"Оборотни" - читать интересную книгу автора (Стрибер Уитли)

Глава 11

С наступлением ночи поднялся ветер, по-северному злой и обжигающе-студеный. Теплый воздух, который удерживался над городом после обеда, оттянуло к югу. На небосводе сверкали лишь несколько звездочек, да восходящая над небоскребами луна бросала вызов морю электрического огня. Этот пронизывающий до костей ветер хлынул в авеню Манхэттена, неся на своих крыльях до самого сердца города вековую свирепость Арктики. Словно темный дух полярных регионов вырвался из своих владений, чтобы вволю порезвиться на городских улицах.

Натужно ползли автобусы, хрипя как астматики и неприятно скрежеща цепями по скользким мостовым. Из вентиляционных шахт доносилось ворчание подземки. Местами появлялись такси в поисках какого-нибудь клиента, которого холод еще не загнал в теплое помещение. Швейцары забились в свои конторки в подъездах ярко освещенных престижных домов.

Когда Бекки открыла глаза, небо уже совсем почернело. Через дверь ее комнаты доносился неясный гул от передачи последних новостей. Дик, Уилсон и Фергюсон сидели в гостиной. Она перевернулась на спину и посмотрела в окно. Ей был виден только уголок лунного полумесяца, высветившегося на чернильном фоне ночи. Она вздохнула и пошла в ванную. 19 часов 30 минут. Значит, она проспала два часа. Ей неожиданно вспомнились разрозненные фрагменты сновидений. Она умылась, причесалась и фыркнула. Были ли это кошмары или просто сон? Трудно сказать. Она посмотрелась в зеркало и сочла, что выглядит слишком бледной. Немного подкрасив губы, вымыла руки. Вернувшись в комнату, оделась: теплое нижнее белье, джинсы, фланелевая кофточка, поверх нее – плотный свитер. На углу улицы подвывал ветер, сотрясая окна, покрытые набухавшим, потрескивавшим инеем.

Бекки вышла в салон.

– Добро пожаловать, – обратился к ней муж. – Ты проспала такое шоу.

– Какое еще шоу?

– Комиссар заявил, что Эванса убила банда чокнутых. Секта, исповедующая культ убийства.

Не говоря ни слова, Уилсон помахал номером «Ньюс». «Оборотни-убийцы охотятся в парке. Два человека погибли».

Бекки покачала головой и не сочла даже нужным комментировать эти известия: до того они были абсурдны. Этот комиссар был не в состоянии выявить истину, как, впрочем, и все остальные. Она поискала пачку сигарет и прикурила. Затем опустилась на диван между мужем и Уилсоном. Фергюсон, утонув в кресле-качалке, хранил молчание. Создавалось впечатление, что кожа на его скулах туго натянулась. Обострившиеся черты лица придавали ему схожесть с трупом. Сжав губы и устремив взгляд куда-то в небытие, он смотрел, ничего не видя, на экран телевизора, машинально потирая руки.

Бекки захотелось вернуть его на землю.

– Доктор Фергюсон, – сказала она, – каково ваше мнение на сей счет?

Он слегка улыбнулся и мотнул головой.

– Нам остается только одно: «поймать» нашу улику.

Он пощупал карманы, проверяя, не потерял ли свои заметки с перечнем знаков руками, описанных де Бовуа и применявшихся когда-то для общения с этими тварями. Они были на месте. Если вдруг подведет память, они окажутся весьма кстати.

– Он хочет сказать, что мы приближаемся к концу, – заметил Уилсон.

–Ну, это мы все знаем. Не желает ли кто перекусить?

Есть хотели все. Было решено заказать две пиццы у кулинара ниже по их улице. В холодильнике нашлись кола и пиво. Бекки обрадовалась этому, потому что совсем не горела желанием готовить еду на четверых. Она откинулась на спинку дивана, скрестив ноги, ощущая тяжесть примостившихся рядом мужчин.

– Все ли у нас готово? – спросила она.

– Два передатчика токи-воки и фотоаппарат «старлайт». А разве еще что-нибудь требовалось?

– Да вроде нет. Все уже видели место?

Их план состоял в том, чтобы сменять поочередно друг друга на крыше дома. Один будет наблюдать за окрестностями со «старлайтом» наготове, а остальные ожидать его в квартире. Решение держать на крыше всего лишь одного человека было продиктовано стремлением значительно уменьшить риск быть замеченными врагами. Те, кто останется в помещении, будут поддерживать постоянный контакт по радио с дозорным наверху. Дик купил в этих целях два токи-воки в специализированном магазине электронных товаров. Модель, которую использовали биржевики. Они не захотели брать аналогичную технику в полиции, чтобы исключить возможность подслушивания. Не следовало привлекать внимания к их затее. Завтра утром все это уже не будет иметь никакого значения, так как у них на руках окажутся необходимые фото. Бекки взглянула на «старлайт», лежавший на столе в гостиной. Он был похож на мяч для игры в регби. И только объектив, словно глаз крупного зверя, забившегося в берлогу, выдавал истинное назначение этого аппарата. Пользоваться им научились все, чтобы привыкнуть к его форме и исключительно сложному устройству. Вероятность нечаянного включения была достаточно велика, да и механизм наводки был весьма деликатным. И как только солдаты умудрялись пользоваться им под огнем противника? Фотоаппарат был чрезвычайно хрупким, мог треснуть при малейшем ударе и выходил из строя, как только батарейки чуть-чуть садились. Но когда он работал, то результаты были поразительными.

