знаю, кто забросил на Эвриту эту модернизированную Жанну д'Арк. Допустим, я даже поверю, что не вы, а, например… хм… ваши коллеги. Но модернизированного Жиля де Рэ ей доставили именно вы, Айзек. И обычная вялотекущая крестьянская война тут же превратилась в нашествие Аттилы с непременными Каталунскими полями в финале. На вашей совести четверть миллиона убитых людей, это до вас доходит – или нет?

– Ой, надо же! – Бромберг в притворном ужасе всплеснул руками, – людей! С каких это пор, Клавдий, вы стали считать эвритян людьми? С сегодняшнего дня? Может, даже приказ по институту издали: "в связи с последними научными данными, считать эвритян людьми, которые звучат гордо и созданы для счастья, как птицы для полета?"

– Не паясничайте, Айзек, – строго сказал Горбовский.

– Ему это скажите. Моралист нашелся. "На вашей совести, четверть миллиона". Просто Сенека какой-то, с нравственными письмами к Лицинию. А кто изображал разгневанного божьего ангела? Кто объявил священную антицветочную войну, а Клавдий? Кто сбросил на мирно трахающихся фермеров воздушный десант фанатиков-садистов?

– А не вы ли мне это посоветовали, Айзек? Разве не вы убеждали здесь всех в необходимости такого десанта? И убедили, черт вас возьми.

– Какого – такого? – спросил Бромберг, – я подсказал вам план военной операции. А вы устроили массовое аутодафе. Такого совета я не давал. Это была ваша собственная грандиозная глупость, из-за которой провалилось все дело.

– Но ваши намеки на отношение церкви к празднику тао… Такое решение напрашивалось само собой. Вы прекрасно это понимали и предвидели.

– Ах, мои намеки? Мое предвидение? Понятно. Блаженны нищие духом. В смысле, идиоты, органически не способные предвидеть последствия собственных действий. За их ошибки всегда отвечают другие, да, Клавдий?

– Айзек, я признаю, что я был идиотом, позволив втянуть институт в вашу интригу.

– Ну, значит вы не безнадежны, – неожиданно улыбнувшись, сказал Бромберг, – и, между прочим, все не так уж плохо получилось.

– Что? – изумленно переспросил Бадер, – я не ослышался? Вы сказали "не так уж плохо"?

– Я бы даже сказал, очень неплохо, – уточнил Бромберг, – давайте объективно, без всяких морализаторских сентенций, оценим результат, и вы убедитесь, что я прав.

– Давайте. Это даже интересно.

– Только попрошу меня не перебивать, хотя, уверен, у многих будет такое желание.

– Не будем перебивать, – пообещал Горбовский.

– Вспомним, для чего создавался институт экспериментальной истории, – начал Бромберг, переходя на привычный стиль университетского лектора, – исключительно для того, чтобы найти и реализовать способы ускорения прогресса культур, находящихся на до-машинной стадии развития. В качестве научных полигонов были выбраны Эврита и Саула. Теперь посмотрим, чего удалось достичь в этой области. В отношении Саулы вообще говорить не о чем, поскольку там еще не завершено даже формальное описание местной культуры в принятых исторических терминах. В отношении Эвриты итог двадцатилетней работы можно было до недавнего времени оценить, как близкий к нулю. Все активные операции сводились к спасению локальных культурных центров и отдельных ученых, с работами которых интуитивно связывались некоторые надежды на возрождение. Акцентирую ваше внимание на слове "возрождение". Базисная теория исторических последовательностей, которой руководствовался институт, исходила из того, что культура неизбежно проходит по пути "античность – средневековье – возрождение – просвещение". По этой шкале представительные культуры Эвриты находились на стадии раннего средневековья, примерно образца VII века по земным меркам. Считалось само собой разумеющимся, что им предстоит пройти через средневековье и возрождение, чтобы достигнуть просвещения. Никто не предпринимал попыток вернуть культуру на пару столетий назад и срезать этот бессмысленный крюк длиной 10 – 15 веков, чтобы перейти из античности непосредственно к просвещению и машинной цивилизации образца земного XIX века. Эта возможность просто не рассматривалась, поскольку базисная теория была основана на постулате: "все гуманоидные культуры развиваются ровно также, как земная". Порочность такого постулата следует, во-первых, из кибернетики, указывающей на непредсказуемость развития сложных социальных систем с запаздывающим управлением. Во-вторых, из феноменологии, указывающей на конкретную реализацию этой неустойчивости в виде исторической "петли" между IV и XVIII веками. В-третьих, из ксенологии, указывающей на отсутствие подобной петли в истории, например, Саракша – что может подтвердить присутствующий здесь Максим Каммерер, который очень хорошо знает эту планету. Максим, вы подтверждаете?

– Да, действительно, – согласился Каммерер, – на Саракше машинная цивилизация выросла непосредственно из эпохи античных империй. Правда, это вылилось в две атомные войны с интервалом около 30 лет. В последней из них я имел возможность участвовать лично и, доложу вам, это выглядело не очень красиво. Точнее, просто отвратительно выглядело.

– А если отбросить лирику? – спросил Бромберг, – на сколько эти войны затормозили прогресс?

– Ну, не знаю. Лет на 100, наверное. Может быть, на 150, хотя вряд ли.

– Благодарю вас, Максим. Итак, описанный мной переход не только теоретически возможен, но и был практически реализован естественным путем по крайней мере, в одной из планетарных культур. Издержки такого перехода были в десять раз меньше по времени, чем та "петля", которая имела место на Земле, или та, которая, вне сомнений, имела бы место на Эврите.

– Имела бы? – переспросил Комов.

– Да. Имела бы, если бы институт не отказался от негодной "базисной теории" в пользу по-настоящему научного метода и не реализовал активную операцию по отсечению уже начавшей развиваться "петли". В результате стрелки исторических часов Эвриты можно смело переводить примерно на тысячу лет вперед.

– При чем тут институт? – хмуро поинтересовался Клавдий.

– Считайте это компенсацией за причиненные вам и вашим сотрудникам неудобства, – спокойно ответил Бромберг, – несколько дней позора не слишком большая цена за триумф.

– Бойтесь данайцев, дары приносящих, – процитировал Слон, – Клавдий, я бы на твоем месте послал этого типа подальше с его предложениями. В свое время мы этого не сделали, но лучше поздно, чем никогда.

– Уважаемый Теминалунго, я отдал должное вашей проницательности еще в прошлый раз. Вам всего чуть-чуть не хватило аргументов, чтобы блокировать планируемое развитие событий. Но сейчас я играю в открытую. Я честно говорю: и вам, и мне нужно, чтобы авторство эксперимента на Эврите было признано за институтом. Вам – чтобы сохранить лицо. Ведь если события будут представлены общественности в их, так сказать, первозданном виде, то к вам на всю жизнь прилипнет клеймо злобных, жестоких, бездарных и безответственных недоумков. Мне – чтобы в глазах общественности теория исторической неустойчивости исходила от официально признанной науки и была подкреплена ее авторитетом. Дутым, зато большим.

– Что еще за "теория исторической неустойчивости"? – спросил Слон, пропустив мимо ушей довольно грязный выпад в адрес науки.

– Та теория, на которой основан проведенный эксперимент, – пояснил Бромберг, – теория, позволяющая эффективно переводить исторический процесс с одних рельс на другие. Теория, позволяющая соединить методы экспериментальной истории с методами деятельности прогрессоров. Теория, которая может лечь в основу технологии контактов со всеми гуманоидными культурами, которые отстали в своем развитии от землян.

– Теория, которая положит конец автономии Института экспериментальной истории, – добавил Слон, – видишь, Клавдий, он подкатил к нашим воротам еще одного троянского коня.

– Простите, Слон, – вмешался Каммерер, – но последнее уже неактуально.

– Почему?

– Потому, что институт расформировывается, а его тематика переходит в компетенцию КОМКОНА-2, как подпадающая по своему характеру и направлению под все признаки прогрессорства. А я, как директор соответствующего департамента, принимаю последнее предложение Бромберга. Не потому, что оно хорошее, а потому что другие варианты гораздо хуже.

– Это правда, Леонид? Институт упраздняется?

– Понимаешь, мы вынуждены были принять такое решение, – Горбовский беспомощно развел руками, – все эти десанты, спецоперации, меры третьей степени… Общественность еще как-то мирится с тем, что подобными вещами занимается КОМКОН-2 с его отделом ЧП, службой внешней безопасности, прогрессорством, и так далее. Но существование еще одной такой организации, да к тому же под вывеской научного учреждения – это уже слишком. Если после всего, что общественность узнала о событиях на Эврите, мы бы не приняли такого решения, нас бы просто не поняли.

– Ясно, – констатировал Клавдий, вставая со своего места, – короче говоря, вы нас сдали. Что ж, заявление об отставке я пришлю вам по официальному каналу.

– Вы-то хоть не уйдете, Слон? – спросил Каммерер.

– С чего бы? – спокойно ответил тот, набивая свою легендарную трубку, – мы с вами достаточно давно и интересно работаем, так что для меня, в общем-то, ситуация не особенно изменилась.

– А вы, Ольга?

– Я в этом плане доверяю нашему мудрому Слонику. Если он остается – значит, и я остаюсь.

– Очень рад, – сказал Каммерер, – если не возражаете, я хотел бы провести уже сегодня рабочее совещание по положению в Метрополии.

– Кажется, вы тут занялись другими делами, – заметил Бромберг, – если так, быть может, я лучше откланяюсь?

– Мы с вами еще не закончили, – холодно заметил Комов.

– Да? А что еще вы намерены со мной делать?

– Узнать имена тех лиц, которые создали лже-Киру.

– Имена? – переспросил Бромберг и рассмеялся, – вы полагаете, что у них есть имена?

– Не надо, Геннадий, – вмешался Каммерер, – здесь действительно не место…

– Ладно, – перебил Комов, – вот что, Айзек, за злостный отказ от сотрудничества с высшей комиссией по расследованию, я объявляю вам 500 дней ссылки там, где вы уже так удачно находитесь. Можете обжаловать мои действия в Мировой Совет. Хотя, я бы на вашем месте подождал с этим. Потому что я намерен получить основания для вашей ссылки еще на 5000 дней, не буду повторять, за что. И тогда у вас будет возможность хорошенько подумать над апелляцией.

– Можете себя не утруждать, – спокойно ответил Бромберг, – я вообще не намерен больше покидать Тагору. У меня, знаете ли, настало время осмысления всего, чего удалось достичь в этой жизни. Поскольку вы не производите впечатления полного идиота, то, когда-нибудь, надеюсь, вы меня поймете. А пока можете записать, что я добровольно отправился в бессрочную ссылку. Вам так будет спокойнее и возни меньше.

– Чего именно? – спросила Вики-Мэй.

– Мне снился сон…

– Вообще-то, дорогой Флеас, у вас был бред. Так, знаете ли, бывает. Вообще-то мы с доном Руматой и Игенодеутсом очень неплохо вас заштопали.

– Игенодеутсом?

– Ну да. Советником Верцонгера.

– Что-то помню… Такой дедушка, весь в амулетах…

– Говоря на вашем языке, я прадедушка, – сонно пробурчал шаман. У моих внуков и внучек, наверное, восемь детей. Или девять. Много, всех не помню.

– Благодарю тебя, Игенодеутс. А я уже совсем было собрался… в дорогу… Потом мне снились Глен и Шерк… Мне снилось, что я хочу заснуть, а Глен тормошит меня за плечо и говорит: "ты обещал рассказать Шерку сказку", а потом я уже совсем засыпаю, а она обнимает меня шепчет в ухо: "еще так рано, давай поболтаем немножко" … Странно…Я действительно что-то рассказывал? – Флеас с трудом приподнялся на локте, – подождите, Светлая, а кто это там?

– Меня зовут Эрн, – не оборачиваясь, ответила молодая женщина.

– Эрн, – повторил он, – красивое имя. Значит, вот кто лежал рядом и шептал… Ну конечно… У призраков не бывает таких теплых рук… такого теплого дыхания…

– Я рада, достойный легат, что ты так быстро начал поправляться, – с грустной улыбкой ответила она, – прости за тот обман, на который пришлось пойти… Тебе еще надо жить. А мне, наверное, пора.

– Остановись! – голос легата звучал сейчас уверенно и сильно, – ты что, собираешься вот так просто уйти?

– Да, вот так, – спокойно сказала Эрн, – мое дело сделано, чего еще?

– У тебя есть дом, семья?

– У меня есть сын. Тоже не мало в наше время. А дом… Дом будет, – она снова грустно улыбнулась, – Светлые снабдили меня таким количеством золота, что можно купить половину Енгабана.

– Нет, так не пойдет. Я сам куплю тебе дом… Или подарю… У нас был хороший дом, прямо на правом берегу… По утрам солнце в окна… Сад… Я опять засыпаю…Эрн, не уходи… Светлая, уговорите ее не уходить…

– Ну, вот, – сказала Вики-Мэй, осторожно положив ладонь на лоб Флеасу, – опять бредит. Похоже, расстроился.

– Я тоже расстроилась, – сказала Эрн, усаживаясь на скатанное одеяло, – знаете, Светлая, в таких вещах обманывать… Это очень неудобно. Возникает какая-то двусмысленность, и чем дальше…

– …Тем больше, – добавила Вики-Мэй, – я знаю. И я знаю, что бывает гораздо хуже.

– По-моему, хуже некуда.

– Хуже всегда есть куда, можете мне поверить.

– Хуже всего когда женщины своей болтовней мешают старому человеку спать, – сердито сказал Игенодеутс, – шли бы вы заниматься чем-нибудь полезным. А раненому достаточно и моего присмотра.

– Какой от вас присмотр, почтенный, если вы спите? – поинтересовалась Эрн.

– Не меньший, чем надо. Где твои глаза, женщина? Мужчина, который так смотрит на красивые ножки, уже не нуждается в особом присмотре, – с этими словами шаман перевернулся на другой бок, давая понять, что разговор окончен.

– А где Эрн?

– Четверть часа назад они вместе с Кирой плескались в реке, – ответил Румата, не отрываясь от своего занятия, – думаю, что они и сейчас там же. Мне показалось, им есть о чем поболтать.

– Светлый, я хочу серьезно обсудить с вами одну проблему. Это касается предстоящего штурма. Енгабан… его надо сохранить.

– Да, мне уже сказали.

– Кто?

– Какая разница? – Румата загадочно улыбнулся, – главное, что я это понял. Никакого штурма не будет. Мы возьмем Енгабан, не тронув там ни одного камня.

– Но как…

– Мы знаем, как. Но, чтобы уточнить детали, понадобится ваша помощь. Ваша и тех ваших парней, которые хорошо знают орденские порядки.

– Все, что потребуется, – сказал Флеас, – спрашивайте, Светлый.

– Хорошо. Начнем с простого. Йарбик и предстоятели наверное, понимают, что Енгабан им не удержать. Они вообще как предпочитают – поэтично умереть за веру, или прозаически смыться с кассой?

– Второе, – без колебаний ответил легат, – иначе Йарбик не бежал бы с поля боя, бросив армию.

– И я того же мнения. Вопрос – куда смыться. Север и восток для них закрыт. Остается юг или море, правильно?

– Неправильно. Юг не остается. Южные варвары набьют из Йарбика чучело, если только он пересечет их границы. То же касается и предстоятелей.

– Значит, остается море, – подытожил Румата, – кстати, я тут слышал о каких-то островах, на которые вроде бы бегут орденские дезертиры.

– Пальмовые острова, – уточнил Флеас, – архипелаг, начинающийся примерно в двухстах милях от берега. Говорят, там сотни мелких островов. Ваши морские капитаны могут рассказать подробнее. Пираты… в смысле, "почтенное общество" облюбовали эти места еще сто лет назад.

– То есть, там Йарбик мог бы скрыться?

– С легкостью. Но для этого ему надо не только проплыть на чем-то 200 миль, но перед этим еще прорваться к берегу.

– Хорошо, а если ему представится такая возможность?

– Светлый! Вы что, хотите отпустить эту гадину…

– Нет, дорогой Флеас. Живой Йарбик никак в мои планы не входит. Между возможностью и действительностью есть огромная разница, если вы понимаете, о чем я.

– Кажется, понимаю. Вы хотите заманить его в ловушку. Но как?

– Дешевая фальшивка. Так не пишут.

– Что не так?

– Все. Начиная с обращения. Давайте перо, я поправлю… Хотя, погодите, а почерк?

– Почерк будет военного магистра Зортала. Я уже неплохо научился его подделывать.

– А печать?

– Тоже его, – сказал Румата и небрежно бросил поверх пергамента массивный перстень с печаткой.

– Вот так удача! – воскликнул Флеас, – как вам удалось получить это?

– Мы поспорили по поводу владения флагманом, и он выпал за борт, каким-то образом лишившись перстня и верхней половины черепа.

– А Йарбик не знает?

– Он знает, что мы захватили большую часть флота, но не может знать, что мы захватили весь. Зортал мог уйти с несколькими кораблями – почему бы нет?

Легат надолго задумался над свитком пергамента, крутя в пальцах перстень военного магистра. Потом взял перо и быстро начертил нечто вроде карты. Снова задумался и, наконец, ответил:

– Самая большая трудность – найти человека, который это доставит. Йарбик подозрителен, он каждое мгновение ждет подвоха. Как бы достоверно не выглядело письмо, он не поверит, если получит его от сомнительного посланника. И в любом случае посланника будут допрашивать. Наверное, даже пытать – просто на всякий случай.

– А если письмо доставят лазутчики, которых сам Йарбик и послал разведывать побережье?

– Все равно будут допрашивать.

– А если они даже под пыткой будут говорить то, что нам надо?

– Так не бывает, – возразил Флеас.

– Почему же? Вчера мы с Верцонгером неплохо поохотились и изловили трех лазутчиков, двигавшихся как раз в нужном направлении. Пришлось, правда, немного их помять – но так даже натуральнее получится.

– Но Светлый, посудите сами, разве эти лазутчики будут говорить то, что нам надо? Тем более под пыткой?

– Еще как будут, – успокоил его Румата, – у меня есть один способ… В общем, они будут уверены, что своими глазами видели корабли и получили письмо из рук самого магистра Зортала.

– Потом, – важно пояснил он, – вот приедет ваш Флеас, ему и будете все это рассказывать. Но сейчас он занят.

– Чем? – удивленно спросил один из горожан, которому почему-то казалось, что более важного дела, чем принять символические ключи от столицы империи, у военачальника просто быть не может.

– Он спит со своей женщиной, – внушительно ответил Верцонгер, – и если в такой час кто-нибудь станет его беспокоить… Я бы такому просто отрубил голову. А Флеас – тот уж точно с кого-нибудь сдерет кожу заживо. Или что-нибудь еще придумает. Он очень умный.

Высказав это последнее соображение, варвар утратил всякий интерес к депутации и начал подбрасывать в костер в изобилии валяющиеся рядом с ним сухие ветки.

Таким образом, ничего существенного под стенами Енгабана более не происходило до середины дня.

Главные же события в это время имели место в бухте Трех Братьев и на подступах к ней.

Рельеф побережья образован здесь тремя грандиозными скальными выступами, два из которых своими западными склонами выдаются в море на четверть мили, а третий – выступает из воды в полумиле от берега. Таким образом, "три брата" закрывают бухту для обзора с любой стороны, чем издавна пользовались пираты и прочая публика, не склонная афишировать свою деятельность. С моря сюда можно попасть через южный и северный проходы, а с суши – только спустившись по сужающейся дороге, проходящей между двумя "береговыми" братьями.

Будь магистр Зортал жив и вознамерься он скрытно переправить приличное количество людей с континента на острова, вероятно, он выбрал бы для их приема на борт это или похожее место.

Как известно, останки магистра Зортала давно уже покоились на дне, но девять кораблей из его флота в то раннее утро, тем не менее, стояли на рейде в бухте Трех Братьев. При виде этих кораблей в головной части орденской кавалькады раздались радостные возгласы. Спасение казалось уже близким и всадники пришпорили коней. Хвост кавалькады, растянувшийся на две с лишним мили, тем временем, втягивался в ущелье между крутыми каменными склонами. За их спинами разгорался рассвет…

… Когда великий магистр услышал позади уже знакомый ему по сражению на полях Валдо гул пушечной канонады, он еще продолжал на что-то надеяться. Да, вражеские войска заперли их в каменной ловушке – но им понадобится никак не меньше часа, чтобы добраться до моря. Нагромождая перед собой завалы из трупов, они сами себе осложнят передвижение.

