"Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек" - читать интересную книгу автора (Шейнис 3иновий Савельевич)Глава первая Агент «Искры»21 августа[1] 1902 года департамент полиции разослал секретный циркуляр «господам губернаторам, градоначальникам, обер-полицмейстерам, начальникам жандармских губернских и железнодорожных полицейских управлений» и на все пограничные пункты Российской империи. Циркуляр предписывал поймать «опаснейших преступников и препроводить их под усиленным конвоем в Сибирь». Российские жандармы ловили искровцев, бежавших из киевской тюрьмы, так называемого Лукьяновского замка. Совершенный побег был настолько дерзким, что самые опытные по части упрятывания и заковывания в кандалы жандармы, все эти «короли» охранки, попросту онемели от гнева и неожиданности. Еще бы, двадцать четыре года ни одному политическому не удавалось бежать из киевской тюрьмы. Последний побег произошел в 1878 году, и совершили его Л. Г. Дейч, Я. В. Стефанович и И. В. Бухановский – члены кружков южных бунтарей, пытавшиеся поднять крестьян в Чигиринском уезде. Список искровцев со всеми приметами был разослан всем охранным отделениям империи. Пятым в списке для немедленного ареста и препровождения в Сибирь значился Макс Баллах, «запасный рядовой из вольноопределяющихся 2 разряда, мещанин г. Белостока, Гродненской губернии, родился 4 июля 1876 года в г. Белостоке, вероисповедания иудейского, воспитывался в г. Белостоке в еврейских хедерах». Сообщалось, что Макс Баллах привлекался «в качестве обвиняемого при Киевском губернском жандармском управлении к дознанию по делу об обнаруженной в г. Киеве типографии и складах преступных изданий тайного сообщества, именующего себя „Российской социал-демократической рабочей партией“. Полиция разослала приметы Валлаха: „…рыжий шатен, роста 2 аршина 6 вершков, телосложения здорового, волосы на бороде и баках бреет, глаза голубовато-серые, близорукий, носит очки, лицо круглое, цвет кожи смуглый, лоб широкий, нос прямой, голос тенор“. С того теплого августовского дня 1902 года имя Макса Валлаха на протяжении пятнадцати лет не переставало фигурировать в секретнейших полицейских документах. Розысками его занимались министр внутренних дел Российской империи, директор департамента полиции, начальник особого отдела департамента полиции, тайные полицейские чины, заведующий заграничной агентурой российской полиции Гартинг и полицейские резиденты в Париже, Вене, Праге, Софии и других столицах Европы. В циркулярах и шифрованных телеграммах он значился в разные годы агентом «Искры», агентом ЦК Российской социал-демократической рабочей партии, «главным водворителем оружия в пределы Российской империи для организации вооруженного восстания», «главой большевистской эмиграции в Лондоне». Полиции были известны его партийные клички – Папаша, Феликс и клички наблюдения – Рыжий, Бритый. Царские жандармы не знали всех партийных кличек Макса Валлаха. Их было значительно больше. В тесной когорте большевиков, сплотившихся вокруг Ленина, в письмах, которые писались ему с директивами ЦК РСДРП, он назывался по-разному: Папаша, Граф, Ниц, Лувинье, Кузнецов, Латышев, Феликс, Теофилия, Максимович, Гаррисон, Казимир. В историю Советского государства он вошел под самым прочным своим псевдонимом, ставшим его второй фамилией, – Литвинов. В революционном движении Литвинов, как и многие его сверстники, начал участвовать в те годы, когда XIX столетие шло к своему закату. Уходил век, видевший восстание декабристов, убийство Пушкина и Лермонтова, бесчисленные волнения крестьян, измордованных крепостниками, первые стачки пролетариев, беспримерный героизм русских солдат под Бородином, Севастополем и Шипкой, век, начавшийся правлением садиста, задушенного в царской опочивальне, и закончившийся Ходынкой – этой кровавой прелюдией к бесславному царствованию последнего из дома Романовых. Россия была в преддверии великих событий. Народники себя исчерпали. Революционный марксизм овладевал умами рабочих. Характеризуя обстановку в России, Владимир Ильич с гордостью писал в первом номере «Искры»: «…широко разлившаяся борьба русских рабочих за 5–6 последних лет показала, какая масса революционных сил таится в рабочем классе, как самые отчаянные правительственные преследования не уменьшают, а увеличивают число рабочих, рвущихся к социализму, к политическому сознанию и к политической борьбе». Эта борьба докатилась и до провинциального Белостока. В домах местной разноязыкой интеллигенции читали надрывные стихи Надсона, передавали друг другу маленькие рисованные портретики Софьи Перовской и Андрея Желябова, тайком ставили любительские спектакли, в которых раздавались робкие монологи против тиранов. Рабочие белостокских текстильных фабрик конфликтовали с хозяевами, требуя прекращения удушающих штрафов и повышения нищенских заработков, выгоняли надсмотрщиков и устраивали «темную» подосланным полицейским провокаторам. Многочисленное еврейское население, работавшее на фабриках, сделало Белосток опорой мелкобуржуазного Бунда на западе России. И все же революционные социал-демократы в конце прошлого столетия становятся постепенно властителями