"Коршун и горлица (Орел и голубка)" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 4

Женщины вытерли и расчесали Сарите волосы, пока она ела: вкуснейшие пирожки были начинены мясом, рисом и фешками. Она запила бы их красным вином, как делала это всегда, но похоже было на то, что ей придется довольствоваться странным, хотя и довольно вкусным, шербетом.

Волосы ее горели огнем в свете масляных фонарей.

У нее было такое чувство, что ее готовят для того, чтобы принести на алтарь в качестве жертвы. Становиться жертвой ей не очень-то хотелось.

Но мысль эта была чересчур смелой — ведь она не имела ни малейшего представления о том, был ли у нее хоть какой-нибудь выбор. Сегодня она уже избежала одного жертвоприношения. Избежать второго она не сможет, по крайней мере, сегодня.

Ей придется изыскать более утонченный способ для того, чтобы отсрочить его. Она коснулась пальцем губы и снова почувствовала, что воздух вокруг нее как бы насыщен желанием. Этого человека она не должна бояться. Но тут на Сариту накатила волна воспоминания — воспоминания об этом позоре; дикой страсти, которую они с Сандро испытывали, об отчаянии, которое всегда сопровождало их любовь и об отчаянности, которая привела в конечном счете к смерти Сандро. Может быть, ей и не стоит бояться Абула Хассана, но не исключено, что ей придется бороться с ним до смерти за то, чтобы не дать ему получить то, что по праву принадлежало только ее любовнику. Она с негодованием откинула голову.

Кадига перестала расчесывать ей волосы, озадаченно спросив, — хватит? Но они еще недостаточно сухие.

— Хватит ли? — Сарита в своей задумчивости совсем забыла о своих служанках. В свете ее мыслей эти приготовления были совершенно бессмысленными. — Да, достаточно.

— Тогда, если вы уже покончили с едой, я приготовлю ваше лицо, — Зулема подошла к ней, и Сарита увидела в ее руках поднос с различными баночками и кисточками.

— Нет! — крикнула она, в ужасе осознав, что собирается делать эта женщина. Она отскочила к оттоманке, — я не допущу, чтобы меня раскрашивали… как шлюху!

— Но, госпожа, этого ведь требует обычай, — в голосе Зулемы опять появился признак замешательства. — Вы должны зачернить глаза, чтобы больше понравиться.

— Я не шлюха, — прошипела Сарита. — Мне нет нужды совращать мужчин.

Во дворике установилось молчание — женщины были ошеломлены. Слышался только плеск фонтана и шипение лампы, возникшее от порыва ветра, донесшегося из окна.

— Вас отдали господину Абулу против вашей воли? — наконец рискнула спросить Кадига.

— Нет, нет, не отдали, — начала Сарита.

— Значит, продали? — вмешалась Зулема.

Сарита покачала головой, — нет не продали и не отдали. Я никому не принадлежу, — они явно ничего не поняли и она продолжала, — я покинула свое племя потому что… о, мне пришлось, а ваш господин Абул, видевший меня в этот день раньше, решил… — Она замолкла. Они все еще смотрели на нее, изо всех сила стараясь понять. — Ваш господин Абул решил, что я нужна ему, — смело произнесла Сарита, — и поэтому взял меня. — Интересно, — подумала она, — всегда ли он просто берет то, что хочет? Определенно у него был вид человека, которому никто никогда не прекословил. Она сразу заметила в нем это.

Женщины с облегчением закивали — наконец, им все стало ясно, — так вы пленница калифа. Вы теперь — его.

— Нет, — воскликнула Сарита, — это не совсем так. Я, может быть, и пленница, но при этом вовсе не его. Я принадлежу только самой себе.

Сарита увидела, что они снова не понимают ее, но не успела начать свои объяснения, как в дверь решительно постучали.

— Это Юсуф, — сказала Кадига, — он пришел за тобой. Она натянула на лицо шарф. Перед тем как открыть дверь, Зулема сделала то же самое. Во дворик вошел человек, сопровождавший сегодня калифа. Он положил узелок на скамью, стоящую около двери.

Сарита признала в нем свои пожитки. Она помнила, что, когда калиф схватил ее, узелок упал, и она уже решила, что навсегда потеряла его.