А для того, чтобы он, со своей гвардией и предстоятели с личной охраной поднялись на борт, хватит и половины этого времени.

В конце концов, все равно эти девять кораблей не смогли бы принять более шестисот человек, так что арьергард был обречен в любом случае – сейчас или несколькими днями позже.

… Вот уже корабли подходят к берегу, там, где осыпи образуют естественные каменные пирсы…

– Я должен убедиться, что здесь присутствует великий магистр и все члены конклава.

"Нашел, когда проверять", – с досадой думает Йарбик, но спорить нет времени. Он выезжает вперед, а за ним – все семеро предстоятелей.

– Быстрее! – кричит он, глядя, как из ущелья выхлестывает обезумевшая от ужаса толпа, – у нас на хвосте вражеская армия!

– Это – моя армия, – говорит человек в шлеме, – так что торопиться некуда. Да, простите, забыл представиться. Я – дон Румата Эсторский. Хотя, если разобраться, для вас, господа, это уже никакого значения не имеет… Правый борт – залп!

Позже доктор Будах в "хронике войны летнего солнцестояния" лаконично напишет: "Так перестали существовать Святой Орден и Конклав, три столетия полновластно распоряжавшиеся судьбами стран и людей по обе стороны Пролива."

… Через два часа Румата прикажет прекратить огонь. А еще через час, когда рассеется дым, он бросит равнодушный взгляд на заваленный рваным мясом берег, сядет на палубу, привалившись спиной к теплому дереву борта, и, ни к кому персонально не обращаясь, скажет загадочные слова:

– Война закончилась. Теперь осталось самое сложное – выяснить, чем же она все-таки закончилась.

– Я вас не понял, Светлый, – честно скажет капитан Экер.

– Этого никто не понимает, – задумчиво ответит Румата, – в том-то все и дело… Ладно, в любом случае, мне надо как можно быстрее попасть в Енгабан.

– Я тоже съездил бы в Енгабан, – заметил отец Кабани, – а то когда еще соберусь. Опять же, в качестве канонира я уже не нужен. Война-то вроде как, того, кончилась.

– Поехали, – согласился Румата, – вместе веселее.

… Варвары встретили вновь прибывших традиционным громовым кличем "слава Светлым!", бочонком пива и огромным куском свежезажаренного мяса. Они совершенно справедливо полагали, что голодных людей еда интересует гораздо больше, чем местная политическая обстановка. Тем более, ничего определенного об этой обстановке они сказать не могли. Их отправили сюда следить, чтобы к приходу Флеаса не было беспорядков – и вот, изволите видеть, никакого беспорядка не заметно.

– А где сам Флеас? – спросил Румата.

– У себя в шатре, наверное, – предположил Верцонгер.

– Гм… А ему кто-нибудь сказал, что город сдался?

– Конечно, Светлый.

– И что?

– Он сказал, что будет ждать дона Румату. Вот и ждем.

– Понятно… Ну, что ж, пойду, навещу его.

– А я пока здесь посижу, – сказал отец Кабани, – я себе, извиняюсь, всю задницу отбил, пока ехал.

– Как вы себя чувствуете, досточтимый Флеас?

– Приветствую, Светлый, – ответил легат, с некоторым трудом поднимаясь на ноги, – как видите, я уже почти здоров. Не знаю, как выразить…

– Полно, Флеас. Честное слово, я очень рад за вас. Хотя рассчитывал встретиться уже в городе.

– На самом деле, мы просто хотели дождаться вас, Светлый. Было бы бесчестно входить в столицу без вас. Ведь эта победа одержана в первую очередь благодаря вашему мастерству…

– Благодарю, – ответил Румата, – тогда, едем? Наверное, вам, как официальному лицу, предстоит совершить какие-то церемонии, но надеюсь, потом вы покажете нам город.

– Вы раньше не бывали в столице? – переспросил Флеас, без особого, впрочем, удивления.

– Как вам сказать. В любом случае, за последние годы многое могло измениться.

– Да, действительно, – согласился легат, который теперь уже был полностью уверен, что дон Румата видит Енгабан впервые, – кстати, Светлый, вы упомянули, что я официальное лицо, но вообще-то, последний мой титул звучит так: "мятежник Флеас, подлежащий казни за ужасные преступления против Церкви и Короны".

– А как на счет: "его блистающее величество, император Флеас"?

– Почему – я?

– Ну не я же, – резонно заметил Румата.

… Как уже говорилось выше, до середины дня под стенами Енгабана ничего существенного не происходило. Варвары все это время откровенно бездельничали, ходили на реку купаться, готовили еду, обедали, пили пиво, болтали о том – о сем. Депутация горожан вылавливала из этой болтовни какие-то смутные сигналы, возвращалась на рыночную площадь и преподносила собравшейся там толпе интерпретацию услышанного, чем вызывала массу спорадических действий.

В результате к моменту появления Флеаса, в Енгабане нельзя было найти ни одного знака священного трезубца, ни одного монаха и ни одного экземпляра книги Каты Праведного.

Кроме того, с кафедрального собора был на всякий случай сброшен шпиль, а с резиденции Святого Ордена сбиты долотом барельефы великих магистров.

На рыночной площади были выставлены батареи бочек с вином и горы всяких закусок к нему, а также огромный сундук, содержащий ровно триста фунтов золота.

Все девушки и женщины, кроме уж совсем древних старух, спрятались в подвалах – на всякий случай. Исключение составляли продажные женщины, которые были построены вдоль главной улицы на манер почетного караула.

Попытка депутации при въезде Флеаса вручить ему ключи от города, успехом не увенчалась.

– Почтенные, вы часом не ослепли? Вы, стоя в воротах, хотите сдать мне мой родной город, будто я взял его штурмом, как завоеватель? – в голосе легата послышались явные нотки зарождающегося гнева, – или вы забыли, что свои легионы после победы над врагом следует встречать у арки Литена?

– Мы думали… – пролепетал глава депутации.

– Думали? – перебил легат, – смотрите, как бы ваши глупые мысли не стоили вам головы.

После этого он двинулся мимо депутации, как мимо пустого места. Также поступили ехавшие по бокам от него Эрн, дон Тира, Верцонгер, отец Кабани и Светлые. Четвертый легион вслед за ними вошел в распахнутые ворота.

Следующим, что увидел Флеас, были проститутки, выстроенные, как уже говорилось, вдоль главной улицы.

– Это что? – громко спросил он.

– Думаю, это – городские шлюхи, – прямо, по-солдатски, высказался дон Тира.

Легат побледнел, остановил коня, дважды хлопнул в ладоши и скомандовал подъехавшему дежурному офицеру.

– Людей, которые встретили нас у ворот, задержать и под конвоем доставить на рыночную площадь. Исполняйте.

– Не надо тебе так волноваться, – заметила Эрн, – твоя рана…

– Дорогая Эрн, ты понимаешь, что происходит? Вместо шелковых лент и цветов – ключи в воротах и шлюхи вдоль дороги. Бьюсь об заклад, на рыночной площади свален выкуп.

– Уверен, что так оно и есть, – заметил Румата, – а что вы хотели от перепуганных лавочников?

– Что я хотел, – тихо и грустно отозвался Флеас, – Какая разница, Светлый, чего я хотел. Я вернулся в свой родной город. Я вернулся с друзьями и боевыми товарищами, освободившими мою страну от трехсотлетнего унижения. А мой легион встречают, как банду разбойников. Это позор, который…

– … Который надо обратить в триумф, – спокойно закончила Эрн, породив, таким образом, крылатую фразу для будущих собирателей афоризмов.

– Знаешь, Флеас, – вмешался Верцонгер, – я, конечно, не разбираюсь в этикете и все такое…

– Можно без предисловий? – попросил легат.

– Можно. Ты, похоже, собрался сделать тех дурачков на голову короче. Так, по моему зря. Если всем дурачкам рубить головы, не с кого будет собирать подати.

– У меня есть идея, – сказала Вики-Мэй, и, подъехав к Флеасу, прошептала что-то ему на ухо.

Он задумался, кивнул и поднял вверх правую руку. Легионеры звонко ударили мечами в щиты. Наступила полная тишина.

– Со времен Литена Великого, лучшие из граждан выходят на улицы встречать свои легионы, вернувшиеся с победой. До какой же нищеты довели мой город, если лучшие из женщин выглядят подобно публичным девкам, – Флеас снова дважды хлопнул в ладоши. По заведенному порядку, подъехал следующий офицер, принявший дежурство.

– Проводите этих достойных женщин на рыночную площадь, – распорядился легат, – проследите, чтобы по дороге их никто не обидел. Если кто-либо посмеет сказать хоть одно непристойное слово в их адрес – двадцать плетей на месте. Исполняйте!

Таким образом, к моменту прибытия легиона на площадь, там уже находилось приличное количество народа, большую часть которого составляли проститутки и наиболее смелые из городских зевак.

Флеас, не без помощи Верцонгера, покинул седло и уселся на принесенную кем-то из легионеров скамью. Жестом подозвал одну из девушек легкого поведения.

– Как тебя зовут?

– Зора, почтенный легат.

– Где твой муж, Зора?

– Простите, у меня его нет.

– Слушай меня внимательно, Зора. Согласно закону и обычаю, ты, как вдова всадника, потерявшая мужа на войне, получишь земельный надел. На ренту с него ты сможешь жить не нуждаясь. Отныне ты – донна Зора, о чем сейчас будет сделана соответствующая запись.

– Добротный дом, – сказал он, – не так-то просто разрушить…

– А живые деревья не так-то просто сжечь, – добавила Эрн, – посмотри, вот это можно спасти.

– Ты уверена?

– Дорогой Флеас, я выросла в поместье и…

– Я тоже вырос в поместье. И, боюсь, ты ошибаешься.

– Ошибаюсь? – она опустилась на колени и осторожно очистила от грунта один из неглубоко проходящих корней, – бедное деревце, хозяин не верит, что ты еще живо. Но я тебя обязательно вылечу. Посмотрим, что он скажет, когда следующей весной на тебе появятся зеленые листочки.

– Эрн, ты умеешь разговаривать с деревьями? – удивленно спросил Флеас.

– Конечно, – ответила она, – это ведь так просто!

– Может быть, – он пожал плечами, – но я вот не умею.

– По-моему, в данный момент мы все здесь немножко лишние.

– А по-моему, это место немножко неподходящее, – шепотом ответил он, – было бы неплохо утащить ребят в более уютное место, чем эта раздолбанная дача.

Вики-Мэй сосредоточенно кивнула и пошепталась с отцом Кабани. Тот откашлялся и, в свойственной ему грубоватой манере, заявил:

– Досточтимый Флеас, разрешите пару слов. Понятно, что Вы и несравненная Эрн лучше меня разбираетесь в деревьях, но дом-то надо перестраивать. И в этом я уж точно разбираюсь лучше вас обоих вместе взятых.

– Вы разбираетесь в домах, отец Кабани? – удивленно спросил Флеас, – а мне рассказывали, что вы исключительно по части разнообразных военных машин.

– Так ведь эта война не всегда была, – пояснил тот, – а раньше я занимался и архитектурой, и всяческой иной мирной механикой, так что много чего вижу, чего вы не видите. Вот, скажем, эта балка с левой стороны скоро, извините, грохнется, и все крыло дома перекосит к лешему. Это для примера. Ну, что тут объяснять. Тут нарисовать надо.

– Нарисовать? – переспросил Флеас.

– Ну да, – сказал Кабани, – сесть нормально за стол, разложить пергамент, взять заточенный уголек и нарисовать, к какому виду все это дело следует привести.

– Тут не очень далеко есть хорошее местечко, "Приют монаха" называется, – заметил дон Тира, которому Вики-Мэй тоже успела шепнуть что-то на ухо, – там всегда можно было с удобством остановиться на несколько дней, а кухня там едва ли не лучшая в городе.

– Приют монаха? – переспросил Флеас, – в этом есть что-то забавное, ты не находишь, дорогая Эрн?

– Мы остановимся у тебя на пару дней. Сейчас мы хотим помыться, поесть и отдохнуть. Чем быстрее ты все это устроишь, тем больше я тебе заплачу. Понятно?

– Да, почтенный, у меня есть и водоем с проточной водой, и самое лучшее в городе вино, и…

– Вот все это потом и принесешь, – перебил легат, – но потом. А сейчас показывай свой водоем. И пусть твои слуги накормят моих солдат.

Через пару минут уставший и сонный Флеас буквально рухнул на широкую лежанку рядом с водоемом, а Эрн устроилась рядом. Отец Кабани, кряхтя, уселся на мраморный бордюр, сбросил башмаки, опустил ноги в воду, извлек из своей сумки свиток пергамент и кусок угля, после чего громко потребовал у хозяина кувшин вина.

Вики-Мэй оценила положение дел и высказалась в том смысле, что каждый отдыхает, как ему нравится, то есть некоторые, и она сама в частности, с удовольствием повеселятся в городе, который они еще даже толком не посмотрели.

Флеас совершенно не возражал и даже обещал присоединиться к веселью – но чуть позже. Он даже готов был дать друзьям половину присутствующих легионеров в качестве охраны. На последнее предложение дон Тира, Румата и Вики-Мэй ответили дружным смехом, а Верцонгер пояснил:

– Извини, Флеас, легионеров мы не возьмем. Они распугают всех красивых женщин и как мы тогда будем веселиться?

– Кроме того, – добавил дон Тира, – мы обязательно будем пьянствовать и вести себя развязным, неподобающим образом, что может уронить в глазах солдат авторитет начальства.

– Скажите, почтенный Кабани, верно ли, что некие люди из далеких краев способны летать?

– Хм, – задумчиво произнес великий механик, – на этот вопрос следует ответить и нет, и да. Иначе говоря, сами по себе люди летать не способны, однако же возможны машины, той или иной силой поднимающие человека в воздух и переносящие на значительное расстояние.

– Как, например, те машины, которыми не так давно был перенесен в Запроливье десятитысячный орденский корпус? – спросил легат.

– Да, именно, – подтвердил Кабани, – впрочем, мне приходилось видеть подобное и раньше. Два года назад, я наблюдал подобные машины вблизи.

– И что вы можете сказать об их устройстве? Это – колдовство или какие-то природные силы?

– Вне сомнения, природные силы, достойный легат. Они летают за счет одного из двух принципов, заложенных в природе воздуха. Один принцип – это поднятие теплого воздуха вверх, на манер пара или дыма. Другой – отталкивание от воздуха, как от препятствия, на манер птиц или насекомых.

Флеас отхлебнул вина и проследил взглядом за крупным шмелем кружащимся над расположенной невдалеке клумбой. Затем снова повернулся к Кабани.

– Знаете, почтенный, я – солдат и привык прямо спрашивать о том, что меня интересует. Вы можете построить такие машины?

– На этот вопрос также следует ответить и нет, и да. То есть, я не смогу построить столь же совершенную машину, но могу построить такую, которая будет летать по подобному принципу. Могу сказать это с уверенностью, поскольку уже задумывался о таком и даже научился изготавливать некие игрушки, способные летать.

– Игрушки? – оживилась Эрн.

Ей далеко не всегда нравились предметы, которые считал игрушками почтенный Игенодеутс, бравшийся опекавший малыша Холька в ее отсутствие.

– Да, несравненная леди, – ответил он, – нечто в таком роде.

Он некоторое время рылся в своей сумке, а затем вытащил оттуда круглую палочку и тонкую фигурную дощечку с прорезью. Одним движением собрал смешную штуку Т-образной формы и сообщил:

– Вот предмет, который как раз показывает принцип действия летающей машины.

– Эта штучка может летать? – недоверчиво спросил Флеас.

Вместо ответа отец Кабани энергично крутанул палочку между ладоней и… Т-образная штука взмыла в воздух. Ее полет продолжался всего несколько секунд, потом вращение затормозилось и игрушка спланировала в подставленные руки Эрн.

– Можно я попробую? – нерешительно спросила она.

– Конечно, можно, – ответил механик.

– Насколько большой можно сделать такую машинку? – поинтересовался Флеас, становясь сразу же очень серьезным и деловитым, – можно ли сделать такую, которая поднимет в воздух человека?

– Почему бы нет. Главное придумать, как раскручивать лопасти, которые должны быть достаточно велики. Можно, например, вот так, – он быстро набросал на пергаменте эскиз, – или вот так… или вот так…

… Можно сказать, что этот в общем-то не совсем случайный разговор у водоема имел грандиозные последствия для будущей истории империи, да и вообще всей эвритянской цивилизации. Умение придумывать летательные машины соединилось с пониманием перспектив их военного применения. Будущий император отлично представлял себе, что будет означать возможность быстрой переброски даже сотни бойцов по воздуху, независимо от дорог и наземных препятствий, в любое место. Он также хорошо представлял себе, что даст сочетание летающей машины с боевым метательным устройством вроде тех, что использовались в сражении на полях Валдо.

Всего через несколько лет на здешних полях сражения появится прообраз военной авиации. А через пару столетий винтокрылые машины и тепловые дирижабли станут явлением столь же обычным, как телеги и галеры. Тогда кто-то назовет Эвриту "планетой крыльев", но это будет гораздо позже, а сейчас…

– Хреновое какое-то торжество, – заметил Верцонгер, – как-то все это слишком тихо. Вот когда в наших краях веселятся, слышно даже на равнине. И потом, что это за развлечение просто так болтаться по улице, пить и глазеть на женщин?

– Да, – согласился дон Тира, – скучновато как-то. Как изволил заметить почтенный Флеас, даже цветов и ленточек нет. А еще столица.

– Может, устроить фейерверк? – спросила Вики-Мэй, – ну, раз уж нет цветов и ленточек?

– Как ты себе это представляешь? – поинтересовался Румата.

– Ну, зарядить орудие мешком с опилками вместо снаряда и…

– …Спалить весь город, – перебил он.

– А если стрелять в сторону реки? – спросил дон Тира, которому идея явно понравилась.

– Не знаю, что из этого выйдет, но попробовать можно. Но тогда уж лучше не мешок с опилками, а, например, бурдюк с нефтью.

– … И стрелять с моста, не в сторону реки, а вдоль нее, – добавила Вики-Мэй, – вон там очень даже подходящий мост.

… Часа через два, когда на город уже спустилась ночь, прогремел первый выстрел. Три литра нефти, превратившейся в горящие капли, на мгновение образовали над рекой длинную огненную струю.

Собравшаяся публика приветствовала удачный эксперимент ревом восторга. После некоторых раздумий, авторы увеличили порцию нефти до пяти литров. Второй выстрел вызвал еще более бурный восторг.

К моменту третьего выстрела на мосту появились Эрн и Флеас. Как пояснила Эрн, милейший отец Кабани, увлекшись дегустацией местного вина, слегка задремал и, в настоящее время отдыхает там же, в "Приюте монаха", под надежной защитой нескольких десятков легионеров.

Между тем, Флеас, быстро оценив новое развлечение, распорядился поставить на мосту еще четыре орудия, а сотню легионеров отправил за любыми горючими жидкостями, которые только найдутся.

После того, как орудия открыли беглый огонь, жители, поняв, что спать в эту ночь будет крайне затруднительно, толпой повалили к мосту…

– Так устраивают праздники в ваших родных местах? – спросила Эрн.

– Ну, – сказала Вики-Мэй, – не совсем так. Похоже.

– Да здравствует император Флеас!

Толпе, как обычно в таких случаях, было решительно все равно, что кричать.

"Да здравствует император Флеас!" оказалось вполне к месту и было подхвачено тысячами глоток.

Так, в первую же ночь после своего вступления в Енгабан, легат Флеас стал императором.

Куда в конце этой ночи подевались Светлые, а также капитан Кроат с полком легионеров и дон Тира со своими ландскнехтами, оставалось тайной. До поры до времени, об этом знали только два человека, на которых вполне можно было положиться.

–

В соответствии с формой врага, мы устанавливаем победные цели для войска, но оно не в состоянии постичь их. Все воины знают форму сил, благодаря которой мы добиваемся победы, но никто не знает той формы сил, с помощью которой мы управляем победой. Поэтому победоносная боевая стратегия не повторяется, формы ответа врагу – неисчислимы.

Есть дороги, по которым не ходят. Есть армии, на которые не нападают. Есть укрепленные города, которые не штурмуют. Есть местности, из-за которых не соперничают. Есть приказы правителя, которые не выполняют.

– Елена? – переспросил хмурый сотник, окидывая подозрительным взглядом девушку и ее сопровождающего.

– Да. Пусть вспомнит лес вдоль ируканского тракта. Так и передай ему. Он поймет.

