"Запойное чтиво" - читать интересную книгу автора (Никулин Андрей Георгиевич)

ДОЖДЬ

(1983г.)

Третий день над Байкалом шёл дождь. Даже не шёл, но просто стоял стеной. Было ощущение, что попытайся ты выйти на улицу и тот час упрёшься в этот нескончаемый поток холодной воды. На самом озере два дня бушевал шторм, который нам, жителям великой, но спокойной реки Волга казался чем-то неописуемым. Волны с рёвом накатывали на берег и осыпали брызгами дорогу, ведущую в порт. Шквальный ветер валил с ног. Посёлок словно вымер, затаившись и пережидая когда «священное море» утихомирится. На третий день Великое озеро успокоилось, но ливень только усилился.

Третий день наш стройотряд сидел у себя в бараке. Работать в порту было невозможно, да и не положено по технике безопасности. К тому же при погрузочно-разгрузочных работах дождь мог сильно испортить ценные народнохозяйственные грузы. Жителям Забайкалья не нужны были отсыревшая мука, расплывшийся комбикорм, слипшиеся сахарный песок и соль. Именно мы, бойцы ВССО из водного института, уже третий месяц занимались тем, что перегружали эти важные товары из железнодорожных вагонов в лихтеры для их транспортировке в отдалённые уголки Байкала. Место дислокации нашего стройотряда был посёлок-порт, с незамысловатым названием Байкал, над которым уже третий день бушевала стихия. В самом порту было пустынно, только одиноко скрипели на сильном ветру портовые краны «Гансы» и их могучий собрат «Альбатрос», а у причальной стенки, отгороженной от неспокойного озера-моря пирсом, тёрлись бортами о шканцы, натягивая швартовы, лихтеры-пенсионеры с немецкими, как и портовые краны, именами, «Клара Цеткин» и «Роза Люксембург». В порту было скучно, потому что шёл дождь, и потому что не было нас, студентов – механиков, волею судеб ставших портовыми рабочими, или докерами, если на иностранный манер. 

 И так, мы сидели по своим комнатам в деревянном бараке, который нам выделило любезное портовое начальство для житья, и играли в карты, проигравший должен был бежать в магазин за спиртным. «Сухой закон» в стройотряде был негласно отменён, в связи с метеоусловиями. В местном, единственном на весь посёлок магазине кроме питьевого спирта в «поллитровках», да буханок ржаного хлеба ничего не было. Поэтому, отправив гонца за «шилом», мы сели разыграть ещё одну партию, наказанием для неудачника было бы то, что он должен был натырить с ближайшего огорода местных жителей картошки. И вскоре Тихон оставшийся в дураках (на более интеллектуальную игру у нас не было ни желания, ни времени), чертыхаясь, нырнул в пелену дождя, держа в руке старое помятое ведро. Четверо счастливых победителей карточного турнира разлеглись по своим койкам и закурили.

 - Блин, все сигареты отсырели, - ругался Мизик, безуспешно стараясь, раскурить свой любимый «космос». Он достал из тумбочки несколько пачек с красной ракетой на этикетке, стал их вскрывать, а сигареты раскладывать возле самодельного камина. Центрального отопления в бараке не было, и когда наступил сентябрь, и ночи стали прохладными, студенты-механики, применив свои знания в электротехнике, соорудили эффективные, но очень пожароопасные обогреватели, из кирпичей и спирали.

- Если русский – то раскуришь, а дареному коню в зубы не смотрят, - мечтательно пуская кольца дыма в потолок, отозвался с соседней койки Нарик.

- Не дарённые, а ворованные – по тому и не курятся, - улыбнулся, с койки у входа Зуб.

- А у тебя, блин, не ворованные, - Мизик наконец-то раскурил неподдающуюся сигарету.

- Мы вон с Нариком и Решутом «беломора» взяли, а вам, аристократам, блядь, с фильтром подавай,- и Зуб поочерёдно ткнул пальцем в «аристократов» - в Мизика, Сан Саныча и меня.

- Какая разница что пиздить, - философски заметил самый старший из нас Саныч.

