Геннадий Долбин
Сказки

Одна игла

Было у матушки четыре дочки. Все умницы-разумницы, рукодельницы-затейницы, красавицы одна другой краше, но каждая – на свой лад. Первая – синеглазая, улыбалась редко, но строгая и справедливая была. Бывало, случись спор какой али забота трудная, так все рассудит честь по чести. Вроде и строг суд, а не обидно никому. Потому как – по совести. Вторая – голубоглазая, смешливая. Вечно болтала и хохотала без умолку. А уж непоседа-то! За кучу дел враз возьмется, а справиться со всем не может – одной-то не под силу, хорошо – сестры помогали во всем. Третья – зеленоглазая, волосы – чистый лен, а уж как песню затянет – всяк заслушается. И на сердце тепло и светло делается. Четвертая – кареглазая, волосы рыжие, словно пламя, ей бы радоваться, ан-нет – все грустит-печалится, а порой и заплачет горько, безутешно. Сестры ее утешают, а она все плачет и плачет, словно горе у нее. Иной раз улыбнется сквозь слезы и опять грустит-печалится.

Вот выросли дочки. Им бы замуж пора. А жениха такого, чтобы сердечко к нему тянулось – нет на примете. Так и живут – незамужницами. То один посватается, то второй, а дочки всем от ворот поворот дают. Матушка печалится: как же – годы-то идут, внучат бы понянчить да на руках покачать, пока сила в руках есть, пока старость не согнула спину, не выбелила волосы. Да куда там! Не люб да не люб. Вот и весь сказ.

– Неужель совсем на примете не держите никого? – спрашивает матушка.

– Отчего же, есть жених у меня, – молвила в ответ синеглазая дочь.

– Да и у нас есть, – остальные дочки отвечают.

– Так пусть сватов засылают!

На том и порешили.

Настал день субботний. В горнице светло, чисто. В печи – огонь, на столе, на скатерти узорной, яства горой. Ждут женихов сестры. Вот отворяется дверь, и на пороге жених – красавец писаный: высок, румян, лицом пригож, взор соколиный.

– Вот он, жених мой, матушка! – обрадовалась синеглазая дочь.

– Как же так! Мой ведь жених это! – воскликнула голубоглазая.

– Нет, мой! – возмутилась зеленоглазая.

– Нет, мой… – молвила кареглазая дочь, заливаясь слезами горючими.

Небывалое дело! Жених-то один, а невест – четыре.

– Сказывай, гость долгожданный. Поглумиться пришел али свататься? – спрашивает матушка.

– Свататься, – отвечает жених.

– Четыре дочери у меня. Все красавицы да умницы! К которой из них сватаешься?

Загрустил жених, посмурнел лицом. Молчит, взор соколиный в пол опустил.

Непрост выбор-то, ох не прост! Сердце-то трепещет, будто пичужка в силках, на волю просится.

– Равно любы мне все четверо, – молвит жених.

– Виданное ли дело, четырех зараз сватать! – сердится матушка.

И хочется ей прогнать взашей жениха непутевого, а внучков понянчить пуще того хочется.

– Мне-то, матери, они словно пальцы на руке: какой не кусни – равно больно. Ну да помогу я тебе. Дочери мои – рукодельницы, шить-вышивать мастерицы. Хоть и одна игла-то на всех, но вышьют они по платку узорному, и чья работа краше тебе покажется, ту и замуж возьмешь.

Сказано – сделано.

Села синеглазка вышивать. Дивится жених: по черному полю серебряной нитью затейливый узор идет, жемчуга в серебре так и горят! Красота неземная, несказанная!

А тут голубоглазка за вышивку принялась. Так и мечется игла – стежок за стежком, а из-под иглы узор уж проступает – звонкий, смешливый, как и сама рукодельница. И столько в нем тепла, столько света!

Взялась за иглу зеленоглазка, и потек узор изумрудный, певучий, а по зелени – цветы: васильковые, лазоревые, алые, розовые. Глаз не оторвать от дива такого!

Четвертая дочь принялась платок свой вышивать. Золотой узор, багряные завитки да по синему фону… Мудрено выбрать-то! Красота-то небывалая!

Рассердились сестры, рассорились. Друг на дружку не глядят, отворачиваются. Ни одна другой ни в чем уступить не желает.

Так и осталась матушка без внучат желанных. Спорят дочери, чье шитье лучше, остановиться не могут. По три месяца в году каждая из сестер новый платок вышивает краше прежнего, прежде чем передать иглу сестрице своей. А жених ветром от одной к другой мечется – не знает, которую выбрать…

КОНЕЦ