"Великая игра" - читать интересную книгу автора (некрасова Наталья)

ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК ГАЛДОРА

Год 282-й от начала правления государя Элессара Тельконтара, или, как иногда пишут, год 280-й Четвертой Эпохи по летоисчислению объединенного Королевства Гондора и Арнора. Наверное, когда-нибудь будет «и Умбара». Но пока он не равноправная часть Королевства, а всего лишь провинция, причем не совсем чтобы добровольно к Королевству присоединившаяся.

Я, Галдор, верный подданный Королевства Гондора и Арнора, несколько лет назад по не зависящим от меня обстоятельствам был вынужден покинуть родину и отправиться в долгое путешествие, которое завело меня поначалу в Харад, а потом и в Умбар. Началось оно, как я теперь понимаю, в тот самый день, когда мне в руки попала так называемая Черная Книга — свод древних легенд и преданий, составленный людьми, которые искренне считали Моргота благодетелем человечества. И странствия мои лишь утвердили меня в убеждении, что легенды и предания эти не просто сказки и в основе каждой лежит истинное происшествие. Вот только толкование может быть совершенно различным. Но я не стану здесь распространяться о причинах и целях моего странствия, довольно будет сказать, что отправился я в него, так скажем, не совсем законным образом и не совсем по своей воле, хотя возвращался домой в полном своем праве.

Я возвращался домой весной.

Чуден Харад при вешней погоде. Летняя жара еще не превратила равнины между горами и морем в раскаленную сковороду. Реки полноводны, всё в цвету. В такое время даже жуткая нищета этой страны не так уродлива.

А летом цвести будет лишь там, где поливают. Харадрим весьма искусны в орошении полей и садов, они умеют беречь и ценить воду. Потому летом даже в самую жару в каждом дворе будут любовно ухаживать хотя бы за одним-единственным чахлым деревцем. Деревья тут очень ценят.

Народ здесь трудолюбив, хотя и робок. Уже почти триста лет, как говорил господин жрец Айанна, мой здешний покровитель, «тень не стоит за троном», страшного соседа в Мордоре нет, а страх все еще не изжит. Простые люди боятся любого верхового, любого носящего оружие — это привилегия господ. А господин может что угодно выкинуть, лучше держаться от таких подальше. Этой земле еще долго очищаться от скверны.

Как бы то ни было, дни стояли чудесные, и черные от солнца харадрим, невзирая на свою робость перед верховыми и вооруженными, вечерами смеялись и пели на постоялых дворах или рассказывали истории. Они любят рассказывать и слушать, и путник, которому дают приют у огня, по обычаю должен рассказать что-нибудь. Они любят долгие неторопливые беседы, и нам, северянам, может показаться, что этот народ уж слишком ленив, предпочитает разговоры труду. Но это лишь кажется.

Харадрим — народ незлой, пожалуй, слишком беспечный, который не привык загадывать надолго.

Правда, это все пестрое лицо ткани. А с изнанки — столько грязи, несправедливости, всего, что мы называем порчей. Сверху донизу так — от королевского двора до хижины поденщика. Но народ, который даже при такой жизни, даже после тяжелого дня в поле под раскаленным солнцем может еще петь и смеяться, достоин уважения.

Дорога моя лежала в Умбар, столицу одноименной провинции, некогда самостоятельного княжества. Теперь, как я уже сказал, это часть Королевства.

Я впервые увидел город, о котором столько читал. Мне доводилось рассматривать чертежи, рисунки, я читал рассказы путешественников и хроники — но я все же не представлял себе до конца, что это такое.

Этот город огромен. Он подавляет и своими размерами и мощью укреплений, и помпезностью строений Верхнего Города. Это древний город. Один из старейших нуменорских городов и одна из величайших твердынь былого и настоящего. Говорю — «одна из», потому как все же есть вероятность, что на лике земли еще где-нибудь существует что-то подобное. Хотя вряд ли. Даже Минас-Анор не столь мощная крепость, хотя мало в чем уступает. Но все же уступает.