Не подумайте ради бога, что находившиеся в комнате парни были какими-то жуликами. Нет, это были простые советские студенты. Только вот во времена развитого социализма, граждане «шестой части суши» имея дело с материальными ценностями, не могли избежать соблазна воспользоваться малой толикой этих самых ценностей. Воровали, короче. Так было всегда и везде. Мы же были просто детьми своего времени. И если в процессе разгрузки вагонов мы брали немного сигарет, сахара или чая, то это не было преступлением. Ну, не покупать же всё это, в самом то деле?! В общем, вы меня поняли.

- Хорош трепаться. Вы лучше подумайте, чем закусывать будем, - я был практичным человеком, и меня очень волновал этот вопрос. Парни продолжали задумчиво курить.

- Понятно, «ни кто солдату не ответил…». Ладно, пойду к соседям, может у них что-нибудь найдётся, - загасив сигарету, я встал с койки, продавленный пружинный матрас благодарно вздохнул. В бараке было пять комнат, в которых расселились бойцы отряда, а рядом с выходом находилась комната нашего начальства, там проживали командир, комиссар, инструктор и врач. Их жилплощадь грозно называлась – «штаб». Осторожно пройдя мимо командного пункта (зачем тревожить отцов-командиров?), я вышел на крыльцо. Дождь продолжал методично лить, не меняя за последние сутки своей интенсивности. «Интересно, много мы потеряем в заработке?»- подумал я, но сам же себя и успокоил, - «Наверняка, Потап, что-нибудь придумает. Сделает так, что за простой нам ещё портовое начальство и приплатится.» Потап – наш боевой командир, «слуга царю – отец солдатам», и нам делал неплохие заработки, да, и себя не обижал. Мы все это хорошо знали по прошлому году, наш курс вопреки всем установленным ректором правилам, уже второй раз приехал на Байкал.

Словно из-за стены, из-за дождя вынырнул наш первый гонец. Решут стремительно вбежал на крыльцо, опустив низко голову, прикрытую капюшоном штормовки.

- Ну, и погодка, мать его ети! – из - под тяжёлой, намокшей брезентовой куртки, Серёга вытащил видавшую виды сумку, в которой завлекательно позвякивало.

- Удачно сходил? – поинтересовался я.

- Даже уболтал продавщицу на две банки консервов. Откуда-то из - под полы вытащила. А вот хлеба только буханку дала, сука. Говорит, надо чтобы всем хватило, - лицо у Решута светилось удовлетворением, как после удачно выполненной работы.

- Пошли. Вмазать охота, - он энергично встряхнул сумкой.

- Сейчас вот к Елисею зайду, может быть у них, закусь какая-то найдётся. А то у нас, кроме твоих консервов и комкового сахара ничего нет. Тихон пошёл за картошкой, только надежды мало. Вон дождище-то, какой! – и я направился в глубь коридора. Из-за дверей последней комнаты доносились гитарные аккорды. Наш бригадир, Елисей, уже принял на грудь, и ему захотелось петь.

Голос у него был замечательный, особенно после конкретной дозы, да и играл он виртуозно. Что не удивительно, ибо был солистом, как в те времена называли, вокально-инструментального ансамбля. Музыка была его главным призванием, и в наш институт он явно попал по ошибке. Как впрочем, и большинство из нас. Скажите на милость, ну какой пацан, только что окончивший школу, может на полном серьёзе хотеть стать инженером-механиком?! Многих заставили родители, а многие просто отдали документы, туда, где конкурс обещал быть маленьким – как я, например. Нет, учились, конечно, у нас ребята и по призванию, но это уже были те, кто прошёл службу в армии и потом окончил рабфак. Так они и держались от нас, распиздяев-десятиклассников, на расстоянии.

Я открыл дверь в «бригадирскую» комнату и встал на пороге, слушая. Елисей явно поймал кураж. В тельняшке и чёрных семейных трусах он сидел по-турецки на кровати и что называется «рвал душу» своей песней. Когда Елисей был в ударе, а сейчас был именно тот случай, гитара в его руках «плакала», а голос, с хрипотцой, подражая Высоцкому, завораживал. Многие женщины и девушки, после такой музыкальной «артподготовки» безропотно сдавались нашему сладкоголосому бригадиру.