дум разноплеменного белостокского общества. Эти идеи проникли и в дом мелкого банковского служащего Валлаха, у которого четыре сына и три дочери. В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС среди прочих документов о революционной деятельности Литвинова есть обрывок серой бумаги, на котором не литвиновской рукой написана его биография. Судя по приписке, сделанной сбоку, эта биография была написана для Г. Лелевича[2] – литературного критика и поэта, впоследствии редактора журнала «На посту». Литвинов сделал на этом листке некоторые уточнения и поправки. О первых шагах молодого революционера в биографии сказано: «Образование получил в сред. учеб. заведении. За бытность на военной службе (вольноопределяющимся) изучает соц. экономические вопросы, знакомится с учением Маркса и становится в ряды РСДРП в качестве пропагандиста». Литвинов недолго работал в социал-демократических кружках Белостока. Он переезжает в местечко Клинцы Черниговской губернии, узнав, что тамошняя фабрика ищет бухгалтера Литвинов и понятия не имеет об этой премудрости А что, если попробовать? В Клинцах раздобывает кое-какие книги по бухгалтерии и решает предложить свои услуги. Его приняли. Так началась деятельность бухгалтера-кассира. Но в Клинцах есть и более привлекательное для молодого социал-демократа поле деятельности. Он становится пропагандистом. В этом маленьком городке, основанном раскольниками в XVIII веке, несколько крупных для того времени фабрик – суконные, кожевенные, пеньковые. Работы там для пропагандиста поистине непочатый край. Год живет Литвинов в Клинцах. Он организует тайные сходки, чтение запрещенных книг, ведет пропаганду элементарных политических знаний. В 1899 году Литвинов переезжает в Киев, где его кооптируют в Киевский комитет РСДРП. Киевский период его жизни был очень непродолжительным – три года, из них полтора – в тюрьме. По донесениям департамента полиции, канцелярии генерал-губернатора и полицейских агентов можно проследить за каждым его шагом. «Вольноопределяющийся из мещан» – это звание дает ему право жить в городе. Дни бегут быстро. Он все время на заводах, выступает на сходках, принимает деятельнейшее участие в создании тайной типографии, пишет и распространяет листовки против самодержавия. В делах департамента полиции среди сотен справок о «мещанине Валлахе» есть и следующая: «По имеющимся сведениям… Баллах присутствовал 18 марта 1901 г. на сходке в квартире обв. Маршака, где „Сергей Николаевич“ прочитал присланное партией „Южных рабочих“ для отпечатания воззвание, которое было решено затем отпечатать для Киева в числе 2000 экземпляров». На социал-демократов донес какой-то киевский черносотенец, верноподданнически приславший листовку киевскому полицмейстеру и сопроводивший ее длиннейшим письмом, в котором сообщал о «близкой опасности для жизни Его Императорского Величества государя императора, президента Академии наук Его Императорского высочества вел. князя Константина Константиновича и Его Высокопревосходительства обер-прокурора Святейшего Синода господина Победоносцева». В деле департамента полиции сохранилась листовка Киевского комитета Российской социал-демократической рабочей партии. В ней говорил другой Киев, город украинских рабочих и прогрессивной интеллигенции: «Товарищи, идите в наши ряды рабочих, борющихся за свои права, читайте наши листовки, газеты и книжки, давайте читать другим. Нужно, чтобы как можно больше рабочих сознали свои интересы и боролись за свои права. Всех рабочих в тюрьмы не засадят и не вышлют. Помните еще, товарищи, что близок день 1 мая – праздник всех рабочих. В этот день рабочие всего мира – немцы, французы, поляки, русские и евреи показывают, что они братья друг другу… Да здравствует рабочее дело!» Листовки были подобраны и на Байковом кладбище в Киеве, пересланы начальнику жандармского управления. Начались аресты. Один из арестованных не выдержал пыток и сообщил полиции кое-какие данные о руководящих социал-демократах. В конце апреля 1901 года Литвинов был арестован вместе с остальными членами Киевского комитета Российской социал-демократической рабочей партии и оказался за решеткой Лукьяновской тюрьмы. Литвинову шел двадцать пятый год. За его спиной уже четыре года подпольной революционной работы, бессонные ночи, побеги от полицейских облав, организация явок и конспиративных квартир, печатание листовок, призывающих к свержению самодержавия, создание организаций социал-демократов на заводах Клинцов и Киева. Отца уже нет в живых. Он и не пытался увести Макса с революционной стези. Знал, что это совершенно бесполезно. Впрочем, сын почти не жил дома. Еще будучи гимназистом, он часто отлучался, читал тайком какие-то запрещенные книги, встречался с приезжими революционерами. Полицейские заходили к Валлахам: «Где сын?» Мать испуганно пожимала плечами: «Не знаю. Вам известно о нем что-нибудь плохое?» Полицейскому подносили стаканчик, давали рубль, который тот ловко прятал за обшлаг рукава и уходил, чтобы через несколько дней снова наведаться. Вскоре мать и сестры приедут в Лукьяновскую тюрьму, чтобы увидеть Макса через решетку. Это будет последнее свидание сына с