– Кто-нибудь пробовал снимать им снаружи? – спросила Бекки.

– Эта честь предоставлена тебе первой.

Она кивнула. С общего согласия было решено, что первой в наблюдение пойдет она – с 8 часов 30 минут до 10 часов 30 минут. Они договорились и о графике несения дозора в целом. Вторым шел Фергюсон. Сначала он немного заартачился, заявляя, что пойдет вниз, в проход, чтобы иметь возможность непосредственно встретиться с этими, как он их называл, «волками». Но остальные сумели переубедить его. С 1 часа 30 минут до 3 часов 30 минут была очередь Дика. Это было предполагаемое время нападения, потому что обычно именно в эти часы ночи они начинали охотиться. Дик сам настоял на том, чтобы быть третьим, заявив, что он – самый сильный из всех и, следовательно, более чем кто-либо способен противостоять противнику.

Бекки не могла отрицать этого. Одному только Богу было известно, насколько измотались она и Уилсон. Что до Фергюсона, то тот был на грани нервного срыва. Дик действительно был самым крепким из них, и было естественно поручить ему дежурство в самый опасный момент.

И все же ей не хотелось, чтобы это был он. Она чувствовала, что ее влечет к мужу странным и неясным ей самой образом, не связанным с их любовью. Была в Дике какая-то уязвимость, которая вызывала в ней стремление взять его под защиту. В физическом плане он больше не притягивал ее, другое дело – сила его характера. Ведь, в конце концов, он отважился поставить на карту всю свою карьеру ради того, чтобы обеспечить лечение отца. Дик всегда был добр и отзывчив и по отношению к ней. Но в нем возникла какая-то стена, преграждавшая путь к его сердцу и не дававшая ей проникнуть в его тайные мысли. Она хотела их знать, но он упорно не подпускал ее, а возможно, отказывал в этом даже самому себе. Несмотря на нежность и теплоту, которые он принес в их интимные отношения, он так до конца ей и не раскрылся. Настоящий Дик Нефф был так же неведом ей сегодня, как и при первой их встрече. И после неоднократных безуспешных попыток сломать эту преграду она сдалась.

Но в эти минуты она поняла, чего не хватало их любви, и пыталась сделать все возможное, чтобы выправить положение. Но нужно было, чтобы и Дик стремился к тому же. Ей так хотелось, чтобы он уделил ей себя в гораздо большей степени, а не ограничивался совсем малюсенькой частью своего quot;яquot;, порожденной настоятельной сексуальной потребностью. Но неясная для нее по своему происхождению интуиция подсказывала Бекки, что у нее ничего не получится, возможно, из-за холодности, которую она, как правило, встречала в его взгляде, а также из-за желания, иногда охватывавшего его, когда она отчаянно искала его любви.

Редкий коп изведал столько, сколько Дик. Его путь слишком часто пересекался с жизненными бедами других, чтобы в нем самом осталось желание открывать кому-либо душу, даже собственной жене. Сразу после свадьбы он приходил домой с глазами, ввалившимися от печали, не в состоянии выразить свои чувства по отношению к тем мерзостям, которые он перед этим пережил. Затем совершенно неожиданно он еле слышно начинал рассказывать о них. В одном случае это было самоубийство 12-летней девочки, умершей у него на руках от ожогов, которые она нанесла сама себе. Она специально прислонилась к кухонной плите и, вспыхнув факелом, выбросилась из окна. В другой раз он говорил ей о беременной женщине, которой молодые наркоманы отрезали голову. Он первым прибыл на место и был свидетелем происшедшего у нее выкидыша.

Было и немало других преступлений, обычно более или менее прямо связанных с наркотиками. Все они с годами, проведенными в бригаде, сделали из него человека, буквально одержимого одной идеей: искоренить торговцев наркотиками, которые губили чужие жизни.

Но он был вынужден столько раз идти на компромиссы, что его ненависть к преступлению преломилась в самоотрицание, в насмешку над собственной значимостью. Постепенно его сердце опустошилось: в нем осталось место только для физиологических желаний, злости и легкой пугливой грусти, которую ему не удавалось выразить. Бекки его понимала, и ей так хотелось, чтобы они могли обсудить это совместно. Но дело оказалось безнадежным,

и это отдалило ее от него. И вскоре должен был наступить момент, когда ей, оказавшейся не в силах помочь ему, придется оставить Дика.

Кроме всего прочего, была и проблема Уилсона. Человек-брюзга, без всякого шарма, но открытый душой. Он был готов ворчать, угрожать из-за пустяков, но с ним было легко общаться. И он любил ее с мужественным отчаянием. Когда она не отвергла его авансы, он был ошарашен и счастлив. Он желал ее грубо, пылко, и это желание терзало его самого до глубины души. Она знала, что он бредил ею днем и ночью.

Размышления такого рода были опасными. Ну разве сколько-нибудь серьезный человек мог даже подумать о том, чтобы променять молодость и жизненную энергию человека типа Дика Неффа на преклонный возраст и увядание какого-то там Джорджа Уилсона? И тем не менее в последнее время она все чаще и чаще задумывалась над этим.

