"Философия кошки" - читать интересную книгу автора (Елизаров Евгений Дмитриевич)

ГЛАВА 2. ПОЯВЛЕНИЕ

В которой читатель узнает историю появления героини в доме ждущего его благосклонности автора


Это удивительное создание появилось у меня, когда ему было всего несколько дней от роду. Тогда ее маленькое пушистое тельце легко укладывалось поперек моей ладони, откуда свешивался один только смешной, немного похожий на крысиный, хвостик. Огромные черные с золотым ободком глазищи занимали чуть ли не половину ее уже в этом возрасте, казалось, очень смышленой интеллигентной мордочки.

Что-то оторвало ее от матери, и, добрая душа, участковый принес это крохотное пушистое существо в детский сад, в котором уже много лет работала логопедом моя жена. Кошка была совершенно беспомощна; тогда ее еще с трудом держали маленькие кривые лапки, и при движении казалось, что она просто «по-пластунски» ползет на своем большом круглом животике, как ластами, отталкиваясь ими от пола.

Нам нужно было заменить ей мать, и каждые три или четыре часа мы с женой по очереди кормили ее из самодельной соски подогретым молоком. По вечерам я каждый день тщательно «облизывал» ее смоченной в теплой воде губкой, затем заворачивал, чтобы не простудить, в какую-нибудь тряпочку, так что торчала одна только ее мордочка, и запихивал этот живой таращивший огромные глаза кулечек в карман своей пижамы. Ей нравилось, высунув голову, сидеть в моем кармане, как в какой-то теплой уютной норке, и она нисколько не протестовала даже тогда, когда при ходьбе он бился о дверные косяки.

У кошек все происходит значительно быстрее, чем у детей, и очень скоро она уже бойко бегала за нами по всей квартире.

Хорошо помню, как она первый раз забралась ко мне на колени. Кошка уже знала, как хорошо и уютно можно устроиться там: мы с женой, стараясь перехватить ее друг у друга и даже часто ссорясь из-за этого, то и дело подхватывали ее с пола. В тот день я сидел в кресле перед телевизором. Она, ползая где-то внизу под столом, вдруг встретилась со мной глазами (анатомическое строение кошки обладает одной удивительной особенностью, которая позволяет ей не поднимая головы заглядывать прямо в глаза – а часто и в самую душу – человеку). Что-то, по-видимому, щелкнуло в ней, и она направилась в мою сторону. Перед самым креслом, все еще не отрываясь от моих глаз, этот маленький комочек вдруг напружинился и подобрался, весь его лихой отчаянный вид так и говорил:

– Щас прыгну!

Смотреть на это было довольно уморительно: мои колени возвышались над нею, как какой-нибудь Монблан над ближайшими огородами. Но она и в самом деле прыгнула. Разумеется, взлететь ей удалось лишь на каких-то десять или пятнадцать сантиметров (и сегодня, наблюдая, как она, самозабвенно гоняясь за мухами, с легкостью берет более чем метровую высоту, я с уважением вспоминаю эту ее первую отважную попытку), но, цепко ухватив широко растопыренными коготками плотную ткань штанины, она, все так же глядя мне прямо в душу, стала карабкаться по моей ноге вверх, как по какому-то большому толстому баобабу.

С этого момента всем нашим с женой обидам был положен конец; стало общим правилом: к кому она сама залезет, – тому ее и гладить.

Ближе к ночи она смешно карабкалась в свою «норку». Свое право спать в наших постелях она еще завоюет, а поначалу мы выстлали обрезками какой-то кроличьей шкурки небольшую картонную коробочку и устроили в ней ее спальное место. Ночью она иногда просыпалась и начинала о чем-то своем, недоступном, жалобно мяукать там, тогда кто-то из нас вставал и начинал ее успокаивать…

Словом, мой дом стал ее собственным домом…


Как вообще эта кошка появилась у меня?

Известно, что собаку человек приручает еще в каменном веке, считается, что она приручена где-то около 10-15 тысяч лет до нашей эры. Словом, она появляется рядом с нами куда раньше кошки, но и эта бездна времени не дала ей права на постоянное место в самом жилище человека. Собака становится комнатным существом лишь совсем недавно. Совершенно иное дело – кошка.

В давнем союзе человека с собакой, как кажется, вообще нет ничего загадочного (если, разумеется, не считать тайной, не объяснимой вообще никакими законами биологии, глубокую собачью преданность и верность); этот союз взаимовыгоден обеим сторонам: человек дает пищу и кров, собака – с избытком платит ему своей беззаветной любовью и службой. В то же время союз с кошкой – это одна сплошная мистика. И мистика начинается прямо у порога, то есть уже с вопроса о том, что же приводит ее к нему? Эта же мистика проявляется и в том, что, оказавшись рядом с человеком гораздо позже многих других животных, она как-то внезапно занимает совершенно исключительное положение в доме, который становится и ее собственным жилищем.

Внятного ответа до сего дня нет. Но природа не терпит никакой пустоты, – так, вслед за великим Аристотелем, говорили когда-то; наверное, пустоты не терпит и природа познания. Поэтому автор вынужден взять на себя смелость, чтобы высказать здесь свое скромное суждение о «механизме» приручения этого таинственного зверька.

Но для начала – кое-что о биологической систематике. Современное положение домашней кошки в ней, как написано в умных книгах, выглядит следующим образом:

Класс млекопитающие (Mammalia)

Подкласс одноутробные (Monodelphia)

Отряд хищные (Carnivora)

Подотряд виверровые (Viverroidea)

Семейство кошачьи (Felidae)

Род малые кошки (Felis)

Вид домашние кошки (Felis catus)

Древним исходным и, видимо, главным предком всех пород и разновидностей домашней кошки принято считать «дикую североафриканскую буланую», или «ливийскую кошку». Она еще известна как «степная», «нубийская» (от названия древнего государства Нубия, существовавшего на территории нынешнего Судана). В диком состоянии эта кошка сохранилась вплоть до наших дней; она распространена по всей Африке и в обширной зоне от Средиземноморья до Китая. Обитает, как утверждают справочники, в пустынях с зарослями черного саксаула, в кустарниках возле водоемов, в предгорьях, в горах, иногда – вблизи населенных пунктов. Питается в основном мелкими грызунами и птицей.

Не только собака, но и все прирученные человеком животные в конечном счете подкупались одним и тем же – предоставляемой им пищей. Но мог ли один только дармовой корм подманить к нам это свободолюбивое гордое существо, породившее вокруг себя легенду о независимости? Трудно сказать, но достоверно известно, что даже прибившуюся к нам кошку долгое время вообще не принято было кормить; в порядке вещей было лишь изредка побаловать ее чем-нибудь. И в древних языческих храмах, и в простых крестьянских хозяйствах ее основным назначением было ловить мышей, поэтому регулярно кормить означало собой безнадежно портить ее. Нет, по всему видно, в наш дом кошку вело что-то другое.

Кошка – это довольно позднее обретение человека, она являет собой явное порождение цивилизации. Данные археологии свидетельствуют, что она появляется рядом с человеком только после того, как тот от кочевья переходит к оседлому образу жизни. Первые ископаемые останки кошек найдены в древнейшем городе нашей планеты – Иерихоне, они относятся к 5—6 тысячелетию до нашей эры. Меж тем город – это и есть едва ли не основное порождение человеческой оседлости. Пишут, что при раскопках в Анатолии (Турция), близ селения Хацилар обнаружились статуэтки женщин, занятых кормлением кошек и игрой с ними; они датируются также 6 тысячелетием до нашего летоисчисления.

