"Отвергнутая принцесса" - читать интересную книгу автора (де Камп Лайон Спрэг)

1

Роллин Хобарт оторвался от электрических схем, еле видных в сигаретном дыме, чтобы произнести:

— Войдите.

Дверь открылась, и он добавил:

— Привет, Джордж.

В воздухе повисла небольшая пауза.

— Хм... Ты разве не говорил, что придешь с другом?

Джордж Принц (молодой человек, не играющий заметной роли ни в собственном окружении, ни в нашей истории, и посему остающийся без описания) растерянно кивнул:

— Да, но он подойдет попозже. Мой бог, Ролли, ты хоть когда-нибудь проводишь вечер не за работой?

— Иногда... А что это за друг?

— Его зовут Гомон.

— Герман?

— Нет, Гомон. Г-О-М-О-Н.

— Гомон, а дальше? Какой Гомон?

— Просто Гомон. Г-О-...

— Я уже это слышал, — нетерпеливо отмахнулся Хобарт. — Что он из себя представляет?

— Он называет себя аскетом.

Роллин Хобарт нахмурился — или это только морщинка между бровей вдруг обозначилась резче? Он был вполне обычным молодым человеком: широкий в кости, с гладкими светлыми волосами, прямым носом и тонкими губами.

— Извини, Джордж, но у меня нет ни минуты свободного времени для общения с твоими эксцентричными друзьями. Вопрос стоит об экономии трех четвертей цента на каждую тонну.

— Но он совсем другой! — возразил Принц. — Подожди, ты сам увидишь. Кстати, ты еще не передумал насчет завтрашней вечеринки?

— Нет. Я же сказал — работаю.

— Господи, ты ведь и так совсем никуда не ходишь, — Принц разочарованно вздохнул. — Я и не подозревал, что работа у штрейкбрехера такая напряженная.

— Хиггинс и Хобарт НЕ штрейкбрехеры, я же тебе объяснял! — Хобарт в ярости даже вскочил со стула.

— Тем не менее...

— И не наша вина, что следователь превысил свои полномочия. Это он предложил уволить самых...

— Да, — прервал его Принц. — Но вы с Хиггинсом знали, что Карсен — бессердечный человек, когда нанимали его. Таким образом, вы тоже способствовали бунту.

— Вовсе нет. Ты же помнишь — суд, затеянный Карсеном против нас, решил, что в момент выбивания ему зубов бастующими он уже не действовал в качестве нашего агента.

— О да! Забавнее формулировки нельзя было и придумать, — рассмеялся Принц.

— Тебе, может, и смешно, зато всем остальным — нет! — обиделся Хобарт. — Компания обанкротилась, бастовавшим все равно ничего не заплатили, мы тоже не получили обещанного вознаграждения, а Карсен расстался с зубами. Я считаю, что мы — не штрейкбрехеры, раз нас официально оправдали. QED*. [1] Мы — инженеры-консультанты, и вправе ожидать, что клиенты заранее предупредят нас о проблемах с рабочими.

— Твоя проблема, Ролли, в том, что ты мыслишь только категориями черного или белого: все или так, или никак, — ответил на это Принц. — А ведь логика времен Аристотеля давно уже дополнена и расширена. Из тебя мог получиться отличный коммунист, если бы только тебе не повезло родиться законченным консерватором.

Хобарт окончательно отказался от попыток сконцентрироваться на своих расчетах и набросился на друга:

— Это ты, приятель, делишь все на белое и черное. Меня случайно обвинили в штрейкбрехерстве — и я уже заклеймен как ненавистник бедных трудяг! А если я уверен в том, что постоянная несбалансированность бюджета не сулит ничего хорошего ни отдельным гражданам, ни правительству в целом — ты считаешь меня ограниченным реакционером! Ты и тебе подобные люди — между прочим, весьма поверхностно знакомые с социальными теориями, — уверены, что стоит принять кучу замечательных законов, и мир сразу же им подчинится...

