"Письма в древний Китай" - читать интересную книгу автора (Розендорфер Герберт)

ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ

(пятница, 3 сентября)

Мой милый Цзи-гу,

вот и еще одна луна миновала. Начинается осень. Когда я хожу по утрам гулять вдоль канала (того самого, который считал каналом Голубых Колоколов), над ним тянутся легкие полоски тумана. Иногда шум стихает, и тогда бывает слышно, как плещется в канале вода: одинокая утка-мандаринка описывает по воде круги, и на мгновение мне кажется, что я дома.

Господин Ши-ми обратился ко мне с просьбой, немало меня огорчившей. Этому предшествовали долгие беседы, в которых мы далеко отошли от вопросов философии и естествознания, занимавших нас вначале. Господин Ши-ми обеспокоен судьбой мира – своего мира. Нам за свой мир беспокоиться нечего. Мое путешествие показало, что у нас есть еще тысяча лет впереди, – иначе меня просто вынесло бы за пределы человеческого времени (это, кстати, единственное, чего я боялся во время моего краткого «полета», но Небо, к счастью, этого не допустило). Да, у нас есть будущее, пусть даже и напоминающее бездонную пропасть. Господин Ши-ми опасается, что у его мира не окажется даже такого будущего. Он не рассчитывает и на сотню лет. Временами, признался он, ему кажется, что его мир не продержится и двадцати.

Да и мне после всего, что я видел, эти опасения не кажутся пустыми, так что объяснять их одним лишь разлитием черной желчи у господина Ши-ми не приходится. Ему действительно есть чего бояться. Все, что делают большеносые, неминуемо приближает гибель этого мира, в котором, к сожалению, живут и наши внуки.

Нельзя сказать, чтобы они делали это намеренно: они и не замечают, что каждый шаг приближает их к пропасти. Молодежь просто не желает ничего знать и шагает, зажмурив глаза. Старики большею частью надеются, что не доживут до ужасного конца. Причина столь пагубного хода событий коренится в себялюбии здешних правителей, озабоченных не столько благом отечества, сколько тем, как бы подольше удержать власть. Если кого-то не выбрали главным мандарином, он считает себя опозоренным. Верховные мандарины и просто мандарины, канцлеры и министры только тем и заняты, что обеими руками цепляются за свои должности. Ясно, что управлять государственным кораблем они не в состоянии: руки-то заняты. Правда, временами то один, то другой удосуживается высвободить руку... но лишь затем, чтобы тайком протянуть ее какому-нибудь доброхотному деятелю.

Подобный образ мыслей, конечно, не назовешь достойным. О такой добродетели, как у-вэй[34], большеносые даже не слыхали. И я знаю, отчего это так: от их неудержимого стремления менять все и вся, от того, что они путают новое с лучшим. Новое может быть лучшим, но оно не обязано им быть. Впрочем, надо ли объяснять это тебе, величайшему знатоку книги Дао Дэ-цзин во всей Поднебесной[35]? Большеносые все время что-то меняют. И называют это, как я тебе уже говорил, «П'ло г'ле-си». Покой им неведом. Того, кто решит удалиться от общественной жизни, чтобы предаться созерцанию и самоусовершенствованию, сочтут здесь неудачником и глупцом. Образ мыслей поистине злонравный и опасный. Поэтому ни один из здешних министров, верховных мандаринов или канцлеров добровольно от должности не отказывается: поступи он так, на него все стали бы показывать пальцами. Кроме того, как говорит господин Ши-ми, высокая должность означает и высокий доход.

А еще это происходит оттого, что большеносые почти совершенно не знают ни учения великого мудреца с Абрикосового холма, ни достославного канона Дао Дэ-цзин. Поэтому за души своих подданных здешние правители не отвечают и отвечать не намерены. Я мог бы сказать, что в таком случае они и не заслуживают ничего иного, кроме гибели своего мира, если бы не опасение, что вместе с ним погибнет наше возлюбленное Срединное царство. Об этих своих выводах, весьма неутешительных, я рассказал господину Ши-ми, и он со мной согласился, а затем сообщил, что подобные опасения приходят в голову многим, но в целом людей разумных все-таки слишком мало, чтобы они могли что-то сделать. А когда наконец это станет понятным большинству неразумных или хотя бы правителям, может оказаться уже поздно.

Главная проблема в том, что самих большеносых стало слишком много. Вот уже несколько веков они размножаются так быстро, что их дома и селения буквально трещат по швам. Их так много, что большинству из них не находится настоящего дела. Поэтому они целыми днями сидят в огромных мастерских, изготавливая никому не нужные вещи, а государство поддерживает эти мастерские, чтобы они не разорились, но они все равно разоряются, потому что производимые ими товары становятся все несуразнее и покупатели выбрасывают их все скорее. Мастерские перестают давать прибыль, из-за чего государство, естественно, получает все меньше налогов, и вот уже ему то и дело не хватает денег, чтобы помогать всем вопиющим о помощи, правители начинают бояться, как бы эти люди, оставшись вовсе без еды и без работы, от безделья не задурили и не подожгли бы дворца, где они, их правители, заседают...