Тут можно найти остатки еще харадской кладки. Огромные камни тяжеловесных, толстенных, могучих стен, сложенных еще в нуменорские времена, — память погибшей мощи Острова. Они выстояли даже после Низвержения. В Верхнем Городе такие же громадные, надменные строения из белого камня, высокие и какие-то нежилые. Сейчас в цитадели гондорский наместник, в городе размещен наш гарнизон, а в гавани много наших парусов.

Как нашим королям удавалось брать Умбар? Ума не приложу. Только так вот и начинаешь воочию видеть величие своих предков — когда посмотришь на эти стены. Как их штурмовать-то? И как Торонгиль сумел сжечь в гавани корабли — воистину великий подвиг…

Гавань тоже огромна. Здесь вообще все огромное, начинаешь ощущать себя какой-то мошкой. Почему-то мне при виде этого города вспомнилась одна харадская статуя, высеченная прямо в скале, — гигантское божество сидит спокойно и расслабленно, открыв пустые глаза и торжественно-бесстрастно улыбаясь. Мир слишком мелок, ему наплевать на мирскую суету. Таков и этот город. Таков и его народ.

Мы называем их черными нуменорцами — морэдайн. И это название они носят даже с некоторой гордостью. Сами же себя они считают истинными нуменорцами, так и говорят о себе. Наша родня. Странно — ведь рохиррим тоже дальняя родня нам, эта ветвь отошла от общего древа эдайн давным-давно, но сейчас они ближе к нам, чем морэдайн, которые отделились от нас сравнительно недавно.

Они презирают остальные народы — разве что нас, своих победителей, стиснув зубы, считают себе равными.

Морэдайн помешаны на гордости, чести и древности своей нуменорской крови, и все их лорды могут счесть свою родословную чуть ли не до первых лет Острова. Мне говорили о том, что среди них есть даже побочные потомки Ар-Фаразона, которого они очень чтут. Правда, это наверняка местные легенды, но сам по себе факт много о чем говорит. Будь так на самом деле, то вполне мог бы возникнуть очень большой и запутанный спор о том, у кого больше прав на престол Королевства…

Но раз не возник, значит, кроме легенды, ничего и нет.

Они говорят на тщательно оберегаемом от инородного влияния адунаике и твердо считают себя большими нуменорцами, чем мы. По стати и росту они очень схожи с нами, но в Гондоре такого количества светловолосых я не видел. Те из местных женщин, которых природа обделила светлыми волосами, усердно красят волосы, и золотистые, рыжие или пепельные локоны считаются верхом моды. Так что краски из Харада тут всегда пользуются спросом и стоят дорого. А темноволосая знатная женщина — это почти вызов обществу.

Короче говоря, светловолосые люди здесь попадаются очень часто, в отличие от Гондора. Это и понятно — Гондор основан Верными, а они по большей части были из нуменорской провинции Андуниэ — там преобладали темноволосые потомки дома Беора. Хотя в морэдайн, при всей их гордыне, имеется значительная примесь харадской крови — кровь Запада слишком сильна и не иссякла даже с бесчисленными годами.

Но срок жизни морэдайн короче нашего.

Это гордый, отважный народ. Они сдержанны в общении с нами, потому что чувствуют себя униженными. Мы — единственные, от кого они когда-либо терпели поражение, а у них, видно, еще со времен позднего Нуменора осталась уверенность в собственной особости и непобедимости. Утешает морэдайн только то, что одолели их люди одной с ними крови.

Удивительно, как различны наши традиции, хотя они и выросли из одного корня. Совершенно неожиданно вдруг в чем-то незнакомом узнаешь то, что тебе так привычно было дома. У них необычные легенды и предания.

И необычная вера. Мне со временем довелось заслужить приязнь и доверие некоторых морэдайн, и когда я получше их понял, мне стало страшно за них. Я не знаю, как можно так жить. Это народ без надежды, который живет только своей гордостью и древней памятью. Они либо ни во что и ни в кого не верят, полагая, что ТАМ — ничего нет, либо считают, что Эру все же есть, но он их отверг, так что и у них нет теперь перед ним долгов. Мелькора и Саурона они презирают, поскольку их — и наши — предки разбили и того, и другого, а неудачники достойны лишь презрения. О Войне Кольца и о том, что они воевали на стороне Саурона, лучше при них не говорить — морэдайн полностью уверены, что выиграли бы ее и в одиночку, если бы их не покинула удача. Они просто воспользовались ситуацией, так они говорят. Пожимают плечами — «удача выбрала вас».