Правда, совсем недавно (я вычитал это где-то в Интернете) промелькнуло сообщение о том, что при раскопках на Кипре были найдены еще более древние следы. Как сообщили журналу Science французские ученые, в гробнице каменного века наряду с человеческими были найдены останки восьмимесячного котенка. Примерный возраст захоронения – 9,5 тысяч лет. Но вряд ли эта находка – достаточное основание для того, чтобы вот так сразу и поменять все сложившиеся у нас представления. Ведь если через несколько тысячелетий, раскапывая наслоения современных городов, какой-то будущий археолог среди сохранившихся осколков фарфоровых ванн найдет окаменевшие останки крокодила и отсюда сделает заключение о том, что и тот когда-то был приручен человеком, скорее всего, он будет неправ. Пристрастия всяких «новых» (будь то «новые русские», «новые американцы» или даже не знавшие бронзы «новые кроманьонцы») – это чаще всего экзотика, претензия на эпатаж. Проще говоря, – род обыкновенного куража, идущего отнюдь не от потребности собственной души, но из простого желания как-то выпендриться перед окружающими. Мы же говорим о действительно домашнем животном, вернее, даже не так – о существе, нашедшем приют не только в доме, но и в самом сердце человека…

Находились они и при раскопках в Иордании, а также в древнейших городах Индии. Но там они, как кажется, тоже еще не были одомашнены. Надежные же свидетельства приручения относятся лишь к третьему тысячелетию: на росписях в египетских гробницах Саккараха (примерно 2750—2650 до н. э.) кошки изображаются уже с ошейниками. (Кстати, первые иероглифические знаки, обозначающие слова «кот» и «кошка», появляются приблизительно в это же время, они датируются примерно 2300 годом до нашей эры и читаются как «минт» и «миу».)

Связь с оседлостью легко объяснима: неустроенный кочевой быт древних скотоводческих племен не мог прельстить ее практически ничем. Целое поголовье кошек, конечно же, не станет кочевать вместе с человеком. Кочуют, подчиняясь ритмике сезонных изменений, лишь травоядные – хищники, как правило, привязаны к своему ареалу обитания. Наша же героиня – это явно выраженный хищник, причем, в отличие от «больших» кошек, ее добыча – вовсе не травоядные. Поэтому прибиться к кочевым народам она не может. (Заметим: мы говорим не о каких-то отдельных особях, но как минимум о большой общности; в биологии ее минимальная концентрация называется популяцией, максимальная же представляет то, что по накоплении изменений и будет выделено в уже упомянутый ранее биологический вид, который по латыни обозначается как Felis catus.) Кроме того, чтобы рядом даже с привыкшим к оседлости человеком появилась кошка, у него сначала должны были завестись известные объемы свободных остатков пригодной для ее пропитания пищи.

То есть без еды не обходится, конечно, и здесь (очень бы мы были нужны ей, если рядом с нами ничем нельзя было бы подкормиться), поэтому позывы желудка и в этом случае должны были сыграть определенную роль. Вот только там, где речь идет об этом давнем спутнике человека, мы имеем дело вовсе не с теми подачками, которыми вознаграждаются какие-то, пусть даже очень важные, услуги, – первая кошка еще не принимает ничего из его рук. Речь идет о совершенно другой добыче, к которой сам человек имеет лишь косвенное отношение. Но искомая пища (да-да, те самые мыши!) появляется далеко не сразу, она в избытке способна заводиться только там, где возникают некие запасы зерновых культур. А вот для появления этих запасов требуется многое – и в первую очередь радикальная смена традиционной для древнего общества, которому еще только предстоит создать цивилизацию, экономики. Другими словами, одной оседлости явно недостаточно, нужен еще и переход от охоты и скотоводства к земледелию. Причем к такому, которое обеспечивало бы известные страховые запасы зерна.

Как кажется, искони человек обращался к небу: потребности пробудившейся в нем души диктовали необходимость найти стройное и непротиворечивое объяснение всему тому, что его окружало, – полное же объяснение находилось только там. И одной из сокровенных тайн его тогдашнего мира вдруг становилась тесная связь между кошкой и теми высшими силами, которые правят им. Наличие такой связи отмечалось во все времена. О том, что этому загадочному существу покровительствует нечто могущественное и неотмирное, свидетельствует и исторически внезапное (ведь несколько столетий для монотонного течения событий каменного века – совсем не срок) ее появление рядом с нами, и тот факт, что целые колонии невесть откуда взявшихся кошек возникают не где-нибудь, а рядом с древними языческими храмами. Понятно, что все это способно было поразить любое – и уж тем более не тронутое образованием – воображение.

Почему именно храмы становятся первичным центром их притяжения?

Чтобы ответить на подобный вопрос, необходимо постичь обрядовую сторону древних культов, нужно понять, что эти храмы, кроме всего прочего, часто служили еще и большими продовольственными складами. Ведь грозные языческие боги постоянно требовали обильных, а самое главное регулярных жертв; жертвоприношения же иногда формировали довольно изрядные запасы пищевых продуктов. Поэтому первичным алтарям со временем приходилось совмещать свое культовое назначение с ролью обыкновенных хранилищ.

Алтарь кочевых племен – это ведь просто кострище, в лучшем случае оборудованное чем-то для сбора жертвенной крови. Вспомним Священное Писание, Авраам собираясь в дорогу для принесения в жертву Яхве своего первенца от Сарры Исаака, берет с собой лишь вязанку дров: «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог» (Бытие 22, 3). Революционное же изменение образа жизни, переход от кочевья к оседлости, от охоты и скотоводства к земледелию, влечет за собой и резкое изменение состава регулярных жертвенных приношений племенным богам.

Теперь приносимая богам жертва уже не съедается на месте самими же жертвователями, а ее остатки не продаются по «социально-низкой» цене всем нуждающимся на городских рынках, но оставляется у алтаря, который, в свою очередь, обзаводится самостоятельным штатом служителей-жрецов (у Израиля – левитов). И это обстоятельство со временем приводит к тому, что сам алтарь оказывается внутри специально возводимых построек. (Напомним, что первое святилище, о котором говорит Библия, – скиния завета, где хранились дарованные Израилю скрижали с десятью заповедями, алтарь в себя еще не включала, он был расположен перед нею снаружи.)

Именно вокруг этих первых гражданских строений (между тем археологические раскопки свидетельствуют о том, что очень часто храм оказывался одним из самых первых сооружений будущего города), привлекая к человеческому жилью кошку, и станет в изобилии виться ее будущая добыча – мыши и прочие мелкие грызуны. Так, именно около храмов, вернее, впрочем, около храмовых хранилищ впервые и появляется эта маленькая пушистая хищница, которой по историческим меркам очень скоро предстоит завоевать и дом и самое сердце его хозяина.

Кстати, в еврейском фольклоре говорится, что кошка появилась именно потому, что запасам пищи в Ноевом ковчеге, а значит, и многим его обитателям, стали угрожать мыши; Ной обратился с мольбой о помощи к Богу, Тот заставил льва чихнуть – и появилась кошка. Впрочем, похожий мотив присутствует и в православии: по словам последнего оптинского старца Нектария, скончавшегося в 1928 году, кошка спасла Ноев ковчег (а значит, в конечном счете, и все человечество), поймав мышь, одержимую дьяволом и по его наущению пытавшуюся прогрызть дно. За эту заслугу все кошки после смерти отправляются в рай.

Словом, в той или иной форме наличие связи между кошкой, мышью и некими высшими силами нашего мира осознавалось во все времена.

