Холт Виктория Паутина любви

СЛУЧАЙ В ЛЕСУ

Когда я мысленно возвращаюсь в прошлое, я вижу, что все началось в то утро, когда мы сидели за завтраком в нашем доме в Кэддингтон-холле. Моя мама, занятая чтением письма, взглянула на отца и сказала почти равнодушно:

— Эдвард пригласил того юношу-немца приехать в Англию и погостить у Гринхэмов.

— Я думаю, он наведается сюда вместе с ним и познакомит его с нами, — ответил отец.

Эдвард всегда интересовал меня, ибо его судьба сложилась необычно. Когда разразилась война, моя мама находилась в Бельгии — училась там в школе. Ей пришлось срочно уезжать оттуда из-за угрозы оккупации страны немцами. Дом, где жил Эдвард, находился рядом со школой. В дом попала бомба, и родители Эдварда погибли. Его мать, прощаясь с жизнью, уговорила мою маму забрать ребенка с собой в Англию, что она и сделала.

Впоследствии Эдвард всегда испытывал чувство благодарности к моей маме, которая спасла ему жизнь.

Эдвард жил в имении Маршлендз в Эссексе, принадлежащем родителям моей матери, или в их родовом особняке в центре Лондона, в Вестминстере. Мой дедушка был членом парламента; по традиции, его место в парламенте занял мой дядя Чарльз.

Эдварду сейчас было около двадцати двух лет, и он заканчивал свое юридическое образование. Как и все мужчины в семье, которая его воспитала, он хотел стать юристом.

— Полагаю, что друг Эдварда из Германии пригласит его туда с ответным визитом, — сказал мой брат Роберт. — Мне хотелось бы побывать там. Говорят, там уйма всяких местечек, где можно посидеть и выпить пива, а еще говорят, что мужчины там постоянно вызывают друг друга на дуэль. Вы не мужчина, если у вас нет шрама на лице.

— Родной мой мальчик, думаю, что это не совсем так, — с улыбкой сказала мама.

— Но я это не придумал — так говорят, — ответил мой брат.

— Ты не должен верить всякой болтовне, — вмешалась моя сестра Дорабелла.

— А ты у нас такая всезнайка! — повернулся к ней брат Роберт и состроил гримасу.

— Ну ладно, — сказала мама. — Давайте не будем ссориться. Надеюсь, что в скором времени мы увидимся с Эдвардом и его другом… э… — она заглянула в письмо, — и его другом Куртом по фамилии Брандт.

— Курт Брандт, — повторил Роберт. — Звучит совсем не по-немецки.

— Ах, какая неожиданность! — поддразнила его Дорабелла.

Было время летних каникул. Ясным летним утром вся наша семья собралась за завтраком.

Я хорошо помню то утро.

Во главе стола сидел мой отец, сэр Роберт Денвер. Удивительный человек! Я его очень любила. Он не был похож ни на кого из наших знакомых. В нем не было ни капли высокомерия, и он отзывался о своей персоне в пренебрежительном тоне. Мама частенько журила его за это. Мягкий и добрый, он, как мне казалось, был человеком, на которого можно положиться.

Он унаследовал титул баронета от своего отца, который умер не так давно. Мой дедушка был таким же милым человеком, как и отец, и смерть его была большим ударом для нас.

Моя бабушка Белинда жила с нами. Мы все ее так называли: бабушка Белинда. Чтобы отличить от другой бабушки, которую звали Люси. Бабушка Белинда обычно завтракала не с нами, а у себя в комнате. Она была совсем не такой, как мои дедушка и отец. Самовластная до крайности, она требовала к себе внимания, но никак не интересовалась делами семьи, она ушла в себя. Вместе с тем ей нельзя было отказать в привлекательности. Она была красива. Ее великолепные черные волосы удивительным образом сохранили свой цвет, а во взгляде голубых глаз сквозили любопытство и озорство. Мы все — Дорабелла, мой брат и я — испытывали перед ней благоговейный страх.

Дорабелла и я были двойняшками, и между нами существовала психологическая связь, которая у двойняшек наблюдалась довольно часто. Несмотря на внешнее сходство, мы не были одинаковы; в шестнадцать неполных лет мы уже заметно отличались друг от друга характерами. По сравнению со мной Дорабеллу можно было назвать легкомысленной: она всегда действовала под влиянием импульса, тогда как я продумывала свои поступки. По сравнению со мной она казалась хрупкой и беззащитной, и это привлекало к ней противоположный пол. Мужчины стремились оказывать ей услуги, когда требовалась физическая помощь, оставляя меня без внимания.

Дорабелла во всем полагалась на меня. Когда мы были совсем маленькими и только начинали ходить в школу, она каждое утро нервничала, опасаясь того, что нам придется сидеть врозь. Ей нравилось прижаться ко мне и списать с меня решение задачки. Со временем у нас развилось чувство глубокой близости. Сразу же после подписания мирного договора в ноябре 1918 года мой отец вернулся из Франции; тогда же он женился на маме, и в октябре следующего года мы с Дорабеллой появились на свет. Должно быть, наши родители испытывали восторг, когда после четырех лет всяческих лишений вернулись в Лондон и поселились в родовом доме в Вестминстере. Они хотели сполна насладиться всем, что было недоступно в годы войны. Моя мать всегда увлекалась оперой, и теперь посещение оперных спектаклей сделалось ее любимым времяпрепровождением. Когда мы с сестрой появились на свет, она, не задумываясь, назвала нас именами двух своих любимец. Так я стала Виолеттой из «Травиаты», а моя сестра — Дорабеллой из «Так поступают все женщины».

Наша бабушка однажды сказала с усмешкой, что только благодаря ее бдительности нас миновало имя Турандот.

Нашего брата, родившегося тремя годами позже, нарекли по семейной традиции Робертом. Это создавало некоторые осложнения в общении, так как порой было неясно, о каком из Робертов идет речь. Однако нельзя не уважать традиции рода.

Как мы и думали, Эдвард вскоре приехал к нам вместе с Куртом Брандтом.

Они прибыли к нам в прекрасный августовский день. Мы ждали Эдварда, и когда услышали, как во двор въезжает машина, то все мы — и мама, и Дорабелла, и Роберт, и я — выбежали из дома, чтобы встретить его.

Эдвард выпрыгнул из машины и, отыскав взглядом маму, побежал к ней. Они обнялись. Наверное, каждый раз, встречаясь с ней после разлуки, он вспоминал о том, как она спасла ему жизнь, когда он был еще беспомощным ребенком. Он очень любил ее, а она относилась к нему как к родному сыну.

Из машины вышел молодой человек тех же лет, что и Эдвард, и направился к нам.

— Это Курт… Курт Брандт, — сказал Эдвард. — Я рассказывал ему о вас.

Рядом со светловолосым и высоким Эдвардом Курт казался смуглым и худым. Он встал перед мамой навытяжку, щелкнул каблуками и поцеловал ей руку. Затем он повернулся к нам с Дорабеллой и удостоил нас той же чести. Роберту он просто пожал руку, и это расстроило Роберта, который ожидал, что и перед ним щелкнут каблуками.

Мама сказала Эдварду и его другу, что рада их приезду, и повела их в дом. Курт не смог сдержать своего восхищения домом. Если бы не сильный немецкий акцент, он бы говорил по-английски вполне прилично. Восхищение Курта можно было понять. Наш дом построили очень давно, еще в пятнадцатом веке, и все, кто видел его впервые, восторгались им.

Отец присоединился к нам за обедом. Обычно он в это время занимался осмотром имения, но в этот раз мать попросила его никуда не уходить.

Курт Брандт рассказал нам, что живет в Баварии — в старом замке, которым его семья владеет издавна.

— «Замок» звучит внушительно… но в нем нет того великолепия, как в этом доме, — скромно сказал он. — В Германии много небольших старых замков. Наш превращен в гостиницу много лет назад, в тяжелые послевоенные годы.

Я подумала об отце, которого в ту войну наградили за отвагу, и мне пришла в голову мысль: «А ведь он и отец Курта сражались друг с другом». Но все это уже отошло в прошлое.

— Расскажите нам о ваших лесах, — попросила мама. И Курт начал рассказывать. О, с каким восторгом говорил он о своей родине! Мы слушали его, как завороженные, и баварский лес казался мне сказочной страной. Он рассказал нам об осенних туманах — голубоватых туманах, окутывающих стволы сосен. Они образуются неожиданно и быстро становятся такими плотными, что даже человек, хорошо знакомый с местностью, теряется и не знает, куда ему идти. На некоторых фермах, разбросанных по лесистым склонам, держат коров. Им обязательно привязывают на шею колокольчик, чтобы хозяин по перезвону колокольчиков мог судить, где они бродят.

Курт оказался чудесным рассказчиком. Эдвард сидел, откинувшись в кресле, и улыбался, довольный тем, что его гость полностью завладел нашим вниманием.

Эдварду очень хотелось познакомить Курта с нашей страной, и, поскольку его увлечением в этот момент был новый автомобиль; он настаивал на том, чтобы мы каждый день совершали куда-нибудь поездки.

Мы ездили в Портсмут, и Курт осмотрел флагманский корабль адмирала Нельсона; посетили Нью-Форест — лес, в котором охотился Вильгельм Завоеватель, и даже побывали в Стоунхендже.

Каждый раз, вернувшись из очередной поездки, мы за обеденным столом обсуждали то, что видели.