матерью. Письма Литвинова, перлюстрированные охранкой, сообщают кое-какие сведения о том периоде его жизни. Наполовину они писались шифром-цифирью. В тюрьме Литвинову становится известно о существовании «Искры», о том, что ее выпускает Ленин. Друзья с воли передают программу «Искры». Литвинов принимает решение, определившее его дальнейшую судьбу, становится искровцем. Он вспоминал о тех днях: «В тюрьме мы получали разными способами газеты и даже заграничную нелегальную литературу. Трудно передать то радостное возбуждение которое охватило нас, когда мы получили первые номера „Искры“. Сформулированные там с максимальной ясностью, определенностью и последовательностью задачи, пути и средства революционной борьбы пролетариата, беспощадная война с экономизмом – все это отвечало нашим настроениям, мыслям и стремлениям, открывало перед нами новые горизонты и в то же время вызывало жажду работы, жажду борьбы, усиливало стремление вырваться из жандармского плена и приобщиться к новому движению под руководством „Искры“. В Лукьяновке Литвинов начинает изучать иностранные языки, роется в самоучителях, присланных с воли. Он не собирается задерживаться в Лукьяновке. Об этом говорят его письма, которые через верных людей он посылал Доре Бергман. Кто она? Точно на этот вопрос ответить нельзя. Литвинов с ней никогда лично не встречался. Бергман эмигрировала из России и жила в Швейцарии. В Цюрих, на фогельзангштрассе, 9, летят к ней письма из киевской тюрьмы. Он пишет Доре: «В настоящее время у нас в тюрьме семьдесят четыре человека. Публика самая разношерстная, начиная с искровцев и кончая одним бывшим уголовным, обвиняемым теперь в агитации среди крестьян. Последний субъект – личность весьма подозрительная». Через несколько лет Дора будет выполнять секретные поручения агента «Искры» Литвинова – Папаши. Литвинов жадно ловит вести с воли. Что происходит в партии? После I съезда прошло уже три года, но все еще нельзя сказать, что партия организационно оформилась. Организации РСДРП во многих городах действуют как бог на душу положит. Многие из них и не стремятся перейти к активной политической борьбе, а считают, что надо ограничиться экономическими требованиями. Ведь I съезд проходил без Ленина, он был тогда в Сибири. Только теперь, в начале века, партия разворачивает политическую борьбу. «Искра» хорошо освещает перспективу, но многое еще неясно. Противники начали борьбу против новой газеты. Следует во всем разобраться, осмыслить, понять. Но для этого необходима свобода. Надо бежать из тюрьмы во что бы то ни стало. В те июльские дни Литвинов уже готовился к побегу. В письме Доре Бергман, почти полностью зашифрованном, есть приложение без подписи. Охранка была твердо убеждена, что это письмо принадлежит Литвинову, и внизу чьей-то рукой написано: «М, Валлах». Можно утверждать, что дешифровщики из особого отдела охранки не ошиблись. Литвинов писал в Цюрих: «Дней 10 т. наз. я послал тебе шифрованное же письмо. Получила ли? Нашим шифром будет слово „Австралия“. Пиши так, чтобы голубые не могли догадаться, от кого и к кому письмо относится, если оно им попадется. Попробуй еще раз написать через жандармов, авось получится. Прости, что заставляю тебя тратить много времени на разбор шифра, на первый взгляд совершенно лишнего, – иначе писать не могу. Чувствую себя недурно, мечтаю о свободе, но скоро моя мечта должна осуществиться или потерпит полное крушение». Нет сомнения в том, что письмо это было расшифровано уже после побега искровцев из Лукьяновки. О том, что побег готовился, полицейские чины в Петербурге и Киеве узнали много позже. Департамент полиции сообщал «господину начальнику Киевского губернского жандармского управления»: «По полученным из агентурного источника указаниям, проживающие за границей революционеры по поводу побега из Киевской тюрьмы говорят, что Лига социал-демократов („Искра“ и „Заря“) решила освободить всех важных искровцев, содержащихся в русских тюрьмах… Было решено освободить 11 лиц, свобода которых более всего важна, по мнению Лиги, и приготовить для них паспорта». План побега искровцев разрабатывали члены Бюро Русской организации «Искры», редакция газеты и, конечно, сами заключенные. Еще до побега Литвинов был избран «атаманом»: он решителен и обладает еще одним важным качеством – большой физической силой. По донесению киевского генерал-губернатора министру внутренних дел, которое было отправлено в Петербург 21 августа 1902 года, можно проследить, как готовился побег. Губернатор писал: «Некоторые из содержавшихся в Киевской тюрьме политических арестантов около двух месяцев назад (т. е. в июне) обратились в присутствии начальника тюрьмы Малицкого к и. д. киевского губернского тюремного инспектора с просьбой разрешить им прогулки не на отведенном для этой цели тюремном дворе, а на больничном, ссылаясь на то обстоятельство, что через означенный тюремный двор ассенизационным обозом провозятся нечистоты, или же продлить им время прогулок до вечерних сумерек. И. д. тюремного инспектора категорически отказал им в удовлетворении этого ходатайства и признал лишь необходимым сделать распоряжение, чтобы во время прогулок