- О, заходи! – увидев меня, Елисей прервал песню. Тут я понял, что он уже сильно пьян. Вокруг бригадирской кровати сидело ещё шестеро парней из нашей бригады. Это была его, елисеевская креатура. Бригадир любил, когда вокруг него вились поклонники. Где морально, а где и физически он подавлял слабых, заставлял оказывать себе небольшие услуги, при всё при этом называл своё окружение – друзьями. Король и его свита – ни дать, ни взять. В основном это были слабенькие, в физическом отношении парни, которые уже сто раз пожалели, что подрядились поехать в стройотряд. Работа портовыми грузчиками для них была непосильна. Один из них, например, упал сразу же после того, как Елисей накинул на его плечо восьмидесятикиллограмовый мешок с мукой. У него просто согнулись ноги под такой тяжестью, за что сразу же получил от бригадира кличку – «докер коленками назад». Елисей вообще любил раздавать всевозможные прозвища. Но, что делать, не отправлять же этих пацанов домой, и поэтому они выполняли лёгкую работу в порту, стропили контейнеры, например. Елисей находил им применение. В основном же «легкотрудники» ездили за вином для всей бригады в посёлок Листвянка, который находился напротив порта Байкал. Тут необходима небольшая географическая справка. Порт Байкал, место, где уже третий день идёт беспросветный дождь, расположен у истока Ангары. Единственная река, вытекающая из озера Байкал – это Ангара. Потом Ангара впадает в великую сибирскую реку Лена, а та в свою очередь несёт свои воды в море Лаптевых, которое является частью Северно-ледовитого океана. Кстати, за время обучения в институте я этот маршрут узнал «от и до». Ну, это так к слову. Так вот, через Ангару напротив порта Байкал был расположен (почему был, он и сейчас там находится, и стал настоящим курортом) посёлок Листвянка. В те времена это был заброшенный рабочий посёлок, чем занимались люди там, мне не известно. Но главное в Листвянке гораздо лучше было снабжение продуктами, всего то 70 километров от Иркутска. От порта до посёлка курсировал старенький теплоход. «Бабушкин», имя революционера и соратника Ленина носила эта старая посудина, соединял нас с цивилизацией. Капитан теплохода хорошо знал елисеевскую команду, периодически совершавшую вылазки в посёлок за спиртным. Вот эти парни и сидели сейчас в комнате вокруг своего босса, готовые по мановению величественной руки выполнять любые его желания.

- Хорошо живёте,- я с завистью оценил натюрморт на прикроватной тумбочки Елисея. Тут были и свежие пупырчатые огурчики, и пучки зелёного лука, и ломти ржаного хлеба, и даже нарезанная аккуратными кусочками варёная колбаса, страшный дефицит того времени.

- Это всё Лом, - Елисей барственным жестом указал на чуть полноватого паренька с простецким лицом. Пацан смущённо заулыбался, обрадовался похвале. Андрюха Ломов не был хлюпиком, и мешки таскал наравне со всеми, а в свите бригадира состоял исключительно из-за любви к искусству. Он обожал Елисея за его умение петь и играть на гитаре, и старался во всём ему угодить.

Тут я заметил, что одежда на почитателе бригадирского таланта была сырая.

- А ты чего мокрый? – я не исключал, что Елисей мог запросто окатить пацана водой, шутки ради.

- Лом у нас герой,- бригадир приказал жестом парню сесть рядом и покровительски обнял того за плечи, - Сгонял с утра в Листвянку. Что-то мне «красного» захотелось, спиртяга уже не лезет. Вот Лом и вызвался. Вина, правда, не купил, зато колбаски вот привёз, а по дороге один местный огородик проведал.

Бригадир потрепал парня, тот счастливо улыбался.

- А что «Бабушкин» уже ходит? – удивился я.

- Да. Шторм то кончился, вот переправу и открыли. Дождь вот только… - тихо поведал Лом.

- А чего ты не переоденешься? Сырой же весь?

- А Лом сейчас пойдёт опять в бой, - и Елисей громко заржал. Когда он был уже пьяным, то смеялся нарочито громко

- Он ещё не всё с огорода притащил, - бригадир положил руку на короткостриженную голову парня, и потрепал его, как хозяин треплет своего верного пса. «Каким же надо быть мудаком, чтобы вот так таскаться под проливным дождём», - подумал я и сказал:

- А чего другие не сходят? У тебя вон, бойцов сколько!

