"Слуги и снег" - читать интересную книгу автора (Мердок Айрис)МИКИ.Тигр, тигр, жгучий страх, Ты горишь в ночных лесах. МАРИНА. Не вопи. Иди-ка сюда. Мики, ты случаем не проболтался Питеру Джеку о нас с Патрисом? МИКИ (пытаясь вырваться из ее цепких рук). Тигр, тигр, жгучий страх… Ничего я не говорил. Уй, больно! Я на тебя госпоже пожалуюсь! МАРИНА. Перестань голосить. Сам себе больно делаешь! Стой на месте! Не смей никому ничего говорить, понял?! Не твоего ума это дело. МИКИ. Уй, уй, не буду, не стану, не скажу!.. МАРИНА. Ладно, ладно, пшел вон! МИКИ. Не хочу уходить, я замерз, я хочу в буфет! МАРИНА. Пшел вон, тебе говорят! Прогоняет МИКИ. На цыпочках подходит к буфету. Опускается на колени. В этот миг ПАТРИС внутри начинает играть на скрипке. После одной или двух музыкальных фраз МАРИНА стучит в дверцу условным стуком. ПАТРИС (украдкой выглядывает). Кто там? МАРИНА. Мяу. ПАТРИС. Это моя кошечка! Хватает ее, наполовину втаскивает в буфет. Ц е л у ю т с я. МАРИНА. Патрис, я так боюсь, что нас увидят. ПАТРИС. А я сейчас этак дверцы сделаю… Ну вот, у нас с тобой есть свой домик. В буфете у меня хорошо, тепло. Когда старый хрыч был жив, ты и глядеть на меня боялась… МАРИНА (сопротивляясь). Мне и сейчас неловко – из-за бедняги Питера. ПАТРИС. Черт бы побрал беднягу Питера. Весной мы уходим, сама обещала. МАРИНА. Весной я буду замужем за Питером. Сколько можно его томить? ПАТРИС. Марина, опомнись. Замуж идут за того, кто снится. Ты же меня во сне видишь! Хочешь – уедем раньше. Я тебя в любую минуту увезу, мне снег и пурга нипочем. МАРИНА. За реку? ПАТРИС. Намного дальше, в большие цыганские таборы. Там люди свободны, там все мужчины поют и все женщины танцуют! МАРИНА. Вот слушаю тебя, и мне снова хочется радоваться, смеяться. Будто ничего ужасного в жизни не было. ПАТРИС. И с души и с тела бремя сниму, станешь у меня легкокрылой пташкой и улетишь вдаль, со мной! Тебе понравится цыганская жизнь. Мы рабства не знаем, работы не знаем. МАРИНА. Я, верно, заскучаю, затоскую – без работы-то. ПАТРИС. Это потому, что жить свободно не умеешь, по-звериному. Звери ведь никогда не скучают. Им и того довольно, что на свет родились. Так и цыган: рад жить, рад дышать, рад небу голубому, рад ветру, что в ушах свистит. У нас нет ни слуг ни господ и женщина мужчине ровня. МАРИНА. Пожалуй, и это мне не по нраву. ПАТРИС. Когда женщина мужчине не ровня, она его непременно погубит. А цыганские семьи – сплошь счастливые. МАРИНА. И сыграем цыганскую свадьбу, как ты рассказывал? ПАТРИС. Конечно. Через костер будем прыгать. МАРИНА. А нельзя, чтоб нас прежде отец Амброуз обвенчал? ПАТРИС. Нет, нельзя. Мы молимся другим богам, Марина, истинным. А у отца Амброуза все боги мертвые. МАРИНА. Нельзя так говорить! К р е с т и т с я. ПАТРИС. Не надо, пташка моя. Это просто дурная привычка, и неприятная к тому же. МАРИНА. Питер думает, что я не могу дотронуться до мужчины после… ну, сам знаешь. Бедный Питер, такой тихий и старый. Сколько тебе лет, Патрис? ПАТРИС. На такой вопрос цыган не отвечает. МАРИНА. Я Питера тоже люблю, но его я люблю