политических арестантов нечистоты ни в коем случае через их прогулочный двор не провозились. Тем не менее, как оказалось в настоящее время, начальником тюрьмы Малицким политическим арестантам было разрешено гулять на отведенных для этой цели дворах, ради избежания столкновения с названными арестантами, до 9 ч. вечера. Так же точно между арестантами политических коридоров во время прогулок начальником тюрьмы допускалось свободное общение». Как видно из донесения губернатора, искровцы воспользовались прогулками и окончательно договорились между собой о времени побега. Все необходимое для этой цели поступило от друзей, находившихся на свободе. В корзине цветов по случаю «именин» одного из заключенных была передана «кошка» – железный якорь, который беглецы должны были забросить на стену. Простыни решили использовать в качестве веревок, даже водку достали, чтобы подпоить надзирателей. В полицейской версии, представленной министру внутренних делкиевским губернатором, побег был описан довольно точно: «На правом политическом прогулочном дворе 18 августа в 8 часов 15 минут вечера, когда уже наступили сумерки, находилось до 20 политических арестантов из разных коридоров. Из них несколько человек подошли к не подозревавшему с их стороны никакого умысла часовому Трофиму Оверченко, и, прежде чем он успел принять меры к обороне, бросились на него, и, повалив на землю, накинули ему на шею веревочную петлю и закрыли голову одеялом, а рот заткнули платками, исцарапав при этом до крови губы и щеку, другие же их товарищи забросили на ограду железную кошку с привязанной к ней веревочной лестницей, после чего 11 человек арестантов… взобрались по этой лестнице на ограду и, соскочив с нее на арестантские огороды, скрылись. Затем державшие Оверченко товарищи их освободили его и отправились по камерам. Оверченко же дал выстрел, на который немедленно явился и. об. помощника начальника тюрьмы Сулима, а затем и другие лица». Выстрел перепуганного насмерть Оверченко не помог. Помощник начальника тюрьмы доложил начальству о побеге. В киевском жандармском управлении приняли самые энергичные меры к поимке беглецов и, как полагается, немедленно телеграфировали в Петербург. Тюремщики и примчавшиеся на подмогу полицейские обшарили всю округу, но искровцев и след простыл. В Киеве и Петербурге было решено, что искровцы попытаются перейти границу. Из Киева в Вержблово пограничному жандармскому офицеру была отправлена шифрованная срочная телеграмма: «Восемнадцатого августа из Киевского тюремного замка бежали одиннадцать политических арестантов… Благоволите усилить наблюдение за проездом из России за границу лиц, внушающих подозрение, и в случае сомнения самоличности арестуйте и телеграфируйте». Телеграммы были отправлены на все пограничные пункты западной границы и в 295 городов Российской империи. Жандармы явно поспешили. Литвинов и его друзья в тот день даже не собирались переходить границу. Это произошло лишь через две недели. Где был Литвинов эти дни, что он делал? В марте 1951 года Литвинов рассказал об этом на торжественном собрании, посвященном 50-летию «Искры». По плану, разработанному киевской организацией «Искры», ночевки в городе исключались, ибо опасались неизбежной облавы. Беглецы должны были сами разработать дальнейшие маршруты. Предполагалось, что Литвинов и еще три товарища в ту же ночь выберутся из города на лодке по Днепру. Лодка была заготовлена и ждала их в условленном месте. Но неожиданно все изменилось. «Спустившись по веревке, – рассказывал Литвинов, – я бросился бежать, но в нескольких шагах попадаю в овраг и натыкаюсь на человеческое тело. Кругом тьма тьмущая… Человек тяжело дышит и едва смог назвать свое имя. Оказалось, что это один из наших беглецов, Блюменфельд, который вследствие сердечной слабости и сильнейшего нервного напряжения не в состоянии двигаться. Что же тут делать? Не оставлять же товарища в таком беспомощном положении. Я пробовал было нести его на себе, но ноша оказалась непосильной. К тому же я сам до боли расцарапал руку при спуске по веревке. Оставалось лечь и выжидать, но тут раздался выстрел… Мы слышим шаги людей и топот лошадей проносящейся мимо погони. Проходит томительных два часа, мы слышим, как погоня возвращается. Из долетающих до нас ругательств и восклицаний узнаем, что изловить никого не удалось. Тем временем Блюменфельд приходит в себя, и мы решаем тронуться в путь. Но куда направиться? На лодку опоздали – условный час прошел. С предосторожностями ползем по пустырю на четвереньках, пока не выбираемся на первую городскую улицу. Внешний вид у нас весьма не респектабельный: ибо ночь была дождливая, и мы, ползая, испачкали одежду. Прикидываемся пьяными: шатаемся, изображаем пьяное пение. Извозчик предлагает нам свои услуги. Мы садимся на дрожки и заявляем: «Вези в кабак, куда хочешь». Он привозит нас к какому-то подозрительному постоялому двору. Мы валимся на первую скамейку и делаем вид, что засыпаем «мертвым сном». Выбравшись из кабака, Литвинов и Блюменфельд идут в баню, моются, чистятся, потом идут в другую. Так они весь день и ходят из бани в баню. Около двух недель прячутся в городе на