"Урод" - читать интересную книгу автора (Соловьев Константин)

Глава 3 Встречи и прощания. Себер

Полозьям оставалось недолго подминать чахлую траву, хегги были свежи и калькад двигался на юг достаточно быстро, чтобы достигнуть Себера до заката.

– Себер! Себер! – тонко закричала из первого нальта Тэйв. – Подъезжаем!

Все члены калькада оживились, даже Лайвен, лежащая по своему обыкновению молча у полога, приподняла голову.

– Подъезжаем… – отозвалась она, оглядываясь на Крэйна. – Наконец-то закончится олм и песок. Вода, тень, склеты… Ты был в Себере, Бейр?

– Нет. Пока не доводилось.

– Странно. Судя по виду, тебя немало поносило по миру. И ты явно не похож на уроженца Триса… Ладно, ничего. Хороший город. Большой, самый крупный из всех по эту сторону Моря, дальше побольше Алдиона, наверное. Вот только имени шэда не помню. Дерева тут тоже мало, строят обычно из глины, ну и шалхов, понятно, много.

Последний Эно пути, показавшийся самым долгим и жарким, утомил акробатку. Уставшая от общества Крэйна и такого же молчаливого Нотару, она обращалась не столько к кому-то, сколько к самой себе.

– Оружие тут больше деревянное, сколько тут не была – ни одного эскерта не видела, только у дружины, да и те – старье.

– Это понятно. Хеггов не сыщешь на сотни этелей вокруг.

– Разве эскерты делают из хеггов? – равнодушно, больше для вида, удивилась Лайвен. Ее отношение к Крэйну читалось в каждом жесте, даже в каждом движении тонких губ.

– Из передних лап. Для хорошего эскерта нужен хегг не старше тысячи Эно. Если брать у старого, эскерт будет крошиться, крепость уже другая… Хитин очищают, потом с помощью ывара правят заточку, распрямляют зазубрины. На хороший эскерт уходит до двух сотен Эно. Но он дорого стоит, те, что у дружины, – по пять сотен сер, если не больше, а тут, верно, цена им идет на тысячи.

– Не больно-то мудро высокие тратят деньги, – фыркнула Лайвен. – Один удар дубинкой – и любой эскерт разлетится в мелкие щепки.

– Эскерт не предназначен для парирования. Он хрупок, но на человеческом теле оставляет страшные раны с такими краями, что их не стянет ни один лекарь.

– Забавы для шэда и его шеерезов…

– Каждому своя забава. Вряд ли ты распорядилась бы своими деньгами лучше.

– Ну, уж черни бы точно не отдала. А на пять сотен сер можно долго жить. И хорошо жить, Бейр. По крайней мере не жрать опостылевшие тангу и пресный олм.

Он безразлично пожал плечами.

– Ты не из тех, кто оседает надолго, Лайвен. Крепкий красивый склет в городе да выводок шууев – это не для тебя.

– Может быть, – согласилась она. – Сидеть на одном месте мне действительно сложно. Скорее, я бы купила собственный нальт, пару молодых хеггов и тронулась в путь.

– Я думал, ты объездила уже весь мир.

– Весь не весь, но большую его часть точно… Нет, я бы поехала на восток. Туда, где почти нет городов, где живут люди, не познавшие огня и грамоты. Может, там иначе. Меньше всей этой гадости… Не знаю. А еще там есть горы.

– Я там не был, мне тяжело судить. Что за горы?

– Земля. – Она изобразила руками что-то большое и высокое. – Огромные кучи земли. Хеннар иногда встречается в городах со своими друзьями или бывшими попутчиками – они тоже исчерчивают землю полозьями до самого горизонта, их слуги могут рассказать много интересного… Представь себе, земля до самого неба! Высоченный столб из земли.

– Чтоб насыпать такие холмы, потребуется больше времени, чем может прожить один человек.

– Их не насыпали, Бейр, это след самих Ушедших. Земля, из которой они состоят, не обычная, она твердая, тверже любого дерева и хитина. На цвет черная или коричневая, но очень тяжелая. Словно опора самого неба. Говорят, местные жители умеют делать из нее крепчайшие эскерты и стисы, настолько крепкие, что их не сломать и пятерым.

– Оружие из земли… – Крэйн с трудом сдержал улыбку. – Такое только во хмелю увидишь.

– Да, наверное… – Лайвен замолчала, словно опомнилась, вспомнила, с кем разговаривает. – Мало ли что болтают слуги.

Они замолчали. И молчали, не глядя друг на друга, до тех пор, пока нальт плавно не остановился, заскрипев полозьями.

– Вылезай, компания! – весело крикнул из второго нальта Садуф.

Себер действительно оказался большим. Крэйн размял затекшие плечи и покрутил головой, разглядывая широкие улицы, расходящиеся идеально ровными, почти не пересекающимися линиями. Склеты были высокие, но дерева действительно было мало. Калькад остановился на окраине, возле невысокой старой стены, сложенной из глиняных кирпичей, огрызков древесины, хитина и смолы – жалкое подобие на защиту, окружавшее город.

Впрочем, стражники, охранявшие с безразличным видом проход, смотрелись достаточно внушительно даже без эскертов – у каждого было по длинной дубине, паре артаков и хлысту из плети карка, а кассы заменяли толстые, верно, трехслойные, вельты с хитиновыми бляшками и непривычным для глаза размашистым гербом Себера, похожим на вписанный в окружность силуэт насекомого.

Люди с любопытством смотрели на замершие нальты, Теонтай, Нерф и Садуф добродушно улыбались им в ответ. Кейбель небрежно помахал им маленьким карком, осторожно держа хрупкое животное поперек тела. Несколько женщин взвизгнули, мужчины из числа зрителей довольно захохотали.

Одеты зеваки были куда лучше, чем в Трисе, платья на женщинах были из мягкой, дорогой ткани, а на мужчинах через одного были хоть и простые, но добрые талемы. Кое-где мелькали вельты, но настоящих доспехов, как и оружия, было немного – то ли действительно слишком ценился хитин, то ли жители привыкли к безопасности в своем затерянном в песках городе.

– Когда выступать будете, любезнейшие? – поинтересовался какой-то юноша, с опаской разглядывая извивающегося карка.

– А как стемнеет, – ответил Хеннар Тильт, мягко спрыгивая со своего нальта. За ним в проеме маячило вечно испуганное темное личико Тэйв. На собирающуюся толпу она смотрела чуть ли не с ужасом.

– Отдохнуть бы… – буркнул Нерф, с неохотой распрягая хеггов. – Эй, заснул что ль? Подсоби!

Теонтай с готовностью бросился ему на помощь, но все равно получил несильный подзатыльник от наставника.

– Вначале еда. – Тильт пристально оглядел собравшийся вокруг него калькад, словно проверяя, все ли на месте. – У меня от олма уже глотка трещит. Лайвен! Сгоняй-ка, девочка, на рынок, тут, кажется, недалеко, возьми тангу мешка два и десяток туэ. И лепешек, только не тех, что свежие, а таких, посуше… И два кувшина фасха, но чтоб добродивший. Ясно?

Лайвен демонстративно медленно поднялась с земли, похлопала по вельту, выбивая пыль.

– Тогда дай кого в помощники, одна все не донесу.

– Помощники? Ну… Бейра нашего возьми. Только пусть капюшон на лицо накинет, нечего на него зевакам бесплатно пялиться.

– Почему Бейра?

– Остальные мне нужны, – резко оборвал Тильт, и по его тону было ясно, что спорить он не только не будет, но и вообще не допускает самой возможности спора. – Так что давай, живенько. И торгуйся как можешь, больше двух с половиной десятков на все не дам!

– Шевелись давай… – буркнула Лайвен Крэйну.

Тот не торопясь накинул плащ, опустил на глаза капюшон. Тащиться по незнакомому городу, да еще и когда Эно в зените, не хотелось, но пойти против указания Тильта было опасно. Почему – он не знал, но чувствовал.

Крэйн взял протянутые Кейбелем два больших мешка и пошел вслед за Лайвен, протискиваясь сквозь сгущавшуюся с каждой минутой толпу, которая уже отгородила калькад от города сплошной стеной.

Себер действительно был необычен, но Крэйн с трудом бы сказал, в чем именно. Даже воздух, казалось, здесь был иным, более сухим и плотным.

Ощущение непривычности и напряженности, которое всегда появлялось, стоило ему оказаться в незнакомом месте, сказывалось – он шел быстро, опустив голову и глядя себе под ноги, лишь изредка приподнимая капюшон, чтобы запомнить направление к калькаду. Себер был шумным, по сравнению с ним Трис казался заброшенной деревушкой, на каждой улице слышался оживленный резкий гомон, громкие перекликающиеся голоса. Прошел, поникнув изрезанной татуированной головой, жрец в грубом плаще, процокал где-то на соседней улице хегг, слышно было, как касс дружинника трется о мощный панцирь, засмеялась вдалеке девушка. Большой сильный город, привольный и широкий, как река, только вместо устремившейся по руслу воды – бесчисленное множество людей. Через несколько минут Крэйн уже начал задыхаться.