За это время я хорошо узнала Курта. Мы подолгу засиживались после обеда, ибо разговоры были так интересны, что не хотелось их прерывать. Когда позволяла погода, мы накрывали стол во дворе. Двор дома ограждала кирпичная стена, увитая плющом, в углу двора росла большая груша. Прекрасная обстановка для обеда на свежем воздухе.

Думаю, что Курт получал от своего визита к нам такое же удовольствие, какое испытывали мы, развлекаясь вместе с ним. Он рассказывал нам о том, как трудно жили в его стране после войны. Случались волнения и беспорядки. Пришлось на время закрыть гостиницу, но ненадолго.

— Сейчас у нас много постоянных клиентов, — сказал он. — А в послевоенные годы гостиница пустовала.

— От последствий войны больше всего страдают те люди, которые непричастны к ней, — заметил отец.

Мы помолчали, как бы осмысливая сказанное, а потом попросили Курта рассказать нам что-нибудь еще — про лес, дом, семью.

У Курта были брат Хельмут и сестра Гретхен. Они помогали родителям содержать гостиницу.

— Со временем гостиницу унаследует Хельмут, — добавил Курт, — поскольку он старший брат.

— Но вы останетесь вместе? — спросила мама.

— Да, наверное, — ответил он.

Больше мы эту тему не затрагивали. Матушка, видимо, решила, что нескромно задавать лишние вопросы.

Так мы провели наш последний вечер. Через два дня Дорабелле, Роберту и мне предстояло идти в школу. Мы с Дорабеллой учились в последнем классе.

Мы сидели в саду, и над нами витало чувство грусти, которое возникает, когда чему-то радостному приходит конец.

— Увы, — сказал Курт, — завтра я попрощаюсь с вами. Мне здесь так хорошо. Сэр Роберт и леди Денвер, как мне вас отблагодарить?

— Пожалуйста, не говорите этого, — сказала мама. — Вы доставили нам большое удовольствие своим присутствием. Я должна поблагодарить Эдварда за то, что он привез вас к нам.

— А вы не хотите повидать Баеришер Вальд? — промолвил Курт.

— Ах, я просто мечтаю об этом! — воскликнула Дорабелла.

— Я поехал бы с вами прямо сейчас, — заявил Роберт, — если бы не эта мерзкая школа.

— Но и в школе бывают каникулы, — напомнил ему Эдвард.

— Я бы с удовольствием забрал вас с собой, — сказал Курт, — это лучшее время года.

— А мне так хочется увидеть голубой туман, — сказала Дорабелла.

— И коров с колокольчиками, — добавил Роберт.

— Следующим летом… вы все должны приехать к нам.

— Мы будем ждать этого весь год, правда, Виолетта? — обратилась ко мне Дорабелла.

Курт посмотрел на меня и спросил:

— Она всегда говорит за вас обеих?

— Как правило, — ответила я. — Но сейчас именно тот случай, когда я с ней согласна.

— Значит, так оно и будет, — сказал Курт и поднял бокал. — Выпьем за то, чтобы встретиться в Баеришер Вальде!

Прошел год. В тот год мы с Дорабеллой заканчивали пансион. В октябре нам исполнилось по семнадцать лет, и это обстоятельство держало нас в состоянии меланхолической грусти, так что мы даже забыли о приглашении посетить Германию, но Эдвард напомнил нам об этом. Он приехал к нам в Кэддингтон и тут же заявил, о том, что Курт ждет нас и мы должны приехать к нему летом. Как здорово!

Мы попрощались с подружками по школе, прошлись в последний раз по теннисному корту и общему залу. Нам не было грустно, ибо нас ждала поездка в Германию.

Роберта пригласили погостить у приятеля в Девоне, так что мы благополучно избавились от него. Мама вздохнула с облегчением, она хорошо понимала, что Эдварду хватит забот о нас двоих, без взбалмошного мальчишки в придачу.

Родители отвезли нас в Дувр, мы сели на пароход, пересекли Ла-Манш и прибыли в Остенде. Потом мы долго ехали на поезде через Бельгию и Германию. Эдвард, который однажды уже проследовал этим маршрутом туда и обратно, знакомил нас с местными достопримечательностями. Когда стемнело, мы легли спать, но спали плохо, урывками, то и дело пробуждаясь от грохота идущего поезда.

В Мюнхене мы задержались на сутки, поскольку поезд на Регенсбрюк отправлялся лишь на следующий день.

— Нам предстоит еще один долгий переезд, — предупредил нас Эдвард. — В Регенсбрюке мы будем под вечер. Курт встретит нас и отвезет в замок.

Мы обрадовались вынужденной задержке в большом городе. В отеле для нас заказали две комнаты — одну для Эдварда, другую для нас.

— Нам нужно немного отдохнуть, — предложил, Эдвард.

Отдохнуть? Мы посмотрели на него с удивлением. Какой может быть отдых, когда мы оказались в городе, о котором знали только из учебника географии?

— Ну хорошо, — согласился он, — мы побродим по городу, но только недолго, а то я проголодаюсь и начну искать местечко, где бы подкрепиться.

Дама за гостиничной стойкой оказалась очень любезна. Она улыбнулась и пожелала нам приятного времяпрепровождения в Мюнхене.

Эдвард, который немного владел немецким и старался говорить на нем, сказал ей, что завтра мы уезжаем в Регенсбрюк.

— Ах, Регенсбрюк! — воскликнула она. — Там лес, там хорошо. Вундербар. У вас там друзья?

— Да, друг по колледжу.

— Друг — это хорошо… хорошо… но вы должны познакомиться с Мюнхеном… немножко посмотреть красивые места: Собор… Фрауэнкирхе… Петерскирхе…

Она объяснила нам, где что находится, и тепло улыбнулась нам на прощанье.

Город понравился мне своим порядком и деловитостью. Я обратила внимание на большое количество музеев, но у нас не хватило времени, чтобы зайти хотя бы в один из них. Эдвард сказал, что у нас в запасе всего несколько часов, и напомнил о том, что неплохо бы подкрепиться.

Горожане были очень вежливы, и, если мы кого-нибудь спрашивали, как нам пройти куда-либо, нам подробно объясняли дорогу. В отель мы вернулись в хорошем настроении.

В столовой зале было много народу, и только один стол — на шестерых — оставался свободным. Нам предложили занять его. Нам принесли горячий суп, и едва мы принялись за еду, как к нам подошел официант в сопровождении двух молодых людей и извинился, что побеспокоил нас, при этом Эдварду стоило больших усилий понять, чего же он хочет. Наконец, с помощью мимики и жестов мы уяснили, что молодые люди хотят поесть, но свободных мест нет — нельзя ли им подсесть к нам? Мы не стали возражать и пригласили их занять места за нашим столом.

Незнакомцы были светловолосые и высокие. Мы почувствовали, что проведем время в приятном обществе. Узнав, что мы приехали из Англии, молодые люди заметно оживились.

Они жили в пригороде Мюнхена.

— Мюнхен — очень большой город, — гордо сказал один из них, — второй по величине после Берлина. Но очень многое здесь изменилось после того, как пришел к власти фюрер.

Мы внимательно слушали. Мне хотелось порасспрашивать их кое о чем, но нам мешал языковой барьер. Они немного говорили по-английски, и Эдвард, используя свое знание немецкого, помогал нам понять, о чем идет речь.

— Нам нравятся англичане, — признались наши новые знакомые.

— А мы убедились в том, что здесь все приветливы и обходительны, — сказал Эдвард.

— Иначе и быть не может, — заверили они нас.

— Нам здесь понравилось, — позволила я себе вмешаться в разговор.

Дорабелла сидела молча. Ее удручало то, что молодые люди не уделяли ей того внимания, которого она ждала от них. Они показались ей слишком серьезными.

— Это хорошо, что вы приехали к нам, — сказал тот, которого, как выяснилось, звали Франц. Другого звали Людвиг. — И хорошо, что вы увидели, как мы живем.

Мы промолчали, ожидая, что он скажет дальше.

— После войны мы очень страдали. Нам навязали несправедливый договор. Но это прошло, мы снова станем великими.

— Вы и так великая нация, — Дорабелла обворожительно улыбнулась им.

Оба молодых человека посмотрели на нее с интересом:

— Вы это чувствуете?

— О да, — сказала Дорабелла.

— И вы вернетесь домой и расскажете всем, что Германия возродилась?

— Непременно, — ответила Дорабелла. Однако я не была уверена, что она сдержит свое слово.

— Мы гордимся тем, — сказал Людвиг, — что именно здесь, в Мюнхене, наш фюрер сделал великую попытку повести за собой немецкую нацию.

— В каком году это было? — спросил Эдвард.

— В тысяча девятьсот двадцать третьем, — ответил Франц. — В пивном погребке фюрер призвал штурмовиков к путчу.

— В пивном погребке?! — воскликнула Дорабелла. — Нельзя ли посетить тот погребок?

Казалось, молодые люди не услышали ее слов. Они сидели молча, глядя прямо перед собой.

— Путч не состоялся, — сказал Франц. — Фюрера посадили в тюрьму.

— Но он не терял времени даром, — добавил Людвиг, — и, пока сидел в тюрьме написал «Майн кампф».

— А когда умер Гинденбург, он стал канцлером, потом — диктатором… и все изменилось, — сказал Франц.

— Как интересно! — пролепетала Дорабелла. — Очень интересно! — В ее голосе слышалась насмешка. Эти серьезные молодые люди начинали надоедать ей. Тем не менее, атмосфера за столом оставалась вполне миролюбивой.