Похоже, удача — единственное, во что они верят по-настоящему.

При такой вере страшно умирать.

И все же, достигнув старости, когда время начинает одолевать их тело, их лорды часто кончают с собой, чтобы не сдаваться дряхлости. Как нуменорские короли до пришествия Тени отпускали свою душу добровольно, чувствуя приближение старости, так эти прерывают свою жизнь. Так они показывают, что все они — потомки Королей…

Гордость, переросшая в гордыню, дар Королей, ставший страшной традицией.

Ладно. Речь сейчас не о том.

Я въехал в этот древний, могучий, красивый, ошеломляющий город в разгар весны. Въехал со стороны Харада. Вообще, странная штука граница. Переехал через речку, которую в сушь курица вброд перейдет — и уже в Королевстве. На родине. Та же земля, даже дорога та же, еще нуменорская, древняя. Только в лучшем состоянии, чем в Хараде.

Город окружают огромные пышные сады, среди которых прячутся виллы местных патрициев. Сады и плантации даже в засуху цветут благодаря искусной системе орошения. Но живет Умбар не этим, а морем и торговлей. Вся наша торговля с Харадом идет через Умбар — и посуху, и по морю. Потому умбарский патрициат, как тот самый ласковый теленок, сосет двух маток. Правда, тут больше на вампира похоже, потому как, пройдя через Умбар, харадские товары так вырастают в цене, что страшно сказать. А гондорские дико дороги в Хараде. Для морэдайн ободрать гондорца как липку — долг чести, хоть так сквитаться за поражение.

Вот я не понимаю — государь это терпит, чтобы Умбар приручить, или как? Ведь начни мы торговать с Харадом напрямую — Умбар просто сдохнет с голоду.

Как бы то ни было, я ехал, пользуясь расположением господина Айанны, жреца столичного храма Солнца и родича харадского государя. Направлялся я к его старинному знакомому — что само по себе много о чем говорит, ибо морэдайн считают себя по сравнению с харадрим высшей расой и на нас, жителей Королевства, смотрят как на чокнутых, потому как мы давно от такой гордыни отучились.

Господин Нилузир — очень уважаемый патриций очень древнего рода и очень богатый человек — во всем очень. Достаточно сказать, что ему принадлежат восемь больших торговых кораблей, о каботажных судах я уже не говорю. Это высокий худощавый старик восьмидесяти двух лет от роду. Столь почтенный возраст — свидетельство древности его крови и знак ее чистоты, как тут считается. Он, как все здешние старики, держится очень прямо и, как все без исключения мужчины морэдайн, не носит ни усов, ни бороды. Темное, узкое лицо, горделивое и хищное, волевое, с очень светлыми глазами невольно привлекает взгляд. Он сед как лунь. Держится с неторопливым достоинством и хотя чрезвычайно богат, своего богатства напоказ не выставляет. Тот, кто понимает, сразу заметит и редкостный шелк занавесей и обивки, и драгоценное дерево мебели, и тонкую стеклянную посуду, и многое другое — но ни пышности, ни пестроты в его доме я не встретил. Ничего такого, о чем ходят байки в Минас Аноре.

Он принял меня очень радушно для морадана, то есть сам меня встретил и изволил разговаривать со мной в своей сухой деловой манере. Потом он отдал меня во власть слуг-харадрим, весьма почтительных и вышколенных, которые меня чуть ли не вылизали. Такого раболепия я и в Хараде не встречал. Правда, эти слуги выглядели куда сытее собственно харадских харадрим. Вообще, здешние харадрим ведут себя тише воды ниже травы. И что только их держит в такой покорности? Наверное, то, что здесь жизнь обеспеченная. В Хараде же голод — нередкий гость.