Позвонили в дверь, и спустя несколько минут все за столом лакомились пиццей.

– Вы еще дуетесь, доктор? – спросила Бекки Фергюсона. Она видела, насколько тот мрачен, и хотела его расшевелить.

– Я не дуюсь, а созерцаю.

– Как солдат перед решающим сражением? – поинтересовался Уилсон. – Я был точно в таком же состоянии сегодня после обеда.

– Не знаю. Никогда не участвовал в военных действиях. Но заверяю вас, что торчать полночи на крыше – не мой удел.

– Вы предпочли бы спуститься в проход и угробить себя там?

– Мы мало знаем, на что они способны, но мне кажется, я догадался, каким образом с ними вступить в контакт. Как только они обнаружат ваше присутствие наверху, вы будете в опасности. Вы ведь спрячетесь, а они расценят это как коварство.

– Неужели они преодолеют тридцать этажей специально для того, чтобы напасть на нас?

Фергюсон пристально посмотрел на Бекки.

– Это мне представляется очевидным.

– Карл, но ведь у нас будет с собой «ингрем». Вы когда-нибудь видели эту машинку за работой?

– Нет, и видеть не желаю. Я уверен, что это смертоносное оружие. Ясное дело, вы ведь только и думаете о том, чтобы либо убить, либо самим быть убитыми. А дома вокруг? Море окон. И вы все это начнете поливать вашими надзвуковыми пулями? Это невозможно.

Насупившись, он еще глубже ушел в кресло.

Он был прав. Никто из них не решился бы палить во все стороны в самом центре Манхэттена. Черт побери, конечно, никто не жаждет прибегать к этому оружию там, где за каждым окном спят невинные люди. Но для них он был единственно стоящим средством обороны. «Ингрем» стрелял быстро и далеко. Винтовка тоже, но они опасались, что ее пули не в состоянии остановить оборотня. Одним выстрелом из «ингрема» можно было уложить детину на расстоянии в пять метров. Они нуждались именно в такого рода оружии, если вдруг доведется вплотную столкнуться с этими тварями.

– Насколько вероятно, что они обнаружат наше присутствие? – внезапно спросил Уилсон. В этот момент он был настолько поглощен пиццей, что, казалось, вовсе не следил за беседой.

Фергюсон задумался.

– Это зависит от тонкости их чувств. Если бы они были сильны только своим обонянием, то у нас появился бы небольшой шанс. К сожалению, у них еще развиты зрение и слух.

– Но мы можем стоять абсолютно неподвижно и не производить ни малейшего шума.

– Но дышать-то надо, а этого более чем достаточно, чтобы выдать наше присутствие.

– Тогда нам остается лишь надеяться, что мы увидим их раньше, не так ли? Обнаруживаем, делаем несколько фотоснимков – и бегом обратно в квартиру.

– При условии, что мы действительно заметим их первыми, – отозвался Фергюсон, с сомнением покачивая головой.

– Послушайте, для нас такая ситуация не в новинку. Будем исходить из того, что внутрь здания они не проникнут и взбираться по фасаду, выходящему на 86-ю улицу, не будут. Единственно возможный для них путь – по балконам, нависающим над проходом. Значит, каждому из нас достаточно держать «старлайт» сориентированным в этом направлении, и мы обнаружим их появление. Можно быть абсолютно уверенным в том, что они придут именно с этой стороны.

Фергюсон по-прежнему сохранял загадочный вид. Выкладки Уилсона его не устраивали; во всяком случае, не настолько, чтобы изменить принятое им решение.

– Вы хоть представляете себе весь идиотизм нашего пребывания там, наверху, с аппаратом, в то время, как они лезут к нам? Я – да, и поверьте, веселенького тут мало.

– У нас будет по меньшей мере тридцать секунд, пока они доберутся, – сказала Бекки.

Фергюсон наклонился вперед и некоторое время задумчиво рассматривал всех троих.

– Опять же при условии, что мы вообще увидим, как они поднимаются.

– Проклятье! Но мы ведь только ради этого и доставали фотоаппарат! В него видно как днем. Мы их засечем без всякого сомнения.

– Чувства человека против чувств оборотней, – горько прошептал Фергюсон. – С техникой или без нее, все равно – это несравнимые вещи. Я вот что вам скажу: тот из нас, кому выпадет несчастье оказаться наверху, когда они туда взберутся, окажется в очень большой опасности. Повторяю: в очень большой опасности. И если мы не будем постоянно, каждую секунду, держать эту мысль в голове, один из нас или сразу несколько погибнут.

– Господи, и зачем нам все это? – вступил в разговор Дик. – Что за болтовню он тут развел?..

– Дик, он просто не понимает обстановки. Он же не полицейский. Когда служишь в полиции, многое видится совсем под другим углом зрения.

Возможно, Фергюсон был и прав, но, если беспрестанно мусолить такого рода мысли, к эффективному отпору не подготовишься.

– Пожалуй, но сегодня он будет выполнять функции копа. Да к тому же никогда еще ни одному полицейскому не приходилось заниматься подобной работенкой. В любом случае хоть мы трое готовы к предстоящим событиям, а этот тип – явно нет.

– Должен ли я напомнить вам, что ничто не обязывает меня находиться здесь? Я и в самом деле хотел бы спуститься вниз.

