"Иностранные известия о восстание Степана Разина" - читать интересную книгу автора (А. Г. Маньков под редакцией)

ИОГАНН ЮСТУС МАРЦИЙ ИЗ МЮЛЬГАУЗЕНА В ТЮРИНГИИ

(Выражаем благодарность сотруднице фонда «Россика» ГПБ И.Г.Яковлевой, немецким коллегам Берндту Функу и д-ру Гюнтеру, директору Мюльгаузенского городского архива, за большую помощь в разысканиях. В отношении русского перевода и подстрочного комментария мы многим обязаны редактору перевода А. И. Доватуру, а также Е. И. Гольцман и А. А. Алексееву.)

Виттенбергская диссертация, посвященная Степану Разину, указывает дату публичного диспута (29 июня 1674 г.) и называет два имени: председательствовавшего на диспуте Конрада Самуэля Шурцфлейша и выступавшего (респондента) Иоганна Юстуса Марция. (В первом издании диспутации (год не указан, предположительно 1674 – 1675 гг.) – и только в нем – имеется благодарственное посвящение мюльгаузенскому сенату от имени Марция. Относительно назначения диспутации, порядка диспутов, а также о трудном вопросе об авторстве см.: Е. Horn. Die Disputationen und Promotionen an den Deutschen Universitaten. Leipzig, 1893.) Если Шурцфлейш, с именем которого долго связывали это сочинение, достаточно хорошо известен и теперь, то Марций, в котором наконец признали автора интересующего нас сочинения, оставался неизвестным. (В. Г. Струве (В. G. Stгuvius. Selecta Bibliotheca historica. Jenae, 1705, p. 760), приводя это сочинение, называет только старшего коллегу, Марция же не упоминает вовсе. Такого рода краткость послужила причиной заблуждения, которое установилось в XVIII в. (например, библиографии европейских сочинений о России Нольтена и Селлия). Хотя академик Миллер (G. F. Mu11еr. Sammlung Russischer Geschichte, Bd. 7. St.-Petersbourg, 1762, s. 500 – 501, Anm.) и выразил некоторое сомнение касательно авторства Шурцфлейша, мнение это оставалось господствующим до того времени, когда В. И. Веретенников высказался за авторство Марция. Однако он не имел никаких сведений о последнем. Известные лексиконы Иехера и Цедлера не называют Иоганна Юстуса Марция; не знают его и обзоры путешественников в Россию Аделунга и Кордта.)Поскольку установление личности и основных биографических данных Марция существенно для решения вопроса об источниках, достоверности и цели его повествования, сообщим здесь кратко те сведения, которые нам удалось собрать.

Прежде всего упомянем здесь два свидетельства из виттен-бергских лет Марция: стихотворные обращения Шурцфлейша к Марцию, приуроченные к выступлению последнего на диспуте (июнь 1674 г.) и к получению им степени магистра философии (апрель 1675 г.). (С. S. Schurzfleischi Poemata latina et graeca. Vitembergae, 1702, p. 95, 160.)Рассмотрение этих стихотворений показывает с ясностью: 1) сам Шурцфлейш автором разинской диспутации признавал Марция, 2) Марций выступал с нею pro gradu и ученую степень получил в связи с ней же, 3) Марций определенно был в России. Заметим, что авторство Марция, принадлежность московского опыта именно ему не исключают общего влияния Шурцфлейша. Напротив, в разделах сочинения, дающих обзор западноевропейской литературы о России, (Благодаря обстоятельности этих разделов работу Марция можно рассматривать как одну из первых библиографий Россики. В наших подстрочных примечаниях к переводу мы старались дать пояснения к тем ссылкам, которые даны неполно или неточно.) многое, не говоря уж о способе работы и выражения, может восходить к влиянию учителя. (Интересно, что Шурцфлейш тоже упоминает разинские события, хотя и очень кратко (С. S. Schurzfleischi Epitomes Historicae a Sleidano coeptae series. Wittebergae Saxonum, 1678, p. 18); зато когда в одной из своих речей (idem, Orationes Panegyricae et allocutiones. Vitembergae, 1697, p. 9) он говорит о положении московских лютеран, трудно удержаться от мысли, что этими сведениями он обязан личному общению с младшим коллегой.)

Что касается имени Марция, то оно, как показывают матрикулы Виттенбергского университета, представляет собой латинизацию – так называемый Schulname – его настоящего имени Мерц (Merz, Mertz). (Album Academiae Vitembergensis, Jungere Reihe, Teil 2 (1660 – 1710), bearb. von Fritz Juntke. Halle, 1952, s. v. Joh. Justus Mertz.)Под этим именем он известен мюльгаузенской хронике (Chronik der Stadt Muhlhausen, hrsg. von R. Jordan, Bd. 3. Miihlhausen, 1906, 36, 141 – 142, 145.)и церковной истории Мюльгаузена, составленной Эйльмаром, (Kirchen-Historie der Kayserlichen Freien Reichsstadt Muhlhausen. Muhlhausen, 1714, S. 24, 25.)из которых узнаем, что в конце своей жизни Мерц был пастором в родном городе. Однако наиболее связное и полное представление о жизн Марция-Мерца ((Впредь мы будем продолжать называть его Марцием, поскольку он интересен нам прежде всего как автор.)можно получить из его жизнеописания, составленного сразу после его смерти его преемником в церкви св. Николая пастором Эйзенхардтом. (Das Leben des pfarrers Magister Justus Merz. Aus dem Kirchenbuch St. Nikolai, mitgeteilt von Hauptmann Ehrhardt. – В кн.: Muhlhauser Geschichtsblatter, Jg. X (1909/10), S. 55 – 58.))Вот основные данные оттуда: Иоганн Юстус Мерц родился 6 мая 1648 г. в Болыптедте, близ Мюльгаузена; посещал мюльгаузенскую гимназию, а в 1666 г. в связи с материальными трудностями в семье после смерти отца стал учиться в Штеттине. Блументрост и Грегори (Лаврентий Алферович Блументрост и Иоганн Готфрид Грегори (так же как и дети обоих) хорошо у нас известны в связи с историей медицины, Академии наук и придворного театра.)на своем пути в Москву ехали через Штеттин, и Грегори пригласил молодого человека на место учителя в школу при немецкой слободе под Москвой. (В Лейпциге Блументрост пригласил в качестве домашнего учителя для своего сына и в помощники себе Лаврентия Рингубера, студента-медика. Материалы, касающиеся поездок Рингубера в Россию, представлены в известном сборнике (Relation du voyage fait en Russie en 1684 par Laurent Rinhuber. Berlin, 1883), на который мы будем ссылаться ниже.)Тот дал согласие и присоединился к ним в Данциге, однако, добравшись до Кенигсберга, раздумал и имматрикулировался в тамошнем университете, (Прежде, совсем еще юным, Марций, по обычаям того времени, был имматрикулирован и в Лейпцигском университете. См.: Die jungere Matrikel der Universitat Leipzig. 1559 – 1809. Bearb. von G. Erler. Bd. I-II. Leipzig, 1909, s. v. Joh. Justus Merz.)- он, по-видимому, стремился продолжить свое образование. Только заручившись письменным заверением в том, что через три года (условия: 100 талеров ежегодно и бесплатный стол) он непременно будет отпущен, Марций согласился вновь. По приезде (Блументрост и Грегори прибыли в Москву в мае 1668 г. Отсюда с определенностью следует, что произнесенные Марцием в июне 1674 г. слова: sextus annus est ex quo Rossiam commeavi – нужно понимать как «шесть лет», а не как «шестой год». Ср. подстрочное примечание к начальным словам сочинения на с. 51.)в Москву он был вместе с Блументростом на аудиенции у Алексея Михайловича. Старательно исполнявший свои обязанности по школе (Д. В. Цветаев упоминает учительствовавшего при школе Грегори «Ивана Юста Марция», о котором он не имел больше каких-либо сведений и которого не догадался отождествить с респондентом разинской диспутации. По форме имени можно думать, что Цветаев встретил его в русских документах (Первые немецкие школы в Москве и основание придворного немецко-русского театра. – Варшавские университетские известия, 1889, № VIII, с. 5 – 6, 9).) и при церкви (во время отъездов Грегори к гарнизону, (Об отлучках пасторов Грегори и Фокеродта в армию, действовавшую против татар, казаков или на польской границе, упоминается в документе, направленном Эрнсту, герцогу Саксен-готскому (Relation du voyage…, p. 2).)располагавшемуся в Смоленске, Марций стал иногда заменять пастора, так что имел случай упражняться в искусстве проповеди), имевший к тому же прекрасную музыкальную подготовку, которая выделяла его еще в Мюльгаузене и Штеттине, Марций вполне завоевал расположение генерала Николая Баумана, у которого он и столовался (Бауман, по-видимому, увлекся Марцием так же, как в свое время Фокеродтом, а потом Грегори. Впрочем, он раньше Марция, еще в начале 1671 г., уехал из России, откуда долго не мог выехать и куда впоследствии не мог вернуться. О Баумане см.: Д. В. Цветаев. Генерал Бауман и его дело. Из жизни Иноземской слободы в XVII веке. М., 1884.).На будущее Марцию прочили место пастора в Москве. Когда трехлетний срок службы истек, возникли трудности с выездом: выехать удалось только в 1672 г. Тяжелобольной (Отсюда становится понятен намек из упомянутого выше стихотворения Шурцфлейша (fessasque medullas / sidere Saxonico reficis).), он отправился с каким-то купеческим судном через Архангельск и, пережив ряд злоключений на море, добрался в сентябре 1672 г. до Гамбурга. К началу декабря 1672 г. (Комбинируя два свидетельства Рингубера (Relation du voyage…, p. 29, 51), можно думать, что Марций прекратил свою службу при школе в сентябре 1671 г., а плату за все три года получил только в Гамбурге. Для нас здесь важнее всего то, что он покинул Москву после казни Разина.)он был в Мюльгаузене. С 1673 по 1675 г. Марций учится в Виттенберге, где через год после разинской диспутации (Ни этого, ни каких-либо других сочинений Марция его жизнеописание не называет. С. Коновалов упоминает три поздравительных стихотворения, обращенных к Марцию. Среди поздравивших и брат Юстуса – Христиан Марций, также учившийся в Виттенберге (S. Konovalov. Razin's Execution: Two Contemporary Documents. – Oxford Slavonic Papers, 1965, vol. XII, p. 91 – 98).)получает звание магистра. В дальнейшем он продолжает учиться: в Мейсене слушает Пфейффера, а в Дрездене – Карпцова, у которого получает ординацию, перед тем как отправиться с саксонцами под Вену в качестве армейского проповедника (1683 г.). После этого похода Марций возвращается в родные места: сначала он пастор церкви св. Георгия и Мартина, а с 1696 г. – пастор при церкви св. Николая и Петра, каковым и остается до конца своей жизни. Женат он был на Марте Катарине Эйльмар – дочери мюльгаузенского архидиакона магистра Георга Готфрида Эйльмара (Семейство Эйльмаров было весьма заметным в Мюльгаузене. Через несколько лет после смерти Марция с их домом был связан Иоганн Себастьян Бах, одно время живший в их городе.); имел трех дочерей. Умер после тяжелой болезни в 1702 г., на 55-м году жизни.

Располагая этими сведениями, мы без труда можем представить себе важнейшие обстоятельства пребывания Марция в Москве и его окружение. Обстановка этих лет особенно известна благодаря так называемому делу генерала Баумана (Материалы, касающиеся этого дела, исследованы Д. В. Цветаевым (см.: Генерал Бауман и его дело); документы изданы им же в его «Памятниках к истории протестантства в России» (ч. 1, М., 1888). Письма и записки Рингубера содержат ряд живых характеристик (см.: Relation du voyage…, p. 27-30 и 42-48).). Для Баумана, Грегори, Блументроста, от которых более всего зависела судьба Марция (как и Рингубера), это было трудное время. У Баумана совершенно были испорчены отношения с частью офицерства; многие чуть ли не отказывались ему подчиняться; кроме того, он долго не мог получить разрешение на выезд и жалованье за несколько лет службы. Слободские враги Грегори обвинили его перед русскими властями в непочтительном отношении к России (Хотя самому Грегори, как показывает Цветаев, приходилось в обстановке жестокой борьбы прибегать даже и к недобросовестным приемам, мы, кроме общего положительного впечатления от его личности, случайно располагаем ценным свидетельством его искренней привязанности к России. См.: Н. П. Лихачев. Иностранец – доброжелатель России в XVII столетии. СПб., 1898.)и русскому царю. Обвиняли его и в недобросовестном использовании средств, собранных им в Германии, так что он едва не потерял расположение великодушного Эрнста (Об участии Эрнста Благочестивого в делах московской лютеранской общины см., кроме названных выше работ Цветаева, также: A. Beck. Ernst der Fromme. Weimar, 1865.).На Блументроста, который приехал занять должность лейб-медика по особому приглашению Алексея Михайловича, пало по наговорам его же соотечественников подозрение в недостаточном знании латыни; мысль эта была столь мучительна, что «архиятер» в течение нескольких лет не имел возможности приступить к делам. Решительная перемена в положении всей группы произошла после постановки «Артаксерксова действа», но это случилось уже после отъезда Марция.

Конечно, кроме Баумана, Марцию были знакомы и многие другие офицеры. Что касается пасторов, то, кроме Грегори и враждебного ему Фокеродта (родом тоже из Мюльгаузена), он должен был знать и более или менее нейтрального Фадемрехта, и симпатизировавшего партии Баумана – Грегори пастора реформатской общины, московского старожила Иоганна Гравинкеля. Последнего он упоминает в своем сочинении с почтительностью; контекст дает основание полагать, что им случалось вести содержательные беседы касательно московских дел. Дружной общины реформатов держались шотландцы Гордон и Менезий – в поле зрения Марция могли находиться и они. Итак, пасторы и их помощники при школе, офицеры в довольно высоких чинах, врачи, имевшие доступ ко двору, дьяки из Посольского приказа, с которыми непременно приходилось сталкиваться иностранцу, наконец, родители и родные тех, кто обучался при его школе, – вот люди, с которыми в течение трех лет имел постоянное общение Марций (См. сочинение Марция, с. 57. Там же см. о знаменитом филологе и дипломате Николае Гейнзиусе, пребывание которого в Москве (конец 1669 – 1670 г.) должно было привлечь внимание Марция.). От них он мог узнавать немало сверх того, что случалось ему наблюдать. Нам неизвестно, однако, как рано созрел у него план писать о русской истории и о Разине в особенности (Слова Марция во вводной главе, намекающие как будто бы на то, что сведения о разинскрм мятеже он начал собирать еще в Москве, можно понимать по-разному: как констатацию факта, как ощущение, возникшее ретроспективно, или же как момент риторический.), так же как неизвестно, возвращался ли он к этим занятиям после виттенбергской диспутации. Характерно, что, имея основательную филологическую подготовку (кроме знания латыни, которое он показывает в своем сочинении, от него как ученика мюльгаузенской и штеттинской гимназий можно ожидать также близкого знакомства с греческим и древнееврейским языками), он, по-видимому, не взялся серьезно за изучение русского языка: несколько приведенных им русских слов вряд ли опровергают это предположение.

Для того чтобы правильно оценить ту часть сочинения, которая^ посвящена собственно Разину, нужно выяснить еще многое, в том числе вопрос о соотношении сочинения Марция и «Сообщения…» (). Впрочем, как бы ни оказался решен этот вопрос, Марций безусловно заслуживает внимания (Отмечают, что Пушкину известно было «Сообщение…». Любопытно, что поэт интересовался и сочинением Марция (см.: А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. 10, М., 1958, с. 457, письмо к А. С. Норову).) как один из образованных иностранцев, знакомивших Европу с настоящим и прошлым России.

СТЕНКО РАЗИНЪ ДОНСКИ КОЗАКЪ ИЗМЕННИК. ID EST STEPHANUS RAZIN DONICUS COSACUS PERDUELLIS. PUBLICAE DISQUISITIONI EXHIBITUS PRAESIDE CONRADO SAMUELE SCHURTZFLEISCH, RESPONDENTE JOHANNE JUSTO MARTIO, MULHUSA-THURINGO, D. XXIX QUINTIL. ANNO MDCLXXIV

Viris Magnificis, Nobilissimis, Consultissimis, Amplissimis, Prudentissimis, Auctoritate, Meritis atque Dignitate inclytis, Civitatis liberae ejusque imperialis Miilhusinae Consulibus ac Senatoribus, universis Patriae Patribus virtute, singularibus orna-mentis atque omni laude conspicuis Dominis meis et Mecoenatibus summis piissimo obsequio sacrum esse vult humilis ac demississimus Cliens Johannes Justus Martius.

1. Sextus annus est, ex quo in Russiam commeavi, et vidi, quae alii tantum fama acceperunt, et motuum, quos tota Europa mirata est, spectator ipse fui, ac ut pleraque acta fuerint, praesens observavi. Turn auctor tumultuum Stephanus Razinus venit in conspectum meum, qui audacia atque immanitate sua effecit, ut seditionis, quae Moscoviam tune non modo perturbavit, sed etiam in extremum discrimenadduxit, initia, cursum atque exitum tradere cogltarem, et sive meis ilia ipsa oculis adspexi, sive ex propinquo baud falsis indiciis accepi, in commentaries referrem.

2. Quod prius quam expediam, paucis docebo, quod vetus Moscoviae ingenium, quae facies, quod nomen fuerit, quibus item vicibus creverit, quas provincias acquisiverit, et quomodo se a Tataris in libertatem vindicaverit, ac in tanta finium amplitudine imperium, nimia alioqui mole facile ruiturum servaverit.

3. Principio totus ille tractus Scythia appellatus est, inde Rhoxolanorum nomen increbuit, ac diu multumque in usu ac sermone hominum fuit, usque dum Russi et Moschovitae dicerentur hae gentes, et fractis Tatarotum viribus, amplissimas Europae Asiaeque provincias obtinerent.

Титульный лист диссертации о С. Разине, изданной в Германии в 1674 г.

a. Ex Strabone Geograph. lib. 7. et lib. 2. collat. intelligimus, partem Scytharum fuisse, et habitasse trans Borysthenem. Plinius H. N. lib. IV, cap. 12, juxta Alanos, qui Lithuani sunt, collocat, et Rhoxalanos scribit, paulo aliter, atque Strabo, qui rPoЈoXavou? extulit. Et huic loco inserendum est, quod Jornandes cum de rebus Geticis traderet, in describenda Scythia luculentam operarn col-locaverit, Borysthenem vero Danastrum dixerit, p. 84. Nee de Moschorum vocabulo dubitamus, esse antiquissimum, quanquam et Strabo eo designavit Asiae populos, ac regioni Moschicae partim Colchos, partim Iberos (Ponto finitimos, non Iberi fl. accolas) partim Armenios attribuit, lib. 11, quem sequitur Pomponius Mela de situ orbis, lib. 3. cap. 5 et ad sinum maris Hyrcani, atque adeo extra Europam positos refert. Hos a Mesech, sive Mosoch, deducunt Philippus Cluverius Germ, antiq. lib. I. cap. 4; Chron. Carlo-Peucerianum lib. 1, p. 23; G. Hornius hist. Imp. p. 123. Ita vero ignorari non potest, ut Scythiam, sic et Moschos quondam ratione Asiae atque Europae ab se distingvendos fuisse. Sed cum ad medii aevi scriptores pervenimus, incertum, quae causa fuerit, quod Moschorum, qui Europam colunt, regio, quae alias Russia est, Graecia quoque cognominata fuerit, apud Adam. Bremensem hist. Eccl. 1.2. cap 12. et de situ Daniae p. 139. Nisi forsan quod Graecorum ritum teneant, et quod ipsis commercia invicem fuerint, Henr. Bangert. ad Helmold. 1. 1. p. 3. Nec pauci tamen Russos distingvunt a Graecis, praeter caeteros Luitpraridus 1.5. c. 6; Sigebertus ad A. 936. Ille sane aquilonares vocat, et generali notione refert quoque inter Normannos, conf. Liutpr. 1. I.c. 3; Ch. Besold. hist. Imp. orient, p. 101; Reiriecc. 1.2. ad poet, anonym, p. 21. Quid vero causae fuerit, cur Russi appellati fuerint, non perinde est certum, et fabulas narrant, qui a Russo, Principe quodam Dalmata, arcessunt: inter quos est cum multis aliis Georg. Hornius orb. pol. part. 1. cap. 3; Sigismundus Baro ab Herberstein a Russia, antique oppido initium appellationis hujus duxit, sed haud temere istud probem, quia constat,; Russorum incertos esse annales, et prius quam transissent in Europam, Rhossos dictos fuisse, Samuel Bochart Phaleg lib. 3. cap. 13; Helmoldus in Chron. Slav. Ruzos cognominat, Johannes Tzetzes Graecus scriptor Rhos, et a primis in Asia sedibus Tauros extulit. Verurn mihi non est propositum haec omnia complecti, qui omnes conatus atque studia referre debeam ad historiani Razini, hie vero tantum attingere scriptores, qui et in parte suscepti hujus operis usui atque ornamento esse possint. Cunique horum multi sint, turn vero hie meinorandi in primis erunt post Herbersteinii Commentaries rerum Moscoviticarum; Matthias a Michou de Sarmat. Europ.; Paulus Oderbornius 1. 1. histor. Johannis Basilidis; Joach. Vadianus in descript. Sarmatiae; Jac. Spigel schol. in Aen. Sylvium p. 256; Stephan Kakasch itin. Pers. pag. 38 seq.; Johannes Mayr ad A. 1503; Paulus Jovius de Moscovitar. legatione; Laur. Surius comment, rer. p. 31. seqq. edit. Colon.; item scriptores rerum Polonicarum Alexander Gvagninus in descript. Moscov.; Reinholdus Heidensteinius de bello Moscovit.; Antonius Possevinus Colon, edit.; epitome genealogiae Ducis Moscoviae; Paulus Piasecius episcopus Praemisliensis; inprimis Adamus Olearius, qui per Moscoviam ac Tatarorum regiones iter fecit in Persiam, et situm loci, et ritus moresque gentis oculis aspexit suis; Hermannus Fabronius Mosemannus hist. Moscov. cap. 13, qui quemadmodum interpretandus sit, et quae scripserit, juxta cum ingarissimis scivit Vincentius Placcius, qui cum tot ex abdito eruere nomina vellet, nee de viro hoc, nee de operibus ejus, praesertim monarchia Caesarea, et descriptione imperiorum, quid leviter cognitum habuit, Syntag. pseud, p. 205. Religionem Russorum ac caetera instituta praeter dictos scriptores, Herbersteinium Possevinum, Jovium, Gvagninum, persequuntur Johannes Faber lib. de relig. Moscovit.; Martinus Crusius Theol. Moscov.; D. Chytraeus de stat. Eccl. Grae-ciae, Adrianus Regenvolscius in Syntagm. Eccles. Slavon.; Aub. Miraeus de stat. relig. Christian.; Edoard. Brerewodus scrutin. religion. Nee mihi in praesentia ost declarandum, utrum ex Metrophane Critopulo desumenda pariter ac dijudicanda sit formula sacrorura Russicorum. Certe autem juxta Metrophanis confessionem hue pertinent publicae epistolae Johanis Metropol. Russ. ad Episc. Rom. et Jeremiae Patriarchae Constantinopolitani, quarum altera anno post natum Christum MDLXXVI missa est ad Theologos Wirtembergicos. Nee nunc in eo argumento moramur temeritatem Leonis Allatii, viri quamlibet alias docti, et minime in antiquitate hospitis, quam dudum castigatam esse scio. Sed qui de jure ac legibus Moscovitarum aliquid literis consignaverint hactenus in ipsa Moscovia mihi non occurrerunt. Fecit autem hujus operae mihi ac posteritati spem Johannes Grawinckel (В издании 1698 г.: Graswinckel.), vir ingenio promptus, et si incepto exitus respondeat, rerum Moscoviticarum chronicon pariter et Tzarici imperii legum codicem, qui Uloschenie appel-latur, editurus, et qua jacta illic libertatis sacrorum nostratium fundamenta fuerint, ac res actaque Comitis Waldemari eo perti-nentia enarraturus. Tantum hie de Russia subjungimus, earn vel dici nigram, sive minorem, vel rubram, quae sunt Polonicae ditio-nis, vel albam, sive majorem, quae et Massogetarum, et Rhoxo-lanorum, seu Moschorum appellatur, observante etiam Jo. Aventino 1.4 annal. Boj. p. 360, conf. Lucas de Linda descript. Geogr. Polon. et Moscov. Ac de his Russis quoque tradiderunt scriptores Graeci Cedrenus, Zoiiaras, atque ex his etiam Thuanus ad A. 1558; F. Hieronymus Romanus republ. del mundo 3. part, a cap.. 11 usque ad. 16 edit. Salamant.; Gasp. Ens thes. polit. apotelesm. 72, ubi tamen falsi aliquid admiscet; novissime.descriptio Moschoviae Elzeviriana.