После обеда мы посетили Петерскирхе — самую древнюю церковь в Мюнхене. Потом мы сидели за столиком на улице рядом с рестораном, пили кофе, ели вкусные кексы. И с интересом наблюдали за прохожими. Эдвард напомнил о том, что не стоит засиживаться, — придется рано вставать. Нам завтра предстояла долгая поездка. Вернувшись в гостиницу, мы поужинали и разошлись по комнатам. Мы с Дорабеллой долго обсуждали события дня, пока не уснули.

Завтра нам предстояло ехать в Регенсбрюк.

Мы сошли с поезда, и я почувствовала себя так, будто попала в волшебную страну.

Мы ехали через гористую местность, со склонов гор, поросших соснами, стекали ручьи, сверкая на солнце. На пути встречались деревеньки с островерхими домиками и мощенными булыжником улицами. Они напоминали мне иллюстрации к сказкам братьев Гримм.

Курт приехал встретить нас и приветствовал как почетных гостей.

— Как хорошо, что вы здесь! — сказал он. — Молодцы, что решились на такое долгое путешествие.

— Мы посчитали, что оно того стоит, — ответил Эдвард. — Курт, я рад видеть тебя.

— И юные леди приехали — Виолетта… Дорабелла…

— А как же иначе? — воскликнула Дорабелла. — Неужели вы думаете, что мы могли позволить Эдварду отправиться в поездку без нас?

— Все так ждут вас. Я имею в виду свою семью, — сказал Курт. — Идемте же. Не будем тратить время. Это ваш багаж?

Он взял наши саквояжи и понес их в автомобиль, который ждал нас у станции.

Мы тронулись в путь. Воздух был напоен запахом хвои.

— Ах, как здесь хорошо! — воскликнула я. — Все выглядит так, как я себе и представляла.

Курт сказал, что замок находится в пяти милях от станции. Дорога шла через лес, и поездка доставила нам удовольствие. Мы въехали в небольшое селение. На площади, мощенной булыжником, высились старая церковь и колокольня. Здесь находилось также и несколько лавок. Домикам, окружавшим площадь, было по нескольку сотен лет. Селение называлось Вальденбург.

Замок находился в четверти мили от селения. Дорога к нему слегка поднималась в гору. У меня перехватило дыхание от восторга, когда я увидела замок, он напоминал мне еще одну иллюстрацию к сказке. Замок оказался небольшим, стены его были сложены из светло-серого камня, по углам стен располагались четыре круглые башни.

У ворот этого величественного сооружения нас ждала группа людей.

— Вот мы и приехали! — крикнул Курт по-немецки, и они захлопали в ладоши.

Выйдя из машины, мы начали знакомиться. Эдварда здесь уже знали, и все радушно приветствовали его. Курт, держась с большим достоинством, представил нас своим родителям, бабушке с дедушкой, брату Хельмуту и сестре Гретхен. Чуть в сторонке от них стояли слуги: мужчина, две женщины и девушка примерно того же возраста, что и мы с Дорабеллой.

Нам выделили две комнаты: одну для Эдварда, другую для нас с Дорабеллой. Мы были рады тому, что оказались вместе. Мы подошли к окну и стали глядеть на лес, в котором начал сгущаться туман; это придавало деревьям такой таинственный вид, что я почувствовала неясный страх и задрожала.

Неожиданно Дорабелла притянула меня к себе.

— Ах, как здесь чудесно! — воскликнула она. — Я уверена, что нам не будет скучно. Что ты скажешь о брате Курта Хельмуте?

— Слишком преждевременно давать ему какую-то оценку, — ответила я. — Мне он показался приятным молодым человеком.

Дорабелла рассмеялась:

— Дорогая сестра, ты такая рассудительная… Как я рада, что судьба наделила этой чертой характера тебя, а не меня.

Она часто говаривала, что она и я — в действительности одна личность, достоинства и недостатки которой распределены между нами двумя поровну. Я вспоминаю наш первый ужин в замке. Мы спустились по узкой винтовой лестнице в небольшую столовую и поужинали в кругу всей семьи. Из окон комнаты виднелся лес. Деревянный пол был застелен грубыми половиками. По обеим сторонам большого камина на стене висели оленьи головы.

Мы узнали, что очень давно, до того, как разрозненные немецкие земли объединились в одно государство, замком владел некий барон, охотившийся в этом лесу. Именно от него и остались чучела на стене. Одна оленья морда казалась злой, а у другой было презрительное выражение. Они нарушали мирную атмосферу комнаты. Еще на стене висела пара картин, написанных до войны 1914 года, на которых была изображена семья Брандтов.

Вечер прошел весело. Трудностей в общении не было. Мы с Дорабеллой в школе научились зачаткам немецкого, Курт и Эдвард хорошо владели языками, родители Курта, а также Хельмут и Гретхен говорили по-английски. Мы прекрасно понимали друг друга, а если и случались какие-то недоразумения в разговоре, то они только веселили всех.

Придя к себе в комнату, мы с Дорабеллой принялись обсуждать Хельмута.

— Кажется, мы неплохо проведем здесь время, — сказала Дорабелла. — Однако Хельмут меня разочаровал.

— Ты имеешь в виду то, что он никак не отреагировал на то, что ты строила ему глазки?

— По-моему, он туповат, — сказала Дорабелла. — Я не выношу серьезных молодых людей. Хельмут совсем не смеется.

— А может, он не видит ничего такого, над чем стоит посмеяться, — возразила я, — вероятно, он не считает нужным показывать другим, что он чувствует.

— Завтра мы попробуем выяснить это, — ответила Дорабелла. — Это очень интересно.

— Не спорю, — согласилась я. — Нам еще не приходилось разгадывать чужие тайны.

Я подошла к окну. Туман сгустился. Виднелись лишь очертания ближайших деревьев.

— Это выглядит впечатляюще, — сказала я. Дорабелла подошла ко мне и встала рядом.

— В этом есть что-то потустороннее, — продолжила я, — ты не находишь?

— Для меня это просто туман, — ответила она.

Мне почему-то не хотелось отходить от окна. Неожиданно я увидела, как от замка в сторону деревьев движется чья-то фигура.

— Это служанка, — прошептала Дорабелла.

— Эльза, — уточнила я, — так ее зовут. Куда она идет в такое позднее время? Наверное, уже одиннадцать часов.

Тут мы увидели, как из тени деревьев ей навстречу выходит молодой человек. Мы не могли различить его лица, но, по всей вероятности, он был одним из тех, с кем мы сидели за ужином. Он был высок и светловолос. Он заключил Эльзу в объятия, и они постояли немного, прижавшись друг к другу.

— Это ее любовник, — хихикнула Дорабелла. Мы наблюдали за тем, как они, держась за руки, прошли к похожему на конюшню строению и исчезли в нем.

Мы отошли от окна и легли в свои постели, но долго не могли уснуть. Я уснула только под утро, но меня мучил один и тот же сон. Я шла по лесу, окутанному голубым туманом. В тумане возникали и пропадали призрачные тени, похожие на людей, и мне стало страшно. Мне хотелось бежать, но, мне мешали деревья. У них вместо ветвей были длинные руки, и они тянулись ко мне, стараясь схватить.

В последующие дни мы приспособились к обитанию в замке. От матери Курта я узнала, что гостиница никогда не бывала переполнена. Сейчас в ней находилось только шесть постояльцев, и хозяева считали это удачей. Плохие времена прошли, и жизнь в стране наладилась.

— Родители продержались в трудные послевоенные годы, — сказал Курт. — Теперь у нас прибавилось посетителей. Приезжают люди из Англии, Америки, из других стран. У нас большой зал с баром… Мы зарабатываем себе на жизнь.

— И признательны судьбе за это, — добавила его мать.

Это была энергичная женщина, и я поразилась ее преданности семье, в которой все держались друг за друга.

Совсем хилый дедушка большую часть времени проводил за чтением Святого Писания. Он сидел в кресле в черной шапочке и читал, шевеля губами.

Бабушка тоже сидела в кресле и вязала. Она навязала свитеров на всю семью, говоря всем, что зимы здесь суровые.

— Мы живем так высоко над уровнем моря, и у нас постоянно туманы, — сказала она мне.

Часто она что-то напевала, и Курт пояснил нам, что бабушка больше живет прошлым, чем настоящим.

Его родители все время трудились. Отец валил деревья в лесу.

Хельмут, серьезный молодой человек, продолжал расстраивать Дорабеллу, не уделяя ей такого же внимания, как Эдварду и мне. Я заметила, что Эдвард то и дело поглядывает на Гретхен, очаровательную темноволосую и черноглазую девушку. Я намекнула об этом Дорабелле, но она только пожала плечами: чужие увлечения ее не интересовали.

Через несколько дней у меня возникло такое чувство, будто мы находимся в замке уже несколько недель. Курт возил нас на автомобиле знакомиться с окрестностями. Иногда мы спускались по склонам и бродили среди елей, серебристых пихт и буков.

Мы много ходили пешком и лазили по горам; иногда набредали на какую-нибудь деревеньку, которая напоминала мне сказку братьев Гримм о детях, которые заблудились в лесу, а потом натолкнулись на домик-пряник.

Но, наверное, все это было лишь выдумкой. Я не могла понять, что рождало во мне эти чувства.

В замке, превращенном в гостиницу, царила атмосфера дружелюбия и веселья. Здесь часто собирались люди из соседних деревень. Они сидели в общем зале, где был устроен бар, пили пиво и хором пели песни, восхваляющие Отчизну.