как-то тихо и устало. А тебя – дико и весело. ПАТРИС. То-то оно и есть, что меня ты любишь, а его нет. Отчего, думаешь, я возвращаюсь сюда каждую зиму? А теперь уйдем вместе. МАРИНА. Если б только знать будущее. Погадай! Протягивает руку. ПАТРИС. И смотреть не буду. Чужим – скажу, а про свое, про важное, лучше не знать. МАРИНА. А ее ладонь ты смотрел. И целовал. Я сама видела – в щелку! ПАТРИС. Пыль в глаза пускал. МАРИНА. А что ты прочел по ее руке? ПАТРИС (помолчав). Ничего. Притворялся. Так ты уедешь со мной? МАРИНА. Не знаю. ПАТРИС. Уедешь, уедешь. МАРИНА. Не знаю, не знаю… Белая гостиная. На переднем плане ХАНС ДЖОЗЕФ и БАЗИЛЬ. БАЗИЛЬ в уличной одежде, с хлыстом в руках. Взволнованно, большими шагами ходит по гостиной. В глубине сцены за столом ПИТЕР ДЖЕК изучает амбарные книги. Отец АМБРОУЗ тщетно пытается привлечь внимание Базиля. Сцена идет в быстром темпе. ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, нельзя слугам бить дичь какую вздумается… БАЗИЛЬ. В лесу полно дичи. Сейчас, святой отец, одну минуту. ХАНС ДЖОЗЕФ. А я думаю, старые правила нарушать негоже. БАЗИЛЬ. Ты, Питер, вникай! Вникай! Хансу Джозефу. Я разработал план развития поместья! Жена спрашивала тебя про перец? Отцу Амброузу. Да, да, святой отец, сейчас. ХАНС ДЖОЗЕФ. Слуги острого не едят. БАЗИЛЬ. Не может в доме не быть перца. Ну, что скажешь, Питер? Осуществимо? АМБРОУЗ. Ваша милость, одно слово! БАЗИЛЬ. У нас будет школа до четырнадцати лет, все будут учиться. ХАНС ДЖОЗЕФ (с отвращением). До четырнадцати лет балбесничать! БАЗИЛЬ. Вы, святой отец, говорили, что церковная крыша под снегом провалилась. Так мы непременно починим и церковь всю пере… АМБРОУЗ. Не уверен, ваша милость, что это нужно. БАЗИЛЬ. Но вам же приходится отправлять службу прямо в людской. А мы отстроим церковь заново. Знаете, сам я человек неверующий, но уважаю в других свободу совести… Ну, Питер, твое мнение? ПИТЕР ДЖЕК. Очень интересно, ваша милость. БАЗИЛЬ. Понимаешь, весь план основан на двух основных идеях. Во-первых, делим пахотную землю поровну, чтоб у каждого из вас был свой надел. ХАНС ДЖОЗЕФ. Слуги никогда не владели землей. БАЗИЛЬ. И зря. Иметь собственность очень важно, человек становится ответственней, в нем просыпается чувство собственного достоинства, предприимчивость. Вторая идея – совет слуг. Выборные представители станут встречаться еженедельно, все, что делается в поместье, будет делаться только с их ведома, им все объяснят, обо всем посоветуются… ХАНС ДЖОЗЕФ. Они не поймут. БАЗИЛЬ. Друзья мои, у меня столько власти – даже страшно. ПИТЕР ДЖЕК (тихонько). Еще бы. БАЗИЛЬ. Мой прадед попросту убивал неугодных ему людей. Проводил со всеми невестами первую брачную ночь. Мой дед… Нет, надо поскорее избавиться от этого страшного наследия. И по-иному использовать власть я тоже не хочу. Я просто не хочу ее иметь. Но если уж мне предстоит тут править, пусть моя власть держится не на силе, а на любви. А такая власть уже не страшна, верно, святой отец? Наверняка твоя религия меня не осудит. Я хочу, чтобы поместье стало обиталищем высокой