– Ладно, – сотник пожал плечами, – так и передам. Но не думаю, что он скоро появится, так что лучше расседлайте коней и подсаживайтесь к костру. Ешьте. Пейте. Ждите.

– Дельный совет, воин, – Елена одарила его благожелательной улыбкой, – хороший хозяин узнается по гостеприимству.

– Верцонгер?

– Ваа! – сказал он, – ты правильно сделала, что вернулась. Я так и думал.

– Что ты думал?

– Что ты вернешься, – пояснил вождь варваров и вновь принялся за кусок мяса. После некоторой паузы он добавил, – странное время. Война кончилась. Мой дом далеко. А здесь у меня теперь тоже земля. Как с этим быть?

– Земля? – переспросила Лена, – здесь?

– Да. Хорошая земля. Мне ее подарил Флеас. Он теперь император, у него много земли. И потом, у него есть город. Вот этот, – Верцонгер небрежно махнул рукой в сторону стен Енгабана, – большой город, много хлопот.

– Погоди, Верцонгер! Какой император?

– Ваша земля далеко, – сказал он, – новости доходят медленно. Его роду здесь принадлежала земля. И он воевал здесь против Ордена, еще раньше, чем мы сюда пришли. Вот все и решили, что он будет императором. Это правильно. Хороший воин. Умный, смелый и не жадный. Почему ему не быть императором? Нет причины. Поэтому он стал императором. Ладно, слишком много слов. Сама поймешь, когда увидишь.

– Да, было бы интересно посмотреть на такого человека, – согласилась Лена.

– Интересно, – отозвался Верцонгер, выуживая из котла второй кусок мяса, – а почему ты не спрашиваешь про Светлых?

Лена поймала короткий испытывающий взгляд варварского вождя. Похоже, он хотел определить что-то важное для себя по ее реакции. Определил или нет – осталось непонятным.

– Вот, спрашиваю, – она улыбнулась, – ты очень проницателен, Верцонгер. Задаешь мои вопросы раньше меня.

– Ты и тот, который с тобой. Вы пришли за ними.

– Светлым я хочу только передать вести из дома, – ответила Лена, – вообще-то я приехала не за этим…

– Какое странное место, – задумчиво произнес дон Тира, – наверное, здесь бродят призраки многих древних героев. А может, и богов. Я представлял себе Питанские болота совсем иначе.

– Это – юг, – заметил капитан Кроат, – здешние болота не похожи на ваши, северные. Я воевал в ваших краях и знаю. Там болота – живые, как лес. Они опасные, тяжело проходимые, но они – живые. Они просто кипят жизнью. Птицы, мелкое зверье и букашки находят там пресную воду и пищу.

– Люди – тоже, – добавил дон Тира, – кроме того, на болотах растут особые грибы, из которых шаманы, вроде нашего Игенодеутса, делают ранш. Такой порошок, с помощью которого разговаривают с духами и прочими потусторонними существами.

– Да, – сказал Кроат, – а здесь вот ничего не растет, кроме маленьких колючих пупырышков, которые несъедобны даже для верблюдов. Земля пропитана крепчайшим рассолом. В нем даже трупы не разлагаются. Просто чернеют и высыхают от соли. Человек, оставшись на этих болотах в жаркое время суток, через пару часов начинает разговаривать с духами без всякого волшебного порошка.

– Легко представить… Скажите, а кому взбрело в голову строить здесь город?

– Соль, – ответил капитан легионеров, – здесь испокон веков добывали соль. А Питан появился как поселок для рабов и каторжников. Надо же их было где-то селить. Приказчикам тех купцов, что торговали солью, тоже надо было где-то останавливаться. Так и появился поселок. Потом в горах нашли медь – и поселок еще разросся. А, когда сюда валом повалили паломники… В канун "святого дня" здесь даже самая грязная халупа сдавалась за два золотых в день. Ржавая вода из здешних родников, которые монахи называли "благодатными", шла по пять монет серебром за кувшин. И так из года в год триста лет…

– Надо же, – удивился ландскнехт, – до такого даже жадный соанский купец не додумается. Но, теперь, похоже, эта лавочка закрылась.

– Лавочка, – задумчиво повторил Кроат, – знаете, дон Тира, я слабо разбираюсь в истории, но, похоже, мы присутствуем при чем-то не менее значительном, чем Основание. Простые слова приобретают какой-то особый смысл… Даже то, что мы говорим сейчас… Или в ту ночь, когда Флеас лежал при смерти.

– В ту ночь я спал, – честно признался ландскнехт, – лекарь из меня, как из свиньи танцовщица, так что толку от меня все равно никакого не было.

– А я так и не заснул, – сказл легионер, – ведь Флеас мне как старший брат… Почти пятнадцать лет под одним значком… Я слонялся вокруг его шатра, а потом встретил дона Румату. У меня была фляжка вина… Мы разговорились… Вот я и сказал это.

– Что именно сказали?

– На счет Питана. Не знаю, с чего мне пришло это в голову, но я сказал, что раз по обычаю Питан надо пустить под плуг, то на его месте хорошо бы посадить сад…

– Сад? – удивленно переспросил дон Тира?

– Фруктовый, – уточнил Кроат, – жена Флеаса очень любила фруктовые деревья. А он очень любил ее. Вы знаете, всю его семью вырезали во время узурпации… В общем, мне показалось, что так будет правильно.

– Обычай древний, – заметил дон Тира, – тогда города были не как сейчас, а вроде нынешних деревенек. Пять домов да семь заборов. Их можно было снести и распахать. А здесь…

– Вижу. Но тем не менее…

– Да, тем не менее, Светлые, кажется, отнеслись к вашим словам очень серьезно.

– Вот и я о том же, – сказал легионер, – время сейчас особенное.

– Все равно не понимаю, на кой черт им эти старые медные выработки, – пробурчал ландскнехт.

– А я, кажется, догадываюсь. Знаете, чем отличается Питанская котловина от всех других мест?

– Сухо. Жарко. Не знаю, чем еще.

– Тем, – сказал легионер, – что она ниже уровня моря. А Подветренные горы – это вроде плотины, иначе здесь получился бы залив. Вот я и подумал…

– Пробить тоннель до моря? – спросил дон Тира, – но это невозможно. Тут не меньше трех миль сплошной горной породы, а штреки уходят вглубь на четверть мили, не больше. Тут лет сто придется долбить, если не двести.

– Тогда почему Светлые распорядились, чтобы жители покинули город еще сегодня? И что в этих ящиках? Почему обращение с ними требует такой осторожности?

– Вы полагаете, Кроат, с помощью содерщимого этих ящиков можно продолбить несколько миль камня за один день?

– А что еще остается полагать?

– Верно, капитан, – сказал Румата, бесшумно появляясь из жерла штольни, – совершенно правильное по существу предположение. Если не считать того, что речь идет не о тоннеле, а о канале.

– О канале? – переспросил изумленный легионер.

– Именно. А теперь аккуратно передайте мне первый ящик.

В дальнейшем Румата появлялся из штрека через равные промежутки времени и молча уносил очередной ящик в недра горы. После того, как в штольню был унесен последний из них, потянулось время совсем уж непонятного ожидания.

Ясно было, что Светлые делают что-то в дальнем конце горной выработки, но что именно и как это связано с загадочной фразой о канале…

– А он зачем? – Верцонгер кивнул в сторону Тойво.

– Сопровождает меня. Женщине не безопасно путешествовать одной.

– Ну да. Особенно такой женщине, как ты, но здесь ты мой гость и находишься под моей защитой, – Верцонгер повернулся к Тойво и добавил, – ты хорошо сделал свое дело. Отдыхай.

– В твоем шатре хватит места для друга?

– Ыы, – утвердительно пробурчал тот, и, обращаясь к Тойво сказал, – пойдем, друг. Покажу тебе место в шатре. С нами весело. Есть хорошее вино. А на празднике в городе можно встретить красивых женщин.

– Действительно? – спросил Тойво, оглядываясь на Лену.

– Холодно.

Сняв свой шерстяной плащ, он набросил его девушке на плечи. При этом его лапища так и осталась лежать на ее плече. Как бы невзначай.

– Убираемся отсюда, – устало сказал Румата, – Все. Немедленно.

Дисциплина у легионеров и ландскнехтов была железная. Через четверть часа после сигнала походная колонна покидала безлюдный город. Никто не задавал никаких вопросов. Солдатское дело нехитрое – меньше спрашивать, быстрее исполнять.

Первые полтора часа двигались предельно быстро. Светлые постоянно требовали увеличить скорость, пока дон Тира не заявил, что от подобной гонки кони скоро начнут падать и дальше придется две трети дороги топать до Енгабана пешком. Кроме того, быстро темнело, а дорога была весьма неровной, так что добавлялся риск, что кони просто переломают себе ноги в выбоинах от тележных колес.

– Не знаешь этого языка? – спросил Верцонгер.

– Зря. У нас красивый язык. И песни красивые.

– О чем?

– Эта песня об одном человеке. Его знал мой прадед. Есть такие люди, которым не сидится на месте. Ни двора у них нет, ни семьи. Ходит такой человек по земле, одинокий, как горный волк, ищет где есть дело для сильных рук и острого меча. А до дома доходят только слухи, что видели его то в одном месте, то в другом.

– И что дальше? – спросила Лена.

– Дальше возвращается он однажды домой – а там его никто и не помнит. И все, кого он знал уже где-то далеко отсюда. Вот ходит он от одного двора к другому, ест и пьет с разными людьми, рассказывает про чужие страны. А потом снова уходит – потому что рассказы все рассказал, а больше оставаться незачем. Ничего его здесь не держит. И никто не знает – вернется ли он снова, или нет…

– У вас, наверное, поют другие песни.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что вы – другие.

– Совсем другие? – спросила она, повернувшись к Верцонгеру.

– Не совсем, – ответил он, после длинной паузы, – люди везде люди. Живут по-разному, а устроены одинаково. Всем надо есть и всем надо отдыхать. В моем шатре достаточно места. Но мои люди могут поставить тебе другой шатер. Если ты хочешь.

– Не хочу, – коротко ответила она.

– Любезный, ты не находишь свое поведение несколько навязчивым?

– Вы бы убрали меч, господин. Здесь жестко лежать и разговаривать неудобно.

– Еще чего, – презрительно буркнул Тойво, – чтобы ты убежал и мне пришлось ловить тебя по грязным переулкам?

– Я не собираюсь убегать. Мне хорошо заплатили, чтобы я проводил вас к тому, кого вы ищете, а я всегда отрабатываю полученные деньги.

– Интересно. И кого же я по-твоему ищу?

– Благородного дона Румату Эсторского, известного еще как Светлый, – без запинки ответил шпион.

– Еще интереснее, – сказал Тойво, – и где же он?

– Вряд ли я смогу показать это, лежа лицом вниз на мостовой.

– Ладно, – сказала Светлая, – думаю, мы уже достаточно далеко.

– Если ветер не переменится, – добавил Румата.

– Не знаю, почему это так важно, но на закате ветер здесь всегда в сторону моря, – заметил Кроат.

– Это действительно важно, капитан, – сказал Румата.

– А от чего мы вообще так бежим? – спросил дон Тира.

– Увидите, – невесело пообещала Светлая.

– Сюда, господин, – негромко сказал шпион и первым зашел внутрь, видимо более заботясь не о приличиях, а о том, чтобы не вызвать ненужных подозрений.

Тойво осторожно последовал за ним, огляделся и снова не увидел ничего подозрительного.

– Садитесь на любое свобдное место, он сам вас найдет, – шепнул ему на ухо шпион, не дожидаясь ответа, выскользнул на улицу и был таков.

Ну, что ж, найдет, так найдет. Тойво уселся на симпатичное место спиной к очагу. Отсюда хорошо просматривалось помещение, вход и узкая лестница на второй этаж. Сбросил плащ и достаточно громко потребовал:

– Эй! Вина и мяса мне. Поживее!

– Сию минуту, – с улыбкой ответил корчмарь, – но вот тот господин сегодня угощает всех. Если вы, конечно, не возражаете…

Названный господин, хорошо сложенный мужчина, одетый, как это принято у офицеров метрополии вне службы, уже встал со своего места и направился к столику Тойво.

– Вы позволите? – спросил он и, не дожидаясь ответа, уселся напротив.

– Благодарю вас, – сказал Тойво, выдерживая предельно-дипломатичный тон, – но я жду здесь одного человека ради приватной беседы, и, надеюсь, вас не обидит мой отказ…

– Я знаю, кого вы ждете, и вы с ним встретитесь, – спокойно ответил незнакомец, – но несколько позже.

Тем временем, обставновка в корчме неуловимо и стремительно изменилась. Люди, казавшиеся безобидными посетителями, небрежно распахнули плащи, так что стали видны стальные кирасы и лежащие на коленях мечи, уже извлеченные из ножен. Посетители ближе к углам оказались вооружены арбалетами, а за дверью, на улице стала видна ровная линия тяжелых прямоугольных щитов. Довольно многочисленное подразделение легионеров надежно блокировало выход из заведения.

– Я – Флеас, император, – представился незнакомец, – и я хочу знать, какова цель вашего пребывания в моей стране.

– Простите, ваше блистающее величество, я не узнал вас. Ведь я всего лишь ландскнехт, нанятый для сопровождения благородной дамы и для передачи сообщения известному вам лицу…

– Бросьте, юноша. Если вы – бедный ландскнехт, то я – Морская Мать с рыбьим хвостом. Я отлично знаю, кто вы и кто – ваша спутница. Которой, кстати, сопровождающий нужен меньше, чем чайке – лоцман. Меня интересует только ответ на вопрос, который я задал.

– Я должен только передать сообщение дону Румате, – твердо сказал Тойво.

– От кого? О чем? Только не говорите, что это – приватное сообщение, которое не касается ни меня, ни моей страны. Поскольку все, что вы и вам подобные творили здесь до сих пор, касалось нас прямо и непосредственно. Итак?

– Вы заставляете ждать императора, – заметил Флеас, – это, по меньшей мере, невежливо.

– Простите, но я имею приказ молчать об этом.

– Чей приказ? Кто его отдал? Я хочу говорить с тем человеком, который отдает приказы, касающиеся моей страны.

– Что это было? – спросил Кроат.

– Это был город Питан, – спокойно сказал Румата, – теперь уже не существующий. Осталось только придумать название новому заливу. Может быть…

Оставшуюся часть фразы перекрыл раскат грома, сменившийся невероятной смесью треска и шипения. Над горами переливались радужные всполохи, а земля гудела, будто где-то вдалеке по ней колотили чудовищными молотами.

– Вот и вода пошла, – также спокойно заметила Светлая.

– Еще не пошла, – возразил Румата, – пока она вскипает. Канал еще недостаточно остыл.

– Однажды, на востоке кайсанских земель, я видел извержение огненной горы, – заметил дон Тира, – очень похоже, на то, что сейчас. Но я и предположить не мог, что подобное можно сделать человеческими руками…

– Как видите, можно, – сказала Светлая, – но только в исключительных случаях.

– А вот теперь действительно пошла вода, – сказал Румата, – кстати, я бы запомнил эту идею на счет огненной горы, а проще говоря, вулкана. Она может в ближайшем будущем пригодиться.

– Отставить! – громко сказал Флеас, – все идет правильно… Так на чем мы остановились, юноша? На тех, кто отдает приказы.

– Мне надо подумать, – сказал Тойво.

– О чем?

– Как устроить вашу встречу. Это ведь не так просто…

– Положительно, ваши командиры нас недооценивают. Мне известно, что для устройства такой встречи вам требуется меньше времени, чем мы уже потратили на бессмысленные разговоры. Сколько я еще, по-вашему, должен ждать? Или вы настолько непонятливы, что мне следует применить более сильные меры убеждения?

– И что это значит? – поинтересовался император.

– Но…

– Вернитесь на свои места, – сказал он, – это просто мираж. Он безвреден.

– Вы очень проницательны, император, – с улыбкой сказал Каммерер.

– Я просто неплохо осведомлен о таких, как вы, – холодно ответил Флеас, – а теперь я хочу услышать ответ на мой вопрос. Что вы делаете на моей земле?

– Почему вообще возник такой вопрос? – сухо спросил Каммерер, – разве мой подчиненный нарушил какие-то законы вашей страны?

– Нарушил. В отношении таких, как вы, действует указ Литена Великого, написанный в 409 году от основания города. – Флеас швырнул на стол перед Тойво свиток пергамента, – читайте вслух.

– Достаточно, – прервал его Флеас, – на основании этого закона я мог бы убить ваших подчиненных на месте. Но решил с этим подождать. Пока.

– Вы приняли верное решение, – также сухо сказал Каммерер, – немедленное исполнение некоторых законов может очень дорого стоить.

– Вы мне угрожаете? – спокойно спросил император.

– Нет, просто прошу иметь в виду, что я тоже соблюдаю некоторые обычаи. Надеюсь, вы понимаете, что мне не составит особого труда превратить в пепел весь этот город вместе с жителями и с вашей армией.

– Ну, что ж, – также спокойно сказал он, – вот мы и обменялись любезностями. А теперь можем поговорить, как взрослые люди. Я не знаю, насколько верна история о преследующем таких, как вы, проклятии вечного голода – возможно, это всего лишь легенда времен Литена Великого. Но, возможно, в этом есть и значительная доля истины. Как бы то ни было, именно вы подвигли великого магистра Йарбика на узурпацию императорской власти и продолжение войны, когда он уже готов был бежать из Енгабана. Вы дали ему свои летающие машины и свои метательные орудия для флота – только поэтому война продолжалась. Только поэтому стала неизбежной битва на полях Валдо, где вороны обожрались человечиной так, что не могли взлететь. А ведь с обеих сторон там сражались жители нашей страны. Они убивали собственных соседей и опустошали собственные земли. Кто толкнул их на это безумие, если не вы? Опять же, я не могу утверждать, что именно ваши действия привели во времена императора Дескада к возвышению Ордена и конклава предстоятелей, но это представляется весьма вероятным. Теперь скажите – дает все это основания, чтобы запретить вам появлятся на землях империи, или нет? Сразу же предупреждаю, мне трудно быть беспристрастным, поскольку из-за вас погибла моя семья. Но я постараюсь оценить ваши доводы, невзирая на это. Как подобает правителю. Теперь я готов вас выслушать.

– Я не буду говорить о том, что при ином ходе событий все было бы гораздо хуже, – ответил Каммерер, – Не буду, потому что не в ваших силах это проверить. Значит это не довод. Но есть другое, очевидное свидетельство нашей помощи. В результате всех происшедших при нашем влиянии событий, Орден изгнан, а вы стали императором и получили армию, выучка и вооружение которой превосходит все, что когда-либо существовало на землях по обе стороны пролива.

– Теперь я понимаю, то, чего не понимал до сих пор, – сказал он наконец, – я понимаю, как триста лет назад вам удалось уговорить императора Дескада. Наверное, говорились почти те же слова. И он поверил, что именно вера в благость и могущество таких, как вы, дала ему трон, укрепила его армию и сделала народ верноподданным по отношению к его власти. Поверил и совершил самую ужасную ошибку в истории империи, нарушив закон Литена и предписав почитание таких, как вы, вместо издавна принятого почитания ведомых и неведомых сил, создавших землю и небо. Такие, как вы, тоже говорили, что несут добро своим почитателям, а что принесли? Где оказалась великая империя Литена, простиравшаяся от западного океана до восточного? Куда пропали либрариумы, где были собраны лучшие рукописи и прекраснейшие скульптуры, посмотреть на которые приезжали люди из столь отдаленных земель, что они даже не нанесены на наши карты? Наконец, что стало с тем гордым народом, который создал все это?

– Империя лежит у ваших ног, – спокойно ответил Каммерер, – вам достаточно наклониться и поднять ее. И вы можете существенно расширить ее за границы времен Литена. Причем именно благодаря тем знаниям, которые получили от нас за последнее время.

– О, да. Императору Дескаду вы тоже многое обещали. Но это оказалось ложью, он ничего не получил – все сожрал ваш проклятый голод. Теперь вы рассказываете о том полезном, что якобы вы сейчас сделали для империи – но и это ложь. Все, что вы перечислили, сделано не вами, а теми, другими, похожими на вас. И они, в отличии от вас, сами хотят уйти.

– Светлые хотят уйти? – с некоторым удивлением переспросил Каммерер.

– Да, – подтвердил Флеас, – и теперь я понимаю, почему. Их мы не могли бы изгнать. Многие из нас, и я в том числе, обязаны им и жизнью, и честью. Но они – наши друзья и не желают нам зла. Поэтому уходят по своей воле, унося с собой проклятие своего голода. А вы – почему вы не хотите уйти? Что вы вцепились в нашу землю, будто нет других мест, где вы можете кормиться способом, свойственным вашему племени?