Тут голод никому не грозил. По крайней мере, здесь и сейчас. Господин Нилузир оказал мне великую честь, разделив со мной трапезу. Видимо, привезенные письма расположили его ко мне, и он довольно много для морадана со мной разговаривал. Наверное, еще и посматривал исподволь на грубого северянина, который в жизни не едал таких яств, коими меня ошарашили в первый же вечер пребывания в Умбаре.

А я незаметно изучал его — красивого сурового старика. Хоть картину пиши — так торжественно, со спокойной уверенностью и властностью восседал он за столом в длинной темно-красной соттане1 и черной шелковой марлотте2.

Я кое-что уже знал о своем хозяине. Несмотря на всю свою мораданскую гордыню, он был, несомненно, практичным человеком, и выгода торговли перевешивала неприязнь к Королевству. Правда, Умбар теперь тоже Королевство, как бы ни кичились морэдайн. Всего лишь провинция.

Он даже не спрашивал меня, зачем я здесь. Его попросили предоставить мне покровительство — и он это сделал, не снисходя до расспросов. Мало того — он разговаривал со мной на синдарине. Непонятно только — из уважения или, напротив, показывая уничижение паче гордости?

Я знал, что у него двое детей и что дочь замужем за знатным гондорцем. Отец как морадан явно не слишком одобрял этот брак, но как деловой человек видел его выгоды, потому скрепя сердце согласился. Сын его был, как большинство здешних мужчин, моряком, причем весьма отважным, удачливым и известным. Особенно же прославился он тем, что два года назад выиграл у одного из гондорских капитанов морскую гонку. Тогда его чествовали как героя. «Вот, — подумал я, — так бы они и соперничали с нами — не оружием, а в делах мирных, и выгодно было бы и нам, и им. Ни числом, ни оружием они нам не ровня».

Впрочем, морэдайн это сами понимают.

Господин Нилузир и сам мне потом так говорил — хотя и с некоторой тоской в голосе, тоской человека, который смирился с судьбой:

— Нас слишком мало. Наша кровь тает, и однажды настанет день, когда морэдайн перестанут существовать. Мы уйдем, и память о нас сначала станет легендой, потом сказкой, а потом и пустой байкой. А пройдет еще время — и никто уже не вспомнит о нас…

— Может, все не так дурно? — осмелился сказать я. — Посмотрите на вашу дочь. Ее дети соединят в себе две древних крови, идущие от одного корня, разве это не знак? Можно сказать, что и мы в какой-то мере растворяемся в морэдайн. Да, может, когда-то ни нас, ни вас как чистой расы не будет, но будет иной народ, который будет гордиться, что вобрал в себя две лучших на свете крови?

Он покачал головой, коротко улыбнулся.

— Возможно, вы правы, возможно, нет. Но сейчас наш народ угасает. А будущее человека слишком безрадостно, чтобы о нем думать.

Я вспомнил об их верованиях и решил промолчать. Не было у меня никакого желания спорить.

— Господин Айанна пишет мне, что вы интересуетесь историей, и не только фактами, но и преданиями, легендами… Удостоите ли вы таким вниманием Умбар или вам интересны лишь дикари?

Похоже, он считал меня важной персоной. И, видимо, слово господина Айанны значило для него много больше, чем я мог бы подумать. К тому же я не знал, что было в привезенных мною письмах.

— Меня в первую очередь интересует то, что связано с историей нашего народа в целом, — уклончиво ответил я, — и Умбар для меня в этом отношении — кладезь бесценный. Традиции старого Нуменора вы храните с древних времен. Вы говорите на адунаике, который бережете неизменным с давних пор. Наверняка у вас в городе имеются бесценные архивы, в коих можно было бы почерпнуть сведения об истории Умбара, которой мы почти не знаем. А ведь если бы мы узнали вас лучше, возможно, мы стали бы ближе?