К слову, храм как хранилище будет существовать еще очень долго: Парфенон – это ведь, кроме всего прочего, и что-то вроде тогдашнего Гохрана, то есть основного хранилища стратегического государственного запаса. Правда, в нем содержали не зерновые, а золотой резерв греческого полиса: ведь даже золотые украшения стоявшей там огромной (едва ли не с пятиэтажный блочный дом) статуи броненосной Афины делались съемными, чтобы в критический для города-государства момент их можно было бы без ущерба для покровительствующей ему богини мобилизовать для организации обороны. Кстати, и турки, поработив Грецию, использовали Парфенон все в том же качестве склада. Своему современному состоянию он обязан именно этому, ставшему трагическим, обстоятельству: в 1687 году при штурме Акрополя ядро венецианской мортиры, пробив крышу, взорвалось внутри бывшего святилища, но – к сожалению – там уже хранились боеприпасы… Да ведь и наш Петр после жестокой нарвской «конфузии» обращал в пушки не что иное, как достояние православных храмов – отлитые из отменной меди колокола; и Ленин в его борьбе церковью не в последнюю очередь имел в виду накопленные тою сокровища. И все завоеватели всех времен и народов в первую очередь грабили именно храмы, – а это значит, что в них всегда было что найти. Как известно, грабежом не погнушались и крестоносцы четвертого похода, после штурма Константинополя обобравшие даже величайшую святыню христианского мира – Софийский собор. Но все это будет потом, много позднее. Сейчас же, чтобы закончить о связи храма с кошкой, заметим, что и сегодня последней не возбраняется свободно входить в него, – привилегия, которой не удостоен даже самый верный и надежный друг человека, собака. Больше того, в дверях многих православных храмов (В Суздале, Владимире и в других русских городах) можно увидеть отверстия, проделанные специально для кошек; их содержание приветствуется – и не только за кошачьи способности в ловле мышей, но и за ту особую, едва ли выразимую словами, атмосферу и теплоту, которую создают эти загадочные зверьки уже одним своим присутствием.

Словом, кошке нужна оседлость, и только переход от охоты и скотоводства к регулярному земледелию может создать предпосылки того, чтобы она могла выбрать нас. А этот переход и есть начало цивилизации.

Но почему же все-таки человеческое жилище? Ведь для того, чтобы охотиться на мышей, вовсе не обязательно постоянно жить под одной крышей с нами. Впрочем, для того чтобы поселиться в доме, нужно, как минимум, еще и согласие его хозяев на все ее посягательства, а кто же согласится впустить к себе пусть и маленькую, но все же весьма опасную хищницу? Не впускаем же мы соболя и куницу – кстати, в материальном плане куда более ценных животных.

Между тем, найдя свое место в человеческом жилище, она мгновенно (в самом деле, что могут значить собой несколько столетий в долгой истории человечества?) занимает там совершенно особое, больше того – привилегированное положение. Это видно уже по тому, что заветная мечта всякой собаки спать рядом с человеком так и осталась неисполнимой для нее, для кошки же это практически сразу стало почти непререкаемым правом. Я разумею здесь некое всеобщее правило, а вовсе не отдельные исключения из него; правило же требует отводить собаке особое место и одновременно не слишком протестует против привычек, свойственных любой домашней кошке.

Кстати, о спальном месте. В инстинктах, как кажется, всякого стайного существа заложено стремление занять спальное место как можно ближе к вожаку, ведь это значит занять позицию на самой вершине общей иерархии стаи. Отсюда вытекает многое, включая и самое главное для животного – очередность подхода к пище. Но ведь кошки никогда не сбиваются в стаи. Ярко выраженные индивидуалистки, они лишь иногда собираются на какие-то таинственные, цель которых не выяснена и по сию пору, собрания (П.Лейхаузен). А значит, некоторые стайные инстинкты если и свойственны им, то лишь в очень ограниченной мере.

Не всякая толпа – коллектив, не всякая совместность проживания говорит и о наличии сплоченной некими едиными правилами общежития стаи; последняя существует только там, где есть хотя бы какая-то общая для всех цель, где возникает необходимость хотя бы в какой-то координации совместных действий, а значит, и в распределении индивидуальных ролей. Поэтому часто встречающиеся колонии городских бездомных кошек – это еще совсем не стаи. Кошка не терпит подчинения решительно никакой организации и впервые соглашается с распределением ролей только у нас, в человеческом доме; при этом распределение, которое признается ею (и, как кажется, не слишком оспаривается нами) таково, что все обязанности возлагаются на его хозяев, права же обязаны доставаться только ей.

Как эта таинственная пришелица сумела добиться таких удивительных привилегий?

Природа со временем открывает нам все свои тайны, но здесь – явная недосказанность, как видно, здесь она сама испытывает нас, подобно древнему Сфинксу, задает какую-то великую загадку.

Может быть, ответ содержится именно в этой только что бегло очерченной связи. Ведь тот факт, что кошка впервые появляется именно рядом с храмом, не может не порождать вокруг нее мистическую завесу. Та тайна, которая всегда окружает само святилище, в известной степени обязана передаваться и ей, и аура храма, бросая свой отсвет на нее, должна была делать из кошки существо каких-то иных, далеких от земной суетности измерений. А вот окутанное ею существо уже трудно (если не сказать опасно) не впустить к себе. Да и к тому же, воплощение чего-то надмирного, оно само может стать (пусть и не очень надежной, но все же…) защитой дома, неким предстателем и заступником его домочадцев у высших сил природы. Словом, уже в Древнем Египте кошка почиталась не просто полезным, но и священным животным, «добрым гением жилища», маленькой хранительницей домашнего очага. Поэтому вовсе неудивительно, что когда кошка умирала, в приютившей ее семье объявлялся траур, все домочадцы в знак глубокой печали сбривали брови и скорбели о понесенной утрате.

Впрочем, в Египте кошка вообще заняла особое ни с чем не сравнимое место. Один из текстов гимна, посвященного ей (шестой век до нашей эры, теряющийся в тумане столетий царь Леонид со своими спартанцами заступит пути персидским полчищам в Фермопильском ущелье еще только через сто с лишним лет) – гласит: «О, священная кошка! Твоя голова – голова бога Солнца. Твой нос – нос Тота, господина трижды более великого, чем Гермополис. Твои уши – уши Озириса, который слышит голоса всех тех, кто его упоминает. Твой рот – рот бога Амму, господина жизни, который тебя предохраняет от грязи. Твое сердце – сердце Фата». (Кстати, далекие отголоски этих древних гимнических песнопений, которые в незапамятные времена звучали в храмах нильских долин, распознаются и на бескрайних русских равнинах. В близком нам с самого детства имени Котофея, героя многих национальных сказок, отчетливо различаются два самостоятельных корня: «кот», этимология которого вполне прозрачна и не требует, как кажется, никаких пояснений, и «фей», восходящий к греческому «theos» – бог. Это ли не свидетельство божественной сущности той, чья судьба и чье назначение стали предметом предпринимаемого здесь рассмотрения?)

Из-за своей загадочности, по преимуществу ночного образа жизни, светящихся во тьме зелено-золотых глаз, редкостной плодовитости и женственности она почиталась как священное животное. Это игривое грациозное существо было посвящено богине Луны Баст или, в другом написании, Бастет, которая по совместительству была еще и богиней радости и веселья, плодородия и деторождения (а еще огня, удовольствия, благожелательности, сексуальных обрядов, музыки, танца, защиты от болезней и злых духов, интуиции, врачевания, брака и всех животных, в особенности кошек). Баст изображалась в виде женщины с кошачьей головой, в левой руке у нее было зеркало (или корзина), а в правой – музыкальный инструмент систрум; при этом ее одежды, как правило, были зеленого цвета.

Впрочем, иногда с кошачьей головой изображалась и обычно львиноголовая владычица восточной пустыни богиня Пахт, культ которой в особенности был развит в городе Бени-Хасан. Являясь по совместительству (развитое совместительство вообще вещь широко распространенная у античных богов) еще и богиней правосудия, она, как гласит древнее предание, была злобной, как львица, для всех грешников, но одновременно ласковой, как кошка, для праведных.