добродетели. АМБРОУЗ. Поселив добродетель в доме, мы наделаем немало вреда. БАЗИЛЬ. Как так? Добродетель всегда полезна! Какой от нее вред? ХАНС ДЖОЗЕФ. Во всем надобен порядок, сэр! ПИТЕР ДЖЕК (обращаясь к отцу Амброузу). Я понял, о чем вы. Обращаясь к Базилю. Нельзя силком заставить людей быть хорошими. Можно только постараться, чтоб они вреда друг другу не причиняли и делали все вместе что-нибудь безобидное. А то ведь люди, когда их много, редко себя пристойно ведут, только из-под палки, по чужому велению. БАЗИЛЬ. Послушай, Питер. Если мы не замахнемся на многое, мы вообще ничего не сделаем. Надо стремиться к совершенству, тогда поступки твои будут высоки и нравственны – вне зависимости от результата. ПИТЕР ДЖЕК. Да… конечно… Но поместье.., с поместьем совсем иначе… не о нравственности речь… БАЗИЛЬ. Разумеется, о нравственности – о нравственных устоях нашей будущей жизни! ПИТЕР ДЖЕК. Да я не об этом… Просто по отдельности людям легче вести себя порядочно, благопристойно, а вместе – все совсем не так. БАЗИЛЬ. Отчего же? ПИТЕР ДЖЕК. Ну, одно дело себя принуждать, другое дело других… БАЗИЛЬ. Никто никого принуждать не будет. Это главное! ХАНС ДЖОЗЕФ. Без силы никак не обойтись. ПИТЕР ДЖЕК. Если вы, в одиночку, замахнетесь на многое, а потом опростоволоситесь – это ваша забота. Но если мы замахнемся и опростоволосимся все вместе – беда. Слишком многих это затронет. Многие пострадают. И дурные люди непременно нашей бедой воспользуются. Отец Амброуз согласно кивает. ХАНС ДЖОЗЕФ. Вот и я говорю, в строгости их надобно держать, чтоб головы поднять не смели. ПИТЕР ДЖЕК. Я так как раз не говорю. Простите, совсем я запутался, не объясню никак.:. Но, мне думается, улучшать жизнь надо понемногу, сперва – чтобы жилось людям получше, поспокойнее, чтоб страх из души ушел, чтоб… БАЗИЛЬ. Высшее счастье для всех и каждого – такова наша цель. Входят ОРИАНА и ГРЮНДИХ в зимней одежде, припорошенной снегом. ОРИАНА. Какова ваша цель, дорогой? БАЗИЛЬ. Счастье для всех и каждого. ОРИАНА. Господин Грюндих показывал мне окрестности. И тут, как на грех, снова повалил снег. До чего я устала от этого снега! Садится и без всякого смущения, словно даже не замечая, позволяет Хансу Джозефу снять с себя сапоги. Опять сегодня на стол не подали перец! ХАНС ДЖОЗЕФ. Ох, простите, ваша милость, недосмотрел… ОРИАНА. Надеюсь, к обеду перец обнаружится. БАЗИЛЬ. Ориана, мы как раз обсуждаем мой план! ОРИАНА. Твой план? Ах да, план! Ну а вы что о нем думаете, господин Грюндих? ГРЮНДИХ. Ну, разумеется, если осуществить начинания, имение станет гораздо богаче, его стоимость будет… БАЗИЛЬ. Это все неважно! ГРЮНДИХ. Но, откровенно говоря, сэр, реформу следует продумать более тщательно. ОРИАНА. Совершенно с вами согласна. ГРЮНДИХ. Я не сторонник этой вашей… ассамблеи слуг. Если постоянно все объяснять, они разучатся повиноваться. БАЗИЛЬ. Но мне не нужно слепое повиновение! ГРЮНДИХ. Нельзя все выкладывать слугам как на духу. Власть стоит на том, чтоб ее постичь не могли. БАЗИЛЬ. Власть мне не нужна! Я не хозяин, а опекун. Править этими людьми я попросту