квартире, рискуя ежеминутно быть выданными хозяйкой. Однажды ночью Литвинов и его спутник покидают Киев, полями и лесами пробираются на Житомирское шоссе и от ближайшей станции едут до Вильно. Там явка. Из Вильно они уезжают вместе с контрабандистом, который взялся перевести их через границу. Литвинов вспоминал: «На какой-то маленькой станции мы сходим с поезда и продолжаем путь на лошадях до пограничной деревушки, где проводим сутки, прячась в стогах сена от объездов пограничной стражи. С самой Вильны нам внушает подозрение один из спутников, молодой человек, который не сводил с нас глаз. Шевелится все время беспокойная мысль, не провокатор ли это, собирающийся „накрыть“ нас на самой границе, у заветной цели. Наконец ночью нас выводят из стогов сена, контрабандист предлагает пройти некоторое расстояние пешком, потом бегом, наконец слышим его радостное сообщение, что мы перешагнули границу, уже находимся на территории Пруссии и можем, если желаем, подкрепиться в находящемся неподалеку кабачке „хлебным вином“. На радостях пьют все, а мой спутник, принципиальный трезвенник, залпом выпивает стакан водки и сразу хмелеет». Вскоре после побега начальник гродненского губернского жандармского управления доносил в департамент полиции, что полицейским агентам удалось получить три письма Литвинова, посланные из-за границы матери в Белосток. Письма эти очень лаконичны, но позволяют понять, что чувствовал и переживал в те дни молодой искровец, вырвавшийся из тюрьмы. «10 сентября, Станупенель. Из Лодзи Вам сообщили, вероятно, каким образом я распростился с Лукьяновским замком и с Россией (не навсегда). Известны Вам, значит, и некоторые подробности. Измучился я физически и нравственно за эти дни, как никогда. Но близок отдых. Десять дней чувствовал над головой дамоклов меч военного суда за побег, а теперь вне опасности. Поймите, что вследствие усталости писать много не могу. Напишу из Берлина или Швейцарии. Пока пишите Берн, до востребования, Абрам Лурие, Швейцария. Привет всем». «Берлин, 11 сентября. Дорогие! Только что прибыл в Берлин, так что отдохнуть еще не успел. Пока чувствую себя счастливым. Довольны ли Вы? Прощайте, напишу через дня 2–3 о своих планах. Целую. Письмо датировано полицией. Указаны следующие даты: 14.IX – 18.IX. «Дорогие! Извещаю Вас о своем здоровье и благополучии. В Берлине за три дня еще больше устал. Сейчас уезжаю. Пока не приеду в Швейцарию и не отдохну немного, писать подробно не обещаю. Последнее письмо Литвинов писал на вокзале. Через час он сядет в поезд, чтобы уехать в Швейцарию. В вагоне третьего класса шумно и тесно. Поезд пробегает мимо помещичьих владений земли Бранденбург. За окном вагона мелькают черепичные крыши аккуратных домов, имения баронов, замки средневековых рыцарей. Поезд уходит все дальше на юго-запад. Представитель «Искры» в Берлине советовал Литвинову и Блюменфельду ехать прямо в Швейцарию, нигде не останавливаться. Он знает, что петербургская охранка тесно связана с берлинским полицей-президиумом, и боится ареста беглецов. Но радость свободы пьянит Литвинова, энергия бьет через край, его обуревает жажда все видеть, побольше узнать. Еще в поезде он из газет узнает, что в Мюнхене проходит съезд Социал-демократической партии Германии. Там, конечно, Август Бебель. Надо остановиться в Мюнхене. Когда поезд приходит в баварскую столицу, Литвинов вместе с Блюменфельдом отправляется прямо на съезд. Там узнают о прибытии российских революционеров и устраивают им овацию. Радостный, взволнованный, полный жажды борьбы, приезжает Литвинов в Цюрих. Через несколько дней там появляются и остальные искровцы. Позади тюрьма, побег, переход границы, полное приключений путешествие. Радости нет предела. Друзья собираются в ресторане у Рейнского водопада, празднуют благополучное завершение побега и посылают полную искрящегося юмора и сарказма телеграмму начальнику киевского жандармского управления генералу Новицкому, который клялся, что уничтожит всех искровцев. В начале нынешнего века рабочее движение в России получило могучее руководство к действию, которое позволило ему прочно стать на ноги. Это была книга Ленина «Что делать?». Сила и значение ее заключались в том, что она вдребезги разгромила «экономистов» и подготовила идеологическую основу для создания большевистской партии. Глубокая разработка революционной теории сочеталась у Ленина с практическими организационными решениями. Осенью 1901 года в Женеве была создана «Заграничная лига русской революционной социал-демократии». В нее входят организация «Социал-демократ» и Заграничный отдел «Искры» и «Зари». Лига по замыслу Владимира Ильича должна стать заграничным центром «Искры», взять в свои руки распространение «Искры» и «Зари», готовить деятелей для русского рабочего революционного движения. Бедно жила русская эмигрантская колония в Цюрихе. Россияне ютились в дешевеньких квартирках, кое-как перебиваясь случайными заработками, иногда голодали. Некоторые, не выдержав суровой эмигрантской жизни, навсегда отошли от политической борьбы. Искровцы составляли наиболее стойкую часть российской эмигрантской колонии. В эту колонию и вошел Литвинов. Ему поручают