Теперь она кинулась к нему с радостным восклицанием.

Все было на месте: деревянные расчески для волос, серебряный браслет, подаренный отцом на ее 12-летие, кружевная мантилья, принадлежащая ее бабушке, чистая сорочка, деревянные башмаки на зиму и, что лучше всего, 12 серебряных монеток.

Все то, что возвращало ее в привычный мир, было там. Сказочный мир, окружающий ее теперь, отступил, и Сарита почувствовала, что вновь обрела себя.

Человек по имени Юсуф сказал ей что-то по-арабски. Она покачала головой, показывая тем самым свое непонимание, и увидела, что лицо его потемнело. Он заговорил снова, на этот раз грубо, и она догадалась, что он решил, что она отказывается сделать то, что он хочет.

Кадига быстро заговорила на арабском, объясняя Юсуфу, что Сарита не понимает их языка. Лицо мужчины прояснилось.

— Вы должны пойти с ним, — сказала Кадига по-испански, — но ему не нравится то, что вы не закрыли свое лицо. Это не скромно и не богобоязненно для женщины показывать лицо мужчине, который не является членом ее семьи… конечно, это не относится к господину Абулу, — добавила она, — это совсем другое. Он наш верховный господин, и мы все принадлежим его семье.

Отвечая, Сарита посмотрела прямо в глаза Юсуфу.

— Я готова пойти с вами, но я не принадлежу к вашему народу и не прячу свое лицо.

Кадига быстро перевела ее слова и Юсуф пожал плечами, как будто это больше не интересовало его.

Он повернулся к двери, жестом предложив Сарите следовать за собой. Мальчик, стоящий у двери, держал в руках фонарь. Сарите показалось, что дополнительное освещение совсем не необходимо, так как аллея, обсаженная кипарисами, ярко освещалась факелами. Альгамбра была освещена так же ярко, как рыночная площадь во время гуляний, там и сям люди спешили по своим делам так, как будто сейчас была не ночь, а самый разгар дня.

Юсуф свернул в аркаду, окружающую двор, посреди которого находился прямоугольник бассейна. На поверхности воды плавали лилии, из дверей, мимо которых они проходили, доносились звуки музыки. Сарита остановилась было, чтобы заглянуть в один из сводчатых проходов, но ее провожатый сердито что-то ей сказал, значения чего она не поняла, но по тому догадалась. Из принципа она замешкалась еще на несколько секунд, и увидела там мужчин, лежащих на оттоманках, некоторые из которых были погружены в беседу, а некоторые — заняты игрой в шахматы. Слух их услаждала мягкая музыка. Женщин видно не было. Но подобное сборище в их племени они тоже не допускались бы. Правда, в их племени мужчины сидели бы вокруг костров, а не в окружении шелков, фресок и фонтанов. Кто-то играл бы на гитаре, кто-то бы пел, так что по сути своей эта сцена была Сарите очень знакома.

Юсуф схватил ее за руку. Она сбросила ее и отвернулась, жестом показав, что они могут продолжить путь. Выражение лица Юсуфа было устрашающим, и она на секунду затаила дыхание, надеясь на то, что интерес со стороны Абула Хассана обеспечит ей некий защитный покров.

Очевидно, она не напрасно надеялась на это, потому что Юсуф резко повернулся и зашагал дальше.

В конце концов они пришли в тихий, освещенный фонарями, холл, где по обеим сторонам двери стояли стражники. То, что это были именно они, Сарита заключила по их внешнему виду и военным причиндалам. Похоже было на то, что они вошли в святая святых — дворцовые звуки угасли и остались позади.

Подойдя к двери, Юсуф тихонько постучал, подождал, а затем открыл дверь и помахал Сарите, чтобы она вошла к калифу.

Абул считал полигамность добродетелью, и, хотя ради спокойствия домашнего мира ясно давал понять всем, что жена является его фавориткой, регулярно звал и других женщин из своего гарема.