Бекки поняла, что Дик сейчас потеряет контроль над собой и взорвется. Нельзя было допустить, чтобы он оскорбил Фергюсона. Все они были нужны друг другу.

– Дик прав, – быстро вмешалась она. – Не будем об этом больше спорить. Через десять минут я выхожу на дежурство, и хватит об этом.

– О' кей, – произнес после долгой паузы Дик.

Фергюсон молча теребил свои часы.

Она вышла в свою комнату и надела второй свитер. Вокруг шеи повязала плотный шарф из кашмирской шерсти, натянула поверх еще и стеганую куртку. Взяла перчатки на меху, сунула в карман мини-обогреватель на батарейках. Еще раньше она позаботилась о трех парах шерстяных носков и ботинках, которые носят после лыжных прогулок. Оставалось только прикрыть голову шерстяной шапочкой, спрятав уши, а поверх надеть еще и меховую шапку.

– Бог ты мой, – воскликнул Уилсон, – в таком снаряжении ты напоминаешь альпиниста.

– Мне же предстоит провести два с половиной часа на голом ветру.

– Знаю-знаю и молчу. Проверим токи-воки.

Ее глубоко тронуло выражение его глаз. Уилсон повернул кнопку первого, затем второго аппарата и добился, чтобы они зазвучали в унисон.

– Все в порядке, – сказал он. – Я встану у балкона. Связь будет нормальной до тех пор, пока я буду стоять у стеклянной двери, а ты будешь держаться у края крыши. Код помнишь?

– Короткий сигнал каждую пятиминутку. Два, если мне надо что-то сообщить. Три, если потребуется помощь. Они разработали такую систему связи, чтобы свести до минимума выход в эфир и, следовательно, производимые ими шумы.

– Хорошо, но все же оповести открытым текстом, когда прибудешь на место, а также перед уходом с дежурства.

Он взглянул поверх плеча Бекки. Дик регулировал фотоаппарат, а Фергюсон смотрел на экран телевизора.

– Подойди, – нейтральным тоном сказал он.

Она приблизилась, и он крепко поцеловал ее.

– Люблю тебя, как безумный, – прошептал он.

Она улыбнулась ему, приложив к губам палец, и вернулась в гостиную. Бекки была счастлива: судя по всему, Уилсон физически полностью восстановился.

– Аппарат в порядке. И очень тебя прошу: не урони его с тридцатого этажа! Они мне голову оторвут, если я не принесу его обратно в целости и сохранности, – умоляюще заклинал ее Дик.

Она взяла технику двумя руками. Под мышку сунула термос, наполненный горячим кофе.

– Минуточку, дружочек, ты ничего не забыла?

– Если ты имеешь в виду «ингрем», то не настаивай: я его не возьму.

– Ну уж нет, возьмешь! – Он пришел в салон и вытащил пистолет из коробки, в которой его принес Уилсон. – Он прекрасно поместится у тебя под курткой, для него это будет уютное и тепленькое гнездышко. Бери.

– У меня есть 38-й калибр. «Ингрем» мне не нужен.

– Возьми эту чертову штуковину, Бекки!

У нее задрожали губы, когда она все же взяла «ингрем», но к сказанному не добавила ни слова.

Трое мужчин проводили ее до лифта. Было маловероятно, что по дороге они кого-нибудь встретят, но в этом случае в общей компании нелепый наряд Бекки остался бы незамеченным.

Кабина лифта плавно поднялась до тридцатого этажа. Все четверо вышли, по служебной лестнице поднялись до окрашенной в серый цвет двери, которая буквально сотрясалась под ударами ветра. Она выводила на террасу крыши. Бекки преодолела последний марш лестницы. Дик и Уилсон шли за ней, замыкал шествие Фергюсон.

– О’кей, друг любезный, – сказал Уилсон, открывая дверь. Та выходила на север, и студеный вихрь тут же ворвался на лестничную клетку. Но плотно укутанная Бекки пока этой стужи почти не чувствовала. Поэтому она смело, наклонившись вперед, ступила на крышу и тут же чуть не упала. Слой снега покрылся ледяной коркой, став жестким, как камень. Она, уцепившись на мгновенье за дверную коробку, повернулась лицом к глядевшим на нее мужчинам.

– Холод собачий, – крикнула она, стараясь перекрыть вой ветра.

– До места доберешься? – во весь голос отозвался Уилсон.

– Только на четвереньках.

– Что?

– На четвереньках, говорю!