4. Constat de vetustate gentis, et supervacuum est, coplura scribere, siquidem hinc non aliter, quAm ad praeparandos animos, ac per instituti occasionem commemorare institui, quemadmodum pro imperio ac libertate dimicaverint Moschi, et Tataros, a quibus CCC fere annis oppressi fuerant, ajecerint, ac se in imperium nulla Scythis lege parendi obnoxlum, asseruerint.

5. Primus hoc aggressus est et perfecit Johannes III, qui non modo Russian! inplures Principes partitam in suam unius potestatem redegit, sed etiam de Tataris, qui has terras occupaverant, triumphavit, ac superioris iraperii faciem ita vertit atque immutavit, ut nullum Tatarici dominatus vestigium retineret. Quibus rebus magni cognomen adeptum esse ferunt, et filio, cui Basilio nomen erat, prodidisse imitationis exemplum, et conficiendi cursum ejus laudis, ad quam pater felicissime ingressus fuerat. Neque Basilio animus, nee consilium defuit, ut qui mox ditionis suae faceret Smolecensem Principatum, et subacta Plescovia regni fines melius tueretur, ac demum hoc quoque magnum et memorabile susciperet, ut ab occupando Casanensi regno proximo abesset. Sunt etiam, qui tradant, huic primum Tzaaris titulum esse additum, ac ad nostra usque tempora retentum, et factis accessionibus regnorum Casanensis atque Astracanensis sub Johanne ejus filio amplius adornatum. Illud enim non dubitanter affirmo, et quia memoria dignum est, tradi a me oportet, Basilium neque occupasse ea regna neque in scripturam tituli redegisse.

b. Paulus Jovius, de Moscovit, legat., hanc tituli formam ex curia Basilii expressit: Magnus Dominus Basilius, Dei gratia Imperator ac dominator totius Russiae, nee non magnus Dux Volodemariae, Moschoviae, Novogrodiae, Pleschoviae, Smoleniae, Tfferiae (Все издания дают здесь: Ifferiae.), Jugoriae, Permniae, Vetchae, Bolgariae etc. Dominator et magnus Princeps Novogrodiae inferioris terrae, Cernigoviae, Razaniae, Volotchiae, Rezeviae, Belchiae, Rostoviae, Jaroslaviae, Belozeriae, Udoriae, Obdoriae, Condiniaeque etc. Qvem titulum retinet Petrus Bertius, etsi regionum, a quibus sumptus est, nomina adferat non iisdem, quibus apud Jovium extant, literis scripta: brev. orb. terrar. p. 56. Ut vero exarari literas recte et Geographiae convenienter oporteat, vel ex sola Elzeviriana Moscoviae descriptione colligas, ut compleri vero titulus et plene ac more et exemplo curiae novissimo scribi debeat, post Olearium tradere voluit Jo. Frid. Popping, orb. illustr. lib. 2. p. 404. Nam ita auctus est iste titulus, ut praescripto Magni Tzaris et magni Ducis nomine, post quaedam verba initium tituli absolventia Moschorum Imperator quoque appelletur Tzar Casani, et Tzar Astrachani, Tzar Siberiae, ac demum non procul fine, Carthalinicorum et Grusinicorum Tzarium dominus atque dominator. Apud Goldastum legitur titulus multo brevior, isque a Rudolpho II Caesare attributus: Serenissimo ac potentissimo Duci Theodoro Wanowitz Czaro, et Magno Duci Russiae, Wlodimiriae, Moscoviae, Novogradiae, Tom 3, const. Imp. ad annum 1594. – Johannes Christ. Becmannus eo libro, quo multam laudem consecutus est, de tit. reg. diss. 1, cap. 2, n. 6, putat, Johan-nem Basilidem primum fuisse, qui Tzaris titulo uteretur: sed uti non negabimus, ab eo adjectione regni Casanensis et Astracanensis amplificatum, ita viro doctissimo non potest displicere, si nos id de Johannis Basilidis patre asseramus. Id vero omnibus notissimum est, Moscovitas in servandis titulis esse pertinacissimos, et legatos ipsorum affirmare, capite luendum fore, siquando in scriptura tituli per errorem laberentur, quod anno superiori LXXIII testi-monio suo comprobavit Paulus Menesius a Bitfodels, Baro Scotus, cum oratoris munere perfungeretur, ac Serenissimi Potentissimique Tzaris omnium Ruthenorum autocratoris ablegatum se ad Impera-torem Romanum, Electores Saxonicum et Brandenburgicum, ut et Rempublicam Venetam Pontificemque Romanurn, literis eo datis doceret. Potestque esse documento Nicolaus Heinsius, vir ingenio et prudentia singulari, qui quum anno MDCLXX Moschuae Ruthenorum legati obiret officium, expertus est, quam difficulter inflecti Tzaris animus atque mitigari posset, cum de accipiendo eo ac in aulam deducendo consultaretur: quin et hoc anno constitit, nee a vestigio veteris ritus discedere, neque pati voluisse, ut vel leviter aliquid ex antique more mutaretur. Dum vero haec persequimur, haud praetermittere debemus, Tzaris titulum reipsa cum nomine regiae dignitatis paria facere, tamen, ut hodieque opinio est apud Moschos, plus in Tzaris, quam in regis titulo inest dignitatis, quod praeclare exposuit Baro Herbersteinius. Atque eo spectat, quod scriptor Mercurii Gallici, torn. 3, affirmavit, Michaelem Fe-dorowitzium per oratorem suum pronunciandum curavisse ad Matthiam, se ex antiqua Caesarum familia prognatum esse. Praetarquam autem quod id falsumest, dubito dehujus commemorationis fide, et alias exploratum habeo, multa falsa in Mercurium Gallicum irrepsisse, ac Gab. Bartholomaeum Gramondum ejus scriptorem quoque men-dacii non praeter meritum coarguisse: lib. 10 histor. Galliae p. 474. Forsan et hujus, si quid tale accidisset, mentionem facturus fuisset Paulus Piasecius, qui uti ad res alias, ita imprimis ad Moscoviticas digreditur, et alibi narrat, Theodorum magnum Moscoviae Ducem de impertiendo regis titulo Pontificern Romanum solicitasse: chron. p. 112. Quanquam et causas adducere possimus, propter quas a Pia-secio nunc quoque discedamus, constatque ex actis illorum tempo-rum, Theodorum non fuisse ea voluntate erga Pontificem, ut ab eo regium peterot titulum, quod nescire non potest, qui vel cursim legit Herbersteinii commentarios rerum Moscoviticarum, inquantum respondent illis temporibus, quibus ista contigisse memorantur. Neque ipse Paulus Jovius sibi constat, dum refert, Clementem VII. Pontificem obtulisse ultro Basilio regiam dignitatem, si adjungere se ad Romanae Ecclesiae societatem vellet. Mox autem subjungit, cupivisse Basilium concessione Pontificis regium titulum prome-reri: nee multo post dubitans scribit, famam tulisse, quod a Caesare Maximiliano titulum ejusmodi postulasset: de legat. Moschovit. edit. Basil.

6. Nihilo seguior Patre fuit Johannes cognomento Basilides, neque ullam augendi imperii occasionem praetermisit, sed qvia animo a lenitate alieniori (Во всех изданиях, alieuori.)erat, et hanc unarn firmando dominatui ido-neam viam putabat, inter tyrannos numeratus est. Neque de eo ambigitur hactenus, quod saepe multumque ab officio boni Principis recesserit, nee pauca praeter jus fasque admiserit, illud tamen, nee temere, affirmandum est, pleraque de eo magis odio, quam conscientia factorum prodita fuisse, nee modo multas et longinqvas expeditiones suseepisse, sed etiam plurimas victorias reportantem, Casanenses ac Astrachanenses in sua verba adegisse, hisque rebus et magnitudini suae dnimum, et fortunae potentiam aeqvavisse.

c. Jacob. Aug. Thuanus ad A. 1584 ita de Paulo Oderbornio judicat, ut nullo negotio intelligatur, eum exaggerasse Basilidis facta, ut significantius tyrannum repraesentaret. Eandem in suspicionem vocat Alexandrum Gvagninum, atque ex Thuano repetit descriptio Moscoviae Elzeviriana p. 114, ac in seqventibus usque eo ipsius res actaque aestimat, ut ab ipso regibus, qui imperia am-pliora efficere student, petendum esse exemplum censeat, p. 150. conf. p. 180. Est vero mini codex manuscriptus, haud dubie non visus Thuano, sed qui paria cum Oderbornio tradit, eumque sequitur Horsey Anglus ab Elisabetha ad Johannem Basilidem missus, cum quo conjungi potest Belga L. van der Bos, qui in describenda ejus saevitia conveniunt, nee abludit Olearius, ne Guagnino ap-pareret dissimilis. Ut tanto minus mirandum sit, cur his subscripserit Erasmus Francisci in Theatro actorum lugubrium, XVI. Et tamen nil veretur Thuanus idem, quod antea scripserat, repetita vice alibi mandare literis, et quod ad hoc institutum, ac refellendam vulgi opinionem spectat, talia de eo referre, quae et magnum et fortem animum demonstrant, ad A. 1606. Omnino autem Thuanus, qui cum doctrinae studio, turn reipublicae tractandae usu summam est consecutus laudem, ignorare non potuit, multos in Basilidem scripsisse asperius, sive errore deceptos, sive odio impulses, sive quod nescirent, plura exigi ad noscendum tyrannum, quam aliquot tyrannica facta.

7. Verumenimvero rebus humanis erepto Johanne Basilide, magna conversio facta est, nee fortuna Theodori neque autoritas viguit, turn vero orbitas, ut fieri alias solet, spreta est. Eo A. MDLXXXXVIII sine liberis mortuo, pro Basilidis filio qui-dam se gessit Gregorius Strepius, et Demetrium Theodori juniorem fratrem, qui jam ante per insidias Borisii perierat, lineamentorum similitudine mentitus, pessimam hanc ad regnum viam affectavit. Sed non impune tulit audaciam Strepius, nee modo imperium, sed etiam vitam amisit: postque haec cadaver saevitiae subjectum est, et ducto per genitalia funeraptum, ac omnibus modis foedatum. Horret imagine crudelis exempli anumus, eo magis, quod sint, qui existiment, Strepium, de quo dixi, verum fuisse Demetrium, et vita functo Theodore, Basilidis filio, sorte nascendi Moschis impe-rare debuisse, nunc vero contra jus fasque deturbatum, et per dedecus atque ignominiam occisum fuisse. Qvanquam autem id multi, tamen non sine dubitatione tradunt, alios autem vel solus Petrus Patersonus (Все издания дают: Patrus Petersonus.) (d) Upsalensis adduxit, ut credant, Strepium fuisse impostorern, et simulasse se pro Demetrio, atque adeo meruisse, ut digni-tate quae ad ejus familiam non pertinebat, excideret, ac perduellio-nis infamia notaretur.

d. Hujus viri relatio visa et lecta est Thuano, qui ejus meminit ad A. 1606. Post Thuanum Piasecius hanc operam navavit, non tamen certiora proferre potuit, ac Thuanus, qui praedictam relationem commemoravit potius, quam assensu suo excepit. Piasecins de ori-gine Demetrii, verane, an commentita sit, parum constare scribit, ad A. 1604, cum tamen ille et explorare liaec melius et exequi rectissime potuisset, si certi aliquid invenire, et posteritati tradere potuisset. Sed id quoque in ambiguo reliquit Michael Gasp. Ltmdorpius contin. Sleidanlib. 3. ad A. 1606. Ego quantum perspicere posse mihi videor, existimo saltern, non satis recte ac sincere Russos in hac causa officio suo functos esse. Nimis vero simplex credulusque fuit scriptor anonymus belli Polono-Moschici, qui quod vulgo de impostore Demetrio proditum est, ita refert, ut eum ne dubitasse: quidem appareat.

8. Per id tempus res Moschorum afflictissimae erant: nam et veterum malorum recordatio dolorem renovabat, et praesentibus remedium adferri non poterat. Vix credibile dictu est, tarn tetra facinora ac fraudes admisisse Borisium, et magnorum Ducum longo tempore fundatam domum evertisse, sublatoque Theodore, cujus opinio maleficii de ipso est, ac oppresso, dubium ejus, an Basilii Suiskii scelere, Demetrio, tot et tantis motibus alimentum dedisse. Postea enim quam caedes Demetrii, quae hortatu Suiskii patrata est, vacuum locum fecerat, Suiskius excitatus est ad spem capessendi Moschorum imperii, quod retinuit usque ad MDCX annum. Cumque hunc proceres loco dimovissent Vladislaum Sigismundi filium ё Ро-lonia acciverunt, cui vix sacramento adacti erant, quum aparebat, infidam hanc pacem ac lubricum obsequium fuisse, et neque naturam, nee consuetudinem, quae natura potentior creditur, Moschos regi-mini ac moribus Polonicis assuefacere potuisse (e): sive enim Vladislai, quern elegerant, absentia ipsis suspecta erat, sive dominatum, qui animis occurrebat, verebantur, certe peregrinum imperium fastidiebant, et injuria se affectos querebantur. Quo circa tandem a Vladislao defecerunt et inclinatis in Michaelem Federowitzium animis, hunc optarunt pariter et anno MDCXII communibus suffragiis successorem nominarunt virum materno genere a Basilide oriundum, et qui tune plurimum poterat, ac merebatur, ut servato suae gentis diceretur. Nam et praesenti animo accessit ad rempublicam, et autoritate atque consilio XXVIII annis tenuit, ct multid laboribus defensam, factionibusque sopitis (f) instauratam filio Alexio Michalowitzio reliquit.

e. Format situs ingenia, et facil, ut contrariis stucliis ducantur. gentes, nee quidquam tarn sit carum his, quod illis non miserum aH que acerbum videatur. Id si perspicere libet, uti possumus opera Reinholdi Heidensteinii, qui lib. 3 hist. rer. Polon. p. 123. ita describit Moschos, ut quam facillime intelligatur, eorum ingenia et mores plurimum abhorrere a Polonicis, et plurima utrisqu adversa esse, quae novissime apud animum suum proposuit Andreas Olsowskius, cum tractaret controversiam de censura candidatorum sceptri Polonici, vir inter populares suos apprime eruditus, et rerum civilium scientissimus, ac dicto libello non mediocrem laudeni, inio palmam inter omnes qui in istius argumenti curam incubueruut, adeptus, conf. auctor Lineamentor. Sarmalicor, § 23. Quod cum sapientes aestimant, paerie diffidunt foederi, quod proxime inter Moschos Polonosque coaluit, praesertim si juvat reminisci superiorum actorum, quanquam quae ratio ejus ineundi, eadem et conservandi existimatur, hoc magis, quod Michalowitzius non est dominandi nunc cupidus, et ejus atque Polonorum versus Turciam est aequalis metus, nisi tamen sublato Turcarum metu, contingat, Podoliam esse novae materiam litis, quod sane quin fieri possit, non negave-rim, nee mirabor, si fieret, quandoquidem purpurati, quos Bojaros dicimus, Tzaris sui, qui hodie rerum potitur, ingenio et indulgentia facile abuti ad quaestum possuht; nam is, quod fateri non erubesco, sacris.quam negotiis civilihus intentior,consilia, quae Bojari conducere arbitrantur, non aliena ducit a digriitate sua, nee impedit facile. Sed haec alio pertinent: ego enim non futura sed transacta expendere destinavi.

f. Jam eo loco respublica Moschorum erat, ut brevi occideret, nisi opem tulisset Fedrowitzius, qui bellorum civiliurn incendia restinxit, et cujusdam, qui altera vice se pro Demelrio gerebat, revera autem et citra omnem dubitationem impostor erat, ac novas turbas concitabat, recens conflatam potentiam oppressit, Paulus Piasecius ad A. 1612. Postea se munivit contra externam vim, et quamvis eum saepe fortuna contra Polonos destitueret, tamen ratio salutare hoc consilium subministravit, ut anno 1634 pacem cum Polonis faceret, et Vladislaus omni per superiorem electionem quaesito juri reninciaret, tituloque Magni Ducis Moscoviae abstineret, idem ad (d). A. scriptor belli Moscho-Polon. p. 41.

9. Cum his et talibus casibus defuncti essent Moschi, ac ex omnium sententia res confecta videretur, successio Alexii Michalowitzii anno MDGXLV magnum apud omnes pondus habuit, creditumque est, eum et fortunae amplissimae capacem, et fortissimis imperato-ribus aequalem fore. Jamque nil ad summi fastigii gloriam deerat, quum ab suis solicitatus ad capessendum bellum, fecit, ut magnus ex eo toti Moscoviae timor impenderet. Primo Polonos, nee inultus, lacessobat, turn impetum in Suedos effundebat, sed postea magno suo malo expertus est, quam cum strenuo ac ad pugnandum obstinate populo res fuisset. Verumenimvero cum tandem hostes aequa satisfactione placavisset, domi periculum adiit, nee unquam major calamitas fuit, quam cum auctore Stephano Razino turbae motusque existerent (g): nam iis non modo Moscovia metu perculsa, sed etiam tota Europa expectatione futuri eventus aliquandiu suspensa fuit.

g. Non hie morabitur ordinem nostrum tumultus, qui anno 1648 ortus et exitio aulicorum Plesseow et Tychonowitz, terminatus est. Mirum tamen videri potest, quid sit, quod cum gens istaj praeter ingenitam erga Tzares suos venerationem, servituti assuetaj sit, tarn subito ad seditionem concitandam impelli possit, nisi cogniturn esset, ingenia ejus populi esse mutabilia, et quanquam fraenol dominatus retinentur, tamen cum nimis injuriis affecta, ad desperationem adiguntur, in desperatione fieri saeviora, quod scite tradil et profundi ingenii argumento persequitur Gabriel Zinanus in. Heracleide, carmine Italico erudito et pertinente ad civilem usum.

10. Proximum est, ut a quibus initiis omnia profecta sint, expo-nam, et qua ex causa et quibus viribus tantam rebellium multitu-dinem coegerit Ratzinus, tradam. Accepi gente Cosacum (h) fuisse, Moschis neque odio, nee injuria cognitum, sed fidum factorumqut, conscientia innocentem, quoad DoJgoruka imperium militare mitil gabat. Simulatque autem hie severius statuebat in Cosacos, et missionem petentes contra voluntatem retinere studebat, invito eo evaserunt: quod cum indigne ferret Dolgoruka, magno numero milites misit, qui dilapsosrevocarent; ipse exempli causa de praefecto, qui Ratzini frater erat, supplicium sumit. Id vero crudelitatem interpretatus est Ratzinus atque ab eo tempore mutavit animum et pristinam fidem, nilque prius in votis habuit, quam ut ulciscendo demeret sibi ignominiam, et Jonge plurimos impelleret ad cogitatij sceleris societatem.

h. Cosaci unde nomen habeant, scrutari supervacuum est, quia P. Piasecius, cujus studium in hac parte aspernari non possumus, exposuit, ac me fere in earn sententiam adduxit, ut credam, ilk capram denotari, forsan quod mobilitate sua et scandendi nisu haec animalia imitentur, Chron. p. 45. Reinholdus Heidenstein existimat, hoc vocabulo significari latronem, et ab origine Persica, sive Tur-cica repetit, rer Polon. hist. lib. XI. Ego satis habeo annotasse, a me intelligi Cosacos circa Tanaim habitantes, qui nostra loquendi consuetudine Donici appellantur, a fluvio, prope quern colunt, nomen sortiti. Genus hominum est instabile, et natura sua quietis. impatiens, ac praedandi cupidum; Magno Russorum imperatori non coacti, sed sponte parent, multis insuper immunitatibus donati, praefectum habent, quern ipsi eligunt, mutati nuper, quum duce Ratzino rebellandi facultas data esset, postea vero, quam iste victi est, ad obsequium revocati. Quod de Cosacis, qui in ditione regni PC lonici hactenus fuerunt, perinde optamus, ut pristina civium officia et constantem parendi voluntatem erga Polonos rursus declarent, et misso Turcarum clientelari dominatu in amicitiam redeant atquc imperium Polonicae gentis. Nam quod Piasecius tradit, Cosacos, qua-tenus sub jure et jurisdiction Polonorum consideratos, proprio et separate reipublicae statu non contineri, res per se ipsa loquitur, id hodieque ad Donicos, et Moschorum imperio obnoxios revera pertinere, et quod adeo de his cognitum est, perinde optandum esse de iis, qui hactenus in regni Polonici ditione fuerunt. Postquam enii auspicio regis Stephani ad belli artes eruditi, stipendia merer coeperunt, jus sane et honor et dignitas Polonorum postulant, ut ipsos a se atque a republica abalienatos, et A. 1648 ad seditionem concitatos ad officium reducant, et a motu inde Chmielnicii turbatas res corrigant, eo magis, quod intelligant, nil Turcis neque esse jucun-dius; neque carius, quam ut clientelare ejus gentis imperium, quod auctore Doroszenko consequutos se ajunt, retineant, et Polonis de Provincia, quae ipsis Ukraina dicitur, decedere compulsis, potentia sedem non Polonis magis, quam Moschis et toti orbi Christiano formidabilem ibi constituant. Sed vero de Cosacicis turbis, inquantum Poloniam attinent, vid. Joachim. Pastorius in bello Scytho-Cosac, item commentarius rerum per tempus rebellionis Russicae gesta-rum anno 1653 Regiomonti editus; Adolph. Brachelius hist, lib. 7 ad A. 1648; novissime scriptor Cosacicae rebellion. Germanice evulgatus. Donicorum, qui non modo aequo et pari jure cum Moschis vivunt, sed etiam multis, ut dixi, privilegiis aucti sunt, motus anno 1665 occasionem, anno autem 1667 initium habuit, de quo proxime aliquid Germanice emissum est, et scio de eo commemoratum esse in Theatre atque Diario Europeo.