— Я только хотел сказать... — попытался возразить Принц. Однако остановить Хобарта уже было невозможно.

— И ты совершенно не прав насчет аристотелевой логики, — продолжил тот с раздражением. — Ее не расширили, а признали особым случаем логики более высокого порядка. Так же, как в свое время геометрию на плоскости — частным случаем пространственной геометрии. И это вовсе не свидетельствует о ее бесполезности, а всего лишь ограничивает применение. Мы с трудом можем представить себе мир, живущий только по законам двузначной логики. Там, например, все должно быть окрашено в красный цвет, и ничто не может быть розовым или бордовым...

— Говоря об этом, мой друг...

— Я еще не закончил, Джордж. Между прочим, уже Платон обратил внимание на концепции бесконечности и множественности причин, упущенные в работах Аристотеля. Если бы он не так увлекался туманным идеалистическим мистицизмом... Кстати, так что там твой друг?

Джорджу Принцу, ошеломленному этим необычным переходом, понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Ну, в общем, это трудно объяснить, — наконец смог сказать он. — Я еще не слишком хорошо его знаю и иногда даже сомневаюсь в реальности его существования. Но если ты увидишь его, то сразу осознаешь...

— Понятно, — Хобарт еще больше помрачнел. — Однако что значит — «увидишь»? Ты случайно не переборщил с горячим ромом?

— И да, и нет. Понимаешь, сам-то я вижу его — но существует ли то, о чем говорят мне мои глаза, или я принимаю иллюзию за действительность?

— Тут все просто, — не дожидаясь продолжения, сказал Хобарт. — Твой друг либо есть, либо его нет...

— Вот ты и попался! — победно вскричал Принц. — Либо — либо! Я всегда знал, что ты... Э-э-э, кто там? Войдите!

Они с интересом наблюдали, как открывается дверь, пока в комнате не появился изможденный старик с взъерошенными седыми волосами. Его одежду составляло старое пальто — как догадался Хобарт, некогда принадлежавшее Принцу. Полы пальто не до конца скрывали тощие волосатые ноги незнакомца. В руках он держал деревянный прямоугольный предмет, похожий на чемодан с застежками и крючками.

— Это... это и есть твой друг... господин Гомон? — потрясенно произнес Хобарт.

— О да, в настоящий момент меня зовут Гомоном! — провозгласил старик неожиданно громким голосом. — Но, пожалуйста, не употребляй применительно ко мне слово «господин». Мне сказали, что оно произошло от слова «Господь», а это совершенно противоречит принципам скромности и смирения. Я же вовсе не желаю иметь превосходство перед любым из ныне живущих существ.

— Ладно, — с неожиданной легкостью согласился Роллин Хобарт. — А зачем, Джордж...

— Гомон все сам объяснит тебе, Ролли, — прервал его Принц.

— Можно мне прилечь? — мило улыбнувшись, спросил «аскет».

— Да-да, конечно!

Старец отстегнул застежки у принесенного предмета и развернул его, превратив «чемодан» в раскладушку, утыканную то ли гвоздями, то ли шипами. При соприкосновении с полом ложе издало характерный деревянный звук. Затем пришелец снял пальто — под ним обнаружилась полотняная повязка, охватывающая бедра наподобие полотенца — и с довольным вздохом улегся на свое ложе.

Некоторое время он лежал молча, разглядывая комнату Хобарта. Его взгляд последовательно обежал книжные полки, задержался на арифмометре, затем — на больших металлических гантелях и, наконец, остановился на фотографии Фредерика Уинслоу Тэйлора* [2], висящей на стене.

— О Джордж, — обратился он затем к Принцу, — так это и есть тот проницательный человек, умеющий логически мыслить?

— Самый, что ни на есть, проницательный логик из известных мне, — ответил Принц. — Один из лучших в МТИ* [3]. Правда, при одном условии: если ему действительно интересно. Обо всем, что лежит за рамками его специальности, он судит несколько ограниченно — например, считает Томаса Дьюи* [4] жутким радикалом.