– Людно, – сказала Лайвен, специально приотстав, чтобы он нагнал ее. – Особенно в такое время.

– Их здесь как ывара… – проворчал Крэйн, пробираясь между потными крепкими телами.

– Себер – торговый город. Сюда стекаются со всех сторон. Кроме того, недалеко Море, а значит – быстрые удобные пути на другую сторону. Где порт – там всегда шум и люди. Но ты привыкнешь.

Крэйн, скосив глаза, посмотрел на нее и увидел лишь тонкую крепкую шею и прикрытое подрагивающими в такт ходьбе волосами острое бледное ухо.

Лайвен повела плечом, словно сгоняя севшую на кожу муху, хотя и не могла заметить его взгляда.

«Ушедшие с ней, – рявкнул мысленно на себя Крэйн. – Чего ты на нее пялишься? Она такая же грязная сволочь, как и все. Она думает о деньгах и о себе, а больше ее ничего не заботит. Или ты думаешь, что она пожалеет тебя?.. Боги, у нее милосердия не больше, чем у голодного хегга. Брось! Уроды не обязательно тянутся друг к другу!»

Даже в таком оживленном городе, как Себер, они привлекали к себе внимание – женщина с нездешними тонкими чертами лица и высокий мужчина в старом плаще с капюшоном. Встреченный стражник с подозрением посмотрел на них, поглаживая свисающие с ремня артаки, явно раздумывая, стоит ли их останавливать, но отошел. Вероятно, пришлых и так хватало в Себере.

– Налево, Бейр. Запоминай дорогу, это рынок.

Они миновали еще несколько склетов и, резко свернув, вышли на просторную площадь, наполненную снующими, оживленными, мокрыми от пота и возбуждения, людьми. Прилавков было мало, чаще товар сваливали на расстеленную на земле ткань или торговали прямо с нальтов. Привязанные к специальным столбам ездовые хегги громко скрипели – их тоже пугало шумное скопище народа. Торговцы прятались под небольшими навесами, внимательно оглядывая каждого проходящего, иногда перебрасывались между собой парой слов или передавали наполненные чем-то густым и булькающим бурдюки. До этого Крэйн не часто бывал на рынке, здесь же он почувствовал себя крошечной веткой, которую несет по ручью против ее воли, проворачивая в возникающих на пути водоворотах, то поднимая к самой поверхности, то опуская в глубины. Лайвен держалась спокойно – она не торопясь прокладывала себе путь сквозь толпу, ловко придерживая на поясе тулес с выданными Тильтом деньгами. Крэйн едва поспевал за ней.

Здесь было все – лежали небрежно сваленными беспорядочными холмами тангу, желтели сплошным ковром на грубой ткани молодые зерна олма, почти без кожуры, сочные и свежие. Пускали под беспощадным светом Эно янтарные потеки сока безжалостно сорванные чьими-то руками недозрелые туэ. В крошечных загонах копошились шууи, которым не миновало и сотни Эно, стоящий рядом торговец метко хватал их поперек плотного мясистого тела, вздергивал, бросал на специальную доску, потемневшую от густой череды полос, и с хрустом разрубал пополам длинным кейром. Его сосед быстро подхватывал еще дрожащие комки плоти и отмеривал покупателям нужные части. Торговля шла быстро. Стояли неподалеку деревянные жбаны с прозрачным тайро, источающим резкий хмельной запах, в подвешенных на веревках бурдюках вяло колыхался фасх. Кажется, где-то тайком продавали и тайлеб – Крэйн ощутил до дрожи знакомый сладковато-горький запах и закусил зубами губу, чтоб боль прояснила разум.

– Стисы для высоких господ! Все сюда!

Оружие не вызвало у него привычного интереса – хитин был явно старым, уже начавшим крошиться, а короткие дубинки не годились даже для его ремесла. Какой-то плечистый детина, по-детски улыбаясь, оглаживал шероховатой ладонью лезвие, по всей видимости, здесь же купленного скверного кейра. Продавец деликатно касался пальцем его плеча и шептал что-то на ухо, тоже улыбаясь.

Где-то за бесконечной вереницей людей били пойманного вора – слышно было только сопение с присвистом, в котором была ненависть и поспешность, да молодой завывающий голос:

– Не я! Милос… Куда ж? Ушедшими клянусь! Весш…

– Голову б ему отпилить… – сердилась где-то рядом старуха, чей голос походил на торопливое равномерное клокотание огромного бальма. – Чуть тулес не срезал, шеерез… Да ты не жалей, ты ему по-настоящему-то всыпь!

– Давай не останавливайся, – бросила ему Лайвен. – Быстрее иди.

– Иду. Лучше смотри за деньгами, чтоб не срезали. Вон, там уже и вора поймали.

– Дурак ты, хоть и Бейр. Настоящие воры сейчас как раз к тулесам примериваются, молодой лишь приманка для тех, кто сейчас рты разинул. Ты что, впервые на рынке?

– Вроде того.

– Быстрее!

Они миновали кипевшую толпу, из центра которой все еще раздавались глухие удары и шумная возня, словно большой мешок с тряпьем таскали по земле, и двинулись дальше. В центре, как ни странно, места было больше, можно было идти рядом. Касаясь плечом обнаженной лопатки Лайвен, Крэйн машинально смотрел на встречных, которые двигались в другом направлении.

Бесконечные лица мелькали перед ним – мужские, женские, усатые, бритые, широкие, скуластые, острые как лезвия, сонные, серые, грязные. Тысячи тысяч лиц, мириады глаз, неисчислимое количество черт. Крэйн почувствовал зарождающуюся в груди ярость, ощущение, знакомое до боли.

Как непрогоревшие угли дают жар тонким ветвям растопки, так что-то внутри него наливалось пылающей ненавистью. К чему? Он не знал этого.

Бесконечные людские лица, пылающий Эно над головой, гомонящий и звенящий голосами рынок…

Лицо, промелькнувшее возле него, исчезло настолько быстро, что Крэйн сам удивился, как успел его заметить. Поначалу оно показалось черным, как земля, но это была лишь татуировка, испещрившая лоб, скрывшая кожу за хаотическим пересечением угольных шипов и линий. И лицо, скрытое за чудовищным узором жреца, было знакомым, оно остро клюнуло в какую-то болевую точку его памяти, вызвав на мгновение и тор-склет, и строгое острое лицо Орвина и…

– Витерон…

Слово вылетело само, вслух. Но маленький плотный жрец Ушедших, вероятно, обладал отличным слухом, если сумел его разобрать среди многоголосого звона, да еще и удалившись на добрых пять локтей.

Он повернулся, живые любопытные глаза сверкнули. Он по-прежнему был в простой жреческой робе, с дорожной сумкой на боку и, как и раньше, пытался придать своим еще юным чертам, в которых сквозило суетливое подобострастие, холодную властную отрешенность настоящего брата в вере.

– Вы… Э-э-э…

Взглянув на лицо Крэйна, он отшатнулся с тихим возгласом, сложил руки в знак Ушедших. Крэйн смущенно улыбнулся. Он представил себе, как должен чувствовать себя сейчас любопытный и любящий хорошо поесть жрец. Сколько тысяч Эно и Уртов миновало с тех пор, как они вели спор в темном зале тор-склета? А потом он, Крэйн, его выгнал и пригрозил бросить в ывар-тэс… Возможно ли такое? Может, шутки памяти или…

– Брат Витерон. – Крэйн неуклюже склонил голову, опустив взгляд. Он только сейчас заметил разницу, словно поставил перед собой две игрушечных фигурки – одну полноватую, с немного отвисающим брюшком и лоснящимися розовыми щеками, облаченную в хорошей выделки плащ, другую – худую и сгорбленную, с печатью уродства на лице и лохмотьями на плечах.

– Ах… Вы… – Витерон засеменил навстречу, пригибая голову и всматриваясь ему в лицо. – Поразительно! Вы ведь… Но как же!.. Ушедшие!

– Вы меня узнали, брат Витерон?

– Конечно же! У меня превосходная память на голоса. Хотя, признаться, ваше лицо, мой шэ…

– Умоляю, ни слова, – зашипел Крэйн, одновременно пытаясь остановить ушедшую вперед Лайвен. – Понимаете ли, это очень тонкое дело и…

– Понимаю. – Взгляд маленького жреца внезапно стал строг и уверен. – Вы давно в Себере?

– Только что прибыл. Но я прошу вас не обращаться ко мне по имени.

– О, понимаю.

– Бейр, кого ты еще подцепил? – Лайвен протиснулась к ним и недовольно смерила взглядом Витерона. – Жрец?

Витерон с тонкой смущенной улыбкой кивнул ей.

– Возможно, нам лучше поговорить в более тихом месте. На площади как-то… э-э-э… Не так ли? Здесь как раз рядом есть небольшой шалх, я думаю, можно отойти туда.