недостоин – я недостаточно добр, недостаточно… ПИТЕР ДЖЕК. Достоинства тут ни при чем. ГРЮНДИХ. Главное не доброта, а сила. Любая власть держится на силе. Люди – существа безнадежно слабые и порочные. Не так ли, святой отец? АМБРОУЗ. Вы правы. ГРЮНДИХ. Почти все в этом мире, сэр, – исключая вас – склонны к пороку и способны на пусть небольшое, но преступление. Этой бесспорной истиной и надо руководствоваться. Тогда имение будет процветать. ОРИАНА. По-моему, в доме крысы. Ханс Джозеф, есть тут крысы или нет? ХАНС ДЖОЗЕФ. Забредают, случается… ОРИАНА. Надо потравить. БАЗИЛЬ. Ориана! ОРИАНА. Ах, Базиль, ты готов жалеть всех подряд, даже крыс! Да, кстати, мне срочно нужна камеристка. Может, взять эту… Марину? Воспитана она, конечно, не ахти как, но я ее обучу. БАЗИЛЬ. Дорогая, Марина же невеста Питера Джека! ГРЮНДИХ. Возможно, вы и знаете, сэр, – прости, Питер Джек, – но я считаю своим долгом предупредить вас… ПИТЕР ДЖЕК. Да чего уж, говорите. ГРЮНДИХ. Эта Марина многие годы была любовницей вашего отца, еще при жизни мужа. БАЗИЛЬ (ошеломленно). Неужели? ГРЮНДИХ. Я человек достаточно современный, не ханжа, но при таких обстоятельствах ее милость может не… ОРИАНА. Ее постельные похождения меня ничуть не волнуют, главное – чтоб не воровала. БАЗИЛЬ. Разумеется, нас это нисколько не смущает. Напротив, я считаю, что бедная девушка пала жертвой произвола и нам следует как-то возместить ей моральный ущерб. Вы согласны со мной, святой отец? АМБРОУЗ. Всего не возместишь… ОРИАНА. Позовите кто-нибудь Марину и мальчика… мальчика МИКИ. И Фредерика… АМБРОУЗ. Ваша милость, я бы хотел… БАЗИЛЬ. Завтра, завтра. Спасибо вам, дорогие. Отец АМБРОУЗ, ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ выходят. Ориана, до чего же все удивительно! Пытается поцеловать жену. но она отталкивает его. ОРИАНА. Базиль, милый, прости, я устала. На улице так холодно. Ты поговорил с пастором? БАЗИЛЬ. Нет еще. ОРИАНА. Поговори, выясни, а то как взгляну на него – прямо не по себе делается. И вообще, по-моему, ты тут всех с толку сбиваешь. Им хозяин нужен, чтоб приказывал, а они исполняли. БАЗИЛЬ. Дорогая, будь, пожалуйста, повежливей с Питером и Хансом Джозефом. ОРИАНА. Вздор! Им нравится, когда приказывают. Разве ты не видишь – у них тоска по прошлому, по отцу твоему… Вот странно! Знаешь, а ведь я, пожалуй, лучше вписалась в здешний интерьер. БАЗИЛЬ. Ориана, пойми, эти люди существуют сами по себе, а вовсе не для того, чтоб нам угождать. ОРИАНА. По-моему, они так не считают, и, если б ты с ними согласился, было бы лучше для всех. БАЗИЛЬ. Ты что же думаешь, они трудятся, чтоб мы купались в роскоши и бездельничали? ОРИАНА. Вот именно. Мы – их главное достижение в жизни. Наша роскошь и наше безделье – результат их труда. Без нас их жизнь попросту обессмыслится. БАЗИЛЬ. Нет! ОРИАНА. Вот приедет мой братец, генерал, – увидишь, он со мной согласится. Пойми, нельзя вечно им все объяснять, оправдывать каждый свой шаг, раскладывать все по полочкам. Они понимают и любят только приказы. А для тебя это просто новая забава. Что ж, играй, но будь