"Газета Завтра 816 (80 2009)" - читать интересную книгу автора (Завтра Газета)

В ПОИСКАХ СВЯТОСТИ «Круглый стол» экспертов по роману Александра Проханова «Виртуоз»

Андрей ФУРСОВ, историк.

Недавно в стенах своего Экспериментального Творческого Центра Сергей Кургинян устроил обсуждение романа Александра Проханова "Виртуоз", взглянув на него через призму современной социально-политической реальности. Тогда у нас появилась ответная идея: рассмотреть русскую реальность сквозь призму романа "Виртуоз". Взглянуть на роман глазами политтехнолога, криминолога, политолога, социолога и историка. И попытаться понять, что же такое постсоветское общество в контексте русской истории, русской метаистории.

Александр ПРОХАНОВ, писатель.

Актуальная история, которая на наших глазах протекает в этом нашем двумерном пространстве, она дана нам в неполном виде. Конечно, существует масса исторических тайн, тот самый конспирологический фон, который так никогда и не будет вскрыт. Но дело в другом: история протекает далеко за пределами земного существования, в какой-то трансцендентной реальности, где вращается ее полный, не двумерный, объем. Художник, в отличие от историка, окруженного и ограниченного методологической культурой, благодаря своей фантазии может подняться в эти метафизические сферы, в сферы объемов, в эти консилиумы смыслов, и там попробовать обнаружить большую историческую полноту, а потом вернуться сюда с этими добытыми знаниями. Отсюда романная, метафизическая история, которая не совпадает с нашей двумерной историей. В романе, мне кажется, я нащупал метаисторическую формулу, где соединяются фигуры Сталина и Николая Второго. Все наши газетные "завтрашние" попытки соединения красного сталинского и белого романовского периодов заканчивались неудачей, поскольку мы брали не те точки отсчета. Мы брали две кромки смыслов, которые между собой не соединяются, отторгают друг друга. Грубо говоря, объединение Фрунзе с Врангелем могло закончиться только неудачей. Эти враждебные кромки по-прежнему пылали, не желая соединяться. А вот Николай Второй, чье окружение пестрело республиканцами, демократами, августейшими любителями носить красные банты, был, по сути, последним монархистом, он уходил, будучи последним адептом монархической идеи. Он ушел на свою Голгофу, и, в конце концов, был причислен к лику святых, обретя метафизическую полноту. А Сталин, по сути, был первым монархистом и первым новым монархом. И после 1945-го года он стал в каком-то смысле и помазанником, соединив воедино народ, освятив себя и страну Победой. И мне кажется, что метафизическое соединение - последнего и первого монархиста, последнего и первого монарха, освящение этого соединения святостью привело бы к интегральным результатам.

Александр НАГОРНЫЙ, политолог.

Для меня, как для политолога, важна политологическая и политическая составляющая этого романа. Мне представляется, что роман скользит хоть и близко к поверхности нашей действительности, но все равно в нем доминирует гротескная составляющая, что мешает нам разглядеть картину текущего момента и увидеть некие перспективы. Впрочем, на страницах романа мы можем встретить целый веер идеологических типажей, обнаружить набор тенденций, определяющих, на сегодняшний день, развитие российского общества. Лично мне в романе не хватало того, что мы обычно называем народностью. Фигура главного героя при всей своей посконности не отображает, на мой взгляд, типаж русского, постсоветского человека, весьма далекого от проблем монархии и православия. Ведь существует некая непознанная необходимость увидеть, почувствовать коллективное бессознательное народа. О народе можно было бы сказать более жестко и более комплексно. Ведь народ наш охотно воспринимает все отвратительное, что происходит в обществе, и, как говорил товарищ Пушкин: безмолвствует. Исследуемая в романе монархическая модель, и если ее прикладывать к будущему России, вполне может стать бомбой для нашего государственного организма. Для тех, кто работает на дальнейшее расчленение России, на распад государства ультранационалистическая идея в монархической оправе - это то, что нужно! Внедрение такой модели еще больше отвратило бы широкие слои населения от государства, и привело, в конечном счете, к гражданской войне.

