"Темная звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера Викторовна)

Глава 9

Стефан рухнул в кресло. Ноги дрожали, раскаленный обруч все сильнее сжимал виски, а до комнаты с удобной постелью и кувшина с лекарством было так же далеко, как до берега Золотых Пчел. Сначала надо было разобраться с Годоем. Пришедший в себя Шандер, сжав зубы, занял привычную позицию позади кресла принца. Властелин Тарски тоже успокоился, на лице его появилась знакомая сладкая улыбка. Видимо, герцог полагал, что раз его не убили сразу, то теперь, несомненно, постараются замять скандал.

Белка увела заплаканную Мариту, но почти тотчас вернулась и стала у противоположной стены, глядя на Годоя с тяжелой ненавистью, неожиданной для ее тринадцати лет. Двери и окна стерегли четверо «Серебряных» из числа самых надежных.

Стефан медленно вытянул ноги, стараясь не показывать, как ему плохо. Что бы то ни было, а он должен все закончить, пока Михай не извернулся, пока дела государственные не отодвинули на задний план омерзительное насилие над безответным существом. Проклятый, как же болит голова… Стефан внимательно и долго смотрел в бегающие глаза Годоя, затем отрывисто спросил:

— Почему ты воспользовался именем либра Романа?

— Вот как, Ваше Высочество говорит тарскому господарю «ты»?

— А как же иначе? Кодекс Розы[66] полагает насилие самым мерзостным проступком, которым только может себя запятнать дворянин. Пойманный на этом с поличным, как ты знаешь, лишается всех привилегий.

— Если он не глава суверенной державы!

— Все дворяне равны перед Творцом, а короли и герцоги лишь первые дворяне своих королевств. Впрочем, здесь не Тарска, здесь ты не более чем гость, нарушивший законы божеские и человеческие. Никто не помешает мне, чтоб избавить твое имя от позора, заставить тебя выпить яд.

— Ты ответишь перед отцом.

— Отец поймет меня. Так ты будешь говорить?

— Только с глазу на глаз.

Все ворота были давно закрыты, когда Рене и Роман подъехали к городу. Стражники, однако, приметили свиту герцога еще издалека. Не понадобилось даже стучать, тяжелые створки раздвинулись, три ствола органки поползли вверх, пропуская череду всадников.

Гелань спала, расписные железные ставни были закрыты, на улицах не было ни души. Только на главных перекрестках горели костры, у которых коротали время ночные сторожа, раз в ору кто-то вставал и обходил окрестности с факелом в руках. Дующий с предгорий ветер унес все дневные запахи, и ночь была полна ароматом цветущего жасмина. В тишине цокот копыт далеко разносился по булыжной мостовой. Их никто не останавливал — в Таяне был мир, а Рене знали все.

Поравнявшись с ратушей, адмирал осадил коня и окликнул Романа:

— Я думаю, не стоит будить Замок. Успеют узнать о несчастье и утром. Ты говорил, что видел Лупе… Где она живет?

— Здесь неподалеку. Улица называется Лисья.

— Забавное название.

— Просто там живут лекари и цирюльники.

— Тут, кажется, неподалеку таверна «Коронованная рысь».

— Ты собрался провести ночь в кабаке?

— Не совсем. Я хочу провести ночь в гостях у Лупе, должна же она отблагодарить нас за помощь. Не знаю, как ты, а я видеть придворные физиономии сейчас не в состоянии. А в «Рыси» меня интересует только вино.

— И очень глупо, — Жан-Флорентин не скрывал неодобрения, — ты должен понимать, что приличествующее палатам не подобает хлеву!

— Не надо меня учить.

— Надо, — философский жаб был непреклонен. — Политик не может идти на поводу у минутной слабости. Ты не пират, а герцог и к тому же посол, и должен вести себя соответственно своему положению.

— Проклятый меня побери, — Рене смеялся и сердился одновременно, — дожил, с собой ношу собственного мучителя. За что?!

Ответ последовал немедленно. Жаб полагал, что крайне легкомысленно поминать ночью Проклятого, что же касается его собственной миссии, то Жан-Флорентин не сомневался, что он должен оберегать адмирала не только от яда, но и от ошибок и просчетов, буде он соберется таковые допустить.