– Многое из того, что вы сказали о нас – несправедливо. Но если вы хотите, чтобы мы ушли – мы уйдем. Но на некоторых условиях.

– Вы намерены ставить мне условия?

– Вы сами их обозначили, предложив нам любые другие места вне границ вашей страны. Мы согласны. Мы покинем пределы империи и не будем никак вмешиваться в ее дела. Но и вы не должны вмешиваться в наши дела, которые никак вас не касаются.

– А если я или мои потомки расширят империю за счет сопредельных земель? – спросил Флеас.

– Что ж, значит, мы уйдем и оттуда.

– Как быстро уйдете?

– Пусть у нас будет на это один день и один час с момента, как ваши легаты публично объявят это место подпавшим под действие нашего договора. По-моему, более коротких сроков законы Литена не содержат. И в тех местах, где договор действует, он должен оглашаться также публично, каждый год, чтобы все, кого он так или иначе касается, знали о нем.

– Пусть будет так, – сказал Флеас, – при этих условиях, готовы ли вы обещать, что никакие предметы или знания, которые могут быть использованы против нас в войне, не будут передаваться вами кому бы то ни было?

– А вы многому научились за последнее время, – заметил Каммерер, – хорошо, мы обещаем и это. Теперь вы удовлетворены?

– Я буду удовлетворен тогда, когда все сказанное будет записано и подтверждено. И сделать это надлежит немедленно.

– Как я и предполагал, вы находитесь далеко не в лучших отношениях, хотя и принадлежите к одному народу, – заключил Флеас, внимательно наблюдая за эволюциями их мимики, – я могу рассчитывать, что вы не начнете сводить счеты друг с другом в моей столице?

– Это я вам обещаю, – спокойно сказал Каммерер,

– Хорошо. Благородный дон Румата, означает ли то сотрясение земли, которое мы почувствовали здесь, что ваш план удался?

– Да, досточтимый Флеас. Вполне удался.

– Значит, этого рассадника заразы больше нет?

– Совершенно верно. Теперь на его месте плещутся волны. Пока там очень опасно находится, но вскоре по берегам зазеленеет трава. А потом дойдет очередь и до фруктовых деревьев…

– Фруктовых деревьев? – Флеас перевел взгляд на капитана Кроата, – Друг мой, не ты ли это придумал?

– Простите император, мне просто показалось…

– Черт тебя подери, Кроат! Мы с тобой сидели рядом у сотен костров, ели из одного котла и укрывались одним плащом! С чего вдруг ты стал таким стеснительным? Или, думаешь, завоевав корону, я превратился в надутого индюка?

– Да ты что? Я и не думал, – на простоватом лице капитана расплылась огромнейшая улыбка, – а здесь вот какое дело… Ну, может, если б Глен знала, что на этом месте растут ее любимые фруктовые деревья, то…

– Простите, господа, – перебил Флеас, поднимаясь из-за стола, – нам надо переговорить с капитаном наедине.

Голос императора заметно дрожал. Каммерер проводил глазами выходящих на улицу Флеаса и Кроата и, повернувшись к Румате, сказал на характерном центральноевропейском арго:

– Ну, вы и наколбасили здесь. Я в жизни не видел такого исполинского говна!

– А можно без пафоса… Максим, если я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. Можно и без пафоса. Вам известно правило о технологиях?

– Да. А вам известно, кто первым его нарушил?

– Вы полагаете, это вас оправдывает?

– Нет. Это просто объясняет наши действия.

– В том числе вашу сегодняшнюю выходку? – уточнил Каммерер, – вы хоть понимаете, что вы сегодня сделали? Это же надо додуматься: кустарным образом собрать грязнейшее ядерное устройство и подорвать с помощью него кусок горного массива, чтобы сделать, видите ли, какой-то залив с фруктовым садом вокруг. Просто бездна романтики! А вы знаете, что ваши художества даже из космоса теперь видны невооруженным глазом?

– А может, мы тут вообще не причем? – весьма развязным тоном поинтересовалась Вики-Мэй, – а вдруг это просто извержение вулкана?

– Что? Какого вулкана? В этом регионе никогда не было никаких вулканов!

– Мало ли чего не было. А теперь вот есть. По-моему, всем так будет удобнее.

– Полная ерунда, – отрезал Каммерер, – шлейф радионуклидов протянется километров на пятьдесят…

– … В океан, – добавил Румата, – и дней через двадцать размоется так, что никаких следов не найти. А то, что попало в акваторию нового залива, будет во время осенне-зимних штормов постепенно вынесено циркуляцией туда же, в океан. Мы все рассчитали.

– Рассчитали? Ну, если так… Я подумаю над вашей версией.

– Максим, вы что, действительно допускаете возможность скрыть факт ядерного взрыва? – изумленно спросил Тойво.

– Запросто допускаю. Или что, вы считаете, огромный скандал вокруг эвритянских дел предпочтительнее?

– Нет, разумеется.

– Вот именно, – резюмировал Каммерер, – так что пока остановимся на вулканической версии. Желательно организовать под эту версию правдоподобный набор данных… Так, а вот и Флеас идет завершать оформление нашей депортации. До чего же нудно все это выглядит…

– Доброе утро, Елена, – поприветствовал ее Каммерер, – что это у вас там плещется?

– Доброе утро, шеф, – отфыркиваясь, ответила она, – это я просто купаюсь.

– Как мило, – ответил он, – вообще-то если бы вы не выключили коммуникатор на всю ночь, то уже знали бы последние новости.

– Извините, так получилось…

– Я примерно представляю себе, как получилось, – перебил он, – что поделаешь, если вокруг здешних событий образовался некий мистический ореол сентиментальности. Вокруг сплошная лирика. У кого-то – фавны с пастушками, а у кого-то – Троя с ахейцами.

– Троя?

– Ну, Питан в данном случае.

– Максим, я еще раз извиняюсь, но если первый прикол, видимо про меня, то про второй я вообще не поняла. Причем здесь Питан?

– Вы там в одиночестве принимаете водные процедуры? – спросил Каммерер.

– Да, а что?

– Ну, так включите визуализацию, я вам покажу, что.

Первая картинка представляла собой карту побережья. Океан, невысокая горная цепь и лежащая за ней котловина.

– Вот так это выглядело еще вчера, – прокомментировал шеф, – а теперь смотрите, как сегодня.

Картинка изменилась до неузнаваемости. На месте котловины теперь было что-то вроде маленького залива, короткая узкая горловина которого, прорезая горную цепь, соединялась с океаном.

– Горловина будет расширяться, а вода – продолжать подниматься еще долго, быть может, до середины осени, – продолжал Каммерер, – потом уровень стабилизируется и окончательные размеры водоема будут вот такими.

Картинка снова изменилась. Теперь залив был примерно втрое больше по площади, а горловина – шире раз в пять.

– Ничего не понимаю, – беспомощно сказала Лена, – как это произошло?

– Будем исходить из того, что имело место извержение вулкана. Точнее, прорыв магматических пород с образованием глубокой кальдеры. В нее хлынула морская вода и, естественно, вскипела. Это привело к разрушению окружающих горных пород, в результате чего возник канал, соединяющий океан с лежащей ниже уроня моря Питанской котловиной. Соответственно, сейчас здесь имеется нечто вроде водопада, высотой около тридцати метров и шириной около четверти километра.

– А город?

– Перестал существовать. К счастью, жители успели эвакуироваться.

– Как-то это не очень похоже на вулканическое извержение, – заметила Лена.

– Да, – согласился Каммерер, – это довольно редкий случай. Думаю, геологи найдут здесь массу новой и интересной информации. Но для нас эта ситуация, в общем, находится на втором плане, поскольку есть гораздо более серьезные проблемы. Не далее, как час назад, по приказу императора Флеаса, на рыночной площади огласили документ, согласно которому мы должны навсегда убраться из его страны. В смысле, из метрополии, а также из Ирукана, Арканара и Соана. Если Кайсан признает власть империи – то и оттуда тоже.

– Ничего себе, – сказала Лена, отключая визуализацию и выбираясь на берег, – а как он вообще узнал, кто такие мы?

– А он и не узнал. Для него это не играет роли. Мы для него проходим по разряду "так называемых богов, духов и тому подобных существ".

– Ага. То есть, Антон и его подруга – хорошие боги, а мы – паршивые боги? Так?

– Не так, – ответил Каммерер, – все боги паршивые. Абсолютно все. Оговорка делается только для олицетворений природы – "ведомых и неведомых богов" Земли и Неба из местного культа плодородия.

– Интересно, Антона с подругой тоже выставят вон или они подпадают под оговорку?

– Ни то, ни другое. Они сами хотят уйти.

– Сами хотят уйти? – удивленно переспросила Лена.

– Да, представьте себе. Привет, кстати. Давно не виделись.

Это ответил уже не Каммерер, а Румата. Он и Вики-Мэй появились на берегу так тихо и незаметно, что Лена увидела их, лишь когда они оказались на расстоянии десяти шагов.

– Привет… Подождите, я тут разговариваю…

– Нет проблем, – Вики-Мэй улыбнулась, – мы, собственно, никуда не торопимся.

– Они что, уже пришли? – спросил Каммерер.

– Они… Да, уже.

– Вот и хорошо. Договоритесь с ними, когда и в каком месте вы их завтра подберете. А сегодня вам надо будет слетать через пролив и вывезти оттуда наших ребят. Я вызову вас через час. Постарайтесь к этому времени добраться до вертолета. Конец связи.

– Здорово вам влетело за амурные похождения? – сочувственно спросил Румата.

– Не особенно.

– Ясно. Значит, Каммерер примерно на это и рассчитывал.

– В смысле? – спросила Лена.

– В смысле, что родовые земли северных варваров полностью автономны – новая хартия на них не распространяется. Да и зачем? Как вы могли заметить при первой встрече, они и так относятся к сверхъестественным существам без особого пиетета. А Верцонгер, конечно же, всегда будет рад вас видеть. Понимаете, к чему я?

– Ах, вот как… Другой путь…

– О чем это вы?

– Да так, о своем, о девичьем… Завтра мне предстоит изображать вашего персонального пилота, а сегодня собирать резидентов по Запроливью. Так что неплохо бы знать вашу программу.

– Давайте встретимся здесь же, завтра в шесть вечера, – предложил Румата.

– Ну да, – хмыкнула Лена, – вы мне предлагаете и вертолет здесь поставить?

– И что такого? Скажите Верцонгеру, чтобы он повесил свой топор на фронтальную антену – и никто к вашему вертолету даже и не притронется.

– А почему на фронтальную антену?

– Потому, что она по диспозиции ближе всего к носу корабля. А боевой топор на носу корабля – это знак объявления владельца.

– Понятно. А как быть с правилом о технологиях?

– Да забейте вы, – добродушно посоветовала Вики-Мэй, – после всего, что здесь уже было, вертолет посреди варварского лагеря это исчезающе-малая погрешность.

– Звучит убедительно, – признала Лена, – ладно, договорились. Завтра, в шесть вечера, здесь же.

– Приятно иметь дело с понимающим человеком, – Вики-Мэй улыбнулась, – кстати, Верцонгер просил передать, что собирается устроить сегодня обед в вашу честь. Специальным образом приготовленный барашек на вертеле, самое лучшее пиво и все такое. Так что, я бы на вашем месте постаралась сегодня закончить дела пораньше.

– Как мило с его стороны, я обязательно это учту… Приятно было поболтать с вами, но мне пора бежать. Увидимся позже.

– Граждане великого и славного города! – крикнул он, – сегодня я спою для вас балладу об Уно-простаке и досточтимой Хозяйке.

– Интересно, кто это написал? – негромко спросил Румата.

– Пока не понимаю. Давай послушаем, – также негромко ответила Вики-Мэй.

– Это явно не здешнее творчество, – заключила Вики-Мэй

– Ты уверена – или это просто подозрение?

– Еще как уверена. Тут все и ежу понятно. Баллада просто стилизана под местную, но написана вполне современным методом. И делал это явно человек, знающий толк в public relation. Слова приклеиваются к мозгам с первого раза.

– Я, кажется, понял, – буркнул Румата.

– Я, кажется, тоже, поняла. Это – Бромберг.

– Точно.

– Вот сволочь, – сказала Вики-Мэй, – и, перейдя на ирландский, добавила к этому полдюжины самых грубых и непристойных эпитетов.

– Встречу его – переломаю все кости, – пообещал Румата.

– Грамотно сделано, хотя и грязно, – с грустоной иронией резюмировал Румата, – вот так и пишется история.

– Или переписывается.

– Или переписывается, – согласился он, – Похоже, эта песенка надолго станет здесь шлягером. Из тех шлягеров, что формируют общественное мнение. А при таком, все здешние боги могут подавать в отставку.

– За исключением "ведомых и неведомых", – уточнила Вики-Мэй, – Эти теперь никуда не денутся.

– Ну, конечно. Впочем, если судить по местным мифам, они – достаточно симпатичные существа.

– Мы – тоже, судя по местным мифам, достаточно симпатичные существа. И поэтому, имеем полное право тихо смыться отсюда.

– А на нас не обидятся?

– Наоборот, – серьезно сказала она, – от нас именно этого и ждут.

– Странное чувство, – сказала Вики-Мэй, – с одной стороны, жаль навсегда покидать эти места, но… вроде бы какое-то облегчение.

– Наверное, мы все сделали более-менее правильно, – предположил Румата, – поэтому и уходим с легким сердцем. Как говаривал Лао Цзы "когда дело сделано, человек должен удалиться".

– Ребята, забейте вы на эту похоронную тематику, – жизнерадостно сказала Лена, – жизнь не кончается.

Машина резко набрала высоту 500 и метнулась в сторону еще невидимого отсюда моря.

– Официально объявляю вам 25000 дней ссылки в удалении от любых планет, на которых имеется какая-либо гуманоидная цивилизация, – сказал Каммерер, – таково окончательное решение Высшей комиссии по расследованию при Мировом Совете.

– 25000 дней это почти семьдесят лет, – прикинула Вики-Мэй, – как мило со стороны комиссии. А почему не семьсот?

– Потому, что правилами не предусмотрено, – невозмутимо ответил Каммерер, – читайте параграф 18 "Положения об итнтернировании социально-опасных индивидов".

– И за что нас так приласкали? – поинтересовался Антон.

– За антигуманные технологии, примененные в морском сражении под Арко.

– В котором из двух?

– Во втором. Это когда вы использовали химические снаряды с циановодородом. Помните?

– Разве такое забудешь? – усмехнулся Антон, – а технологию, примененную в первом сражении под Арко, комиссия сочла гуманной? Там сгорело примерно сто тысяч человек, помните?

– Это шутка такая? – спросил Каммерер, – вы находите этот эпизод забавным?

– Который? Первый или второй?

– Комиссия рассматривала только один эпизод.

– Надо же, – продолжал издеваться Антон, – не заметить подожженный супернапалмом флот из четырехсот кораблей, который целый день горел в бухте Арко. А всю военную кампанию на территории Метрополии комиссия тоже не заметила? Какая удивительная невнимательность.

– Что-то я вас не пойму, Антон. Вы полагаете, ваше положение улучшилось бы, если бы комиссия рассмотрела и эти эпизоды тоже?

– Тогда объясняю доходчиво. С чего бы нам отправляться в какие-нибудь дикие джунгли и прочие душистые прерии? Почему мы должны отдуваться за кучу дерьма, которую не мы навалили?

– То есть как? – переспросил Каммерер, – не вы организовали химическую атаку на море?

– Интересно вы рассуждаете, – заметила Вики-Мэй, – выдернули один эпизод из связной цепи событий и старательно игнорируете его причины и его следствия. Как будто мы с Тони прилетели на Эвриту развлечься и просто так, от нехрен делать, отравили насмерть несколько тысяч человек.

– А на этих причинах и следствиях некоторые организации неплохо поживились, – добавил Антон, – как в сказке с вершками и корешками. Одним – ботва, другим – морковка.

– Это какие организации? – спросил Каммерер.

– Ваш КОМКОН-2 в первую очередь. Думаете, я еще не знаю, что вы скушали Институт Экспериментальной Истории и подгребли под себя все его тематики? Я даже не удивлюсь, если окажется, что вы работали на пару с Бромбергом. Он подавал, а вы забивали в ворота.

– Откуда у вас такая версия?

– Вот отсюда, – Антон выразительно похлопал себя ладонью по макушке, – подробности узнаете из новостей БВИ, на общих, так сказать, основаниях. Как доберусь до первого же терминала, так и распишу на манер дедушки Гомера все ваши троянские подвиги. Клянусь неведомыми богами, вам это здорово не понравится.

– Неведомыми богами… – задумчиво повторил Каммерер, – здорово вы одичали на этой Эврите.

– Это не предел, – пообещал Антон, – я еще и озвереть могу.

– Ну и зверейте на здоровье. Выбор места ссылки находится в моей компетенции. А вдруг в этом месте не окажется ни одного терминала БВИ?

– Тони, ты угадал! – сказала она, квозь смех, – а теперь расскажи ему про кнопки! Про красную и зеленую! Это же так забавно!

– Да, – согласился Антон, – это действительно забавно.

– Какие еще кнопки? – озабоченно спросил Каммерер.

– Видите ли, Максим, ваш партнер Бромберг совершенно случайно подложил вам огромную свинью. Где-то в середине нашей эвритянской одиссеи, он так убедительно рассказал об интересе Странников к нашим тамошним делам, что мы на всякий случай смастерили против них одну штуковину. Представьте себе виртуальную машинку с двумя кнопками, которые будем условно называть "красная" и "зеленая". Если нажать красную кнопку – активируются некое устройство, которые превращают Эвриту в… не совсем пригодное для жизни место. То же самое устройство самопроизвольно активируются в "момент-0", если раньше не нажать зеленую кнопку. Имей Странники намерение нейтрализовать кого-то из нас, существование подобной машинки могло бы слегка умерить их энтузиазм. Все это не понадобилось и вроде можно было жать зеленую кнопку, но интуиция подсказала мне, что лучше подождать. А тут – хлоп, как раз вы со своими ссылками и угрозами. Как удачно вышло, что вы скушали институт и Эврита теперь в вашей зоне ответственности. Помните питанское "извержение вулкана"? Так вот, можете начинать осваивать профессию вулканолога. Как раз поспеете к сроку.

– Блефуете, – сказал Каммерер, – вы просто не могли успеть сделать взрывное устройство достаточной мощности.

– А я и не говорил, что сделал именно взрывное устройство – заметил Антон, – помните планету с красивым именем "Надежда"? Там ничего такого не взрывалось, а жить, тем не менее, стало практически невозможно.

– Вы действительно знаете способ, которым была уничтожена цивилизация Надежды?

– Скажем так, у меня есть весьма простая и правдоподобная гипотеза на этот счет. Не то, чтобы я очень хотел посмотреть, как это сработает, но если вы лишите нас доступа к БВИ, то все произойдет само собой.

– Значит, терабитовая мина, – задумчиво произнес Каммерер, – а я-то было подумал, что ваши подвиги уже исчерпаны… Ладно, надеюсь вы не забудете до этого "момента-0" нажать свою "зеленую кнопку".

– На чем я ее нажму? – спросил Антон, – на дереве в джунглях? Вы понимаете, что такое виртуальная машина? Без доступа к сети БВИ мне при всем желании не отключить активатор.

– Да причем тут джунгли?! – взорвался Каммерер, – вы что, полный болван? Я же объявил вам решение комиссии. Там нет ни слова про лишение доступа к БВИ. Даже если бы я страстно мечтал лишить вас его, то все равно не мог бы, как не мог бы лишить доступа к одежде, жилью, электричеству, водке и икре, чтобы эту водку закусывать! Коммуникация же входит в список основных потребностей! Дернул меня черт шутить с людьми, которые представления не имеют ни о правилах, ни о порядке их исполнения! В результате еще эти кнопки на мою голову…

– Ладно, – сказал Антон, – давайте спокойно поищем выход из создавшейся ситуации. Начнем с того, что решение вашей комиссии – полное дерьмо. И это станет ясно даже самому последнему придурку, если мы опубликуем в БВИ все факты в хронологической последовательности.

– Начнем с того, – возразил Каммерер, – что решение относительно вас никто не отменит, потому что вы сделали то, что сделали. Это – тоже факт. То есть, вы свободно можете залить всех участников процесса помоями хоть по самые ноздри, но даже если Горбовский, Бадер и Комов хором застрелятся, не вынеся позора, лично для вас ничего не изменится. У меня только совещательный голос, кроме того, я и так вечно в помоях – по долгу службы. В крайнем случае, уйду в отставку. Кое-кому вы сломаете жизнь. На счет Бромберга и Клавдия – не знаю, а вот Слон такой, что действительно может застрелиться. Хотя, он, в общем-то, не при чем.