- Да какой с них толк, - бригадир красноречиво махнул рукой, - их, блядь, поймают – потом беги, выручай, а то отпиздят местные. Не, у нас Лом – мастер! Эй, накапайте нам с гостем.

Бич и Ендик, ещё двое из «свиты короля», быстро откупорили новую бутылку спирта, разлили по стаканам, кружкой зачерпнули из стоявшей фляги воды.

- Ну, что, давай выпьем? – Елисей протянул мне стакан и воду для запивки.

Питьевой спирт, в 92 градуса, пол-литровая тара с сине-белой этикеткой, по 12 рублей 50 копеек за бутылку – только здесь, в Сибире, этот напиток был уместен и понятен, и только здесь его пили от мала до велика. За два стройотряда я научился пить «шило» легко и безбоязненно. Продышавшись, я поинтересовался.

- У вас с закуской как? Всё, что на столе?

- Всё что есть. Лом в столовую заходил, но там бабы сказали, что «передачка» не пришла, и продуктов нет,- сообщил мне Елисей, и опрокинул свой стакан.

«Передачка» - небольшой тепловоз, таскающий несколько вагонов, действительно не смог из-за шторма прибыть в порт Байкал. Гигантские волны заливали железнодорожные пути. Порт был отрезан от цивилизации, и от элементарных продуктов. «Бедный Лом, он, что весь посёлок оббегал, что бы жратвы найти что ли?» - я закурил, предложенную Елисеем сигарету, тот то же предпочитал с фильтром.

- Да, хреновые наши дела.

- Надо сегодня на танцах к местным бабам напроситься, там и пожрать, - Елисей не имел привычки унывать. Подумаешь, нет закуски, зато «шила» хоть упейся!

- Ладно, я к своим пошёл, - я докурил, мужская вежливость была соблюдена.

- Оставайся. У нас тут весело, - бригадир действительно хотел, что бы я остался. Мы с Елисеем сошлись ещё «на первом Байкале», так у нас было принято говорить, то есть в первый наш стройотряд. У меня почему-то стала хорошо получаться «подача». Это когда открывается вагон с мукой и разбирается завал в проходе, то потом два человека располагаются по обе стороны вагона и помогают взвалить другим мешки на плечо. Если мешок правильно лёг на плечо, то нести его легко и свободно. К концу отряда мы не просто ходили, а бегали с мешками на плечах, даже если это были восьмидесятикилограммовые баулы с мукой второго сорта. И вот чтобы мешок правильно лёг на плечо и нужен человек на «подаче». Это очень важное дело и для этого нужны сильные руки. Я ни когда сильными руками не отличался, но почему-то с самого начала встал на «подачу». Наверное, хотел что-то доказать всем. Я всегда хочу что-то доказать. Поначалу я рук не мог поднять на утро, так болела каждая мышца, но я терпел. И, в конце концов, на «подаче» работали только я и бригадир. И он уважал меня за это.

- Лучше ты к нам приходи. Мы тоже квасить собираемся, - я знал, что Елисей не придёт. Он любил, когда его окружают люди, которые заискивающими глазами смотрят ему в рот, ловя каждое его слово. В моей компании, таких как он, не было, да и просто откровенно недолюбливали бригадира. Несколько раз я уже останавливал своих друзей, которые после очередного возлияния собирались пойти и поговорить с Елисеем по-мужски. Обычные явления в замкнутом мужском сообществе.

«Придется побеспокоить других парней»,- решил я и заглянул в комнату, где обитали пацаны с первого курса, те которые поехали в стройотряд в первый раз. Там было мёртвое царство. Все дрыхли без задних ног, оно и понятно работа у нас была не из лёгких, вот парни и ловили время, чтобы отоспаться. В комнату, где жили наши «вояки», так мы «дессятикласники» называли тех, кто стал учиться, отслужив в армии, я решил не заходить. Особых корешей среди них у меня не было, к тому же люди они были серьёзные и наши постоянные загулы им явно не нравились. В последней комнате была сборная «солянка». Там половина «давила на массу», два наших крановщика, татарина, играли в карты, а две койки пустовали.