Роман совершенно по-дурацки расхохотался, видимо, напряжение сегодняшнего дня взяло свое. Ужас и боль, пережитые в монастыре, тайный поход в убежище покойного кардинала, долгая дорога — все это требовало выхода. Эльф зажимал рот ладонью, но остановиться не мог. Жан-Флорентин витийствовал, Рене вяло отругивался, ожидая, пока Роман придет в себя. Отсмеявшись, эльф смущенно улыбнулся.

— Прости. Я не хотел.

— Бывает. Но я твердо намерен напиться, нравится это Флорентину или нет.

— Кто тебе мешает? — Жаб сменил тон на менее нудный, но куда более самодовольный. — Если ваша ведьмочка предоставит мне ведро воды, я обеспечу вас самым лучшим вином. При этом вы себя ни перед кем не скомпрометируете и сэкономите деньги.

— Творец, наконец-то ты начал говорить толковые вещи. Роман, показывай куда.

Герцог знаком подозвал к себе своего коронэля:

— Диман, если тебе захочется просидеть всю ночь под окнами — твое дело, но к Лупе мы пойдем одни.

Диман не возражал — видимо, доверял маленькой колдунье и Роману.

Домик лекаря Симона эльф нашел без труда. Над дверью горел маленький оранжевый фонарик, показывающий, что здесь проживает ученый медикус, которого в случае необходимости можно поднять с постели посреди ночи. На стук вышел сам хозяин и, не говоря ни слова, впустил гостей в дом. Здесь, видимо, еще не спали. Хозяин разбирал манускрипты, Лупе сидела с каким-то рукодельем и радостно вскрикнула, узнав входящих. Одета она была, как зажиточная горожанка, и Роман заметил, что этот наряд шел ей куда больше крестьянского платья. В углу комнаты, сидя в кресле, самозабвенно храпел мужчина лет сорока с красивым, но обрюзгшим лицом. Его рубаха была залита вином, Лупе вскочила, пытаясь загородить пьянчугу от гостей.

— Чем мы так тебя обидели, что ты ушла не попрощавшись? Скажи, и я сделаю все, чтоб оправдаться, — Рене был сама предупредительность.

Лупе робко улыбнулась, вскинув на вошедших зеленые глаза:

— Мне не место в Высоком Замке, господа!

— Там действительно кое-кому не место, дорогая, но к тебе это не относится, — Рене строго взглянул на женщину, — ты была под моей защитой, и никто не посмел бы даже слово сказать.

— Вот именно: «не посмел бы» сказать. Но не подумать, не прошипеть в спину. Я сама выбрала свою дорогу, наверное, я совершила ошибку, но теперь поздно поворачивать.

— Слушай, ты чего-нибудь понимаешь? — Адмирал выглядел несколько озадаченным. — Лично я не понимаю, да и не надо, Лупе, ты хоть немного рада нас видеть?

Она промолчала, но так выразительно, что вопрос показался излишним.

— Хвала Великим Братьям! Мы только что потеряли друга и не хотим якшаться с придворной шушерой. Завтра мы готовы говорить о политике, выражать и принимать соболезнование и так далее. Завтра, да, но не этой ночью. Если говорить честно, мы должны напиться. Ты куда, мессир Симон, мы рассчитываем на ваше общество!

— Я польщен. Но сначала надо сходить за вином. Видите ли, по некоторым причинам мы его не держим в доме.

— В этом нет необходимости. Вода у вас наверняка есть, а все остальное мы берем на себя.

— Уж не хотите ли вы сказать, что являетесь обладателем философского камня?!

— В некотором роде, любезный лекарь, в некотором роде!

— Им давно пора вернуться! — Ланка очередной раз отошла от окна, вздохнула и села на кровать брата. — Стефан, с ним что-то случилось!

— Если с Руи что-то случится, я скажу, что начинается конец света. Твой дядя бессмертен.

— Не издевайся, — принцесса пыталась унять дрожь в голосе, но это у нее не очень-то получалось. — Слишком много смертей… Я боюсь.

— А ты не бойся! Руи очень любил Иннокентия, но он герцог. Наверное, хочет вернуться с бесстрастным лицом, а это даже у него сейчас не сразу получится. И потом, он же не знает, что у нас тут творится.

— Ты ему расскажешь?

— Ему — да, но больше никому. Я дал слово.

— Давать слово мерзавцу вовсе не обязательно, — Ланка неодобрительно поджала губы. — Я понимаю твою любовь к Герике. Уж лучше она, чем Митта, но то, на что ты согласился, бесчестно! Годой должен свое получить!

— Он и получит, уверяю тебя, но не от моей руки!