Все его четыре наложницы были свободными женщинами, красивейшими дочерьми из знатных семей, подаренными ему для того, чтобы скрепить альянс или купить его дружбу. Они не представляли собой угрозы для Айки и, казалось, были довольны тем, что живут в альгамбрском гареме, с удовольствием приходя к своему господину и соревнуясь за то, чтобы больше ему понравиться. Он знал об этом соревновании и забавлялся им, позволяя себе иногда замутить воду, приглашая одну и ту же женщину несколько ночей подряд. Но по правде говоря, относился он к ним одинаково. Все они родили ему детей, обретя тем самым постоянный статус. Материнство давало женщине определенные права, хотя и на некоторое время отделяло ее от ее господина, который на время ее беременности целиком препоручал ее заботам других женщин, а если она рожала здорового ребенка, дарил ей много одежды и драгоценностей. Эти подарки также служили причиной конкуренции между ними.

Кроме этих второстепенных жен, Абул иногда покупал себе женщину-рабыню, почему-либо пленившую его фантазию, или брал в плен женщину как награду за успешное сражение. У этих женщин не было законного статуса наложниц и, если они больше ему не нравились, то становились обычными членами дворцовой челяди. Они могли рассчитывать на защиту калифа на протяжении всей своей жизни, но сверх того он мало беспокоился о них. У женщин таким образом было только две задачи — понравиться господину и подарить ему потомство, если он этого желал. Он не обременял своих рабынь детьми, и они могли выходить замуж, будучи отлученными от постели господина.

Абул считал себя хорошим хозяином.

Теперь, ожидая, когда Юсуф приведет ему девушку, он чувствовал необычное волнение. Ему нравилось заниматься любовью, нравились женщины, делившие с ним ложе, но он не мог вспомнить, когда в последний раз был столь взволнован из-за них и когда в последний раз ощущал желание определенного тела. Но он возжелал ее, когда увидел стоящей у дороги, босую, с дикими зелеными глазами, с облаком огненных волос, окружающих маленькое личико. Он не спрашивал себя о причине своего желания, и постольку поскольку привык добиваться желаемого, устроил все так, чтобы заполучить девушку. Она не была ни наложницей, ни рабыней, ни пленницей в прямом смысле этого слова. Он выхватил ее из ее мира, чтобы осуществить свое навязчивое желание, поразившее его, как гром с ясного неба… но еще не победил ее.

Нет, не победил. И, вероятно, в этом была причина его волнения. Судя по тому, что он видел до сих пор, она не достанется ему легко.

Женщина, которая отказывалась говорить даже тогда, когда слова возмущения так и срывались с ее губ, безусловно, не достанется ему так просто.

Абул находился под впечатлением того, что его новое приобретение было женщиной с характером.

Только такая променяет жизнь в племени, лишившись тем самым защиты, на полную опасностей жизнь на чужой земле, обитатели которой с предубеждением относятся к представителям ее расы и определенно склонны посчитать одинокую женщину легкой добычей.

И она была женщиной, имевшей любовника, в этом он был убежден. Была не робкой девушкой, а женщиной, знакомой с взлетами и падениями страсти, женщиной, из-за которой мужчины вступили в смертельную схватку. Он не знал в точности, что произошло в тот день в лагере, но догадывался о том, что ее любовник был убит, и что она убежала, несмотря на последствия, которые неминуемо должны были последовать за этим побегом. Как глубоки ее чувства к этому мужчине? Он уже видел горе в ее глазах. Если она будет верна его памяти, значит, перед ним появится еще одно препятствие.

Ведь она принадлежит народу, ведущему моногамный образ жизни, прямолинейно рассматривающему отношения между мужчиной и женщиной.

Или, может быть, усложняющему эти отношения?

В любом случае этот тезис мог представлять для Абула потенциальную помеху.

До этого у Абула никогда не было никаких осложнений с женщинами. Они приходили, когда бы он не послал за ними, говорили ему только нежные слова, всячески выражали свою покорность, и делали все, что могли, чтобы угодить ему.

Когда она вошла в комнату, он сразу увидел, что в своих ожиданиях оказался прав.

В ней не было никакой покорности. Она стояла в дверном проеме с высоко поднятой головой, глядя ему прямо в глаза, одетая в одежду, традиционную для его народа. Такой наряд не носили девушки с огненно-рыжими волосами, распущенными по плечам, девушки с зелеными глазами, глядящие на мужчину сверху вниз, гордо поднимая при этом подбородок. Босоногая беспризорница исчезла, перед ним стояла женщина, которая вызвала бурление в его крови, подобное тому, которое он испытывал только в юности.