— У него нет физических повреждений? — спросил Гомон, пропустив мимо ушей замечание о радикальных взглядах мистера Дьюи.

— Если ты имеешь в виду его здоровье, то нет. Кажется, аппендикс ему удаляли...

— Слушайте, вы оба, — вклинился в разговор объект дискуссии. — Какого черта тут...

Не обращая никакого внимания на это вмешательство, Гомон снова обратился к Принцу:

— А его отсутствие может причинить непоправимый вред или ужасно расстроить родных и близких ему людей?

— Вряд ли. Возможно, несколько знакомых и пожалеют разок-другой, что нет больше старины Ролли и некому удачно сострить. Но никто точно не сойдет с ума от беспокойства, если он исчезнет. Ты, Ролли, — хороший парень, но не очень-то gemutlich* [5].

Хобарт откашлялся и произнес:

— Мой юный друг несколько косноязычен, мистер Гомон. Вот сейчас он пытался объяснить вам, что я превыше всего ценю собственную независимость.

Гомон не удостоил его даже короткого взгляда, продолжая расспрашивать Принца:

— Значит, жены и детей у него нет?

— О господи, конечно же нет! Тебе обязательно надо рассказать ему...

— Послушай, Джордж! — не выдержал Роллин Хобарт, выразительно протирая очки. — Тебе, конечно, удалось ненадолго заинтриговать меня, однако сейчас я должен работать. Увлечение защитой прав рабочих скоро пройдет, и мы с Хиггинсом сможем опять получать свои деньги. Когда мне понадобится разобраться в себе, я лучше отправлюсь к психоана...

— Я вижу также, что у него сильный, решительный характер, — прервал Гомон хозяина лаборатории. — Думаю, нам подойдет. Последний вопрос: он сведущ в парадоксах?

Принц в изумлении уставился на гостя, а Хобарт улыбнулся — впервые с начала разговора:

— Как вы узнали, что я увлекаюсь разного рода загадками? Это мое хобби, — в подтверждение своих слов он вытащил из кипы бумаг на столе небольшой журнал «Энигма» в белой обложке, протянув его старику. — В прошлом году я был президентом Национальной Лиги Любителей Головоломок. Жаль, сейчас времени не хватает. И для чего это я вам подхожу? Надо разобраться с каким-то парадоксом?

— Именно, — ответил Гомон. — Воистину, длань Разума направила меня к единственному человеку вашей трехзначной цивилизации, который сможет помочь нам. Поднимись, о Роллин, и мы отправимся с тобой в Логайю. Нельзя терять ни минуты!

— Что за ерунда! — рассердился Хобарт. — Это глупый розыгрыш!

— Я не разыгрываю тебя, — Гомон сложил свое шипастое ложе, поднял голову, и проницательный взгляд его голубых глаз сконцентрировался на Хобарте. — Не ищи слов, чтобы уклониться, о Роллин. Жизнь прекраснейших, мудрейших и лучших из лучших зависит от тебя. Андросфинкс уже почти вырвался на свободу. Скоро грядет жертвоприношение!

— Что это еще за Логайя? — продолжал возмущаться Хобарт. — И кто такие лучшие из лучших? Зачем...

— Скоро ты все поймешь, — спокойно прервал его Гомон. Внезапно его свободная рука вытянулась, подобно языку хамелеона, как минимум футов на десять* [6] и схватила Хобарта за лацкан пиджака строгого делового костюма коричневого цвета. Затем старик вытащил негодующего Роллина из кресла, перенес через стол и направился к дверям. Болтая в воздухе руками и ногами, инженер тщетно пытался достать странного старика, но тот крепко держал его на безопасном для себя расстоянии.

— Джордж! — закричал Хобарт. — Немедленно останови его! Вызови полицейских! Он же ненормальный!