Мы с Дорабеллой каждый день гуляли вдвоем и часто навещали Вальденбург, чтобы посидеть за столиком возле кафе, выпить чашечку кофе и поесть печенья. Официант называл нас милыми английскими леди и, обслуживая, болтал с нами. Общаясь с ним, мы говорили на немецком, которому научились в школе, что вызывало у него восторг. Нам нравилось глазеть на прохожих. Проведя так часок или чуть больше, мы неторопливо возвращались в замок.

Начиналась вторая неделя нашего пребывания в замке. Мы в очередной раз сидели за столиком возле кафе. Стоял чудесный день, в воздухе уже пахло осенью. Наше внимание привлек высокий и светловолосый молодой человек, с беспечным видом прошедший мимо нас. Он задержал свой взгляд на нас, и я почувствовала, что он обратил внимание на Дорабеллу.

— Странный молодой человек, — промолвила Дорабелла.

— Наверное, он приезжий, — отозвалась я. — Он не похож на местных.

— Мне показалось, что он хотел остановиться и заговорить с нами.

— Почему ты так решила?

— Он будто узнал нас, но постеснялся беспокоить.

— Что за выдумки! — возразила я. — Это просто прохожий.

— Жаль, — сказала Дорабелла. — Такой симпатичный!

— Хочешь еще печенья? — спросила я.

— Пожалуй, нет, — ответила она. — Виолетта, ты не забыла, нам скоро домой?

— У нас еще неделя, — сказала я.

— Она пролетит незаметно.

— Мы неплохо провели время, не так ли?

— Надеюсь… — промолвила Дорабелла и вдруг насторожилась.

Сидя лицом к улице, она расплылась в улыбке.

— Что такое? — спросила я.

— Не оглядывайся. Он возвращается.

— Кто возвращается?

— Ну, тот молодой человек, — сказала сестра.

— То есть?..

— Ну, тот молодой человек, который только что прошел мимо нас.

Дорабелла вдруг заинтересовалась кофейной гущей на донышке чашки. А я увидела молодого человека — он сел за соседний столик.

— Так вот, — хладнокровно сказала Дорабелла. — Истекает наше времечко. Наши родители, должно быть, заждались нас.

Я чувствовала, что ее внимание сосредоточено на соседнем столике.

Неожиданно молодой человек встал и подошел к нам.

— Извините, — сказал он. — Я услышал, что вы говорите по-английски. Так приятно встретить на чужбине соотечественника, не правда ли?

— О да, — ответила Дорабелла.

— Можно мне подсесть к вам? Так неудобно перекрикиваться. Вы здесь на каникулах?

— Да, — сказала я. — А вы?

— Я тоже, хожу пешком, осматриваю окрестности.

— Один? — спросила Дорабелла.

— Был с другом, но ему пришлось вернуться домой. А я подумал и решил задержаться на неделю.

— И далеко вы ходили пешком?

— Довольно далеко.

— А вы здесь недавно? — спросила Дорабелла.

— Уже три дня, — ответил юноша. — Я заметил вас. Вы любите это кафе.

Подошел официант, и молодой человек заказал ему три чашки кофе. Дорабелла не стала возражать.

— Хорошее местечко, — сказала я. — Но интересней всего путешествовать пешком. Не правда ли?

— Полностью согласен с вами, — ответил юноша. — Ну, а вы сами-то любите ходить пешком?

— Не очень, — ответила Дорабелла.

— Вы остановились в этом городке? — спросил он.

— Нет, — сказала Дорабелла. — Мы гостим в старом замке, в четверти мили отсюда.

— Вот как! — удивился молодой человек. — Я знаю этот замок. Очаровательное сооружение. И давно вы здесь?

— Уже неделю, но скоро уедем отсюда, — сказала я.

Официант принес кофе и улыбнулся нам.

— Как приятно встретить англичан, — сказал наш новый знакомый. — Я не умею говорить по-немецки.

— Мы тоже, — сказала Дорабелла. — Но наш друг владеет немецким великолепно.

— Ваш друг?

— Да, друг нашей семьи, он нам вроде брата…

Молодой человек ждал, что кто-нибудь пояснит сказанное, но мы обе умолкли, и в разговоре возникла пауза. Затем Дорабелла сказала:

— Мы гостим у нашего друга. Он приезжал к нам в Англию и пригласил нас в гости. Так мы и оказались здесь.

— Я рад за вас, — сказал юноша, — так приятно встретить кого-нибудь из Англии… хотя сам я вовсе не англичанин.

— Как так? — удивились мы.

— Я из Корнуолла, — ответил он.

— Но ведь… — недоуменно промолвила Дорабелла, не зная, что сказать дальше.

— Это своего рода шутка, — продолжил он. — Нас отделяет от англосаксов река Тамар, и мы считаем себя другой нацией.

— Подобно шотландцам и валлийцам, — сказала я.

— Да, — подтвердил молодой человек. — У нас есть собственная гордость.

— Какой ужас… — произнесла с наигранным отчаянием Дорабелла. — Я думала, что разговариваю с соотечественником…

Юноша посмотрел на нее в упор и сказал:

— Так оно и есть. Я рад нашей встрече.

— Расскажите нам о Корнуолле, — попросила я. — Вы живете близко от моря?

— О да. Так близко, что порой кажется, будто мы живем прямо в море.

— Это поразительно…

— Я люблю родной полуостров. А где находится ваш дом?

— В Хэмпшире.

— Далековато от Корнуолла.

— Вы собираетесь уезжать домой? — спросила Дорабелла.

— Нет, еще немного побуду здесь.

— Значит, завтра вас можно будет увидеть?

— Вполне возможно. Я бываю здесь каждый день. Мне стало ясно, что Дорабелле понравился молодой человек.

Она оживленно рассказывала ему о Кэддингтоне, и он слушал с неподдельным интересом.

Юноша сказал нам, что его зовут Дермот Трегарленд — это типичная корнуоллская фамилия. Они все начинаются либо на Тре-, либо на Пол-, либо на Пен-. Даже есть такая пословица: «Когда услышишь Тре-, Пол-, Пен-, знай, что это корнишмен».

Так мы сидели и разговаривали, пока я не сказала, к огорчению Дорабеллы, что нам пора возвращаться в замок.

Мы попрощались с Дермотом и отправились домой. — Что это ты так резко снялась с места? — сердито спросила сестра.

— А ты посмотри на часы, — ответила я. — Нас ждут не дождутся. Ведь мы собирались уйти еще до того, как появился Дермот.

— Какое это имеет значение? — возразила Дорабелла и, помолчав, добавила: — Он ничего не сказал о том, как мы встретимся снова.

— Ты считаешь, что он должен был это сделать?

— Ну, я надеялась…

— Ах, Дорабелла, — сказала я, — это всего лишь случайная встреча. Юноша подошел к нам только потому, что услышал английскую речь.

— Ты уверена, что этим все и объясняется? — улыбнулась она.

Следующий день был почти осенним. Курт с Эдвардом собрались отправиться в одну из горных деревень и хотели, чтобы мы сопровождали их.

Однако Дорабелла заявила, что ей необходимо сделать кое-какие покупки в городке. Я-то прекрасно понимала, чего она хочет. Ей хотелось сидеть за столиком возле кафе и ждать того молодого человека, с которым мы беседовали вчера. Я не могла оставить ее одну и тоже отказалась от поездки.

Мы проводили Курта и Эдварда, бездумно провели утро и после завтрака отправились в городок.

Пройдясь по лавочкам и купив сувениры, мы оказались возле кафе. Официант приветливо улыбнулся нам. Мы сели за столик. Дорабелла нервничала, и я решила, что лучше посидеть с ней и дождаться, чем все кончится.

Она села так, чтобы можно было наблюдать за улицей. Мы болтали о всякой ерунде, и Дорабелла все глубже погружалась в уныние.

По улице проехала рессорная двуколка, а за ней две девушки верхом на лошадях в сопровождении инструктора. Затем к нашему кафе подъехал фургон, из которого вышел молодой человек с большой коробкой. Мне показалось, что я уже где-то видела его. Он исчез в кафе, но вскоре вышел оттуда с кипой бумаги. Его сопровождал официант. Они остановились у дверей. Я пригляделась к молодому человеку.

— Посмотри-ка, — сказала я Дорабелле. — Ты узнаешь, кто это? Это Эльзин кавалер.

Мысли Дорабеллы витали где-то далеко. Она взглянула на меня с отсутствующим видом.

— О ком это ты? — спросила она.

— Видишь того молодого человека, который разговаривает с официантом? Это Эльзин ухажер. Помнишь, мы видели их из окна? Ну тогда, поздно вечером. Они обнимались…

— Да… я вспомнила, — равнодушно ответила Дорабелла. Молодой человек ее нисколько не интересовал.

В этот момент он подошел к фургону, обернулся и крикнул официанту по-немецки:

— Увидимся завтра вечером!..

— Кажется, они с официантом друзья, — сказала я. — Они должны где-то встретиться завтра вечером.

— Ну и что из этого? — раздраженно спросила сестра.

— Ничего особенного, — ответила я. — Меня это слегка заинтриговало. Только и всего.

Дорабелла продолжала с грустью глядеть вдоль улицы.

— Мы не можем сидеть здесь до вечера, — сказала я.

Дорабелла нехотя согласилась со мной и встала. Было видно, что она ужасно расстроена.

Мы медленно пошли по дороге к замку. В воздухе веяло холодом и сыростью.

— Мне не хочется идти домой, — сказала Дорабелла. — Может, погуляем чуть-чуть?

— Хорошо, — согласилась я. — Давай погуляем, но только недолго.

— Давай побродим по лесу, — предложила она.