заведование цюрихской явкой и экспедицией «Искры». Будучи членом администрации «Заграничной лиги», он должен обеспечить прием революционеров, бежавших из царской России, поддерживать связь с конспиративными квартирами, представителями «Искры» за рубежами России. Деятельность Литвинова как агента «Искры» только начинается. В. И. Лениным был разработан проект транспортной организации «Искры». По плану Владимира Ильича эта транспортная организация должна была ведать не только переброской в Россию «Искры» и искровской литературы, но и деятельностью партийных работников. Вскоре за границей (есть все основания полагать, что это было в Женеве) собралось совещание агентов «Искры». По единодушному решению совещания секретарем Заграничных Транспортных групп был избран Максим Максимович Литвинов. Об этом решении сообщили Владимиру Ильичу. Осенью 1902 года «Искра» печаталась в Лондоне, откуда отправлялась в Цюрих. Затем ее надо было переправить в Россию. Большое количество газет отправлялось легальным путем. Их посылали в Петербург, Москву и другие города по почте лицам, адреса которых присылались организациями и агентами «Искры», в том числе и высокопоставленным персонам. Отправляли «Искру» и с пассажирами, которые уезжали в Россию по вполне легальным паспортам. Литературу вклеивали в каблуки ботинок, но чаще прибегали к помощи специально скроенных жилетов, под подкладку которых можно было зашивать значительное количество экземпляров. «Искра» и искровская литература для социал-демократических организаций отправлялись главным образом через сухопутные границы, где агенты «Искры» пользовались услугами контрабандистов. Литвинов вспоминал об этой своей деятельности: «Литература отправлялась из Швейцарии сперва в какой-нибудь центральный город Германии или Австрии, например в Берлин, Лейпциг или Вену, оттуда она переотправлялась в пограничные города – Тильзит, Мемель, Гусятин и др. на имя какого-нибудь немецкого социал-демократа, который передавал ее в чемоданах контрабандисту. Задача последнего состояла лишь в перетаскивании чемоданов через границу путем подкупа пограничной стражи и в доставке их в ближайший хутор или местечко, куда за ними являлись товарищи, заведовавшие транспортом с русской стороны. Тут-то и начинались настоящие трудности, связанные с большим риском. Большинство провалов имело место именно на этой стадии транспорта. На каждом шагу, на каждом перекрестке дорог в пограничной полосе можно было натолкнуться на пограничную стражу, которая подозрительно относилась ко всякому виду поклажи. Она дежурила на всех железнодорожных станциях обширной пограничной полосы». Документы и письма рассказывают о безвестных героях тех дней – искровцах, действовавших в пограничной полосе. И за каждым письмом – судьбы людей, аромат эпохи, простые будничные дела, каждое из которых – подвиг. Искровец Марков писал Литвинову 28 сентября 1903 гола из городка Швиндт: «Стою привалом на границе уже третьи сутки и переменил уже 3–4 квартиры, а все перейти не удается. Каждый меня подержит денек, подоит немного, а потом разными правдами и неправдами переправит к другому. Вот тут, думаю, конец, этот меня переведет. Оказывается, что и новый хозяин должен передать меня кому-то а тот еще дальше и т. д. Таким образом, от немца я перешел к литвину, от него к другому литвину, у которого я торчал почти сутки. Наконец они заявили мне, что не могут переправить меня, так как я слишком хорошо одет и меня моментально на той стороне арестуют, и притом никто не соглашается меня везти лошадьми дальше Вылковышек; но мне в Вылковышках остановиться невозможно, так как там спрашивают паспорта и ревизуют вещи. Я ушел от литвина и направился к какому-то еврею, и здесь, кажется, мои мытарства кончатся. Но ввиду того что я все-таки не могу вполне ручаться за благополучный переход, то я заранее хотел бы написать Вам кое о чем…» После II съезда партии в российских организациях РСДРП все сильнее разгоралась борьба между большевиками и меньшевиками. Тем важнее было, чтобы каждый номер «Искры» шел в Россию. Литвинов по поручению ЦК принимает меры, чтобы «Искру» и литературу отправлять через Австрию. Но и там агенты сталкиваются с неимоверными трудностями. Денег у искровцев не было. Российские рабочие присылали трудовые медяки на свою газету. Иногда помогали немецкие социал-демократы. Изредка в партийную кассу поступали средства от других зарубежных друзей, стремившихся помочь русскому революционному движению. Что же тут удивительного, что искровцы, просившие о присылке денег, часто получали из ЦК РСДРП лаконичные ответы: денег нет. Литвинов сам вел бухгалтерские книги «Искры», записывал туда каждый израсходованный рубль, франк, гульден или марку, мучительно размышлял, откуда бы наскрести еще немного деньжат. Надо видеть эти пожелтевшие листки бухгалтерской книги «Искры». На одной странице приход. Получено: 200+20+10+60+10 и так далее. И приход все нищенский, грошовый. А расходы подчас большие, часто не по карману искровцам. Литвинов скрупулезно заносит в бухгалтерскую книгу, сколько и кому выдал: за сапоги искровцам заплатил 60, проезды – 360, Вениамину – 5, переправа Семену – 5, наборщику Андрею – 6, Илье, бежавшему из Сувалок, – 16, Абраму – 10, проезжим товарищам – 22, карты географические – 5, упаковка – 61 и так далее и тому подобное, а всего расход – 1780 рублей. И тут же отчет Петра за ноябрь, сколько потратил на транспортировку литературы, – до гроша, до сантима, до пфеннига. И такой же отчет Мирона, тоже за ноябрь. И подробнейшие отчеты, сколько какой литературы отправлено в Одессу, Екатеринослав, Елизаветград, Полтаву, Николаев, Кременчуг, Москву, Киев, на Кубань. Учитывается все до гроша. 