— Эй, Гомон... — нерешительно сказал Принц. — Если он не хочет никуда идти, то ты не имеешь права...

— Тебе не дано понять, что так нужно, о Джордж, — возразил Гомон. — И не пытайся мешать мне. Эта комната — уже часть Логайи. С помощью духовной силы я временно перенес ее туда.

Принц подошел к окну, и лицо его мгновенно побледнело.

— Но ведь там ничего нет! — не на шутку испугался он.

— Конечно, нет, — ответил аскет, попутно уворачиваясь от особенно меткого удара Хобарта. — О Джордж, открой, пожалуйста, дверь — у меня заняты обе руки.

— Мне что-то не очень...

— Открой дверь! — взревел Гомон. Принц мгновенно повиновался.

— Слушай, как тебе удаются подобные штуки? — крикнул Принц вслед старику, и это было последнее, что Роллин услышал от своего друга.

— Сила десятерых со мной, потому что сердце и помыслы мои чисты. Прощай, о Джордж! Твоего друга ждет встреча с опасностью — но также и ВОЗМОЖНОСТЬ! Мы идем!

— На помощь! — завопил Хобарт. — Мои очки!

— Они на тебе, о Роллин, — и с этими словами старец перешагнул порог, держа в согнутой левой руке деревянный чемодан, а на вытянутой правой — сопротивляющегося Хобарта.

* * *

...И они немедленно очутились в полной темноте. Дверь любимого кабинета инженера странным образом привела их не в гостиную малогабаритной трехкомнатной квартиры, а в темный туннель, очевидно, вырубленный в скале. Поначалу Хобарт еще различал слабый свет, падающий из двери комнаты, но потом и он пропал; видимо, Джордж захлопнул дверь. Глупо дружить с хилятиками, все достоинство которых заключается лишь в том, что с ними иногда приятно поговорить, подумал инженер.

Роллин продолжал бороться с Гомоном даже тогда, когда осознал всю тщетность своих усилий. Сначала он извивался, пытаясь выскользнуть из пиджака. Однако в железном кулаке «аскета» помимо лацкана была зажата и значительная часть рубашки вместе с жилетом. Тогда Хобарт принялся отгибать пальцы похитителя, но с таким же успехом он мог бы рискнуть выпрямить хвост одного из бронзовых львов нью-йоркской библиотеки. В конце концов усталость вынудила его прекратить царапаться и молотить кулаками. Расслабившись физически, он, от нечего делать, сконцентрировался на туннеле.

— Черт возь-ми, мы что, в чет-вер-том из-ме-ре-ни-и? — в такт шагам выдыхал он.

— Не разговаривай, о Роллин, — тихо проговорил Гомон позади него. — Ты можешь привлечь внимание жителей пещеры.

— Неужели? Давай, отвечай на мои вопросы, или я тут такой скандал устрою! — и Хобарт набрал полную грудь воздуха, приготовившись закричать.

— Чтобы уберечь тебя от необдуманного поступка, я согласен говорить, — уступил Гомон. — Вряд ли пещерники тронут меня, но вот тебе....

— Давай, ближе к делу! Зачем ты меня похитил?

— Я опасался, что тебе не понравится тактика, которую я вынужденно применил, — с грустью сказал Гомон.

— Он, видите ли, опасался! А что ты скажешь ФБР? А зачем, собственно...

— К сожалению, мне необходимо было действовать именно так, и теперь, если только ты не пересилишь свою неприязнь, я понесу наказание... о-о-о-ох, самое тяжелое, за принуждение живого существа. Поверь, если бы не величайшая угроза, я никогда бы не стал поступать противно своей природе и принципам. Знай, о Роллин, что древнее заклятие наложено на Королей Логайи... Прислушайся!

Гомон замолчал, и Хобарт не стал продолжать спор. Темноту разорвал пронзительный плач истязаемой скрипки, от которого по спине сразу забегали мурашки.