Мы сошли с дороги и слегка углубились в лес. Мне хотелось как-то успокоить сестру, она была такой расстроенной. Мне вспомнился случай из детства, когда у ее плюшевого мишки оторвался глаз-пуговка и куда-то затерялся. Как она тогда горевала! Только я могла ее утешить. Я понимала Дорабеллу лучше всех других.

Сейчас я хотела спасти ее от уныния, которое было сущей глупостью… Ну разве это допустимо — так тосковать о человеке, которого она видела всего лишь раз и даже поговорить с ним не успела? Но такой была Дорабелла. Она всегда жила мгновением, полностью подчиняясь захватившему ее чувству.

Мы шли по опушке леса, стараясь не удаляться от дороги, чтобы не заблудиться, потом присели отдохнуть на толстом бревне. Я пыталась отвлечь ее внимание своей болтовней, но она меня не слушала. Мне было знакомо это ее настроение, и я знала, что оно скоро пройдет. В эти каникулы сестра была обделена вниманием молодых людей. Хельмут был слишком занят хлопотами по хозяйству и, как я поняла, не интересовал ее. Зато корнуоллец Дермот Трегарленд смутил ее покой. Он, как по волшебству, явился перед нами под конец каникул, но, должно быть, исчез навсегда. Бедняжка Дорабелла!

Становилось прохладно, и нам пора было возвращаться в замок. Мы собирались идти дальше, как вдруг обнаружили, что нас окружает плотная пелена тумана. В эту пору туманы, здесь — обычное явление, нас предупреждали об этом. Нельзя сказать, что этот туман явился для нас полной неожиданностью.

— Идем, — сказала я. — Надо выбираться к дороге.

Но сделать это оказалось непросто. Иногда мне чудилось, что я вижу дорогу. Но это была не дорога, а желтые стволы сосен.

Я взяла Дорабеллу за руку.

— Нас предупреждали о туманах, — сказала я. — Какие же мы с тобой глупые! — Она молчала. Я постаралась успокоить ее — Дорога совсем рядом. Нам надо идти в ту сторону. — Но я не была уверена в этом. Нас окружал туман. Я испугалась, но старалась не показать вида. Мне хотелось защитить Дорабеллу, как это случалось в детстве. Она смотрела на меня так доверчиво.

— Нам надо выйти из леса, — сказала я. — Мы поступили очень неосмотрительно. Ведь нас предупреждали…

Сестра согласно кивнула. Тогда я взяла ее за руку и повела за собой. Мы пошли дальше. Меня охватило беспокойство. Лес снова напомнил мне сказки братьев Гримм. Вместо стволов мне мерещились страшные морды, которые пялились на меня со злорадной усмешкой.

Мне стало не по себе. Казалось, мы не приближались к дороге, а все больше углублялись в лес.

— В чем дело? — забеспокоилась Дорабелла.

— Я подумала: может, нам стоит подождать, пока не рассеется туман, — ответила я.

— Что?! Торчать здесь до утра?!

Она была права. Но как узнать, на правильном ли мы пути? Меня охватило отчаяние. И все это из-за того красавчика, которого мы встретили вчера в городке. Если бы я не сочувствовала так Дорабелле, то не позволила бы ей завлечь меня на прогулку по лесу.

А сколько беспокойства мы причиним обитателям замка, если не вернемся домой дотемна. Так что же делать? Оставаться и ждать или пытаться выйти к дороге?

Мне показалось, что я слышу невдалеке чьи-то голоса. — Помогите! — закричала я. — Есть там кто-нибудь?

Мы умолкли и прислушались. К нашей радости, мы услышали по-английски:

— Где вы? Отзовитесь!

Я взглянула на Дорабеллу и поняла, что она, как и я, узнала голос. Это был Дермот Трегарленд.

— Мы заблудились! — крикнула я.

— Сейчас я приду к вам! — отозвался он. — Стойте на месте.

— Мы здесь, мы здесь! — закричали мы с Дорабеллой.

— Я иду к вам! — снова откликнулся он.

— Мы здесь, мы здесь! — не переставали звать мы. И очень обрадовались, когда увидели его.

— Вот здорово! — воскликнула Дорабелла. — Мы уже начали паниковать.

Дермот улыбнулся:

— Я знал, что встречу вас, потому что видел, как вы свернули в лес.

— Где же вы были?

— Зашел в кафе, надеясь увидеть вас, но официант сказал мне, что вы только что ушли. Я вышел на дорогу и увидел, что вы сворачиваете в лес. Я поспешил следом, хотел догнать вас и решил, что если мне не удастся вас найти, то я отправлюсь в замок, в гостиницу, и подожду вас там, сидя за кружкой пива.

На лице Дорабеллы отразились удивление и восторг. Ведь наше приключение закончилось таким счастливым образом! Дермот Трегарленд должен был вывести нас из леса.

— Проклятый туман, — сказал он, — пугает, не правда ли? Не знаешь, куда идти. К вечеру он станет совсем густым. Надо побыстрей выбираться отсюда. Я запомнил, как шел сюда. Неподалеку обгорелое дерево, должно быть, в него попала молния. Как только мы его увидим, то можно считать, что мы у дороги. Итак — в путь!

Дорабелла радостно рассмеялась. Ужасный кошмар обернулся удивительным приключением: прекрасный рыцарь явился, чтобы спасти нас. Ради одного этого приключения стоило приехать сюда на каникулы.

Дермоту Трегарленду и в самом деле можно было довериться. Он без труда вывел нас к обгорелому дереву, и мы закричали «ура» от радости.

— Мы на правильном пути, — сказал он и повел нас за собой. Вскоре мы вышли на дорогу.

Дорабелла обняла меня и, глядя на юношу через мое плечо, воскликнула:

— Вы просто чудо!

— Кажется, нам не повредит выпить чего-нибудь согревающего, — сказал он. — Как насчет стаканчика вина? Или вы пристрастились к пиву? Пиво в Германии чудесное.

Фрау Брандт с озабоченным видом ждала нас у ворот замка. — Туман сгустился очень быстро, и я забеспокоилась, что вы еще не вернулись, — сказала она.

Дорабелла объяснила, что мы заблудились в лесу, и мистер Трегарленд помог нам выбраться на дорогу.

Неожиданно фрау Брандт быстро сказала что-то по-немецки. Должно быть, выражая свою радость по поводу нашего благополучного возвращения. И поторопила нас в замок. Не та погода, чтобы торчать во дворе, сказала она. И спросила, не хотим ли мы выпить чего-нибудь.

Мы сели за стол, и фрау Брандт принесла нам вина. Дорабелла блаженствовала. «Кажется, она влюбилась», — подумала я. Молодой человек, в свою очередь, сосредоточил все внимание только на ней. Мужское внимание избавляло Дорабеллу от любой депрессии, она становилась обворожительной. Иногда я даже ревновала. Но сейчас со мной этого не произошло, потому что, во-первых, я знала, что проигрываю ей в привлекательности, а во-вторых, я никогда не стремилась завоевать внимание кого-нибудь из мужчин, привлекавших ее.

Безусловно, молодой человек был весьма мил. Но, кроме внешнего шарма, обладал ли он еще какими-нибудь достоинствами? Дорабелла слишком легко поддавалась чувствам, и ее могло постичь разочарование, как это уже случалось с ней.

Дермот поднял стакан вина и сказал:

— За наше благополучное возвращение из леса!

Дорабелла чокнулась с ним, и они улыбнулись друг другу.

— Нам посчастливилось, что вы увидели нас на дороге, — сказала Дорабелла.

— Это не просто счастливая случайность. Я был уверен, что увижу вас в кафе, и очень расстроился, когда не застал вас там. Официант сказал мне, что вы только что ушли. Я бегом бросился к дороге и увидел, как вы входите в лес. Мне подумалось, что в лесу уже сгустился туман.

— И вы решили, что нас надо спасать, — сказала Дорабелла. — И, как в сказке, вы пришли и вывели нас из леса.

Они снова улыбнулись друг другу.

— Англичане должны держаться на чужбине вместе, — ответил Дермот. — Даже если один из них корнуоллец.

Дорабелла весело рассмеялась, будто его шутка была такой уж остроумной. Я решила, что поговорю с ней, когда мы останемся наедине. Нельзя быть такой вульгарно влюбчивой.

Затем мы заговорили о нас и об Эдварде. Мы рассказали нашему новому знакомому о том, как наша мать вывезла Эдварда из Бельгии накануне войны. Молодой человек слушал нас с интересом.

— И теперь он для вас — как добрый старший брат. Так ведь? — промолвил Дермот Трегарленд.

— О да, — сказала я. — Он знает, когда за нами надо присмотреть.

— Почему же он не предостерег вас от прогулок по лесу в тумане?

— Конечно, он ужасно рассердится, когда узнает о том, что мы себе позволили, — сказала Дорабелла. — Но он на весь день уехал куда-то со своим другом Куртом, сыном хозяев замка. Он знаком с ним уже не первый год.

Дермот выразил надежду, что встретится с Эдвардом.

Он рассказал нам о своей обители в Корнуолле, принадлежащей семье Трегарлендов уже несколько веков. Дом построен из серого камня, выходит фасадом к морю и принимает на себя все штормы с юго-запада. Он имеет по обеим сторонам башни, от дома спускается к самому берегу сад, через который проложена тропа к берегу.

— К нам приезжают немногие, да и те только летом.

— А большая у вас семья? — поинтересовалась я.