11. Nee fallebat ea expectatio Ratzinum, virum obscuro quidem loco natum, sed calliditate egregium, et ad quodvis facinus audacem, praeterea crudelem, et vel solo adspectu trucem, corpore item firmo, ac armorum usu atque aetate robustum valentemque (1), ut Cosaci dignum judicarent cui praefecturam belli committerent, rati hunc ejus causae, quae jus atque libertalem suam complecteretur, et ad privatum Ratzini quoque luctum peftineret, obstinatum vindicem futurum. Non recusabat iste, et consilio pariter ad vindictam et spem dominatus utebatur: per idem tempus enim, quo summam ostendebat voluntatem ulciscendi Dolgorukam, hoc miserum quoque ac acerbum usu veniebat Moschis, quod Cosaci, privilegio de reti-nendis transfugis obtentui sumpto, omnibus facinorosis perditisque hominibus, de quorum infamia judicium apud Russos institutum fuerat, ad se veniendi et impune naanendi potestatem facerent. Quibus rebus tantus flagitiosorum hominum concursus est factus, ut non sponte ad Ratzinum profecti, sed spe impunitatis ad eum accersiti viderentur, et quanto quisque esset improbior, tanto prom-tius se adjungeret ad seditiosum Ducem.

i. Robustum id genus esse hominum multa confirmant, et facit apertissimum'hoc Ratzini exemplum, quanquam iis non concedunt Valachi, ut documento est Johannes Podkova, vir obscurus ortu, sed iis viribus atque corporis firmitate praeditus, ut ferreas equorum soleas fregisse tradat Reinh. Heidenstein rer. Pol. lib. 2, p. 119. Id Turcis indicium est generosae stirpis, venitque hie in mentem recor-dari Friderici III. septemviri Saxonici, qui cum Palaestinam obiisset, ex ejus manuum soliditate judicavit Sultanus, illustri genere natum fuisse, apud El. Reusner, in stemmate Witikindi, p. 43. Est quoque id saepe signum virorum fortium et plenorum animi, ut de Philippe Magnanimo Hassiae Comite provincial! Perspectum habeo: de cujus robore et firmitate laterum, quam in Haynensi Coenobio declaravit, traditur in chron. Hassico. Apud barbaros nota est audaciae atque crudelitatis, quae in Ratzino cum impietate conjuncta fuit, ut partim saevitia in religiosos, partim violatione templorum, partim contemptu sacrorum testatum fecit, religionem vel Mahumetanam, vel nullam professus.

12. Dum haec fiebant, et sine jure, sine legibus, sine judiciis, ac sine fide apud Cosacos omnia agebantur, nondum conquievit Ratzinus, homo sive natura, sive more suae gentis ferox, et animos jam turn licentia deteriores factos multo vehementius commovit, cum injuriam supremo Moschorum sacerdoti illatam exaggeraret, non quod sentiret recte de sacris, et pietatis exemplum daret, sed quo speciosum destinatis titulum praeferret, et in vindicanda republica, quasi jam afflicta et paene oppressa, omne suum studium positum esse ostenderet. Sub id tempus erat summo inter sacerdotes loco Nikon (k) autoritate et prudentia, quantam Moschorum ingenia capiunt, egregius, atque ad omnia quae agenda erant, animo et con-silio p^ratus, ac magno Duci ita cams, ut nemo facile existimaret, eum in discrimen dignitatis venturum esse: sed quum in id tempus incidisset, quo contra criminationes cauto esse non licebat, nomen ejus de flagitiis quibnsdam delatum est, atque his rebus factum ut mox de dignitatis fortunarumque amissione periclitaretur, et tandem loco moveretur. Illud vero Ratzino dominatum molienti commodum evenit, quod ea judicii severitate magnus dux animos plebis a se avertisset, et minime fidelis consilii auctores secutus fuisset. Nam qui rem eo perduxerant, ut commutaretur fortuna Patriarchae, omnes inimici ejus fuerant, et nil prius in votis ha-buerant, quam ut dignitate sua privaretur, cum prorsus ferre non possent, ut ejus apud imperatorem praecipua ac summa autoritas esset. Propterea ne quid iniquefecisse viderentur, omnem rem exposuerunt Antiocheno et Alexandrine Patriarchis, atque eos in cognoscenda hac causa sive socios, sive adjutores esse voluerunt. Venerunt acciti Moscuam, et mercede conducti ac beneficiis ornati sententiam dixerunt, et quanquam dubitare possis, an senserint, quod statue-runt, tamen cognitum est, valuisse potentiam inimicorum, nee profecisse consilio, neque rationibus Nikonem.

k. Iste Patriarcha non modo habebat sanctimoniae opinionem, sed etiam operam atque auctoritatem suam ad amplificationem boni publici et patrocinium populi conferebat; id vero in malam partem acceperunt Bojari, ac in eo omne studium posuerunt, ut Nikon ex sua sede et statu dimoveretur, quod facile consecuti sunt iniquis delationibus et Tzarem in suam sententiam adduxerunt. Id vero laetum Ratzino accidit, metuenti fortunam, et quaerenti accessionem virium societate eorum, qui injuriam istam Patriarchae'illatam aver-sabantur, et hac spe ultionis^oblata, non censebant ignoscendum esse Bojaris, qui privata odia in reipublicae exitium verterent, atque audendo tarn potentes essent, ut neque jus, nee innocentiam Patriarchae respicerent. Eo spectat, quod reperi In commentarils manuscriptis Viri cujusdam non indocti, nee indiligentis: «Sciebat, inquit, Ratzinus vindictam injuriae in patriarcham admissae, et fictam ejus restitutionem populo gratissimam fore, quod praeter meritum jst praegravante Bojarorum invidid de gradujsuae dignitatis dejectus esset. Quamobrem in Volga amne navem habuit, qua pictd Patriarchae quasi praesentis imagine, credi volebat Patriarcham vehi, qui tamen monas-teriojnclusus procul erat, nee iste rumor Patriarchae nisi ad arctiorem. custodiam proficiebat». Nempe, ut ex eventu fides est, simplicem et omnis prudentiae rudem Patriarcham optabant, et dimoto Nikone obtinebant, surrogate in ejus locum Josepho, viro non equidem malo, sed simplici et parum intelligente. Habebant tamen Bojari, quod in Nikone reprehenderent, partim quod civili administration! se nimis immiscuisset, partim quod quaedam perperam in religionem Graecam invehere conatus fuisset: nam de ambitione, quam arguebant, et id genus aliis, nunc pluribus monere non vacat: tantum addo, annum, quo talis invidia Patriarcham depressit, fuisse, MDCLXVI.

13. Ad haec spem fiduciamque Ratzino addidit, quod fato, an forte, nova Tzar invidia oneraretur. Fuit ei filius cognomento Alexeius Alexeides, septendecim annorum adolescens, idemque singulari comitate, quae virtus quanto gratior est in vulgus, tanto majorem ei amorem conciliabat. Quern cum verum ac legitimum suecessorem destinasset pater, et publice anno MDGLXV1I conspiciendum exhibuisset, festae omnium gratulationes plaususque audiebantur: verum breve hoc gaudium fuit et sicut patri justum dolorem attulit, ita Ratzino atque conjuratis opportune animos fecit, ut qui pro vero affirmarent, nondum decessisse Tzaris filium, sed effugisse insidias in caput ejus comparatas, et salvum apud se atque incolumem esse. Inde rumor spargebatur, Bojaros, erga quos implacabile odium erat, omnem potestatem ad se trahere conatos, песет Tzarevvitzii (ita Imperatoris filium appellant) animo agitasse, atque more suo et quia per fraudem jus esse putent, rempublicam conturbasse: quod pati non possint, nisi socordia torpescant, et Imperii plane obliviscantur. Itaque Ratzinus de salute omnium agi praefatus, tutelam atque patrocinium praestiturum se recipit, et Catilinam imitatus, vindictae avidos recusantesque obedire Bojaris cohortatur, venirent ad se vindicaturi tantum nefas, ut qui scirent, hanc esse viam ad emendandum. corruptissimi imperii statum, ac restituendum verum ejus haeredem.

l. Ex sermonibus hominum minime leviuni cognovi, Ratzinum clam, et ne agnosceretur, mutato habitu intrasse Moscuam, et hinc misisse nuntios, qui explorarent Russorum animos, et praetextu recuperandae libertatis, atque profligandi Bojarorum dominatus, ad moliendum res novas solicitarent. Libet hie suis quaeque temporibus reddere, et quomodo haec omnia inter se cohaerent, ipso opere conjungere. A. MDCLXVI Bojari iniquo in Nikonem animo fuerunt et ut dignitatem honoremque amitteret effecerunt. Inde anno MDCLXVII Stephanus Ratzinus praeparatos rebellioni animos, соmmovit et tyrannidis viam ingressurus, odium tyrannidis flagitiosissimo conatui suo obtendit, ratus occasione, dum affulgeret, utendum esse. A. MDGLXX, XVII Januar. Tzaris filius, quein A. MDCLXVII pater successorem declaraverat, vivis exemptus est, quod Ratzinus Bojaris crimini dedit, et ut omnia ipsorum facta in: invidiam vocaret, mortis hujus causam nequissime iis imputavit, speciose locutus, ne pessime facere videretur, cum ulciscendi Alexeidis animum prae se ferret, atque ad se invitaret alliceretque; pessimum quemque, et de industria aggregaret sibi similes, quo eos de republica tolleret, quibus salvis non posset consequi dominatum.

14 – 15. Nee conatu hoc destitit Ratzinus, sed dominatum, quern ab injuria inceperat, maleficio munire studuit, atque eo consilio magnis itineribus ad Volgam fluvium, veteribus Rha dictum, cum conjuratis suis contendit. Primum Tyranni facinus A. MDCLXVII fuit direptio navium, quae variis mercibus onustae secundo amne devehebantur; qua praeda audacior factus, urbem Jayk oppugnavit, atque auxilio destitutam facile ad deditionem compulit; inde rebus ad longiorem profectionem comparatis, exercitum transduxit usque ad mare Caspium, et per vim omnia tentavit, mox regressus, ad Volgam rediit, et quo fortunas Russorum belli more consumeret, oppida et vicos, praesertim quibus ex piscatu utilitas est, exussit. Mox veluti furore impulsus, ad extremes Russici imperii fines processit, oppidum Terki Persiae finitimum occupaturus, ut intelligi eo exemplo posset, Razinum pertinaci animo Tzaris gratiam repudiosse, neque uni provinciae, sed omnibus Russiae ditionibus bellum intulisse. Hand dubie enim constitutum habebat, nil usquam relinquere, quod sibi, praesertim a tergo, nocere, et quoquomodo esse impedimento posset; id cogitanti, et dominatum ad extremas Russiae oras proferre cupienti, praeter spem accidit, quod oppidum Terki cursum victoriarum ipsius moraretur, ac se contra vim atque injuriam animose et fortiter defenderet. Igitur ira incensus ex eo loco deduxit exercitum, prius autem, quam id faceret, circumjecta oppida et vicos vastavit, plerosque etiam Persas, qui ultimas Russorum re-giones accolunt, per fidem asportandarum mercium et convehendae annonae circumventos, nulla injuria accepta, oppressit. Ea caede patrata, ad agrum Mediae proximum pervenit, et nemine prohibente vastandi saeviendique potestatem militibus fecit, usque dum Russi et Persae contractis, undecunque poterant, auxiliis, in ejus conspectum venirent, praelium commissuri, si fortinae se permittere, ac vim sustinere voluisset. Sed quae barbari erat calliditas, pro tempore et pro re consilium capiebat, atque se opportune recipiebat, occupatis maris Caspii insulis, quo copias in tuto collocaret, ac praecaveret, ne quid accideret triste sibi, atque viribus suis diffisus, admissorum veniam a Tzare petiit, et postquam fidem obsequii jurejurando astrinxerat, impunitatem assecutus, postea illecebram atque incitanientum majoris audaciae habuit, et pluribus vitiis ac sceleribus se contaminavit, quod fictae atque simulatae emendationis indicium Tzari, qui opinione celerius publici criminis gratiam fecerat, justas poenitendi post causas dedit. Nam cum ea, quae volebat, impetrasset Ratzinus, Astrachanum se contulit; ibi, ut militaris officii peritus erat, censu habito, militibus longo itinere languentibus ternpus ad curanda corpora concessit, et quia perspexerat, crudelitate ab se alienates esse plurimorum animos, liberalitate, quam barbari quoque adamant, mutare studuit, et trahere in suas partes. Quocirca nummos in vulgus sparsit, ratus, ex usu suo id fore, quatenus Tzari invidiam faceret, et his rebus intestiria dissidia fovendo, mi-lites praesidiarios Tzaris contra Praefectos suos concitaret.

* Cum supra Stephanum Ratzinum Russiae Catilinam diximus, turn in Germania prope simile aliquid reperimus, ut documento est Guilielmus Grumbachius, qui superior! seculo tantos sibi spiritus atque tantam arrogantiam sumsit, ut non modo Saxoniae, sed etiam toti Germaniae periculum crearet, jamque palam imperatoris et imperii reverentiam exueret, exitium patriae veluti Catilina, moliturus, nisi jussu Caesaris, ductuque Augusti et consensu Johannis Guilielmi, piorum atque constantium Principum captus, meritas poenas dedisset. Eo vid. historica descriptio susceptae a Caesarea majestate executionis et necessaria ac vera responsio, anno 1567 et 1568 editae, quarum ilia quoque extat apud Simonem Schardium Tom 4, p. 34 seqq.

16. Cum horum et talium malorum causa fuisset, reversus ad Tanaim, ita exarsit, ut sibi non temperaret, quin saeviret in honestos innocentesque homines, ac templa, et quaecunque Deo data dicataque fuerant, diriperet ac violaret, praeterea sacerdotes e possessionibus suis ejiceret, et nil tarn tetrum esset ac terribile, quod non putaret licere suae crudelitati, cui nee integerrimus quisque subductus est, nee melior causa sacerdotum fuit, reliqui aut poenis, aut morte mulctati sunt, si tyranni imperata facere recusassent.

17. Tandem refecto exercitu, hanc Tzaris sui clementiae ac mansuetudini gratiam retulit, ut magno impetu eum oppugnaret, et collecta manu loca ad Volgam sita invaderet; cum vero copiae ad re-sistendum comparatae appropinquassent, summa celeritate urbem Zarizam adortus, dolo occupavit, et disjectis, quae contra eum missae erant, cohortibus, tribunum et plerosque captivos immani supplicio affecit. Ita nemine contra consistere auso, exercitum ad alias urbes admovit, et expugnata Tzornojara, praefectum atque multos milites ad custodiendum oppidum relictos crudelissime interfecit, rebusque ex sententia firmatis non vanam potiundi Astrachani spem animo concepit. Ea urbs quondam apud Tataros caput rerum, ac sedes atque domicilium Scythicae potentiae fuit, cujus praefectus, cum milites pecunia corruptos in officio continere non posset, hunc annum deditione urbis foedum fecit, et quanquam strenue pugnando honeste occumbere potuisset, tamen conspiratione praesidiariorum militum territus, venit in potestatem Razini, qui sacris operantem comprehendit, ac de eo, non tanquam de hoste, sed tanquam de in-fami homine statuit, ut ex turris fastigio praecipitaretur(Nomen Knes Ivan Simonowitz Prosorowski). Nec id saevitiae explendae satis erat, sed duos quoque ejus filios, veluti scelestos homines, mulctavit, et nulla neque aetatis, neque dignitatis ratione habita, mandavit, ut in omnium conspectu uterque a terra abrepti, ex pedibus suspenderentur; ne tamen eo poenae genere perirent, alterum exquisitissimo supplicio excruciatum necavit, alte-rum fustibus iminanissime verberavit, ut quasi exanimatus jaceret, et vix vivus Metropolitae traderetur.

18. Sed ita fortuna perfidi hominis ingenium corrupit, ut se durum atque inexorabilem praeberet, et egestis ex Astrachanensi urbe thesauris, ac direptis mercatorum civiumque fortunis, majori animo bellum capesseret. Nam et tune commeatus ipsi abunde suppetebat, et magna multitudo militum, quos nec timidos, neque ignavos collegerat, fiduciam faciebat; disciplina autem adeo in castris ejus obsoleverat, ut milites neque caedibus, nec stupris abstinerent, et onmia libidine atque audacia polluentes, foedis initiis multo foedissimum exitum significarent.

19. Nec cunctatus est Razinus, ut qui rebus suis festinatione consultum cuperet, et omni ope atque consilio niteretur, ut potentiam suam quam latissime propagaret. Itaque maturavit expeditionem et Zarizam reversus, primum duo navigia comparavit, et multa de se atque innocentia Tzarici haeredis, et bona causa Patriarchae locutus, hunc, sicuti antea commemoravi, dolum adhibuit, ut persuaderet, eos ab se in fidem acceptos, ac navibus, quas omnes viderent, impositos, atque contra Bojarorum injuries defenses vehi. Quibus rebus socios adjutoresque suos confirmavit, quo in eadem erga se voluntate permanerent; ceteros ad tale quid conjunctis animis audendum incitavit, obtestatus, ne signa relinquerent, qui signa sua secuti essent.

* Cum scenam hanc adornaret ductor perduellium Ratzinus, alteri navi rubrum aplustre habenti Tzaris, quern comminiscebatur, filium, alteri, quam nigrum sericum distinguebat, Patriarcham, qui fingebatur imposuit; ille rubro holoserico splendens originem duxit ex familia Petigorski Cyrcassorum Principum, quern injusto bello oppressum captumque, et omni potestate atque dignitate exutum, impio simulacro adhibuit: de Nikone non est, ut quid addamus.

20. Hoc vero demum futuri motus maxime terribilis classicum erat, rebus quippe jam in eum locum deductis, ut tumultus, cujus componendi ratio non apparebat, vel Tzaris, vel Razini exitio terminaretur. Qua conditione cum esset Ratzinus, ita nil honestum sperabat, ut quoque nil turpe desperaret, neque jure, sed impetu fretus, causam, quam minime honestam tuebatur, artibus nihilo melioribus perficiendam sibi esse duceret. Itaque Tzeremissorum Morduinorumque Tartarorum regiones longe atque late pervagatus, magnam turbam sibi adjunxit, ac terras gentesque nomini suo obnoxias reddidit. Sub hoc tempus afflicta Tzaricarum copiarum fortuna fuit, alii enim caesi, alii dilapsi sunt; nonnulliin castra perduellium transierunt. Perditis prope rebus in tempore adfuit Dux Baraetinsky, qui dissipatis conjuratorum cohortibus, ita repressit Razinum, ut ex acie saucius efferretur, nee multo post ob irritam urbis Symbirsky oppugnationem valde perturbaretur, cujus defensionem susceperat Johannes Bogdanowitz, vir strenuus, et nulla conditione adduci se passus ad dedendam urbem. Quod discrimen cum adiisset Razinus, paulo recedens, spatium suis colligendi dedit, et quia de summa rerum agebatur, eo laboravit, ut, quod instruct! acie consequi non poterat, per offensiones civium atque dissidia intestina effectum daret, et postquam ubique solitudinem fecerat, ad Im-perium Tzaricum, cui inhiabat, callide aditum communiret.

21. Dum haec cum multa solicitudine tyrannus cogitabat, hinc inde dimisit conductos exploratores, qui quae agerentur Moscuae, remmciarent, praeterea delegit perditissimos homines, qui ignoti terras Russicas obirent, tectis ignem, ubi possent, injecturi, cum ut inopia omnium rerum Tzarem in extremum periculum adduceret, turn ut hoc novae seditionis alimentum esset. Nusquam tune magis, quam Moscuae, trepidatum est, praecipue aula gravis metus causas habuit, ut quae tot damna data, et excitatos passim motus secreta aestimatione pensaret. Vix profecto credet posteritas, unum hominem tarn exiguo tempore tot provincias occupasse, totque regiones vastasse, ut ducentorum atque sexaginta milliarium Germanicorum spatio omnia conturbarentur.

* Earum regionum populator Ratzinus caedibus, incendiis, rapinis, crudelitate, suppliciis omnia foedavit. In commentariis rerum Russicarum reperi oppidaSaratoffiam, Samarol'fiam, Alatriam, Arsamas, pluresque alias, vicos item ad Volgam sitos, quorum nomina referre non attinet.

22. Cum iste rerum status esset, vocabantur in discrimen fortunae, vita, conjuges, liberi omnium, existimatio inprimis Procerum atque Tzaris honor; nam hoc ultimi discriminis tempus adventabat, ac documenta instabilis fortunae Tzari, et summa miscentis Razino praebebat. Vulgi studia Moscuae quoque diversa erant, pars discur-rere et tumultu laetari, pars incusso metu, prospicere impendens periculum et simul aversari coeperant; nonnulli oppresses se putabant, priusquam Razini tyrannide opprimerentur, magno sane calamitatis sensu, qui eo major erat, quod rescivissent, seditionis socios cum facibus in tecta urbis immissos, jam turn impotenti ira ac ulciscendi libidine aliquot incendia excitasse. Ipse pro cdmperto habeo, quam parum omnes ab exitio abfuerint, ii maxime, qui Tzaris consilia regebant, quippe in quos omnium factorum invidiam contulit Ratzinus, et plerosque dedi sibi postulavit, perituros una clade omnes, nisi eos virtus Dolgoruckae, quern ante alios ad caedem deposcebat, expeclivisset.

23. Quamobrem haec ratio disciplinae et legum firmandarum, inventa est, quae severitate poenarum continetur, et ad hujus gentis, quae lenitate atque indulgentia fere pejor sit, emendationem inprimis pertinebat. Mox accitae sunt copiae, et praesidium majori numero impositum, ne civitas Razino praeda fieret, neu annunciate ejus adventu, indefensa relinqueretur, ac metu perculsa, venienti portas aperiret, et viam aditumque muniret.

24. Quae consilia bene ac feliciter Imperatori atque purpuratis evenerunt, sive territo conscientia sceleris Razino, sive ut secures opportune atque utilitatis suae causa falleret: nam baud multo post certis conditionibus cum Tzare agere instituit, sed sero nimis, et postquam omnem gratiam consumpserat, ut vel postulata ejus, qui summam rerum ad se transferre coepisset, audire ingratum, expendere intutum, admittere exitiosum videretur.

25. Itaque copiis cum summo imperio praepositus est Dolgoruka, ut res turbatas componeret, et praelio cum Ratzino decertaret; si vinceret, laudem habiturum, sin vinceretur, sanguine suo his turbis, quarum invidia in ipsum conferebatur, parentaturum esse. Nee cessabat Dolgorucka, Russorum dux, et fortitudine prudentiaque sua fretus, omnia, quae necessaria sibi forent, tempestive circum-spiciebat, atque totis viribus seditiosis obviam profectus, in itinere quindecim milia, quibus Ratzinus imparem ductorem reliquerat, feliciter profligabat. Cum enim Razini rationes postularent, ut vires atque opem conjungeret, et praecaveret, ne dissidiarum causae essent, graviter errabat, quod, dum periculum moram non ferret, praesentia sua socios destituisset, atque amissa rei melius gerendae occasione voti sui non factus esset compos, turn quod ejus legiones inter se discordantes sine disciplina vagarentur, turn quod Cosacorum excita sedibus suis turba, cum ducem desideraret, baud arduo labore dissipari posset.

* Pleno nomine atque titulo Knes Jiirg Alexeiwitz Dolgorucka, qui postquam auspicatissimis initiis vim conjuratorum sustinuit, castris apud oppidum Arsamas positis, eo totus incubuit, ut primo quoque tempore factio Razini opprimeretur; nee eo secius commu-nem Russiae causam adjuvit, qui militaris Dolgoruckae imperii socius erat, Russi Occlonizam vocant, qui diversis congressibus, fortitudinem suam demonstravit, et conjuratos fudit, et providit, ne exercitus resque publica caperent detrimentum. Itaex commentariis actorum Russicorum didici.

26. Caeterum summa belli Russici duobus praeliis permissa est: alterum cum summa laude Cermanorum initum est apud oppidum Morasky, in quo Russi equidem terga vertere necesse habuissent, atque jam turn paulatim ex pugnae loco recedebant, nisi ipsis Germani equites subsidio venissent, et in confertissimam rebellium par-tem irruptione facta, ordinibusque eorum disturbatis, in fugam avertissent: occisorum numerus ingens fuit, et captivi quoque omnes trucidati; alterum prope oppidum Lysko commissum est, in quo omne robur rebellium cecidit, et non tarn exercitus, quam incondita turba pugnavit, hoc uno formidabilis, quod saluti suae desperasset. praeterquam enim quod horribilis edita est strages, ii quoque, qui vivi in potestatem victoris pervenerant, ad atrocissima supplicia reservati, perduellionis poenas dederunt: alii in crucem acti, alii telis confixi, multi immisso in femora harpagone, foedissime perie-runt; demum in nullos gravius consultum est, quam in Cosacos Mor-duinos, nisi quod et mulier quaedam igni cremata est, quod sacrum ordinem, in quern ascripta fuerat, habitu atque institute militari mutavisset. Reliquos, quos fuga abstulit, in suo quemque loco de-prehensum, crudelissima morte mactavit, aut si in solitudines dis-cessissent, fame necavit.