— Интересно знать, от чьих? Уж не думаешь ли ты, что Творец сочтет уместным наконец отделить агнцев от козлищ и воздать всем по заслугам!

— А ты еретичка, сестреночка!

— Нет, просто я называю жабу жабой, так проще жить!

Стефан обнял девушку и привлек к себе.

— Я тебе завидую, ничего так не хотел бы, как жить попроще. Нет, я Михая отпустил не только из-за Герики, хотя надеюсь на ней жениться, когда Роман меня поставит на ноги.

Михай уличен в попытке насилия. Даже не насилия, а обмана. Эта дурочка испугалась, что ее объявят отцеубийцей, и была готова на все, чтобы об этом никто не узнал. Поступок гнусный, но Шандер за него хорошо повыдергивал Михаю перья. Только мы ведь так и не знаем, что случилось с Зеноном, кто и почему убил Иннокентия и беднягу эркарда… Доказательств нет. Если в этом виноват Михай, мы должны вырвать у него все его подлые тайны. Чтобы спасти Зенона, чтобы такого впредь не случалось. Если же дело с Маритой выплывет, то по Кодексу Розы он должен будет удалиться в бессрочное изгнание в свое владение, то есть в Тарску. Лисицу выгонят в лес! Нет, Лануся, Годоя нельзя выпускать из виду, пока мы не убедимся в том, что он просто подлец, или не разоблачим его полностью.

— Ты думаешь, это удастся? — Ланка с сомнением покачала изящной головкой. — Он слишком умен и изворотлив.

— Но ты же сама говоришь, что Рене может все. К тому же либр, которого он привез, знает куда больше, чем можно подумать. Мы выиграем, вот увидишь.

Стефан отбросил подушку, прикрывавшую кувшин с горячим питьем, и налил в чашу остро пахнущей жидкости. Ланка закашлялась, отгоняя рукой пар.

— Как ты можешь такое пить?

— Убереги тебя святой Эрасти от того, чтобы зависеть от этого питья, но оно мне помогает.

— Прости. — Ланка прильнула к брату. — Знаешь, я тебя очень люблю, мне ужасно не хотелось уезжать от тебя в Эланд, но теперь…

— Не надо продолжать. Но тебе придется выбросить Рене из головы, даже если мы пожертвуем твоей будущей короной. Такая любовь до добра не доведет…

— Но ты же готов жениться на дочери мерзавца! И при чем здесь корона, я буду великой герцогиней…

— …. а Первый Паладин твоим любовником? Вряд ли он согласится. Конечно, Рикаред полное ничтожество; но, если б дяде был нужен трон, он сел бы на него пятнадцать лет назад. Руи свято блюдет закон. Великий герцог — это Рикаред, дядя воздает ему все почести и никогда не посягнет на его жену.

— Но ведь свою жену он не любит!

— Да, не любит, да и она не питает к нему теплых чувств. Слушай, Ланка, я что-то начал сплетничать, как старый монах. И вообще пора спать, отправляйся к себе, утро вечера мудренее.

Ланка повернулась и выбежала вон, хлопнув дверью. Пожалуй, в первый раз за время болезни брата она с ним не попрощалась. Хорошо хоть, ей удалось сдержаться и не наговорить ему страшных вещей, за которые она потом бы себя проклинала.

Девушка не помнила, как она пробежала по коридорам, как поднялась к себе. Подвернувшуюся по дороге хорошенькую служанку, явно возвращающуюся со свиданья, принцесса наградила таким взглядом, что бедняжка долго не могла прийти в себя. Ланка немного успокоилась, только когда закрылась в своей спальне, и впервые за много лет дала волю слезам. Всегда честная сама с собой, Ланка не могла не признать, что брат во многом прав. Стать женой двоюродного брата из династических соображений и с благословения Церкви — это одно, обманывать мужа с собственным дядей — совсем другое.

Но главная беда была не в этом, а в том, что она вовсе не была уверена в чувствах Рене. Иногда ей казалось, что она ему нравится, иногда, что это чисто родственная приязнь, сама же Ланка со всей страстью первого чувства была убеждена, что полюбила навеки и до смерти. Разговор с братом открыл ей глаза на то, что ее тайна тайной не является. Когда первый приступ стыда и досады отступил, девушку захватила единственная мысль — понимает ли Рене то, что понял Стефан, и, если да, что он станет делать. Больше всего на свете Ланка боялась, что эландец под каким-то предлогом разорвет ее помолвку с Рикаредом и навсегда уедет. Нет! Отказаться от Рене она не в состоянии. Выйти замуж за женатого человека в Таяне, к сожалению, нельзя, здесь не Эр-Атеф, где мужчина может иметь нескольких жен.