Вот как о героине нашего повествования говорит «отец истории» Геродот (кстати, это, как кажется, самое первое письменное упоминание о кошке во всей европейской литературе): «Хотя у египтян много домашних животных, но их было бы еще гораздо больше, если бы с кошками не происходило вот какого странного явления. Всякий раз, когда у кошек появляются на свет котята, они уже больше не идут к котам, а те, желая с ними спариться, не находят их. Поэтому коты прибегают к такой хитрости: они силой похищают котят у кошек, умерщвляют их, но не пожирают. А кошки, лишившись своих котят и желая снова иметь других, приходят тогда к котам. Ведь это животное любит детенышей. Во время пожара с кошками творится что-то удивительное. Египтяне не заботятся о тушении огня, а оцепляют горящее пространство и стерегут кошек, а те все же успевают проскользнуть между людей и, перескочив через них, бросаются в огонь. Это повергает египтян в великое горе. Если в доме околеет кошка, то все обитатели дома сбривают себе только брови. Если же околевает собака, то все стригут себе волосы на теле и на голове». (Не будем придираться к первому историку, передаваемые им фантастические сведения свидетельствуют лишь о том, что Греции его времени кошка была еще незнакома.)

Кошек бальзамировали и хоронили в пышных гробницах на специальных кладбищах. «Трупы кошек отвозят в город Бубатис, бальзамируют и погребают там в священных покоях», – говорит тот же Геродот. Впрочем, хоронили не только там: на одном из кладбищ под Мемфисом археологами обнаружено триста тысяч мумий, на другом, около Бени-Хасана, – сто восемьдесят тысяч. Словом, за долгие века скопилось несметное количество кошачьих мумий в деревянных, бронзовых и даже золотых ящичках, и благодаря этому обстоятельству, сегодня они наличествуют в коллекциях всех крупнейших музеев мира. Разумеется, есть они и в Эрмитаже.

На ее стороне был даже древний закон: за убийство кошки грозило суровое наказание, простирающееся вплоть до смертной казни. Однажды – это случилось уже после завоевания Египта Александром Македонским – разгневанные жители Мемфиса чуть было не снесли до основания квартал, заселенный греками, когда узнали, что кто-то из его жителей утопил новорожденных котят. Случались и самосуды над иностранцами, убившими кошку нечаянно, по обыкновенному неведению.

Привязанность к ней – утверждает легенда – сказалась даже на истории великой древней державы. Персидский царь Камбиз в 525 году до н. э. вторгся в Египет. Долгое время его войска безуспешно осаждали приграничный город-крепость Пелузиум (нынешний Порт-Саид), служивший своеобразным ключом к долине Нила. Царь уже совсем было собрался отступить, но один греческий наемник-перебежчик предложил Камбизу хитрость, и по его совету к щитам наступавших солдат были привязаны живые кошки. Египтяне не отважились использовать свои копья и стрелы из опасения поранить священных животных, и великолепно защищенный город был захвачен персами без всякого кровопролития.

Впрочем, не будем преувеличивать религиозные предрассудки наших далеких предков: здравый смысл, разумный скепсис, практический взгляд на вещи – все это было присуще не только нам, переступившим порог XXI века, но и первым строителям пирамид. А это значит, что при всей почтительности, питаемой к ответной на ласку и вместе с тем отважной героине нашего повествования, теми не могли остаться незамеченными и ее незаурядные боевые качества. Так что в Древнем Египте кошка была не только священным животным, которое требовало религиозного поклонения, но и охотничьим боевым зверем, с помощью которого ходили на птиц и мелкую дичь: на красочной фреске, найденной в одной из фиванских гробниц времен XVIII династии фараонов (это примерно 1450 год до нашей эры) мы видим стилизованную охотничью сценку с ее участием.

Незаурядные достоинства кошки использовались не в одних только развлечениях знати (а центральный персонаж упомянутой фрески, как кажется, относится именно к ней, это видно и по пышному ожерелью на его шее, и по тому, что другие изображены рядом с ним в значительно меньших размерах), но и теми, кому охота служила уже не формой отдохновения от высоких государственных обязанностей, а основным средством пропитания. К слову сказать, через три с половиной тысячелетия уже другой памятник культуры совсем другого народа протянет незримый пунктир именно к боевым качествам когда-то прибившегося к человеку зверька: в одном из рассказов незаслуженно забытого сегодня Бориса Житкова будет описано, как его герой в страшную годину голода, обрушившегося на нашу многострадальную страну, спасался именно такой охотой…

Но, кажется, мы уже покинули Египет.

В Китае, куда ее привели, как кажется, все те же общие обстоятельства (лингвистические справочники утверждают, что глагол «мияо» – оберегать зерно и «мао» – кошка обозначаются там одним иероглифом), кошка по сию пору входит в число двенадцати священных животных, имя которых носят годы циклического китайского календаря. Кошки и их изображения издревле считались приносящими счастье. К слову, и сегодня защитой ее прав в этой стране занимаются на самом высоком уровне. Так, недавно (по данным того же Интернета) опубликован законопроект, согласно которому хозяева домашних животных обязаны отводить для своих питомцев просторное помещение, обеспечивать их здоровой пищей и гарантировать, что при транспортировке животное не будет нервничать и испытывать боль. В случае заболевания своего четвероногого друга владелец обязан предоставить ему необходимое лечение – экономия на оплате услуг ветеринара может обойтись нерадивым хозяевам в 10 тысяч юаней (1200 долларов). Такой же штраф ожидает и тех, кто захочет выкинуть надоевшую зверушку на улицу или будет замечен в негуманном обращении с ней. Если же владельца животного уличат в том, что «подопечного» кормят просроченными консервами или вообще несъедобными продуктами, штраф может дойти и до 30 тысяч юаней (3600 долларов). Забота пекинских законодателей распространяется и на психическое здоровье домашних любимцев. Так, если по каким-либо причинам животное необходимо усыпить, – и хозяин, и ветеринар обязаны гарантировать, что процедура умерщвления будет быстрой и безболезненной и ее не увидят другие собратья по виду.

Высоко почиталась кошка в Японии. Сюда она проникла из Китая в начале VI века, приблизительно в одно время с введением буддизма. Рассказывают, что один монах-миссионер вез из Китая на корабле множество буддийских рукописей; именно для защиты этого бесценного груза от мышей и крыс он и взял с собой кошку. Так что благодаря и ей священные книги в неприкосновенности прибыли к месту своего назначения. А значит, и в обращении новых племен к добру и свету есть толика ее усилий. Словом, и здесь мы можем видеть, что наша славная героиня играет – пусть и скромную, но все же достойную уважения и благодарной памяти потомков – роль в извечной борьбе каких-то вселенских сил добра и зла.

Первые зверьки ценились очень высоко, обладание кошкой было одной из привилегий японской знати. Как фаворитов двора их обожали и баловали. О том, какой необыкновенный прием получила кошка в стране Восходящего солнца, свидетельствует уже тот факт, что упоминание о ней встречается в государственных актах. В одном из них, относящемся к 999 году, говорится: «При императорском дворце появились свои котята». (Согласимся, что хроникам дворам приличествует запечатлевать лишь самые важные события.) В тот раз абсолютно белая мать родила пятерых прекрасных котят, доставив тем самым огромное удовольствие императору, повелевшему, чтобы животным был предоставлен уход, которым обычно пользовались только инфанты-принцессы. В средние века знаком особого расположения считалось преподнести кошку, выращенную в императорском дворце. Разумеется, таких кошек держали вовсе не для ловли мышей и крыс, они служили праздности и питались с серебряной и золотой посуды.

В течение столетий кошка в Японии нежилась в роскоши, но когда, начиная с XIII века, производство шелка стало ведущей отраслью, а мыши ополчились на шелковичных червей, кошке настало время выйти на свою назначенную самой природой службу. Сначала, правда, при императорском дворе решили, что для отпугивания мышей будет довольно одного изображения кошки (считалось, что кошка излучает такую силу, что грызуны обязаны исчезать уже при одном только виде своего врага). Но поскольку мыши на простое изображение реагировать не желали, по специальному декрету правительства кошки были выпущены на свободу и (разумеется же!) с честью выполнили свой долг. Шелковичное производство было спасено, а значит, спасено было и могущество самого государства.