27. Cum talem exitum rebelles sortiti essent, caput ipsorum Ratzinus in angustias et loca deserta compulsus est, quern ductor manipulorum Cornelius Jacoloff blandis verbis compellatum adduxit, ut quia exhaustam belli molem videret, Tzari supplicaturus secum iret, et causam ipse suam diceret, atque de injuriis, quas sibi allatas querebatur, referret. Obsequitur monenti Razinus, diffidens quidem sibi atque rebus suis desperans, sed quod initio comiter et proxime libertatem haberetur, effectum est industria Cornelii, ut valido milite stipatus, revera enim custodia erat, Moscuam Rutheuorum deduceretur.

28. Nondum urbem attigerat, cum bis mille apparitores ad eum arctius tenendum emissi sunt: ii comprehensum, et ductis circa collum pedesque catenis, patibulo e curru prominenti imposuerunt; post eum vinctus constrictusque frater Frolko incedebat, ejusdem criminis reus, et ideo in vinculis habitus, ut pari poena afficeretur. Ambo cum perducti essent Moscuam, Razinus quaestioni subjectus, ita constanter vim tormentorum pertulit, ut licet multis indiciis testimoniisque convictus esset, tamen sua confessione neque patefactus dici, neque damnatus videri posset. Cum vero longum esset cognoscere de crimine satis comperto, ex re imperii visum est, fesinato supplicio praecidere occasionem populo initia causasque rimandi, ne aulae invidia fieret, aut novum Tzari periculum accer-seretur. Quapropter ad locum supplicii cum fratre ductus, audita capitali sententia, adeo non in melius mutari potuit, ut quoque in contumacia perseveraverit, neque temere creditum fuerit, eum prorsus sui oblitum, non de expiandis noxis, neque instanti commutatione, sed tantum de praesenti ignominia cogitasse.

29. Nam carnifici traditus, nil dedit comparando ad mortem animo, sed gestibus iram odiumque praeferentibus testatus est, malle se everti Russiam exitio alieno, quam liberari suo. Poenam luit palam, et quo majori conficeretur cruciatu, primo manus, deinde pedes amputati sunt, quos ictus sic excepit, ut ne gemitu quidem do-loris indicium ostenderet, atque tarn praefractae mentis esset, ut neque de contumacia remittere vellet, neque timeret tristiorem casum, vultu quoque ac voce sui similis, cum mutilatis brachiis cru-ribusque fratrem superstitem atque in catenis ductum intuens, cum fremitu exclamaret: contine linguam canis.* (* Russica lingua: Multschi sabacka. Eadom et tesserae militares conceplao sunt Notschay, id est, inopinato, in pugna apud Morasky, et Hoyda podiom (agite aggrediamur) in certamine propo Lysko.)Nam quae invicta tyranni rabies erat, cum armis non posset, silentio ulcisci mortem suam statuit, neque tormentis cogi potuit, utimpias artes atque secreta pat-rati sceleris aperiret. Quae causa erat, quod in ipso mortis articulo cum fratre expostularet, et convitium ipsi faceret, ratus, triste sibi et fratri erubescendum esse, quod quum socius adjutorque sibi hacte-nus in omnibus rebus fuisset, nunc mortem contemnere non posset: quia enim petebat alloquendi Tzaris sibi dari facultatem, hoc sic a barbaro acceptum est, quasi res atque acta sua, quae reticeri volebat, supplicii metu enunciare statuisset. Sed cujusmodi ea fuerint, quae a loco supplicii abductus, Tzari dixit, non liquido constat, et mihi sufficit, Ratzino molestum atque grave fuisse, quod, quae fuerit mens sua ac voluntas, fratrem mdicaturum esse non sine causa, nee falso suspicaretur. Ejus post confessione ita Tzaris flexus est' animus, ut illo tempore vitae parceret, contentus, eum custodia asservasse, qui esset meritus, ut quemadmodum emendatione animi, ita poena apud posteros a Razino fratre distingueretur.

30. Post haec Ratzinus adversus tormenta et ipsam necessitatem contumax, ad supplicium abstractus est, caput manus pedesque acuminatis palis infixa sunt, reliquus truncus canibus objectus, acfoede laceratus consumptusque, cum ignommiae ejus, turn exempli aliorum causa, foedum spectaculum praebuit (** А.. MDGLXXI, VI Jun.), nec meliorem exitum habere debuit, qui desertor sui Imperatoris, et Patriae hostis Proditorque fuit.

CTEHKO РАЗИН ДОНСКИ КОЗАК ИЗМЕННИК, Т. Е. СТЕПАН РАЗИН, ДОНСКОЙ КАЗАК ИЗМЕННИК. ПРЕДСТАВЛЕНО НА ПУБЛИЧНОЕ РАССМОТРЕНИЕ ПОД ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВОМ КОНРАДА САМУ ЭЛЯ ШУРЦФЛЕЙША, ВЫСТУПИЛ ИОГАНН ЮСТУС МАРЦИЙ ИЗ МЮЛЬГАУЗЕНА В ТЮРИНГИИ 29 ИЮЛЯ 1674 г.

Великолепным, знатнейшим, осмотрительнейшим, высочайшим, благоразумнейшим мужам, прославленным своим влиянием, заслугами и достоинством, всем управителям и сенаторам вольного имперского города Мюльгаузена, отцам отечества, выдающимся добродетелью, редчайшими почестями и всяческой хвалой, высочайшим своим господам и благодетелям желает посвятить это сочинение всепокорнейший, ничтожный, смиреннейший слуга Иоганн Юстус Марций.

1. Шесть лет прошло с той поры, как я проделал путь в Россию ((К лету 1674 г. со времени приезда Марция в Москву прошло около 6 лет, как об этом свидетельствуют материалы его биографии. Отсюда видно, что sextus annus ex quo нужно понимать здесь в смысле ante hos sex annos, т. e. не «идет шестой год», а «прошло шесть лет». Такое толкование можно считать оправданным, поскольку в латинском языке выражения типа sextus annus post quam могли означать sex annos post quam (см. об этом: Lateinische Syntax und Stilistik von J. B. Hofmann, neubearb. von A. Szantyr. Munchen, 1965, S. 213).)и сам видел то, о чем другие знают только по слухам. Я сам был зритель тех волнений, которые удивляли всю Европу; многие события я наблюдал прямо на месте. Тогда-то в поле моего зрения и явился зачинщик бунта Степан Разин: его дерзость и отвага навели меня на мысль рассказать о начале, ходе и конце того мятежа, который не только привел Московию в смятение, но и поставил ее перед крайней опасностью; я решил изложить письменно и то, что я видел собственными глазами, и то, что, находясь рядом, узнал из достоверных источников.

2. Прежде чем обращусь к моему рассказу, кратко изложу, каков был исстари характер Московии, ее облик, как называли ее, а также какими путями она возросла, какие области приобрела, как освободилась от татар и как в такой необъятности границ сохранилась эта держава, которая при других обстоятельствах легко бы рухнула от собственной своей громадности.

3. Сначала вся эта земля называлась Скифией; затем распространилось и долгое время было весьма употребительно имя Роксоланы. Затем, наконец, племена эти стали называться русскими и московитами. Сломив силы татар, они заняли обширнейшие области Европы и Азии.

а. Из «Географии» Страбона (ср. кн. 7 и кн. 2) можно понять, что они были частью скифского племени и жили по ту сторону Борисфена. Плиний в «Естественной истории» (кн. 4, гл. 12) помещает их поблизости от аланов (они же литовцы) и называет их роксаланы – несколько иначе, чем Страбон, который называет их????????(Автор хочет привлечь внимание к тому, что Страбон дает написание «роксоланы»; между тем у Плиния говорится о «роксаланах» (роксаланы), что вполне естественно, если представлять их живущими в соседстве с аланами.).Здесь же следует заметить, что Иордан, в своем сочинении «De rebus Geticis» уделивший Скифии так много внимания, Борисфеном называет Днестр (Борисфен – древнегреческое название Днепра, а не Днестра.)(р. 84). Можно не сомневаться, что их название «мосхи» чрезвычайно древнее, хоть Страбон (кн. 11) и обозначает им некоторые народы Азии, относя к области мосхов частью колхов, частью иберов (не тех, что живут по реке Эбро, а причерноморских), частью же армян; вслед за ним и Помпоний Мела (De situ orbis, lib. 3, cap. 5) сообщает, что они живут на берегу Гирканского моря (Гирканское море – древнегреческое название Каспийского моря.) и, таким образом, вне Европы. Филипп Клюверий (Germania antiqua, lib. 1, cap. 4; Chronicon Cario-Peucerianum, lib. 1, p. 23), Г. Горн (Historia imperiorum, p. 123 (Более полное название этого сочинения Горна: Area Noae, sive Historia Imperiorum et Regnorum… Lugduni Batavorum et Roterodami, 1666.)) производят этих мосхов от Месеха или Мосоха. Таким образом, необходимо помнить, что когда-то как скифы, так и мосхи разделялись на европейских и азиатских.

Переходя к средневековым писателям, обнаруживаем, что область европейских мосхов, которая вообще именуется Россией, неизвестно почему называется также и Грецией (см.: Адам Бременский. Historia ecclesiastica, lib. 2, cap. 12 и De situ Daniae, p. 139). Может быть, это оттого, что они придерживаются греческого обряда и вели друг с другом оживленную торговлю (Генрих Бангерт, прим. к Гельмольду, lib. 1, р. 3 (Имеются в виду примечания Бангерта (середина XVII в.) к известному сочинению Гельмолъда ((Chronicon Slavorum et Venedorum».). Однако многие различают русских и греков, например Лиутпранд (lib. 5, cap. 6 (Здесь и чуть ниже Марций цитирует места из сочинения Лиутпранда, которое в антверпенском издании 1640 г. носит название: Luitprandi Ticinensis Diaconi Rerum Gestarum ab Europae Imperatoribus et Regibus libri sex (p. 8, 95). Позже за этим сочинением утвердилось название «A.ntapodosis»)), Сигеберт (Имеется в виду «.Chronographia» Сигеберта из Жамблу.), под 936 годом. Первый прямо называет их северянами (aquilonares) и относит к общей категории норманнов (ср.: Лиутпранд, lib. 1, сар. 3; Кристоф Безольд. Historia imperil orientalis, p. 101; Peйнeкций. Примечания к анонимному поэту, lib. 2, р. 21 (Под этой невнятной ссылкой подразумевается издание: Annalium de gestis Caroli Magni Im,peratoris libri V. Opus auctoris quidem incerti, sed… Poetae antiquissimi etc. Studio et opera Reineri Reineccii Steinhemii. Helmaestadii, A. 1594.)). Не вполне ясно, по какой причине их стали называть русскими. Сочинительством занимаются те, кто производит это слово от имени некоего далматинского князя Русса (среди многих других Г. Горн: Orbis politicus, part. I, cap. 3) (Точнее: Georgi Hornii Saheb Kiran sive orbis politicus. Вместо cap. 3 нужно cap. 2 (p. 37 – 51). Добавим, что России посвящены и с. 100 – 104 этой книги.). Барон Сигизмунд фон Герберштейн возводит это название к старинному городу Руссе (Russia), (Один из немногих случаев, где Марций сильно искажает мысль своего источника. На самом деле Герберштейн (fol. II verso, Viennae, 1549) приводит пять толкований названия русских и России, не выражая предпочтения какому-либо из них.), но я не стану безоговорочно одобрять это, поскольку очевидно, что русские хроники не дают определенности на этот счет и что россами их называли еще до того, как они пришли в Европу (см.: Самюэль Бошар. Phaleg, lib. 3, cap. 13); Гельмольд (Chronicon Slavorum) называет, их «рузами» (Ruzi), а греческий писатель Иоанн Цеца (joh. Тzetzes. Chiliades. Nic. Gerbelius Basileae, 1546.) дает им название «рос» (Rhos), а по их первичной азиатской родине зовет таврами. Впрочем, я не собираюсь охватить все это в целом, потому что свое старание и усилия я должен сосредоточить на истории Разина. Разве что слегка коснусь здесь писателей, использование которых, хотя бы и частичное, может пойти на пользу и украшение моего труда. Поскольку их много, здесь стоит упомянуть прежде всего следующих писателей; (Многие из перечисленных ниже сочинений Герберштейна, Матвея из Мехова, Одерборна, Иовия (Джовио), Гванъини, Гейденштейна, «Epitome genealogiae» и ряд других собраны были в одном томе: Rerum Moscoviticarum auctores varii. Francofurti, 1600.)Герберштейн (Commentarii rerum Moscoviticarum), Матвей из Мехова (De Sarmatia Europaea), Павел Одерборн (Historia Johannis Basilidis), Иоахим Вадиан (Descriptio Sarmatiae), Якоб Шпигель (прим. к Энею Сильвию, р. 256 (Якоб Шпигель, немецкий юрист первой половины XVI в., действительно комментировал сочинения Энея Сильвия Пикколомини (папы Пия II). Возможно, речь идет о «Космографии» последнего.), Стефан Какаш (Iter Persicum, p. 38 sqq.), Иоганнес Майр (Иоганн Майр издал: Epitome Cronicorum seculi moderni. Das ist: Kurtzzer begriff and inhalt aller gedenckwiirdigen sachen, so von 1500… sich erlaufen. Munchen, 1598.), под 1503г., ПавелИовий (De Moscovitarum legatione), Лаврентий Сурий (Commentarii rerum, p. 31 sqq., кельнское издание), также писатели и по истории Польши: Александр Гваньини (Descriptio Moscoviae) и Рейнгольд Гейденштейн (De bello Moscovitico), Антоний Поссевин (кельнское издание («Moscovia» Антония Поссевина вместе с другими его сочинениями в Кёльне издавалась в 1587 и 1595 гг.), «Epitome genealogiae Duels Moscoviae», Павел Пясецкий (Здесь и ниже (passim) Марций ссылается на «Хронику» Пясецкого-Chronicon gestorum in Europa singularium a Paulo Piasecio, episcopo Praemisliensi accurate ac fideliter conscripta. Cracoviae, 1645.), епископ в Перемышле, и особенно Адам Олеарий, прошедший через Московию и татарские земли в Персию и своими глазами видевший эти места, обычаи и нравы; Герман Фаброний Моземан (cap. 13, Historia Moscoviae (Германн Фаброний Моземан (писал и под псевдонимом Harminius de Mosa и др.) посвятил русской истории цитируемую здесь 13-ю главу в своем сочинении «Newe Summarische WeltHistoria…» (S. 230 – 245).). (Винцент Плакций, Syntagma pseudonymorum, p. 205, знает о его имени и произведениях как раз столько, сколько положено знать самым несведущим людям-стараясь вытащить из неизвестности на свет имена стольких авторов, он не имеет и отдаленного понятия о том, что это за человек и какие сочинения им написаны, в частности о его «Monarchia caesarea» и «Descriptio imperiorum»). О религии у русских и также о других установлениях, кроме упомянутых уже писателей – Герберштейна, Поссевина, Иовия, Гваньини, – пишут Иоганн Фабр (Liber de religione Moscovitarum (Словарь псевдонимов Плакция (Plakke) вышел в 1674 г. Это сочинение как и некоторые из тех, что названы ниже, были собраны в сборнике: De Russorum… religione… e diversis scriptoribus. Spirae, 1582.)), Мартин Крузиус (Theologia Moscovitica), Давид Хитрей (De statu ecclesiarum Graeciae etc.), Адриан Регенвольский (Syntagma Ecclesiarum Slavonicaruni) Обер Мирей (De statu religionis Ghristianae), Эдуард Брирвуд (Scrutinium religionum). Я сейчас не в состоянии сказать положительно, можно ли справляться и судить о русском церковном каноне по Митрофану Критопулу (Латинское название сочинения Митрофана, которое было издано в 1661 г. в Гелъмштедте: Confessio Catholicae et Apostolicae in oriente ecclesiae… edita et latinitate donata a Joanne Horneio. О Митрофане Критопуче см.: Realenzyklopadie f. protestantische Theologie und Kirche, Bd. 13 s v.). Во всяком случае, кроме «Исповедания» Митрофана, сюда относятся Послание к епископу римскому Иоанна, митрополита русского (Имеется в виду Послание митрополита Иоанна II (1080-1089 гг) к папе Клименту III (Гиберту), носящее в славянском переводе название «Я архиепископу римскому о опресноцех» (см.: А. Павлов. Критические опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян СПб., 1878, с. 58 – 62 и прил. VII, с. 169 – 186). Выдержка из Правила церковного» того же Иоанна помещена была у Герберштейна.), а также Послание Иеремии, патриарха константинопольского (последнее было в 1576 г послано виртембергским теологам) (Под виртембергскими теологами (нынешнее написание Вюртемберг официально принято только с 1803 г.) подразумеваются прежде всего Якоб Андреэ и Мартин Крузиус, профессора в Тюбингене. Переписка их с Иеремией II Траносом была собрана в тдме «A eta et scripta Theologorum Wirten-bergensium et Patriarchae Constantinopolitani D. Hieremiae quae utrique ab Anno 1576 usque ad A nnum 1581 de A ugustana Confessione inter se miserunt…» (Witebergae, A. 1584).). Не стану здесь задерживаться на опрометчивости Алляция (Из сочинений Льва Алляция здесь стоит назвать: Leonis Allatii de ecclesiae occidentalis atgue orientalis perpetua consensione libri 3… Coloniae Agrippinae, 1648.), которая, как мне известно, давно уже осуждена, хотя это весьма ученый человек и менее всего новичок в древностях. Что же касается права и законов Московии, то я до сих пор не встречал там людей, которые хоть что-нибудь написали об этом. Надежду на осуществление такого труда дал мне, а вместе и потомству Иоганн Гравинкель, человек живого ума, который – только бы замыслу этому суждено было свершиться – имеет намерение издать как московскую хронику, так и свод законов царской державы, называемый Уложением (Uloschenie). Он собирается рассказать, как удалось заложить там некоторые основы свободы для нашей веры, а также о всех действиях графа Вальдемара в этом направлении (Иоганн Гравинкель – пастор реформатской церкви в Москве. Умер в 1676 г. Вальдемар, принц датский, сын короля Христиана IV, прибыл в Москву в январе 1644 г. с целью бракосочетания с царевной Ириной Михайловной. Сватовство не состоялось из-за отказа Вальдемара удовлетворить требование о принятии православия. Однако правительство, уничтожившее в 1643 г. по просьбе русского духовенства три лютеранские церкви в Белом и Земляном городе Москвы, с целью привлечь Вальдемара вновь разрешило поставить кирку за Земляным городом (Д. Цветаев. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890, с. 71 – 78). И Уложение разрешало ставить кирки «за городом» «от церквей божиих в дальних местех» (Уложение, гл. XIX, ст. 40), а также в случае исков к иностранцам «иноземцев к вере приводите по их вере в приказех же» (гл. XIV, ст. 3).). Остается еще прибавить, что Россия имеет названия: Черная, или Малая, а также Червоная – это области, подвластные Польше, – и так называемая Белая, иначе Великая, о которой говорят как о принадлежащей массагетам, роксоланам или мосхам, что отмечает и Иоганн Авентин (Аnnales Boiorum, lib. 4, p. 360; ср.: Лука де Линда. Descriptio geographica Poloniae et Moscoviae (Название всего труда: Descriptio orbis et omnium eius rerum publicarum. Lugduni Batavorum, 1655.). И об этих русских повествовали греческие писатели Кедрин, Зонара, а, следуя им, также Туан (Туан (Жак Огюст де Ту), автор труда: Ilistoriarum sui temporis ab A. D. 1543 usque adl607, libri CXXXVIII, Francofurti, 1625. – Ниже Марций неоднократно ссылается на это сочинение.)под 1558 г., кроме того, брат Иероним Роман (Херонимо Роман-и-Самора, августинский монах. В г. Саламанке его сочинение было издано в 1595)(Rpublicas del mundo, 3 part., cap. 11 – 16, изд. в Саламанке); Гаспар Энс (Thesaurus politicus, apotelesma 72 (Гаспар Энс является переводчиком этого сборника на латинский язык. Слово apotelesma, по-видимому, получало иногда значение «раздел, часть книги»)), где, однако, автор примешивает кое-что ложное, и, наконец, эльзевировское описание Московии (Russia seu Moscovia, itemque Tartaria… Lugduni Batavorum, A. 1630.).

4. Итак, народ это древний и писать об этом пространнее незачем. Единственно ради ясности дальнейшего решаюсь я, при этом удобном случае, кратко рассказать еще и о том, как московиты боролись за отечество и свободу, как они сбросили с себя татар, под игом которых находились около 300 лет (Татарское иго на Руси длилось не «около 300 лет», а примерно 240 лет (1237 – 1480).), и как объединились в государство, ни в чем не подвластное скифам.