осторожен. Управлять такой махиной – что львов приручать. Сдрейфишь хоть на миг – они сразу почуют. БАЗИЛЬ. Слуги преданы нам до мозга костей! ОРИАНА. Вот так-так! То все про равенство твердил, а тут сразу про преданность вспомнил. БАЗИЛЬ. Разве это несовместимо? ОРИАНА. Ты хочешь усидеть на двух стульях, дорогой. Хочешь советоваться со слугами, но при этом не забывать, что это твои дети! Власть тебе отнюдь не противна, просто ты хороший, добрый человек и хочешь быть хорошим, добрым повелителем. На самом деле ты их боишься. Боишься не так ступить, не так сказать – думаешь, они тебя запрезирают. БАЗИЛЬ. Я и вправду не считаю себя Богом. С какой стати эти люди должны мне подчиняться? ОРИАНА. Вот отец твой об этом и не задумывался. БАЗИЛЬ. Тем хуже для него. ОРИАНА. Ты боялся и ненавидел отца, верно? БАЗИЛЬ. Ну, в общем… ОРИАНА. Ну же, Базиль, скажи честно! БАЗИЛЬ. Да, боялся. Боялся и ненавидел. ОРИАНА. И теперь из кожи вон лезешь, чтоб не походить на него – ни в чем. Твой идеализм – просто результат ссоры с папочкой! БАЗИЛЬ. Зато ты материалистка, Ориана, до мозга костей! Наверно, все женщины таковы… ОРИАНА. Нет, Базиль, я реалистка. И от нас, реалистов, вреда куда меньше, чем от таких, как ты… Входят МАРИНА и. МИКИ. Опускаются в глубине сцены на колени. БАЗИЛЬ. Встаньте! Поднимаются, подходят ближе. Марина, милая, ты сегодня свежа как цветок. Треплет ее по щеке. Не невеста, а чудо, правда, Ориана? ОРИАНА (смотрит на Мики). Прелестный мальчик. Пожалуй, я его подстригу – вот так и так! БАЗИЛЬ. Конечно, подстриги. Только не сейчас. ОРИАНА. Почему? БАЗИЛЬ. У него полно вшей. ОРИАНА. О-о… Да, вижу… Уведите его… Ох, мне сейчас станет дурно… БАЗИЛЬ. Иди-ка, МИКИ. Сперва отмоем тебя хорошенько. Sois gentille avec la petite,* Ориана. ОРИАНА раздраженно кивает. БАЗИЛЬ уводит МИКИ. Женщины смотрят друг на друга. ОРИАНА. Ну же, Марина, улыбнись, я тебя не съем. Надеюсь, у тебя-то чистые волосы. Дай посмотрю. МАРИНА распускает свои длинные волосы. Они струятся по плечам, до пояса, а может, и ниже. Ну, распускать совсем не обязательно. Ты стала совсем как девочка… Сколько тебе лет? МАРИНА. Тридцать шесть, с вашего позволения. ОРИАНА. Собери волосы поаккуратней… Вот так… Неужели всего тридцать шесть? А не больше? Ведь этот грубоватый парень, Максим, – твой сын? МАРИНА. Ему всего восемнадцать, ваша милость. Он трудный ребенок. С детьми вообще несладко, вашей милости повезло, что детей нету. ОРИАНА (боясь скрытой издевки). Э-мм. Да, верно. Хочешь быть моей горничной? МАРИНА (искренне, порывисто). Да, очень!!! ОРИАНА. Скажи, ты тактична? МАРИНА. Да. ОРИАНА. А что такое "тактична"? МАРИНА. Надо притворяться, будто ничего не замечаешь. ОРИАНА. Неплохой ответ. Насколько я понимаю, ты была близка с покойным господином. Я тебя не сужу, мне до этого нет дела. Но ты наверняка была в доме важной птицей. Теперь ситуация изменилась. Так вот, я надеюсь, что ты человек разумный и станешь вести себя сообразно. МАРИНА. Никакой птицей я не была, ваша милость. Никто тут ничегошеньки не значил. Кроме НЕГО, конечно. ОРИАНА. Надеюсь, это не упрек