— Пещерники! — прошептал старик. — Нам надо торопиться. Если я позволю тебе передвигаться обычным способом, ты пойдешь со мной? Учти, что самостоятельно ты не сможешь вернуться в свой мир.

— Я останусь с тобой, — пробормотал Хобарт. А что еще ему оставалось делать? — Как ты переместил нас? Создал новую реальность?

— Поскольку я не ученый, то не могу вникнуть в суть твоего вопроса. Знаю только, что праведными мыслями и поступками я приобрел доступ к силе. Говорят, только древнейшие мудрецы обладали ею. Она позволяет посещать странные миры, похожие на твой, где ничто не является на самом деле тем, чем выглядит.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве тебе не кажется, будто Земля неподвижна, а Солнце вращается вокруг нее? Однако знающие люди уверили меня в том, что все наоборот. В Логайе, если тебе мнится, что светило вращается вокруг планеты, значит, так оно и есть. Не можем ли мы меньше говорить и быстрее двигаться?

Жуткий звук раздался снова, подстегнув Хобарта сильнее любых увещеваний. Впереди появилось пятно света, вскоре они достигли выхода и взобрались на обломок скалы, прикрывающий туннель снаружи. От яркого света у Хобарта в первый момент заболели глаза, и он долго моргал, привыкая. Высоко, в необыкновенно чистом голубом небе, сияло солнце. Вокруг возвышались остроконечные, какие-то непривычные, горы. Через несколько секунд Хобарт догадался, в чем дело: слишком уж ровно они стояли, походя друг на друга, как капли воды. Как будто множество перевернутых вверх ногами вафельных трубочек (без шляпки из мороженого) расставлено стройными рядами на абсолютно плоском столе.

— Пойдем, — начав спускаться по узкой и крутой горной тропе и поддерживая равновесие с помощью складной кровати, сказал Гомон. Длинные седые волосы развевались позади него, как фата невесты.

Хобарт последовал за ним, попутно изучая похитителя, так сказать, при свете дня. Ни на святошу, ни на жестокого налетчика старик не походил, однако для мужчины его возраста двигался он необыкновенно легко. Возможно, думал Хобарт, благодаря незамысловатой диете, например, из орехов и листьев салата. Больше всего инженера удивило, что полотенце на бедрах Гомона держится только за счет ненадежной, по его мнению (и опыту!), силы трения.

Они быстро добрались до подножия горы. Лучи солнца окрашивали камни и скудную траву в золотисто-желтый цвет. Неизвестный кустарник шелестел ярко-голубыми листьями. Стоп, голубыми! Но, поравнявшись с ним, Хобарт понял, что не ошибся. Ну и ладно. Он презрительно отверг коварную мыслишку о галлюцинациях — применительно к себе помешательство никогда не казалось ему возможным. Если собственные глаза Хобарта видят голубую листву, значит, она и есть голубая, такое время года.

Между основаниями конусообразных гор оставались небольшие ровные участки, по которым Гомон двигался вперед, ловко огибая один склон за другим. Хобарт, наконец, восстановил дыхание после стремительного спуска и несколько раздраженным тоном потребовал продолжения разговора об андросфинксах, жертвоприношении и прочей чепухе. Аскет остановился и положил любимую кровать рядом с небольшим деревцем странной геометрической формы, будто кто-то пытался сымитировать живое существо конструкцией из труб. Его можно назвать сюрреалистическим деревом или исполняющим обязанности дерева, подумал Хобарт, хотя никому никогда не удалось бы убедить его в том, что если предмет выглядит и ведет себя не как дерево, то его можно превратить в дерево одним только названием. Гомон обхватил ствол псевдодерева обеими руками и сломал его почти у самой поверхности земли. Потом, прижав его коленом, он отломил кусок, из которого получился массивный посох четырех футов длиной.