5. И зачинателем, и свершителем этого был Иоанн III. Он не только подчинил единой власти Россию, прежде разделенную между многими князьями, но и восторжествовал над татарами, которые завладели было этими землями, и так преобразил облик государства, что от татарского владычества не осталось и следа. За это, как говорят, получил он прозвание Великого, сыну же своему, Василию, дал пример для подражания и указал ему тот славный путь, на который он сам так счастливо ступил. Василий действительно проявил силу и бодрость духа; он очень скоро распространил свою власть на Смоленское княжество, а подчинив Псковию, мог еще более укрепить границы своего царства. Столь же великим и достопамятным было и другое его предприятие, когда он чуть не захватил Казанское царство. Некоторые говорят, что ему первому был дан титул царя, который сохраняется и поныне, но украшен еще более пышно после присоединения сыном его Иоанном царств Казанского и Астраханского. Я решительно утверждаю – и я должен сказать об этом, так как это заслуживает упоминания, – Василий этих царств не захватил и в свой титул их не ввел.

b. Павел Иовий (De Moscovitarum legatione) приводит титул, принятый в канцелярии Василия в такой форме: великий государь Василий, божией милостью властитель и повелитель всея Руси, великий князь владимирский, московский, новгородский, псковский, смоленский, тверский (См.: Pauli Jovii Novocomensis libellus de legatione Basilii magni… Basileae, 1527, p. 9. – Мы следуем пашей поправке: Tfferia (встречаются также написания Tweria, Zweria, Tiverrd) вместо Ifferia, как пишет Марций вслед за Иовием. Это написание можно было бы понять иначе, если бы Iveria, или Iverlandia, не появилась в титуле русских царей позже («иверский»); притом она помещалась на другом месте, в конце титула.), югорский, пермский, вятский, болгарский и иных, повелитель и великий князь новгородский низовской земли, черниговский, рязанский, волошский, ржевский, бельский, ростовский, ярославский, белозерский, удорский, об-дорский, кондинский и иных. Тот же титул приводит и Петр Берций (Breviarium orbis terrarum, p. 56), хотя названия областей, из которых состоит титул, приводятся у него не в таком, как у Иовия, написании. О том, как дать правильное и согласное с географией начертание, можно справиться хотя бы в эльзевировском описании Московии, а полную форму титула и то, каковы теперь обычай и образец, принятые официально, взялся после Олеа-рия разъяснить Иоганн Фридрих Шппинг (Orbis illustratus, lib. 2, p. 404). Титул очень разросся. После имени «великий государь и великий князь» и еще некоторых слов, заключающих начало титула, повелитель Московии зовется и царем казанским, астраханским, сибирским, а под конец – государем и господином царей карталинских и грузинских. Гораздо короче титул, который можно прочесть у Гольдаста; как раз им пользовался император Рудольф II: светлейшему и владетельнейшему князю Федору Иоанновичу, царю и великому князю русскому, владимирскому, московскому,новгородскому (см. torn 3 Constitutionum iinperialmm (Имеется в виду 3-й том труда Мельхиора Гольдаста: Corstitutionum imperialium collectio. Francofurti, 1613, vol. 1 – 4), под годом 1594). Иоганн Кристоф Бекман в сочинении, снискавшем большой успех (De titulis regum dissertatio, 1 cap. 2, n. 6.), говорит, что Иоанн Васильевич был первый, кто стал называться царем. Не станем отрицать: он расширил царский титул, присоединив царства Казанское и Астраханское. Но мы – не в обиду ученейшему Бекману – отнесем его утверждение не к Иоанну Васильевичу, а к отцу его, Василию. Всем хорошо известно, с каким упорством держатся московиты титулов. Их послы (Марций дважды употребляет здесь слово orator в значении посол, посланец, дипломатический агент вообще.)утверждают, что стоит им случайно ошибиться в написании титула, приходится расплачиваться за это головой. В прошлом, 73-м году, своим свидетельством подтвердил это шотландец Павел Менезиус, барон Битфоделз, который, выполняя дипломатические поручения, имел при себе данные на этот случай бумаги, где говорилось, что он – посланник светлейшего и владетельнейшего царя, всея Руси самодержца к императору римскому, курфюрстам саксонскому и бранденбургскому, а также в Венецианскую республику и к римскому первосвященнику. (Менезий Павел, шотландец, приехал в Россию около 1660 г. и был оставлен при дворе. В 1672 г. отправлен посланником к германскому императору, курфюрсту бранденбургскому, в Венецию и к папе просить помощи полякам против турок. Миссия прошла успешно, за что Менезий был пожалован в генерал-майоры и определен в наставники к Петру Алексеевичу.). Поучительна также история с Николаем Гейнзиусом, человеком необыкновенного дарования и познаний. Исполняя в 1670 г. должность посла в Москве, столице рутенов, он убедился, как трудно было уговорить или смягчить царя, когда зашла речь о приеме и о порядке сопровождения посла во дворец; так что и на этот раз все осталось по-прежнему и не захотели отойти ни на шаг от старинного обряда и допустить хотя бы малейшие изменения в старом обычае (Николай Гейнзиус, голландский филолог, был резидентом Генеральных штатов в Швеции и послан в 1669 г. в Москву для посредничества между Швецией и Россией. Еще в Швеции Гейнзиус тяжело болел, в Москве ему стало хуже, однако, невзирая на это, ему не разрешили нарушить обычай и приехать ко двору в карете.). Рассуждая обо всем этом, мы не должны умолчать о том, что титул «царь» по существу равносилен обозначению королевского достоинства (гех) (Герберштейн (fol. 10 recto)привел в доказательство этого следующий филологический аргумент: в славянской библии царями называются те, кого в Европе называют rex или konig.). Однако – такое мнение и нынче имеет хождение в Москве – в царском титуле достоинства больше, чем в королевском (об этом прекрасно рассказывает барон Герберштейн). Сюда же относится то, что утверждает составитель «Галльского Меркурия», том 3: Михаил Федорович якобы через своего посланца велел объявить Матвею, что он происходит из древнего рода кесарей. Это ложно, но, кроме того, я сомневаюсь и в добросовестности этих сведений; да и вообще мне известно, что много ложного вкралось в «Галльский Меркурий» и что Габриель Бартоломей Грамонд не зря уличал во лжи его издателя (см.: Historia Galliae, lib. 10, p. 474) (Марций цитирует это сочинение в эльзевировском издании (Амстердам, 1653). Упрек сделан Грамондом в другой связи. Между тем в «Мerkure Francais» под 1613 г. (р. 262 – 264) находим сообщение о том, что посольство, прибывшее в Вену к императору Матвею от Михаила Федоровича, сообщало, между прочим, что новый царь «происходит из древнего рода царей» (de I'ancienne famille des Czars), т. е. подчеркивалась прежде всего связь прежней и новой династий, а не происхождение от кесарей.). Павел Пясецкий, пожалуй, упомянул бы о таком деле, если бы что-либо подобное имело место: ведь он делает отступления и особенно о московских делах; к тому же в другом месте он рассказывает, что Федор, великий князь московский, обращался к римскому папе с просьбами о королевском титуле (см.: Chronica, p. 112). Однако тут мы могли бы привести доводы, в силу которых расходимся и с Пясецким: из истории того времени ясно видно, что Федор не так относился к папе, чтобы просить его о титуле. Это прекрасно известно всякому, кто хотя бы бегло прочел записки Герберштейна о Московии, насколько они соотносимы с тем временем, когда якобы произошли эти события. Непоследовательны и сообщения Павла Иовия, который говорит, что папа Климент VII по собственному почину давал Василию королевское достоинство, только бы тот согласился на воссоединение с римской церковью. Но тут же добавляет, что Василий жаждал получить королевский титул с соизволения папы; а немного дальше без особенной уверенности пишет о слухе, что Василий требовал титул такого же рода от императора Максимилиана (см.: De Moscovitarum legatione, базельское издание) (См. с. 7-8 сочинения Иовия, которое цитировалось выше.).

6. Иоанн, по отчеству Васильевич, был не менее деятелен, чем его отец; он не упустил ни одной возможности увеличить свою державу, но, поскольку он был немилосерден и считал, что это единственный способ укрепить власть, оказался причислен к тиранам. То, что во многих делах он часто отступал от обычаев доброго государя, а нередко даже преступал законы, как божественные, так и человеческие, не вызывает сомнений. Однако необходимо с определенностью сказать, что многое говорилось о нем не столько из подлинного знания его деяний, сколько по злобе к нему, а между тем он неоднократно предпринимал дальние походы и одержал ряд блестящих побед, подчинил себе царства Казанское и Астраханское, каковыми деяниями доказал, что величием духа он оказался достоин своего державного назначения.

с. Из суждения Якоба Августа Туана о Павле Одерборне (под 1584 г.) сразу становится ясно, что тот преувеличивал деяния Иоанна Васильевича с тем, чтобы наиболее ярко изобразить его тираном. В том же подозревает Александра Гваньини и повторяет это вслед за Туаном эльзевировская Московия (с. 114), которая в дальнейшем дает деятельности этого царя чрезвычайно высокую оценку, считая, что ему должны подражать государи, желающие расширить свою державу (с. 150, ср. с. 180). Впрочем, у меня есть одна рукопись, которую Туан несомненно не видел, между тем здесь сообщается то же, что и у Одерборна. Ей следует англичанин Горсей, посланный к Иоанну Васильевичу Елизаветой (Сочинения Джерома Горсея и ван ден Боса известны Марцию, видимо, по краткому изложению у Эразма Францисци (см. прим. «г»)); с ним можно объединить голландца Л. ван дер Боса (Точнее – Lambert van den Bos (или Bosch), он же Lambertus Silvius (также Sylvius), голландский историк и литератор (1610 – 1698 гг.). Отметим, что он интересовался и Разиным. Кроме перепечатки голландского текста «Сообщения…» в своей «Истории нашего времени» (изданной под именем L. Sylvius в 1685 г.), он еще раньше включил «Сообщение…» в сборник, который издал под своим нелатинизированным именем. L. van den Bos. Het toonell der vorstelycke gunstelingen… t'Amsterdam, 1676.), они оба сходятся в описании зверств царя; Олеарий повторяет то же самое, чтобы как-нибудь не отступить от Гваньини. Так что совсем неудивительно, что Эразм Францисци подписался под этим в своем «Theatrum actorum lugubrium», XVI (Действительное название: Der Zweite Traur-Saal steigender und fallender Herren, durch Erasmum Francisci. Nurnberg, 1673.). И все-таки Туан не боится в другом месте высказать то, что он писал раньше, а в опровержение ходячего мнения дает по этому вопросу свое заключение, в котором показывает могучий дух и великую душу царя (см. под 1606 г.). При этом Туан, снискавший себе величайшую похвалу как необыкновенной своей ученостью, так и опытностью в государственных делах, конечно, не мог не знать того, что об Иоанне Васильевиче многие писали слишком сурово, то ли забуждаясь, то ли подстрекаемые злобой, то ли не зная, что тиранами называют тех, кто совершил большее, чем несколько тиранических поступков.

7. Зато как только Иоанна Васильевича не стало, началось сильное смятение. Судьба Феодора была несчастливой, власть – непрочной, а к тому же, как это обыкновенно бывает, бездетность его вызвала презрение (Мы предпочли понять orbitas как «бездетность [Федора]», а не как «сиротство [царевича Дмитрия]».). Когда в 1598 г. он умер, не оставив детей, под видом сына Иоанна Васильевича явился некий Григорий Отрепьев (У Марция Отрепьев называется Strepius. Форма имени, как и сам рассказ, заимствован Марцием у де Ту и из эльзевир веского издания «Истории Московии».), выдававший себя за младшего брата Феодора – Дмитрия, который еще раньше был погублен кознями Бориса. На своем порочнейшем пути к трону он пользовался внешним сходством с Дмитрием, которое вводило всех в заблуждение. Однако эта дерзость не прошла ему даром. Он потерял не только власть, но и жизнь, а после и тело его было отдано на глумление: его проволокли на веревке, продетой через срамные части, и подвергли истязанию. Душа содрогается при виде этого сурового примера, тем более что некоторые все-таки считают Отрепьева, о котором идет речь, настоящим Дмитрием и утверждают, что после смерти Феодора Иоанновича он по праву рождения должен был править московитами, но был свергнут, а затем в нарушение всех человеческих и божеских законов скверно и позорно убит. Об этом говорят многие, но не вполне уверенно. Зато свидетельство хотя бы одного Петра Патерсона (Petersonus (также Patersoruis) и Petrejus представляют собой различные варианты латинизации имени Пера Перссона из Упсалы, об этом см.: Ю. А. Лимона в. История о великом княжестве Московском Петра Пет-рея. – Скандинавский сборник, Таллин, 1967, вып. 12, с. 260 – 261. – А делу us считал Патерсона и Петрея разными авторами.) из Упсалы (d) вполне убедило остальных в том, что Отрепьев был самозванец и только выдавал себя за Дмитрия и, таким образом, вполне заслуженно был лишен достоинства, не принадлежавшего ему по происхождению, и позорно заклеймен как государственный преступник.

d. Туан видел и читал его сообщение, поскольку под 1606 г. упоминает его. После Туана этим занялся Пясецкий, но не смог дать ничего более убедительного, чем Туан, который скорее упоминает вышеназванное сообщение, чем принимает и одобряет его Пясецкий под 1604 г. пишет, что о происхождении Дмитрия «неясно, истинно ли оно или это измышление». Между тем, если бы он мог что-нибудь выяснить вполне и так передать потомству, он изучил бы это, исследовав дело внимательнейшим образом. Михаэль Каспар Лундорп (Continuatio Sleidani, lib. 3, под 1606 г.) так и оставляет это под сомнением. Я, насколько мне дано судить об этом, считаю, что русские поступили в этом деле не вполне правильно и беспристрастно. Анонимный автор, составивший «Bellum Polono-Moschicum» (Здесь и ниже (в экскурсе «f») Марций называет это сочинение, в отношении которого мы не смогли установить, где и когда оно было издано и на каком языке было написано.), слишком наивен и доверчив: по тому, как он пересказывает то, что обычно говорят о самозванце Дмитрии, видно, что он не ведает никаких сомнений.

8. К этому времени положение дел в Московии было чрезвычайно трудным: печальны были воспоминания о прошлом и не видно было средств избавиться от новых бед. Трудно поверить, какие безобразные и коварные злодеяния совершил Борис, до основания разрушив строившийся веками великокняжеский дом; устранение Феодора (подозревают, что это Борисово злодеяние) и умерщвление Дмитрия (неизвестно, его ли это рук дело или же Василия Шуйского) стали началом многих очень тяжелых потрясений. Ведь после убийства Дмитрия, вдохновителем которого был Шуйский, место оказалось свободным, так что у Шуйского явилась возможность захватить власть в Московии, которую он удерживал вплоть до 1610 г. Свергнув его, знать призвала из Польши Владислава, сына Сигизмунда. Только ему присягнули, а уж стало ясно, как непрочен этот мир и неверно это подчинение. Ни природа, ни то, что считается еще сильнее – привычка, не могли приучить московитов к правлению и нравам поляков. Было ли им подозрительно отсутствие Владислава, ими избранного, или они испугались той власти, к которой не чувствовали внутреннего расположения, – во всяком случае чужеземная власть им постыла и они стали жаловаться, что терпят несправедливость. Поэтому они в конце концов отказались от Владислава и, склонившись душою к Михаилу Федоровичу, остановились на нем; так что в том же 1612 г. (Эту дату (1612 г. вместо 1613-го) дает целый ряд европейских авторов, например цитированные выше Марцием (с. 57-58) «Mercure Francais» и «Хроника» Пясецкого.)он был всенародно избран преемником престола. По материнской линии он восходил к Иоанну Васильевичу, кроме того, он имел тогда большую силу и мог по заслугам назваться спасителем своего народа. Действительно, твердый духом, приступил он к правлению государством, 28 лет державно и мудро правил и, положив много сил на то, чтобы защитить отечество и подавить всякую смуту, оставил окрепшую державу своему сыну Алексею Михайловичу (Очевидно, Марций приписывает Михаилу то, что по праву может принадлежать его отцу, Филарету, энергичному и властному человеку, руководившему правительством более 10 лет. Общее число лет царствования Михаила равно 32 годам (1613 – 1645), а не 28, как указано у Марция.).

е. Природа страны влияет на характер, так что народы проявляют самые несхожие наклонности, и все то, чем очень дорожат одни, может представляться другим вредным и неприятным. Чтобы взглянуть на дело с этой стороны, можно пользоваться трудом Рейнгольда Гейденштейна, который в своей «Historia rerum Polo-nicarum» (lib. 3, p. 123) так описывает московитов, что сразу же видно, насколько их духовный уклад и нравы чужды польским и сколь многое враждебно им друг в друге. Последним взялся изобразить это в своем сочинении «Censura condidatorum sceptri Polonici» Андрей Ольшовский (Это сочинение Андрея Ольшевского было издано в 1669 г.), один из самых образованных людей в Польше, очень сведущий в государственных делах и снискавший вышеназванной книжкой не только большую похвалу, но и пальму первенства среди всех тех, кто уделил внимание этому вопросу, ср. то, что пишет автор сочинения «Lineamenta Sarmatica», § 23 (Виттенбергская аудитория Марция в 1674 г., видимо, не нуждалась в том, чтобы ей напоминали об Алъберти, авторе этого сочинения, и о Шурцфлейше, который председательствовал на диспутации Алъберти за 4 года до диспутации Марция. См.: Lineamenta Sarmatica, sub praesidio С. S. Schurz-fleisch publice asserenda a Johann Christoph Alberti, hob. in Audit. Publ. A. 1670. Wittenbergae, 1672.). Держась такого мнения, знающие люди готовы не верить в договор, заключенный совсем недавно между Московией и Польшей, особенно если припомнить прошлое (Имеется в виду Андрусовское перемирие 1667 г.). Впрочем, думают, что как пошли на договор, так и сохранят его, тем более что Алексей Михайлович не стремится более преобладать, а страх перед Турцией одинаково велик как у него, так и у поляков. Разве только случится так, что страх перед турками исчезнет, а Подолия станет предметом новых споров. Я не стану, конечно, утверждать, что это невозможно, и не удивлюсь, если так и будет, раз уж сановники (мы имеем в виду бояр) с легкостью могут пользоваться в своих интересах снисходительностью к ним нынешнего царя и его настроениями. Действительно, – я признаю это открыто – он более занят делами духовными, чем государственными, не считает несовместимым со своим достоинством принимать советы от бояр и не противостоит им с твердостью (Алексей Михайлович действительно отличался приверженностьюк церкви и богомольям, но разрыв с Никоном, претендовавшим на приоритет церковной власти над светской, показывает, что интересы крепнущей самодержавной власти царя были в политике Алексея Михайловича определяющими.). Но это уже совсем другое: я ведь собирался говорить о прошедшем, а не о будущем.

f. Государство Московское было уже на краю гибели, когда Михаил Федорович пришел ему на помощь: потушил пожар гражданских войн и без промедления подавил растущую силу того, кто – вот уже в другой раз – выдавал себя за Дмитрия, а на деле, вне всяких сомнений, был самозванец и снова сеял смуту (см.: Павел Пясецкий, под 1612 г.). Затем он вооружился на внешних врагов, и, хотя в борьбе с поляками счастье часто покидало его, разум подсказал спасительное решение: в 1634г. он заключил с Польшей мир, а Владислав отказался от всяких прав, полученных им при предшествующем избрании, и стал воздерживаться от титула великого князя Московского (см.: тот же, уже цитированный в (d), анонимный автор, составивший «Bellum Moscho-Polo-nicum», p. 41).

9. После стольких тяжелых бедствий, перенесенных Московией, дела, казалось, устроились согласно общему желанию, и восшествие на престол Алексея Михайловича в 1645 г. было в глазах всех очень важным событием; причем верили, что он будет достоин своей великой судьбы и станет наравне с самыми могущественными властителями. Он был уже близок к вершине славы, когда, подстрекаемый близкими к нему людьми, решился развязать войну, поставив тем самым Московское государство перед страшной опасностью (Имеется в виду Русско-польская война 1654-1667 гг. Она явилась не следствием подстрекательства бояр, как утверждает Марций, а стала неизбежной в результате воссоединения с Россией Украины, до того входившей в состав Польши.). Сначала напал он на Польшу – и не безнаказанно; затем устремился на шведов и на своем горьком опыте узнал, с каким упорным и стойким в войне народом имеет дело. Когда же он умиротворил, наконец, своих врагов, возникла внутренняя опасность – бедствие, равных которому еще не было (g): буйства и мятежи, зачинщиком которых был Степан Разин. Страхом была охвачена не одна Московия – вся Европа некоторое время жила в ожидании того, какой оборот примут эти события.

g. Мы не будем здесь останавливаться на том бунте, который случился в 1648 г. и окончился гибелью придворных Плещеева и Тихоновича (Тихонович – П. Т. Траханиотов, окольничий и глава Пушкарского приказа, которого автор в отличие от судьи Земского приказа Л. С. Плещеева назвал не по фамилии, а по отчеству. Оба были убиты во время московского восстания 1648 г.). Могло бы показаться удивительным, что эти люди, которые при своем врожденном почитании царей еще и свыклись с рабством, способны взбунтоваться так неожиданно. Однако известно, что нрав этого народа изменчив. Власть может держать его в узде, но стоит обойтись с ним чересчур несправедливо, как он повергается в отчаяние и «в отчаянии свирепеет», как это тонко замечает и подкрепляет глубокомысленными суждениями Габриель Зинано (L'Eracleide di Gabriel Zinano. Venetiis, 1623. – Настоящее имя автора – Giovanni Battista Manso, Marquis di Villa (1560-1645)), в своей «Гераклеиде», ученой итальянской поэме, касающейся вопросов гражданской жизни.

10. Теперь ближайшая моя задача изложить, откуда пошли все эти события, а также сказать, почему и благодаря каким силам удалось Разину собрать такое множество мятежников. Как я узнал, родом он был казак и прежде не был известен в Москве как злоумышленник или преступник, но, напротив, известен как человек преданный и, судя по делам, ничем не провинившийся – все это до тех пор, пока Долгоруков проявлял как воевода известную мягкость. Но стоило ему обойтись с казаками несколько строже и, не сообразуясь с их желаниями, попробовать удержать, в то время как они просили отпустить их, они тотчас ушли против его воли. Возмущенный Долгоруков посылает вдогонку ушедшим большой отряд, чтобы их вернули, и сам казнит их начальника – это был брат Разина – для острастки. Разин увидел в этом свирепость. С этого времени он изменил образ мыслей и прежние свои взгляды и стал помышлять только о том, как отомстить, снять с себя этот позор и вовлечь в замышляемое преступление как можно больше сообщников (Ссылка на казнь князем 10. А. Долгоруковым брата С. Разина – Ивана как на причину выступления Разина против царя получила широкое хождение за рубежом (см.: с. 120 данного сборника; Записки иностранцев, с. 107, 120). В русских источниках эта версия не находит подтверждения, по всей вероятности, потому, что русские источники преимущественно правительственного происхождения.).

h. Излишне доискиваться, откуда пошло название «казаки, потому что мнение Пясецкого, исследованиями которого по этой части мы не можем пренебрегать, почти убедило меня в том, что словом этим называют козу. Может быть, дело здесь в том, что подвижностью и упорством в лазанье казаки (Cosaci) схожи с этим животным (см.: Chronica, p. 45). Рейнгольд Гейденштейв считает, что слово это обозначает «разбойник» и имеет персидское или турецкое происхождение (см.: Rerum Polonicarum historia, lib. XI) (Взгляды Марция на этимологию слова «казак» совпадают с тем, что утверждал автор «Сообщения…» (Записки иностранцев, с. 107), но при этом Марций называет источник, откуда почерпнуты сведения, – сочинения Павла Пясецкого. Следуя своей манере, Марций указывает и иное мнение, принадлежащее Рейнгольду Гейденштсйну (см. с. 63), которое несомненно ближе к действительности. Слово «казак» («козак») тюркского происхождения, означает «вольный», «гуляющий человек», на половецком языке – «страж». В русском языке того времени «казак» – вольный человек, воин, свободный от тягла (государственных повинностей).). Для моей цели достаточно заметить одно: под казаками я подразумеваю тех, что живут по Танаису. У нас их принято называть донскими, по другому названию этой реки, близ которой они селятся. Люди они очень непостоянные, беспокойные от природы и охотники до разбоя: великому русскому государю они подчиняются не по принуждению, а по своей воле, причем им дарованы большие льготы. Начальник избирается у них ими же самими. Недавно, когда возникла возможность бунтовать под предводительством Разина, они бунтовали, а пахом, когда он был побежден, вернулись к послушанию. Что же касается казаков, которые до сих пор были подвластны Королевству Польскому, то нам очень хотелось бы, чтобы они вновь признали прежние свои гражданские обязанности и неизменную готовность добровольно подчиняться полякам и, отказавшись от турецкого покровительства, вернулись бы в дружественную им польскую державу. Утверждение Пясецкого о том, что казаки, подчиняющиеся польским законам и юрисдикции, не имеют самоуправления, неоспоримо; тут дело говорит само за себя. В настоящее время этими правами располагают казаки донские и подвластные Московии; того же можно пожелать тем, которые до сих пор находились под властью Королевства Польского. Ведь естественно, что после того как по воле короля Стефана их обучили военному искусству и они стали служить в регулярной армии (Зажиточная часть украинского казачества была включена при польском короле Стефане Батории (1576 – 1586) в так называемый «казацкий реестр», т. е. список казаков, состоящих на военной службе и получающих государственное жалование. Украинские казаки, находившиеся под властью польского короля, действительно не имели в отличие от донских права выбирать своих начальников.), а потом отвернулись от поляков и Польши и подняли в 1648 г. мятеж, честь и достоинство поляков требуют вернуть их к исполнению своего долга и исправить то, что приведено было в смятение движением Хмельницкого. Поляки – и это особенно важно – понимают, что для турок нет ничего приятней и милее, как удерживать власть над этим племенем, покровительствуя ему (чего, по их словам, они добились при Дорошенке), вынудив поляков уйти из Провинции (там она называется Украиной), обратить ее в оплот своего могущества, страшный для московитов и всего христианского мира не меньше, чем для поляков (П. Дорошенко, ставший в 1665 г. гетманом Правобережной Украины, опираясь на военную помощь татар и турок, разгромил польские войска и овладел Правобережьем. В 1672 г. Турция при поддержке П. Дорошенко, перешедшего в турецкое подданство, начала войну за захват Украины. Русские войска с участием нового гетмана Левобережной Украины И. Самойловича нанесли поражение турецкому войску (Н. А. Смирнов. Россия и Турция в XVI – XVII вв. – Ученые записки МГУ, 1946, кн. II, вып. 94). В данном случае высказывания Марция являются непосредственным откликом на текущие события. Сожаления автора об уходе украинских казаков Правобережья из-под власти Польши отражают общеевропейскую тревогу перед агрессией со стороны Турции.). О казацких движениях, поскольку они относятся к Польше, см. Иоахим Пасторий (Bellum scythico-cosacicum), а также «Commentarius rerum per tempus rebellionis Russicae gestarum (Имеется в виду сочинение «Rerum in Magno Ducatu Lithuaniae per tempus Rebellionis Russicae gestarum commentarius» (Regiomonti, 1653), принадлежащее Войцеху Вьюку Кояловичу.), изданный в Кенигсберге в 1653 г.; Адольф Брахелий (Historia, lib. 7, под 1648 г.) и, наконец, сочинение о казацком восстании, написанное по-немецки. Восстание донских казаков, не только живущих nai общих и равных с московитами правах, но и пользующихся, как я уже сказал, многими льготами, получило повод в 1665 г., а началось в 1667 г. Об этих событиях совсем недавно появилось одно немецкое сочинение; как мне известно, упоминания о них имеются также в «Theatrum Europaeum» и в «Diarium Europaeum» (1665 г. – казнь брата С. Разина – Ивана. 1667 г. – поход донского казачества под предводительством С. Разина на Волгу, ознаменовавший начало Крестьянской войны. Немецкое сочинение о С. Разине – «Сообщение…», напечатанное в 1671 г.: «Kurtze doch Wahrhafftige Erzahlung von der blutigen Rebellion in der Moscau… Emden, 1671 (Записки иностранцев, с. 84, 106 – 119).).