Она закрыла дверь и сразу же очутилась в темном и странном мире. Шквальные порывы шатали ее, и Бекки с трудом удерживала равновесие на скользком насте. Крыша была плоской. Ее однообразие нарушали лишь чердачный выход да кирпичная кладка, где размещался механизм подъемника лифта. Дом, где жила Бекки, был большим, и ширина его крыши достигала метров сорока. Вся она была покрыта гравием. Скованный льдом, он образовал крайне неровную и трудную для ходьбы поверхность. Бекки некоторое время стояла не двигаясь, но под ураганным напором сначала присела, а затем и вовсе встала на карачки. Хлестало так неистово, что у нее выступили слезы, которые тут же, скатываясь по щекам, замерзали. В глазах беспорядочно плясали огоньки. Она повернулась спиной к ветру, оперлась о выходную дверь и, вытащив из кармана мини-обогреватель, окунула лицо в исходящую от него теплоту. Рукоятка «ингрема» больно впилась под ребро, термос каждую секунду готов был выскользнуть из-под руки, токи-воки и фотоаппарат стесняли движения. Она осмотрела террасу. С трех сторон она подсвечивалась – значит, там были улицы. Четвертая, погруженная в темноту сторона выходила на проход. Бекки спрятала обогреватель и поползла в ту сторону со всем своим оснащением. В этой ситуации это решение оказалось наиболее эффективным. Постепенно бортик на краю крыши, который она сначала еле различала, стал приближаться. Даже в положении лежа она чувствовала, как вихрь все время норовил подхватить ее, опасно раскачивая. Холод проникал сквозь одежду и так жестко покалывал, что, казалось, обжигал кожу. Она говорила себе, что вся эта затея – безумие, которое невозможно вынести более пяти минут.

Тем не менее она понемногу подползала к бортику. Проход находился на южной стороне, так что в итоге северный ветер оказался у нее за спиной. Это было все же не самым худшим вариантом.

Наконец она дотянулась затянутыми в перчатки руками до края крыши и остановилась. Десятисантиметровый бортик, конечно, был плохонькой защитой. Она методично пересчитала все оборудование: термос, передатчик, фотоаппарат, оружие. О’кей. Теперь следовало устроиться поудобнее. Она уцепилась за бортик и подтянулась под самое его основание. Теперь она нависала над темной бездной. На переднем плане далеко внизу Бекки увидела множество строений из бутового камня, старинные дома, за ними центр Манхэттена с его мерцавшими на ветру огнями и, наконец, подвешенную над городом луну. В небе подмаргивали сигнальные светлячки пролетавших самолетов. Далеко-далеко на западе слабо мерцала последняя полоска угасшего дня. Но здесь, на крыше, полновластной хозяйкой была ночь, и двор внизу был виден лишь благодаря освещению из окон нижних этажей.

Она неловко поднесла аппарат к глазам, нашла нужную кнопку и повернула ее. Тотчас же в видоискателе появились цифровые показатели, и она нажала на ручку наводки на фокус. В поле зрения необычно резко и в деталях обозначился проход. Она различала мусорные баки с замерзшим на поверхности их крышек снегом. У домов из песчаника по другую сторону были разбиты садики, и она ясно видела оледеневшие стебли того, что осталось от летних цветов, как и шершавые, оголенные ветви деревьев. Освещение в окнах домов сначала ослепило ее, но, привыкнув, глаз отчетливо выхватил находившихся внутри их людей, большинство из которых застыли перед телевизорами. За стеклянной дверью немногочисленная семья сидела за столом. Двое взрослых и двое ребятишек. Она хорошо различала черты их лиц.

Закрыв «старлайт», она повесила его на шею и взяла воки-токи. Бекки неуклюже включила аппарат, затем поднесла приемник к уху так, что микрофон оказался у самых губ. Это будет ее единственный выход в эфир открытым текстом, и она не хотела затягивать сеанс без нужды, поскольку эти твари затаились где-то рядом, тщательно за всем наблюдая.

– Вы меня слышите? – спокойно спросила она.

Немедленно откликнулся голос Уилсона.

– Я тебя слышу.

Она коротко доложила обстановку.

– Я на месте, аппарат работает, адский холод.

– В аду жарко.

– Не придирайся. Проверим сигналы.

Она опустила кнопку микрофона, затем нажала на нее в течение трех секунд. Внизу Уилсон проделал то же самое. Характер потрескивания в телефончике заметно изменился. Она ответила двумя сигналами. Уилсон подтвердил прием. Код на случай опасности проверять не стали. Было решено, что к нему будут прибегать только при возникновении реальной угрозы. Если работают два первых позывных, почему бы не работать и третьему?

– Все о’кей, – сказала она.

– О’кей, – повторил Уилсон. – Первый вызов будет через пять минут.

И снова тишина. Они договорились вступать в контакт каждые пять минут, чтобы проверять, не убаюкала ли ее пурга. Если она вдруг не ответит, они немедленно придут ей на помощь. Бекки представила, как они втроем сидят сейчас в квартире. Она надеялась, что все обойдется без стычек. Ведь отношения между Диком и Уилсоном не были дружественными – и это было еще самой мягкой их характеристикой. А Фергюсон был настолько на пределе, что малейшая напряженность выводила его из себя. Ветер упорно подталкивал ее к пропасти, и Бекки свободной рукой крепко ухватилась за бортик. Прижав воки-токи к уху, она положила мини-обогреватель на крышу, прямо перед собой создав крохотную зону тепла: так хотя бы шея не страдала от арктического холода.

Она снова взяла фотоаппарат и внимательно, до малейшего закоулка, осмотрела проход. Ничего. Закрыв глаза, она опять окунула лицо в теплое облачко от обогревателя. Ледяной ветер простреливал насквозь, до костей; все ее тело напряглось от этого противостояния, и мысли ворочались тяжело, с трудом. Да, это будет долгая и трудная вахта. Поступил первый контрольный сигнал, и Бекки ответила. Еще раз осмотрев двор, она опять стала отогревать лицо.