— Как тебя зовут? — спросил он ее уже в четвертый раз.

Сарита снова не ответила, но подбородок ее поднялся чуть выше и Абул подошел к ней, вытянув руку в приглашающем жесте.

— Если ты не хочешь сказать мне свое имя, тогда я должен буду сам как-нибудь назвать тебя, — он улыбнулся, дотронувшись до нее.

Сарита обнаружила, что не может вздохнуть.

Он был уже не в вышитой тунике, а в простом темном бурнусе, голова его была непокрыта, и над его глазами нависали роскошные черные волосы.

Белоснежные зубы сверкали, он широко улыбался.

Никогда раньше она не видела столь чудесный образец мужской власти. О ней она никогда не думала, будучи с Сандро. Они были абсолютно равны в своей любви и страсти, и оба были совершенно бессильны в своем желании утолить ее. У Тарика была сила и власть, и Сарита часто находила этому подтверждения, но то была власть вождя, а не власть мужчины. А сегодня у нее была возможность увидеть в Тарике мужчину, и то, что он продемонстрировал ей, было совершенно иным, нежели то, что она видела сейчас в этом человеке. Это она знала точно. Она знала, что Тарик использовал бы ее тело, как мстя за то унижение, которое испытал из-за нее так и за то, что свою девственность она отдала не ему. Сила же Абула Хассана исходила вовсе не от его выигрышного положения. Но если не от него… то откуда? Из какого такого внутреннего колодца? Она медленно вздохнула, все еще глядя на него с молчаливым вызовом. Руки его взяли ее лицо.

Зорайа, — сказал он, — это имя означает Утренняя звезда. Ты будешь моей Утренней звездой до тех пор, пока не захочешь открыть свое имя. — Он отпустил ее лицо и отступил на шаг назад, — ты снимешь платье, Зорайа?

Этот вопрос вывел ее из равновесия. Но все произошло так быстро, без каких-либо предварительных разговоров, как будто его желания были — ее, и никаких других мнений на этот счет быть не могло. Она покачала головой, жалея о том, что не прошла в комнату подальше. Спина Сариты упиралась в дверь, калиф находился прямо перед ней и у нее не было никакого пространства для маневра.

Он снова приблизился к ней и спокойно расстегнул первую жемчужину на воротнике ее платья. Она попыталась оттолкнуть его, но он перешел к другой, не обращая на это внимания.

— Что вы делаете? — в первый раз заговорила она, и собственный голос показался ей чужим, таким низким и хриплым от долгого молчания он стал.

Абул скрыл радость оттого, что она заговорила и просто поднял бровь.

— Расстегиваю пуговицы, — с этими словами он освободил от петли третью пуговицу.

— И вы возьмете меня силой? — она постаралась расслабиться, сознавая, что не сможет остановить его, если он принял такое решение.

Она видела, что по какой-то причине ее вопрос удивил его; в его черных глазах появилась тень недовольства.

— Нет. Разве тогда кто-нибудь из нас сможет получить удовольствие? Кроме того, — добавил он, — в этом не будет необходимости.

На своей груди, теперь почти обнаженной, Сарита ощущала теплый ночной воздух. Почему в том не будет необходимости? Что он хотел этим сказать?

Но в глубине души она все-таки знала, что он хотел этим сказать и это знание заставило ее ощущать холод внизу живота. Сарита снова попыталась оттолкнуть его руки, она могла избавиться от подозрения, что ее тело способно на предательство.

— Если вы не собираетесь принуждать меня, то зачем же делаете это?

— Потому что хочу посмотреть на твое тело, — он сказал это так спокойно, как будто говорил совершенно очевидную вещь. И она поняла, что для него это и было очевидным, также как и то, что он считал себя вправе делать это. Он хотел ее, поэтому собирался взять, и это было для него совершенно естественно — он ведь всегда делал то, что хотел.

Во дворце Альгамбры не было никого, кто посмел бы противоречить калифу Гранады.

Может быть, только испанская девушка-странница могла это сделать?!