Я сознательно намекнул на эти самые бесценные архивы. Потому как то, что попало нам в руки двести с лишним лет назад, архивом в полном смысле слова назвать нельзя. Это была лишь выправленная официальная хроника с начала нуменорской истории Умбара, кое-что по истории знатнейших родов — уж это они всегда стараются выставить напоказ — и торговые отчеты. Последние явно были хм… подправлены. Остальное куда-то делось, я даже подозреваю, куда… Но никто не стал обыскивать дома знати — думаю, это было бы не только бесполезно, но и вызвало бы такое возмущение, что мы бы его потом долго расхлебывали.

— Кроме того, в Королевстве почти нет сведений о Нуменоре. Документов, кроме «Акаллабет» Элендиля, сохранилось очень мало: примитивные карты и схемы Острова, родословие Государей со скудными комментариями. Причем в нескольких списках, которые порой расходятся и по годам жизни, и по годам правления, и много еще в чем. Боюсь, и составлены они были уже после Низвержения, по памяти, как и некоторые описания Острова. Есть повесть об Алдарионе и Эрендис, еще кое-какие не столь важные документы… и это все. Но в Умбаре просто обязано было сохраниться гораздо больше!

Он осторожно кивнул, не сводя с меня глаз и ожидая, что я скажу дальше. Я продолжал:

— Я думаю, что если бы мне удалось ознакомить Королевство с вашей истинной историей, традициями и легендами, это вызвало бы к вам большой интерес.

Наверное, я умаслил-таки гордыню старика, и взгляд его потеплел.

— Не могу вам гарантировать знакомства с архивами Умбара, потому как большая их часть ныне во власти королевского наместника. — Он глянул на меня с некоторым лукавством. — А ему не до составления истории Умбара.

— Я буду рад и крупицам, — кивнул я. — И если у меня будет на то возможность, по возвращении в Королевство я испрошу позволения взять сей труд на себя, и уж тогда мне обязательно понадобится помощь людей сведущих и Умбар любящих. История вашего народа нам мало известна, и мы плохо понимаем вас. А ведь мы ближе всего по крови. А уж если удастся больше узнать об истории нашего общего предка — Нуменора и показать, насколько вы нам близки… — У меня уши начали гореть от стыда за свою лесть, но это действовало, и мне приходилось продолжать в том же духе.

— В Умбаре есть что любить, — почти прошептал он, глядя в окно на вечернее море. Я с какой-то особой остротой ощутил сейчас его тоску. Тоску старика, жизнь которого подошла к закату и для которого надежды не осталось никакой.

— В Арноре тоже, — негромко ответил я. «Как и в Гондоре», — подумал я мгновением позже. Но все же Арнор — моя родина.

Он тихо кивнул. Затем встрепенулся, щелкнул пальцами. Мигом появился слуга и принес фрукты, сыр и вино.

— Я могу показать вам лишь документы, касающиеся истории моего рода. Пока. Это и история морэдайн тоже… А знаете ли вы о тех, кто называл себя мордорскими морэдайн?

Я помотал головой. У меня захватило дух. Я опять оказался на пороге некоей тайны, а ведь меня на эти тайны можно ловить, как рыбу на жирного червя! Похоже, господин Нилузир это понял и усмехнулся.

— Были и такие. Вы не разбирались, да и они не больно желали с вами дело иметь. После разгрома Мордора часть их ушла в Умбар, хотя они и презирали нас, как мы — харадрим. Они считали истинными детьми Запада только себя… вот… — Он пожал плечами. — Их разметало ветром. Кто погиб на войне, кого перебили рабы, кто ушел в Харад и там растворился в море харадрим или тоже погиб… Один из моих предков был из этого народа.

— Как его звали?

— Зачем вам? Я знаю его имя, мне довольно, и вам тоже, — внезапно резко сказал он. Я подумал, что он опасается — но кого и зачем? Да и не стал бы он тогда мне ничего рассказывать. — От него остались весьма любопытные записи. На мордорском варианте адунаика — вам как любителю старины сие будет весьма интересно. Там немного, и львиной доли я просто не понимаю. Для меня эти записи имеют не слишком много смысла, но это часть моего наследия. Хотя те, о ком он пишет, могут вас весьма заинтересовать. — Он исподлобья, с улыбкой смотрел на меня, наслаждаясь моими страданиями. — Правда, боюсь, то, что вы узнаете, дальше вас все равно не пойдет.