11. Ожидания не обманули Разина, человека хоть и безродного, но на редкость искусного и ловкого, готового на любое дело, кроме того, жестокого и свирепого даже на вид. Сложения он был крепкого, закален в тяготах войны, в расцвете лет и здоров (i), так что казаки сочли его человеком, который годится им в военачальники, полагая, что он станет упорным мстителем за нарушение их прав и вольности и за собственную свою обиду. Разин не стал отказываться. Он хотел воспользоваться этим случаем одновременно и для мести, и для достижения власти. И вот, как раз когда он более всего стремился отомстить Долгорукову, неприятно и невыгодно обернулось для московитов то, что казаки, ссылаясь на свою привилегию не выдавать бежавших к ним, стали принимать к себе и таким образом укрывать от наказания всякого рода преступников и подлый люд, для которого у русских была уже определена мера наказания. И вот у них скопилось великое множество всякого сброда («Преступный подлый люд» и «сброд» – в подавляющей массе крестьяне центральных и южных уездов, бежавшие от крепостной неволи к казакам на Дон. Сочинение Марция дает еще одно свидетельство массового бегства крестьян на Дон, где они образовали костяк отрядов С. Разина.). Совершенно очевидно, что к Разину они отправились не из какой-то тяги к нему, а потому что надежда избежать кары закона толкала их на это. Чем негоднее был человек, тем скорее он присоединялся к мятежному вождю.

i. Многое подтверждает, а пример Разина ярко показывает, что это очень крепкая порода людей; впрочем, им не уступают валахи, и свидетельством этому – Иван Подкова (Иван Подкова (ум. 1578) – предводитель запорожских казакрв, а затем молдавский господарь. Во главе отряда казаков и молдаван выступил против турецкого господства, занял г. Яссы и провозгласил себя господарем. В 1578 г. был разбит турецкими войсками и местными боярами. Казнен во Львове.), человек низкого происхождения, но такой силы и телесной крепости, что, как рассказывает Рейнгольд Гейденштейн (Res Polonicae, lib. 2, p. 119), он мог сломать подкову. Для турок это знак высокого происхождения. Вспомнить хотя бы то, как Фридрих III, саксонский курфюрст, явился в Палестину и как султан по крепости рук его понял, что он происходит из славного рода, см.: El. Reusner. Stemma Witikindi, p. 43 (Сочинение Рейснера: Eh Rеusner. Genealcgiae Regum. Electorum, Ducum… qui origines suas a.., Wedekindo deducunt. Lipsiae, 1610.). На примере Филиппа Великодушного, ландграфа гессенского (Филипп I Великодушный (1504 – 1567 гг.), ландграф гессенский (с 1518 г.). Один из вождей князей-протестантов в их борьбе против императора Карла V в 30 – 50-х годах XVI в.), мне ясно, что это бывает также признаком людей с сильной и могучей душой. Гессенская хроника сообщает о том, как в Гайне, в монастыре, он показал силу и крепость своего тела. Но в варваре это признаки отваги и жестокости, которые у Разина соединились с безбожием, что он и доказал, издеваясь над священниками, глумясь над храмами, презирая святыни. Исповедания он был или магометанского, или никакого.

12. События развивались, казаки не считались ни с каким правом, законами, судом, вообще ни с какими правилами. Разин, человек неукротимый то ли от природы, то ли по обычаям своего племени, не успокаивался. Напротив, ему удалось еще сильнее взбудоражить казацкие умы, и без того развращенные своей безнаказанной дерзостью, сыграв на оскорблении, которое нанесено было главе московского духовенства. И это не потому, что он имел правильное понятие о церковных делах или показывал пример подлинного благочестия, но лишь для того, чтобы, найдя благовидный предлог, выставить дело так, как будто самое главное для него – мстить за беды страны, якобы угнетенной и почти что замученной. Главой духовенства был тогда Никон, человек выдающийся по своему влиянию и осведомленности, насколько это вообще возможно для московита. Решительный и деятельный, он настолько был близок(к великому князю, что было невозможно представить себе, чтобы его положение могло сильно поколебаться. Но вдруг обстоятельства сложились так, что и он не уберегся от обвинений: поступил донос на некоторые его постыдные дела. Он оказался под угрозой потери своего сана и положения и, наконец, был смещен. Разину, добивавшемуся власти, выгодно было то, что суровостью этого своего решения, принятого по наущению людей, которым менее всего следовало бы доверяться, великий князь потерял расположение к себе простого народа. И действительно, те, кто довел дело до изменения патриаршей судьбы, были и раньше врагами патриарха и только о том мечтали, чтобы он лишился своего сана – так несносно было им то необыкновенное влияние, которое Никон оказывал на царя. А чтобы нельзя было уличить их в какой-либо несправедливости, они представили дело на рассмотрение патриархам Антиохийскому и Александрийскому, желая, чтобы те стали либо их союзниками, либо пособнинами в этом разбирательстве. Приглашенные в Москву, те явились; подкупленные и задаренные, вынесли они свое решение. И хотя можно усомниться в том, так ли они думали, как постановили, однако совершенно несомненно то,- что могущество врагов Никона одержало верх над его доводами и рассуждениями.

к. Этот патриарх не только пользовался славой святейшего, но и на деле трудился, используя все свое влияние ради общего блага и попечения о народе. Однако бояре извратили это и направили все «вой усилия на то, чтобы лишить Никона его положения и места, чего они легко достигли несправедливыми обвинениями, опорочив его во мнении царя. Ничто не могло быть так на руку Разину: неуверенный в удаче, он искал поддержки и нашел ее, когда к нему присоединились те, кто негодовал на обиду, нанесенную патриарху (И. Марций едва ли не первый из иностранцев дал хотя и краткую, но не лишенную интереса характеристику Никона, его деятельности и объяснение обстоятельств отрешения от патриаршего престола. Эти объяснения не во всем отвечают действительности. Перед нами скорее не ход событий, а атмосфера придворных интриг, эскиз обстановки, в которой идет борьба за влияние на царя.). Чуть только представилась им возможность отомстить, они сочли, что нельзя прощать бояр, обращающих свою личную ненависть на погибель государству и чувствующих в себе достаточно силы, чтобы дерзко пренебречь правотой и невиновностью патриарха. Сюда относится то, что я нашел в неизданных записках. Автор записок – человек весьма ученый и добросовестный – говорит: «Разин знал, что мщение за понесенную патриархом обиду и мнимое возмездие за нее найдут полнейшее одобрение в народе, потому что тот был несправедливо низвержен с высоты своего сана по злобе боярства. Именно поэтому на реке Волге было у Разина судно, на котором имелось изображение патриарха, как бы присутствующего здесь. Это должно было убеждать в том, что патриарх плывет с ним, между тем как тот, заточенный в монастырь, был далеко, а слух этот послужил лишь тому, что его стали строже охранять» (Рукопись, из которой Марций приводит выдержку относительно Никона, нам неизвестна. Неизвестен и ее автор, но Марций дает ему весьма лестную характеристику. В данной рукописи мы, очевидно, имеем новое оригинальное свидетельство об использовании Разиным дела Никона и самого имени патриарха. Первое свидетельство такого рода находим в анонимном «Сообщении…» (Записки иностранцев, с. 111). В нем говорится, что, по известию, исходящему от Разина, на одном его судне находится Никон. Отрывок рукописи, использованный Марцием, текстологически отличается от соответствующей части «Сообщения…», и в нем речь идет о наличии у разин-цев изображения патриарха, а не его самого, что позволяет считать это свидетельство самостоятельным. В целом оценка Марцием и автором цитированной им рукописи стремления Разина использовать дело Никона в своих интересах отличается крайним рационализмом, который едва ли в такой мере мог быть присущ предводителям крестьянских восстаний того времени.). В действительности, как видно из дальнейших событий, боярам нужен был патриарх попроще и неумудренный никакими науками, чего они и достигли, убрав Никона и поставив на его место Иосифа (Имя нового патриарха неверно. Иосиф был патриархом до Никона (1642 – 1652), а ему наследовал Иоасаф (1667 – 1672).), человека не то чтобы дурного, но простого и мало смыслящего. Конечно, у бояр было чем попрекнуть Никона: и чрезмерное его вмешательство в гражданское управление, и то, что он превратным образом стал вводить некоторые новшества в греческую церковь. Что касается тех честолюбивых замыслов, в которых его уличали, и прочих вещей такого рода, сейчас не время толковать об этом. Добавлю только, что год, в который злоба бояр погубила патриарха, был 1666-й.

13. Мало этого, надежды и самоуверенность Разина еще больше окрепли, когда – уж неизвестно, волею ли судьбы или случайно – на царя обрушилась новая беда. Был у него сын, которого звали Алексей Алексеевич, семнадцатилетний юноша, на редкость приветливый, а это свойство очень ценится в простом народе и завоевало ему необыкновенную любовь. Когда отец объявил его своим истинным и законным наследником и в 1667 г. выводил его показывать народу, со всех сторон слышались радостные приветствия и одобрение. Но радость эта была недолгой, и то, что принесло безутешное горе отцу, оказалось очень кстати Разину и заговорщикам. Теперь они стали повсюду утверждать, что сын царя вовсе не умер, но бежал от тех козней, которые готовились на его голову, и – цел и невредим – находится при Разине (Факт использования повстанцами в агитационных целях имени умершего царевича Алексея Алексеевича, якобы бежавшего от произвола бояр, подтверждается русскими источниками. См., например, приговор по делу Степана и Фрола Разиных (Кр. война, т. III, с. 86). Отдельные «прелестные» письма писались от имени царевича Алексея, а в ряде захваченных повстанцами селений народ «целовал крест» царевичу Алексею (там же, т. II, ч. 2, с. 168, 186). Из «Сообщения…» известно, что в стане Разина за царевича Алексея выдавали «потомка одного из пятигорских черкесских князей», каковым, вероятно, был князь Андрей Черкасский, сын кабардинского мурзы Камбулата Пшимаховича (Записки иностранцев, с. 111, 123).). Так и пошел слух, что бояре, ненависть к которым была непримирима, пытались захватить в свои руки всю власть, задумали убить царевича (так называют сына государя) и, ставя по своему обычаю ложь выше правды, бессовестно производят смуту в государстве. Терпеть это и дальше – значило бы коснеть в малодушии, совсем позабыв о спасении государства. Таким образом, заявляя, что дело идет о всеобщем благе, Разин обещает свое покровительство и защиту и, подобно Катилине (Катилина Луций (ок. 108 – 62 гг. до н. э.) – римский политический деятель, организатор двух заговоров. Пытался поднять обездоленные массы и использовать их восстание, чтобы провести конфискацию земель богатых н знатных и захватить власть в Риме. Был изгнан и погиб в битве против армии консула Цицерона. Созданный в речах Цицерона и сочинениях Сал-люстия образ Катилины послужил причиной преувеличения роли его заговораю), убеждает всех, кто хочет мстить, а не повиноваться боярам, сходиться к нему и воздать им за их беззаконие, сознавая, что это единственный путь вывести государство из его развращенного состояния и восстановить в правах истинного наследника престола.

l. По рассказам весьма серьезных людей я знаю, что Разин, тайно и переодевшись, чтобы не быть узнанным, приходил в Москву и разослал отсюда своих людей, чтобы они узнавали, каковы настроения русских, и подстрекали их к мятежу под предлогом борьбы за прежнюю свободу против боярского засилья (Хотя Марций и ссылается на рассказы «весьма серьезных людей», других свидетельств, за исключением сообщений западноевропейских газет (см. с. 36), о появлении сторонников Разина в Москве в период восстания с целью разведки положения дела не имеется.)»). Здесь пора дать более точные указания времени отдельных событий, о которых говорилось, и заодно показать их в их последовательности. В» 1666 г. бояре ополчились на Никона и добились того, что он лишен был своего сана и достоинства. Затем в 1667 г. Степан Разин двинул уже подготовленных к мятежу людей (Свидетельство о том, что С. Разин в 1667 г. «двинул уже подготовленных к мятежу людей», важно, так как показывает понимание событий современниками и имеет значение для определения хронологических рамок Крестьянской войны.)и вступил на путь тирании, выдавая свое гнусное предприятие как раз за ненависть к ней (он понимал, что нужно пользоваться случаем, а не мешкать). 17 января 1670 г. скончался царский сын, еще в 1667 г. назначенный отцом в престолонаследники; Разин обвиняет в этом бояр и, чтобы оклеветать их совершенно, подлейшим образом вменяет им в вину эту смерть, а себя объявляет мстителем за Алексея Алексеевича, прикрывая красивыми словами самые дурные дела; теперь он созывает и приманивает к себе всякий сброд, старательно собирая людей того же сорта, что и он сам, чтобы смести тех, при чьей жизни ему никак не захватить власти в государстве.

14-15. И Разин не отказался от своих планов. Напротив, свою власть, с самого начала основанную на беззаконии, он замыслил укрепить злодеянием. Поэтому он вместе с заговорщиками устремляется большими переходами к реке Волге, которая у древних называлась Ра. Первым делом этого тирана было разграбление в 1667 г. судов, шедших вниз по реке и груженных разными товарами. Осмелев на этом грабеже, он осадил город Яик и, поскольку город не получил поддержки, легко вынудил его сдаться. Оттуда, подготовив все необходимое для дальнего похода, он вывел свое войско прямо на Каспийское море, где всячески бесчинствовал, а вскоре снова вернулся на Волгу и стал сжигать русские селения и деревни, особенно те, что живут рыбной ловлей. Затем, будто обезумев, он бросился к крайним пределам Российской державы, чтобы захватить город Терки, что на границе с Персией. По этим действиям можно понять, что Разин, совершенно отказавшись от мысли о милости царя, начал теперь войну не в одной какой-нибудь области, но в целом Русском государстве. По крайней мере несомненно то, что Разин решил нигде, особенно в тылу у себя, не оставлять ничего такого, что могло бы вредить и вообще хоть как-нибудь мешать ему. Так он замышлял, мечтая распространить свою власть до крайних пределов России, но совсем неожиданно его победное шествие задержал город Терки, мужественно и твердо оборонявшийся против насилия и беззакония. Тогда, рассвирепев, он отошел оттуда со своим войском, сперва, однако, опустошив близлежащие селения и города. Здесь же перебил он множество ни в чем не повинных персов из тех, что живут в пограничных русских областях, соблазнив их надеждой сбыть съестные и прочие товары. После этой бойни он пришел в пограничные с Мидией места и, не встретив сопротивления, позволил своим людям грабить и насильничать до той поры, пока русские и персы, собрав отовсюду отряды, не появились перед ним, готовые встретиться с ним в бою, если бы он пожелал попытать счастья и померяться с ними силой. Но в том-то и была ловкость этого варвара, что он принимал решения, сообразуясь с моментом и обстоятельствами; вот и теперь он своевременно отступил, заняв острова в Каспийском море, где можно было расположиться с войском в безопасности, остерегаясь возможных неудач и потерь (Лаконичный очерк действий Разина в первый период восстания (поход на Волгу и Каспийское море) в основных чертах соответствует действительности. Под возвращением отряда Разина на Волгу подразумевается, очевидно, то обстоятельство, когда Разин, покинув в марте 1668 г. Яик, вышел в Каспийское море, но к персидским берегам пошел не сразу, а первоначально направился к устью Волги, где имел стоянку недалеко от Астрахани. Говоря о совместном выступлении персов и русских против Разина, автор, очевидно, совмещает два разновременных обстоятельства – сражение войска шаха с разницами и выступление навстречу им из Астрахани отряда воеводы С. И. Львова. О действиях отряда Разина в Персии см. с. 166-174 настоящего издания. Мидия – в древности страна в северо-западной области Иранского нагорья.). Отсюда он всячески пытался пополнить свои продовольственные запасы, но, испугавшись, что хлеба не хватит, и не доверяя больше себе и своим силам, он стал молить царя о прощении и клятвенно обещать, что будет послушен ему, и добился той безнаказанности, которая впоследствии стала соблазнять его и толкать на еще большую дерзость, так что он запятнал себя еще большим числом чудовищных преступлений. А все потому, что известие о мнимом и притворном исправлении побудило царя смилостивиться над Разиным поспешнее, чем этого можно ожидать по отношению к государственному преступнику, в чем впоследствии царь имел достаточно причин раскаиваться (В действительности не С. Разин «стал молить царя о прощении», а, как свидетельствует участник этих событий Л. Фабрициус, астраханский воевода С. И. Львов, высланный с большими силами в Каспийское море навстречу Разину, передал ему «милостивую грамоту» царя, которую Разин принял, так как его отряд находился в бедственном положении.). Действительно, добившись своего, Разин сразу явился в Астрахань. Там, как человек опытный в воинском деле, он произвел смотр и, оценив положение, дал утомленному от долгого пути войску время отдохнуть и залечить раны. А поскольку еще раньше заметил, что очень многие готовы отвернуться от него из-за его жестокости, он решил расположить их к себе и привлекать на свою сторону более мягким обращением, которое в цене и у варваров. Ради этого он стал осыпать деньгами простой люд, считая, что это будет выгодно ему, поскольку может вызвать недоброжелательство к царю, подогреет внутренние раздоры и настроит царское войско против начальников.

* Выше мы назвали Степана Разина русским Катилиной. Нечто весьма похожее находим и в Германии, и тому свидетельством – Вильгельм Грумбах (Грумбах Вильгельм (1503 – 1567 гг.) – потомок одного из рыцарских родов Восточной Франконии. Поднял восстание имперского рыцарства против князей и императора. Убил вюрцбургского епископа, который отнял от него земли. После осады и взятия императорскими войсками Готы, оплота повстанческого войска, Грумбах был четвертован.)), который в прошлом веке исполнился такой дерзости и гордыни, что угрожал спокойствию не одной только Саксонии, но и всей Германии. Открыто отбросив почтение к императору и империи, он, подобно Катилине, уготовлял погибель отечеству, но по велению императора под предводительством Августа и с согласия Иоганна Вильгельма, благочестивых и твердых князей, был схвачен и понес заслуженную кару. Об этом см. «Historica descriptio susceptae a Caesarea maiestate executionis», а также «Necessaria ac vera responsio», изданные в 1567 и 1568 гг. Первый из этих документов можно найти у Симона Шардия (t. 4, р. 34 sqq.) (Schardius Redivivus sive Rerum Germanicarum Scriptores Varii olim a D. Simone in IV Tomos collecti… Giessae, 1673.).

16. И вот Разин – причина всех этих бед, – вернувшись на Дон, распалился сверх всякой меры: свирепствовал против честных и невинных людей, грабил и осквернял храмы и все, что принесено и посвящено богу, при этом изгонял духовных лиц из их владений. Вообще не было ничего столь безобразного и ужасного, что он считал бы недозволенным для своей жестокости, которой не могли избежать все действительно порядочные люди, причем не составляли исключения и служители церкви. Все прочие подвергались истязаниям или смерти, когда отказывались выполнять приказания тирана.

17. Когда его войско наконец отдохнуло, Разин в виде благодарности за кротость и милосердие своего государя стал решительно наступать и, сосредоточив свои силы, занимает места, расположенные по Волге. Но, когда войска, готовые оказать ему сопротивление, уже приближались, он стремительно подошел к городу Царицыну, взял его хитростью и, разбив части, посланные против него, свирепою казнью казнил их военачальников и большую часть пленных. Теперь, когда никто больше не осмеливался противостоять ему, он повел свое войско на другие города. Заняв Черный Яр, он безжалостно перебил оставленных там для защиты солдат вместе с их начальником. Положение его достаточно укрепилось, и у него появились основания надеяться, что он завладеет Астраханью. Когда-то этот город был татарской столицей, средоточием и очагом скифского могущества. А теперь градоначальник, не сумев удержать в подчинении подкупленных врагом солдат, омрачил год сдачей города. Хотя сам он мог бы честно пасть, смело сразившись с врагом, однако, испугавшись заговора в гарнизоне, попал в руки Разину, который схватил его прямо в церкви во время службы и обошелся с ним не как с противником, а как с каким-то негодяем, велев сбросить его с городской башни* (Имя его – князь Иван Семенович Прозоровский. (Весь § 17 представляет собой переложение соответствующей части «Сообщения…» (Записки иностранцев, с. 109 – 110). Повторены и неточности, имеющиеся в «Сообщении…». В действительности воевода И. С. Прозоровский попал в соборную церковь, где был захвачен повстанцами, после того как был ранен в живот при обороне Вознесенских ворот (Попов. Материалы, с. 251)).).Старший сын И. С. Прозоровского был убит, но тело его отправлено в Москву. А младший сын после подвешивания за ноги отдан матери Прасковье Федоровне (ПСРЛ, М., 1968, т. 31, с. 217).)). Но это был еще не конец свирепствам; точно преступники, были подвергнуты мучениям и оба его сына. Не считаясь ни с возрастом их, ни с достоинством, Разин приказал на виду у всех раздеть их и подвесить за ноги. Но им не дали умереть от этого наказания: одного он убил, прежде истерзав самым утонченным образом, а другого жестоко били плетьми, а потом чуть живым отдали митрополиту.

18. Удача так развратила душу этого коварного человека, что он был неумолим в своей жестокости. Вывезя из Астрахани городские сокровища, разграбив имущество купцов и граждан, он еще больше рвался в бой. В самом деле, провиантом он был теперь обеспечен вполне, в большей части своего войска, весьма храброго и бодрого, он мог быть уверен. Зато дисциплина в его лагере совершенно вывелась – его люди не воздерживались ни от убийств, ни от насилия. Распущенность и наглость, с которыми они оскверняли все вокруг, становились знаком того, что за омерзительным началом последует омерзительнейший конец (Автор далек от истины, утверждая, что в войске Разина не было дисциплины. Л. Фабрициус, находившийся в повстанческом войске в Астрахани, свидетельствует по этому поводу: «Как бы неслыханно этот разбойник ни тиранствовал, все же среди своих казаков он хотел установить полный порядок. Проклятия, грубые ругательства, бранные слова… – все это, а также блуд и кражи Стенька старался полностью искоренить. Ибо если кто-либо уворовывал у другого что-либо хоть не дороже булавки, ему завязывали над головой рубаху и насыпали туда песку и так бросали его в воду» (Записки иностранцев, с. 53 – 54). То же самое подтверждает другой очевидец, Стрейс: «В некоторых других вещах он (Разин, – А. М) придерживался доброго порядка и особенно строго преследовал блуд» (Стреис, с. 201).).