С политологической точки зрения в романе очень выверено и точно изображается борьба в верхах, а вот трагедии народа, психологии народа, мне в романе этого недоставало.

Хотел бы добавить, что само название романа "Виртуоз" фонетически перекликается со словом "виртуал" и указывает на то, что наша власть занимается виртуальными играми. Присутствующий здесь Михаил Геннадьевич Делягин не раз был участником написания различных президентских посланий, и подтвердит, что для их создания берутся различные идиомы из разных газет, в том числе и из "Завтра", транслируются в народ, а потом благополучно забываются. В этом как раз и заключается виртуальность идеологии власти. Возникает своего рода дымовая завеса. Но, простите, кто "ответит за базар"? Возможно, все хорошие слова, сказанные властью, воздействует как-то позитивно на душу нашего народа и может быть, когда-нибудь они и дадут благие всходы. Но течение исторического процесса стремительно, скорость изменений на планете чудовищна. А Россия как будто замерла… Может быть, в этой отрешенности признак ее святости, но фактически это ведет к её уничтожению.

Елена ПОНОМАРЕВА, политолог.

Поскольку исследование было начато с политологической точки зрения, я позволю себе продолжить в том же ключе. Для начала хочу сказать, что прочитав "Виртуоз", я окончательно поняла, что романы Проханова читать мне тяжело, ибо неделю или две я оцениваю реальность, исходя из тех поступков, которые совершают его литературные герои. Действительно, смотреть на мир глазами художника, это чрезвычайно полезно, так как видишь явления, которые в обыденной жизни не замечаешь. Теперь, что касается политологической составляющей романа. Вспомним классика американской политологии Дэвида Истона, который в 50-е годы ввел в научный оборот из системотехники понятие "черный ящик", что должно было закрепить представление политологов о том, что политическая система, властные отношения - это черный ящик, и что происходит там - никому не ведомо. Однако этот ящик помещен в окружающую среду. Мы бы сказали, в общество. Ведь никакая система власти не может быть привнесенной извне. Все равно общество порождает эту систему, этот черный ящик. Но, по прочтении романа Александра Андреевича, мне даже показалось, что можно переиначить истоновскую концепцию черного ящика. Российская власть превратилась в своего рода чёрную дыру, и все общество она утягивает в бездну за собой. И благодаря Проханову мы начинаем понимать, что власть и политика это не просто грязное дело - это зло. И в это вот зло втягивается всё больше и больше людей. В метаниях прохановского Алеши по Москве, по этому страшному Вавилону прекрасно видно, что есть такое русский ад. Потом, когда у Алеши все выстраивается в жизни, он начинает воспринимать этот Вавилон совсем по-другому - в красочных брызгах движущейся Москвы. Это нормальная реакция человека, это следствие того, что ты уже находишься в этой черной дыре, в измененном пространстве. В романе прекрасно показана связка между первой, второй, третьей и четвертой властью. Показано то, как средства массовой коммуникации оперативно реагируют на приказы главы государства, вторят его желаниями и рекомендациям. И, наконец, в романе очень ярко отображено, как Виртуоз манипулирует сознанием людей через телевидение. Политико-системный подход позволяет увидеть в романе несколько пластов общественной жизни современной России. Мы, например, через роман можем увидеть, как формируется, как существует, или существует в кавычках, наша партийная система. Весьма красочно отображено заседание парламента в Государственной думе, где депутаты показаны как марионетки, которые не имеют представления не только об истории страны, но и о ее сегодняшнем дне. По отношению к ним даже не хочется употреблять понятие "политическая элита". К ним лучше подходит понятие "политический класс". Они сама алчность, они преследуют свои собственные интересы, что означает - партийной системы в России на самом деле не существует. Методы управления в регионах тоже прекрасно показаны через фигуру главного руководителя города на Неве. И дальше мы упираемся в вопрос преемственности политической элиты - а откуда взялась эта так называемая элита? И опять всплывает общество. Мы сами породили свою "элиту", хотя и являемся заложниками этого "черного ящика". Мне кажется, здесь есть много поводов к размышлению, к научным исследованиям. Единственное, с чем я не могу согласиться, так это с той наивной верой автора в святость представителей дома Романовых и возможность её передачи, так сказать, трансляции в сегодняшний мир.