Я прострадал всю ночь. А поутру господин Нилузир заявил, что сажает меня под домашний арест на время прочтения записей своего мордорского предка.

Это была тоненькая тетрадь, исписанная красивым каллиграфическим почерком. Мне хватило нескольких первых фраз, чтобы догадаться, что слова господина Нилузира насчет того, что не все ему понятно — это еще слабо сказано. Написан текст был на невообразимом койне — смесь из старинного адунаика, приправленного харадским, синдарином и тем самым «языком тьмы», «черной речью», или ах'энн. Я даже не удивился, встретившись здесь с обильными заимствованиями из этого языка, уже знакомого мне по Черной Книге. Хорошо, что у меня к языкам способности. Некоторых понятий, названий и титулов я не понимал — по крайней мере, сразу. Но все это было мелочью по сравнению с тем, что мне открывалось.

Дурацкие вопросы лезли в голову. Дурацкие не потому, что дурацкие, а потому, что нерешаемые.

Кто мы?

Зачем мы?

Человек — грязь и дрянь, или человек действительно велик? И сколько стоит человек?

Что есть добро, и что есть зло, и как одно отличить от другого?

И как прожить жизнь, не совершая ошибок?

Все это лезло в голову, когда я занялся этой рукописью. Этой маленькой тетрадочкой почти трехсотлетней давности.

Потому, что неизвестный мне человек писал в ней о назгулах. Я не сразу это понял, но потом до меня дошло, что эти самые Бессмертные, девять Бессмертных…

Что мне было о них вообще известно?

Я знаю, что около шести тысяч лет назад в Эрегион, от которого ныне остались лишь следы развалин, явился некто по имени Аннатар. Это был великий мудрец и искусник, эльфы его сочли… не знаю, кем там они его сочли, но ничего дурного они о нем не подумали. Может, решили, что это один из благих майяр. И под его мягким и ненавязчивым руководством кузнецы Эрегиона из Гвайт-и-Мирдайн создали кольца, при помощи коих собирались превратить Средиземье в подобие Валинора. Аннатар сей многоразумный оказался Сауроном, который потом радостно сотворил в Мордоре Единое Кольцо, что управляло всеми остальными.

В общем, даже эльфы попались на благих намерениях, что уж говорить о людях… Спохватились поздно, началась война за кольца, Эрегион был уничтожен, кольца, кроме трех эльфийских, достались Саурону, и девять из них были отданы людям, которые потом и стали этими самыми назгулами.

Зачем они были Саурону? Он никогда ничего не делал просто так. Как и его хозяин, Моргот, он хотел власти, власти над всем, власти неограниченной. В истории человечества полным-полно властолюбцев, и кто знает, куда они зашли бы, будь у них те же возможности, что у Саурона. Хотя возможности и у него были не так уж велики.

Он — не Моргот, по его слову земля не разверзнется и воды не восстанут. Он действовал исподволь, хитростью и обманом. Был ли он умнее всех — не скажу. Но не зря его называли «мудрым дураком», и многих ему обмануть не удалось, хотя вряд ли они были сильнее его.

Почему он так торопился? Всего лет шестьсот прошло от создания колец до первого упоминания о назгулах. Не так много, особенно если судить по срокам тогдашней жизни нуменорцев — ведь именно Нуменор определял тогда и историю, и политику Средиземья. Да и не знает никто, когда в точности каждый из них попался на крючок. Может, сроки были еще короче.

Почему ему нужны были именно эти люди, будущие назгулы — я могу лишь предположить. Говорили, что были они великими воинами, властителями, чародеями своего времени. Может, они были лучшими каждый в своем роде. Может, даже единственными. Но они вполне могли и не быть первыми, зато лучше всего подходили для того, чтобы Саурон сделал из них свое послушное и страшное орудие.

Возможно, так. Возможно, и не так. Человеку не понять майя до конца, это для нас существо высшего порядка. Я могу только предполагать со своей, человеческой точки зрения.