— Живу с отцом-инвалидом. Вот и вся семья. Мать умерла, когда я был совсем маленьким. Однако нельзя не назвать Гордона Льюита, управляющего в нашем имении. Его мать следит за порядком в доме и вроде бы приходится нам какой-то дальней родственницей. Она появилась у нас вскоре после смерти моей матери и вот уже двадцать три года следит за порядком в имении Трегарлендов.

— Значит, ваша семья — это вы и ваш отец, — уточнила Дорабелла.

— Да, это так. Но, как я уже сказал, Гордон Льюит и его мать — тоже как бы члены нашей семьи.

— Интересно… — заметила Дорабелла.

— А чем вы занимаетесь? — спросила я.

— У нас есть несколько ферм. Мы сдаем их в аренду и имеем с этого небольшой доход. Само собой разумеется, у нас есть и своя собственная земля, на которой работаем мы с Гордоном.

— Почти как у нас в Кэддингтоне, — сказала я. — Мы немного разбираемся в управлении имением, не так ли, Дорабелла?

— Не удивлен, — ответил Дермот. — Но уже поздно, и, пожалуй, я останусь здесь поужинать. А потом пойду к себе в гостиницу. Как-нибудь доберусь.

Так мы болтали, пока не вернулись Курт с Эдвардом. Узнав о нашем приключении, Эдвард ужасно разозлился: он ведь предупреждал нас о туманах в лесу.

И все равно мы весело провели тот вечер. Хозяева пригласили Дермота и нас поужинать с ними, в кругу семьи.

Эдвард был очень признателен Дермоту, ведь он обещал нашей маме присматривать за нами и не предполагал, что мы можем повести себя так легкомысленно. Дорабелла попросила Эдварда не повторять без конца одно и то же. Она-то была рада тому, что мы забрели в лес, иначе мы и не узнали бы, какой Дермот Трегарленд смелый и решительный.

Ганс Брандт сказал, что знает несколько случаев, когда люди навсегда терялись в лесу.

— Об этих местах ходит много легенд, — сказал он. — Люди верят, что в лесах живут тролли, которые позволяют себе всякие шутки с теми, кто заблудился.

Дермот поддержал разговор, рассказав несколько легенд, передававшихся из поколения в поколение в его родном Корнуолле.

Это был удивительный вечер — приятное завершение наших каникул. Через несколько дней нам предстояло возвращаться домой. Я наблюдала за Дорабеллой. Она казалась такой счастливой, что я забеспокоилась. Дорабелла совсем не знала этого молодого человека. Я вспомнила, что это не первый случай такого рода. У нас в Маршландзе гостил друг дедушки Гринхэма, член парламента. Сестра влюбилась в него. Но это случилось два года назад. Потом к нам в школу прибыл учитель музыки. Она влюбилась и в него. Дорабелла была влюбчивой школьницей. Но пора ей было и повзрослеть.

«Дермот Трегарленд — ее очередное увлечение, — подумала я. — Но он не женат, и потому это особый случай. Однако скоро мы уедем отсюда, и, быть может, она видит его в последний раз».

В тот вечер мы тепло попрощались друг с другом и расстались в хорошем настроении.

Дорабелла плохо спала в ту ночь.

На следующий день Эдвард с Куртом опять отправились на прогулку по окрестностям, а поскольку мы с Дорабеллой накануне вели себя очень неразумно, они решили не оставлять нас без присмотра и настояли на том, чтобы мы присоединились к ним. И еще они пригласили на прогулку Гретхен.

Гретхен пришла в восторг от приглашения. Я подозревала, что она неравнодушна к Эдварду, как и он к ней. Но они никак не проявляли своих чувств — не то что Дорабелла.

Дорабелла была в плохом настроении. Она бы с большим удовольствием отправилась бы в Вальденбург, посидеть там за чашечкой кофе в ожидании Дермота. Но Эдвард был непреклонен, и ей пришлось присоединиться к нашей компании.

Денек выдался приятным, за ночь погода изменилась, и небо было голубым, как летом. Курт хорошо знал дороги, проходившие через лес, он намеревался показать нам несколько красивых деревенек. В самом деле, деревеньки, с их кирпичными домиками, мощенными булыжником улицами и старыми церквушками, были обворожительны.

В них жили очень приветливые люди. Мы зашли перекусить в старую гостиницу, над входом в которую висела на кронштейне железная русалка, а под ней, на дощатом щите было начертано: «Ди Лорелей». Мы сразу вспомнили стихотворение, которому нас учили в школе, и Гретхен взялась прочесть его нам целиком. У нее был приятный, чуть дрожащий голосок, мы выслушали ее с удовольствием, и Эдвард первым захлопал в ладоши.

Хозяева гостиницы провели нас вниз и показали старые винные погреба, поведав о том, что когда-то давно гостиница была частью монастыря и в этих погребах монахи готовили свое вино.

Прогулка доставляла мне удовольствие, но Дорабелле не терпелось вернуться в замок: Дермот Трегарленд собирался пожаловать к нам на обед.

Я никогда не забуду тот вечер и то ужасное бесчинство, которое разразилось в замке совершенно неожиданно для всех нас.

Вернувшись в замок с прогулки, мы с Дорабеллой поднялись в нашу комнату, чтобы переодеться. Дорабелла оделась в свое самое лучшее платье. Она находилась в приподнятом настроении, предвкушая встречу с Дермотом Трегарлендом.

Пока мы переодевались, она оживленно щебетала о том, как ей хотелось бы побывать у него в Корнуолле. Она решила, что уговорит нашу маму пригласить Дермота в Кэддингтон.

Дермот появился в замке за пару минут до того, как мы спустились вниз. Мы собирались поужинать в столовой. К нам захотели присоединиться Курт и Гретхен.

Мы приятно провели время за ужином и затем пошли в общую залу, где было больше посетителей, чем обычно. Все же нам удалось найти свободный столик.

Было около девяти часов, когда в залу вошли несколько молодых людей. Мне показалось, что одного из них я уже где-то видела. Наверняка это был приятель Эльзы.

Меня удивили униформа и красная повязка на рукаве. Сначала я подумала, что молодой человек пришел на свидание к Эльзе. Но, когда он с друзьями сел за столик и Эльза принесла им пива, они расшумелись. И ее дружок позволил себе грубо схватить девушку за руку, будто это была его собственность. Его приятели рассмеялись и начали распевать гимн, который я уже не раз слышала в Германии.

В залу вошел Хельмут с отцом. И тут началось нечто невообразимое.

Эльзин кавалер, который, по всей видимости, возглавлял эту компанию, неожиданно встал и выкрикнул что-то оскорбительное в адрес евреев. Его дружки тоже начали кричать, топать ногами и швырять в стену кружки. Одну кружку запустили в Хельмута, и он едва увернулся от нее.

Дермот обнял Дорабеллу, и она уткнулась лицом в его плечо. Эдвард взял меня и Гретхен за руки и заставил нас встать.

— Идемте отсюда, — сказал он. — Они собираются устроить здесь бучу.

— А как же Хельмут? — прошептала Гретхен. Курт бросился на выручку брату. Он был очень бледен. Они стояли рядом, лицом к лицу с Эльзиным дружком. Присутствующие в зале продолжали сидеть на своих местах с испуганными лицами.

Молодой человек вскочил на стол и начал ораторствовать перед публикой. Он несколько раз упомянуло фюрере и перешел на крик. Я не могла разобрать его слов, но было ясно, что он призывал людей устроить в замке погром.

— Нам лучше уйти отсюда, — сказал Дермот.

В этот момент один из столов перевернули, и раздался звон разбитой посуды.

Хельмут повернулся к Эдварду:

— Уведите отсюда девушек и Гретхен. Вас это не должно касаться.

Я увидела на его лице выражение безнадежного отчаяния. Я не могла понять, что происходит. Эдвард потянул меня и Гретхен к двери в конце залы. Дермот вел Дорабеллу. Один из молодых людей пристально посмотрел на нас, но позволил нам беспрепятственно уйти. Наверное, он знал, что мы иностранцы, и был доволен, что мы уходим.

В комнате за залой стояла испуганная фрау Брандт. Она держалась руками за голову и раскачивалась из стороны в сторону. Я еще не видела человека, испуганного до такой степени. Ее трясло.

Я обняла фрау Брандт за плечи, чтобы как-то успокоить.

— Они явились сюда, — прошептала она. — Они явились сюда…

— Кто они?

— Они собираются уничтожить нас…

— Вы знаете их?

— Не мы первые. Но как они узнали? Мы никому не мешали…

За стеной слышался грохот, молодчики громили залу.

Фрау Брандт села и закрыла лицо руками. Гретхен опустилась на колени рядом с ней.

— Мама… — прошептала она дрожа. — Мамочка… Фрау Брандт погладила дочь по голове:

— Они пришли. А я так надеялась, что нас не тронут.

Мне стало страшно.

— Надо что-то делать, — сказал Дермот. — Может, вызвать полицию?

— Это бесполезно, — ответила Гретхен. — Мы не первые. Мы думали, что нас не тронут… Понимаете — мы евреи, теперь это необходимо скрывать от всех.

— Надо помочь твоим братьям и выставить отсюда этих негодяев! — возмутился Эдвард.

— Да, — согласился Дермот. — Идемте. Гретхен схватила Эдварда за руку.

— Не надо… — сказала она. — Не надо с ними связываться. Они разгромят залу и уйдут.

— Но там — Курт… Хельмут… твой отец… Гретхен не отпускала Эдварда.

— Я пойду к ним, — сказал Дермот. — Вы оставайтесь здесь.

Эдвард вызвался пойти вместе с ним. Я по-прежнему не понимала, что происходит. Стояла и слушала, как погромщики поют песню, которую знала уже почти наизусть.