И еще: в романе подспудно проводится мысль, что добро может победить, поставив себе на службу зло. На мой же взгляд, ко злу лучше вообще не прикасаться, тем более для решения каких-то благих дел. В этой связи меня потрясло недавнее сообщение о том, что представители РПЦ будут помогать судебным органам взимать с граждан долги. В этой связи я вспоминаю христианскую молитву "Отче наш", где говорится о прощении должников.. Получается, что мы все живем в каком-то перевернутом мире! В романе Александра Андреевича я не нашла ответа, победит ли добро?

Михаил ДЕЛЯГИН, экономист.

Действительно, можно сказать, что в романе нет народа как участника исторического процесса, хотя в культурном плане, конечно, определенные социальные типы представлены, - хотя бы даже в лице заключенных и психов.

Фигуры власти, представленные в романе, абсолютно освобождены от всякого влияния экономики. Думается, что это не случайно: именно такое освобождение создает ощущение, что наши властители мотивированны не деньгами, но мистическими энергиями, силами Стоглава и, тем самым, позволяет судить о них с точки зрения морали, говорить о них как о людях. О том, до какой степени "вынута" из них экономическая компонента их деятельности, то есть непосредственные пути достижения и удержания ими их положения, свидетельствует то, что заместитель главы администрации чувствует святость и, более того, желание помочь Родине. Это допущение, без преувеличения, потрясает.

Мне очень понравилось, как ненавязчиво и вместе с тем выпукло, однозначно показана стратегическая обреченность Путина. И почти так же показана в романе обреченность самой монархической идеи и идеи святости, - разумеется, не с моральной точки зрения, а с точки зрения политики, борьбы за власть. Получается, что, с одной стороны, святость - не более чем инструмент для решения определенных вопросов, а с другой, - что эта идея не от мира сего. Ярче всего это показано в самой светлой личности романа, Алексее, который перерождается в ходе романа, приобретает необыкновенный дар прозрения, беседует чуть ли не с Богом, встречается со Сталиным, - и, оказывается, вообще не понимает, что вокруг него происходит.

Он, оказывается, перерождается в святость не к благу общества, не к преображению мира или хотя бы России, а всего лишь к собственной лоботомии. Большего унижения для идеи святости - не говоря уже об идее монархии - представить себе я не могу.

И ведь ни один из его собеседников не раскрывает ему глаза, - а когда раскрывают на частные случаи, он не способен их оценить и увидеть за ними систему. Разве что только товарищ Сталин слегка проговаривается, но, учитывая его специфический юмор и отношение к людям, эту оговорку можно счесть и издевкой…

Роман прекрасно раскрывает идею справедливости, показывает, как она может преображать общества и созидать государства, - но то, что этот показ остается не более чем бесплодной и в конечном счете бесплотной мечтой, лишь усиливает ощущение парализующей безысходности.

Я не разделяю такой взгляд, но в романе безысходность показана очень правдоподобно. Вынужден признаться - у меня уже неделю болит голова после прочтения романа.

Вместе с тем важно сознавать, что роман описывает ситуацию в статике, а не в динамике, - это, вероятно, закон жанра. Поэтому экстраполирует в неопределенное будущее ситуацию момента написания романа, без ее развития, даже вполне прозрачного и неизбежного.