– Понимаю, – кивнул Антон, – Слона жалко. Но что делать.

– Хороший человек? – спросила Вики-Мэй.

– Очень.

– Что ж, – равнодушно констатировала она, – бывает.

– Я так и думал, что вас это не впечатлит, – сказал Каммерер, – приведу последний аргумент, а дальше делайте, что хотите… Кстати, чего вы хотите добиться?

– Правды, – коротко ответил Антон.

– Правды? Да кто ее видел? И чего она стоит? А есть ли она вообще? И если есть – то кому она нужна? А если нет – то…

– Приводите ваш последний аргумент – и покончим с этим, – перебил Антон.

– Хорошо. Может, до вас еще не дошло, но главное, что сейчас достигнуто – это смена принципа взаимодействия с культурами, находящимися на до-машинном уровне. Базисная теория исторических последовательностей, не основанная ни на чем, кроме вздорного морализаторства и болезненных мессианских амбиций, наконец, поколебалась. Сейчас речь идет о ее замене социологически и математически обоснованной теорией исторической неустойчивости. Свободной от глупых предрассудков из нашей собственной кривой и страшной историей, полтора тысячелетия блуждавшей по тупикам прежде чем сформировать современную к цивилизацию. Речь идет о замене бессистемной и бесполезной "экспериментальной истории" на нормальную, прагматичную технологию. Технологию быстрого, по историческим меркам – мгновенного, перехода от застывшего аграрного сообщества к развивающейся машинной цивилизации. Цивилизации, которая станет нашим естественным партнером и союзником в космической экспансии. На Эврите новая теория успешно работет. Уверен, она будет работать и на Сауле, и на других планетах с близкой ситуацией – а таковых, по оценкам специалистов, должно быть несколько десятков в доступной нам части космоса. Рано или поздно мы их откроем. Так вот, все это сработает – но при одном условии: если новый принцип с самого начала не будет опорочен грандиозным скандалом. Тем самым скандалом, который вы намерены учинить. А теперь – решайте. Хотите – могу выйти, чтобы вам не мешать.

– Ну, зачем же. Вы вовсе нам не мешаете, – холодно сказала Вики-Мэй, – наоборот, хотелось бы с вами прояснить один вопрос. Нас что, подвели под семидесятилетнюю ссылку, чтобы мы не будоражили своим физическим присутствием общественное мнение и не дискредитировали своей биографией новое направление прогрессорства?

– Безусловно, этот мотив присутствовал, – ответил Каммерер, – сами понимаете, когда можно показать на фигурантов проекта пальцем и заявить "конкретно эти ребята уделали четверть миллиона человек"… В общем, для дальнейшего развития проекта это очень плохо.

– С мотивами все ясно, – заключил Антон, – все, что вы сказали, конечно, вполне логично, обоснованно, и где-то даже благородно, но "конкретно эти ребята", как вы изволили нас назвать, на джунгли все равно не согласны. Поищите в своем меню что-нибудь более съедобное, иначе мы плюнем на благородство и…

– Никто не собирался предлагать вам джунгли , – сердито перебил Каммерер , – это вы сами заладили "джунгли, джунгли". А мне договорить не дали. Я предлагаю вам вполне обжитое место с комфортабельными условия для жизни, передвижений и коммуникации, даже с возможностью вести… Ну, светскую жизнь, что ли. Если, конечно, у вас найдутся общие интересы с соседями.

– Ну, да, – сказала Вики-Мэй – благоустроеное обжитое бунгало посреди джунглей. Флаг нам в руки искать общие интересы с деревьями, жучками, птичками и зверушками. Их даже можно приглашать на светский ужин. Я имела в виду, всех, кроме деревьев. Жаль, что деревья обычно никуда не ходят, их будет очень не хватать за столом.

– Под соседями, – спокойно уточнил Каммерер, – я имел виду разумных обитателей, а не флору и фауну.

– Вот так номер. Вы сами нам объявили: "в удалении от любых планет, на которых имеется какая-либо гуманоидная цивилизация".

– Вот именно. Гуманоидная. А вы в курсе, что есть планеты с достаточно высокоразвитыми негуманоидными цивилизациями?

– На сколько я знаю, – заметил Антон, – известно всего две таких планеты.

– Совершенно верно, – подтвердил Каммерер.

– То есть, вы предлагаете нам на выбор или Тагору, или Леониду?

– К сожалению, могу предложить только Леониду. Потому, что на Тагоре – Бромберг.

– И что? – ехидно спросила Вики-Мэй, – он один занял всю поверхность планеты?

– Нет, конечно. Но если на глазах у тагорян один землянин оторвет голову другому, причем не какому-нибудь, а действительному члену Лабораториума, то есть местной академии, это дурно скажется на имидже человечества.

– Максим, честное слово, я не буду отрывать ему голову. Я даже не набью ему морду.

– Простите, но мне не хочется проверять надежность вашего самоконтроля, – твердо сказал Каммерер, – на сколько я знаю, не так давно, у городских ворот Енгабана вы достаточно громко пообещали, что при встрече переломаете ему все кости.

– Вы что, подслушивали?

– Нет, это Тойво еще в "Пьяном кабане" посадил на вас по паре "жучков". Так, на всякий случай… А вообще, какая вам разница, Тагора или Леонида?

– По большому счету, никакой, – согласилась Вики-Мэй, – просто вы что-то недоговариваете.

– Что например?

– То, что на самом деле препятствует нашему появлению на Тагоре. Или только моему появлению? Я права? Тагоряне ведь терпеть не могут предметов, имеющих отношение к Странникам, а я как раз…

– Мисс О'Лири, выбросьте из головы эти глупости, – перебил Каммерер, – да, тагоряне опасаются Странников, но вы-то не имеете никакого отношения… Хотя, ладно, вы все равно рано или поздно узнаете… Вы почти угадали. На самом деле, Бромберг уже успел прочесть в Лабораториуме лекцию… Вы же знаете, что он просто одержим идеей Странников. Странники то, Странники се…Высосал из пальца какие-то параноидальные аналогии, взял с потолка какие-то идиотские параллели…

– …В общем, Тагора теперь мне не светит, – закончила Вики-Мэй, – значит, выбираем из Леониды и Леониды.

– Ну и что? Там, между прочим, климат гораздо лучше, природа интереснее, местные жители несколько ближе к гуманоидам, чем тагоряне. Если хотите, можете на досуге попробовать заняться изучением их фольклора.

– Это, конечно, интереснее, чем вышивать крестиком. А что, у леонидян действительно есть фольклор?

– Вообще-то считается, что нет, – с некоторой неохотой признал Каммерер, – но попробовать-то можно. Лично я думаю, эти упертые догматики от этнографии просто пытаются найти что-то наподобие земных образцов и только поэтому ничего не находят. Ведь леонидяне очень сильно отличаются от нас. Впрочем, как я уже говорил, они все-таки ближе к гуманоидам, чем тагоряне. Поэтому и сеть представительств КОМКОНА на Леониде более развита, чем на Тагоре.

– То есть, ваших представительств? – переспросил Антон.

– Не наших, а КОМКОНА-1, – уточнил Каммерер, – того, который по контактам, а не по контролю. Я уже с ними связывался и решил вопрос о вашем дипломатическом статусе на Леониде. Понимаете, не хочется объяснять аборигенам, что их планета используется нами в качестве места для размещения VIP ссыльных. Они могут неправильно понять.

– Ясно, – сказала Вики-Мэй, – имидж человечества и все такое. Нам надо будет изображать какой-то официоз? Ну, там, ходить на приемы, говорить всякие слова?

– Не надо.

– То есть, этим занимаются настоящие комконовцы?

– Этим никто не занимается. Там никого нет. В смысле, кроме самих леонидян.

– Что-то я затупила, – мрачно промолвила Вики-Мэй, – мне показалось, что кто-то говорил о развитой сети представительств…

– О более развитой, чем на Тагоре, – напомнил Каммерер, – на Тагоре построен всего два представительских объекта, а на Леониде – четыре. По одному на каждом континенте. В начале вас доставят на один из них, а дальше сами сориентируетесь. Все объекты прекрасно оборудованы и находятся в рабочем состоянии, так что вы сможете жить то здесь, то там. В общем, просто мечта.

– По-моему, ваша мечта – побыстрее нас туда выпихнуть, я не ошиблась?

– Не ошиблись, – подтвердил он, – видите, какой я прямой и честный человек?

– Вижу, – сказала Вики-Мэй, – ладно, не будем отнимать друг у друга время. Как выразился в аналогичном случае Эзоп "Где тут пропасть для свободных людей"?

– Мы быть радость встретить несколько новый друг наш мир, – монотонно сообщил он приятным, но слегка ворчливым голосом, – Оэшфн я имя для вы есть. Следующий время я показать дом вы жить будущее.

Он закончил речь, моргнул огромными лиловыми глазами, растянул маленький круглый рот в линию и сформировал на своем лице что-то напоминающее компьютерный смайлик. Видимо, это обозначало доброжелательную улыбку. Специально для землян.

– Я тоже очень рада нашей встрече. Меня зовут Вики.

– Я тоже очень рад прибыть сюда, и благодарю за теплые слова. Меня зовут Антон.

– Слово прилагательное теплый, – сказал Оэшфн, – слово температура есть странно.

– Это значит приятные слова, – пояснил Антон.

– Если слово то теплый эквивалент приятный. Так понимать правильно, – сказал леонидянин и

– Вкии, – продолжал Оэшфн, снова протягивая лапку.

– Я показать дом вы. Я и вы соединенно идти не много до транспорт, – сообщил леонидянин и, забавно развернувшись на одной ноге, довольно быстро затопал вперед. Земляне двинулись за ним на некоторой дистанции.

– Он неплохо знает язык, – заметил Антон, – боюсь нам и в половину так прилично не научиться ни на одном из леонидянских. Придется заниматься фольклористикой посредством транслятора.

– А наши имена он зачем переделал? – спросила Вики-Мэй.

– У них так принято. Если имя, то гласные и согласные обязательно идут отдельно. У женской особи сначала согласные, у мужской – сначала гласные.

– Забавно, – сказала она, – Аонтн. Вкии.

– Аонтн, Вкии. Имя вы правильно так здесь.

Он снова сформировал на лице смайлик и лишь после этого повернул голову в исходное состояние.

– Цвет выбрать который вы нравиться, – пояснил Оэшфн, проворно забираясь на один из "блинов" лимонно-желтого цвета.

– Дом для вы, – сообщил Оэшфн, показывая лапкой на холм, вокруг которого река изгибалась в форме широкой подковы. К склону холма прилепился небольшой домик явно земного происхождения. Вид у него был довольно сюрреалистический – похоже, предыдущие пользователи от скуки и безделья перестраивали его так и сяк, развлекаясь самыми изощренными издевательствами над канонами архитектуры и общепринятыми представлениями о жилище.

– Вы ехать вперед без я, – продолжал леонидянин, – Если нечто желать быть, то вы сообщать я. Я есть быть не далеко.

Он повернул свою лапку в сторону. Теперь она указывала на приземистое светло-серое сооружение, напоминающее фигурную пирамидку, сложенную из различных видов многогранников.

– Это дом и площадь земля принадлежать я, – продолжал он, – я обычно есть это место, не часто покидать, не долго покидать. Искать легко. Ждать мало.

– Благодарю вас, – сказал Антон, – Вы тоже заходите. Мы будем рады.

– То или другое время заходить, – ответил Оэшфн и очередной раз сформировал на лице смайлик, – Иметь хорошо этот день.

– Приятный парень, – заметила Вики-Мэй, проводив его взглядом.

– Весьма, – согласился Антон, – думаю, мы подружимся. Интересно, они пьют что-нибудь? В смысле, выпивают? Пиво, вино или что-нибудь такое?

– Кажется, у них есть что-то в этом роде. Типа меда… ферментированного, – Вики-Мэй характерным прикосновением указательного пальца к шее пояснила, какой именно тип ферментации имеется в виду.

– Надо будет попробовать, – сказал Антон.

– Ага. Но только не сегодня. Я пива хочу. Обычного холодного пива. Темного, желательно.

– Неплохая мысль. Поддерживаю.

– Ну, тогда поехали, – сказала Вики-Мэй, кивнув в сторону дома, – посмотрим, как это удолбище выглядит изнутри.

– Знаешь, по-моему, этот смешной домик мне нравится, – сообщила Вики-Мэй, извлекая из кулера две запотевшие бутылки портера, – лови!

Антон небрежным движением взял из воздуха летящую бутылку, сорвал крышку и сделал первый глоток.

– Адекватно! – сообщил он, оценив вкус напитка, – а что если нам распить это дело на крыше? Снаружи мне показалось, что она как раз для этого дела и приспособлена.

– Почему бы и нет, – согласилась она и первой направилась к узкой винтовой лестнице.

На крыше обнаружился сад камней с фонтаном и маленьким прудом, а рядом – неуклюжий древний телескоп на треноге. Помимо этого, в одном углу крыши обнаружились грубые солнечные часы, в другом – качели, вынесенные так, что раскачивались уже не над крышей, а над землей. Над качелями торчал флагшток, на котором развевался "Веселый Роджер". Свободная часть поверхности крыши была покрыта непонятными графитти и изображениями фантастических животных, а посредине была зачем-то установлена клетка из стальных прутьев, в которой свободно можно было бы держать небольшую лошадь.

– По-моему, они просто сходили здесь с ума, – задумчиво сказал Антон, сделав пару глотков портера.

–… И в конце концов сошли, – добавила Вики-Мэй, – хотела бы я знать, кто они были и отчего с ними это произошло. Сходить с ума мне, честно говоря, не хочется.

– Думаю, нам это не грозит, – заметил он, – если уж мы не сошли с ума на Эврите, то…

– … То это совершенно ничего не значит, – перебила она, – потому что здесь совсем другое. Я пока не могу объяснить, но… Это все действует.

– Это? – переспросил он.

– Это все, – пояснила Вики-Мэй, обводя рукой окружающий пейзаж, – представь, оно было ровно таким же 300 тысяч лет назад. По Земле еще бродили мамонты и неандертальцы. Точнее, Мамонты и Homo erectus. Неандертальцы появились позже, а это – средний плейстоцен. Ранний палеолит. Ашельская культура. Ручные рубила – величайшее изобретение человечества. Даже не совсем человечества, а пра-сапиенсов того времени. Вся наша цивилизация, от пирамид до звездолетов, всего лишь один короткий вздох по сравнению с культурой леонидян.

– Открою тебе страшную тайну. Муравьи, наши обычные земные муравьи, строили свои муравейники, точно такие же, как сейчас, еще 100 миллионов лет назад. Когда леонидян, выражаясь фигурально, еще и в проекте не было. А наши обычные земные термиты строили свои великолепные комфортабельные термитники 300 миллионов лет назад, когда и муравьев не было, не говоря уже о леонидянах. Цивилизация термитов старше чем моря, горы и континенты. Вся хваленая леонидянская культура по сравнению с ней короче, чем один шлепок по заднице. Ну и что?

– А почему шепотом? – спросила Вики-Мэй.

– На всякий случай, – пояснил он, – а то вдруг леонидяне услышат и обидятся. Обзовут нас расистами-геошовинистами и откажутся с нами пить на этом основании. Из принципа. Нас перестанут здесь пускать в приличные пирамидки, тебе некуда будет одевать вечернее платье, а мне – смокинг. Нам придется пьянствовать с отбросами леонидянского общества, с местными аутло, хиппи, панками и клошарами. Кошмарная перспектива!

– А знаешь, – удивленно сказала Вики-Мэй, – мне как-то даже полегчало. Опять-таки, законная гордость за наших отечественных термитов и все такое.

– У тебя в Ирландии нет термитов, – заметил он.

– Большое дело, – фыркнула она, – я здесь в качестве землянки, а не в качестве ирландки, меня же Мировой Совет сюда сослал, а не Дублинский Королевский Суд. И потом, во всяком случае, в Ирландии есть муравьи – с этим-то ты, надеюсь, не будешь спорить?

– Не буду.

– Вот и хорошо. А сейчас я хочу сделать одну вещь. Наверное, очень глупую. И буду тебе просто жутко благодарна, если ты посидишь рядом и молча подержишь меня за руку.

– Только и всего? – спросил Антон.

– Ну, еще, если я разрыдаюсь, можешь меня поутешать. Это у тебя неплохо получается. Понимаешь, я решила все-таки связаться через GIN, или БВИ, как ты выражаешься, со своим домом. И разобраться, наконец, с этим вопросом.

– Привет, жилище, – сказала Вики-Мэй, – это я, твоя хозяйка. А вот волшебные слова я забыла.

– Не шучу.

"Тогда я попрошу вас ответить на несколько вопросов. Пожалуйста, не обижайтесь, это простая формальность. Вы готовы?"

– Да, – ответила она.

– Никак не зовут. У меня ее нет.

– У меня есть бронзовая собака. Она стоит на камине и ее никак не зовут.

– Нигде. Она осталась от предыдущих владельцев.

– Вообще-то я иногда называю ее Эль Койот.

– Да. В случае, когда мне хочется выпить в одиночестве. Тогда я плескаю несколько капель выпивки собаке на нос и получается нечто вроде кампании.

– Китайское сливовое вино.

– В таких случаях я пью из горлышка.

– Портрет мужчины, выполненный в стиле старинной гравюры.

– Джон О'Лири.

– Однофамильцем. Это ирландский писатель и экстремист, живший в конце XIX в.

– Я.

– Ни тем, ни другим. Я рисовала под впечатлением прочитанного.

– Видно его отражение в зеркале.

– Белый камешек с двумя сквозными отверстиями.

– Нет. Если я сплю не одна, то убираю его на книжную полку.

– Могу. Между исландскими сагами и сборником хокку Басе.

– Я подобрала его на берегу океана, на острове Флориш, примерно двенадцать лет назад.

– Убрать тот бардак, который здесь получился за последние пять лет, но ничего не трогать на моем столе в кабинете.

"Здравствуйте, мисс Виктория. Желаете ли вы, чтобы я напомнил вам волшебные слова?"

– Привет, побочное дитя кибернетики. Фиг с ними, с волшебными словами. Я скажу тебе другие. Доложи лучше новости.

"За время вашего отсутствия поступило сорок шесть писем, из них одиннадцать частных, двадцать семь публичных и восемь неустановленного класса. Желаете ли вы прочесть их сейчас?"

– Так, – сказал Антон, – письма это святое. А я пойду на свежий воздух выпить еще бутылочку портера. Заодно обследую ближайший берег этой симпатичной речки. Присоединяйся, когда дочитаешь.

– Я быстро-быстро, – пообещала Вики-Мэй, – Тони, все очень здорово и я тебя люблю.

– Здорово – это правильно, – Антон улыбнулся и подмигнул, – Я буду тебя очень-очень ждать.

– Только не надо делать вид, что ты не помнишь, – сказал Антон.

– То есть, ты хочешь сказать, что все это мне не приснилось?

– Любимая, если тебе что-то и снилось, вряд ли это то, что ты сейчас имела в виду.

– А что я по-твоему, имела в виду? Кстати, сейчас утро или вечер? Ой, а здесь, оказывается, луна есть, да еще и оранжевая! Слушай, а мы что, прямо здесь и заснули?

– Так, – сказал Антон, принимая сидячее положение, – отвечаю на вопросы в обратном порядке. Заснули мы прямо здесь, иначе с чего бы мы здесь проснулись. Луна здесь есть, она называется Пальмира. Сейчас вечер, примерно пять часов после полудня. С учетом того, что сутки здесь составляют около 19 часов, в данный момент мы наблюдаем закат.

– Я правильно поняла, что мы весь день здесь дрыхли, а наш друг Оэшфн сидел и ждал, когда мы выкинем еще какой-нибудь фортель?

Антон обернулся. Действительно, в двадцати шагах от них на травке сидел виннипухообразный леонидянин. Его мечтательные лиловые глаза смотрели куда-то вдаль, по направлению к заходящему солнцу.

– Вот это номер, – сказал Антон, – добрый вечер, Оэшфн.

– Добрый хороший вечер, Аонтн и Вкии, – отозвался леонидянин, демонстрируя смайлик, – я весьма думал вокруг интересной беседы, которая с вами имелась до отдыха вас.