Впрочем, рядом с этим почитанием было широко распространено и поверье о таинственных двухвостых кошках-оборотнях; страх перед этими фантастическими созданиями в этой стране был настолько велик, что здесь в конце концов вывели бесхвостых кошек.

Чтят кошек в исламе; этой религией (как и уже упоминавшимся здесь православием) им даже отведено постоянное место в раю. Легенды гласят, что одна из них по кличке Муэзза (Муэсса) жила у самого Мухаммеда, которого арабы зовут, кстати, еще и «отцом кошек»; он очень любил ее, как, впрочем, и всех кошек вообще. Рассказывают, что однажды его любимица, свернувшись в клубочек, спала рядом с ним, между тем настало время молитвы, и вот, чтобы не беспокоить это животное, ему пришлось обрезать то ли полу, то ли рукав (источники разнятся) своего халата. По сей день в память основателя веры и его питомицы всем кошкам разрешен свободный вход в мечеть. Кстати, это именно он научил их всегда падать на лапы, и в результате чем выше этаж, с которого сегодня падает кошка, тем меньше телесных повреждений она получает. Нью-йоркская кошка Сабрина упала с 32-го этажа и отделалась лишь выбитым зубом и поцарапанной грудкой. Статистика свидетельствует, что большинство кошек, выпавших с 7-8-го этажей, ломают лапы, но то же самое происходит лишь с каждой тринадцатой(!), вылетевшей с 9-го этажа и выше. Наученная пророком, пикируя с большой высоты, она расслабляется и раскидывает лапы, чем увеличивает сопротивление воздуха и уменьшает скорость падения…

В зороастризме, древней религии персов, убийство кошки наказывалось так же, как и убийство человека.

С особым уважением относились к кошкам в Таиланде и Бирме. Такие современные их породы, как бирманская и сиамская произошли именно из этих мест. В этих странах считалось большой честью (как, впрочем, и большой ценностью), когда в качестве подарка преподносилась кошка, и подобной чести удостаивались по преимуществу особы королевской крови или высокопоставленные лица из других стран.

Кстати, буддисты на первых порах относились к героине нашего повествования довольно прохладно. Дело в том, что по поверью, как и все остальные звери, кошка была приглашена к Будде во время его погружения в нирвану, но почему-то проспала и прибыла с опозданием (в другой редакции, вместо того, чтобы заливаться горючими слезами о скорой кончине Просветленного, стала охотиться на крысу). Тем самым она выразила свое непочтение, за что и была примерно наказана, и это обстоятельство, конечно же, не могло не повлиять на отношение к ней со стороны его учеников. Однако что-то в характере ласкового игривого зверька сумело-таки отогреть и их незлобивые души.

Словом, глубокое почитание кошки, порожденное ее принадлежностью к чему-то высшему и потустороннему, отчетливо вырисовывается как некий постоянный элемент едва ли не всех восточных культур.

Так что Восток наша героиня завоевала давно. А вот в Европе дело обстояло по-другому.

Античные писатели, по-видимому, не имели о ней практически никакого представления (мы могли уже убедиться в этом на примере Геродота). Римляне классического периода, как кажется, тоже не знали кошки, по крайней мере Плавт, Теренций, Катулл, Вергилий, Гораций, Петроний и другие о ней не упоминают. Разумеется, все это я мог почерпнуть только у других авторов (как видим, наша героиня вполне заслуживает и того, чтобы ради выявления ее непростой истории кто-то взял на себя труд вычитать всю древнюю литературу и сделать такое важное для нас наблюдение). В качестве домашних истребителей мышей они упоминают лишь ласку и ужа. При раскопках Геркуланума и Помпеи, городов, заживо погребенных пеплом Везувия, найдены множественные следы обитания рядом с человеком всевозможных домашних животных, но кошки там еще нет. Точно так же отсутствует она и на фресках, которые с мельчайшими деталями воспроизводят перед нами весь жизненный обиход этих городов. Первым о появлении кошек в Европе рассказывает нам только Плутарх в первом столетии нашей эры. (Упомянутый выше Эзоп говорил о ней как о мифическом существе.)

Однако в течение следующих трех или четырех столетий кошка решительно вытесняет всех своих соперников, и это совсем не трудно понять. Змея, как пресмыкающееся, конечно же, не могла пользоваться симпатией человека. (Кстати, в русском языке уже само слово «гад» – а гадами именовали именно пресмыкающихся – с незапамятных времен обладает весьма характерной эмоциональной окраской.) Психика человека во многом загадка даже для отмеченных учеными степенями специалистов, и припадающее к земле – даже если это всего лишь безобидный паук – вызывает у нас смутное чувство тревоги, если не сказать опасности. Как знать, может быть, именно по этой причине в западной культуре Змей стал символом мирового Зла. Что же касается ласки, то понятно, что вследствие неприятного запаха, источаемого ею, и тех опустошений, которые она производила в курятниках, это неподдающееся дрессировке существо так же было не в силах выдержать конкуренцию с нашим весьма чистоплотным и вместе с тем очень дисциплинированным (домашняя птица, как, впрочем, и все, находящее под покровительством хозяина дома, для нее – неприкосновенна) зверьком.

Есть свидетельства, что это приветливое озорное создание начинает распространяться в Европе с конца V столетия нашей эры. Мы находим ее на греческих вазах того времени: на одной она сидит на спине у юноши, который дразнит ее птичкой; на другой мы видим молодую даму, играющую с кошкой и дразнящую ее живым голубем…

Поначалу ее привозят из далеких путешествий, но, конечно же, не этот случайный импорт предопределяет ее расселение по нашему континенту. Для того чтобы Европа стала ее домом, здесь должны были сложиться все те же условия, что и на Древнем Востоке, и главное из них – запасы зерновых культур (а значит, и развитое земледелие). Напомним, что житницей Рима долгое время был именно Египет. Совсем не случайно поэтому Рим долгое время стремился всеми правдами и неправдами включить его в состав своих провинций; и царица Клеопатра на самом-то деле не столько женскими чарами, сколько своими запасами зерна привлекала к себе всех этих Цезарей, и Марков Антониев (а вслед за ними – целую череду художников и поэтов). Хотя, конечно, не исключено, что и ее чары сыграли не последнюю роль; и в чем-то, возможно, Паскаль прав, утверждая, что если бы форма ее носа была бы хоть чуточку иной, могла бы измениться вся история Европы.

Между тем культура земледелия в Европе значительно отставала от этой, может быть, самой богатой провинции Римской империи. Поэтому и приручения этого зверька здесь не было и долгое время кошка была большой редкостью. Но и на нашем континенте она в течение короткого времени завоюет совершенно особое положение. Так, со временем у греков сложится поверье, что сестре Аполлона богине Артемиде (в римском пантеоне, многое унаследовавшем от Эллады, ее олицетворяла Диана) свойственно принимать вид кошки, и поэтому она находится под ее покровительством и защитой. В Древнем Риме кошка, кроме того, очень скоро станет символизировать свободу и независимость, именно она (каждому богу греческого и римского пантеонов было «положено» какое-то свое животное) будет сопровождать богиню свободы Либертас и всегда изображаться рядом с ней. Поэтому неудивительно, что изображение кошки помещалось на знаменах восставших рабов Спартака.