Неожиданно стало тихо.

«А ведь там Эдвард, он в опасности», — подумала я. Я осторожно приоткрыла дверь, выглянула в залу и увидела там страшный беспорядок. Несколько столов перевернуто. Пол усеян битыми стаканами и кружками. Молодые люди стояли по стойке смирно, вытянув руку в салюте, и пели все ту же песню. Посетители сидели тихо, будто онемев, и нервно крутили в руках свои кружки. Никто из них не попытался воспротивиться действиям этих молодчиков. Они позволили разбойникам чинить разгром. Пение прекратилось. Эльзин ухажер подошел к Хельмуту и плюнул ему в лицо.

— Жид, — сказал он и отвернулся.

Хельмут сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, но Курт вцепился в него мертвой хваткой и удержал его. Один из компании хулиганов увидел, что я смотрю на него через приоткрытую дверь, щелкнул каблуками и поклонился. Затем повернулся к своим дружкам, и они, следуя один за другим, вышли из залы. Мы услышали, как они завели машину и уехали.

Посетители начали потихоньку расходиться, испытывая чувство неловкости. Мы стояли посреди залы, стараясь оценить нанесенный ущерб.

Но угнетенное чувство вызывал не сам разгром, а его скрытый смысл.

— Что теперь делать? — прошептала фрау Брандт. — Что с нами будет?

Было уже довольно поздно, когда Дермот Трегарленд отправился к себе в гостиницу. Он пообещал вернуться рано утром и помочь нам навести порядок. Он не мог понять, почему Брандты не попытались вызвать полицию.

Поведение фрау Брандт говорило о том, что она смирилась с неизбежностью зла.

Когда мы с Дорабеллой отправились в нашу комнату, было уже далеко за полночь. Настроение у нас было подавленное. Дорабелла посчитала, что Дермот вел себя безукоризненно и был очень внимателен к ней. Мне же не хотелось говорить о Дермоте, я думала о Брандтах.

Мы с сестрой плохо спали в ту ночь, думаю, и все остальные тоже.

Утром я, Эдвард и Дорабелла позавтракали в столовой в компании нескольких гостей.

Потом мы пошли в. разгромленную залу, где Курт со своими родными пытался навести порядок. Эдвард засучил рукава и присоединился к ним. Мы с Дорабеллой тоже старались помочь. Трудно было убирать битое стекло, которое могло впиться куда угодно.

Утром пришел очень злой Дермот и сказал, что ему стыдно за немцев. Из разговоров в своей гостинице он понял, что такие погромы происходят повсюду в Германии. Фюрер замыслил очистить германскую нацию от евреев.

Мне и в голову не приходило, что Брандты — евреи. Об этом не говорили. Эдвард знал об этом раньше, но не придал этому значения. Курт был его другом, и его не волновало, кто тот по национальности.

В то утро мы узнали, что происходит в Германии.

Мы проработали несколько часов и очистили залу от битого стекла и обломков мебели, вынесли мусор и поставили на место перевернутые столы. Смыли со стен пятна от пива, которые остались после разбитых кружек.

Мы порядком устали и сели отдохнуть. Нами овладело уныние, оно окутало нас, как лесной туман. Мы не могли сидеть и молчать.

— Рано или поздно это должно было случиться, — начал Курт. — Жаль, что все произошло во время ваших каникул и вам пришлось стать свидетелями этого безобразия. Это беда нашей нации. Но вы не должны уезжать отсюда с мыслью: «Вот какие немцы». Наши сердца наполнены болью. Это как раковая опухоль. Нам стыдно и вместе с тем — страшно. Мы не знаем, что будет дальше.

— Но это ужасно! — возмутился Дермот. — Как люди допускают такое? Эти молодчики… являются сюда и вытворяют Бог знает что. И все им сходит с рук. Самое позорное в том, что им все дозволено, никто не может их остановить.

— Это происходит уже не первый год, — сказал Курт. — Эти парни — члены молодежной организации нацистской партии. Когда Адольф Гитлер стал канцлером в тысяча девятьсот тридцать третьем году, он назначил Бальдура фон Шираха ответственным за воспитание молодежи, и немецкие мальчишки, достигшие десяти лет, стали записываться в Дойче Югендфольк. Они проходили проверку на чистоту крови, и, если в них не было «чужих» примесей, им разрешалось в тринадцать лет вступить в Гитлерюгенд, а в восемнадцать — в нацистскую партию. Они называют себя арийцами.

— Это чудовищно! — возмутился Эдвард. — Так не должно быть. — Однако нацистское движение набирает силу, — возразил Курт.

— Но почему люди не борются с этим злом?

— Люди молчат. Гитлер сделал так много для Германии. Страна находилась в ужасном положении. Деньги обесценились. Люди испытывали отчаяние. Поражение в войне было так унизительно. Но пришел Гитлер, и страна стала процветать. Но фюрер ненавидит евреев. Это такое несчастье для нас! Иногда мне приходит в голову мысль, что он хочет нас полностью истребить.

— Глупость какая-то, — не выдержал Дермот. — И никто из присутствующих не попытался унять дебоширов.

— Люди вели себя вполне разумно. Никто не может воспротивиться нацистам, они у власти.

— И что же, им все дозволено?

— Это трудно понять, но это Германия.

— Ты хочешь сказать, что они могут явиться сюда вечером и снова устроить погром? — спросил Эдвард.

— Нет, я не думаю, что они сделают это, — ответил Курт. — Мы мелкий люд. Они пойдут куда-нибудь еще. Они нас предупредили и считают, что этого пока достаточно, чтобы мы поняли, что нам пора убираться отсюда. Но мы не можем этого сделать. Мы живем здесь очень давно. Наши деды и прадеды жили здесь. Но молодчикам-нацистам нет до этого дела. Они ненавидят евреев.

Мы сочувствовали Курту. Но никто из нас не мог хоть что-то сказать ему в утешение.

Мы все находились в подавленном настроении. Не хотелось выходить ни на какие прогулки. Сказочные деревеньки утратили для меня все свое очарование. За прекрасными фасадами домов могло скрываться зло. Мне хотелось уехать домой. Я не могла забыть выражения глаз Эльзиного ухажера. Он вел себя как обыкновенный бандит. У него не было ни капли жалости невинным людям, на которых он напал. С ним никто не ссорился, его никто не злил. Он действовал хладнокровно и расчетливо. Это было заранее продуманное нападение на людей, которые отличались от него лишь тем, что принадлежали к иной расе.

Я сказала Эдварду, что зачинщиком разбоя был Эльзин друг, и объяснила ему, откуда знаю это.

— Как ты думаешь, знала ли Эльза о его намерении совершить погром? — спросила я.

— Вполне вероятно, — ответил Эдвард. — Это объясняет то, что произошло. Наверное, ей каким-то образом стало известно, что Брандты — евреи. Вспомни их деда, который сидит в одиночестве и читает Библию. Он мог проговориться.

Немного погодя Эдвард сказал, что поделился моими соображениями с Куртом и тот ничуть не удивился. Они живут среди доносчиков. Если Эльза выдала их, им остается только смириться с этим. Они не могут уволить ее. Это грозило бы им большей бедой.

Эдвард не удержался от разговора с Эльзой, который потом пересказал мне.

— Я спросил ее: «Скажи мне — тот, кто устроил вчера здесь погром, — он твой приятель?» — Она с вызовом ответила мне: «Да, он мой друг». — Я спросил ее: «А как ты относишься к тому, что произошло?» — «Это было сделано ради Германии и фюрера, — ответила девушка. — Мы хотим, чтобы Германия стала арийской страной. Мы хотим избавиться от евреев». — Я напомнил ей о том, что она работает у евреев. — «Я хотела бы работать у арийцев», — ответила Эльза. — «Тогда почему ты работаешь здесь?» — спросил я. — «Так получилось, — ответила она. — В городке рядом живет мой друг». — Я понял, что разговаривать с ней бесполезно.

— Ах, Эдвард, — сказала я, — это так ужасно. Семье Брандтов грозит опасность.

— Я разговаривал с Куртом, — сказал он. — Они должны уехать отсюда.

— Но смогут ли они это сделать?

— Не знаю. Но они должны подумать об этом.

— Скоро мы уедем в Англию, — сказала я. — Как мы покинем их, зная о том, что здесь творится такое?

У Эдварда был озабоченный вид. Я угадала его мысли: он беспокоился за Гретхен.

— Гретхен чуть старше тебя, — сказал он. — Представь себе, что она должна чувствовать.

— А каково Хельмуту и Курту? — добавила я. — Мне кажется, им стыдно перед нами за то, что мы увидели.

— Я могу их понять. Когда в стране происходят такие вещи, нельзя не испытывать стыда. Виолетта, я не могу их бросить и уехать.

— А что делать?

— Видишь ли, я думаю о Гретхен, — признался Эдвард. — Мы могли бы увезти ее с собой.

— Увезти с нами? — удивилась я.

— Надо сказать ей, что мы приглашаем её в гости. Она могла бы пожить у вас. Я уверен, что твоя мама поймет меня. Гретхен нельзя оставить здесь.

— Кажется, ты к ней неравнодушен, — сказала я. Эдвард кивнул головой.

— Ты хорошо знаешь мою маму, — улыбнулась я. — Она всегда приходит на помощь тем, кому грозит беда.

— Кому, как не мне, это знать? — ответил он. — Виолетта, поговори с сестрой. Пригласите Гретхен погостить у вас. Я не могу этого сделать сам.