- Здорово, пацаны. А куда это Колобка с Торбой унесло, в такую-то погоду? – кивнул я на свободные кровати.

- К своим тёлкам рванули. Сказали, что может чего пожрать принесут, - ответил, не отрываясь от игры один из «крановых». «Ага, принесут они вам пожрать. Они сейчас будут своих колхозниц трахать и самогон пить. А вы тут их ждите», - ехидно подумал я. Колобок и Торба были тоже «вояки», но степенности и солидности служба в вооружённых силах им не добавила. К тому же были ужасно похотливы. И не успев приехать на Байкал, сразу же обзавелись постоянными подружками. Уже потом, когда мы оканчивали институт, Колобок По-пьяни как-то хвастался, что у него на Байкале растёт сын. Я лично нисколько не удивился.

И так ни солоно хлебавши, я вернулся к своим друзьям.

- Ну, где ты лазишь? Тебя только ждём!

- Да, нет ни у кого, ни хрена. Всех обошёл, - я присел за стол, на котором стояло шесть гранёных стакана, бутылка спирта, и сиротливо возвышалась горка комкового сахара.

- А где консервы? – с грустью обводя глазами стол, поинтересовался я.

- Эта сука, продавщица, тухляк подсунула. Мы только вскрыть банку хотели, а оттуда вонища на всю комнату. Ну, придёт она сегодня на танцы. Я её там раком поставлю! – Нарик всегда был конкретным парнем.

- У нее, наверное, эти банки пару пятилеток валялись на складе, а сейчас решила продать. А я эту суку ещё так долго уговаривал! – Решут усмехнулся и, достав из тумбочки буханку хлеба, стал её резать на тонкие кусочки, - Хлебом будем только занюхивать!

- Да, с такой закуской нас со спирта то унесёт на хуй, - коренастый, крепкосбитый и необычайно подвижный Зуб не мог просто сидеть за столом, он должен был всё время двигаться. Вот и сейчас он пританцовывал вокруг нас, пыхтя неизменной «беломориной».

- А где добытчик Тихон? Что он нам в клювике принёс? – я хотел знать упущенные подробности.

- А этот мудила ладно, что картошки, видите ли, не нашёл, так он ещё вместо лука чеснока надёргал. А сейчас пошёл к Потапу просить, что-нибудь пожрать, сказал, что видел, как они с комиссаром ящик тушёнки тащили ещё до шторма,- самый неординарный «вояка» нашего курса Сан Саныч. Он не только не быковал как его одногодки, он и дружил исключительно с нами, с «десятиклассниками». Он совсем не оторвался от жизни за два года службы, и интересы у него были совсем как у нас: выпить и поебаться.

- Кто «мудила»? А это видел! – вошел Тихон и торжественно поставил на стол три банки тушёнки.

- О, живём! – любящий пожрать Мизик сразу же поднялся со своей кровати.

- Зуб, садись, не маячь, - и вот наш главный открывальщик и разливальщик Нарик взялся за своё любимое дело.

«Вот мы сидим, шестеро студентов, в четырёх тысячах километрах от дома, пьём спирт. А потом кончится дождь, и мы пойдём в порт, и будем таскать мешки с мукой или ещё с какими-то очень необходимыми продуктами, а вечером, несмотря на страшную усталость, рванём на танцы, и будем тискать по тёмным углам податливых местных красавиц. А потом уедем домой. И будет жизнь. Что с нами будет, парни, лет так через 25. Где мы будем, а главное, какие мы будем», - нет, тогда я так не думал. Это мои мысли сегодняшние. Тогда всё было легко и просто.

Третий день пить спирт при минимуме закуски – страшное дело. Даже нашим молодым организмам это стало не под силу. Уже на второй бутылке языки стали заплетаться, а мысли путаться. Общий разговор сбился на отдельные диалоги. Дым от выкуренных сигарет стоял коромыслом, можно было вешать не один топор.

- Всё, хочу на воздух! – даже здоровенного Нарика спирт и сигаретный смог доконал. Он, покачиваясь, вышел из-за стола и открыл дверь в коридор.

- Пошли хоть на крыльце покурим, - кивнул мне Нарик.