12 октября 1903 года Литвинов пишет одному из получателей и распространителей «Искры»: «Кстати, сообщите, пожалуйста, на каких условиях получаете Вы нашу литературу (15 экз. „Искры“) и сколько следует с Вас». Да, именно так, а не иначе: сколько с вас следует за 15 экземпляров, ибо денег брать неоткуда. И что же тут удивительного, что он выговаривает агенту, который без ведома цюрихского центра устроил пути для переброски литературы: «Дорогой товарищ! Только что получил Вашу телеграмму и ответил, что денег посылать вам не можем. Вы это, собственно, должны были знать из моих прежних писем. Не знаю, по чьему распоряжению Демьян устраивал там пути и приехал сюда за деньгами. И, главное, что меня удивляет, это то, что люди уверены, что за границей всегда можно достать сколько угодно денег, на этом основании они заставляют людей ждать на границе и наивно думают, что стоит только телеграфировать, и деньги явятся… Для уплаты Ваших долгов мы Вам послали через Дору 150 фр. Она могла бы дать Вам и больше, так как она имела еще 400 фр. для выкупа литературы, которая пропала теперь, и для передачи Демьяну. Где Дора? Вот уж путаница вышла с ее путями. Сообщите, пожалуйста, сколько Вы еще должны и сколько нужно для приведения в порядок литературы в Лемберге.[3] Галицийскому напишите, что для РУП[4] «Искра» высылается в Лемберг Галкевичу (Микола). Ну, всего хорошего. Ленинская «Искра» посылалась не только в Россию. Во многих странах Европы были представители «Искры». Литвинов поддерживал с ними связь, пересылал газеты и литературу, организовывал представительства «Искры». Судя по всему, особое внимание уделялось странам Балканского полуострова. Литвинов укрепляет связь с известным болгарским литератором и революционером Георги Бакаловым, содержавшим партийный книжный магазин в Варне, создает через него целую сеть искровских представителей не только в Болгарии, но и в других Балканских странах. В Варне был один из главных опорных пунктов, туда поступали газеты и литература, отправлявшиеся в другие города, в частности в Одессу. 5 июня 1903 года Литвинов писал из Женевы в Варну Георги Бакалову: «Уважаемый товарищ! …Брошюры «Чего хотят с.д.», «Задачи русской соц. дем.», «Рассказы из истории Французской революции», «Песни революции» сегодня высылаю Вам. Теперь вот какая просьба к Вам. В конце 1902 года Ст. Георгиев предложил нам передать ему генеральное представительство по продаже «Искры», «Зари» и др. наших изданий на Балканском полуострове. Он получил наше согласие… Мы были бы Вам очень благодарны, если б Вы указали нам какой-нибудь аккуратный книжный магазин, который взял бы на себя представительство по продаже наших изданий в Болгарии, Сербии, Румынии и Черногории. В ожидании ответа. С товарищеским приветом. Письма Литвинова Георги Бакалову и другим болгарским революционерам позволяют проследить пути «Искры» по Балканскому полуострову. Еще в 1901 году искровцами был разработан план транспортировки «Искры» по маршруту Марсель – Александрия – Одесса. Литвинову после тщательной и длительной подготовки операции удалось договориться с двумя французскими пароходными компаниями: «Пакэ э К°» и «Мессажери Меритим». В те годы близ Марселя, в Монпелье, жил высланный из России русский революционер Петр Гермогенович Смидович. Он долго находился во Франции, до этого работал в Бельгии на заводах, великолепно знал французских профсоюзных вожаков. Смидович был главным связным между Литвиновым и французскими моряками. Была создана целая сеть агентов, которым передавали «Искру» и литературу для отправки ее в Батум и другие порты Черного моря. Книги и газеты загружали в герметически закрывающиеся резиновые мешки и, привязав к корме, погружали в воду. В промежуточных портах транспортная организация «Искры» имела множество друзей, которые помогали ей переправлять ценный груз. Его перевозили не только на французских, но и на русских пароходах, курсировавших на линии Марсель – Одесса. Особенно часто груз перевозили пароходы «Александр Дюма», «Анатолия», «Мемфис», «Сиракузы», «Мингрелия». Осенью 1903 года Литвинов еще шире стал использовать пароходы для отправки большевистской литературы в Россию. Не всегда пересылка литературы проходила благополучно. В Петербургской охранке узнали об операции искровцев и попытались парализовать их действия. В конце августа 1903 года Литвинов получил тревожное письмо из Марселя. Тамошний искровец Кокобадзе писал: «Страшную весть принесет вам это письмо. Транспорт для Батума в 300 кило был захвачен вчера вечером на пароходе контролерами-шпионами K°… 3 человека высажены, остались без места. Не