— Я понимаю тебя, — сказала я. — Хорошо, я поговорю с Дорабеллой.

Я пересказала Дорабелле наш разговор.

— Бедный Эдвард, мне жаль его, — наигранно вздохнула сестра.

— Почему же? Гретхен чудесная девушка, — возразила я.

— Он хочет жениться на ней?

— Похоже, что так. Он влюблен в нее.

— Неужели? Какая неожиданность… — Дорабелла состроила удивленное лицо.

Она пребывала в хорошем настроении. Минувший вечер был ужасен, но он сблизил ее с Дермотом Трегарлендом. Теперь она, по всей вероятности, думала о Предстоящих помолвках: Эдварда с Гретхен и ее с Дермотом. Я знала Дорабеллу настолько хорошо, что часто угадывала ее мысли.

Не теряя времени, я предложила Гретхен поехать вместе с нами и пожить в нашем доме. Она открыла глаза от удивления.

Я сказала:

— Тебе будет полезно на время уехать отсюда и познакомиться с Англией.

Ее лицо осветилось радостью, но тут же стало озабоченным. Мне стало понятно, о чем она думает. Она избежит неприятности и бед, но ее семья останется здесь и будет находиться под угрозой уничтожений. В этот момент я прониклась симпатией к Гретхен. Она полюбила Эдварда и могла уехать с ним в его страну, избежав зловещей тени, которая надвигалась на ее жизнь. Но здесь оставалась ее семья…

Бедняжка Гретхен! Она не знала, как поступить, и ее родным пришлось решить это за нее. Курт, Хельмут и вся семья Гретхен переполнились благодарности к нам. Было решено, что мы увезем девушку погостить в Англию.

Это был наш последний день в замке, утром мы уезжали. Курту предстояло отвезти нас на станцию и посадить на поезд, идущий к побережью. Мы изменились за время, которое пробыли здесь. Я чувствовала, что не смогу снова стать прежней. Теперь во всем прекрасном я искала изъян.

Мы пошли попрощаться с бабушкой и дедушкой Курта, с которыми редко виделись за время своего пребывания здесь, так как они почти не выходили из своих комнат. Дедушка сидел, читая Библию, он оторвался от книги и посмотрел на меня мутным взглядом. Я сказала ему, что мы скоро уезжаем, и он благожелательно улыбнулся мне и благословил меня.

Затем я подошла к бабушке, которая сидела в кресле-качалке и вязала. Она также одарила меня теплой улыбкой.

— Хорошо, что ты пришла, — сказала она. Меня удивило, что она говорит по-английски. — Мы с дедом совсем старые и торчим в наших комнатах, будто старая мебель, которой давно уже не пользуются.

Я хотела возразить ей, но она опередила меня.

— Да, да. Мы как пара старых кресел, которыми не пользуются, но которые нельзя выбросить на свалку. — Она взяла меня за локоть и спросила: — Это верно, что Гретхен едет с вами?

— Да, мы подумали, что это было бы неплохо.

— То, что ты увидела здесь… — старуха наклонилась ко мне. — Что ты об этом скажешь?

— Меня это потрясло.

Она кивнула:

— Теперь ты знаешь…

— Все это случилось неожиданно и было так бессмысленно…

— Так было всегда, — сказала старуха мрачно. — Мне говорили, что здесь все иначе, и действительно долгое время в Германии ничего такого не происходило… Видишь ли, эта страна мне не родная. Я ношу фамилию Брандт по мужу, а сама я из России — меня привезли сюда, когда мне исполнилось восемь лет.

— Так значит, вы родились в России? Она кивнула.

— Там было то же самое. Это называлось «погром». Мы никогда не знали заранее, когда это может случиться. Но рано или поздно это все равно случалось… Мы уходили и устраивались на новом месте, так что для меня это не ново… хотя почти забылось.

— Это жестокое гонение… я не вижу в нем смысла.

— Они ненавидят нас — вот и весь смысл.

— Но почему?

— Спроси у Господа Бога. Только Он знает. Так было всегда. В. моей семье все думали, что с переездом в Германию все изменится. Но ты видишь — нас преследуют и здесь. Мы приехали в эту страну, бросив все. Я была маленькой девочкой. Сейчас я уже и не помню подробностей. Помню только большую тачку, на ней мы и везли свои пожитки. Мы очень уставали, ночевали где попало. Иногда люди были добры к нам. Я не помню, как долго мы добирались сюда. Когда тебе мало лет, ты многое забываешь. Память хранит не все. Забывается то, о чем не хочется вспоминать.

— Вам неприятно вспоминать об этом? Старуха отрицательно покачала головой.

— Нет, не совсем так, — ответила она. — Это помогает жить. То, что случилось тогда… То, что происходит сейчас. У жизни есть определенный узор. Что-то было в начале жизни — и теперь это возвращается. Это жизнь. Мы поселились в Германии и думали, это великая страна. Так нам казалось. Тот, кто усердно трудился, получал вознаграждение за труд. Мой отец был портным. Очень хорошим портным. Он трудился не покладая рук. Сначала мы жили бедно… но потом он купил швейную мастерскую… две мастерских, а может быть, три. У меня были братья. Мы все работали вместе. Однажды в мастерскую пришел красивый молодой человек. Мой отец взялся сшить ему костюм. Мы встретились с ним и полюбили друг друга.

— Вы были счастливы с вашим мужем?

— Очень. Он привез меня в замок, и с тех пор мы тут и живем. Сначала все было спокойно, потом началась война. Стало плохо. Поражение и катастрофа. Мы потеряли то, что нажили. Но мы продолжали жить в замке, и наше положение постепенно становилось лучше. Мы снова стали зажиточными, и вот…

— …Начались беспорядки, — сказала я. — Но для вас они не были неожиданностью…Старуха покачала головой:

— Я этого ждала. Мой сын держался от всего в стороне… он не имел никаких чинов. Мы старались жить незаметно. Скрывали, что мы евреи, но кто-то донес.

Я знала, кто это сделал. Эльза шепнула об этом своему дружку. Но я не стала говорить об этом бабушке Курта, потому что не хотела ее расстраивать, ведь Эльза все еще работала на семью Брандтов.

— Я хочу, чтобы ты знала: я счастлива, что вы увезете Гретхен с собой, — сказала она. — Моя внучка такая хорошая девушка. Мой сын с женой… они так рады… что Эдвард любит Гретхен и будет заботиться о ней.

— Мне хотелось бы забрать вас всех. Старуха улыбнулась:

— Ты умница. Я поняла это, как только увидела тебя. А твоя сестра… вы ведь двойняшки? Очень хорошенькая, но такая легкомысленная, не так ли? Ты добрая девушка. У нас на душе будет легче, если Гретхен уедет с вами.

— Я рада, что она решилась на это.

— И молодой человек — очень приятный. Серьезный и надёжный. Я надеюсь, все будет хорошо. Мы не можем противиться судьбе… Я буду молиться о тебе. Ты увидела, что происходит в Германии, и теперь можешь рассказать об этом своим близким.

Я наклонилась и поцеловала ее в морщинистую щеку. Она взяла меня за руку и сказала:

— Пусть пребудет с тобой благословение Господне.

Когда я спустилась вниз, фрау Брандт спросила меня:

— С тобой разговаривала бабушка?

— Да, — ответила я. — Это было так трогательно.

— Рассказывала о своем детстве в России?

— Да, и об этом рассказывала.

— Бедная бабушка! Она думала, что все ее беды кончились, когда покинула родину много лет назад, теперь это повторяется в Германии. Мы пережили такие трудные годы, и теперь, когда стали жить немного лучше… зло пришло снова. Я хочу, чтобы ты знала: мы все очень благодарны за то, что вы берете с собой Гретхен.

— Ей так трудно расставаться с вами.

— Конечно, мы будем скучать, но ей надо ехать… Если Гретхен останется, ей уже никогда не увидеть Эдварда.

— Я знаю.

В глазах фрау Брандт вспыхнула надежда.

— Мы так рады за нее… И благодарны всем вам. Я беспокоюсь за нее больше, чем за Курта и Хельмута. Мальчики позаботятся о себе.

— Мы будем думать о вас.

— Я верю. Ведь это была не просто увеселительная поездка к друзьям, не так ли? То, что случилось прошлым вечером, заставит задуматься о серьезных вещах. Я не хочу, чтобы Гретхен горевала о нас. Наш народ преследовали многие века. Это сделало нас сильными. Мы страдали в прошлом, и нам предстоит страдать еще. Но мы выстоим. Так было всегда.

Она протянула мне руки, и мы обнялись. Она была права. То, что случилось, объединило нас.

Вскоре мы распрощались и уехали.

Ночью мы переезжали через Ла-Манш. Стоял штиль, было холодно, и мы сидели на палубе, завернувшись в пледы.

На бархатном небе сверкали звезды. Людей на палубе было немного. Большинство пассажиров предпочли остаться внизу. Недалеко от меня, держась за руки, сидели Гретхен и Эдвард. Чуть подальше расположились Дорабелла и Дермот Трегарленд. Дорабелла была счастлива, что молодой человек едет с нами.

Как много всего произошло в эти недолгие каникулы. Родилась любовь. Изменилась жизнь четырех людей — нет, пожалуй, пяти. То, что касалось Дорабеллы, было важно и для меня. Я сидела в одиночестве, глядя на звезды, и думала о безграничности Вселенной. Мне было грустно. Эдвард и Гретхен… Дорабелла и Дермот…

Я думала о том, не было ли в этом какого-то предназначения. Но тогда почему любовь миновала меня?