- Пошли, - я взял мятую пачку «столичных» и тоже поднялся. Качало капитально.

Мы вышли на крыльцо. Дождь не прекратился, только теперь на фоне на глазах темнеющего неба и при тусклом свете одинокой лампочки над лестницей казалось, что с неба течёт молоко. Наверное, так казалось из-за тумана, который теперь каждый вечер выползал из тайги. Осень на Байкале – пора туманов и дождей.

Нарик накинул на голову куртку, и сбежал вниз под дождь. Немного посмотрев за угол барака, опрометью вернулся под навес крыльца.

- Не будет сегодня танцев, - сказал он и закурил предложенную мной сигарету, - Даже фонарь над клубом не горит. «Диск-жокей» наверное, тоже спирт глушит.

«Диск-жокеем», мы - студенты, прозвали заведующего местным клубом. Плюгавый мужичонка непонятного возраста заведовал нехитрым клубным музыкальным оборудованием. После первого стройотряда мы с ним немного сошлись, и на второй год привезли плёнки со свежими записями. Он был очень нам благодарен. Если он зажигал фонарь над крыльцом клуба, то это означало, что будут танцы. Сегодня фонаря не было.

- Да и хрен с ним. Никакого желания под дождём мокнуть. Да и не одна местная блядь не придёт. К тому же «Бабушкин» не ходил два дня, девки из Иркутска не приехали, - я тоже закурил, выпуская дым в дождь. Выходя из - под крыши крыльца струйку дыма как будто обрубало струями.

Из-за дверей командирской комнаты послышалась музыка. Наш комиссар, сын заведующего кафедрой в институте, привёз с собой кассетный магнитофон. Большая редкость по тем временам. В клубе, куда нам сегодня не судьба была попасть, имелся старинный бобинный «Маяк».

- Слышь, - кивнул в сторону «штаба» Нарик, - тоже, наверное, лопают. И уж, наверное, не спирт. И закуска, конечно, не такая как у нас.

- Да, ладно тебе. Главное к нам не лезут. Вообще то в отряде «сухой закон», - усмехнулся я.

- А давай маг попросим. А херли? Нам тоже скучно, - Нарик зло сплюнул сквозь передние зубы.

- Отстань. Не трогают тебя и хорошо! Я лучше сейчас пойду у «первокурсников» гитару спрошу. Они всё равно спят.

- Ладно. Пошли, - и Нарик достал член и стал ссать. Он любил такие шутки. Правда, в сортир по такой погоде бежать не хотелось.

- Ну, ты и мудила, - и я тоже достал член. Нарик пьяно рассмеялся.

Когда мы вошли в комнату то сразу поняли что, что-то произошло. Решут, Мизик, Зуб и даже Сан Саныч о чём-то возбуждённо спорили и выглядели почти трезвыми.

- Что случилось, пацаны?

- Сейчас к нам Ендик забегал, сказал, что Лом ёбнулся.

- Откуда ёбнулся?

- Чокнулся, блядь! Сбрендил! Крыша у него поехала!

- Ни хуя себе! Ну, и что?

- Он сейчас к нам придёт. Будет у Нарика денег просить. Ему в Иркутск надо!

- Какие деньги?! Какой на хуй Иркутск?! – и я, и Нарик присели на крайнюю койку. Тут парни нам всё рассказали. Елисеевская компания тихо мирно напивалась, бригадир исполнял свой обычный репертуар, как вдруг спокойный и всегда молчаливый Андрюха Ломов стал на глазах у всей честной компании собирать рюкзак бормоча, что ему срочно надо в Иркутск и что его туда зовёт девочка Эля, тайная пассия Лома. Все конечно подумали, что это такая шутка, что, мол, Андрюха решил посмеяться. Ан нет! На полном серьёзе Лом начал просить у Елисея денег на проезд, а когда тот сказал, что все деньги у Нарика, то Лом решил пойти к нам.

- Вот, сука, Елисей! – опять цыкнул сквозь зубы Нарик. Он действительно был «казначеем» нашей бригады. У него хранились выдаваемые нам каждую неделю командиром деньги на питание.