знаю, удастся ли им – нет спасти литературу. Постараюсь, конечно, приостановить посылку литературы в Марсель…» Репрессии французской полиции, действовавшей по просьбе царской охранки, не остановили операции Марсель – Одесса. Из Франции в Россию, пересекая Средиземное море, через Дарданеллы и Босфор, через Черное море по-прежнему отправляли большевистскую литературу. Ленинские статьи, пройдя через все кордоны, прибывали в Россию. Меньшевики старались захватить контроль над «Искрой» не только политический, но и административный. В то время заведующим типографией «Искры» в Женеве был Блюменфельд, бежавший вместе с Литвиновым из Лукьяновки. После II съезда партии Блюменфельд примкнул к меньшевикам. Типография и экспедиция «Искры» могли полностью оказаться в руках у противников Ленина. В большевистских кругах ЦК приняли решение назначить Литвинова заведующим типографией и экспедицией «Искры» в Женеве. Произошло это в конце сентября 1903 года и сопровождалось довольно крупным инцидентом между Литвиновым и Блюменфельдом. Литвинов рассказал о нем на юбилее «Искры», заметив, что инцидент этот явился блестящей иллюстрацией к методам «идейной борьбы», которую вели меньшевики против Ленина и большевиков. История конфликта подробно изложена в заявлении В. Д. Бонч-Бруевича и Павла Андреевича в Центральный Комитет РСДРП 30 сентября 1903 года. Вот что они писали: «28 сентября вечером в типографии партии – (Рю Кулувреньер, Женева) – произошел следующий инцидент: придя в помещение партийной типографии по своим делам, мы встретились там с товарищем Литвиновым, и трое ушли в редакционную комнату. В 6 часов 40 минут товарищ Блюменфельд после горячего, крайне несдержанного разговора с тов. Литвиновым неожиданно для нас запер всех нас троих в редакционной комнате и, забрав ключи с собой, ушел из здания типографии. Через Специально созданная партийная комиссия осудила поведение Блюменфельда. После инцидента в женевской типографии пути Литвинова и Блюменфельда разошлись навсегда. Через несколько месяцев Литвинов по поручению большевистского ЦК уезжает в Россию для ведения нелегальной работы. Максим Максимович заканчивает свои искровские дела в Женеве, передает дела товарищам по партии, обзаводится новым паспортом. Путь ему предстоит сложный и опасный. Сначала он поедет в Берлин, оттуда в Вену. Из Австрии путь в Россию ведет через жандармские заставы. В канун отъезда Литвинов долго бродит вдоль берега Женевского озера, по набережной Луары уходит все дальше в горы. Кто знает, долго ли он будет дышать воздухом свободы. В Швейцарии уже весна, альпийские луга покрылись разноцветным ковром… Заграничные резиденты царской охранки следят за Литвиновым. Через агентуру им стало известно, что Литвинов уезжает из Швейцарии, но не знают, когда он намерен перейти границу. 8 марта 1904 года директор департамента полиции отправляет шифрованную телеграмму на все пограничные станции Западной России: «6 марта разыскиваемый Макс Баллах выехал из Берлина в Вену, откуда нелегально отправится в Россию. Усугубите наблюдение». Пограничным жандармским офицерам, особенно в Сосновицах, Морджиево, Радзивиллове, Волочиске и на других пограничных пунктах, приказано усилить жандармские наряды. Поспешность полицейских преждевременна. Литвинов задерживается по делам партии в Берлине. Теперь за ним следят начальник заграничной агентуры охранки Гартинг и его шпики. 19 марта Гартинг доносит в Петербург директору департамента полиции: «Баллах – Литвинов выехал сегодня в Вену, откуда в Россию нелегально». Но полицейские так и не знают, где он перейдет границу. Во все пограничные города и на станции идут новые шифровки: во что бы то ни стало задержать, арестовать и под усиленным конвоем отправить в Петербург. Поздно. Литвинов уже в России. В конце апреля 1904 года Надежда Константиновна Крупская шлет Литвинову из Женевы конспиративное письмо в Минск, сообщает о включении Минска, Гомеля и Новозыбкова в состав Полесского комитета РСДРП и передает задание партии: «Дорогой друг! Знаете ли Вы, что Минск входит в состав Полесского комитета, утвержденного ЦК. В состав Полесского к-та входят, между прочим, Гомель и Новозыбков. Оба города просят людей и литературы, работают исключительно среди русских рабочих. Гомель вошел даже в соглашение с Бундом, что отказывается от работы среди еврейского пролетариата, оговорив, впрочем, „в силу местных условий“. Такое соглашение более чем нелепо. Если нет сил, разумнее отказаться вовсе от работы в данном районе, чем вступать в такое недопустимое с принципиальной точки зрения соглашение. Ведь это значит узаконить деление на еврейских и русских рабочих, становиться на бундовскую точку зрения. Раз Вы торчите в Минске, съездите немедля в Гомель и Новозыбков, вот явка туда, а затем двигайте поскорее на юг, там работы масса и страшно нужны люди. Новозыбков, искать дом Гаврилы Иван. Шведова, рядом с ним дом с 2-мя окнами на ул. тоже Шведова, спросите Якова Борисовича Нехамкина. Пароль: Мне нужен Володя. Ответ: Он ждет». Начался новый этап деятельности агента «Искры» Литвинова. Он становится одним из большевиков-подпольщиков в царской России. |
||
|