– Рада, что вам было интересно, – сказала Вики-Мэй, адресуя Оэшфну самую большую и доброжелательную улыбку, а затем, понизив голос, спросила, – Тони, как думаешь, его не шокирует, что мы голые? Он ведь, наверное, раньше не видел голых землян.

– Ему по барабану, – уверенно сказал Антон, – во-первых, леонидяне сами не носят одежду, а во-вторых, прикинь, что он наблюдал прошлым вечером, а также ночью и утром. Это уже не говоря о твоей лекции про эротику.

– Мне по барабану, – неожиданно подтвердил Оэшфн, – лекция познавательна весьма была, но некоторые вопросы я только на это время готов сформулировать. Буду задавать когда вы завершите отдых.

– Мне кажется, или он и вправду стал еще лучше говорить? – спросила Вики-Мэй.

– Тебе не кажется. Кстати, кто первый начал поить его пивом?

– Ты же еще вчера озвучил эту идею. А я всего лишь ее реализовала.

– Пиво называемое портер вполне вкусный напиток, – добавил леонидянин.

– Рад, что вам понравилось, – сказал Антон, – может быть, пойдем в дом и займемся ответами на вопросы, которые вы сформулировали?

– С многим удовольствием, – ответил Оэшфн и, как будто одним движением, перетек из сидячего положения в идущее по направлению к дому.

– Я произвел вывод. Вы отличаетесь от других землян, которые наблюдались здесь раньше. Вопрос. Вы есть другой подвид, тренировка, профессия?

– Возможно, у нас другой опыт, – сказала Вики-Мэй.

– Опыт? – переспросил Оэшфн, – эксперимент? Вы изменились после эксперимента?

– Опыт в смысле то, что мы делали и наблюдали длительный период времени. Возможно, мы от этого изменились.

– Длительный эксперимент, – заключил леонидянин, – какая была цель? Сделать вас такими, какие вы есть сейчас?

– Как объяснить ему, что жизненный опыт – это не научный эксперимент?

– А ты сам понимаешь разницу? – поинтересовалась она.

– Понимаю. Жизненный опыт – это то, что наблюдается в силу случайных проб, ошибок, а также случайных стечений обстоятельств. Его не планируют.

– Да что ты говоришь? Не планируют? Как же. Человек, во-первых, сам хочет чего-то получить от жизни. Во-вторых, другие тоже чего-то хотят от него получить. План есть, и не один. Планов столько, сколько людей, знающих о твоем существовании прямо или косвенно. Включая и тебя самого, разумеется, поскольку ты о своем существовании тоже знаешь. Кстати, а ты уверен, что это наше отличие не является, например, этапом эксперимента Бромберга? Или какой-нибудь спец. операции КОМКОНА-2? Вспомни, как и почему мы сюда попали.

– Я понял, – сказал Оэшфн, – длительный эксперимент. Объект один, экспериментаторов несколько. Интересы в конфликте. Обмен информацией ограничен. Объект знает, что идет эксперимент. Не знает, кто экспериментаторы и какие цели. Задача объекта – максимум жизненного ресурса. Методы решения – не ограничены.

– Толково сказано, – заметил Антон, – скольких землян вы наблюдали, Оэшфн?

– Двадцать девять – до вас. Четыре – первый визит. Пять – второй визит. Девять в один период времени – исследователи. Одиннадцать в разные периоды времени – представители. Другие эксперименты. Результат не удачный.

– Неудачный? – переспросила Вики-Мэй, – в чем это выразилось?

– Дезадаптация. Неспособность реагировать на окружающий мир.

– Как видишь, Антон, я была права, – констатировала она, – предыдущие ссыльные элементарно спятили. Интересно, сколько времени для этого требуется… Оэшфн, хотите еще кофе?

– Да, Вкии. С удовольствием, – ответил леонидянин, – а что вы спросили о времени, которое требуется?

– Я имела в виду, через сколько времени у землян происходит эта… дезадаптация.

– Наблюдения показали интервал от 1000 до 2500 астрономических дней, – ответил он, – зависит от разных факторов. Один – медленнее, два – быстрее.

– Один – медленнее, два – быстрее? – переспросил Антон, – пара сходит с ума… в смысле, дезадаптируется… быстрее, чем одиночка?

– Да, Аонтн. Быстрее. Не более 1200 астрономических дней.

– Ну, что ж, – заметила Вики-Мэй, наливая леонидянину кофе, – тысяча дней – это уже неплохо. Можно сказать, у нас еще прорва времени до слетания с катушек. Попробуем провести его весело и интересно.

– Слетания с катушек? – переспросил Оэшфн.

– Дезадаптации, – уточнила Вики-Мэй.

Леонидянин отпил глоток кофе и создал на своем лице выражение, видимо призванную продемонстрировать людям глубокое недоумение.

– Если человек весело и интересно проводить время то какая причина дезадаптации?

– Но вы сами сказали, не более 1200 дней, – напомнил Антон.

– Понимание не верно, – пояснил Оэшфн, – я говорил о наблюдениях, о том, что было. С теми, которые раньше. Не о том, что должно происходить в вашем будущем. Вы отличаетесь. У них была причина дезадаптации. У вас такая причина отсутствует. Обобщение неадекватно.

– Простите, Оэшфн, но мы, наверное, тупые. А можно подробнее об этом?

– Можно. Но объяснение будет длительно по времени.

– Чего-чего, а времени у нас теперь хватает, – сказала Вики-Мэй, – у нас его даже больше, чем кофе.

– Вот ни фига же себе, – задумчиво произнес Антон, провожая глазами удаляющуюся фигурку леонидянина, – интересно, кто-нибудь кроме нас это знает? Я имею в виду, из людей?

– А кто-нибудь это хочет знать? – спросила Вики-Мэй, и сама же ответила, – по-моему, никто. Это к вопросу о "дезадаптации", как выражается дружище Оэшфн.

– Кстати, – добавил Антон, – еще не факт, что мы правильно поняли все его объяснения.

– Все мы правильно поняли, – уверенно сказала она, – можешь не сомневаться. Он же раз десять повторил. Так сказать, для землян и прочих космических имбецилов. То есть, может, мы поняли не все, но уж то, что поняли, поняли правильно. Кроме того, это же достаточно очевидно. Я имею в виду, выглядит очевидным, после того, как тебе объяснили.

– И что по-твоему выглядит таким уж очевидным? – поинтересовался Антон.

– Перейдем к разбору полетов, ОК? Начнем, выражаясь философски, с вопроса о предназначении. Помнишь, ты как-то раз произнес выдающуюся речь о том, как люди любят выделываться. В смысле "человек – мера всех вещей, звучит гордо и вообще человек – пуп вселенной". И вывод у тебя был такой, что человек выделывается на пустом месте, не имея к тому никаких оснований. Поскольку он – просто разновидность высокоорганизованной космической фауны – и не более. Но, оказывается, это выделывание – не причина человечаских глупостей, а лишь следствие глупости более глобальной. Эта глупость называется "миф о предназначении и жертве". Якобы каждый человек и человечество в целом имеет некое Высшее Предназначение, ради которого следует идти на всяческие Жертвы. Причем любое достижение оценивается не столько своей реальной полезностью, сколько жертвами, которые человечество ради него принесло. Вроде бы, если что-то полезное досталось малой кровью – так оно и ценности особой не представляет и наоборот, если вокруг чего то пролиты моря крови, то оно очень ценное, даже если от него и вовсе нет никакой пользы. Как будто главный смысл заключается не в результатах, а в издержках. Получается, что человечество стремится не столько к достижениям, сколько к жертвам. Самое смешное, что, декларируя наличие предназначения, человечество не может ответить внятно на два главных вопроса: в чем состоит это предназначение и на кой черт оно нужно человеку, да и человечеству в целом. Просто где-то в подсознании, а может – в коллективном бессознательном, в архетипических образах, сидит идея некой Огромной Награды, которой можно сподобится за свою дурацкую жертвенность.

И вот человечество двести лет таскает по космосу это мифическое Предназначение, этот пирожок ни с чем, эту писаную торбу. С самого начала человечество искало в космосе не практическую пользу, а место, где можно принести Жертву. В начале космической эры дошло до такого абсурда, что в космос послали зонд, содержащий в качестве послания кусок текста из библии. В то время чуть ли не треть жителей Земли считали эту книгу описанием того самого Предназначения и надлежащей Жертвы. Вроде как на Эврите – книгу Каты Праведного. Человечество же было уверено, что его Предназначение – это величайшая ценность, которую надо во что бы то ни стало донести до всех разумных существ в космосе. И вот с таким багажом из суеверий, добралось человечество до Леониды, где и произошло самое интересное…

– В смысле, наткнулись на цивилизацию, которая в сто раз старше и в тысячу раз благополучнее человеческой, и которая при этом замечательно обходится без глупых предрассудков? – спросил Антон.

– Если бы только это! – Вики-Мэй хихикнула, – представь, посланцы человечества во главе с Леонидом Горбовским, открывают свою писаную торбу и благоговейно демонстрируют леонидянам свое Предназначение, оплаченное миллионами Жертв. Те смотрят и говорят: "Угораздило же вас нажить такой гемморой. Если хотите, мы в два счета избавим вас от этой пакости". Они не обидеть землян хотят, они помощь предлагают. Ведь ясно, что Предназначение – это именно геморрой, от которого лечить надо. А Горбовскому ясно другое. Что человечество наткнулось-таки на так называемую "сверхцивилизацию", и сейчас эта сверхцивилизация в два счета может лишить человечество главного мифа, на котором последние двести лет строилась Великая Космическая Миссия. И что делает Горбовский?

– Ясно что, – сказал Антон, доставая из кулера бутылку пива, – создает легенду о застывшей на 300 тысяч лет леонидянской цивилизации, каковая цивилизация, в силу своей затроможенности ну решительно никакого интереса не представляет. И бежит добрый дедушка Горбовский с планеты, которую благодарное человечество уже назвало его именем.

– Правильно, – согласилась Вики-Мэй, – но этого мало… Кстати, угостите даму пивом… Ага, спасибо. Так вот, Горбовский делает все, чтобы Леонида стала непрестижной, неинтересной и необсуждаемой в приличном обществе. В частности, он рекомендует эту планету, как место для VIP ссыльных. Благо, традиция ссылать на негуманоидные планеты уже в то время существовала. И появляются ссыльные, которые, бедняги, уверены, что здесь просто этакий заповедник с первозданной природой и отсталыми, но добрыми туземцами…

– Вроде папуасов времен капитана Кука, – вставил Антон, – тот тоже был уверен… А его раз – и на сковородку.

– Однако, есть еще предположенье, что Кука съели из большого уваженья, – процитировала Вики-Мэй, – в смысле, что леонидяне совершенно не намеревались сводить этих бедолаг с ума. Просто так само получалось. Вот взять хотя бы наших предшественников в этом милом домике. Непримиримый экстремист, борец против разрешенных психотропных препаратов, и его жена, можно сказать, боевая подруга. Жизнь подчинена высокой идее – избавлении человечества от бездумных развлечений и высвобождении его сил для Великой Миссии. Они отправляются в ссылку с высоко поднятой головой. Он намерен писать пламенные статьи и публиковать в БВИ. Она – обеспечивать ему надежный тыл. Такие люди делают все из чувства долга. Они живут из чувства долга, едят из чувства долга, спят из чувства долга, общаются друг с другом и с окружающими тоже исключительно из чувства долга. Чувство долга – это ядро их личности, основной мотив и основная цель.

– Долга перед кем, кстати? – спросил Антон, делая очередной глоток пива.

– Перед Предназначением, разумеется, – пояснила Вики-Мэй, – а Предназначение подразумевает Великую Цель. А Великая Цель это… В общем то, перед чем хочется застыть в благоговейном восторге по стойке "смирно". Но при контакте с леонидянами все начинает восприниматься иначе. По сравнению с теми коллосальными возможностями, которыми обладают леонидяне, все "великие цели" оказываются какой-то мелочью, пылью под ногами, прошлогодним снегом. Но дело в другом. Леонидяне достигли всего этого, не стремясь ни к каким "великим целям", они просто делали полезные для себя вещи – не более. И, как оказывается, их не интересуют никакие "предназначения" вообще – для них это бессмысленный термин. Зато их очень интересует непосредственная жизнь любых разумных существ. Их действительные желания, их мотивы, эмоции, естественные градации удовольствия и неудовольствия. Это ведь общесистемная закономерность.

– В смысле? – спросил Антон.

– Ну, помнишь, как Оэшфн невзначай поинтересовался соотношением произвольных и обязательных элементов полового акта…

–… Да, а ты еще устроила эту разнузданную лекцию об основополагающей роли эротики и секса в человеческой культуре. Какой удар по имиджу прогрессивного человечества! А при чем тут Предназначение и слетание с катушек?

– А при том. Ведь он на самом деле наблюдает за всем, что здесь происходит. В смысле, не наблюдает, а видит. Как мы видим все, что у нас перед глазами – хотим мы того или нет. Только у него перед глазами все окружающее пространство, независимо от стен и прочих препятствий. Он видит не только наши действия, но даже наши желания. Невысказанные, а просто проявленные понимаешь? И он задает вопросы…

– Это я уже понял, – перебил Антон, – и что здесь такого? Ему же действительно интересно. Если бы мы не хотели, могли бы не отвечать. Оэшфн парень не обидчивый.

– Помнишь, как он попросил прокомментировать отдельные эпизоды, когда ты…

– Ну и? Я ведь не телепат, чтобы уж прямо всегда угадывать, что ты… И вообще, могла бы и подсказать.

– В следующий раз подскажу, – Вики-Мэй хихикнула, – но дело не в том. Вот представь себе, двое, у которых Предназначение. Они ведь и сексом тоже занимаются скорее из чувства долга. Ну, типа, так положено. И вдруг им бац – и вопрос…

– О чем?

– Да не важно. Им хватит одного раза, чтобы понять: они наблюдаемы в своих реальных чувствах и желаниях, и эротических желаниях – в первую очередь. Это все открыто, как в ярмарочном балагане!

– Почему – в балагане, а не в театре, например?

– Да потому, что для них все это – балаган, пошлость и, скажу больше, позор. Поскольку это – желания, недостойные Великого Предназначения.

– То есть, – сказал Антон, – эти люди слетели с катушек потому, что не были психологически готовы к восприятию правды о самих себе?

– И это – тоже. На самом деле, у них рушилось все. И Предназначение человечества, и свое личное Предназначение, и свое соответствие Предназначению. То, что составляло ядро их личности, оказалось не просто бессмысленным, а дефектным, бракованным. А то, что они всю жизнь подавляли, старались отбросить, зарыть поглубже и забыть – как раз и было тем ценным, что могло развиваться. Стоит человеку Предназначения понять это, как… крак – и его личность рассыпается на мелкие кусочки. Зовите доктора.

– Да, это версия… Слушай, а кстати, почему леонидян так интересует наш секс, эротика и вообще все вокруг этого дела?

– Это как раз понятно, – Вики-Мэй, отхлебнув из бутылки, – ведь вся человеческая креативность основана на эротике. Общеизвестный факт, между прочим. Все искусство, вся наука, да и вообще все новое, что человек придумывает. Инстинкт первооткрывателя в своей основе носит чисто сексуальный характер. Это эволюционно так сформировалось – потому что инстинкт первооткрывателя служит для быстрой адаптации, а быстрая адаптация – для выживания. Отсюда – первооткрывательство должно быть сцеплено с эротикой, чтобы это свойство воспроизводилось в следующих поколениях.

– Звучит логично, – согласился Антон, – хотя, немного обидно, что такая поэтичная штука имеет такое приземленное объяснение.

– А леонидянам наплевать, что приземленное. Они – реалисты высшей пробы. Для них разум – это конструкция, которая существует для того, чтобы приносить конкретную пользу индивиду, обществу, биологическому виду. И все. Никакой метафизики. Леонидяне никогда не стремились к абстрактным идеалам – только к результату, который можно потрогать руками. То есть использовали свой интеллектуальный ресурс предельно эффективно и экономично. Именно за счет этого они, наверное, и стали сверхцивилизацией.

– Привет, Мак! Какая удача, что вы не заняты!

– Привет, Геннадий, – ответил Каммерер без особого, впрочем, энтузиазма, – а как вы определили, что я не занят?

– Я не определял, – ответил Комов, – но должна же быть справедливость на свете. Сидим мы с коллегой Августом на берегу замечательного озера, жарим шашлык, попиваем вино и вдруг ощущаем желание расписать пульку. А третьего-то и нет. Ну, сами понимаете, играть в преферанс с "болваном" – это себя не уважать. И тут я понял, как в нашей маленькой кампании не хватает вас, Мак. А вы так удачно оказались свободны…

– Свободен, – буркнул Каммерер, – как птичка колибри.

– Думаю, четверть часа вам хватит, чтобы добраться, – сказал Комов, – шашлык, знаете ли полагается есть, пока он горячий.

… Озеро и в самом деле было замечательное, а Комов и Бадер действительно пили вино и жарили шашлык, как будто для этого и собрались. Мало того, Бадер задумчиво тасовал колоду карт, будто и в самом деле намеревался провести время за преферансом.

– Все должно быть натурально, Мак, – пояснил он прибывшему Каммереру, – вот спросит кто-нибудь: "чем занимались трое пожилых мужчин на берегу озера Ла Мартр такого-то числа"? И можно будет честно ответить: "трое означенных мужчин мирно расписывали пульку за кружкой вина". Неплохого, кстати, вина, уважаемый Мак Сим. Рекомендую.

– А о чем эти фигуранты разговаривали за преферансом? – поинтересовался Каммерер.

– Конечно же, о женщинах, – отозвался Комов, – о чем еще имеет смысл говорить в чисто мужской кампании. Кстати, Мак, кто эта женщина?

– Какая именно?

– Та самая, какая же еще.

– Ах та самая? Считается, что она – Виктория Мэй О'Лири из Дублина.

– Умничать не надо, Мак, – строго сказал Бадер, – кем она считается мы и без вас знаем.

– Видите ли, Мак, – добавил Комов, – нас в свое время слегка насторожили недвусмысленные намеки Бромберга на Странников и тайну личности. И мы решили немного похулиганить. В смысле, раз уж мы собрались нарушать тайну личности, то почему бы заодно не нарушить и неприкосновенность жилища? В общем, в Дублине случилась маленькая нестабильность нуль-Т и, в процессе ее устранения, мы случайно зашли в гости к мисс О'Лири. Ее самой не было дома и мы от нечего делать посмотрели ее домашнюю видеотеку ну и еще кое-какие частные записи.

– Живую черепаху, играющую на гавайской гитаре, – предположил Каммерер.

– А вот и нет. Самое интересное – это что нас кто-то опередил. Судя по всему, буквально на несколько часов. Кто-то успел преобразовать все видеозаписи методом блуждающей маски, так, что на них появилась эта женщина. Ну, про которую я спрашивал вас в начале. Преобразование выполнено на очень высоком техническом уровне, так что если бы мы заранее не были уверены, то ничего бы и не заподозрили. А так – исследовали все внимательно и… Вот скажите, кто бы это мог быть такой шустрый?

– Теряюсь в догадках, – ответил Каммерер, – кстати, шашлык, по моему, готов.

– Действительно, – согласился Бадер, – давайте питаться. Думаю, разговору это не помешает. Мак, а как по-вашему, зачем понадобилось так цинично редактировать чужие частные файлы? Да, кстати, персональные данные мисс О'Лири в архиве БВИ тоже кто-то поменял, представляете? Мы бы никогда не увидели ее настоящее лицо, если бы хитрый доктор Бромберг заранее не озаботился своим алиби и не скачал бы кое-какие снимки в свой архив до того, как все это случилось. Наверное, ему все-таки не хотелось считаться похитителем девушек – вот он и принял меры. Получается, он заранее знал, что найдутся желающие пройтись по биографии мисс О'Лири ножницами и клеем…

– А вы уверены, что он скачал эти снимки из персонального файла мисс О'Лири, а не изготовил их сам с целью дурить вам голову?

– Допустим даже, что не уверен. Но я уверен, что сейчас в ее персональном файле на месте оригиналов записаны изготовленные кем-то фальшивки.

– Короче, Мак, у нас сложилось мнение, что это сделали вы, – подвел итог Комов.

– А у меня сложилось мнение, что это сделали вы, – спокойно ответил Каммерер, жуя шашлык.

– С чего бы вдруг мне это делать?

– А мне – с чего?

– Вам – чтобы замести следы вашей аферы вокруг экспериментальной истории, – сказал Бадер.