Именно этой статичностью подхода и обусловлено восприятие народа лишь как культурной и моральной среды, а также как набора социологических типажей, но отнюдь не как силы, которая может что-то менять и на которую скоро придется всерьёз опираться.

Теперь несколько частных замечаний - прежде всего о взаимоотношениях добра и зла. Действуя из плохих побуждений и плохими методами, люди часто творят зло. Но не следует закрывать глаза и на то, что почти так же часто жестокие методы и злые люди делают очень хорошие, полезные и правильные вещи. В конце концов, сам сатана - не более чем падший ангел, который категорически не хочет, но вынужден подчиняться Богу.

Далее: насчет виртуальности власти. Если мы будем рассматривать слова власти, постановления правительства и другие ритуальные, символические действия, то мы вынуждены будем согласиться с этим тезисом. Но не следует забывать, что по крайней мере одно реальное дело у нашей власти все-таки есть. Правда, поскольку публично признаваться в нем никак нельзя, оно существует неофициально, на правах порока.

Но оно существует и называется "личное обогащение". Нынешнее государство является инструментом для личного обогащения крайне ограниченного числа людей, и это - сущность данного государства. Мы привыкли считать, что кто-то где-то как-то подворовывает, как обычно в нашей истории. Отнюдь нет: в России создано государство нового типа, сутью и квинтэссенцией которого является воровство. И в этом смысле действующие лица романа абсолютно свободны от экономики хотя бы потому, что у них есть все. И, абстрагируясь от экономики, роман позволяет читателю закрыть глаза на то, каким путем это "все" им досталось и воспринимать их столь же романтично и адекватно, как воспринимал их несчастный Алексей. Сурков - это теперь государственный деятель, который думает о будущем. Путин занимался мутными делами в аппарате Собчака, а теперь распрямил плечи и, как былинный герой, стал служить Родине, и вот уже девятый год служит, а то и одиннадцатый…

Однако мы, отложив роман в сторону, не должны забывать, что наверх попали именно те люди, которые строили нынешнюю систему, причем вполне осознанно. Те же, кто не очень стремился к созиданию данной системы, кто стеснялся ее, кто думал о народе или морали, туда, насколько можно судить, не попали и не могли попасть.

И поэтому нынешнее российское государство отнюдь не виртуально, - оно конкретно и даже, более того, "чисто конкретно". Другое дело, что его идеологию, его цель и задачи объявить вслух нельзя: даже в нашем терпеливом обществе это будет не только моральное, но и политическое самоубийство. Поэтому публичные выступления власти так пространны, гладки, правильны - и при этом, как можно судить, лживы в своей основе.

Владимир ОВЧИНСКИЙ, криминолог.

Прежде всего, реплика по поводу выступления Александра Нагорного. Совершенно неверно связывать монархию и национализм. Российская монархия, если уж говорить цинично, всегда была интернациональна. Интернационализм - это и было типичное выражение русской монархии. Кто двор составлял? Кто окружал русскую императорскую династию? Это представители всех народностей России и не только. В этом и была суть великой русской Империи, что она всех объединяла. В ней жили немецкие ученые, еврейские банкиры, черкесские воины, грузинские полководцы, армянские министры, татарские купцы и бурятские лекари.

Теперь к роману. Главный вывод из романа для меня таков: властитель, добровольно отдающий власть в России, обречен на гибель. Из всего многообразия сюжетных линий в романе две, на мой взгляд, главные: Николай Второй и Виктор Викторович. Оба они добровольно отдают власть, и оба обрекают себя на гибель.