И так продолжалось целый час, после чего она отодвинулась от бортика крыши и встала на ноги. Попрыгала на месте, пока не убедилась, что ноги не замерзли. Затем изобразила бег на месте, одновременно дуя в ладоши: это приободрило, создав впечатление хоть какого-то тепла. Несколько глотков кофе – и она почувствовала себя совсем неплохо.

Спотыкаясь, Бекки пересекла террасу и последовательно осмотрела каждую из трех улиц. Всюду одна и та же картина: пустынные тротуары в резком свете уличных фонарей, обвешанных ледяными сосульками. Лишь припаркованные автомашины как-то очеловечивали этот унылый городской пейзаж.

Внезапно ее внимание привлекла одна из машин. Она стояла во втором ряду и, как две капли воды, походила на полицейскую, но без опознавательных знаков. Чего это они тут болтаются? Эти парни явно за кем-то следили. Но как убедиться в этом с такой высоты? Резко хлестанул ветер, вынудив ее опять присесть на четвереньки. Она с трудом дотащилась до своего поста. Ну и пусть сидят себе и наблюдают! В сущности, они могут оказаться даже полезными в зависимости от развития событий. Мерзавцы! Это наверняка были полицейские из внутренней службы, которые вели слежку за Диком. Занятная все же получается история.

Она наклонилась вперед и снова с помощью аппарата внимательно осмотрела проход между домами.

– Пересменок, малышка, – прохрипел голос Уилсона.

Она, не говоря ни слова, подала ответный сигнал и быстренько ретировалась к выходу на лестничную клетку. Ей казалось, что она провела на крыше несколько недель. Ныло все тело, за исключением пальцев на ногах, которых она вообще не чувствовала.

Они поджидали ее за металлической дверью. Теперь основательно укутался уже Фергюсон. Она передала ему оснащение и поделилась с ним опытом борьбы с ветром. Он, слушая ее, согласно кивал головой, бледный и молчаливый. Дик заменил батарейки в каждом аппарате и сунул под руку доктору термос с горячим кофе. Громко лязгнув, захлопнулась железная дверь.

Условия сразу же показались Фергюсону намного более суровыми, чем он ожидал. Он зашатался, попытался сохранить равновесие, поскользнулся и, наконец, уперся спиной в металлическую створку двери. Все это дежурство казалось ему безмерно глупым, настоящим фарсом. Вместо того чтобы прятаться здесь, они должны были бы находиться в настоящее время на улице на полном свету и делать им дружественные знаки, описанные Бовуа. Его пронзил порыв ветра, и Фергюсон почувствовал, как напряглись мышцы. Как только эти полицейские выносят такие тяготы? Он попытался продвинуться вперед, но его опять отбросило. Заслезились глаза, и влага, застывая, лишила его возможности вообще что-либо видеть. Он приподнялся и сделал несколько неуклюжих шагов. Ноги подкосились, и он тяжело завалился на бок. Этот дурацкий пистолет врезался в бок. Схватившись за пронзенный болью живот, он включил воки-токи и начал говорить. Эта вылазка на крышу – выше его сил, он настаивал на том, чтобы его отпустили вниз, в проход, и дали возможность попытаться наладить с «ними» общение.

Вернувшись в комнату, Бекки, стуча зубами, сняла с себя все напяленные ранее слои одежды, проверила, не отморозила ли пальцы, и встала под душ. Когда обжигающая струя воды стала хлестать ее по обнаженной коже, она радостно засмеялась. Тепло, благословенное тепло, повторяла она все время, пока горячая вода струилась вдоль ее тела. Эти два с половиной часа оказались очень трудными и совсем вымотали ее. Простояв под душем довольно долго, она затем обтерлась и припудрила тело. Надела джинсы и плотную кофточку: все могло случиться, и нельзя было зарекаться, что ей не придется еще раз этой ночью вернуться в холод, а поэтому не стоило потом терять драгоценное время на переодевание.

Когда вышла в гостиную, Уилсон возился с воки-токи. Дик одевался, хотя и делал это неспешно. На мгновенье Бекки даже смешалась: сколько же времени она провела в ванной? Затем поняла, что происходит.

– Держись, дружище, – говорил в передатчик Уилсон. – Через минуту Нефф будет готов, и вы сможете спуститься. В ответ послышалось что-то нечленораздельное.

Бекки среагировала, не колеблясь ни минуты.

– Да оставьте этого лизуна там!

– С тех пор как он наверху, идет сплошной скулеж, дорогая, – шепотом пояснил Дик.

– Он так и остался у двери, – бросил Уилсон, стоя у окна в гостиной.

– Подонок! – воскликнула Бекки. – Но этот недоносок нам нужен. Мы не можем вести наблюдение всю ночь только втроем.

– Придется. Дик пробудет там час, потом я столько же. И ты еще полчаса. Затем Дик и я выйдем уже по графику. Ничего не поделаешь.

Уилсон говорил лаконично, но его голос выдавал усталость. Все они знали, что их ожидало.

– Ничего удивительного. Нельзя было ждать от нетренированного парня, что он выдержит подобное испытание. Но я по-прежнему не тороплюсь.

– Как будто мы в лучшей физической форме! Никто из нас не является полицейским дорожной службы.

– Говори за себя, дорогуша. Я отлично себя чувствую. Уилсон и ты – вы, конечно, слабаки, но...