в адрес покойного хозяина. Ты, верно, была рада-счастлива, что он тебя выделяет. МАРИНА. Ну… я… ОРИАНА. Ну же, скажи честно, тебе это нравилось? МАРИНА. Он тут хозяином был. ОРИАНА. Разумеется. А теперь ты собираешься замуж за Питера Джека. МАРИНА. Может, и так… ОРИАНА. Разве это не решено? МАРИНА. Жена ведь должна делать что муж хочет, а о себе – забудь. Вот я и думаю, что, может, одной-то и лучше. ОРИАНА. Чем скорее ты выйдешь замуж, тем лучше! Входит ФРЕДЕРИК. А вот и вы, Фредерик. Знакомьтесь, Марина будет моей камеристкой. Надо бы ее приодеть. Не может же она ходить сюда в этом тряпье. Ей нужны красивые наряды. МАРИНА (восхищенно). Наряды! Мне!? ФРЕДЕРИК. Мадам, вероятно помнит, что одежда Аннабеллы по ошибке приехала с нами. По-моему, у госпожи Марины с Аннабеллой один размер. ОРИАНА. Вот и прекрасно. Подберите вместо этих обносков несколько платьев поприличнее. К Марине. Пойдешь с Фредериком. МАРИНА опускается на колени и целует руку, милостиво протянутую Орианой. Поверх Марининой склоненной головы скрещиваются взгляды Орианы и Фредерика. В чем дело, Фредерик? ФРЕДЕРИК. Ни в чем, мадам. ФРЕДЕРИК и МАРИНА выходят. ОРИАНА распускает волосы и задумчиво разглядывает себя в зеркале. Оставшись наедине с Мариной, ФРЕДЕРИК принимается всячески ее развлекать: кривляется, скоморошничает, сует большие пальцы в уши и шевелит остальными, растопыренными. МАРИНА. Вот забавник! ФРЕДЕРИК. Зато вы все тут чересчур серьезные. МАРИНА. Сущая обезьяна! Я, правда, обезьяны-то в жизни не видела. ФРЕДЕРИК. Ну вот и посмотрела. МАРИНА. Ты, верно, думаешь, мы тут все тупорылые да неотесанные. С городскими-то небось не сравнить. ФРЕДЕРИК. Вы скрытные. Как войду, все почему-то сразу смолкают. У вас тут секрет, что ли, какой? Тайна? МАРИНА. Нет. ФРЕДЕРИК. А знаешь, я ведь к вам ненадолго. Вот наступит весна – пойду на службу к генералу. У мадам брат – генерал. МАРИНА. Неужто генерал? И каков он? ФРЕДЕРИК. Настоящий господин… А накоплю денег – открою собственное дело. И – путь наверх открыт. Бззззззз… Вот тебе Аннабеллино тряпье, выбирай! МАРИНА. Кто такая Аннабелла? ФРЕДЕРИК. Моя жена. Бывшая. Сбежала от меня с другим. МАРИНА. Бедный ты, бедный… ФРЕДЕРИК. Я? Ничуть? А здесь она мне и вовсе лишняя. Вот и наговорил, будто зимой тут медведи рыщут, а летом змеи кишмя кишат. Застращал – дальше некуда! МАРИНА. Почему это жена тебе лишняя? ФРЕДЕРИК. Я жаждал свободы! Ибо знал, что встречу тебя! Ты мне снилась! Перебирают вещи, игриво прикидывают, что Марине к лицу. МАРИНА шалеет от счастья. ФРЕДЕРИК размахивает нижним бельем, нацепляет на себя шляпки, жеманничает, семенит, изображая женщину. Ну же, дорогуша, примерь. МАРИНА. Ой, да как это – при тебе? ФРЕДЕРИК. Не бойся, отвернусь! Он, конечно, подглядывает, но сгорающую от нетерпения Марину это нимало не смущает, она напяливает платье. И – преображается. О-го! Madame la Marquise, смею ли просить вас на первый вальс? МАРИНА. Не умею я вальс… ФРЕДЕРИК (хватает ее и напевает в ритме вальса). А вальсировать на-до так. И – вот так, и – вот так, и – видишь вальс – это о-чень про-о-о-о… МАРИНА (вырывается). Пусти, ну пожалуйста! Я так хочу показать это платье одному человеку! Я сейчас… ФРЕДЕРИК. Соперник! Учти, я ревнив! Я за себя не отвечаю! МАРИНА, хохоча, увертывается от его объятий и убегает. ФРЕДЕРИК бросается следом. Смутно виден буфет, дверцы закрыты. Вбегает смеющаяся МАРИНА, оглядывается через плечо назад. В середине сцены сталкивается с МАКСИМОМ. Он хватает ее за запястье и выволакивает на авансцену. МАКСИМ. Ты куда это? Вбегает ФРЕДЕРИК, МАКСИМ бросает на него испепеляющий взгляд. ФРЕДЕРИК удаляется, изображая крайнюю степень испуга и отчаяния. Нда, матушка. Так куда ты спешила? МАРИНА. Никуда. МАКСИМ. С лакеем резвилась. Нацепила на себя что-то несусветное. Да, еще к цыгану спешила – покрасоваться. МАРИНА. Нет, все не так! А платье красивое! МАКСИМ. Продалась за шелковое платье! Ты ведь была здесь хозяйкой! А теперь эта женщина хочет сделать из тебя девочку на побегушках, а ты и рада! МАРИНА. Она очень добра. МАКСИМ. Как ты не понимаешь? Она же знает, что ты была тут не последним человеком. Ни одна женщина не станет терпеть соперниц. Она хочет втоптать тебя в грязь! Ты шла к цыгану? МАРИНА. Показать ему платье… МАКСИМ. Мам, ты как ребенок! Но дети порой играют в опасные игры! Цыган увивается за тобой, верно? И брешет напропалую – сказки тебе красивые рассказывает. МАРИНА. Он рассказывает о цыганской жизни. Говорит, у них там женщины мужчинам ровня. МАКСИМ. Женщины мужчинам нигде не ровня. А цыганка так и вовсе вещь – вроде седла или кибитки. МАРИНА. Говорит, жизнь у них счастливая, беззаботная, как у божьих тварей… МАКСИМ. У животных никакого счастья нет, одни заботы. Они живут в постоянном голоде и постоянном страхе. МАРИНА. Патрис говорит, у цыган простор и вольная воля… МАКСИМ. Врет он все. В таборе правит кулак и прав тот, кто силен. Там, где нет законов и всем, как ты говоришь, вольная воля, люди превращаются в свиней. Их свобода – это война. Там каждый воюет за себя, против всех, жизни они проживают жалкие, скотские. И дохнут рано. Мама, милая, не ходи к цыгану. Иди лучше к Питеру Джеку. Если уж непременно надо показать платье – покажи ему. Тут у нас нет особого веселья и жизнь устроена достаточно нелепо. Но ведь устроена! Поверь, по закону жить всегда лучше. Выйдешь за Питера Джека – будешь верной женой. А с цыганом этим – одна дорога, в шлюхи. Ты уж и так на полпути… Знала б, как стыдно мне за тебя! Как повязал меня этот стыд – по рукам и ногам. В тебе моя слабость! Если б не ты, я повел бы себя иначе, был бы смел и силен – тогда, в те годы. Да ладно, прошлого не воротишь. Только не поддавайся, не позволяй этой женщине из тебя игрушку делать. Ну не надо, не плачь. Я не хотел тебя обидеть. Ну, пойдем к Питеру Джеку. Пойдем, мама. В ы х о д я т. Высвечивается буфет. Дверцы раскрыты. ПАТРИС приподнял половицу возле буфета и кормит сыром свою приятельницу – крысу. ПАТРИС. Никтошеньки меня не боится. Даже крысы за своего держат. Верно, старушка? Твоя правда, оба мы воры. Только мне надо быть поумнее, а то ты больно прожорлива. Того и гляди пальцы мне отгрызешь вместе с