Конечно, это роман о борьбе добра и зла. Добро и зло - это суть такой науки, как криминология. Есть еще такое понятие, как философия преступления. Криминология это и есть философия преступления. И если рассмотреть роман с этой точки зрения, то это роман о череде преступлений против русского народа. И этот ракурс потрясает. Я многое читал, смотрел фильмов пор убийство царской семьи, но то, что Александр Андреевич описал, это потрясает, вызывает изумление, еще раз через себя это проносишь. Показана череда преступлений диких и во многом бессмысленных, которые совершают описанные властители России. Это касается убийства шутника-журналиста, который поднял всю историю цесаревича. Убийство Гагарина, убийство Кузнецова, убийство Алексея, а лоботомия это фактически убийство - все эти убийства бессмысленны, они совершены ради удовольствия. Люди, совершившие данные преступления, показаны как патологически криминальные личности. Это показано в главной сцене романа. А главной сценой романа я считаю скармливание лани уссурийскому тигру. Ничего, кроме омерзения и сгустка ужаса, эта сцена не вызывает. И с каким наслаждением на это смотрит один из главных персонажей. На этот раз я специально не начинал с конца романа, но, прочитав эту сцену в середине книги, я сразу понял, что в конце этот человек убьет всех. Этот эпизод вводит в сюжет коллективного Чикатило, доктора Менгеля, самых известных мировых преступников, которые испытывали наслаждение от уничтожения, от смерти. Если исходить из логики Нагорного, и искать то, чего нет в романе, то в романе, на мой взгляд, нет современной криминальной России. Нет экономики, нет и криминала, потому что у нас нет экономики без криминала. Нет русского народа, потому что русский народ переплетен с криминалом, если говорить о массовом явлении. Поэтому, когда герой генетически и морально является наследником дома Романовых, опять же не показано, какой народ он может возглавить. Показаны преступления власти, нет преступлений окружающей среды.

С момента развала Советского Союза у нас через тюрьмы, следственные изоляторы, изоляторы временного содержания, колонии, бомжатники и так далее, прошло около 25 миллионов человек. Это на наши 140 миллионов человек вместе с младенцами, лицами старшего возраста, и лицами, которые априори не могут совершить преступление. Такого удельного веса, такой категории людей, которые прошли через все это, нет ни в одной стране мира. На сегодняшний день в России 18 убийств на 100 000 населения, а в США 6 убийств на 100 000 населения. В странах Евросоюза 1 убийство на 100 000 человек. Таким образом у нас в 18 раз больше убийств происходит, чем в Европе, в 3 раза больше, чем в США, в этой криминальной стране, где каждый вооружен револьвером. Мы должны понимать, что это последствия разрушения СССР, уничтожения Царя и всего прочего.

Вспомним холодное лето 53-го года, когда Берия сознательно выпустил сотни тысяч уголовников, и они стали всех на улицах резать. Потом хрущевская "оттепель", когда он перестал сажать в тюрьмы опасных преступников, и они по улицам ходили, им только общественное взыскание выносили. Лишь при Брежневе до его первого инсульта было сравнительно спокойно. С того момента, когда необходимая для здорового человека рефлекторная структура у него пропала, начался опять разлад. По статистике можно посмотреть: с 67-го по 77-й год спад преступности, а потом опять скачок. Ведь в начале своего правления Брежнев был очень жесткий руководитель. И уж конечно, нас накрыло волной преступности в период перестройки, когда в 88-м году приняли закон о кооперативах, а бывший министр внутренних дел СССР Власов издал указание N 10, в котором запретил работникам милиции входить на территорию кооперативов и проверять их. Вот тогда и возникла современная организованная преступность, когда бандиты соединились с теневым бизнесом, стали одним конгломератом, и, по сути, хозяевами жизни. Хозяевами целых регионов, целых отраслей, целых направлений. И современное решение о непроверке малых предприятий - это аналогичная ситуация. Мы наступаем на те же грабли.

Андрей ФУРСОВ.