– О’кей. Тогда почему бы тебе не взять это дежурство целиком на себя в дополнение к предстоящему? Пять часов подряд, это тебя устроило бы?

– Ну, тебя-то это устроило бы наверняка, не так ли, дорогая? – сказал он нейтральным тоном.

Бог ты мой, это что еще за намеки? Он совершенно не мог подозревать того, что было между Уилсоном и ею. Да и было-то в сущности чуть! Бекки тем не менее предпочла не развивать эту тему.

Они снова поднялись на лифте. Фергюсон с мрачным видом ожидал их на ступеньках лестницы. Не говоря ни слова, они сняли с него аппаратуру и надели на Дика. Дверь в ад приоткрылась снова, и полицейский исчез за ней.

Спускались также молча. Вернувшись в помещение, Фергюсон собрал все свои пожитки – книгу, портмоне, ключи, которые он не хотел брать с собой на крышу.

– Эта терраса не для меня, – прошептал он. – Но я вас не бросаю в трудную минуту. Я сделаю именно то, с чего я должен был бы начать.

Он выскользнул из комнаты. Последнее впечатление, оставшееся у двух детективов о нем, – до смерти перепуганный, но решившийся на поступок человек, с остановившимся взглядом широко распахнутых глаз.

– Надо бы удержать его, – тихо сказал Уилсон.

– Да... пожалуй.

Но ни тот, ни другой не тронулись с места. Возможно, он погибнет на улице, а может, и нет. Был риск, и он принял решение.

– И все же следовало бы ему помешать.

– Каким образом? Он знает, на что идет. Если человек не выносит холода, он не становится от этого менее мужественным. Пора выходить на связь.

Они пошли за воки-токи.

– Белый мужчина, примерно тридцати пяти лет, только что покинул здание, – предупредил один из двух полицейских в штатском, сидевших в машине перед входом в здание. – Нет, это не Нефф.

Его напарник даже не удосужился приоткрыть хотя бы один глаз. В машине было тепло, и оба они несли дежурство по очереди в полудреме. Еще четыре часа – и придет смена. В такую погоду могло быть и хуже! Капитан Нефф, очевидно, останется дома до утра. Однако раз он забрал эту игрушку с собой, значит, был шанс, что он ею в каких-то целях воспользуется.

Оба копа в штатском не обратили никакого внимания на Фергюсона, когда тот бежал вдоль дома. Иначе они не могли бы не заметить его странных жестов и отчаянных взглядов, которые он бросал вокруг себя. Но в любом случае они бы не смогли увидеть того, что произошло с ним после того, как он завернул за угол здания.

Они выжидали, спрятавшись под машинами в самом центре прохода. С этой точки они прекрасно все слышали вокруг себя и одновременно вели наблюдение за квартирой.

Хруст снега под знакомыми им шагами мгновенно распалил их ярость. Они жаждали крови. Увидев, как они выскочили из засады, Фергюсон остановился как вкопанный. От него исходил сильный запах страха, так что расправиться с ним не составит труда. Фергюсон вытянул руки так, как было описано в старинной книге. Не спеша они начали подготовку. Он взглянул им прямо в глаза. Смертельно испуганный, он тем не менее смотрел на них как завороженный: это были свирепые, загадочные и по-своему прекрасные существа. Они двинулись к нему, затем опять остановились.

–Я могу вам помочь, – выдохнул он.

Они напали сразу втроем, четвертый остался на всякий случай сзади. Фергюсон умер. Его тело закатилось под машину. Все произошло в течение пяти секунд: один прыгнул ему на грудь, чтобы сковать действия, другой блокировал ноги, третий перегрыз горло в тот самый момент, когда Фергюсон начал падать.

Их биологический вид давно забыл, что когда-то общался с человеком. Его жестикуляция ничего не говорила им, абсолютно ничего. Они разорвали его на части. Старшой куда-то исчез, и они совершенно не знали, по какой причине. Возможно, ему было слишком стыдно занимать теперь позицию позади самого молодого из них.

Однако на самом деле отец был совсем рядом. Возраст и опыт убеждали его в исключительной серьезности создавшегося положения. Он был полон ожесточенной решимости загладить свою вину, и если понадобится, ценой жизни. Он не видел, но слышал, как они набросились на свою жертву. «Ими движет страх, – подумал он. – Они нуждаются в силе и отваге».

И он решил им помочь. Старшой уже приметил человека на крыше высотного здания, который старательно прятался, прижимаясь к стене.

Он быстро проскользнул ко входу в здание, подлез под машину и стал выжидать. Несколько минут спустя подошли двое и открыли дверь вестибюля. Он бросился вслед за ними, низко наклонив голову.

– Эй!

– Собака! Проскочила собака!

– Сейчас я ей задам... черт побери, как быстро она смылась.

В это время он уже мчался вверх по ступенькам лестницы. Он точно знал, что и почему сейчас будет делать. Он надеялся, что это была нужная ему лестница. Крики людей остались далеко позади. Может, им никакого дела до него нет? Он знал, на какой шел риск, и отлично понимал, чем это скорее всего закончится. Но таков, считал он, его долг.

Дик Нефф громко выругался, очутившись на холоде под немилосердными ударами ветра. Ну что за бесовка эта Бекки! Подумать только: суметь вынести это в течение двух часов! Он гордился ею. Ни разу даже не пожаловалась. Достойна восхищения, и какой урок скромности другим, черт побери! Да, неоспоримое очко в ее пользу.