– Подожди здесь, – шепнул Крэйн Лайвен. – Я скоро вернусь. Это старый знакомый. Очень старый.

– Вижу. – Она презрительно покачала головой. – Жду тебя пять минут.

Крэйн и Витерон двинулись в другую сторону, отдаляясь от центра. Крэйн чувствовал себя крайне неуютно в компании жреца, но ничего изменить уже не мог. Вероятно, вместе они действительно являли необычный контраст – на Витерона прохожие смотрели с улыбкой, почтительно опуская голову, от Крэйна же шарахались, как от тайлеб-ха или дикого зверя. «В прошлый раз все было иначе, – подумал Крэйн. – В прошлый раз я был силен, красив и уверен. У меня был вышитый талем и три прекрасных эскерта. Я сидел перед ним, достойный, полный величия, осознающий собственную силу и значение.

Я смеялся над ним, откровенно, наслаждаясь его страхом и робостью. А теперь мы идем вместе по улице и ему улыбаются, а в меня тыкают пальцами».

– Я здесь с караваном, – пояснял тем временем Витерон, указывая путь. – Добрые люди согласились помочь мне в пути. Я направляюсь за Море, нести тамошним жителям слово Ушедших. Кажется, здесь… Небольшая лачуга, тут хранится корм для хеггов и какая-то мелочь. Вот, сюда.

Они свернули от центра рынка и оказались перед небольшим шалхом, уходящим в землю на добрых десять локтей. Витерон пропустил его вперед по узкой земляной лесенке, приподнял над ним тряпичный полог. Внутри было сыро и душно, как и во всяком шалхе, пахло землей, кожей и чем-то еще. Из обстановки был только низенький стол из плохого дерева, в углу тяжело осели несколько плотно набитых мешков. Толстый жрец сделал приглашающий жест, но что он означал, Крэйн не понял – садиться в шалхе было не на что.

– Итак, вы недавно в Себере?

– Да… Совсем недавно.

– Но если Ушедшие не вздумали жестоко подшутить с моей памятью, в последний раз я видел вас в… э-э-э… на севере, в Алдионе. И вы, кажется, были в тот момент младшим шэлом Алдион?

– Я сын Кирана. – Крэйн обнаружил, что не может отчего-то смотреть в глаза жрецу. Он боялся увидеть, что в них. Ведь жрец помнил их разговор, помнил все те унижения, ту брезгливую холодную скуку, которой наградил его шэл Крэйн. – Сын Кирана и пасынок Риаен.

– Ваше лицо…

– Меня прокляли. – Собственный голос зазвучал тяжело, словно он выталкивал из горла не воздух, а песок. – Какой-то сумасшедший ворожей, в Алдионе. Он замышлял мятеж против рода Алдион, но я успел и… Он… Наложил проклятие.

Маленький жрец осторожно присел на край стола, потер свои пухлые розовые ладони. То ли он проникся ощущением собственной важности – не каждый Эно с тобой разговаривает бывший шэл! – то ли виной была игра света под навесом шалха, но лицо его показалось Крэйну затвердевшим, без ямочек на щеках.

– Мой друг, если это проклятие, дело серьезно. Вы могли вызвать гнев Ушедших?

– Не знаю. Я… Нет. Думаю, нет.

– Ни одна ворожба не происходит без воли Ушедших. Именно поэтому многие тысячи Эно я не слышал о действительных случаях ворожбы – как правило, все они были результатом неумеренного потребления хмеля, обманом или самовнушением. Но ваше лицо говорит об обратном.

– Но ведь Ушедших нет! – Напряжение передалось голосу, он предательски зазвенел.

– Их нет здесь, – мягко поправил Витерон. – И с давних пор считалось, что именно поэтому, когда они покинули наш мир, отсюда исчезла и ворожба. Поэтому мне очень интересно узнать подробнее о вашем… случае. Это может дать много знаний не только жрецам, но и всем людям. Мне надо знать все. Расскажите.

Он вел себя гораздо смелее и увереннее, чем тогда, в тор-склете.

«Понимает, – зарычал мысленно Крэйн. – Чувствует, что теперь я не господин. Теперь он может избить меня дубинкой, а если на шум прибежит стража, я окажусь в подземелье местного тор-склета или сразу в ывар-тэс. А может просто сдать меня дружине. Он чувствует мою беспомощность и наслаждается ею. Хочет отомстить за наш последний разговор».

– Брат Витерон, вы считаете, что это не проклятие?

– У меня нет достаточно знаний, чтобы судить об этом. – Он сложил руки на животике. – Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Чернь часто судачит о проклятиях, смертельной ворожбе и чудесах, но, как правило, все это оборачивается сплетнями и вымыслами. Повторяю, я ни разу не слышал о действительном проклятии, которое было наложено человеком. Но на болезнь это тоже не похоже.

– Ни один лекарь не брался сказать, что это за болезнь. Значит, это все-таки не ворожба?

– Не знаю. Возможно, дух Ушедших… Не знаю, Крэйн.

Показалось или при слове «Крэйн» он действительно искривил губы?

Раньше обращался только «мой шэл». Может, показалось?

– У меня нет достаточно опыта, чтобы судить о таких вещах, но любая капля знаний может приблизить нас к разгадке. И если вам хочется вернуть свое прежнее лицо, то мне, как жрецу Ушедших, важнее всего постигнуть причину постигшего вас несчастья.

– И какова же может быть причина?

– О, на этот счет у меня есть множество предположений, но все они сейчас слишком туманны. Возможно, гнев.

– Гнев?

– Гнев Ушедших. Только не спрашивайте ни о чем. В этой сфере сбивали в кровь языки самые маститые жрецы и богословы, не говоря уже о философах. Проще говоря, чтоб вы поняли… Какая-то часть могущества Ушедших могла остаться. Скажем, что-то похожее на их след или… кх-м… тень. Частица. В прошлые времена мои братья, обращаясь к богам, могли свершать ворожбу. Возможно, человек, покаравший вас, сумел подчинить себе… то, что каким-то образом связано с Ушедшими.

– Кажется, я понял.

– Все еще сложнее, мой друг. Дело в том, что ни одна ворожба во всем свете не может вершиться, если она противоречит воле Ушедших. Поэтому мне крайне важно выяснить, не совершали ли вы в прошлом каких-то поступков, которые могли бы вызвать их гнев.

Крэйн запнулся.

Гнев?..

– Нет. Вы понимаете… Конечно, я не был образцом добродетели, не всегда поступал по заветам Ушедших, я был шэлом, а это…

– Если я правильно помню наш разговор, вы говорили, что не чтите Ушедших.

– Это было очень давно. С тех пор, как видите, многое изменилось.

– Вы говорили, что в городе о вас ходит много слухов. И вы сказали, что большей части из них стоит верить. – Витерон смотрел на него, и хотя лицо его было серьезно, прищуренные глаза и острые губы делали его похожим на улыбающееся. – В Алдионе вас, помнится, называли Чудовищем из тор-склета. Я не ошибся?

Это было как удар дубинкой – сокрушительный, дробящий, заставляющий глаза беспомощно слезиться, а руки – дрожать. Крэйн дернулся.

«Ты сам хотел этого, бывший шэл Алдион. Ты знал, на что идешь. Что ты сейчас ответишь этому жрецу, который смотрит на тебя и не скрывает своего презрения? Он отплатил тебе сегодня тем же».

– Это все-таки слухи, – кажется, голос оставался твердым. Но поднять глаза он не мог. – Я был пьян, когда говорил с вами. И, возможно, несколько несдержан.

Витерон покачал головой. Как уставший отец, пытающийся услышать от непутевого сына верный ответ. Наверняка он сейчас упивался своей властью над некогда могущественным шэлом из древнего славного рода.

– Крэйн, правда нужна не мне. Она нужна тебе. Сейчас я могу помочь тебе, но ты, кажется, не хочешь этого.

– Хочу!

– Тогда скажи.

Строгий тон давался ему нелегко, было видно, что Витерон с трудом пытается держаться твердо, как подобает жрецу в такую минуту, но даже густая татуировка и нарочито бесстрастные глаза не скрывали его возбуждения.

Все правильно. Скажи, Крэйн. Покажи себя. Свое настоящее, истинное лицо.

– Я часто был во хмеле. Я дрался на дуэлях. Много раз. Без причины или из-за женщины. Я соблазнял чужих жен, иногда брал женщину силой. Я изменял, лгал, предавал, я презирал всех, кто меня окружает. Я смеялся над Ушедшими и считал себя самым сильным. Я убивал невиновных, потому что считал, что право судить только мое. Я приносил много унижения и боли, потому что не хотел мириться с миром, его уродством.

Жрец смотрел на него холодно и в то же время с любопытством.

Хотел услышать правду? Почувствовать себя непогрешимым на фоне высокородного подлеца?

Ну так подавись! Бери все! Смотри на настоящего Крэйна!

Вот он, перед тобой! Наслаждайся своей местью! Смотри, как шэл Алдион стоит перед тобой, смиренно опустив голову, и оплевывает сам себя.