– А Геннадию – чтобы предъявить-таки Бромбергу обвинение в похищении человека, и еще чтобы успокоить Горбовского, – парировал Каммерер, – ведь добрый дедушка Горбовский тоже слышал намеки Бромберга на Странников и так далее. Кстати, если бы это сделал я, у меня было бы оправдание. Я бы действовал в пределах своей компетенции с целью поддержания тайны личности. Ведь известная особа решением комиссиии сослана на Леониду под именем О'Лири, а значит она, а не кто-то другой, и должна быть О'Лири согласно всем архивным записям. А вот если это сделали вы, Геннадий, то это уже превышение полномочий.

– Но мы-то знаем, что мы этого не делали.

– Это я знаю, что я этого не делал, – уточнил Каммерер, – а вы, Август знаете, что вы этого не делали. Но вы не можете знать, что этого не делал коллега Комов. Между прочим, ему очень удобно было это сделать. А потом замечательно обеспечить себе алиби, придя в тот же дом вторично, уже с вами, Август, и делая большие глаза со словами: "ой, кто это был здесь до нас". Старый и, казалось бы, дешевый прием – но психологически очень эффективный и…

– Алло, Максим, – перебил Комов, – вы, кажется, уже породили целый план, как повесить на меня это дело.

– Ну, что вы, – Каммерер улыбнулся, – просто вы высказали свое предположение, а я высказал свое. Как я понимаю, оба предположения не выйдут из нашей милой преферансной кампании, верно?

– Ладно, проехали, – сказал Комов, – а что вы там сказали относительно намека Бромберга на Странников?

– Я просто предположил, что Горбовского это обеспокоило. Вы же знаете, у него после "дела подкидышей" острая реакция на упоминания о человекоподобных автоматах Странников.

– Значит, просто предположили? – спросил Бадер, – и не более?

– Вы снова мне не верите, Август, – грустно сказал Каммерер, наливая себе вина, – вот ведь собачья работа, никто мне не верит. В каждой сомнительной истории видят мой коварный умысел. Из-за любой ерунды меня выдергивают из дома и допрашивают…

– Максим, не изображайте казанскую сироту, – перебил Комов, – и не пытайтесь убедить нас в том, что история с фальшивой мисс О'Лири может считаться ерундой. Бромберг не спроста начал запасаться архивными файлами из БВИ – он почему-то знал, что они начнут пропадать. И он не спроста стал писать на кассету все свои деловые разговоры – он почему-то знал, что отправка этой женщины на Леониду приведет к скандалу.

– К скандалу? – переспросил Каммерер, – Это почему еще?

– Он действительно не знает, – сказал Бадер, – Геннадий, дайте ему прочесть.

– Сейчас, – сказал Комов, извлекая из кармана пару сложенных вчетверо листочков с распечаткой какого-то текста, – у вас крепкие нервы, Мак?

– Как у носорога, – ответил тот, – вру не краснея, не отводя глаз и даже не трепеща ресницами.

– Ну, тогда держите. Вопросы можете задавать по ходу дела.

– Что за ерунда? – хмуро спросил Каммерер, – это леонидяне, что ли, вторая сверхцивилизация?

– Что, трудно поверить? – Бадер усмехнулся, – а в миф о цивилизации, которая якобы 300 тысяч лет сидит, как Емеля на печи, и бьет баклуши, вы верили?

– Не очень, если честно. Мне всегда это казалось слегка странным. Но леонидянское единение с природой и отсутствие каких-либо машин…

– Отсутствие машин? – усмешка Бадера растянулась чуть не до ушей, – да леонидяне это самая машинная цивилизация, которую только можно вообразить. Там все – отлично настроенные машины. И сам организм леонидян – практически идеальная, удобная, комфортная машина. И все, что их окружает – начиная от молекул и заканчивая звездами, вокруг которых обращаются их планеты – тоже управляемые ими машины.

– А они контролируют еще какие-то планеты, кроме Леониды?

– А как же. Просто они любят разнообразие и их миры разбросаны на расстояниях в сотни световых лет друг от друга.

– Ясно, – сказал Каммерер, – значит, сверхцивилизация. А почему, позвольте узнать, директор департамента ЧП КОМКОНА-2, то есть я, узнает об этом последним из заинтересованных лиц?

– Потому, что до сих пор это не входило в зону компетенции КОМКОНА-2, – ответил Бадер.

– А теперь, значит, входит?

– Теперь – входит. Читайте дальше.

– Все любопытственнее и любопытственнее, – пробурчал Каммерер, – а что, коллеги, вселенная действительно поделена между облачками и плюшками?

– Как вы сказали? – переспросил Бадер.

– Это – сленг такой, – пояснил Комов, – они там у себя в КОМКОНЕ-2 всем присвоили клички. Даже расам негуманоидов… На самом деле, Мак, никто вселенную не делил. В смысле, не делил в нашем понимании. То есть, возможно, существуют какие-то принципы разграничения…

– Ясно, – сказал Каммерер, – то есть, ответ скорее утвердительный, чем…

– Это не важно, – перебил Бадер, – читайте дальше.

– Эта философская трепотня имеет отношение к делу? – поинтересовался Каммерер.

– Нет, – сказал Комов, – наплюйте, это все не важно.

– На фиг я тогда это читаю?

– Потому, что самое главное – в конце текста.

– Ну, я прочел. И что теперь?

– Вам лучше знать, – сказал Комов, – ведь это вы тесно сотрудничали с Бромбергом последние полгода.

– Вранье, – с ледяным спокойствием ответил Каммерер.

– Жаль, если так. Боюсь, опыта работы в полиции, в подполье и в контрразведке на Саракше будет недостаточно, чтобы организовать сопротивление прогрессорской деятельности Странников.

– Прогрессорской?

– Ну, да. А как еще назвать деятельность более развитой цивилизации в отношении менее развитой, когда менее развитой это решительно не нравится?

– Резонно, – согласился Каммерер, – а вы санкционируете создание департамента контрразведки. В смысле, контрпрогрессорства? Я имею в виду, с минус первым уровнем секретности.

– Такого уровня нет, – заметил Бадер, – или я чего-то не знаю?

– Пока нет. Но нулевой уровень, который сейчас считается предельным, меня не устраивает. Потому, что в создавшейся ситуации информация должна быть закрыта и от исполнительной дирекции Мирового Совета.

– Гм, – сказал Комов, – а для кого она будет открыта?

– Только для меня, для вас и для него, – Каммерер кивнул в сторону Бадера.

– Смело, – сказал Бадер, – но, в данном случае, я полагаю вполне обоснованно. А вы как полагаете, Геннадий?

– Я полагаю, решение можно считать принятым, – резюмировал Комов, – пишите легенду, Мак, составляйте список людей, схему дислокации, план первоочередных мероприятий… в общем, не мне вас учить, сами все знаете. Трех дней вам хватит?

– Мне хватит трех секунд, – спокойно сказал Каммерер, – все, что вы сказали, лежит у меня в кармане. Написал на досуге, а сегодня взял с собой. Вдруг, думаю, пригодится.

– А ведь приятно иметь дело с умным человеком, да, Август?

– Как жаль, что наше сотрудничество было прервано на 50 лет из-за прискорбного непонимания единства наших устремлений, – задумчиво произнес тагорянин, выдержав достаточную по его мнению паузу, – приношу вашему департаменту приличествующие извинения.

– Прошлое – прошло, – ответил Каммерер, – жизнь полна ошибок, но некоторые из них можно исправить. По-моему, это – главное.

– Очень верные слова, – согласился доктор Ас-Су, – ваш старший коллега был бы доволен вашим умением сказать их в нужное время. Я хорошо знал его, когда вы еще были молоды, и могу это утверждать.

– Благодарю вас, высокопочтенный, – Каммерер отвесил короткий поклон.

– Раз зашла речь о сотрудничестве, могу я задать один профессиональный вопрос, не будет ли это признаком непристойности на церемонии в данном месте?

– Безусловно, можете. Доктор Сикорски был бы рад, что вспоминая его, коллеги говорят именно о той работе, которой он посвятил жизнь.

– Я тоже так считаю, – сказал Ас-Су, – скажите, коллега, обладает ли ваш НОВЫЙ департамент надежной и всесторонне разработанной стратегией подавления активности Странников?

…Вот это был номер. Тагорянин знал о существовании нового секретного департамента в структуре КОМКОНА-2. Откуда? Кто из троих "слил" информацию? Вернее – из двоих. Комов или Бадер? Скорее всего, Бадер. И, конечно, не "слил", а просто совершил какую-нибудь маленькую оплошность. Не уследил за судьбой одного из сотен документов, которые он просматривает каждый день… И все. И достаточно… Хотя мог и Комов, с его привычкой вечно таскать в карманах всякие бумажки… Надо поговорить с ними. Спокойно, серьезно поговорить.

А сейчас надо что-то отвечать этому старому тагорскому лису. Что-нибудь исключительно доброжелательное, потому что в данной ситуации это – потенциальный союзник, причем союзник сильный и опытный.

– К сожалению, – ответил Каммерер, – такой стратегией наш новый департамент пока не обладает. За прошедшие пять лет мы смогли приблизительно очертить спектр возможных стратегий – но оценить их эффективность мы пока не в состоянии. На это понадобится еще несколько лет.

Доктор Ас-Су понимающе покачал головой и, после некоторой паузы, предположил:

– Быть может, работая совместно, мы, я полагаю, справимся с этой задачей быстрее, чем по одиночке.

– Я склонен считать, что Вы правы, – согласился Каммерер, – и пришло время установить порядок взаимодействия, обеспечивающий…

– О, да, – перебил тагорянин, – отстутствие лишних глаз. Это весьма важно. И здесь я хочу вспомнить земную эвристику, состоящую в том, что дерево лучше всего прятать в лесу. Это очень хорошее правило, если только вы знаете, какое из тысяч деревьев – особенное.

– Айзек Бромберг, – сказал Каммерер, – еще один файл по Странникам в его архиве никого не удивит.

– Вы совершенно правы, коллега. Поистине, в этом лесу более, чем достаточно деревьев, так что появление еще одного дерева останется незамеченным, или, по крайней мере, не вызовет специфического интереса. Кроме того, многоуважаемый доктор Айзек Бромберг находится на Тагоре, что весьма упрощает контроль – на случай, если интерес все-таки возникнет.

– Согласен с вами, высокопочтенный Ас-Су. Вас не затруднит по возвращении на Тагору провести личную беседу с ним?

– Совершенно не затруднит, высокопочтенный Мак Сим.

– Все гораздо проще, мисс О'Лири. Я всего лишь решил поинтересоваться, как у вас дела.

– Вот это номер! Тони, иди сюда, тут у нас чудеса. Макс Каммерер просто решил поинтересоваться нашим самочувствием. Десяти лет не прошло, а он уже соскучился.

– Точнее, прошло 3409 стандартных дней – сказал Антон, появляясь в гостиной, – или, если в годах, то девять и одна треть. Максим, вас что, выгнали в отставку?

– Опять не угадали, – Каммерер усмехнулся, – как это ни странно, я продолжаю занимать тот же пост.

– Иначе говоря, вы связались с нами по делам службы, – констатировала Вики-Мэй, доставая из кулера бутылку портера, – как я и предполагала с самого начала. Ну, излагайте, а мы послушаем. Тони, в тебя метнуть такую же?

– Да, любимая, это будет очень кстати, – сказал он и, через полсекунды с картинной легкостью взял из воздуха бутылку, стремительно летящую ему в голову, – thanks, honey.

– А вы все также поддерживаете форму, – заметил Каммерер.

– Нет, – ответила она, – мы ее улучшаем. На всякий случай. А то шляются тут всякие…

– …И все также недоверчивы, – добавил он.

– Вам доверишься – до рассвета не доживешь.

– Так я и не претендую. Между прочим, хотите я вам новости расскажу? Про подвиги вашего приятеля Флеаса.

– Подвиги? – удивилась Вики-Мэй, – мне показалось, он был сыт по горло всякими подвигами. Хотя, прошло почти десять лет…

– Он, на сколько я могу судить, действительно был сыт этим по горло. Но четыре года назад на севере случился сильнейший за последнее столетие неурожай, а соанские негоцианты, как водится, решили поспекулировать на впятеро подорожавшем хлебе. В Ирукане и южной части Арканара мгновенно вспыхнули бунты. Какие-то два самозванца объявили себя королями и двинули толпы полуголодной голытьбы к соанским границам. Третий король объявился в западном Кайсане, где всегда были сильны сепаратистские тенденции – и тоже двинул нечто вроде армии на Соан. Негоцианты, разумеется запросили помощь императора – в конце концов, они исправно платили налоги, а спекулировать хлебом никакой закон не запрещает. Но было уже поздно – поскольку в Соане объявился еще один король, четвертый по счету, и поднял мятеж против республики. В общем, к моменту, когда Флеас подтянул свою армию к южным границам Соана, там уже хозяйничали все четыре короля, выступившие единым фронтом против общего врага – то есть, против императора. И их объединенная армия была почти втрое больше по численности, чем имперские легионы.

– С численностью Флеасу всегда не везло, – заметил Антон, – впрочем, альянсы даже двух разбойников обычно скоротечны, а здесь – целых четыре. По идее, достаточно было выждать некоторое время и они передрались бы между собой.

– Вы еще не утратили навыков средневековой стратегии, – заметил Каммерер, – именно так и намеревался поступить Флеас, но тут обнаружилось еще одно обстоятельство. Четыре короля для поднятия своего престижа восстановили Церковь, назначили предстоятелей из бывших епископов, а те, разумеется, благословили самозваных королей на священную войну против императора-богоотступника и Хартии. В такой ситуации Флеас ждать не мог – время работало на его врагов.

– Держу пари, он вспомнил все, чему успел научиться во время войны солнцестояния, – сказала Вики-Мэй.

– Да уж. Этот парень оказался хорошим учеником. И не только он. Ваш приятель, Кабани, который сейчас занимает должность премьер-министра, умудрился воспроизвести чертежи вертолета. Вернее, не воспроизвести, а создать творческую импровизацию на тему вертолета. Некий гибрид планера и автожира. Кроме того, он придумал строить монгольфьеры, которыми такой гибрид мог подниматься в воздух, а далее – планировать за счет инерции вращения заранее разогнанного винта и за счет авторотации. Другой ваш приятель – алхимик Синда, пошел по вашим стопам и научился получать циановодород, причем в промышленных, так сказать, масштабах. Смысл такого сочетания, надеюсь, понятен?

– Более чем, – хмуро подтвердил Антон, – и как он догадался…

– Но это еще не все. Вместе с третьим товарищем – доктором Будахом, они совместными усилиями изобрели боевые ракеты и усовершенствовали ваш знаменитый рецепт супернапалма. Большей пакости я даже на Саракше не видел. В общем, Флеас пять лет щедро финансировал эту, извиняюсь, науку, и не прогадал. Кстати, войну он выиграл менее, чем за 50 дней. Так сказать, в лучших традициях Светлой Посланницы и дона Руматы.

– Сколько же народу они положили в этой войне?

– Никто толком не считал, – сказал Каммерер, – да это было бы затруднительно с учетом всех примененных средств поражения. Есть лишь косвенные данные. Например, известно, что после войны Флеасу пришлось заново заселять колонистами соанские города – там почти не осталось жителей. Ну и реакция кайсанского тирана о многом говорит. Он пришел в такой ужас, что не только торжественно провозгласил Флеаса своим "почтенным старшим братом", но и "не заметил", что империя отстригла у него все западные территории. Да, еще он объявил присоединение Кайсана к Хартии и, в знак лояльности, прислал Флеасу десять возов с отрубленными головами "преступников, посмевших тайно или явно поклоняться божеству трезубца". Фактически, Флеас Веселый теперь владеет всем континентом и прилегающими к нему островами. Еще год-другой – и он отправит флот на завоевание земель по ту сторону океана. Причем не исключено, что это будет не только морской флот, но и воздушный.

– Воздушный? – переспросила Вики-Мэй.

– Да. Разумеется, не планеры, а что-то вроде тепловых дирижаблей. Эти штуковины здорово зарекомендовали себя на войне и теперь Флеас считает авиацию главным инструментом имперской политики. Надо признать, что, хотя идея очень смелая, но вполне прагматичная. Впрочем, что я все об Эврите. У вас тут, я слышал, тоже удивительные вещи происходят. Говорят, вы обзавелись потомством.

– Обзавелись, – подтвердила она, – и что в этом удивительного?

– Я имел в виду, что здесь, на Леониде, ребенку не место. Ксеногенная фауна и флора, отсутствие общения с себе подобными. Со сверстниками.

– Никаких проблем, – вмешался Антон, – парнишка замечательно играет с детьми Хлоа, это и ему интересно, и нам. Да и им, наверное, тоже.

– Хлоа? Это кто еще такой?

– Такая, – поправила Вики-Мэй, – это леонидянка, разумеется. Очень милая женщина – тонкая, веселая, остроумная.

– Женщина? – переспросил Каммерер.

– Ну, женская особь леонидянина, если вам так понятнее.

– То есть ваш сын проводит время с негуманоидами. А как на счет человеческого воспитания, образования, социализации?

– Знаете, мне кажется то воспитание и образование, которое он получает таким образом, значительно более человеческое, чем то, что он имел бы на Земле. С учетом, принятой там, извиняюсь за выражение, социализации. Чтобы не сказать прямо и грубо – дрессировки. Я понятно выразилась?

– Понятно… Кстати, сколько сейчас лет вашему отпрыску?

– Старшему – примерно пять. Это я пересчитываю в стандартные, земные. Астрономический год здесь в полтора раза короче.

– Если быть точными, – добавил Антон, – то он составляет двести сорок один с четвертью земной день, или триста четыре местных, поскольку…

– Погодите, – перебил Каммерер, – то есть, существует еще и младший?

– Младшая, – поправила Вики-Мэй, – ей два с половиной года. Стандартных, земных, я имею в виду.

– Ничего себе! И что вы собираетесь с этим делать лет так через десять, если не раньше?

– Что-то я не понял, к чему вы клоните, – сказал Антон.

– Прекрасно вы все поняли. Надеюсь, по опыту знаете, в каком возрасте у человека начинается половое созревание?

– So what? – с небрежным вызовом спросила Вики-Мэй, – world will overturn because that?

– Мир, конечно, не опрокинется, – осторожно ответил Каммерер, – но ведь природа будет брать свое.

– Ну и пусть себе берет, – она пожала плечами, – не вижу в этом никакой проблемы. Инбридинг уже полвека как не представляет никакой опасности. Человеческие гены не несут потенциально вредных рецессивных аллелей, так что любое скрещивание дает здоровое потомство. А на предрассудки землян нам теперь, извините, глубоко плевать. Так что, если проблема и есть, то только ваша. А нас все устраивает, верно, Тони?

– Exactly, – спокойно подтвердил он, – а ваши, проблемы, Максим, мы решать больше не намерены. В прошлый раз вы отблагодарили нас семьюдесятью годами ссылки, а в следующий, чего доброго, возьметесь за пистолет, как делал ваш покойный шеф. И что тогда? Играть с вами в индейцев по Фенимору Куперу – на фиг надо.

– Чтобы не было недоразумений, я просто хотел сказать, что ссылка касается только вас, а не ваших детей…

– Тоже мне, откровение, – фыркнула Вики-Мэй, – а то мы думали, что сослан весь наш род до четырнадцатого колена.

– Я имел в виду, что вашим детям можно было бы организовать что-то вроде экскурсии на Землю. Я бы мог…

– Ваша помощь в воспитании детей нам уж точно не требуется, – перебила она, – короче, Каммерер, выкладывайте прямо, с чем пришли. Желательно – без отступлений от темы, поскольку ваши гнилые заходы надоели нам еще десять лет назад.

– Хорошо. Выкладываю прямо. Я хотел поговорить с вами о Странниках.

– Вот как? – усмехнулся Антон, – и давно вы этого хотели?

– С того момента, когда понял, что вы на удивление комфортно чувствуете себя на Леониде.

– Вы очень расстроились, узнав что мы здесь не спятили, в отличие от предыдущих клиентов?

– Скажем так – я удивился.

– Понятно. Удивились. Интересно, а при чем тут Странники?

– При том, – вмешалась Вики-Мэй, – что КОМКОН все удивительное объясняет Странниками. Это у них дурка такая. Профессиональная. Фирменная, можно сказать.

– Нет, Вики, – возразил Антон, – тут другое. Видишь, у них, кажется, образовалась большущая проблема. И суть этой проблемы…

– Суть проблемы в том, что Горбовский, похоже, был прав, – перебил Каммерер, – ваша адаптация здесь каким-то образом совпала по времени с необычайным ростом активности Странников в… Скажем так, в зоне устойчивого расселения землян. Что из этого по-вашему следует?