Более грузный, чем Бекки, он продвигался по крыше не ползком, а на четвереньках, медленно и с большими предосторожностями. Ему совсем не нравились эти рваные порывы ветра, которые вынуждали его скользить. Свалиться с тридцатого этажа – это вам не шутка! Вдоволь будет времени, чтобы поразмышлять о жизни. Он ненавидел эти головокружительные высоты. Дика не трогал прекрасный вид, открывавшийся из окна их квартиры, поскольку он не любил забираться так высоко. Когда случались кошмары, он всегда куда-то падал, а в последнее время все чаще и чаще. Активно заработало подсознание. Он испытывал странное ощущение «повтора», когда-то уже виденного и пережитого. Как будто в прошлом он вот так же уже полз к этой пропасти, а точно такой же ветер подстегивал его, сбивая с ног. Сегодняшнее дежурство станет тестом на выдержку и мужество. Ничего удивительного в том, что Фергюсон так быстро сдался перед этой разнузданной всемогущей вакханалией стихийных сил, не говоря уж об угрозе со стороны их врагов.

Вмятина на снегу показала ему то место, где лежала Бекки. Сначала проверить технику, затем сделать обзор «старлайтом».

Ничего подозрительного.

Теперь устный контроль. Голос Уилсона был четким. Они обменялись обусловленным кодом. Затем Дик поудобнее примостился у бортика. Но в момент следующего обзора прохода в фотоаппарат он неожиданно услышал сзади приглушенный стук. Дверь? Он обернулся. Их разделяло всего четыре метра. ЭТО дышало тяжело, как запыхался бы любой от долгого подъема по лестнице.

Дик вскочил, не выпуская аппарата из рук. И когда зверь стал надвигаться, он запустил в него «старлайтом», который, ударив его в бок, отскочил в сторону. Тварь не нападала, возможно, потому, что он стоял слишком близко к краю крыши и оба они рисковали свалиться вниз. Она быстро скользила вдоль бортика. И прыгнула в тот момент, когда он вытаскивал «ингрем». Он резко повернулся, поскользнулся и очутился над бездной, успев тем не менее ух-

ватиться руками за кромку крыши. Однако и оборотень очутился точно в таком же положении на расстоянии не далее метра от него. Он ясно видел его морду.

Так они и висели: один – вонзив когти в лед крыши, другой – уцепившись за ее кромку руками. Ненавидящий взгляд монстра впился в Дика. Сколько же в нем свирепости! Это невозможно было представить даже при самом пылком воображении! Затем зверь огляделся, изыскивая возможность расправиться с Диком, оставшись при этом живым.

Осторожно, не глядя вниз в разверзнувшуюся под ногами пропасть. Дик отпустил одну руку, чтобы достать из кармана пальто свой 38-й калибр. Это был единственный шанс!

Тварь попыталась – но неудачно – подтянуться. Она обнажила клыки и издала глухое, мертвящее душу рычание. Она следила за его жестом и внезапно все поняла. И тогда чудовище начало скользить вдоль крыши в его сторону, сантиметр за сантиметром уменьшая разделявшее их расстояние. Дик же, повиснув на одной руке, был не в силах сдвинуться с места. Придется туго. Он всхлипнул. Стала неметь рука, на которой в буквальном смысле слова висела его судьба.

Зверь подобрался уже так близко, что на Дика пахнуло смрадным дыханием животного. Он уже видел смертоносные клыки, готовые вонзиться в него. Наконец Дику все же удалось выхватить револьвер, прицелиться и выстрелить. Нестерпимая боль пронзила его руку. Он хотел выстрелить снова. Но револьвер молчал. Он взглянул на руку – ее больше не существовало. Фонтанировала, дымясь на холоде, кровь. И тогда расширенными от ужаса глазами он увидел, как его рука с пальцами, все еще сжимавшими спуск револьвера, раскачивается в пасти оборотня. Смерть наступала неумолимо.

Когда он стал падать, то сначала испытал страх, затем невыносимую печаль, настолько всеобъемлющую, что она переросла в какую-то восторженность. Его тело ударилось об обледеневшую мостовую прохода, и он умер мгновенно. Чуть позже рядом шлепнулась и его рука.

Наверху Старшой боролся с собственной смертью. Он отхватил эту руку как раз в момент выстрела. При этом его мозг пронзила жгучая боль, один глаз закрылся. Пуля разворотила ему лоб. Его передние лапы ослабли, и он не мог подняться на бортик крыши, опасаясь упасть. Но какое это имело значение? Недалеко внизу он заметил самый верхний в этом здании балкон. Ему оставалось лишь соскользнуть на него.

Падение оглушило его. Он встряхнулся. По всей вероятности, один его глаз полностью вышел из строя. Но ему еще предстояло разделаться с другими. Он спасет свою семью, не даст раскрыть тайну существования их вида. Теперь он знал, что победит.

Он стал старательно спускаться по балконам. Было мучительно больно. Рана оказалась серьезнее, чем он думал. Наконец он добрался до нужной ему террасы. Старшой притаился, вдохнув зловонный запах двух еще оставшихся в живых человек по ту сторону стеклянной двери.