Недавно Ланка считала это дикостью, сейчас же этот обычай представлялся ей прекрасным выходом в случае, когда мужчина, на шее которого висит немолодая и нелюбимая жена, встречает настоящую любовь. К утру Ланка уже не сомневалась в чувствах Рене, а посему решила во что бы то ни стало стать Великой герцогиней Эланда. Когда же отправить ее назад станет невозможно, она сумеет добиться от Первого Паладина всего, чего захочет. Они будут счастливы, очень счастливы… Ланка уснула на рассвете. Во сне она улыбалась.

Лупе стояла на крыльце и смотрела вслед ночным гостям, давно скрывшимся за углом иглеция Гелены Снежной. Маленькая колдунья давно поняла, что собственными руками загубила свою жизнь, но никогда это чувство не было столь острым.

Ее нелепое замужество, разрыв с семьей, разочарование, бегство в Белый Мост, обвинение и оправдание, возвращение в Таяну и новая встреча с недавними спасителями… Все это были звенья одной цепи. Фаталистка по натуре, Лупе утешала себя тем, что судьба, несомненно, готовит ее к какому-то испытанию, которое она бы не прошла, если бы оставалась тем, кем родилась. Дочерью знатных родителей, которой пророчили блестящую партию.

Когда-то Мона-Леопина-Ирэна рэ Клэ из сопредельного Таяне герцогства Агосты[67] считала своим предназначением служение великому поэту Родольфу Глео, стихи и недюжинная красота которого покорили семнадцатилетнюю девицу. Побег из дома и замужество окончились не раем, пусть в шалаше, а горькими слезами. Поэт в жизни оказался заурядным пьяницей, сидевшим на шее у своего сводного брата-медикуса, и к тому же грубым животным.

Бешено гордая, Леопина, осознав свою ошибку, даже не подумала о том, чтобы вернуться к родителям. Да, они приняли бы ее, но жизнь превратилась бы в пытку. Лупе решила уехать в Арцию. За годы жизни с Родольфом она разочаровалась в мужчинах, родила и потеряла ребенка и научилась от Симона азам медицины и магии. Когда в Белом Мосту ей пришлось спасать роженицу, Леопина углядела в этом перст судьбы. Воображение живо нарисовало картину жизни среди природы и благодарных поселян. Какое-то время ей это действительно нравилась, но потом она затосковала. Нет, относились к ней в Белом Мосту хорошо, а несколько парней и мужчин постарше явно отличали ее среди других женщин, но Лупе, обжегшись на своем поэте, шарахалась от любых проявлений нежных чувств, тем более что селяне делали это весьма неуклюже.

Колдунья почти решилась на то, чтобы продолжить свой путь в Империю, но снова вмешалась судьба. Оказавшись в Таяне, она не могла придумать ничего другого, как бежать. В Высоком Замке мог гостить кто-то из Агосты, а ее родные никогда бы не простили ей жизни в образе деревенской знахарки. Единственное место, куда она могла явиться, был домик Симона, который, ничего не спрашивая, распахнул перед ней двери. Все было не так уж плохо, если бы не муж.

За время разлуки Родольф сильно постарел и окончательно спился. Тонкое лицо поэта еще хранило остатки былой красоты, но он обрюзг, отрастил внушительное пузо и окончательно забросил свою музу. Возвращению блудной супруги он обрадовался, так что Лупе и Симону стоило немалого труда объяснить Родольфу всю нелепость его мужских притязаний. Поэт смирился, вытребовав в качестве отступного право на ежедневную порцию спиртного. Симон счел за благо пойти ему навстречу. Лупе принялась помогать деверю в его трудах, и через месяц-другой ее жизнь вошла бы в будничную колею, если бы не появление сначала Романа, а затем и Рене.

Женщина чувствовала, что больше не может жить безвестной мещанкой, кровь брала свое. Ноблеска должна жить среди таких же, как она. Что ж, когда Рене или Роман появятся в следующий раз, а они появятся, хотя бы потому, что Симон должен кое-что для них разузнать, она расскажет свою историю и попросит помощи. Рене наверняка поможет с разводом и увезет ее в Эланд. Дальше Лупе не загадывала.