Эта мысль придала ей сил; он стащил с ее плеч расстегнутое платье и она постаралась перенестись мысленно из залитой светом комнаты в лагерь, где под ногами была грубая трава, в лицо светило яркое солнце, а ароматы майорана и дикого тимьяна смешивались с густым запахом мяса, жарящегося над походными кострами. Никогда раньше она не стояла перед мужчиной обнаженной. С Сандро у них не было ни места, ни времени для такой роскоши; они познали тела друг друга с помощью рук, а не глаз. Она прикрыла глаза, уязвленная тем, что ей приходится позволять мужчине видеть то, что он не должен был видеть. Он может смотреть на ее тело, но в душу свою она не позволит ему заглянуть.

— Откуда у тебя эта царапина? — спросил Абул, его шепот прошелестел в тихой комнате, как осенний листок на ветру.

Он дотронулся до красной отметины на ее правой груди. На ее левом бедре была точно такая же.

Сарита вспомнила, что расцарапала себя, пролезая через отверстие в фургоне. От его прикосновений ноги у нее подкосились, а в животе запенилась знакомая теплота.

— Ты должна быть осторожнее, — сказал он так, как будто она ответила на его вопрос, — у тебя слишком нежная кожа, чтобы обращаться с ней подобным образом.

— Я живу не в золоченой клетке, — сказала она, обретя одновременно и голос и твердость, — женщинам моего племени приходится выносить не только царапины, когда они работают.

— Ну, теперь уж с тобой такое не случится, — сказал Абул, — а эти царапины заживут скоро. — Он взял ее за руки и втянул вглубь комнаты, — нет никакой необходимости стоять всю ночь у двери. Садись, — он показал на оттоманку и слегка нажал на ее плечо, — тебе хочется выпить бокал вина, — с его стороны это был не вопрос, а утверждение.

Сарита пила вино и иногда пиво с 12-летнего возраста. Как правило, альтернативы этому и не было — вода часто вызывала боль в желудке, а молоко предназначалось, как правило, маленьким детям. Она приняла бокал малаги с заметным облегчением и на минуту забыла о своей наготе, почувствовав почву под ногами и обретя спокойствие, благодаря волшебному напитку. Абул тоже сделал глоток вина из своего бокала и вытянулся на диване напротив Сариты.

— Так я должен звать тебя Зорайой или ты откроешь мне свое имя… теперь, когда ты вновь обрела дар речи.

Мягкая обивка дивана заставила девушку снова затрепетать от своей наготы. Легкий ветерок приподнял оконную занавеску и она коснулась ее грудей. Соски Сариты напряглись и она поняла, что не только от ветра. Она все больше возбуждалась от сознания своей наготы перед этим мужчиной.

— Я хочу одеть свое платье, — сказала Сарита, вставая.

— В этом нет никакой нужды. Если тебе холодно, я закрою окно.

— Нет, я хочу одеться, — упрямо возразила она, — почему я должна быть обнаженной в то время, как вы — нет?

Она сразу поняла свою ошибку. Мули Абул Хассан встал и стащил с себя бурнус. Под ним у него, также как и у нее, ничего не было. Она захотела отвести от него глаза, но обнаружила, что не может. У него было гибкое, смуглое тело, налитое мускулами, без единого грамма жира. Сарита подумала о Тарике, мускулы которого казались холмами. Подобное сравнение не приходило в голову при взгляде на мускулы Абула, но у Сариты создалось впечатление, что его тело было крепким, как скала и не менее сильным, чем тело Тарика. Глаза ее сами собой скользнули вниз и она почувствовала, как щеки ей заливает румянец. Калиф был крайне возбужден. Она снова резко села.

— Иди же, моя Утренняя звезда, — сказал он, без труда заметив ее румянец и находя его очень забавным, — а чего же ты ожидала? Ты должна знать, какое действие на мужчину оказывает такая красота.

— Меня зовут Сарита, — сказала она, стараясь вжаться в подушки и прикрывая грудь руками. То, что она сказала ему свое имя было поступком, посредством которого она пыталась утвердить себя, а вовсе не капитуляцией, но Сарита была чересчур смущена, чтобы заботиться о том, как он истолковал ее поведение.

— Сарита, — медленно произнес он, как бы пробуя звуки ее имени на вкус, — похоже, мы несколько продвинулись, Сарита.