– Я был самонадеян и уверен, я считал себя почти богом. Настоящим Богом, Ушедшие для меня были жалкой выдумкой. Я действовал так, как полагается богу – строил мир под себя, не задумываясь, распарывая его в том месте, где он мне не нравился. Я считал себя самым прекрасным и справедливым. Я был уверен. Да… Ворожей, которого я убил, был невиновен, просто старый сумасшедший, живущий на окраине. И я поначалу не хотел его убивать. Или… Не знаю. Хотел, наверное. Мне хотелось показать перед людьми, что я настоящий шэл, могу управлять ими и вершить чужие судьбы. И еще – что я непреклонен и чту честь великого рода Алдион. Но старик был невиновен. А я убил его. Все.

Крэйн перевел дыхание. Он чувствовал себя так, словно живот ему вспороли как выловленной из Моря рыбе и оставили задыхаться на земле, беспомощного и жалкого. В висках стучала кровь. Хорошо, что уродливая маска, заменявшая ему лицо, не способна краснеть.

– Так. – Маленький пухлый жрец постучал короткими пальцами по бедру. Он выглядел удовлетворенным. – Вот теперь я понимаю тебя, Крэйн. Что ж, надо сказать, ты действительно заслужил кару, причем, возможно, гораздо серьезнее, чем та, которую наложил на тебя неизвестный ворожей. Твои грехи сильны. Ты хочешь снять проклятие?

– Не знаю. – Крэйн улыбнулся, его лицо ужасно исказилось. – Хотел раньше. А теперь не уверен, нужно ли это мне.

«Прежнего шэла Алдион уже нет, – добавил он про себя. – Имею ли я право носить его лицо? Нужна ли мне красота, если я уже не способен ее замечать? Мое новое лицо подходит мне как на заказ шитый талем, оно – и есть я, тот самый настоящий я, который внутри. Впрочем, обманывать самого себя смешно. Да, хочу. Хочу вернуть себе человеческое лицо. Хочу видеть в отражении себя, а не уродливое чудовище».

Витерон пожевал губами. Ответ Крэйна, видимо, был для него неожиданным.

– Конечно, понимаю… – пробормотал он, стараясь сохранить серьезную невозмутимость. – После всего, что ты пережил… Понимаю. В любом случае дело серьезное, мне надо многое обдумать и, возможно, посоветоваться с кем-то из… братьев.

– Это возможно? – В груди тепло ударило, да так, что Крэйн едва устоял на ногах.

– Не знаю. Думаю, какой-то шанс есть. Любую ворожбу можно снять, если разобраться в ней.

Снять ворожбу.

Обрести прежнее лицо.

Крэйн задохнулся, чувствуя, как глаза предательски начинают влажнеть.

Убрать порчу, пусть с половины лица, будет воля Ушедших – шрамы, оставленные аулу в Трисе затянутся со временем…

– Если вы это сделаете, я для вас… я вам… Брат Витерон, клянусь Эно и Уртом, я буду благодарен вам до самого ывар-тэса! Если снова… снова лицо… Молю вас, узнайте, что необходимо. Я пойду на все!

Молодой жрец с подобающей минуте сосредоточенностью и умиротворением во взгляде кивнул. Сейчас он с трудом походил на того любопытного коротышку, что восседал за одним столом с шэлом.

– Крэйн, ты понимаешь, что я сейчас ничего не могу тебе обещать. Мне потребуется много времени.

– Время не играет роли. Я буду ждать, если надо.

– Придется. Завтра я отправляюсь вместе с караваном дальше на юг, дела зовут меня к Войду. У меня будет время просить Ушедших о милости, и, возможно, через несколько десятков Эно я буду знать ответ.

– Я могу сопровождать вас! – с готовностью предложил Крэйн. – Из меня получится слуга, охранник или, может, погонщик хеггов…

– Нет-нет. – Витерон мягко положил пухлую руку ему на плечо. От нее пахло умиротворяюще и тонко – каким-то маслом или благовониями. – Я найду тебя в Себере, если на то будет воля Ушедших. Через пять десятков Эно я снова буду проезжать мимо, если ты к тому времени окажешься здесь, мы сможем встретиться.

– Я буду здесь, брат Витерон, клянусь вам. Даже если мне придется уйти из калькада и добираться до Себера пешком хоть от самого Алдиона.

– Хорошо. Пока я больше ничем не смогу тебе помочь, Крэйн. – Лицо жреца выразило сожаление. – На все воля Ушедших. Разве что это…

Он достал спрятанный под ремнем крепкий кожаный тулес и, покопавшись в нем толстыми короткими пальцами, аккуратно положил на стол десять небольших кубиков.

– Десять сер. Боюсь, больше у меня сейчас нет. Постарайся потратить их с толком, в твоем теперешнем положении важна каждая монета.

Крэйн безотчетным движением смел деньги со стола, прежде чем разум успел отреагировать. Острые грани больно впились в кожу. Витерон, спрятав тулес обратно, посмотрел на него и его губы искривила тонкая усмешка. Почти незаметная. От нее Крэйна передернуло. До дрожи захотелось швырнуть деньги в эту довольную лоснящуюся морду, плюнуть и выйти. Не унижаться еще больше, прекратить разыгрывать благодарного урода перед лицом добрейшего и щедрого жреца, покорно выслушивать его советы и делать вид, что только ему он обязан жизнью.

– Благодарю вас, господин Витерон, по правде сказать деньги… сейчас я от них не откажусь.

– Хорошо. – Витерон вежливо кивнул. – В таком случае надеюсь увидеть тебя через пять десятков Эно здесь же. Да прибудут с тобой Ушедшие все это время!

Он еще раз кивнул и, неуклюже протиснувшись в дверной проем, неторопливо пошел, сцепив руки на животе. Крэйн видел, как прохожие кланяются ему и Витерон отвечает им, складывая Знак Ушедших.

Лайвен ждала его на том же месте. Растрепанная, коротко подрезанные волосы промокли от пота, не скрывающая своего раздражения. В глазах у нее было беспокойство, которое темнело на самом дне.

– Что это у тебя за разговоры со жрецами? – поинтересовалась она, всовывая ему в руки тяжелый мешок с купленным олмом.

– Ничего, так… – Крэйн разжал словно сведенные судорогой пальцы и протянул ей десять сер. – Бери. Прибавь это к тем деньгам, что дал Тильт. Должно выйти на пару лепешек.

Лайвен удивленно приподняла бровь.

– Ты серьезно? Зачем?

Крэйн удобнее прижал мешок к груди. Запах олма, почти касавшегося лица, был непереносим.

– Ты не поймешь, – сказал он. – Просто возьми.

Она послушно ссыпала деньги в тулес.

– Знаешь, Бейр, ты, конечно, урод. Но ты самый странный урод из всех, что я видела.

Дела в Себере пошли хорошо. Калькадов не было уже давно – в эту пору, как говорил Тильт, они все собирают урожай на западе, далеко от города, поэтому обитатели, давно не видевшие зрелищ, ссыпали серы ручьями.

Каждое представление собирало по сотне-две зрителей, желающих было столько, что Хеннару даже пришлось договориться со стражниками, чтобы они не пропускали к нальтам больше положенного – в человеческой толчее легко могут кого-нибудь затоптать или срезать у пары зрителей тулесы, а это пойдет не на славу калькаду. Это обошлось недешево, но Хеннар мог это позволить – выручки пока хватало.

Крэйн каждый Эно с трудом поднимался с лежанки – кости наполнялись звенящей тугой болью, голова кружилась так, что земля с небом менялись местами. От вынесенных ударов кожа на предплечьях и шее лопалась, раны долго не заживали и рубцевались. Лайвен время от времени делала ему повязки, пропитанные травяным отваром. Она все еще предпочитала держаться подальше от него, без серьезной необходимости не вступая даже в разговор, но отношения между ними, хоть и основанные на взаимной неприязни и презрении, стали ровными и от этого было легче обоим – они уже знали, чего ждать друг от друга. С остальными членами калькада Крэйн виделся редко – ни погруженный в себя Ингиз, ни замкнутый напыщенный Нотару, ни весельчак Теонтай, ни стеснительный Кейбель не занимали его, так же как безразличны ему были добродушный и недалекий силач Садуф и практичный мастеровитый Нерф. Почти все время между выступлениями он проводил в своем нальте, в обществе мешков с тангу и олмом, устроив там что-то вроде грубой лежанки из тряпья и травы. Его не беспокоили – лишь Тэйв, вечно испуганная и робкая, два раза в Эно приносила ему миску похлебки или каши, да Теонтай кричал, когда начиналось представление.

У него появилась собственная одежда, сшитая из купленных на рынке обрезков Лайвен и Тэйв, – длинный вельт, скорее напоминающий талем, цветом похожий на предрассветный Эно. За тонкой на вид тканью скрывалось два слоя мягкой волокнистой коры паргана, которая смягчала удар. В этом облачении, в которое Тильт для устрашения приказал вставить пластины с короткими хитиновыми шипами, Крэйн выглядел и в самом деле как настоящий Бейр – когда он выходил, толпа замирала, и тяжелый вздох, полный ужаса и предвкушения, проносился над всей площадью.