19. И Разин не стал медлить, понимая, что залог его успеха – в быстроте действий. Всеми силами и средствами он старался добиться того, чтобы как можно шире распространить свою власть. Поэтому он, не мешкая, отправляется в поход, и, возвратившись в Царицын, непрестанно говорит о себе и о невинно страдающем царском наследнике, о правом деле патриарха, и прежде всего снаряжает два судна – ради той хитрости, о которой я уже упоминал: внушить, что они оба прибегли к его покровительству, посажены им на суда, стоящие на виду у всех, и что здесь они в полной безопасности от козней бояр. Всем этим он укрепил своих сотоварищей и приспешников в их прежнем к нему отношении, других же вдохновил действовать заодно и убедил тех, кто стал под его знамена, не оставлять их.

* Предводитель мятежников устроил такое представление: на один корабль, имевший на корме возвышение, убранное в красное, он посадил того, кого выдавал за сына государя, а на другом корабле, шелковое украшение которого было черным, находилось подобие патриарха. Тот, блиставший в красных шелках, происходил из семейства пятигорских черкасских князей, был побежден и взят в плен во время бесчестного набега, а затем, лишенный достоинства и всех своих прав, оказался средством для этого бесстыдного подлога. Что касается Никона, то нам здесь нечего добавить.

20. Все это было знаком того, что в будущем бунт станет еще страшнее. Действительно, мятеж, ослабить который не было средств, должен был кончиться гибелью либо царя, либо Разина. Попав в такое положение и потеряв надежду на хороший исход, Разин отваживался зато на самые гнусные дела, не признавая иного права, кроме буйства, и считая, что бесчестное дело следует вести нечестными же средствами. Так пошел он в глубь области, населенной черемисами, мордвой и татарами, где очень многие пристали к нему, и подчинил своей власти эти земли и племена. К этому времени положение царских войск было тяжелым: одни были перебиты, другие разбрелись, а некоторые перешли в лагерь изменников. Дело было почти проиграно, когда появился князь Барятинский; он рассеял отряды заговорщиков и нанес им такой удар, что Разина, раненого, едва вынесли с поля боя. В скором времени в сильное замешательство привела его и неудачная осада города Симбирска, оборону которого возглавлял Иван Богданович, мужественный человек, ни за что не согласившийся сдать город (Выступление воеводы Барятинского и ранение Разина имели место при осаде повстанцами Симбирска, оборону которого возглавлял Иван Богданович Милославский. Марций же так строит свое изложение, что складывается впечатление об отсутствии связи между этими событиями и об иной их последовательности.). Попав в такое опасное положение, Разин немного отступил, чтобы дать своим возможность собраться. Речь шла об исходе всего дела, и того, чего он не смог добиться в открытом бою, он старался теперь достигнуть, используя неудовольствия граждан и внутренние раздоры, чтобы потом, обратив все в пустыню, расчистить себе прямой путь к царской власти, которой он жаждал.

21. Вот о чем неотступно думал тиран. Он нанял и разослал разведчиков, которые должны были сообщать, что творится в Москве. Кроме этого, он отобрал самых отъявленных негодяев, которые должны были тайно ходить по русским землям и, где только смогут, устраивать пожары. Он надеялся полным разорением поставить царя в безвыходное положение и в то же время посеять новые мятежи. Страхи нигде в это время не были так велики, как в Москве. В особенности двор имел основания для таких опасений, поскольку здесь тайно взвешивали все сведения о понесенных потерях и о мятежах, возникавших повсюду. Потомство вряд ли поверит тому, что один человек за столь короткое время занял такую территорию и опустошил такие области, что на пространстве в 260 германских миль (Германская миля – 7Ѕ км.) все пришло в совершенный беспорядок.

* Разин и разорил эти области, и осквернил их убийствами, пожарами, грабежом, жестокостью и казнями. В записях по русской истории я нашел города: Саратов, Самара, Алатырь, Арзамас и многие другие, а также и села, лежащие на Волге, но нет смысла приводить здесь их названия.

22. Вот как обстояли дела. Имущество, жизнь, судьба жен и детей, а самое главное честь знати и достоинство царя – все было под угрозой. Приходил час последних испытаний, неся царю свидетельства непрочности его судьбы, а Разину – свидетельства еговзлета. Настроения простого народа были различны и в Москве: часть начала разбегаться, радуясь мятежу, другие в ужасе глядели на надвигающуюся опасность и не могли думать о ней без отвращения. Некоторые уже считали себя жертвами разинской тирании, хотя тирании они еще не знали; предчувствие бедствий усугубилось, когда стало известно, что сторонники бунтовщиков с факелами уже в городе и, наслаждаясь мщением, в своем безудержном гневе уже совершили несколько поджогов. Мне самому было видно, как недалеки все от погибели, особенно же царские сановники, – ведь именно их Разин обвинял во всех бедах и многих из них требовал выдать, так что их ожидала верная смерть, если бы отважный Долгоруков, сам более чем кто-либо другой находившийся под угрозой, не выручил всех.

23. А потому для укрепления порядка и законности были приняты меры, состоявшие в строгости наказаний и более всего подходящие для исправления этого племени, которое, пожалуй, только портится от мягкого и снисходительного обращения. Вскоре призваны были войска и число защитников сильно увеличено с тем, чтобы горожане не оказались добычей Разина или, оказавшись без защиты при вести о его приближении, с перепугу сами не отворили бы ему ворота, как открывали подступы и дороги (Указание на сосредоточение войск в Москве на случай возможного прихода Разина вполне согласуется с тем, что целью его похода была Москва.).

24. Эти меры возымели самое счастливое для государя и его сановников действие. Оттого ли, что Разин устрашен был сознанием своего преступления, или оттого, что он решил сначала успокоить их, чтобы потом обмануть в нужный и выгодный для себя момент, но во всяком случае спустя немного времени он решил вступить в переговоры с царем, выставляя определенные, условия. Но было слишком поздно, ибо всякому милосердию пришел конец, а требования человека, посягнувшего на верховную власть, было непристойно слушать, опасно обдумывать и гибельно принимать (Сведения о том, что С. Разин после поражения под Симбирском, но в разгар борьбы в Среднем Поволжье пытался вступить в переговоры с царем и выставлял определенные условия, неоднократно появлялись на страницах западноевропейских газет (см. с. 137), откуда их, очевидно, и почерпнул наш автор. Однако эти сведения представляются маловероятными и, надо полагать, являются вымыслом.).

25. Итак, во главе войска теперь был поставлен Долгоруков. Он должен был положить конец беспорядкам и вступить в бой с Разиным: победит – хвала ему, а его победят – собственной своею кровью заплатит этой своре, питающей к нему особую ненависть. Долгоруков, русский князь, не стал медлить: напротив, употребив свое мужество и опыт, он своевременно позаботился обо всем, что могло стать нужным, и, выйдя со всеми своими силами навстречу бунтовщикам, добился успеха, с ходу обратив в бегство пятнадцатитысячный их отряд, которому Разин дал неподходящего предводителя (Сведения об успехе Ю. Долгорукова «с ходу» неточны. Долгоруков 1 сентября 1670 г. направился из Москвы в Алатырь, но сопротивление повстанцев заставило его остановиться в Арзамасе, где он и занял оборонительную позицию. Лишь с середины октября его отряды начали наносить удары отдельным группировкам повстанцев (Кр. война, т. II, ч. I, с. 161, 169, 171, 192 и др.). Первое крупное столкновение Долгорукова с отрядом повстанцев произошло у с. Путятина Арзамасского уезда. Повстанцы потерпели поражение, а атаман Семен Савельев был казнен (там же, с. 86 – 87, 92).). От Разина требовались предусмотрительность и забота о том, чтобы объединить силы и действия отрядов, чтобы не возникали раздоры между ними, так что он совершил роковую ошибку, лишив войско своего присутствия в тот самый момент, когда решалась судьба всего дела. Упустив возможность действовать успешнее, он уже не мог добиться своей цели: ведь теперь полки его – в раздоре друг с другом – шли куда им вздумается, да и вообще сборище сорвавшихся со своих мест казаков, стоит им оказаться без начальника, можно разогнать без особого труда.

* Полное его имя и титул: князь Юрий Алексеевич Долгоруков. Удачнейшим образом сдержав напор заговорщиков и расположившись лагерем под местечком Арзамас, он сосредоточил все свои усилия на том, чтобы всякий раз подавлять бунтовщиков без промедления. Не меньше Долгорукова в общем русском деле отличился и соратник его, которого русские называют окольничим (occloniza). Свое мужество показал он во многих схватках, обращал заговорщиков в бегство и заботился о том, чтобы государство и войско не понесли ущерба (Вторым полковым воеводой, товарищем Ю. Долгорукова, был князь окольничий К. Щербатов.). Это я мог узнать из записей по русской истории.

26. В дальнейшем основные действия русских войск развернулись в двух сражениях; одно произошло под местечком Мурашкино, где очень отличились немцы: русским пришлось бы уйти с поля боя (они уже начали отходить), но немецкая конница подоспела к ним на помощь и, врезавшись в самую гущу мятежников, смешала их ряды и обратила в бегство. Число убитых было огромно, а всех, попавших в плен, перебили. Второе сражение произошло у местечка Лысково; здесь пали лучшие силы мятежников, и сражалось уже не столько войско, сколько беспорядочная толпа, страшная только совершенным своим отчаянием (Сражение под с. Мурашкином в октябре 1670 г., которому предшествовали осада и взятие Макарьевского Желтоводского монастыря, и под с. Лысковом наряду со сражением под г. Шацком были крупнейшими битвами, которые положили конец распространению восстания на запад (в направлении центральных уездов), локализовав его по линии р. Оки. Выделяя роль иностранных войск в сражении под Мурашкином и сообщая о действиях их конницы, Марций дополняет сведения, содержащиеся в «Сообщении…», в котором в связи с этим сказано лишь, что немецкие офицеры заслужили одобрение царя за умелое командование своими людьми (Записки иностранцев, с. 112).). И действительно, резня была ужасающая, а тех, что попались живыми в руки победителей, ожидали в наказание за государственную измену жесточайшие муки: одни пригвождены были к кресту, другие посажены на кол, многих подцеплял за ребра багор – так постыдно они погибли. Но никого не наказывали строже, чем казаков мордвинов, если не считать некоей женщины, которую сожгли за то, что монашеский чин, к которому раньше принадлежала, она сменила на военные одежды и дела (Имеется в виду старица (монахиня) Алена, которая была предводительницей одного из повстанческих отрядов. Алена была схвачена в одном из сражений и сожжена по приказу Долгорукова (Кр. война, т. II, ч. I, с. 367).). Тех, что сначала смогли бежать, а потом были схвачены, свирепо казнили прямо на месте, а бежавших в безлюдные места (solitudines) (Solitudines, может быть, просто «степи».)заморили голодом.

27. Так решилась судьба бунтовщиков, а главу их, Разина, загнали в тесные и пустынные места, и сотенный начальник Корнила Яковлев ласковыми речами убедил его в том, что война, как он сам видит, пришла к концу и что теперь нужно вместе отправиться к царю и там самому молить о прощении, самому защищать себя, самому рассказать о тех обидах, которые были ему нанесены. Разин, потерявший уже веру в себя и отчаявшийся в своем деле, слушается советчика. А поскольку поначалу с ним обходились ласково и почти так, как если бы он был свободен, то стараниями Корнилы в сопровождении многочисленного отряда – на самом деле это была стража – удалось привезти его в столицу рутенов Москву (С. Разин, как известно, попал в руки войскового атамана Корнилы Яковлева не в результате уговоров, а после того как в апреле 1671 г. домовитые казаки во главе с Яковлевым осадили и сожгли казачий городок Кагальник, в котором находился Разин (Кр. война, т. II, ч. I, с. 100, 101; т. III, с. 33 – 34, 44, 50).).

28. Он не достиг еще города, когда навстречу были высланы две тысячи стражи, чтобы охранять его покрепче: они схватили его, надели оковы на шею и ноги и поставили под виселицу, возвышавшуюся прямо на повозке. За ним, привязанный цепью, шел его брат Фролко, обвиняемый по тому же делу и тоже закованный, чтобы подвергнуться наказанию наравне с братом. Их обоих доставили в Москву (Описание привоза Разина в Москву в основных чертах совпадает с тем, что имеется у других иностранцев – очевидцев событий: Рейтенфельса (с. 119), автора «Сообщения…» (Записки иностранцев, с. 114) и Т. Хебдона (Записки иностранцев, с. 130). Новое у Марция заключается лишь в указании количества стражи (две тысячи), высланной из Москвы для конвоирования Разина и его брата. Наиболее детальное и, вероятно, точное описание конвоя Разина содержится в письме Т. Хебдона (Записки иностранцев, с. 130).). На допросах Разин так твердо переносил пытки, что, несмотря на множество изобличавших его улик и свидетельств, не мог рассматриваться как изобличенный и осужденный на основании собственных своих показаний (Данное замечание автора любопытно со стороны судопроизводства того времени. Разин своей стойкостью и молчанием при пытках сорвал основной довод доказательности – признание вины подсудимым, даже если признание получено в результате применения пытки.). Но поскольку предстояло слишком долго вести следствие по делу, и без того ясному, то решено было, что в интересах государства надо поспешить с казнью и положить конец ходившим в народе толкам о причинах и истоках этих событий, чтобы не будить ненависти ко двору и новой угрозы для царя. И вот его привели к месту казни. Он выслушал смертный приговор, но, решительно не умея измениться к лучшему, еще более держался своей непокорности. Так что можно поверить, что он совсем забыл себя и думал не об искуплении своей вины, не о предстоящей ему перемене, но только о своем нынешнем позоре.

29. И действительно, когда его передали палачу, он нимало не озаботился тем, чтобы душой приготовиться к смерти; напротив, движения его выражали гнев и ненависть, и видно было, что он предпочел бы, чтобы Россия погибла от злой напасти, чем спасалась его погибелью. Казнь была публичной, и, чтобы мучения его были страшнее, сначала отрубили ему руки, потом ноги; но он принял эти удары, ни одним вздохом не выдав своих страданий. Он был так непреклонен духом, что не слабел в своем упорстве и не страшился худшего, и, уже без рук и без ног, сохранил свой обычный голос и выражение лица, когда, поглядев на остававшегося в живых брата, которого вели в цепях, окрикнул его: «Молчи, собака!» ((По-русски multschi sabacka. По-русски же и боевые кличи: notschay («неожиданно») – в бою под Мурашкином и hoyd'a podiom («давайте пойдем») – в сражении у Лыскова.). Таково было неодолимое бешенство тирана: раз он не мог прибегнуть к оружию, он решил мстить молчанием, и даже пытками не могли принудить его рассказать о злодейских путях и тайнах его преступных дел. Именно поэтому в смертный час он попрекнул и выбранил своего брата, считая для себя горестным, а для брата постыдным, что тот, прежде его сотоварищ и помощник во всех делах, теперь не в состоянии был отнестись к смерти с презрением. Действительно, тот стал просить, чтобы ему позволили говорить с царем, и варвар понял это так, что из страха смерти брат решил выдать все его дела, тайну которых он хотел сохранить. О чем тот говорил царю, когда его отвели с места казни, точно неизвестно (Фрол Разин при виде казни брата крикнул: «слово и дело государево», – после чего его повели в застенок Приказа тайных дел (Записки иностранцев, с. 115). Эти слова несомненно слышал Степан Разин, когда, будучи лишен конечностей, крикнул брату: «Молчи, собака!». На новом допросе Фрол сказал: «Как де его пытали во всяких ево воровствах, и в то де время он второпях и от многой пытки в память не пришол». Он сообщил, что его брат запрятал в засмоленный кувшин «воровские письма» и закопал их на одном из островов Дона (Кр. война, т. III, с. 94). Предпринятые по наказу царя поиски закопанного кувшина не дали результата (Кр. война, т. III, с. 170). Казнь Ф. Разина была отсрочена почти на шесть лет.). Мне довольно и того, что для Разина неприятно и совсем не безразлично было заподозрить – вполне, впрочем, основательно и справедливо, – что брат откроет его желания и цели. Царь потом смягчился этим признанием и не казнил его тогда, считая, что достаточно держать его под стражей, потому что он заслужил, чтобы потомки отличали его от брата не только по его раскаянию, но и по мере наказания.

30. После этого Разин, непреклонный перед мучениями и самой неизбежностью, был предан казни; голова, руки и ноги насажены были на заостренные колья, а обрубок тела брошен псам. Безобразно разодранный и истерзанный, он являл отвратительное зрелище, ему самому в поношение, а другим в виде урока (Это был о 6 июня 1671 г.), иного конца и не заслужил тот, кто изменил своему государю, был врагом и предателем своего отечества.

ИЗВЕСТИЯ О ВОССТАНИИ С. РАЗИНА В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИХ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЯХ И ХРОНИКАХ XVII в.

Среди иностранных источников о восстании С. Разина особое место занимают известия, появлявшиеся на страницах тогдашних газет и других продолжающихся изданий. Эти сообщения служили в свое время основным видом информации западноевропейской читающей публики о событиях в России и уже в силу этого представляют несомненный интерес для историков.

Публикуемые ниже газетные заметки и составленные на их основе рассказы тогдашних исторических хроник воссоздают хотя и неточную, и противоречивую в деталях, но в целом весьма широкую картину народного движения, сотрясавшего на протяжении ряда лет крупнейшее государство Европы.

Во второй половине XVII в. сообщения о событиях в России появлялись на страницах западноевропейских газет более или менее регулярно (По подсчетам М. Бельке, на 36 000 страницах сохранившихся немецких газет 1609 – 1649 гг. о России говорится 750 раз, т. е. одно упоминание о России приходится на 48 страниц. В 1650 – 1689 гг. количество информации о России увеличивается примерно втрое: о «московитских делах» упоминается на каждой шестнадцатой странице немецких газет (М. Wе1kе. Russland vor Peter dem Grossen im Spiegel deutschen Presse des 17 Jahrhunderts. – Jahrbuch der Wittheit zu Bremen, 1969, Bd. 13, S. 109 – 112).), в особенности после установления в 1660-х годах почтовых линий, соединявших Россию с Западной Европой. Одна из этих линий шла из Москвы через Псков и Ригу и далее по Балтийскому морю в Гамбург, а другая соединяла Москву через Вильно и Варшаву с Центральной Европой. Срок поступления известий из России в Германию составлял 3 – 4 недели (В заметке из Москвы от 17 августа 1668 г. гамбургская газета «Северный Меркурий» («Nordischer Mercurius») сообщала: «Его царское величество установило хороший порядок в почтовом деле, так что впредь письма из Гамбурга сюда [в Москву] будут приходить совсем иначе, чем прежде, и смогут быть доставлены за 20 дней или, самое большое, за 21 день. Если учесть длину пути, то это и вправду очень хорошо».), во Францию – до 1.5 месяца.

Наряду с известиями, поступавшими непосредственно из Москвы, сообщения о событиях в России содержались и в письмах, прибывавших из соседних с Россией стран – чаще всего из Польши (Вильно, Варшава) и из балтийских земель (Рига, Ревель, Стокгольм). Некоторые газетные заметки восходили к рассказам немецких, голландских, польских, шведских дипломатов и купцов, возвращавшихся из России. Впрочем, в большинстве случаев известия были анонимными и установить их авторство не представляется возможным.

Так же трудно установить место первоначальной публикации того или иного сообщения, ибо тогдашние газетчики регулярно заимствовали друг у друга интересовавшие их материалы, причем заимствования эти охватывали не только отечественную прессу, но и газеты других стран. Одно и то же сообщение (иногда точно воспроизведенное, а иногда деформированное при переводе или по другим причинам) кочевало из газеты в газету, из страны в страну, становясь, таким образом, общим достоянием западноевропейской прессы.

Публикуемые фрагменты немецких, французских и голландских газет и хроник дают представление о том фонде известий о восстании С. Разина, которым располагали западноевропейские издатели в 1670 – 1672 гг. Это представление не является исчерпывающим, поскольку газеты и хроники XVII в. сохранились очень плохо и рассредоточены по фондам различных советских и зарубежных библиотек (Нами были обследованы фонды Государственной Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина, Государственной библиотеки СССР им. Ленина, Библиотеки Академии наук СССР, библиотеки Тартуского университета, а также ряда библиотек Берлина, Дрездена и Лейпцига. Пользуемся случаем выразить благодарность сотрудникам Отдела истории немецкой прессы Государственной библиотеки в Бремене (Staatsbibliothek Bremen, Deutsche Presseforschung) Э. Блюм и М. Бельке, любезно выславшим фотокопии хранящихся в их библиотеке газет.). Поэтому данная публикация, отражая современный уровень знания о европейской прессе XVII в., не исключает появления в будущем новых интересных находок.

Несколько заметок о восстании С. Разина извлечено из гамбургских газет 1670 – 1671 гг. – «Северного Меркурия» («Nordischer Mercurius») и «Европейской субботней газеты» («Europaeische Sambstagige Zeitung»), «Северный Меркурий» был одной из самых известных и распространенных в то время газет. Основанный в 1655 г. гамбургским издателем Г. Грефлингером (Greflinger), он выходил в свет вплоть до конца XVII в. (Die deutschen Zeitungen des 17 Jahrhunderts, Bd. 1. Bremen, 1971, S. 184.). Гамбург был крупнейшим центром почтовой связи немецких земель с другими странами (в том числе и с Россией), и поэтому издатель «Северного Меркурия» располагал обширной информацией, зачастую переходившей из его газеты на страницы других изданий.

Впрочем, мы не имеем возможности установить, являлись ли публикуемые заметки «Северного Меркурия» первоначальными вариантами соответствующих известий о С. Разине или они были заимствованы Грефлингером из других газет. Так или иначе эти известия были широко распространены в тогдашней немецкой прессе, о чем свидетельствует включение их в состав изданий, представлявших собой компиляции сообщений, напечатанных ранее в немецких и зарубежных газетах.

Роль подобных «копилок новостей» играли «ярмарочные известия» (Messerelationen), возникшие в конце XVI – начале XVII в. в качестве предшественников еженедельных и ежедневных газет, а затем продолжавшие существовать наряду с газетами и выполнявшие функции своеобразных обзоров прессы (А. Л. Гольдберг. Известия о России в западноевропейских периодических изданиях XVII в. – Вопросы истории, 1961, № 7, с. 205.).

Дважды в году во Франкфурте-на-Майне и трижды в году в Лейпциге происходили крупнейшие в Европе ярмарки, посетители которых живо интересовались всем, что делалось в мире. Учитывая этот интерес, немецкие издатели стали регулярно выпускать сводки известий о событиях, происшедших в промежутке между ярмарками.

Во Франкфурте эти сводки выходили весной и осенью под названием «Продолжение исторических известий» («Relationis historicae continuatio»). На титульном листе франкфуртских известий продолжало сохраняться имя их первого издателя – Я. Франка.

Лейпцигские «ярмарочные известия» выходили к новому году, к пасхе и к Михайлову дню и назывались «Десятилетним историческим рассказом» («ZehnjahrigeHistorische Relation»), ибо в пределах каждого десятилетия отдельные выпуски (Continuationen) имели самостоятельную нумерацию. На протяжении большей части XVII в. лейпцигские известия выпускались под именем их основателя – Г. Винтермоната (L. Salomon. Geschichte der deutschen Zeitungen. Bel. 1. Oldenburg, 1900, S. 23 – 31; K. Schottenloher. Flugblatt und Zeitung. Berlin, 1922, S. 225; W. Sсhone. Drei Jahrhunderte Leipziger Presse. – Zeitungswissenschaft, 1936, № 11, S. 557.).