Впрочем, в отличие от Востока, в Европе кошка еще долго продолжает оставаться какой-то редкой диковинкой. Об этом говорит тот факт, что в правовой практике некоторых европейских государств было обычной нормой фиксировать цену, которую можно запросить за кошку, и определять состав тех (скорее всего бойцовских, охотничьих) качеств, что имел право требовать от продавца покупатель. Существовали строгие законы, охранявшие ее как собственность обывателя. Примерно в тысячном году нашей эры человек, убивший кошку, обязан был платить штраф – овцу, ягненка или довольно большое количество пшеницы. При этом зерна должно было хватить для того, чтобы полностью засыпать ее подвешенное над землей за хвост тело; поскольку же у кошек оно может очень сильно вытягиваться, в те времена это животное должно было представлять собой довольно значительную материальную ценность.

В Германии еще в XIV веке кошки ценились настолько высоко, что в некоторых купчих они даже указывались в реестре движимого имущества, которое продающий уступал вместе с фермой. Так что известный кот, достающийся в наследство одному из сыновей, – на самом деле не так уж и мало (а впрочем, вовсе не исключено, что именно это-то обстоятельство и сделало его одним из самых знаменитых сказочных героев).

В России в своде законов XIV века «Правосудье митрополичье» штраф за похищение кошки был равен штрафу за украденного вола и составлял 3 гривны, в то время как за кражу коровы платили всего 40 кун (в одной гривне было 50 кун). (Кстати, и сегодня в законодательстве России, да и многих других стран, кошка – это личная собственность. Поэтому при бракоразводном процессе, сопровождающемся разделом имущества, она рассматривается как совместно нажитое добро или достояние одного из супругов. При краже или убийстве кошки оценивается ее продажная стоимость, если, конечно, она заверена документально; больше того, в том случае, когда животное убито или травмировано умышленно, его хозяева вправе потребовать возмещения морального ущерба.)

Впрочем, не будем идеализировать – и в нашем национальном культурном наследии связь кошки с нечистой силой может быть прослежена вполне отчетливо. Достаточно вспомнить о том, что у русских старообрядцев в начале XVIII века кот выступал как сатирическое изображение Петра, между тем сам Петр в их глазах был неким исчадием, в его воцарении виделось даже провиденное Апокалипсисом пришествие Антихриста. Но это не мешало относиться к нашей героине с симпатией, и по народным поверьям считалось, что человек, убивший кошку, семь лет ни в чем не будет знать удачи. Кто знает, может быть и поэтому эпидемии чумы у нас никогда не достигали такого гибельного размаха, как в Западной Европе.

А нужно сказать, что в распространении кошек на нашем континенте сыграет свою роль еще и эта черная напасть. Возвращающиеся из «святых земель» рыцари в трюмах своих кораблей, вместе с награбленной там добычей, везли с собой и ставших своеобразным наказанием Европы крыс. Между тем крысы – это не только угроза зерновым запасам европейца; мгновенно расплодившиеся, они обрушат на континент страшные эпидемии черной смерти, и только кошка окажется самым верным и самым надежным союзником человека в борьбе с разносчиками заразы.

Кстати, о крысах. В осажденном немцами Ленинграде к весне 1942 года кошек уже не осталось. И тогда ко всем бедам города добавилось еще и это – несметные полчища не знающих пощады грызунов. Свидетели рассказывают, что они огромными стаями шли по Шлиссельбургскому тракту (ныне проспекту Обуховской обороны) прямо к мельнице Ленина, где тогда мололи муку из зерна, привезенного с Большой земли. В крыс стреляли, пытались даже давить танками, но ничто не помогало, – они просто забирались на танки и продолжали свой путь. Хлеб погибал… И вот в 1943 году, сразу же после прорыва блокады, ленинградские власти приняли свои меры – за подписью П.С. Попкова вышло постановление Ленсовета: «Выписать из Ярославской области и привезти в Ленинград четыре вагона дымчатых кошек». (Я почерпнул этот факт из воспоминаний блокадницы Киры Логиновой, опубликованных в 4 номере альманаха Совета ветеранов Великой Отечественной войны СПб Союза художников и Выставочного центра СПСХ в 2001 году.) Вот так скромная кошка внесла свой вклад и в спасение моего родного города, блокаду которого от первого до последнего дня перенесли моя бабушка и моя мать и которую командиром роты автоматчиков в составе Второй Ударной армии нового формирования прорывал мой отец. Может быть, в возблагодарение заслуг именно этих четвероногих спасателей на обращенных друг к другу фасадах Малой Садовой, близ Невского, установлены чугунные немножко стилизованные фигурки, одна из которых изображает прогуливающегося по карнизу бравого, как гусар, кота, другая – сидящую в позе скромной «копилочки» кошку, которая изо всех сил делает вид, что ей нет до него решительно никакого дела. Кстати, последнюю в народе, по слухам, тоже зовут Василисой.

Для справки: самым лучшим ловцом мышей признана пестрая кошка по кличке Таузер, принадлежавшая компании Глентаррет Дистиллери Ltd, Перт и Кинросс, из Шотландии (Великобритания). Кем-то подсчитано, что за всю свою жизнь она поймала 28899 мышей: в среднем 3 мыши в день. Она умерла 20 марта 1987 г.

В среднем же считается, что кошка, несущая дежурство при зернохранилище, спасает до 10 тонн зерна в год; и нужно ли удивляться, что даже сегодня во многих странах кошки состоят «в штате» пищевых складов. Впрочем, не только там – они, например, включены в штат Британского музея, пятьдесят кошек числятся и среди «сотрудников» Эрмитажа. (Кстати, об Эрмитаже. Кошки – хозяева его непарадной, подземной части; для облегчения их службы двери подвалов музея даже оборудованы специальными лазами. Так повелось еще со времен Елизаветы. Но сегодня кормятся они уже не крысами и мышами, тех отпугивает сам кошачий запах, а благодарственными подношениями знаменитого музея.) Четвероногих «сотрудников» ставят на официальное довольствие. Больше того, за свою службу кое-где (например, в Австрии) им полагается даже официальная пожизненная пенсия, которая регулярно выдается мясом, молоком и бульоном.

Впрочем, если уж мы упомянули о вкладе кошки в нашу общую победу во второй мировой войне, необходимо сказать и о том, что в Европе ее заслуги были отмечены учреждением специальной медали, на которой было выгравировано: «Мы тоже служим родине»; эта медаль выдавалась животным, отличившимся при спасении человеческих жизней.

Но вернемся в средневековую Европу.

Точно так же, как и на Востоке, в западноевропейских странах она распространяется не только как «полезное домашнее животное», но еще и как некий специфический культурный феномен. Вот только здесь на кошку смотрят уже совершенно иными, нежели на Востоке, глазами, – мрачный мифологический шлейф тянется за нею; долгое время в кошке видят вестницу каких-то темных сил, она вызывает что-то вроде суеверного трепета и неприязни. Дело в том, что Европа приняла крещение, но, уверовав в Христа, она теперь отвергала все то, что было связано с язычеством; новообращенным вообще свойственно бороться с тем, чему они сами же недавно поклонялись. Вот так и здесь. Дело доходило даже до того, что религиозными фанатиками и ортодоксами того времени сжигались старинные библиотеки, разбивались ценнейшие скульптуры, чудом сохранившиеся образцы которых сегодня занимают лучшие залы ведущих музеев мира.

Вспомним, ведь даже у Данте, многое сделавшего для «реабилитации» античной культуры, в его «Божественной комедии» язычники (и, страшно подумать, сам Вергилий!) попадают не куда-нибудь, а прямо в ад, и все только потому, что они поклонялись не тем – не христианским – святыням. Кошке же, как мы уже могли видеть, приписывалась мифическая связь с силами, которые олицетворялись языческими богами, – а с переменой мировоззрения эта связь была переосмыслена уже как союз с нечистой силой, иными словами, как бесовская связь. В одной из ранних версий легенд, рождавшихся на мотивы сюжетов Тайной вечери, кошка даже выступала в качестве символа предательства.