Когда все кто был в бригадирской комнате, поняли, что Лом не шутит, и что с ним действительно худо, то они попытались его задержать и раздеть. Но Лом и так был не хилым пацаном, а безумие, а тут уже сомневаться не приходилось, придаёт человеку небывалую силу. В общем, он всех раскидал, залепил Бичу в ухо, «докеру коленками назад» разбил нос, а Елисею прокусил палец до крови. Ендик побежал в нашу комнату предупредить.

- Ну, и где он сейчас? – спросил я.

- Его там Колобок с Торбой уговаривают. Они как раз с «блядок» возвращались, вот Лом на них и выскочил. Пытаются его успокоить.

- Слышь, пацаны, надо все топоры и ножи спрятать, - Зуб уже отошёл от шока и как всегда приплясывал с «беломориной» в руке.

- Может, Потапу скажем, - неуверенно предложил Мизик.

- Ага, он тут нам сразу кислород и перекроит, - откликнулся Сан Саныч.

- А Тихон где? – как-то я не сразу понял, что кого-то не хватает.

- А он сказал, что ебал всех чокнутых и пошёл спать в свою комнату,- рассмеялся Решут.

- Как всегда самый хитрый. Пить значит у нас, а спать к себе, - подытожил Нарик. Ему явно было не по себе. Разговаривать с повернувшимся парнем явно не улыбалось.

- Да национальность всегда проявится, - выдал про Тихона дежурную шутку Сан Саныч и мы все засмеялись.

- Здорово, парни, - Андрюша Ломов бесшумно возник на пороге нашей комнаты. Сзади него стояли пьяные в хлам Колобок и Торба, и делали нам знаки, чтобы мы ничему не удивлялись. Какой тут на хуй, «не удивлялись»! Хорошо, что хоть героический Ендик нас предупредил.

- Нарик, дай мне, пожалуйста, денег, - голос у Лома был как всегда тихий и спокойный.

- Зачем тебе деньги, Андрюха? – Нарик тоже пытался скрывать волнение.

- Мне надо в Иркутск. Там я сяду на самолёт и полечу домой. Меня Эля зовёт, - Лом застенчиво улыбнулся.

- Ни хуя себе, - тихо прошептал рядом со мной Мизик.

- Андрюха сейчас уже ночь. Как ты до Иркутска то доберёшься. «Бабушкин» не ходит. На Байкале шторм, - мы все старались говорить тихо и вкрадчиво.

- Но меня Эля ждет,… Что же делать? – Лом печально вздохнул.

- А почему ты думаешь, что она тебя зовёт, Андрюха? – я даже не предполагал, что Сан Саныч может говорить таким елейным голоском.

- Я её вижу… Она зовёт…- нам всем стало не по себе.

- А где ты её видишь? – сладко пропел Саныч.

- Пойдёмте, я покажу, - и Лом повернулся и пошёл в умывальную комнату. Я, Нарик и Решут переглянувшись, пошли за ним.

В помещении напротив нашей комнаты, гордо именовавшейся «умывальной комнатой» ничего кроме пары ржавых раковин, валявшихся на полу, не было. Мы всегда умывались на Байкале, или в столовой, куда заходили завтракать перед сменой. Несмотря на непогоду окно в «умывальнике» было распахнуто. И прямо перед окном прямо над озером висел огромный лунный диск, свет от которого прорывался и через дождь, и через туман. Нам даже сначала показалось что ни дождя, ни тумана нет, так ярко светила луна. Лом подошёл к окну и протянул руку в сторону луны.

- Вон она, Эля…

- Где? На Луне? – почему-то охрипшем голосом произнёс я.

- Да… Она там…Она зовёт меня…

Сказать, что нам стало жутко, значит не сказать ничего. Я, почему - то подумал, что хмель совершено, выветрился из моей головы. Стоявшие рядом парни наверняка чувствовали то же самое.

Вчетвером мы молча стояли у окна и слушали, как по-прежнему шумит дождь. Клочья тумана переливались в лунном свете, и казалось, что луна плывёт по озеру. Лунный свет и шум дождя завораживали.

- Пошли отсюда, - первым очнулся Нарик. Они с Решутом обняли несчастного Лома за плечи, и повели в нашу комнату. Я ещё постоял у окна, и мне стало казаться, что я тоже вижу что-то на светящемся лунном диске. Я высунулся из окна и подставил лицо под дождь, пьяным я себя уже окончательно не чувствовал.