Вся жизнь похожа на игру, которая ведется по определенным правилам, иначе наступит хаос. Мы сами установили для себя эти правила — не кради, не убивай, не подличай. Но всегда в правилах можно найти лазейку, тем более человеку — в человеческих. И мне кажется, что Саурон тоже искал какую-то лазейку в правилах Великой Игры, которой является этот мир. Пытался выиграть у Творца — не шел напролом, как Моргот, а пытался обхитрить Эру.

И проиграл свою игру, потому что стоял не над Игрой, а был внутри ее. Вне — один Эру.

Но мне слишком трудно представить себе всю Игру целиком.

Возможно, я что-то узнаю из этой тетрадочки.

Возможно — ничего не узнаю.

Предания говорят, что трое из назгулов были нуменорцами высокого рода. Возможно, предания в этом не ошибаются, возможно, и ошибаются. Имя одного из назгулов известно — Хамул. Вообще-то это, скорее всего, прозвище, причем наверняка искаженное. Означает оно «призрак с востока» или что-то в этом роде. Можно предположить, что этот человек был родом откуда-то из-за моря Рун. А можно и не предположить…

Известно еще, что к концу правления Тар-Атанамира об их существовании по меньшей мере знали. Правда, нельзя точно сказать, было ли их тогда уже девять.

Особенно много — если это вообще можно обозначить словом «много» — известно нам об Ангмарском короле, или Короле-Чародее. Известно, во-первых, что такой был, что в свое время, видимо, по приказу своего господина осел он в Ангмаре, сбил тамошние дикие племена в единое образование, можно сказать, государство. И государство это оказалось достаточно сильным, чтобы уничтожить остатки Арнорского королевства. Ангмарцы считали его великим колдуном. Но этот человек — бывший человек — явно имел немалый военный и организационный опыт. Построить государство на пустом месте, вести долгую успешную войну… Сдается мне, что такой опыт мог быть только у какого-нибудь высокого нуменорского военачальника.

Он и являлся военачальником — только Мордора. Ему было предсказано, что от руки смертного мужа он не умрет — так и вышло, потому как прикончили его светлая госпожа Эовин и хоббит Мериадок, из которых госпожа Эовин не была мужчиной, а Мериадок не был человеком.

Что они, собственно, такое, эти одновременно призраки и люди? Они все же обладали хоть какой-то плотью, но плоть эта ко времени их погибели уже была незримой. Могу предположить, что назгулы существовали как бы на грани двух миров — того, который мы, смертные люди, видим, и иного, нам недоступного, который эльфы называют Незримым, а шаманы кочевых дикарей — Миром Духов. Этот мир мы лишь ощущаем — как, например, тот страх, который назгулы несли с собой…

Кто они были? Что заставило их взять кольца? К чему они стремились, чего хотели?

Оставались ли они еще некоторое время людьми или кольца сразу же подчинили их? Как это было? Ощущали ли они, понимали ли, чем становятся? Была ли у них возможность отказаться от страшного дара или они, взяв кольца, сразу переступили черту, за которой нет возврата?

Что такое человек и какова его цена?

Вопросы вопросами, а тетрадь лежала на столе и неодолимо притягивала взгляд. А мне почему-то было страшно продолжать читать. Но все же я заставил себя это сделать.

Я первое время буквально продирался через текст, пока не освоился. Тогда я взял тетрадь, сшитую из хороших листов пергамента, и стал записывать перевод на синдарин. Копировать рукопись для себя я не стал. Как-то не по душе мне тот язык на котором она написана. Итак, я начал свои труд.

Человек это писавший, сиречь предок господина Нилузира имени своего в рукописи не поставил. Потому я решил называть его Секретарь — ибо и был он секретарем да не абы у кого а у самого Ангмарского Короля-Чародея. Вот так-то. Попытался представить — не могу. Просто не могу. Как вообще можно было жить там, и как там жили, и кто там жил, и что они думали…

Хватит. Вопросы — в сторону. Читай, записывай, размышлять будешь потом, Галдор. Работай, Страж, работай, солнце еще высоко.

Итак, назгулов Секретарь именует Бессмертными, Саурона — Сам, или Он…