Я бы хотел высказать свое мнение относительно прохановского романа - вернее, просто изложить те три концепции, к обдумыванию которых он меня подтолкнул. Когда я читал "Виртуоза", я подумал: а почему, собственно, у нас такая сверхразложившаяся верхушка? В романе распад показан очень ярко. Я думаю, что сверхразложение нынешней постсоветской верхушки - это результат наложения нескольких процессов. Первый процесс - это логика разложения советской верхушки в 70-е годы, второе - это способ обретения богатства и власти в 90-е годы, а третий процесс - это то, что связано с нашей интеграцией в мировую систему. Я думаю, что в конце XX века мировая верхушка переживает вторую мутацию. Первая мутация была в конце XIX века сразу после смерти королевы Виктории, когда европейская аристократия, в результате нескольких переговорных встреч, приняла решение, что можно вступать в браки с представителями финансового капитала, даже если они евреи. И началось очень быстрое сращивание европейской аристократии и финансовой верхушки. Я думаю, что в конце ХХ века происходит очередная мутация, но только здесь уже идет сращение финансово-аристократического блока с криминальным. Процесс этот идет во всех странах мира. В этом отношении криминальный распад нашей верхушки идет по тому же сценарию, что и во всех странах мира. Интеграция позднего Советского Союза и постперестроечной России в мировую криминальную систему, безусловно, обогнала интеграцию в легальную систему. Есть еще один политэкономический процесс, который очень многое объясняет в нашей ситуации. Это соотношение двух скучных процессов - первоначальное накопление капиталов и капиталистическое производство. В Европе эти два процесса были диахронными, и первоначальное накопление капитала, то есть передел собственности, не имело к капитализму никакого отношения. Он создает для него фундамент, расчищает площадку. А на периферии, полупериферии и у нас в 90-е эти два процесса сосуществовали. Первоначальное накопление постоянно подсекает капиталистическое производство и блокирует его. То есть здесь не только капиталистическое общество не может нормально возникнуть, но здесь вообще не может возникнуть нормальное общество, нормальная система. Здесь существует процесс самовоспроизводящегося разложения. И образующий элемент как раз верхушка, с ее моральным разложением. Единственной организующей единицей подобной дезорганизации может быть клан. Социальное время распадается, нет единого времени. Эти люди живут вне времени. Вторая вещь частная, мне она показалась интересной. Роман подтолкнул меня к ней не на уровне понятий, а на уровне эмоций. "Нулевые" - это последняя самоотрицающая фаза коммунистического порядка. Это передел коммунистического порядка, это его отрицание. И в этом отношении "нулевые" очень похожи на пореформенную Россию, потому что пореформенная Россия - это была, безусловно, фаза самоотрицания самодержавия. Если внимательно прочесть одну из лучших книг ХХ века - это воспоминания старшего Врангеля, от отмены крепостного права до начала большевиков, то так, как он описывает Россию конца XIX начала XX века, он прямо там пишет - олигархизация власти. Власть становится совокупной с олигархами. И начинает вместе с буржуазией грабить население. Таких вообще случаев в русской истории было два. Это конец XIX-начало ХХ века, и конец ХХ-начало ХХI века. Во всех других случаях власть, то есть то, что мы называем государством, очень внимательно следило за аппетитом правящей верхушки. Не потому что она очень любила население, а потому что сверхэксплуатация нарушала порядок. И последнее, самое интересное для меня, - это метаистория. Когда я читал роман, я подумал, почему в русской истории так много метаистории, почему так много происходит вещей, которые в саму историю и не укладываются. Александр Андреевич говорил, что метаистория - это вещь внеземная. А я подумал, можно ли дать земное объяснение, социо-историческое - собственно метаистории в целом и метаистории отечественной в частности. Да, такое объяснение можно дать, если выйти за рамки социальных систем. Помимо систем, в истории есть субъекты. История - это взаимодействие субъекта и системы. Метаисторичность - это доминирование субъекта над системой. В каких ситуациях субъект выходит на первый план? Первое - это слом систем - революция. Здесь необходимость и случайность уравновешиваются, системы попадают в точку бифуркации. Второй момент - это когда в обществе слабо выражена системная характеристика. Когда нет или мало институтов - это как раз наш случай. Что такое русская власть? Это автосубъект, субъект сам по себе, который не пускает других субъектов. И эта власть плохо институализирована. Как только у этой власти возникают проблемы, она тотчас же собирает чрезвычайные комиссии. Опричнина, петровская гвардия, и так далее. Теперь, если посмотреть вообще на ход русской истории, то есть сравнивать самодержавие и коммунистический порядок, то там проигрываются несколько фаз (при коммунистическом режиме несколько быстрее): смута, демонархия (это Иван Грозный, Петр Первый, Сталин, это жесткая власть, практически не институализированная, с опорой на разные слои народа) и оттепель (Елизавета, Екатерина, Хрущев). Бывают попытки возврата (Павел, Андропов). Я понимаю, что подобные аналогии носят поверхностный характер, но они, как мне кажется, имеют определенный смысл. За оттепелью идет застой (Николай Первый, Брежнев), а затем начинается новая смута.