К тому же, изучая Библию, священнослужители обнаружили, что кошка упоминается в ней всего лишь один раз, причем там, где живописуется «мерзость запустения», языческие идолища: «На тело их и на головы их налетают летучие мыши и ласточки и другие птицы, лазают также по ним и кошки» (Послание Иеремии, 21). Правда, в русском переводе упоминание о ней встречается и в других местах, но иноязычные тексты прямо указывают на нашу героиню только здесь. Может быть, и это служило побуждением к тому, чтобы считать все кошачье племя исчадием ада.

Со временем возникло предание (о нем упоминает один из знаменитых братьев-издателей, Якоб Гримм), согласно которому кошка может превращаться в колдунью, а колдунья – обратно в кошку. И потом, кошка – это ведь ночной хищник, а в представлении христианина ночь – пора дьявола; именно в это время, за день изнемогшая от суетного, душа христианина становится едва ли не беззащитной перед ним.

Свидетельством о ее принадлежности к темным силам было и то, что кошка оказывалась иммунной к запретам, налагаемым христианской обрядностью. Так, одна английская легенда рассказывает о монахе, который задумал обратить в католическую веру десять кошек. Это ему почти удалось, однако вскоре они все же были отлучены от церкви: причиной тому стал случай, когда одна из них в воскресный день позволила себе съесть мышь.

Словом, оснований было больше чем достаточно, поэтому вовсе не удивительно, что борьба за чистоту веры, особый этап которой отмечен знаменитой буллой Иннокентия VIII от 1484 года (в ней утверждалось, что колдовство и поклонение дьяволу – это реальность, которую церковные власти обязаны искоренять самым решительным и строгим образом), не могла не сказаться и на судьбе нашей героини. Меж тем сама она главой Римской церкви была определена как «языческий зверь, состоящий в сговоре с дьяволом».

Так что долгое время, даже когда амбары Европы наполняются вполне достаточными запасами зерна, кошка все еще чуждается человеческого дома. Впрочем, вернее будет сказать, что ее чуждается сам человек. В некоторых странах, например, во Франции, кошку считали чудовищем, одним из обличий Сатаны. Она часто фигурирует в процессах ведьм, и, например, в Meце в этот период ежегодно в Иванов день сжигали кошек десятками. Еще более жестокий обычай существовал во Фландрии, в городе Иперн. Среда на второй неделе поста называлась там «кошачьей средой»: в этот день кошек бросали с высокой башни. Историческое предание говорит, что этот обычай был установлен в 962 году графом Балдуином Фландрским; только через семьсот лет, в 1674 году эти варварские расправы были прекращены, однако через некоторое время в 1714 возобновились. Существуют свидетельства, что кошек сбрасывали с ипернской башни еще в 1868 году.

К слову сказать, в гонении на кошек не остались незамеченными даже коронованные особы; начиная с Людовика XI и до Людовика XV, французские короли должны были присутствовать на церемонии казни. Правда, однажды в истории Франции бедным кошкам было сделано снисхождение: Людовик XIII в молодости добился у своего отца Генриха ІV помилования кошек; но передышка продлилась всего два года, и принц, вступив на престол, сам стал по примеру своих предшественников разжигать огонь под очередным костром.

Зачастую владельцев черных кошек, а иногда, впрочем, и белых, обвиняли в сговоре с нечистой силой. Многие из их хозяев в период средневековья были заживо сожжены на кострах. Нередко на старинных картинах кошка изображена в обществе колдуна, кудесника, весталки. Так что в Европе ее распространение вовсе не напоминало триумфальное шествие.

Кстати, и в самом деле люди настолько верили в магическую силу черных кошек, что долгое время использовали их чуть ли не во всех магических ритуалах. Аптекари добавляли в свои снадобья их кровь, жир и мочу. Часто, чтобы защитить свое жилье от нечистой, силы люди замуровывали кошек живьем в стены здания, веря, что таким образом можно отпугнуть демонов и отвратить от живущих в доме болезни и другие неприятности. Кошачьим мясом привораживали любовь и лечили неизлечимые болезни. Еще в начале XX века в отдаленных штатах США закапывали мертвую кошку в лесу неподалеку от деревни для того, чтобы у жителей не было бородавок. Подтверждение этого суеверия можно найти в книге Марка Твена «Приключения Тома Сойера». «Возьми кошку и ступай с ней на кладбище незадолго до полуночи к свежей могиле, где похоронен какой-нибудь плохой человек, и вот в полночь явится черт, а может, два и три, но ты их не увидишь, только услышишь… ихний разговор. И когда они потащат покойника, ты брось им вслед кошку и скажи: «Черт за мертвецом, кот за чертом, бородавки за котом – тут и дело с концом, все трое долой от меня!».

Конечно же, не одним только религиозным рвением объяснялись все те испытания, что выпали на долю нашей героини: свойственная человеку жестокость добавляла к ним и что-то свое. Вот, например. Король Испании Филипп II, который, как рассказывают, еще в детстве прославился тем, что сжег на костре живую обезьянку, а впервые в жизни смеялся, получив известие о Варфоломеевой ночи, в часы отдохновения от своих высоких государственных обязанностей развлекал придворных «кошачьим клавесином». Этот «музыкальный инструмент» представлял собой своего рода пыточную камеру – длинный ящик особой конструкции, разделенный на четырнадцать отсеков, в каждый из которых помещались специально отобранные кошки, обладающие голосами различного тона. Головы несчастных животных просовывались наружу, а хвосты были закреплены неподвижно под клавиатурой клавесина. Когда нажимали на клавиши, острые иглы, которые были соединены с ними, впивались им в хвост.

Такой «клавесин», как кажется, получил и долгую жизнь, и довольно широкое распространение, если и через сто с лишним лет наш Петр I во время своего пребывания в Гамбурге тоже имел возможность заказать его для своей кунсткамеры.

Впрочем, куда большим живодерством на Руси грешили и до Петра. «А когда начал он подрастать, лет в двенадцать, – пишет о современнике Филиппа II, Иване Грозном, Андрей Курбский, – начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с большой высоты – с крылец или теремов… а воспитатели льстили ему, позволяли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка.» Бежавший от царского гнева князь не уточняет, кто именно был жертвой забав будущего грозного государя, но ведь кошка – это самое первое, что приходит здесь на ум. От жестокости же по отношению к ней до свирепости, обращенной на человека, если и не один шаг, то во всяком случае не так уж и далеко, и стоит ли удивляться продолжению: «Когда же стало ему лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг себя толпы молодежи из детей и родственников названных сенаторов, стал разъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь неблагопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин.»

Однако история имеет не только свою – не во всем открытую нам – логику, но и какие-то свои загадочные извивы; вот и в завоевании кошкой Европы известную роль сыграли крутые повороты в развитии все того же христианства, которое когда-то чуть не объявило ее вне закона. Если в католических странах наша героиня долгое время оставалась под подозрением, то утверждавшийся в ходе свирепых религиозных войн протестантизм обеспечивал ей то, что на дипломатическом языке принято называть режимом наибольшего благоприятствования.

Уже в покоях английского короля Карла I (не такого, кстати, и глубокого католика, если он в 1628 году посылал свои войска на помощь осажденным во французской крепости Ла-Рошель гугенотам) жила кошка, которая, по глубокому убеждению венценосца, благотворно влияла на его судьбу. Он так боялся потерять любимое животное, что заставлял стражу ревниво охранять его. Но пришел срок и ставшая его талисманом кошка умерла. «У меня не будет больше в жизни удачи», – вот слова, приписываемые королю по этому печальному случаю. Будущее полностью подтвердило их, ибо уже на следующий день он был арестован, а несколько месяцев спустя ему отрубили голову.