– Ничего из этого не следует, – ответил Антон, – если ваш чих совпал по времени со взрывом сверхновой где-нибудь в туманности Андромеды, это еще не значит, что ваша носоглотка стала инструментом астроинженерной деятельности.

– Согласен. Будем считать, что я просто хочу проконсультироваться с вами по вопросу о природе Странников.

– А почему не о природе Будды, например? – холодно спросила Вики-Мэй, – или не о природе сингулярности, перед Большим Взрывом? Мы – ребята простые, живем, как леонидяне, в единении с природой…

– Мисс О'Лири, не надо морочить мне голову. Я-то прекрасно знаю, что не леонидяне живут в единении с природой, а природа живет в единении с леонидянами. И, когда леонидянин хлопает в ладоши, природа прыгает. Кто может знать больше об одной сверхцивилизации, чем другая сверхцивилизация? А, поскольку вы, по вашему собственному выражению, живете как леонидяне, то и знаете, наверное…

– Знаем, – перебил Антон, – и что? Какова цена вопроса?

– В смысле? – переспросил Каммерер.

– В смысле, допустим, мы вам расскажем нечто. То, чего вы сами не узнаете, даже если выпрыгнете из штанов от усердия. А что в замен?

– В замен? А что бы вы хотели?

– Готовы поторговаться? – игриво спросила Вики-Мэй, усаживаясь с бутылкой в руке на краешек стола, – как это интересно… Ну, ладно. Мы хотим получить шесть человек, на которых мы вам укажем.

– Не уверен, что правильно понял вас, мисс О'Лири…

– А чего тут непонятного? Мы называем вам шесть человек, а вы устраиваете дело так, что их ссылают сюда, на Леониду, не менее, чем на пятьдесят лет. Тут как раз есть еще три свободных представительских резиденции – с чего бы им пустовать?

– Интересно, как вы себе это представляете?

– Элементарно, Максим. Вы же с легкостью устроили нам ссылку на целых семьдесят лет, а устроить кому-нибудь то же самое на пятьдесят – это, наверное, еще проще.

– За что? – спросил Каммерер.

– За информацию, которую мы вам предоставим.

– Нет, я имел в виду, за что можно будет сослать этих людей на такой срок?

– Это ваши проблемы, – небрежно пояснила Вики-Мэй, делая основательный глоток пива, – вы же знаток законов и все такое. Подставите их как-нибудь, повесите на них какое-нибудь чужое свинство. У вас для этого более чем достаточно возможностей.

– Вы это серьезно?

– А что, мы похожи на шутников? – поинтересовался Антон.

– Понятно, – сказал Каммерер, – значит, шесть человек. Я хотя бы могу узнать их имена, прежде, чем соглашусь или откажусь?

– Зачем? Эти имена вам ровным счетом ничего не скажут. На данный момент эти люди ничем особенным не примечательны.

– Ладно. Как быстро я должен это сделать?

– В течении 500 дней начиная с сегодняшнего. Видите, мы даем вам кучу времени.

– Да уж. Попробовали бы вы сами провернуть такое дело… Ладно, я согласен.

– Вот и замечательно, – заключил Антон, – теперь можете задавать ваши вопросы.

– Что, прямо вот так? Вы верите мне на слово?

– Разумеется, а как иначе? Вам ведь понятно, что такие сделки должны исполняться.

– Это намек на крупные неприятности в случае нарушения условий?– спросил Каммерер.

– А разве вы намереваетесь их нарушить?

– Нет, но…

– Нам этого достаточно, – перебила Вики-Мэй, – так что вы хотели узнать о Странниках?

– Для начала, я хотел бы услышать ваши комментарии по поводу вот этого документа.

– Прочел, – сказал Антон, – Занятно. Сильно. Впечатляюще. Почти гениально.

– А по существу что скажете? – поинтересовался Каммерер.

– Айзек умер?

– Да. 11 июня. Удивительный человек. Чувствовал, что умирает и последнюю неделю аккуратно приводил в порядок свой огромный архив.

– … Который вы, конечно засекретили, – добавила Вики-Мэй.

– Конечно, – Каммерер грустно улыбнулся, – считается, что этот архив никогда не существовал.

Антон сделал глоток пива, почесал в затылке и переглянулся с Вики-Мэй. Она едва заметно кивнула.

– Ладно, – сказал он, – теперь слушайте, как все было.

– Дохлой гусеницы, – перебил Каммерер, – и что с этим можно сделать?

– С дохлой гусеницей – уже ничего, – ответил Антон.

– А с еще живой?

– Ввести ей специфический яд, который не повредит гусенице, но убьет личинок, – сказала Вики-Мэй, – точнее, не яд, а…

– Вирус, – подсказал Антон, – который поразит личинок, а также то, что успеет из них развиться и все то, с чем они войдут в контакт.

– Ну да. Так точнее. Хотя с латыни virus как раз и переводится как яд, но…

– И в результате, – перебил Каммерер, – мы получим вместо гусеницы, зараженной личинками, гусеницу, зараженную вирусом, так?

– Так, – согласился Антон, – но другого выхода нет. Вернее, он есть, и даже не один, но вам ничего из этого не подойдет. Стать таким же педантичным и предусмотрительным, как тагоряне, человечество не сможет, а перейти к доктрине "свобода или смерть", как жители Надежды – не захочет. Ну и понятно, что стать таким же могущественным, как леонидяне, оно просто не успеет. Слишком поздно.

– Хорошо. И в чем же суть действия этого… вируса?

– Разрушение Предназначения, – ответила Вики-Мэй, – поскольку это не биологический вирус, а информационный. Мем-вирус, как в середине XXI века называли автономные цепочки данных, разрушительным образом паразитирующие в компьютерных сетях и способные к спонтанной автоэволюции. А еще раньше их называли worm, то есть червь или вообще существо, скрытно проникающее куда-либо, вкрадывающееся, незаметно разрушающее и так далее.

– Так. А можно поподробнее и в адаптированной форме? Для сотрудников КОМКОНА-2 и прочих лиц, не обремененных, так сказать, избыточным интеллектом?

– Можно и поподробнее. Но это займет хренову тучу времени. Готовы зависнуть часа на три?

– Готов, – подтвердил Каммерер и приготовился слушать.

– Добрый вечер, Август. Как поживаете?

– Еще не знаю, – флегматично ответил Бадер, – я вообще-то спал. Привычка у меня такая пижонская – поспать часок после обеда. Что-нибудь случилось?

– Комов почти достроил баню, – сообщил Каммерер, – настоящую, образца XIX века.

– Это не новость. Он ее за последние семь лет уже десятый раз почти достраивает.

– Нет, это новость. Потому что на этот раз он ее до такой степени достроил, что в ней уже можно париться.

– Да? – удивился Бадер, – это что, он нас приглашает?

– Ага. Он уже что-то там затопил. Не в смысле залил водой, а в смысле разжег где-то огонь, чтобы нагрелись какие-то камни… В общем, он говорит, что через пару часов они нагреются и можно париться. А потом прыгать в сугроб.

– Это еще зачем?

– Ну, традиция такая, – пояснил Каммерер, – он же потому и строил на Шпицбергене, что там почти круглый год есть сугроб.

– Ладно, – вздохнул Бадер, – в сугроб, так в сугроб. А сколько там градусов?

– В бане или в сугробе?

– На Шпицбергене.

– Минус тридцать с чем-то.

– Понятно. Через два часа буду. Не начинайте там без меня.

– Настоящий мужчина должен сделать в жизни три вещи: воспитать сына, построить дом и посадить дерево, – пояснил он, – у меня оба сына воспитались как-то сами собой, дерево я посажу в другой раз, а вот дом, как видите, построил.

– Баню, – уточнил Каммерер.

– Дом, – это общая категория, а баня – частная, – пояснил Комов, – любая баня является домом по определению.

– Ладно, Геннадий, – проворчал Бадер, – показывайте, как выглядит изнутри ваш "дом по определению". А то у меня сейчас уши отмерзнут.

Впрочем, когда все трое устроились в парилке, на широких деревянных сидениях, он стал менее ворчлив и даже саму идею бани одобрил:

– Хорошее прикрытие, Геннадий. Если кто-то спросит: "чем занимались трое пожилых мужчин на Шпицбергене такого-то числа", можно будет честно ответить: "трое означенных мужчин сидели в так называемой бане образца XIX века". После чего разговор сразу переводится на исторические реконструкции, загадки прошлого, то есть темы беспорно интересные, но никак к исходному вопросу не относящиеся.

– Я тоже так подумал, – Каммерер улыбнулся, – хобби коллеги Геннадия оказалось очень кстати.

– Кстати, – сказал Комов, – оказывается, интересно иногда увидеть некоторых коллег голыми. Я бы даже сказал, познавательно. Скажите, Каммерер, что это у вас за шрамы такие круглые? в вас что, тоже попадали арбалетные стрелы?

– Нет, это меня в самом начале карьеры, еще на Саракше, один прыткий парень расстрелял из армейского пистолета. Ну, из такой же штуки, которую иногда таскал в кармане покойный Сикорски. Обычно жизненный цикл контрразведчика заканчивается расстрелом, а у меня он расстрелом начался. Забавно, вы не находите?

– Действительно забавно, – согласился Комов, – а там, на Саракше, многих расстреливали?

– Очень многих. Во времена военного положения расстрел на месте – это самое частое проявление функций государственной власти.

– И как часто случается, что расстрел… не достигает поставленной цели?

– Скажем так, не редко. Понимаете, Геннадий, это ведь, если вдуматься, очень скучная процедура. Я имею в виду, для исполнителей. Поднимают вас ни свет ни заря, невыспавшихся, зевающих. Пошли мол, надо прислонить тут полдюжины пассажиров. А на рассвете сырость промозглая, туман. Если вчера выпили по триста – еще и руки ходуном ходят. Ну, поехали. Ну, стрельнули по-быстрому. Глянули – вроде готовы пассажиры. Сволокли их в ямы, забросали сверху песочком – и скорее обратно, чтоб к завтраку успеть. Никто ведь для расстрельной команды по второму разу разогревать не будет, а холодное хлебать – ну его на фиг. Так что происходит расстрел военного времени весьма неаккуратно, проще говоря – как попало. А с чего вы вдруг заинтересовались этим вопросом?

– Да так, вспомнил нашу общую знакомую. Ту загадочную девушку, у которой были два похожих шрама на шее и на груди. Я все думал, откуда бы им там взяться? Ведь чудес же не бывает. Значит, Саракш…

– Фу, какой вы любопытный, Геннадий. Если захотите я просто забавы ради найду десять логических дефектов в вашей версии. Но зачем? Какая в данном случае разница кто откуда? Мы-то имеем то, что мы имеем.

– А что мы, кстати, имеем? – вмешался Бадер.

– Я тут прикупил кое-какую информацию, – сказал Каммерер, – у наших общих знакомых. В общем, ситуация еще паскуднее, чем мы думали. Это плохая новость.

– А какая – хорошая?

– С ними можно бороться. Обычными средствами. Знакомыми. Без запредельной техники. И бороться очень эффективно. Как говорил умный дядюшка Сунь-Цзы "тот, кто умеет управлять

врагом, развертывает соединения так, что враг должен отозваться. Он предлагает то, что враг может схватить. Выгодой он завлекает его".

– Мышеловка для Странников?

– Нет, – спокойно ответил Каммерер, – отравленная приманка. Зараженная, если выражаться точнее.

– Это вы от наших общих знакомых научились говорить загадками?

– Нет. Это я в некотором смысле пошутил.

– В каждой шутке есть доля шутки, – добавил Бадер, – под приманкой вы разумеете тех человеческих особей, "созревших индивидов", в отношении которых, согласно меморандуму Бромберга, Странниками будет осуществляться "поиск, выделение, подготовка к приобщению и, наконец, приобщение к Монокосму"?

– Именно так.

– Иначе говоря, – продолжал Бадер, – мы выявим критерии отбора и подсунем Странникам зараженных индивидов?

– Почти что. Есть лишь маленькая поправка. Мы сами создадим для Странников простой в применении, можно сказать, инструментальный критерий, которым они обязательно захотят воспользоваться. Так надежнее.

– А почему они захотят? – спросил Комов.

– Потому, что они очень экономные. Их всегда привлекает возможность получить нужную информацию без затраты ресурса.

– Тогда мы должны знать информацию, которая им нужна, не так ли? – спросил Бадер.

– Мы ее уже знаем. Они ищут способ выявить неординарных, талантливых людей, коммуникабельных, легко меняющих род занятий и при этом одержимых космической миссией. Великим, так сказать, Предназначением и готовых ради него на всяческие жертвы. Нечто похожее великий расист Киплинг двести лет назад определил как "Бремя Белых". Так сказать, высшее культуртрегерское призвание белого человека.

– Ну, допустим, нам это известно. И что мы им подсунем?

– Критерий, по которому они с легкостью могут выявить неординарных, талантливых людей, коммуникабельных, легко меняющих род занятий и при этом одержимых космической миссией, – ответил Каммерер.

– Похоже я чего-то не понял, – сказал Комов, – вы хотите дать им равно то… Или почти то.

– В том-то и дело, что "почти". Все то же самое, но без веры в какое-либо Предназначение и, соответственно, без готовности чем бы то ни было жертвовать. Они планируют получить могучих идеальных служителей Предназначения, а получат таких же могучих идеальных индивидуалистов, для которых космическая миссия – это постоянное удовлетворение собственного любопытства. Я бы даже сказал – инфантильного любопытства. Любопытства играющего ребенка. Играющего, чтобы развиваться и развивающегося, чтобы находить новые игры.

– Homo Ludens, – сказал Бадер, – была такая концепция. Человек Играющий, как высшая стадия не помню чего.

– Да не важно, чего. И не важно, какая стадия. Важно, что все могущество, которым Странники снабдят своих "избранников", обратится против самих Странников, причем непредсказуемым образом, потому что этот Гомо Люденс – существо непредсказуемое по определению. Мало того, этот Люденс еще и эволюционировать способен гораздо быстрее Странника, поскольку не тратит ресурсы на какое-то постороннее Предназначение. Он тратит их только на собственное развитие.

– Получается как в ай-ки, – заметил Бадер, – не обязательно иметь столько сил, чтобы переломать противнику кости. Хватит и того, что противник имел достаточно сил, чтобы переломать кости самому себе.

– Слушайте, коллеги, а зачем Странники вообще этим занимаются? – спросил Комов, – ну, весь этот отбор, это дурацкое Предназначение? Как-то не вяжется с образом сверхцивилизации.

– А это потому, – пояснил Каммерер, – что они – не сверхцивилизация. Они – инструмент одной из очень древних сверхцивилизаций. Что-то вроде концентратора рассеяной информации. Их сделали в свое время для этой цели, а потом забыли. Или выбросили за ненадобностью. Их Предназначение намертво впечатано в их структуру принятия решений в качестве доминанты поведения. Впечатано даже сильнее, чем чувство голода у обычных биологических организмов. Записано и не подлежит редактированию. Отсюда – их стереотипные и, вообще говоря, бессмысленные действия. Отсюда – возможность предсказать их ошибки и возможность их переиграть. Отсюда – простой способ сообщить Странникам наш замечательный критерий. Мы просто организуем под это дело особый научно-исследовательский институт. Вполне приличный, честный, открытый, с широко обсуждаемым предметом деятельности. И с запоминающимся названием. Например, "Институт Талантов", или даже "Институт Гениев".

– "Институт Чудаков", – предложил Комов, – по-моему, сравнительно скромное, но очень запоминающееся название.

– Чудаков? – переспросил Каммерер, – действительно, звучит хорошо. Как вы полагаете, Август?

– Нормально полагаю, – заметил Бадер, – Пусть будет Институт Чудаков. Максим, вы очень к месту вспомнили Сунь-Цзы, "Война – это путь обмана."

– Ох уж эти сверхцивилизации, – пробурчал Комов, – такие непоседы. Вечно забывают убрать за собой мусор.

– Ага, и за них это приходися делать нам, раз уж мы здесь живем. Очень кстати вспомнилось, как нас, в смысле Институт экспериментальной истории, вышибали с Эвриты. Точнее, из Метромолии. Тамошний военный диктатор зачитал инструктивное письмо четырехсотлетней давности по этому поводу: "Иные же, под личиной добродетели, приходят из-за небесного свода, из-под холмов, из-за моря и из других мест по ту сторону. Эти не приносят ничего, кроме проклятья своего вечного голода" и дальше "этих самих повелел истребить соответственно их природе, так, чтобы им затруднительно было вернуться на мои земли"

– Истребить соответственно их природе – очень точная формулировка, – заметил Бадер, – надо будет запомнить.

– Слушайте, парни, а где я припарковала роллер? – неожиданна спросила Лэрна.

– Ага, послушаю, как вы будете ржать завтра утром, если мы не сможем его найти.

– Халявная выпивка – друг студента, но враг памяти , – философски изрек Хеландер, прикладываясь к своему стакану.

– Значит так, – сказал Айлис, – видишь вон тот дирижабль, раскрашенный идиотскими лиловыми полосами?

– Где? – спросила девушка.

– Смотри на три пальца левее памятника… да не этого, с лошадью, а того, где два дядьки с тремя мечами.

– Теперь вижу, – сказала она, – и что?

– Наш роллер в полста шагах от него.

– Ага, а если эта лиловая колбаса улетит?

– Прилетит другая такая же, – ответил Хеландер, – это местные прогулочные, от Енгабана до залива Глен. Отправляются отсюда каждый час. Все раскрашены одинаково. А памятник, кстати, не двум дядькам, а дядьке и тетке. Серые вы ребята, ни фига столицу не знаете.

– Это мы тебе припомним, когда у тебя еще что-нибудь накроется, – мстительно пообещала Лэрна.

– А что ты так сразу? – надулся Хеландер, – вот я обижусь и не расскажу вам байку про этот памятник.

– Мы и сами можем прочитать.

– Не сможете. Вам лень искать будет.

– Ладно, не обижайся, Хел. Я пошутила, – Лэрна дружески хлопнула его ладонью по мощному, как у быка затылку, – пошли, глянем на это поближе. Мне уже интересно.

– Ты имена-то прочел, растяпа? – снисходительно спросил Хеландер.

– Сам ты… Имена, как имена… А, я врубился. Первое имя у каждого ну никак со вторым не клеится. Точно? "Тонихлуд" – это кто-то из ваших, северян, а "Румата дон Эстор" – это в честь которого турниры по фехтованию "сабля Руматы".

– Отсюда до Эстора полчаса на роллере, – добавила Лэрн, – кстати, о роллерах, Хел, а вот это что такое?

– А это – самая интересная штука, – торжественно сказал Хеландер, – это ведь роллер, так?

– Ясно, что роллер, – согласился Айлис, – только конструкция странноватая. А может, просто скульптор был с бодуна… Погодите, народ, а роллеры вообще когда изобрели?

– Вот! – Хеландер важно поднял палец к небу, – обычно считается, что первые роллеры появились примерно 150 лет назад, а на самом деле, как видите, на сто лет раньше. Только это были не моторные роллеры, поскольку моторы тогда еще не придумали, а роллеры-планеры. Типа, инерционные. Их сперва поднимали на обычном тепловом дирижабле, а несущий винт специальной приблудой раскручивали. Летали они, конечно, не далеко, но по тем временам это все равно было очень круто. А изобрел эту штуковину Отец Кабани, первый министр императора Флеаса.

– А почему "Отец"? – спросил Айлис.

– Это типа прозвище такое. Ну, как у Флеаса – "Веселый". Так вот, что характерно, этот самый Отец Кабани, нарисовал чертеж за один день. Нарисовал он, значит, на пергаменте, а дальше по его чертежу построили несколько штук – и сразу в дело. Тогда какой-то мятеж был против Хартии. То ли в Кайсане, то ли в Соане.

– Не "какой-то мятеж против Хартии", а "Война четырех королей", – поправил Айлис, – была в шестом году от Второго Основания, длилась ровно 44 дня, закончилась капитуляцией Соана и присоединением Кайсана к Хартии.

– Какая разница, как называлась, – заметила Лэрн.

– Большая, – пояснил Айлис, – потому, что это к вопросу, кто из нас серый.

– Ладно тебе к словам цепляться, – ответил Хеландер, – главная-то корка в том, почему роллер именно на этом памятнике. Ну, что интересно? Рассказывать дальше?

– Ага, – сказала Лэрн и бросила еще один взгляд на бронзовую пару, – а красивые были ребята.