«Ярмарочные известия», черпавшие материалы из газет, являлись в свою очередь одним из важнейших источников ежегодных исторических хроник, представлявших собой еще более обширные компиляции газетных сообщений, официальных документов и других печатных и письменных известий о событиях истекшего года. Наиболее известная из этих хроник носила название «Европейский дневник» («Diarium Europaeum») и издавалась в 1651 – 1681 гг. во Франкфурте-на-Майне Мартином Майром (Мауг) под псевдонимом Irenicus Elisius (G. Мentz. Die deutsche Publizistik im XVII Jahrhundert. Hamburg, 1897, S. 5.)Ежегодная сводка новостей выходила и на голландском языке в Гаарлеме под названием «Голландский Меркурий» (Hollandtsche Mercurius, vervaetende de voornaemste Gheschiedenissen, voorgevallen niet alleen in Christenryck, meer oock in Asia, Africa en America. Haarlem.)

В 1676 – 1680 гг. в Альтоне, близ Гамбурга, регулярно выходило в свет в качестве приложения к «Альтонским известиям» («Altonaischen Relation») издание, именуемое «Поучительные досуги». Составитель этого издания – священник Иоганн Фриш (1636 – 1692 гг.) – придал ему форму беседы двух вымышленных лиц – Евгения и Марино (Eugenius, Marino) – о наиболее примечательных текущих событиях. Материалы для этих бесед Фриш заимствовал из современных ему газет, хроник, брошюр и т. д. Очевидно, некоторые из использованных Фришем источников до сих пор не стали достоянием исторической науки, поскольку в ряде случаев события описываются им более детально, чем в какой-либо другой из известных нам тогдашних публикаций.

Это относится, в частности, к «26 беседе» за 1677 г., один из разделов которой посвящен восстанию С. Разина. Отвечая на вопрос «Евгения» об обстоятельствах казни Разина, «Марино» рассказывает историю восстания начиная от взятия Астрахани вплоть до расправы над Разиным в Москве. Большая часть рассказа представляет собой дословное воспроизведение заметок, опубликованных в 1670 – 1671 гг. в газетах и ярмарочных известиях. Исключение составляет яркое описание судьбы сподвижницы Разина «старицы Алены». По сравнению с известным эпизодом казни Алены в «Сообщении касательно подробностей мятежа, недавно произведенного в Московии Стенькой Разиным» (Записки иностранцев о восстании С. Разина. Под редакцией А. Г. Маньова. М., 1968, с. 112 – 113.), рассказ Фриша вносит дополнительные черты в обрисовку образа этой народной героини.

Публикуемые материалы позволяют проследить процесс воспроизведения известий о восстании С. Разина в изданиях различного типа (Публикуется, как правило, лишь наиболее ранний из сохранившихся вариантов известия, а последующие его перепечатки не воспроизводятся. Лишь в тех случаях, когда позднейшие варианты существенно отличаются от первоначальных, они приводятся в подстрочных примечаниях. В особенности это относится к материалам из «Голландского Меркурия», во многом совпадающим с более ранними немецкими и французскими корреспонденциями.). Так, например, наиболее раннее известие о начале восстания (из Москвы, 14/24 августа 1670 г.), помещенное в «Европейской субботней газете», было перепечатано в весеннем выпуске франкфуртского «Продолжения исторического рассказа» (Relationis historicae semestralis vernalis continuatio, Franckfurt, 1671, S. 68.) и в «Европейском дневнике» (Diarium Europaeum, Bd. 23, 1671, S. 56 – 57.). Известие из Риги от 22 августа/1 сентября, публикуемое ниже по тексту «Северного Меркурия», также вошло в «Европейский дневник» (Ibid., S. 57 – 58.).

Другое известие из Риги – от 26 августа/5 сентября, – опубликованное в «Северном Меркурии», приводится во франкфуртском «Продолжении исторического рассказа» в сокращенном виде (Relationis historicae…, S. 68 – 69.), но в «Европейском дневнике» восстанавливается первоначальный текст (Diarium Europaeum, S. 59 – 60.). Столь же полно воспроизводит «Европейский дневник» и известие от 9/19 сентября с Нижней Эльбы (Ibid., S. 97.), сохранившееся на страницах «Северного Меркурия».

Более трудно восстановить историю распространения в немецкой прессе известия о казни С. Разина. Публикуемый «Подробный отчет» об этой казни хранится ныне в городском архиве в Штральзунде в составе комплекта гамбургских газет 1671 г. и представляет собой, по-видимому, приложение к «Северному Меркурию». Точно такой же текст (без отдельного титульного листа и без изображения С. Разина) напечатан в ганноверской «Европейской понедельничной газете» («Europaische Montags Zeitung», 1671, № XXX, S. 3 – 4.)в качестве корреспонденции из Москвы от 10/20 июня 1671 г (Эта информация любезно предоставлена также М. Бельке.). В дальнейшем часть этого текста попала на страницы франкфуртских и лейпцигских «ярмарочных известий», а также в «Европейский дневник» и в «Голландский Меркурий», однако во всех этих изданиях рассказ о расправе над Разиным оказывается гораздо более подробным, чем в газетах (Ввиду важности этого рассказа ниже публикуются все его варианты.). Причем если источником «Голландского Меркурия» послужило «Сообщение…» (Записки иностранцев…, с. 84), то определить весь круг источников описания казни С. Разина в немецких хрониках пока нет возможности.

Допустимо лишь предположить, что эти версии рассказа о расправе над Разиным, так же как и многие другие сообщения «ярмарочных известий» и погодных хроник, восходили к газетным материалам, находившимся в распоряжении тогдашних франкфуртских и лейпцигских издателей, но до нашего времени не дошедшим. В таком случае, знакомясь с публикуемыми ниже текс-стами «ярмарочных известий» и «Европейского дневника», мы через их посредство получаем представление о той информации, которая в доступных нам немецких газетах отсутствует (A. L. Goldberg. Deutsche Quellen des 17 Jahrhunderts iiber S. Razin. – Veroffentlichungen des Institute fiir Slawistik. Deutsche Akademie der Wissenschaften zu Berlin, 1970, № 28/IV, S. 211.).

Наряду с материалами немецких газет видное место занимают сообщения о восстании С. Разина, извлеченные из французской «Газеты» («La Gazette»). В 1670-х годах ее издавали сыновья знаменитого врача и писателя Теофраста Ренодо, основавшего «Газету» в 1631 г. «Газета» выходила 2 – 3 раза в неделю и по общему объему информации занимала едва ли не первое место в тогдашней европейской прессе (E. Hatin. Histoire politique de la presse en France, t. 1. Paris, 1859, p. 67.).

Со времени Т. Ренодо газета являлась по существу официальным органом и отражала позиции французских властей по вопросам внутренней и международной политики. Отличительной чертой заметок, помещаемых в этой газете, была их крайняя лаконичность и полное отсутствие красочных деталей, характерных для многих немецких изданий (А. Л. Гольд.берг. Известия о России в газете Т. Ренодо. – Труды Государственной убличной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина, 1963, т. XI (14), с. 139 – 141.).

Некоторые известия о восстании С. Разина поступали к издателям «Газеты» непосредственно из соседних с Россией стран (из Польши, Швеции), а иногда «Газета» ссылалась на корреспонденцию из Москвы и Риги, полученную в Гамбурге или в Бремене. Очевидно, в последних случаях издатели «Газеты» заимствовали материалы из немецкой прессы, причем в процессе перевода и обработки эти заметки значительно отдалялись от текста оригинала, и поэтому, содержащиеся в них сведения требуют серьезной критической проверки.

Важным дополнением к публикации материалов европейской прессы о С. Разине являются переводные известия о Крестьянской войне, находившиеся в составе рукописных «Ведомостей» («Курантов») XVII в., хранящихся в ЦГАДА (ЦГАДА, ф. 155/1, «Куранты», 1671, д. 7.).

Рукописные «Ведомости» XVII в. возникли в условиях укрепления Русского государства и роста его международного значения, когда интересы правящей феодальной верхушки требовали постоянной информации не только о событиях за рубежом, но и о том, что думают о России, в каком тоне о ней пишут. Одним из средств этой внешнеполитической информации и явились русские рукописные «Ведомости» XVII в. («Куранты»), составлявшиеся в Посольском приказе (Русские рукописные газеты XVII в. назывались по-разному: «Переводы с ведомостей», «Перевод с немецких вестовых писем», «Переводы с го-ланских вестовых курантов», «Переводы с цесарских и голанских курантов» и т. д. Название «Ведомости» по отношению к рукописным газетам XVII в. употреблялось как идентичное «Курантам». В указе Петра I о печатании «Ведомостей» от 15 декабря 1702 г. говорилось: «Печатать куранты, по-нашему ведомости» (ЦГАДА, ф. рукописей Московской синодальной типографии, д. 67, л. 125). По В. Далю, «Куранты» – старые газеты, ведомости (Толковый словарь живого великорусского языка, т. II. М., 1955, с. 221). Название «Куранты» происходит от латинского cureus – бегущий, текущий. Так обыкновенно называли газеты в Голландии в XVII в. и в других странах Запада.). Изучение сохранившихся оригиналов рукописных «Ведомостей» показывает, что их источниками являлись не только переводные извлечения из зарубежных газет XVII в., как это отмечалось в работах некоторых дореволюционных и советских исследователей, но и в значительной мере также «Вестовые письма», т. е. донесения русских послов, дипломатических агентов России за границей (русских и иностранных), иногда записи в Посольском приказе «расспросных речей» лиц, прибывавших из-за рубежа (В фонде ЦГАДА (155-/1) мы часто находим на полях рукописных «Ведомостей» пометы, указывающие фамилии переводчиков. На оригиналах иностранных газет встречаются пометы «переведены». Например, под 1669 г. (д. 10, л. 2) читаем: «Переводил Иван Тяжкогорский». Из оригиналов рукописных «Ведомостей» XVII в. видно, что поступавшие от иностранных и русских зарубежных агентов донесения, вестовые письма и всякого рода другая информация направлялись на имя начальника Посольского приказа А. Л. Ордин-Нащокина (1667 – 1671 гг.), а с 1671 г. – на имя А. С. Матвеева, с 1676 г. – на Л. И. Иванова и т. д. Из работы С. А. Белокурова «О Посольском приказе» известно, что в этом приказе был большой штат переводчиков; среди них он называет подьячего Симоновского, в ведении которого находилась вестовая почта – вестовые письма в 70 – 80-х годах XVII в. (М., 1906, с. 53). По материалам ЦГАДА можно установить довольно широкий круг лиц, занимавшихся в Посольском приказе рукописными «Ведомостями» XVII в.).

Пометы, встречаемые в рукописных «Ведомостях» XVII в., показывают, что круг их читателей был весьма ограничен (царь и правительственная верхушка) (Пометы эти сохранились в ЦГАДА (ф. 155/1); см. также: А. А. Покровский. К истории газеты в России. – В кн.: «Ведомости» времени Петра Великого, вып. 2. М., 1906, с. 28 – 29; С. Я. Марлинский. Первая допетровская рукописная газета. – Исторический журнал, 1954. № 5, с. 74.). Получаемые Посольским приказом иностранные газеты держались в строгой тайне «для того, чтобы ни один частный человек не узнал прежде двора, что происходит внутри государства и за границей» (Ю.Кильбургер. Краткое известие о русской торговле, каким образом оная производилась через всю Россию в 1674 г. СПб., 1820, с. 149.). Однако отдельные извлечения из русских рукописных газет попадали иногда в рукописные сборники XVII в. и распространялись таким образом за пределы Посольского приказа (Записки Желябужского с 1682 по 1709 г. СПб., 1840; С. Белокуров. Из духовной жизни московского общества XVII ст. М., 1903, с. 193.).

Рукописные «Ведомости» XVII в. еще мало изучены (Краткую справку о рукописных «Ведомостях» XVII в. мы встречаем в статье А. Я. Булгакова, где он пишет, что «самые старинные «Ведомости», сохранившиеся в Московской государственной голлегии иностранных дел архиве от 7129 г. (1621)… заключаются в рукописных, так называемых столбцах и не что иное суть, как переводы их современных европейских ведомостей о разных в Европе военных действиях и мирных постановлениях» (Ответ на библиографический вопрос. – Московский телеграф, 1827, № XVI/13, отд. I, с. 7). Почти через 30 лет А. Ф. Бычков в специальной работе, посвященной печатным «Ведомостям» начала XVII в., существенно пополнил поверхностные, чисто внешние наблюдения А. Я. Булгакова, указав, что важным источником рукописных «Ведомостей» являлись посольские донесения и находившиеся при них приложения (Первые русские «Ведомости», печатавшиеся в Москве в 1703 г. СПб., 1855, с. 6 – 7). В начале XX в. А. А. Покровский сделал попытку разобраться в сохранившихся в архиве Министерства иностранных дел рукописных «Ведомостях» XVII в. (ныне хранятся в ЦГАДА). В своей работе «К истории газеты в России» он исследовал ряд вопросов, касавшихся составления и отчасти содержания рукописных «Ведомостей» XVII в. (с. 11 – 37). Несколько позже А. Н. Шлосберг в работе «Происхождение периодической печати в России» (СПб., 1911) использовал хранившиеся в Библиотеке Российской академии наук копии отдельных списков рукописных «Ведомостей» XVII в. (с. 12 – 13). Советские исследователи хотя и мало занимались исследованием рукописных «Ведомостей», но подошли к ним по-новому. В. Д. Кузьмина в своей специальной брошюре касается классового содержания рукописных газет XVIII в. и отмечает, что они являлись первым звеном в зарождении и становлении периодической печати в России (В. Д. Кузьмина. Возникновение периодической печати в России и развитие русской журналистики в XVIII веке. М., 1948, с. 5). П. Н. Берков в специальном исследовании более подробно остановился на анализе рукописных газет XVII в., причем отметил, что рукописные «Ведомости», или «Куранты», изучены очень мало (История русской журналистики XVIII века. М. – Л., 1952, с. 31). Оригиналы рукописных «Ведомостей» XVII в. частично использовал в своей диссертации С. Я. Марлинский (см. его автореферат: Петровские «Ведомости» как исторический источник. Одесса, 1950, с. 6 – 7).). Между тем в них встречается ряд важных материалов о России второй половины XVII в., преимущественно о ее внешней политике. В меньшей мере рукописные «Ведомости» XVII в. содержат отклики на события внутренней жизни страны.

Среди материалов рукописных «Ведомостей», до сих пор не использованных и не опубликованных, имеются переводы зарубежных известий о Крестьянской войне под предводительством Разина. Таких откликов за период последней трети 1670 г. и за первую половину 1671 г. насчитывается свыше 30. Лишь незначительная часть из них не включена в публикацию, как дублирующая известия, извлеченные из самих газет. Но те из них, которые хотя и дублируют известия, почерпнутые из газет, но содержат при этом дополнительные сведения, включаются полностью. Включаются также и те дублирования, которые не представляют собой дословного перевода, а путем вольного переложения отражают отношение русской стороны к описываемому событию. Вот один из характерных примеров.

Корреспонденция из Варшавы от 31 января 1671 г. переводится следующим образом: «Из Москвы ведомость, что смущение тамо еще настояло и бутто Разин Астрахань и Казань взял… И бутто тамо приехал посланник свеско для договору, именуя царем астраханским. Так же бутто шах персицкой в то смущение примешивается некоторых ради разнств о Хвалимском море…». И еще: «А про войска царского величества в письмах твердят, бутто все побиты». Передача содержания корреспонденции при помощи условной формы «будто» вполне отражает негативное отношение русской стороны к ряду известий западной прессы. В большинстве случаев перевод не дословен, а представляет собой приблизительное переложение содержания оригинала с акцентом на тех местах, которые привлекли особое внимание Посольского приказа. Таким образом, значение предлагаемых материалов «Ведомостей» как источника сводится по крайней мере к трем моментам: они пополняют объем информации о восстании Разина, содержащийся в публикуемых материалах европейской прессы; дают представление об объеме и характере информации о восстании, получаемой из-за рубежа русским правительством; наконец, показывают отношение русской стороны к известиям зарубежной прессы о Разине.

Переходя к оценке всего материала прессы как источника, следует подчеркнуть, что объем достоверных сведений в известиях западноевропейских газет о ходе восстания С. Разина не очень велик. Многие сведения этих известий преувеличены и нередко вымышлены. К разряду таких известий можно отнести, например, сведения о том, что армии Долгорукова и других командующих были разбиты, а сам Долгоруков взят Разиным в плен, что в Москве поднялось восстание бояр, а некоторые из них находятся в связи с Разиным. Самому движению Разина придавалась определенная политическая окраска – Разин рассматривался как претендент на русский престол. Отсюда вымышленные сведения о присвоении Разиным княжеского и даже царского титула и о шести пунктах его требований, якобы предъявленных царю (см. с. 125, 137).

Сам характер требований показывает, что за рубежом природу движения Разина понимали превратно, как борьбу за русский престол или вообще за власть над какой-либо территорией. Рисовались картины возможного расчленения России. Правда, к чести западноевропейских репортеров, следует отметить, что они сами не всегда выдавали свои сведения за достоверные и не всегда были уверены в этом. И все же создается впечатление, что дело не обходилось без определенного и преднамеренного искажения сведений о положении в России и нагнетания ужасов с целью создания за рубежом общественного мнения, подготовленного на случай вмешательства европейских государств во внутренние дела России. Такие сообщения иногда заканчивались сентенцией о том, что на Западе русских «утешали надеждой на помощь союзных народов», в частности на помощь даже со стороны французской короны, государства, игравшего далеко не первую роль в дипломатических, а тем более военных отношениях России в 60-70-е годы XVII в. (см. с. 120, 124).

Публикуемые материалы исключают какие-либо сомнения в том, что в дипломатической борьбе за пересмотр условий перемирия 1667 г. польская сторона возлагала большие надежды на внутренний кризис в России, на возможное ее ослабление. Дело дошло до того, что в одной из корреспонденции сообщалось о намерении Разина просить Польшу не оказывать помощи царю и об обещании при этом условии вернуть сейму земли и города, отошедшие к России по Андрусовскому перемирию.

Ту же позицию занимала и Швеция. К сожалению, мы не располагаем, за небольшим исключением, корреспонденциями из шведских газет, но то, что известно из немецкой и французской прессы и зафиксировано в русских «Ведомостях», недвусмысленно говорит, что и шведское правительство в расчете на ослабление России готовилось вырвать уступки с ее стороны. А «Ведомости» сообщают о том. что шведский король питал намерение оказать военную помощь Разину. Зарубежная печать писала о подобных планах и со стороны персидского шаха (см. с. 137). Наконец, степень беспомощности царского правительства намеренно преувеличивалась в известиях, отражавших мнение кругов, заинтересованных в ослаблении Русского государства (польские и шведские власти, верхи немецкого населения прибалтийских городов).

Безусловно, от русского правительства требовалось немало дипломатического искусства, чтобы сохранить status quo отношений с соседними государствами в столь сложной внутренней и внешней обстановке. Стремясь нейтрализовать повышенный интерес иностранных держав к восстанию Разина, правительство обязывало своих послов говорить за рубежом о силе царского войска и его успехах в борьбе с Разиным. В арсенале дипломатических средств была и очевидная дезинформация. Русский посланник, полковник ван Стаден, прибывший в марте 1671 г. в Ригу, охарактеризовал положение в России в самых радужных тонах, сообщив и о плепении Разина, хотя подобное событие произошло месяцем позже (см. с. 138,139). Русская сторона даже в разгар тяжелых сражений с повстанцами предпринимала определенные демарши в ответ на происки зарубежной дипломатии и враждебные выпады европейской прессы. В ноябре 1670 г. в ответ на предложение союза со Швецией, привезенное тем же ван Стаденом, царь поручил ему домогаться, чтобы наказаны были газетчики, распространяющие непристойные речи о государе, бывшем патриархе Никоне и С. Разине (Н. Бантыш-Каменский. Обзор внешних сношений России.по 1800 г., ч. IV. М., 1897, с. 190 – 191.)

Во время переговоров в Посольском приказе в декабре 1672 г. шведскому посланнику А. Эвершильту был также заявлен протест относительно враждебных к России статей в «Курантах». Указывалось и на то, что шведский король по требованию русской стороны не разыскал и не вернул воровской лист, посланный Разиным в Карельскую и Ижорскую земли (Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. Составитель Е. А. Швецова. Т. III. M., 1959, с. 285 – 286.).

Даже позднее, когда события Крестьянской войны были далеко позади, в 1676 г., во время переговоров русских и шведских послов о союзе против Турции и Крыма, со стороны России был предъявлен перечень нарушений условий Кардисского мира; в их составе находился пункт о том, что во время восстания Разина в Риге и в других шведских городах печатались «авизы», в которых унижалось достоинство царя. «И такие-то полные лжи Куранты подданными короля распространялись по всей Европе» (Г. Форстен. Сношения Швеции и России во второй половине XVII в. 1648 – 1700. ЖМНП, 1899, июнь, с. 321.).

Но бесспорно и другое. Русское правительство не отвергало возможности использования военной помощи соседних держав в борьбе с Разиным, если бы сам ход событий привел к этой необходимости. Уже в начале Крестьянской войны, в 1667 г., прибывшие в Москву польские послы – черниговский воевода Беневский, референдарий Бростовский и секретарь Шмелинг – заключили договор об образовании союзной армии по 25 тысяч с каждой сторны на случай выступления против турок, татар и бунтующих казаков (Н. Бантыш-Каменскпй. Обзор внешних сношений…, ч. III, с. 140.). Наконец, иностранные наемные офицеры и солдаты широко использовались в составе русского войска в сражениях с отрядами Разина.

Такова подоплека той негативной стороны в освещении русских событий, которая является преобладающей в зарубежной прессе. И в этом плане публикуемые материалы служат важным источником, показывающим, в какой мере особенности подачи материала для западноевропейского читателя были увязаны с внешнеполитическими событиями того времени. Но и в чисто позитивном плане предлагаемые материалы сообщают ряд ценных сведений. Из ряда сообщений газет очевидно, что участие иностранных войск, в том числе офицерства, в подавлении восстания Разина было гораздо большим, чем думали до сих пор. Названы имена офицеров, погибших в сражениях с отрядами Разина, и в частности тех, которые были склонны к измене царю (см. с. 132). Таким образом, известия прессы, а также факты, приводимые Марцием, показывают, в каких широких масштабах использовались иностранные офицеры в борьбе с Разиным. Ценными являются сведения о том, что жестокости и тирания Долгорукова вызвали массовый переход жителей районов сражений на сторону разинцев. Следует подчеркнуть также значение новых сведений о героической старице Алене, о которой мы знаем пока очень немного. Несомненное значение имеют газетные сообщения о привозе С. Разина в Москву и о его казни. Они принадлежат иностранцам – очевидцам события – и, хотя по понятной причине во многом совпадают с теми описаниями, которые нам уже известны, отнюдь не сводятся к ним целиком (Записки иностранцев…, с. 114, 115, 125, 130, 131.)Существенной деталью новых описаний казни служит указание на то, что иностранцы, допущенные к лобному месту, стояли так близко, что были обрызганы кровью казненного. Имеется ряд других частностей – количество конвоя, положение Разина на повозке и др., что позволяет рассматривать газетные описания казни как самостоятельные. Любая из этих корреспонденции не обходит молчанием мужество и стойкость С. Разина при пытках и казни. Заключая краткое введение, отметим, что публикуемые материалы газетных сообщений и хроник служат прежде всего важным источником для изучения международного резонанса Крестьянской войны под предводительством С. Разина (Выражаем благодарность В. Г. Тришман за участие в переводе текстов из «Голландского Меркурия».).