Но желающие всякий раз были – худые угловатые юнцы, отважно берущие дубинку на глазах у восхищенных и замерших в сладком ужасе подруг, подпившие торговцы, обросшие жиром, но стремящиеся показать товарищам, что по-прежнему сильны и не чураются опасной и грязной работы, недалекие работяги из цеха оружейников или загонщиков, которых друзья подначили на проверку силы – все они выходили на специальную отгороженную площадку.

Время принесло не только рубцы и раны, оно принесло и опыт – Крэйн уже знал, когда надо уклониться, а когда – принять удар на тело, как стоит крутануться, чтобы у толпы возникло ощущение сокрушительного удара, а на самом деле дело ограничилось легкой ссадиной, как надо вскрикнуть, когда дубинка касается незащищенной кожи. Время от времени, чтобы у зрителей не возникло ощущения, что Крэйн всего лишь кукла для ударов, Тильт позволял ему превысить норму и в иные Эно она доходила до пяти. И тогда Крэйн с упоением разносил им ребра, вышибал челюсти и уродовал лица на глазах у притихшей потрясенной толпы, Садуф после боя выносил скрюченные тела за площадку. Смерти Тильт не допускал, равно как и тяжких увечий, но даже такой бой доставлял Крэйну истинное удовольствие. Каждый раз, когда он слышал глухой треск кости или тонкий вскрик оглушенного болью тела, он чувствовал, что его раны болят не так сильно и даже вечная боль, грызущая его навсегда изуродованное лицо, начинает понемногу стихать.

Заработанные деньги Крэйн складывал под лежанку и с каждым Эно их становилось все больше – зрителей у калькада все прибавлялось, а тратить их он почти перестал – разве что изредка на кувшин тайро или несколько мятых туэ. Унижение на площадке стало работой, посвященной единственной цели – дождаться Витерона. Если у него будет достаточно сер, он сможет оставить калькад и жить в Себере, пока маленький жрец не вернется из-за Моря. И тогда… Крэйн никогда не пытался представить, что будет тогда.

Но надежда кипела где-то в глубине его избитого огрубевшего тела.

А потом произошло то, что надолго изменило привычный уклад жизни.

Начался этот Эно так же, как и все остальные Эно до него. На полуденное представление собралось полторы сотни зрителей, стражники лениво тыкали дубинками тех, кто пытался прорваться к самым нальтам. Выступление Крэйна почти закончилось – он уже трижды падал на утоптанный песок площадки, оставляя на нем быстро буреющие пятна, и теперь вышел в последний раз. Этот раз был его, и он жадно всматривался в лицо ничего не подозревающего противника, который, вдохновленный легкими победами предшественников, имел несчастье бросить ему вызов. Как ценитель блюд не торопится с едой, предвкушая дорогой и изысканный букет кушаний, так Крэйн медленно кружил вокруг уже обреченного противника. Через минуту или две Садуфу придется попотеть – этот недотепа потяжелее его самого будет, как бы не надорвался…

А потом случилось это. Вначале Крэйн даже не понял, в чем дело, просто почувствовал словно вокруг него сгущается плотное облако вязкого тумана.

Противник вдруг оказался где-то совсем далеко, зато толпа приблизилась и Крэйн неожиданно отчетливо и крупно увидел каждое лицо.

Кто-то смотрел на него со стороны. Смотрел жадно, цепко, внимательно.

Не так, как остальные зрители, без предвкушения боли. Просто иначе.

Поймав на мгновение этот взгляд краем глаза, Крэйн резко повернул голову, надеясь найти его хозяина. Внутри неуверенно сжалось предчувствие чего-то неожиданного, но очень важного. Забыв про незадачливого противника, он шагнул к ограждению, но лиц было много, как личинок в ываре, они топорщились на него бесчисленным множеством прозрачных глаз и от их ропота он чуть не оглох.

Но все-таки он успел увидеть.

Вначале он просто заметил тонкую линию, выступающую из-за плеча кого-то, стоящего в задних рядах. Глаз привычно нашел излом гарды.

Эскерт. На рукояти эскерта был непривычный узор – два желтых шнура и резко, почти поперек, четыре красных. Узор закружился в глазах, хотя Крэйн еще не успел понять, что же он значит. А когда понял, было уже поздно – осмелевший противник, воспользовавшись его заминкой, вдруг подобрался и обрушил ему на голову дубинку. Темнота взорвалась перед глазами и в вихре разноцветных звезд заполнила все тело. Он даже почти не почувствовал песок лицом.

– Крэйн! Бейр, ты что?.. – кажется, прошло несколько Эно, прежде чем он стал слышать голоса. – Совсем плох?

– Ахх-хр… – Язык не повиновался, горло хрипело. – Кх…

– Вставай, вставай…

Лайвен склонилась над ним и лицо у нее было озабоченным.

– Голова цела?

– Кажется. Ох… Где… где он?

– Кто?

Он резко приподнялся, и небо покачнулось, его мучительно затошнило.

Непослушным взглядом, рыскающим то в одну сторону, то в другую, он пытался отыскать то, что успел заметить до того, как его оглушили.

Наверное, он пролежал достаточно долго – зрители уже расходились, площадь перед нальтами стремительно пустела. Стражники добродушно хлопали дубинками самых нетерпеливых, которые создавали давку. Человеческий водоворот с урчанием рассасывался, вливаясь в широкие улицы, но нигде Крэйн не мог заметить человека с эскертом за спиной. Длинным эскертом со странным узором на рукояти – желтыми и красными линиями. Лицо его отпечаталось в мозгу, но оно было безлико – на неизвестном была каята – полумаска из ткани, прикрывающая лицо от песка. В этот Эно пылевые бури поднялись почти с рассвета, и многие зрители прятали лицо за каятой.

– Человек. С экертом, – говорить было еще сложно. – Где он? Старый эскерт. Два желтых на четыре красных… Он был здесь.

– Какой еще человек? – Лайвен озабоченно коснулась твердой шероховатой ладонью его лба. – Тебе последние крохи мозгов выбили?

– Катись к Бейру… Я должен его найти. Он должен быть здесь. Помоги мне.

Он впервые просил ее о помощи. Лайвен удивленно посмотрела на него, и какое-то мгновение он видел, как собираются вокруг ее глаз злые сердитые морщинки. Сейчас она скажет ему… Но морщинки разгладились.

– Пошли. Только быстро, если он тебе нужен. Только учти – сколько бы он тебе ни был должен, пять сер – мне. Идет?

– Получишь десять в любом случае. – Крэйн поднялся на мягких непослушных ногах и, случайно увидев под ногами две брошенные дубинки, запоздало пожалел, что честно отданный ему противник так и ушел с площадки на своих ногах. – Пошли!

Они искали долго, переходя с одной улицы на другую. Крэйн бежал впереди, подтягивая Лайвен за руку, время от времени они бросались в разные стороны, петляли в безлюдных лабиринтах переулков, которые, как хитрая паутина, окружали почти каждую улицу. Иногда ему казалось, что они почти настигли его и сердце начинало биться с удвоенной силой, но за очередным углом оказывалось пусто, и он, еще крепче сжав зубы, бросался дальше. Он спрашивал у прохожих, но они не могли показать, куда ушел человек в каяте с эскертом за спиной. Каяты в этот Эно одели многие, а эскертом даже в Себере никого не удивишь – несмотря на то, что хитин был в цене, дружина у шэда была большая, да и торговцев знатных прибывало немало, эскертами щеголяли многие. Необычный узор никому не бросался в глаза.

Стражники подозрительно всматривались в лицо и, не удостоив его ответом, отталкивали в сторону дубинками. Город, многоликий, шумный и огромный, обступал его со всех сторон и песок улиц был выщерблен тысячами одинаковых следов.

– Да что тебе от него надо? – спросила, шумно дыша, Лайвен, когда они, выдохнувшись, присели на низкий заборчик возле очередного склета. – Мы только ноги собьем… Он тебе что, тысячу должен?

– Я никогда его раньше не видел. Но у него эскерт… Узор на эскерте такой же, как и у человека, который меня проклял. Два желтых шнура и четыре красных. Я хорошо запомнил. Они из одного рода.

– Серьезно, что ли? Ну дела…

– Возможно, это его сын или отец. Или брат. В любом случае между ними есть связь. Я не знаю, что он делает в Себере, но я найду его, даже если мне придется покинуть калькад.

– Понимаю. Только чем он тебе поможет? Даже если они из одного рода, хоть я и не знаю такого, не все родичи должны быть ворожеями. Да и ворожбу, как я слышала, может снять лишь наложивший.

– Да. – Крэйн обмяк. – Ты права. Снять может лишь наложивший. А он мертв. Его убил я. Но я должен узнать, кто он был. Что он делал в Алдионе и зачем… зачем сделал это со мной. Если его род обитает в Себере, я найду его и вытрясу все.