— К чему, мой господин? — она обрадовалась тому, что вопрос прозвучал несколько Иронично, несмотря на то, что она находилась не в очень-то выигрышном положении.

— Я сказал тебе свое имя. Может быть, ты будешь называть им?

Она прищурилась:

— Имя слишком длинное, мой господин калиф.

Он рассмеялся и подошел к ней поближе, в результате чего она изо всех сил вжалась в подушки.

— Абул — это не длинно, так меня зовут.

— Я хочу надеть платье и вернуться в башню, — она отвернулась от него, чтобы не видеть его возбуждения: доказательство его состояния находилось теперь на уровне ее глаз.

— А завтра я уйду отсюда.

— Мы обсудим завтра тогда, когда оно наступит, — сказал он и в голосе его появилась новая для нее стальная нотка, однако же нисколько ее не удивившая. Она весьма подходила ему, столь естественному в своем высокомерии.

— Давай устроимся поудобнее, — он взял ее за руки и поднял на ноги. Сарита, казалось, утратила всякую способность к сопротивлению. Он провел ее через занавешенную дверь в спальню, где в нише стоял широкий диван. Он жестом показал, чтобы она легла на него.

— Я не буду ложиться в вашу постель, — услышала Сарита свой, слегка дрожащий голос. — Вы ведь сказали, что не будете принуждать меня.

— Я и не собираюсь это делать, — спокойно сказал он, — но нам будет удобнее спать на кровати, чем где-нибудь еще.

— Но я хочу пойти в свою собственную постель, в башню, — голос ее зазвучал жалобно, как голос ребенка, умоляющего о прощении.

— Мы будем спать в этой постели, — сказал он твердо и откинул покрывало, — тебе нечего бояться.

У Сариты не было иного выбора, кроме как поверить ему. Даже если ее вера была напрасной, у нее все равно не было выбора. Она сбросила туфли и залезла под покрывало, натянув его до подбородка. Она смотрела, как он ходит по комнате, гася лампы — все, кроме той, что он принес к дивану и поставил на низкий столик, так что теперь вся постель купалась в мягком потоке света.

— Я не могу спать со светом, — сказала Сарита, стараясь, чтобы голос ее звучал определенно, как будто она всю жизнь только и делала, что спала рядом с мужчиной на шелковой перине, а вокруг нее при этом витал аромат благовоний и апельсинового цвета.

— А мы пока и не собираемся спать, — Абул осторожно взял ее пальцы, — я хочу выяснить, что доставляет тебе удовольствие. — Он опустился на постель рядом с ней и Сарита вся задрожала. Но боялась она вовсе не Мули Абула Хассана; она боялась, что ее тело предаст память Сандро.

Он протянул руку, погладил ее с ног до головы, и места, которых касалась его ладонь, казалось, излучали лучезарную теплоту. Глаза его смотрели на нее так, как будто он захотел запечатлеть в своем мозгу каждый изгиб ее тела, и его сосредоточенность нервировала Сариту больше, чем что-либо иное. Он накрыл ее грудь рукой; его рука показалась ей очень большой, так как вся грудь исчезла под его ладонью. Почувствовав движение ее груди под своей рукой, он посмотрел ей в глаза.

— Тебе нечего бояться, — он увидел панику в ее изумрудных глазах, — это же такое наслаждение, — он склонил голову ко второй груди, языком приподняв сосок, отчего она задрожала в немом протесте.

Абул отодвинулся от нее. Он понял, что она откликнулась на его ласку, хотя и не хочет признать это, но вспомнил о своем обещании не принуждать ее.

— Возможно, мы слишком спешим, — сказал он.

— Нет, не надо так делать, — он остановил ее руки, желающие прикрыть грудь, — они такие красивые.

Такой прекрасной формы: округлые и тугие. — И он снова погладил ее, на этот раз от бедра до лодыжки, — такие красивые ножки, — он поднял одну ступню и охнул от удивления, — что ты с ними сделала?

— Я не ношу обуви, — сказала Сарита, раз от нее потребовали объяснения, — и не понимаю, какое вам до этого дело. Абул рассмеялся:

— Какая глупость — вот так портить такое совершенство. Утром, в ванне, мы начнем над ними трудиться.