Отчего именно изменилось отношение к ней – не вполне ясно. Может быть, оттого что приверженцы нового религиозного течения с гораздо большей трепетностью относились к соображениям экономической пользы (а экономическая полезность этого зверька не подлежала никакому сомнению, мы уже могли в этом убедиться). Может, оттого что им вообще было свойственно глубокое и искреннее уважение ко всякому – а значит, и к чужому – труду (трудолюбие же и добросовестность этого маленького верного помощника человека, как свидетельствуют уже приведенные здесь цифры, было достойно самой высокой похвалы). Может быть, просто оттого что любое новое течение мысли всегда отвергает символы враждебной ему идеологии… Так что судьба ее прибившегося к человеку рода оказывается вплетенной еще и в действие многих потаенных пружин европейской истории.

А может, просто потому что и в самом деле наступало новое время: ведь даже в католической Франции глава ее церкви и ее первый министр, поставивший своей задачей разгромить партию гугенотов (кстати, именно его запечатленные блистательным пером романиста козни очень скоро заставят переволноваться еще и всех поклонников отважных королевских мушкетеров), держал в своем дворце, как говорят современники, двенадцать кошек. Он даже не забыл упомянуть о них в своем завещании. Впрочем, отдадим должное и самому кардиналу, ведь гугеноты для него были не столько религиозной, сколько политической оппозицией. А какое централизованное государство будет мириться с ее существованием? Сам же он одновременно был и противником не знающей никаких компромиссов испанской католической партии, унаследовавшей и нетерпимость, и жестокость уже упомянутого здесь Филиппа II, иными словами, противником самых твердолобых ревнителей устоев римской церкви.

Словом, как бы то ни было, наша кошка довольно скоро преодолела и это отчуждение и расселилась повсюду, в конце-концов завоевав все материки.

На территории содружества, когда-то составлявшего единый Советский Союз, кошки появились в Древнем Урарту, государстве, существовавшем в IX-VI веках до нашей эры на территории Армянского нагорья, и в Ольвии, античном полисе на берегу Днепро-Бугского лимана, в VII-VI веках до н. э. Эти государства имели обширные связи с древним миром и, в частности, с Египтом. Скифы тоже знали кошек, но в курганах пока обнаружена лишь одна кошачья косточка. В V-VIII веках нашей эры они уже жили в Прибалтике, а в Х-ХIII веках – на землях Древней Руси, правда были малочисленны. В Ярославском Поволжье в курганах X-XI веков останки кошек были обнаружены лишь в двух из двухсот.

Новому свету она была подарена французскими миссионерами во времена его колонизации; первое официальное упоминание о кошках в Америке относится к 1626 году. Кстати, во многом именно Франции принадлежит заслуга окончательной «реабилитации» нашей героини, это происходит с появлением в 1727 году «Истории кошек», принадлежавшей перу Монкрифа. С XVIII же века в Европе, и в первую очередь в Англии, начинается работа по выведению новых пород, которая продолжается и по сию пору.


Вот цифры, свидетельствующие о распространении нашей героини. В настоящее время в США, согласно ежегодному исследованию, проводимому Институтом кормов для домашних животных (Pet Food Institute, PFI), в 2002 году, численность домашних кошек достигла 76,8 миллионов. Этот Институт проводит статистические исследования численности домашних кошек и собак в США ежегодно, начиная с 1981 года. Тогда американские семьи имели 54 миллионов собак и 44 миллионов кошек. В 1987 году численность домашних кошек превысила численность собак. Данная тенденция, отмеченная PFI в ходе многолетних исследований, сохраняется и в настоящее время. В Бразилии их число доходит до 100, в ФРГ – простирается до 6, в Великобритании – достигает 12 миллионов особей. Впрочем, пальма первенства отдаются Австралии, где на каждые 10 жителей приходится 9 кошек. Сколько кошек в нашей стране, не знает никто.

Связанные с нею поверья переживают века.

В немецком языке сохранилась пословица: «Кто кошечку побьет – счастья в жизни не найдет». Кстати, в поверьях некоторых германских земель девушка, которая не заботится о кошках в доме, будет наказана едва ли не самым страшным, что может грозить женщине, – бесплодием. Было время, когда там новобрачным дарили кошку. В Силезии девушки, которые любят гладить кошек, обязательно выйдут замуж за хорошего человека. Напротив, если молодая девушка наступит на кошачий хвост, считают фламандцы, ей ни за что не найти мужа. В некоторых французских провинциях кошка первой должна войти в дом молодоженов. В деревнях французской провинции Севенны, если кошка сама появляется в доме, ее необходимо хорошо принять, тогда она принесет ему счастье и процветание. А чтобы удержать ее в доме, нужно намазать ей лапки маслом и заставить трижды пройтись у очага. В Японии у ворот домов часто можно встретить фигурку кошки – символ домашнего очага и уюта. Да и в России, в обряде новоселья по сию пору первой в дом впускается кошка – именно ей надлежит стать охранительницей нашего жилища.

Сегодня наша славная героиня обжила не только фольклор; отразивший быт народов, людские воззрения, верования, идеалы, он уже не вмещает ее. Кошек чеканят на монетах. Например, в Англии, по учреждению королевы Елизаветы II в 90-х годах прошлого века было выпущено несколько золотых и серебряных монет, с изображением сиамской, персидской, британской голубой короткошерстной, наконец, просто дворовой кошки. Им ставят памятники. Так, например, в Сорбонне (в ознаменование ее заслуг перед медициной); памятник с замечательными словами Бернарда Шоу на постаменте: «Человек культурен в той мере, в какой он понимает кошку» в 2002 году открыт и на территории Санкт-Петербургского Университета…

Кстати, о заслугах перед наукой. Не следует думать, что здесь ее роль чисто пассивная, страдательная. У французского исследователя Бернара Куртуа, когда он завтракал в своем рабочем кабинете, на плече обычно восседал любимый кот. Однажды коту это надоело, он спрыгнул на стол и разбил склянки с реактивами. Хранившиеся в них жидкости смешались, и в результате химической реакции в воздух поднялись фиолетовые клубы пара. Когда они осели, Куртуа заметил на соседних предметах кристаллический налет. Это был неизвестный в те времена свободный йод. Так, благодаря коту было сделано довольно крупное научное открытие. Датский ученый Финзен как-то обратил внимание на необычное поведение больной кошки, примостившейся на крыше дома. Она сидела на той ее части, которая освещалась солнечными лучами. Как только тень приближалась к нему, кошка тотчас же переходила на новое место, освещенное солнцем. Такие маневры она повторила несколько раз подряд. И Финзен задумался. А нельзя ли солнечными лучами лечить людей? Доверившись инстинкту животного, ученый начал свои эксперименты. Они показали, что благотворное лечебное действие оказывают лучи фиолетовой части спектра. Тогда-то и было предложено использовать ультрафиолетовые лучи в лечебных целях. Эта идея была успешно осуществлена, за что Финзен Нильс Рюберг через какое-то время был удостоен Нобелевской премии. Так что вклад нашей героини неоспорим и здесь.

Словом, кошка давно вошла не только в дом, – в самую нашу жизнь. Но вместе с тем по-прежнему, глядя в ее загадочные фосфоресцирующие глаза, как через отверстия таинственной камеры-обскуры, человек заглядывает в какую-то жутковатую потусторонность; даже мурлыкая на наших коленях, она остается бесконечно далекой от нас, и там, в этой потусторонности, нередко вспыхивает нечто такое, перед чем в молчании смиряется вся наша гордыня.

Иной мир, иной разум, внимательно изучая нас самих, смотрит оттуда.

В самую нашу душу…


В общем, кошка уютно устроилась не только на Востоке, но и в жилище европейца, американца, австралийца и так далее, и так далее, пока, наконец, в марте 1994 года она не появляется в моем доме. А ровно через десять лет, в марте 2004 года мою голову посещает счастливая мысль поведать миру непростую историю этого маленького симпатичного существа.