– Я никогда не видела такого узора, а мне довелось быть почти везде, кроме разве что городов из-за Моря. Может, ловкая подделка?

– Нет, только не подделка. Я разбираюсь в эскертах, такой узор не спутать. Он до ногтя одинаков. Да и не рискнул бы никто шляться среди толпы с поддельным эскертом за спиной – если поймает стража, можно руки лишиться, а то и головы.

– Можно обратиться к Тильту.

– Тильту?..

– Он хорошо разбирается в таких делах – опыта-то у него трижды больше, чем у кого угодно в калькаде. Он весь свет объездил, много известных и не очень родов знает. Может, он и поможет.

– Думаешь?

– Твоя забота, – пожала плечами Лайвен. – Как разумеешь, так и поступай.

К калькаду они вернулись молча. Хеннар Тильт по обыкновению находился в своем нальте и, судя по тому, что Тэйв, еще более испуганная и настороженная, резала для него туэ и лепешки, складывая их на дорогое деревянное блюдо, находился в довольно благодушном состоянии. Так и было – удобно устроившись на своей лежанке, простой, но из крепкой ткани и мягкой, он медленно потягивал фасх через тонкую деревянную трубочку. Но взгляд у него был прежний, его не смягчил ни фасх, ни обильная выручка.

– Зачем он тебе, Бейр?

– Мне нужен этот человек, – просто сказал Крэйн. – Но это мое дело.

– Понимаю. – Хеннар хрипло рассмеялся, отставил кувшин с фасхом. – Кровный враг?

– Господин Тильт, я бы не хотел говорить. Но этот человек сейчас находится в Себере. Не знаю, живет ли он здесь, но я видел его на представлении.

– Хорошо. Какой, говоришь, узор на эскерте?

– Два желтых и накрест – четыре красных. Узор сложный, длинный и…

Хеннар Тильт, протянувший было снова руку к кувшину, на мгновение замер. И этого мгновения хватило только на то, чтоб рассмотреть в его глазах что-то взметнувшееся и влажное, очень похожее на безмерное удивление. Которое почти сразу заволокло серым туманом безразличия.

Хеннар Тильт, хозяин калькада, слишком хорошо умел владеть собой – по лицу его нельзя было прочитать ровно ничего. Он снова был собой – сильным и уверенным хозяином, и мгновение его растерянности казалось невозможным, причудливой ошибкой зрения.

«Почудилось? – просил сам себя Крэйн. И сам себе ответил: – Нет, он его знает. Или знает что-то о нем. Для него это не пустой звук. Но не похоже, чтоб он был готов рассказать об этом мне».

– Что-то знакомое, но точно не скажу. – Хеннар пошевелил пальцами, словно стараясь припомнить. – Я видел столько разных узоров, что в глазах рябит. Но… Извини, не скажу. Не знаю.

– Вы уверены, господин Тильт?

– Полностью, Крэйн. Этот узор мне не знаком.

Крэйн готов был умолять, угрожать, требовать, но перед ним был Хеннар Тильт – крепкий, как новый хитин, устойчивый, как тор-склет Хеннар Тильт.

И Крэйн понимал, что если тот сказал нет – пусть даже вернутся Ушедшие, а он своего слова не изменит. И ничего здесь сделать нельзя – только поблагодарить и выйти.

Так он и сделал.

Лайвен, ожидавшая его возле входа, выжидательно приподняла бровь. Лицо ее, обычно уставшее и суровое, было оживлено.

– Нет. Он не сказал. Но мне кажется, что он знает.

– Десять сер. – Она протянула руку и повторила почти весело: – Десять сер.

– Зачем?

– Я нашла его. Две желтые и четыре красные, верно? Мне попались знающие люди.

На радость сил не оставалось, Крэйн лишь вздохнул. Он снова чувствовал себя загонщиком, сумевшим распознать в пыли тонкий прерывистый след карка. И уже чувствовал, что осталось недолго.

– Кто он? Ну!

– Вначале деньги.

– Хорошо.

Они вернулись к его нальту, и Крэйн, приподняв лежанку, достал десять сер. Лайвен неспешно, словно нарочно проверяя его терпение, ссыпала их в свой тулес.

– Да говори же, Ушедшие тебя разорви! Что ты узнала?

– Род Кардон. – Она усмехнулась. – Старый и известный род из-за Моря. Довольно знатный, раньше они владели несколькими процветающими городами к югу отсюда, имели самую большую в этих краях дружину. Очень знатный род… Был. Три жизни назад род Кардон пришел в упадок – набеги пустынных шеерезов и жадные соседи разграбили их земли, состояние ушло к тем, кто успел наложить на него руку, а дружина была разбита.

Крэйну показалось, что название рода и в самом деле знакомо.

– Это все тебе рассказали знающие люди?

– Нет, это известно каждому. Про прошлое рода Кардон знает любой местный. Но вот узор этого рода здесь не видели уже очень, очень давно…

– Значит, тор-склет Кардон не в Себере? – с нетерпением спросил Крэйн. – Но где тогда?

– Это никому не известно. Остатки рода разбрелись по всем краям, и ходят слухи, что последние из них уже упокоились в ывар-тэс.

– Но ты нашла того, кто мне нужен? Да отвечай же!

Кажется, она ничуть не обиделась.

– Да, Бейр. Один старик, который еще помнил цвета Кардон, сказал мне, что человек с таким эскертом, как ты говорил, живет в собственном склете, что на углу большой боковой улицы и переулка, в котором стоит цех оружейников. Он видел его там случайно, и, между прочим, его слова обошлись мне в три се…

Не слушая дальше, Крэйн развернулся и почти побежал. С каждым шагом калькад и молча глядящая ему вслед Лайвен становились все меньше. Пока окончательно не исчезли из виду.

Склет был из старых, бревна клали, верно, еще до того, как сам Крэйн увидел свет Эно – несмотря на свежую смолу между ними, древесина рассохлась, кое-где виднелись норы бальмов. Лишь крепкая дверь с новыми хитиновыми петлями показывала, что дела у хозяина идут еще не совсем плохо. Район тут был тихий, на стыке окраины и цеховых площадей, Крэйн осмотрелся в поисках стражи и, убедившись, что улицы почти безлюдны, если не считать редких прохожих, направился к склету.

Сердце работало ровно, но на висках выступила предательская влага. Под полой, как пара хищных насекомых, укрывались стисы, в руках он держал свою старую дубинку. Он не знал, чем закончится встреча, но не исключал и тот вариант, что неизвестный окажется не только вооружен, но и достаточно проворен. В любом случае ни с чем он не уйдет – в этом Крэйн был уверен полностью. Если странного зрителя со знакомым эскертом придется пытать или убить – что ж, Ушедшие ему судьи, так и будет.

Но он узнает все.

Он узнает, кто изуродовал его лицо.

Кто изуродовал его жизнь.

Кто лишил его всего.

Но открыть дверь он так и не успел. На дорогу перед его ногами легла тень, и Крэйн, положив руку на спрятанный под вельтом стис, рефлекторно отскочил в сторону. Даже в таком благополучном и тихом городе, как Себер, никто не рискнет приближаться бесшумно к человеку на безлюдной улице – это всегда черевато самыми печальными последствиями.

Человек со скрытой каятой лицом и короткими седыми волосами молча стоял и смотрел на него. В глазах, цепких и беспокойных, было что-то обреченное. Сквозь старческую прозрачность просвечивала искра, выдающая смелость и решительность. Эскерт, выглядывавший из-за плеча, чертил узкую длинную тень на песке. Старый уже эскерт, с непривычным узором из пересекающихся желтых и красных шнуров.

– Сейчас начнется песчанный ветер. – Человек из рода Кардон говорил медленно и четко. – Нам лучше зайти внутрь. Подобные разговоры не стоит вести на улице.

В комнате было темно. Старик, неспешно развязав простой походной тулес, достал трех вигов, быстро оторвал им лапки и оставил на специальных креплениях. Стало светло – виги были еще свежие, их света хватало, чтобы рассмотреть окружающее во всех деталях – старый покосившийся стол, два стула, узкую дешевую кровать у стены. Пока хозяин возился, укрепляя вигов и снимая со спины ножны с эскертом, Крэйн неподвижно сидел, глядя на него.

– Я ждал тебя. – Старик сел напротив. Каята осталась на его лице, открытыми остались лишь цепкие глаза и высокий морщинистый лоб. – Фасха?

– Не стоит.

– Боишься отравы? Не стоит. Если бы я хотел убить тебя, можешь поверить, я бы это сделал еще до того, как ты вошел. Я неплохо управляюсь с артаками.

Не дожидаясь ответа, он достал из-под стола небольшой кувшин, плеснул в два деревянных кубка, протянул один Крэйну. Судя по запаху, фасх был достаточно неплох, но Крэйн пригубил напиток лишь после того, как это же сделал старик. Тот или не заметил, или предпочел сделать вид – отпил фасха, приподняв каяту, вздохнул, вытер тыльной стороной ладони губы.