В 1880-е годы журналисты употребляли термин "смута" по отношению к тем временам. Смута действительно длилась с 1861 до 1929-го года. Смута и демонархия - это полный разгул субъектности. Если мы посмотрим на русскую историю, то треть или половину русской истории составляют, в отличие от западной и восточной истории, как раз разгул так называемой метаистории. Сталин в этом смысле совершенно фантастическая фигура. Почему историкам так сложно объяснить Сталина? Он воплощает в себе смуту, но не так, как Ленин и Троцкий. Он человек смуты и в то же время это человек демонархии, хотя я бы не сказал, что сталинский режим - это монархическое правление. Поскольку Советский Союз - это не нация или государство, а более сложное соединение, и то, что сделал Сталин - это нечто более сложное, чем монархия. Я сейчас не буду тонуть в терминах, я это объясню образно. Сталин - это человек, на которого приходится две фазы русской истории - это завершающаяся смута и разгул демонархии. Сталин - это человек, который укрощал смуту демонархией. По степени субъектности и метаисторичности Сталину не то что в русской - ему в мировой истории нет аналогов. Сталин - это сгусток метаисторичности, который попадает на первую половину ХХ века. Но метаисторичность бывает и другой. Это, как я уже сказал, ослабление системности. Это может происходить в государстве не только за счет сверхсубъектности, но и из-за того, что система рушится. И вместо нее ничего не приходит. Я думаю, как раз, что это та самая ситуация, с которой мы сейчас имеем дело. Оборотная сторона метаисторичности, это то, что зафиксировано в романе как русское подполье, преисподняя. Это обратная сторона метаисторичности, когда в обществе нет ни субъектов, ни системы. Герои романа - это элементы системы, взбесившиеся атомы. Это тот же Горбачев, у которого место ЦК занял "вашингтонский обком". Рядом с метаисторичностью всегда есть сверхнегатив. С середины XIX века этот негатив питается не только русской почвой или русской кровью, но и мировой. В этом отношении положение нынешней российской верхушки очень интересно. У этого процесса две ноги. Одна нога местная, а другая глобальная. Не международная, а именно глобальная. И если переходить на категории добра и зла, то криминализация мировой верхушки подпитывает и наш, русский процесс. Еще есть очень интересная тема в "Виртуозе" - это неблагополучие дома Романовых. Династия Романовых неблагополучна даже по своему возникновению. Вся эта мутная история с Лжедмитриями была выгодна только Романовым. Кто возвращает Филарета? Первый Лжедмитрий. У второго он становится Патриархом. И, в конечном счете, избирают не Пожарского-Рюриковича, а Михаила Романова. То есть с самого начала в этой династии присутствовал некий дребезжащий звук.

Владимир КАРПЕЦ, историк.