Когда я вернулся в комнату, то Лом уже лежал на койке Зуба, а сам Зуб сидел рядом и гладил его по голове.

- Завтра встанем… Закончится дождик…И все поедем в Иркутск, - ласковым материнским голосом приговаривал наш самый непоседливый человек. Остальные парни сидели с видом родственников у постели умирающего. Зуб беззвучно показал нам рукой, чтобы мы вышли. Все с удовольствием рванули на выход.

Стоя на крыльце, мы долго молча курили, и не могли произнести ни слова.

- Эта, сука, Элька Драгомирова с нашей подгруппы. Заебала парню голову, вот он и сбрендил, - зло, сплюнув, наконец, произнёс Мизик.

- Его сегодня Елисей под дождём в Листвянку посылал. А потом за картошкой к местным. А Лом ещё до шторма говорил, что заболел, кажется и что у него температура, - сказал я.

- Вот, Елисей, урод, блин. Пошли ему ебальник разобъём! – Нарик как всегда придерживался радикальных решений.

- Ну, давай ещё махач сейчас устроим. Хуйли теперь-то, поздно, - будь немного попьянее Решут бы поддержал Нарика, но хмель уже выветрился из наших голов.

- Ладно, пошли спать. Вон вроде и дождь кончается, - и действительно пелена воды явно поредела. Сан Саныч выбросил окурок и рукой проверил, стихает ли дождь.

- Заснёшь тут, как же, - бурчал Мизик, - Я к Тихону в комнату пойду, там у них вроде свободная койка есть.

Ночью мы почти не спали, прислушивались к дыханию Лома. На утро все были злые и с больными головами. Дождь тихонько моросил, но на утреннем построении - а командир с самого начала ввёл в отряде армейские порядки, нам было объявлено, что весь отряд идёт работать на пирс. Помимо работы в порту Потап подрядился ремонтировать пирс. На нём пахали в основном «вояки» и «первокурсники», на нашей же бригаде был порт. Но раз шёл дождь, и таскать мешки было нельзя, то и нам пришлось браться за топоры и лопаты. Всё утро Лом вёл себя как-будто бы ничего и не произошло. Мы уже было начали подумывать, что он нас разыграл, но, к сожалению, мы ошиблись. Придя на пирс, мы все как-то забыли про него, занявшись каждый своей работой. И не сразу заметили, как Лом забрался на катер, на котором мы добрались до пирса, отвязал швартовы, оттолкнулся от берега и поплыл. Он стоял на носу катера и улыбался.

- Я к Эле… Прощайте, пацаны…- кричал нам Лом.

Первыми опомнились армейцы. Неудивительно ведь у них не было за плечами бессонной ночи в компании с умалишенным. Трое «вояк» вскочили в маленький ялик и догнали катер, который всё сильней сносило в Ангару. Пока наши старшие товарищи совершали подвиг, я, Нарик и Елисей вкратце посветили командира и комиссара в суть дела. Потап обозвал нас «распиздяями», что случалось с ним очень редко. Потом начальники и пять «вояк», нам Потап решил не поручать такого важного дела, отвезли Лома в порт и как мы, потом узнали, связался по рации с психиатрической больницей в Иркутске. Спецбригада приехала на удивление быстро. Видно работы у них мало, да и то верно, в Сибири, наверное, не часто сходят с ума, тут в почёте другие болезни. Как увозили Лома, мы не видели. Оставленные без начальства на пирсе, наша бригада забила на всю работу болт, и дрыхла под навесом, где хранились инструменты, до самого обеда.

- А вы не знаете, Ломов страдал какими-нибудь психическими заболеваниями? – спросил нас Потап уже вечером, когда мы вернулись в наш барак.

- Да вроде нет. А что?

- У него обострение, как у хронического шизофреника. Врач сказал, - сказал командир, тяжело вздохнув.

- Ни хрена себе! – переглянулись мы.

 А на следующий день дождь закончился, и наша бригада опять начала весело таскать мешки в порту. Только грустного парня Андрюхи Ломова среди нас не было.