Фасх действительно был хорош – терпкий, густой, не чета тому скверному тайро, что пил обычно Крэйн.

– Ты знаешь меня?

– Ты Крэйн. Бывший шэл Алдион.

«Бывший» резануло его как зазубренное острие эскерта. Но Крэйн даже не пошевелился.

– Ты знаешь, зачем я здесь?

– Я догадываюсь. – Старик посмотрела на него устало. – Стоило знать, что ты рано или поздно меня отыщешь. Подумать только, в Себере… Сотни, если не тысячи этелей от Алдиона. Тебя вели Ушедшие. О боги… Ты удивлен, что я тебя знаю?

– Мне известно, что ты принадлежишь к тому же роду, что и человек, наложивший на меня проклятие в Алдионе…

– Род Кардон… – Старик задумчиво повертел в руках кубок. – Сейчас уже осталось мало людей, хотя бы слышавших о нем. А ведь были времена, когда тор-склеты Кардон возвышались на доброй половине земель по ту сторону Моря. Впрочем, кому, как не тебе, знать, что время – мастер на превращения. Но не будем о грустном. Бревна тор-склетов давно перегнили в земле, а кости последних членов рода растворились в ывар-тэс.

Взгляд у старика был густой, словно старость уже затуманила его глаза, но говорил он спокойно, и несмотря на то, что открытая часть его лица была неподвижна, как у глиняной статуи, оставалось такое впечатление, словно он улыбается.

– Сейчас меня не интересует история рода, уважаемый. – Крэйн говорил не торопясь, но жестко, чтобы старик понял – разговор будет серьезный. – Меня интересует кое-что другое.

– В молодости никогда не думается, что даже Море состоит из капель. – В этот раз старик действительно улыбнулся, лоб рассекли тяжелые ровные морщины. – Именно история рода Кардон положила начало тому, что ты видишь сейчас, Крэйн. Ты – лишь отголосок, хотя, видят Ушедшие, это больше похоже на рев. И ты даже представления не имеешь, кто и какую роль тебе уготовил…

– Уготовил? Значит, все это не случайность?

– Случайно лишь скисает перебродивший фасх. У всего есть причины, мой друг, но распознать их дано действительно не каждому. Нет, это не случайность. Ты это хотел знать?

– Не только. Кто он? Что это был за ворожей?

– Кафер. Мой брат. – Старик спокойно наблюдал за его реакцией. – Ты убил его, верно? Ворвался в склет и одним ударом эскерта лишил его жизни. А потом приказал одному из своих дружинников добить его. Знаешь, Кафер всегда был толковее меня. И как-то… фанатичнее, что ли. Он упивался старыми записями о великих предках Кардон, мечтал возвеличить его, как встарь. Легенды говорят, что все роды, населяющие наши земли, – потомки Ушедших, брошенное ими семя. Ты знаешь, верно? Такие истории очень любят жрецы – ведь утверждая, что частица Ушедших осталась в нашем мире, можно верить в то, что рано или поздно из нее родится новая жизнь, а значит, отчаиваться рано. Кафер верил и в это. Он много видел, иногда я даже думаю, что слишком много, но в нем была та чистая наивность, которой нет у меня. А легенды из старинных свитков всегда были для него святы. А я всегда слишком любил своего старшего брата. Да, мой друг, даже на старости лет можно увлечься такими идеями, поверить, что одним движением можно вдохнуть свежую чистую жизнь в этот загнивший мир.

Забавно, так? Это то же самое, что окроплять благословленной водой тайлеб-ха. Но мы с братом взялись со всем усердием. Кафер работал не покладая рук, он потратил последние монеты из когда-то бездонного состояния рода, тысячи Эно и Уртов провел в пути, все искал… Мы были самонадеянны, уверены в своих силах и полны решимости. Это было давно. Когда я еще верил в очищение страданием и всякую ерунду.

– Значит, вы вместе… Вы оба наложили проклятие? – Крэйн удивился тому, как равнодушно звучит его собственный голос.

– Нет. Той жалкой частицы ворожбы, которая блуждает в крови рода Кардон, оказалось недостаточно, чтобы породить такие чудовищные последствия. Мы не могли бы справиться сами. Но мы нашли людей, которые поняли нас и согласились помочь. Нас было четверо, бывший шэл Крэйн.

Четыре человека изуродовали твою судьбу и одного из них ты сейчас видишь перед собой. Четверо в основании – и многие тысячи под ними.

– Ты проклял меня. Ты… – Стисы задрожали, словно к ним прильнула трепещущая горячая кровь хозяина, Крэйн почувствовал надвигающийся приступ гнева, гнева смертельного, похожего на застилающие небо черно-багровые тучи.

Старик проклял его. Он был одним из тех, кто изувечил его лицо.

Их было много. Не важно, чего они добивались, он найдет их.

И убьет всех. Достаточно медленно, чтобы они осознали содеянное их руками. Перед смертью каждый из них вспомнит лицо бывшего шэла Крэйна.

Нынешнее лицо.

– Я не прикладывал к этому руки. – Старик заговорил глухо, инстинктивно пряча лицо в каяту. – Я лишь недавно понял, что страдания не очищают, Крэйн. Но было уже поздно – слишком много людей было вовлечено, слишком большие планы они строили, их фанатизм испугал меня… Я ушел. Бросил их, зная, что без меня они не смогут довести дело до конца. Так было лучше.

– Лучше? До конца?.. Я урод! – Крэйн процарапал ногтями свое лицо, но даже не почувствовал боли. – Вы уничтожили мою жизнь! Все! Вы убили не красоту, вы убили все, что во мне было. Я мертв! Я лишь бесполезный осколок, который швыряет ветром из одной стороны в другую. У меня нет чувств. Я ненавижу всех, и себя в том числе. Вы убили меня!

– Это не самое страшное, – проронил старик, все также кутая острый подбородок в толстую ткань. – Успокойся.

Стис выполз из-под столешницы и уставился лезвием прямо в грудь старику. Тот лишь изогнул седую бровь, и какое-то мгновение Крэйну казалось, что он уже видел этот взгляд. Точнее, не взгляд, а то, что за ним – безбрежное море силы. Готовой смять и сокрушить. Стис упал на стол.

– Да, я один из тех, кто изуродовал твою жизнь. Я был одним из тех, кто положил всему начало. Но я и по сей Эно благодарю Ушедших, что они образумили меня, хоть и в последний момент. Я понял, к чему все это приведет. Старые легенды… чернолобые знают в этом толк. Люди, которые были со мной, пытались меня задержать. Я бежал из Алдиона как хегг, которому прижгли горящей веткой хвост.

– Это можно снять?

Старик молча покачал головой и в глазах его было что-то, напоминающее жалость. Обычную человеческую жалость.

– Нет.

Крэйн почувствовал, как задыхается. Воздух стал твердым и не проходил в горло.

– Но если… Если ворожба наложена и…

– Это невозможно. Извини, Крэйн, но это так. Ты своей рукой убил того, кто мог снять с тебя ворожбу. Кафер мертв. И твое уродство навсегда останется с тобой, как напоминание о том, как опасна человеческая самонадеянность… Людям не стоит спорить с богами и кроить мир, как им вздумается. Расплата за это может быть слишкой большой. Твое уродство – напоминание не тебе, ты к этому непричастен, она – напоминание нам. Мне в том числе. Ушедшие… Ничего уже не вернуть. Тебе придется учиться жить с таким лицом. Ты страдаешь? Ты еще не знаешь, что такое настоящее страдание. Ты лишь пригубил напиток, который зовется отчаянием, но даже не представляешь себе, насколько вместительна его чаша.

– Зачем это все? – прошептал Крэйн. – Что вы хотели? Почему вам нужен был я?

– Каждый рано или поздно спрашивает: «Почему я?», – пожал плечами старик. – Часто судьбе приходится всовывать жребий силой. С этим ничего не поделаешь. Выбор пал на тебя, но в нем не было ничего личного. Не думай, что в его основе была месть за обесчещенную женщину или павшего на дуэли, нас это не интересовало. Мы отобрали самую подходящую кандидатуру из всех. Ею оказался ты.

– Значит, просто опыт? – Горечь скапливалась во рту крошечными горошинами. – Все это из-за опыта? Вы просто хотели наложить ворожбу и посмотреть, что из этого выйдет?

– Нет, Крэйн. Ради этого не стоило тратить столько усилий и времени. И надежд. Наш план был куда более жесток и имел вполне конкретную цель.

Ужасную цель. Мы хотели помочь этому миру. Раздавленному, отмирающему, злому миру, который стал беспомощен и жалок после того, как от него отвернулись Ушедшие. Сейчас мне это кажется отвратительным, но тогда каждый из нас видел в этом смысл жизни. Последние романтики, слишком гордящиеся своей ролью, мы были настолько слепы, что не видели ничего вокруг себя. Тщеславие, Крэйн, тяжелый грех. Мы решили, что сможем сами решить судьбу мира.