Все это страшно запутанно и сложно, одному человеку во всем этом разобраться не под силу: дремучий лес! И состоит этот лес из самих большеносых, которых и в самом деле слишком много, в чем я убеждаюсь каждый раз, стоит мне лишь выйти на улицу. Здесь, в стране Ба Вай, говорит господин Ши-ми, еды пока хватает на всех. Но есть и бедные страны, где голод уже разразился. Так что нехватка еды в Ба Вай – только вопрос времени. Что же делают большеносые? Что делают их правители, чтобы предотвратить катастрофу? Ничего! Продолжают поглощать свой двойной рацион, пока обстоятельства позволяют им это делать. Поголодать, говорят они себе, мы успеем и завтра. Так они уходят от самих себя, уходят все дальше и дальше от своей души. Они не знают ни И Цзин, ни Дао Дэ-цзин.

Другая проблема – это грязь. По-моему, я писал тебе об этом в самом начале: шум и грязь были самым первым моим впечатлением. Грязь тут тоже не похожа на нашу. Когда у нас по улице, не вымощенной камнем, гуляет ветер, он поднимает пыль. Сильный ветер или ураган заносит эту пыль в дом. Сандалии гонца, проделавшего долгий путь, оставляют на вычищенной циновке комочки глины. Есть люди, подолгу не моющиеся, и свиньи, копающиеся в навозе. Но все это, если можно так выразиться, чистая грязь. Здешняя же грязь состоит из липкой жирной копоти, оседающей на всем и пропитывающей даже воздух. Из большеносых никто, даже господин Ши-ми, этого не замечает, но я, привыкший к чистому воздуху, замечаю это даже слишком хорошо. Дождь тоже пропитан копотью. Возможно, именно из-за этой всепроникающей нечистоты у них портится и погода. В последнее время, по словам господина Ши-ми, обнаружилось, что в некоторых местах гибнут целые леса хвойных деревьев. У них опускаются ветви, опадает хвоя, они засыхают и умирают. Большеносые кричат об этом не переставая, но делать никто ничего не делает. Между тем уже можно вычислить, когда у них погибнут последние деревья. Реки переполнены грязью настолько, что в них почти не водится рыбы. Однако большеносые спокойно в них купаются, ибо впитывают привычку к копоти буквально с молоком матери. Они всюду закапывают яды, которые неизвестно зачем в огромных количествах изготавливают в своих мастерских. Но яды, конечно, не лежат спокойно, а просачиваются из земли в корни и листья растений. Что же правители? Они издают указы, запрещающие открыто говорить об этом!

Остановить этот пагубный ход событий мог бы только отказ от подобного образа мыслей. Но для этого им не хватает знания, да и эту неудержимую тягу к шагам в неизвестном направлении вряд ли удастся искоренить. Так что чему быть, того, видимо, не миновать. Кроме того, как думает господин Ши-ми, вообще уже слишком поздно. Я же, благодарение Небу, через полгода вернусь в родное время – надеюсь, что эти несколько месяцев здешний мир еще продержится. Господин Ши-ми признался со вздохом, что ему хотелось бы уехать отсюда вместе со мной. Однако это невозможно. И потом, если бы это и было возможно, я бы предпочел взять с собой госпожу Кай-кун, но этого я, конечно, господину Ши-ми говорить не стану.

Но вчера вечером господин Ши-ми спросил о другом: не мог ли бы я одолжить ему свою машинку на пару дней? Он хотел бы заглянуть пусть не на тысячу, а хотя бы на пару десятилетий в свое будущее. Он понимает, что с его стороны это большая дерзость, и он долго колебался, прежде чем изложить мне свою просьбу, но для него это очень важно.

Ты, конечно, понимаешь, что эта просьба нимало меня не обрадовала. С другой стороны, господину Ши-ми я обязан благодарностью как никому другому в этом мире, так что просто взять и отказать ему не могу. Теоретически я действительно мог бы отправить его на пару десятилетий в будущее. Но что, если он повредит механизм? Если он не сможет вернуться? Тогда и мне придется навеки остаться здесь, в этом отравленном, безрассудном мире, да еще оказаться на склоне лет свидетелем его ужасного конца. Нет, только не это! Я сказал, что подумаю, как выполнить его просьбу, ибо задача это не простая. Он кивнул. Возможно, позже он забудет об этом.

Вот и все на сегодня. Желаю тебе всего доброго. Погладь за меня мою маленькую Сяо-сяо – и при случае напиши мне письмо. До свидания —

твой Гао-дай.