На мой взгляд, нельзя говорить, что в народном бессознательном отсутствует идея православия и идея монархии. Другое дело, что не нужно отождествлять православие и попсовые формы церковности. Не следует отождествлять то, что Александр Нагорный назвал монархической моделью, с её историческими формами, которые имели место быть после Раскола. Поэтому, на самом деле, в народе присутствует идеи и православия и монархии, только они оказываются несколько сдвинутыми по отношению к тем формам, которые нам преподносятся. Я согласен с Владимиром Семеновичем Овчинским, что монархия как тип правления - я употребляю понятие "тип" сознательно, а не "форма" - не предполагает никоим образом того, что принято называть ультранационализмом. Ибо монархия стоит над классовой, и даже над этнической силой. Наднациональная природа монархии является несомненной силой этого института. Поэтому я категорически не согласен с тем, что монархическая идея сама по себе несет разрушение.

Я не согласен и с тем, что народ или народное бессознательное отсутствует в романе "Виртуоз". Это неверно. Оно присутствует в двух замечательных образах. Причем один из них является экзистенциально рискованным для самого автора, но это уже дело самого автора. Это образы Юрия Гагарина и Юрия Кузнецова, которые записывают формулы народного рая и народной правды. Причем эти картины несут в себе удивительное древнее исконное православие, соприкасаясь с таким неоцененном замечательным памятником, как "Голубиная книга", которая, на самом деле, пронизывает все древнейшее русское сознание. Эти строки безусловно связаны с традицией русских духовных стихов, с плачами калик перехожих, с поэзией "Голубиной книги", и всего глубинного народного пласта, который на самом деле такой же народный, как и аристократический, что очень важно. Заключенные в тюрьме, при упоминании о праведнике, находящемся среди них, прячут глаза и не отвечают на вопросы. Вот это и называется - народ безмолвствует. Больные, сумасшедшие тоже не отвечают на этот вопрос и прячут глаза. Народ прячет глаза, когда звучит "Голубиная книга" . На мой взгляд, это замечательный художественный образ, который отражает то, что произошло с русским народом на протяжении не только ХХ века, но и на протяжении многих и многих столетий. Это очень серьезно. И святость последнего государя недооцененная, непонятая не только с точки зрения политологической, но и с точки зрения церковной традиции, формировавшейся на протяжении последних двух-трех веков. Святость и искупительная жертва уходят в очень-очень давние века, не будем даже уточнять. В романе есть четыре ключевых фигуры, формирующих народное сознания. Это Николай Второй, Иосиф Сталин, Юрий Гагарин и Юрий Кузнецов. Виртуоз, Марина, и два местоблюстителя власти оттеняются этими четырьмя метаисторическими фигурами, которые очень четко очерчены.

Александр ПРОХАНОВ.

Я думаю, что феноменология святости, также как и феноменология русского чуда - это внеисторические категории. Этими категориями не оперирует историк. Однако они есть в романе. Рассказ об этой святости, специфически изложенный и вплетенный в роман, является внутренним продолжением этой книги. И по существу является её первым, вторым, двенадцатым томом. Крах этой святости, в лице Алексея, только подтверждает, что государство без святости невозможно. История не является одной политтехнологией, история не является только конспирологией, или легитимным подтверждением власти. В истории существует загадочный таинственный элемент святости, в данном случае русской святости. Эта русская святость каждый раз вытаскивает Россию за волосы из кромешной дыры, из безвыходной ситуации. Я думаю, что тот последний абзац в романе, где после победы одного властителя над другим, а также победы политтехнологии над историей, над святостью, является ключевым.

В романе говорится, что из-за горизонта поднимается огромная, тёмная, кромешная волна, в которой крошатся небоскребы, переворачиваются подводные лодки, летят тысячи уничтожаемых людей. Это и есть возмездие за уничтожение праведника. В таком виде, в такой форме русская святость будет возвращена в русскую историю в виде кромешной, страшной волны, после которой, возможно, и наступит светоносное Второе Пришествие Иисуса Христа.