– Но вы отказались от этого.

– Верно. Мы наблюдали за тобой, из Эно в Эно, шли по твоему следу. Твой след сложно было потерять, мой друг, он довел нас до Триса. Да, мы следили за тобой. Каждый раз оставаясь в тени, не спускали с тебя глаз.

– И потом бросили свой опыт. И меня тоже. Отпустили, так?

– В Трисе наш план был нарушен. – Старик потер большим и указательным пальцами лоб, словно его мучила головная боль. – Мы впервые поняли, к чему это может привести. Я понял. Остальные знали это с самого начала.

Знаешь, Крэйн, всеобщее счастье – это бесценный идол, на алтарь которого можно класть все без разбора. Вслепую использовали не только тебя, я тоже брел по дороге с завязанными глазами. А когда обрел зрение, оказалось, что было уже поздно. Единственное, что я мог сделать, – отказаться. И бежать. Бежать из Триса, бежать далеко на юг. Я знал, что без меня у них ничего не получится – они слишком зависели от меня, именно поэтому удерживали меня до последнего. Но когда я сказал, что выхожу из всего этого, у них не было выбора. Группа распалась. Там же, в Трисе. Они отпустили тебя ловить свою судьбу в одиночку, оставили тебя в покое. И хоть покой твой тяжек, поверь мне, это лучшее из того, что ты мог обрести.

– Так, значит, вы меня спасли? – едко улыбнулся Крэйн.

– Я спас весь мир, мой друг, весь мир.

Крэйну захотелось расхохотаться, но губы стали твердыми и шершавыми, как кора дерева.

– Мне плевать на этот мир. Если я чего и понял с тех пор, как покинул тор-склет, так это то, что вся эта зловонная гниющая куча вызывает у меня лишь отвращение.

– Об этом я и говорил, – тихо сказал старик, но Крэйн не позволил себя перебить.

– Этот мир научил меня быть чудовищем. Не тем самодовольным и безразличным убийцей из тор-склета, а настоящим чудовищем. Он учил меня злости, умению укусить первым, загрызть, перегрызть шею. Он учил меня не быть человеком. Потому что люди умирают первыми и в этом мире быть человеком может лишь сумасшедший тайлеб-ха! А я хотел жить. Я валялся в грязи, выл от голода и боли, валялся, опозоренный и выпотрошенный на песке, и все равно хотел жить! Понимаете? У меня открылись глаза, я наконец научился различать то, что меня окружает. И то, что я вижу настолько уродливо, что меня воротит. Вы научили меня смотреть! Вы ждете от меня благодарности?.. Да подавитесь вы своими Ушедшими!

Старик молча смотрел на него и в глазах его дотлевали искры.

– Да… – сказал он еще тише. – Вот к чему это вело. Благодарение богам, у меня хватило силы это прекратить. Страшно представить, чем это могло закончиться. Ты слишком многому научился, Крэйн. Мы смотрели на мир точно так же. Но ты шагнул дальше. Ты слишком широко открыл глаза. Боюсь, тут уже ничего не поделать. Тебе придется учиться жить так. Жить и видеть.

– Да, слишком много… У меня были замечательные учителя! Тигир, Асенеф, Багой, Тильт. Они много дали. Они…

Старик вздернул голову так резко, что сквозь толстую каяту проступили черты лица. Глаза его затвердели. Вспыхнувшее в них изумление вдруг передалось лицу, оно исказилось, словно последний из рода Кардона испытал мгновенный и смертельный ужас. Острые морщинки страха, собравшиеся вокруг глаз, сменились выражением досады. Как у игрока, осознавшего, что сделал на последнем ходу партии роковую ошибку. Это было настолько неожиданно, что Крэйн осекся. Старик напрягся всем телом.

– Тильт? – спросил он негромко и лишь медлительность, с которой он произнес это слово, указывала на его волнение. – Ты знаешь Тильта?

– Хеннар Тильт, это хозяин калькада, где я выступаю. Он тоже научил меня держать глаза открытыми чуть больше, чем это надо.

– Т-тильт… – Старик прижал руку к каяте, словно ткань начала душить его. – Боги, Крэйн, неужели это возможно? Значит… Бейр, какой слепец! Мне надо было предвидеть это еще в Трисе!

Глаза его снова вспыхнули. И Крэйн слишком поздно успел понять, что за этим последует. Взметнувшийся эскерт, освободившийся от ножен, размытой жужжащей полосой промелькнул над столом, хищным неудержимым ветром чертя путь к груди Крэйна. Он успел поднять навстречу свой стис, который держал под столом, но мгновение было упущено и удар швырнул его на пол.

От неожиданности он не успел сгруппироваться и коснулся затылком пола. И прежде чем зрение снова вернулось к нему, старик одним длинным прыжком покрыл половину комнаты. Эскерт в его руках замер размытым пятном. И Крэйн неожиданно подумал, что его жизнь сейчас оборвется. Эта мысль вызвала щемящую горечь. Он рванулся в сторону, уже понимая, что ему не успеть.

Рванулся изо всех сил.

Одним небрежным движением старик вышиб у него из руки стис и навис сверху – страшно неподвижный, с огненными мерцающими глазами. Зубчатое лезвие эскерта лениво приподнялось. Пока только обозначая тот путь, который прочертит через мгновение. Путь, оканчивающийся на горле Крэйна.

– Прощай, – глухо сказал старик, не глядя ему в глаза. – Ты не виноват. Но я не могу… Извини. Это ради всех нас. Ты не поймешь.

Оглушенный падением, беспомощный Крэйн смотрел на узкую полоску эскерта и чувствовал, как она заполняет весь мир. Ледяная волна смерти окатила его, смыв все чувства. Оставив только горечь и ненависть, двумя шипастыми корягами выступающие на поверхность. Он не услышал, как открылась дверь, лишь заметил, как мягко лег на земляной пол мягкий прямоугольник алого света, неровно перечерченный чьей-то длинной узкой тенью. Воздух взвизгнул, тихо и тонко.

Старик оказался достаточно быстр. Он метнулся в сторону, одновременно вскидывая эскерт, и хищный маленький артак, сухо ударившись об острие, зашуршал по полу. Следующий ушел в стену, погрузившись почти наполовину в крепкую глину.

Но он был стар и силы его имели предел. Сразу два артака толкнули его в грудь, и он, судорожно выдохнув, крутанулся на месте, прижимая руки к тому месту, где ткань медленно окрашивалась красным. Бесполезный эскерт упал на пол и замер. Старик прижался спиной к стене, и было видно, как его ноги медленно подгибаются, словно не справляясь с неожиданно возросшим весом тела. Он все еще боролся, хоть и знал, что мертв.

– Кх-х-х… Глупец. Ты… – Пальцы бесшумно царапали земляной пол, лицо исказилось болью. – Не пх… понимаешь.

Третий артак вошел прямо под кадык, отыскав щель между вельтом и краем каяты. Старик вытянулся, в горле у него что-то приглушенно захрипело, и перевернулся на бок. Крэйн вскочил, хотя комната перед глазами все еще плыла, непослушной рукой подхватил стис. Но он был один. Алый прямоугольник на полу был пуст. Лишь в пыли у порога лежали несколько тонких следов. Крэйн, пошатываясь, поднял эскерт и осторожно вышел на улицу, ожидая в любое мгновение услышать свист рассекающего воздух артака.

На улице никого не было. Некоторое время он стоял в дверном проеме, щурясь из-за бьющего в глаза света Эно, потом медленно вернулся в склет.

– А ведь он почти сказал. – Крэйн положил эскерт и стис на стол, присел возле остывающего тела старика. – Почти сказал… Ушедшие и Бейр с ними, я опять в темноте.

«Старик был ошеломлен, когда услышал про Тильта, – подумал он, осторожно касаясь ткани каяты. – Не просто ошеломлен. Он был испуган, и я видел это. Связь, опять связь. Невидимая нить между последним из рода Кардон и хозяином странствующего калькада. Но боги, я не понимаю. Почему он попытался убить меня, как только узнал, что я знаком с Хеннаром? Если Тильт стал когда-то на его пути, пусть это и имело отношение ко мне, ему стоило пойти и убить его. Почему меня?»

Каята соскользнула с лица старика легко, Крэйн брезгливо оттер ею остывающую кровь на подбородке, чтоб лучше различить черты лица. И покачал головой, чувствуя на губах усмешку. Человек, лежащий перед ним, был ему знаком. Они видели друг друга единственный раз в жизни. В тот самый Урт, когда младший шэл Алдион повел толпу на склет ворожея.

«Во имя Ушедших! Я спешил… Там… Там ворожей. Настоящий. Только что…»

Крэйн сплюнул на пол и поднялся. Пьяница из трактира остался лежать, закатив мертвые тусклые глаза. Последний из рода Кардон, человек, изменивший всю его жизнь.

Один из многих.

Не последний.

Крэйн вложил в ножны стисы, взял лежащий на столе эскерт и, не обернувшись, вышел из склета.