— Нам надо спешить, о Роллин, отложим подробности на более подходящее время, — сказал он. — Вкратце, история такова: древнее проклятье вынуждает Короля Логайи Гордиуса отдать Андросфинксу старшую дочь, когда она достигнет совершеннолетия. Поскольку Его Величество всегда был добр к нам, аскетам, я принял решение найти героя, который спасет девушку. Мой выбор пал на тебя, о Роллин. — И он снова сорвался с места, помогая себе посохом.

— По правде говоря, это все очень интересно, — начал Хобарт. — Но послушайте, мистер, у меня нет опыта спасения девушек от чего бы то ни было, не считая случая, когда моя секретарша уронила заколку в мусорное ведро.

— Так ты хочешь сказать, — отозвался Гомон безмятежным тоном, — что я обыскал несколько миров, и все...

Его голос внезапно оборвался, и инженер обнаружил, что уперся в склон одной из гор, а Гомон совершенно исчез из виду. Хобарт прислушался, затем стал потихоньку отступать.

— Эгей! — сильный голос аскета донесся откуда-то с противоположной стороны горы, и Хобарт побежал в том направлении. Вдруг из ниоткуда протянулась мускулистая рука, с силой опустилась на его спину, захватила одежду вместе с кожей и взвилась в воздух. Рука, сокращаясь, стремительно тащила Хобарта к своему обладателю, и вот он уже снова смотрит в грустные глаза аскета.

— Ты слишком мало знаешь о Логайе, о Роллин, иначе не старался бы сбежать. Имей в виду, что в горах после захода солнца пещерники выходят на поверхность. Во избежание подобных глупостей с твоей стороны пойдешь теперь первым. Марш!

Хобарт, нахмурившись, медленно пошел вперед.

— Может, тебе все это доставляет удовольствие, но лично мне надо вернуться к работе! — снова заныл он. Вместо ответа Гомон подтолкнул его в спину так, что Хобарт еле удержался на ногах.

— Да двигайся же быстрее! — разъярился старец. — С такими, как ты, только и можно действовать силой.

— Ты препятствуешь оборонной программе Соединенных Штатов, — не унимался инженер. — Моя фирма заключила крупные контракты... — Снова толчок. — Урон, нанесенный государству, позволит нашим врагам... Ой! — Горы внезапно закончились — раз и все! Никаких предгорий не существовало и в помине — мужчины обогнули последние несколько пиков и увидели местность, ровную, как футбольное поле, за исключением группы полусферических черных холмов, видневшихся чуть левее.

Холмы нарушали однообразие огромного каменистого пространства, похожего на бесконечный галечный пляж необычного красного цвета. Отсутствие растительности, решил Хобарт, позволяет назвать это место пустыней, хотя бы и не похожей ни на одну из известных мне. Она простиралась, насколько хватало глаз, прямо до четкого, абсолютно ровного горизонта.

Фантастическое зрелище ожидало неподготовленного путника и при взгляде направо — примерно на расстоянии тридцати футов начинались... джунгли! Без какого-либо перехода, вдоль некой демаркационной линии красные камни уступали место голубому мху, из которого росли высокие, симметрично посаженные деревья с неправдоподобно ровными, заостренными, цилиндрическими стволами, явно покрытыми темной кожей вместо коры. Листья были окрашены все в тот же яркий голубой цвет, но различались по форме: круглые, овальные и другие неизменно правильные геометрические фигуры, как будто вырезанные из картона для украшения витрины магазина канцелярских товаров. Весь этот кричащий пейзаж походил на рисунок одаренного ребенка или дизайнера, помешанного на функциональном расположении предметов.

Едва Хобарт снова приобрел способность что-либо анализировать, как его внимание привлекло нечто, совершенно не голубого цвета. Это нечто оказалось девушкой, привязанной к обломку дерева, закрепленного между камнями в нескольких шагах от леса. Когда Хобарт приблизился к девушке по шуршащей гальке, он внезапно осознал, что никогда не видел существа прекраснее.

— Это и есть принцесса Аргуменда, — произнес голос позади него.