Сарита одернула ноги.

— Утром я покину это место.

Абул ничего не ответил. Вместо этого он двинул палец от ее коленки к тому укромному местечку, где бедра переходили в ягодицы. Сарита слишком поздно поняла, что защищая ноги, обнажила все остальное.

— У меня такое чувство, что тебе понравится небольшая битва с партнером, — сказал Абул, — должно быть, это очень возбудит тебя.

Сарита уставилась на него. Неужели это так? С Сандро у них никогда не было времени на любовные игры: в акте, запрещенном самом по себе, было и так достаточно опасности. Но слова Абула отозвались в ней толчком, от которого по членам растеклась теплота.

— Ну, — холодно продолжал он, — скоро мы узнаем, так это или не так. Возможно, не сегодня.

— Прошу вас, — сказала она, — пожалуйста, не надо больше. Позвольте мне пойти в башню.

Вместо ответа он сунул палец в раковину ее пупка и поднес свой рот к ее рту.

Поцелуй его был исполнен неги, кончик его языка прошелся по губам Сариты, как бы пробуя на вкус каждый уголок ее рта. Она обнаружила, что затаила дыхание, так как ощущение его поцелуя было приятнейшим. Рот ее открылся, языки их соединились, а затем его — отпрянул, заставив ее попытаться снова поймать его и засосать глубоко внутрь.

Оторвавшись от ее рта, Абул приложил губы к местечку на ее шее, где ощущалось биение пульса.

Сарита чувствовала себя так, как будто парит где-то в небесах, мысли ее спутались, и душа как бы отлетела, глядя со стороны на ее белое тело, распростертое на белых простынях возле смуглого, мускулистого мужчины. Она почувствовала, как под его руками раздвигаются ее бедра, но в следующее мгновение разум вернулся к ней. Перед ее внутренним взором возник Сандро, лежащий на земле после смертельной схватки… и она поборола те ощущения, которые возникли в ней; поборола их в зародыше. Она сжалась» как пружина, руки напряглись, кулаки сжались, глаза закрылись. По щеке поползла соленая слеза.

Абул знал, что, если продолжит, то выиграет, но знал также, что это будет нерадостная победа. Он не мог смотреть на ее слезы и на то, как отчаянно борется она со своим телом. Он сел.

— Хорошо, милая. Больше не будем.

Он вытер с ее щек слезы, чувствуя, как ее напряжение сменяется дрожью. Она подняла веки.

— Вот видишь, я сдержал свое обещание, — сказал он, не сумев скрыть своего разочарования, — и очень зол на себя за то, что сделал это, и еще более сердился бы на себя, если бы не сделал. Но в конце концов, Сарита, ты поддашься мне, и получишь огромное удовольствие.

Сарита чувствовала себя совершенно опустошенной, поэтому не имела сил на то, чтобы опротестовать это утверждение; более того, она едва поняла, что сегодняшние события будут иметь продолжение. Она попыталась сесть.

— Я хочу вернуться в свою постель, мне необходимо поспать.

— Ты и будешь спать, но сейчас уже слишком поздно, чтобы идти обратно в башню, — он накрыл ее покрывалом, — хоть я и очень зол, но хочу лежать возле тебя, так что потерплю до конца ночи.

Она взглянула на него удивленная:

— Вы страдаете?

Абул усмехнулся:

— А ты как думаешь? Конечно, да. Я мог бы; отослать тебя обратно в башню и вызвать какую-нибудь другую женщину, но настолько расстроен, что хочу провести ночь рядом с тобой. Постарайся не касаться меня. — Он потушил лампу и лег.

Сарита неподвижно лежала, всматриваясь в темноту. Она делила кровать с матерью, но с муж-. чиной — никогда, никогда такая огромная, теплая глыба не лежала вот так рядом с ней. Ее тело болело и она тоже сознавала, что внутри нее существует пустота, которую необходимо заполнить. Но если даже ее тело откликнулось на резкий обрыв болью, то что же происходило сейчас с Абулом?

;

Жертва, которую он принес, странным образом подействовала на нее. Она успокоила, смягчила ее ум, и, вздохнув, она повернулась на бок и заснула.