сыром… Вот живешь ты в своем доме, под половицами, а мы в своем живем-поживаем, вокруг тебя. Мы считаем, что ты расплодилась не в меру. А ты, может, тоже считаешь, что нас развелось чересчур много. Ты крыса для нас, а мы – для тебя. Всяк по-своему шебуршится. И вреда-то от тебя, подружка, почитай, никакого. Не обеднеют люди от той малости, что ты стибришь. Ан нет. Потравить вздумали. Так что скоро тебе, милая, конец. Подохнешь, сгниешь, а я по тебе слезу уроню. Да и по себе заодно. Я ведь тоже когда-нибудь подохну в своей крысиной норе. Нажрусь своей собственной жизни – и отравлюсь… Не придет она, крысонька. Обещала. Не пришла. Значит, не придет. Другого в мужья себе выберет. А? Скажи-ка, морда ненасытная, любила ты кого-нибудь, когда была молода и стройна! Эй! Эге… Пальцы пожалей, живоглотка! Бедная моя крысонька. Всех нас ждет один конец, на всех хватит яду. Входит отец АМБРОУЗ, ведя за руку плачущего МИКИ. Мальчик наряжен в пажеский костюм. АМБРОУЗ. Не плачь, Мики. Ну что ты плачешь? МИКИ. Она меня любила. А теперь разлюбила. АМБРОУЗ. Не плачь, снова полюбит. МИКИ. Я хочу, чтоб хорошая госпожа меня любила. ПАТРИС. Все хотят. Куда это тебя занесло, преподобный? АМБРОУЗ. Уйду сейчас, уйду. Мики вот домой привел. ПАТРИС. Хорош дом. Парень, у тебя, я вижу, обновки? МИКИ. Я теперь не знаю, кто я. АМБРОУЗ. Господь знает. МИКИ. Никто меня не любит. АМБРОУЗ. Господь любит. ПАТРИС. Зачем ребенку-то врешь? Нету твоего Бога, сам знаешь. По глазам вижу, знаешь. Гляжу я в твои глаза, преподобный, и что же? Смертный ужас, и ничего кроме. АМБРОУЗ. Я гляжу в твои глаза, цыган, и что же? ПАТРИС. Солнце, небеса да ветерки шальные на приволье гуляют. АМБРОУЗ. Пустота в них, кромешная пустота. ПАТРИС. Все лучше, чем твои враки. Не верь ему, МИКИ. Никому не верь, кто законы и правила выдумывает. И любви не жди. На любовь ни у кого права нету. АМБРОУЗ. Я не обещал ему людской любви. ПАТРИС. Ждать божьей любви – пособлять тиранам и деспотам. Так вот, Бог твой мертв, да и божки что помельче потихоньку помирают. А ты, преподобный, терзаешь себе сердце, оттого что память гложет. Вроде – добра всю жизнь хотел, вроде – творил его, добро-то, по мере сил. А вышло, что всю жизнь тиранам пособлял. АМБРОУЗ. Лучше ребенка спать уложи. ПАТРИС. Никогда твоему богу не поклонюсь. А тебе – поклонюсь, потому как печаль твоя правильная и ужас в глазах светится. К л а н я е т с я. МИКИ. Патрис… АМБРОУЗ. Спокойной ночи. Отходит, но остается смутно виден в глубине сцены: на коленях, перебирает четки. МИКИ. Патрис… ПАТРИС. Что, утеныш мой, что? МИКИ. Я не знаю, кто я. Вдруг проснусь утром, и я буду уже не я, а другой. И никто не узнает, и сам я тоже… ПАТРИС. А какая разница, если ты и прежде не знал? Может, мы каждое утро просыпаемся кем-то новым. Я вот собой никогда не дорожил, проснусь иным, – не заплачу. МИКИ. Патрис, я только тебя, одного из всех, не боюсь. И так скучаю, когда ты летом уходишь. Ты ведь вернешься? Ты всегда возвращаешься? Во время разговора ПАТРИС стелет Мики постель на верхней полке буфета. ПАТРИС. Мики, пора на боковую. МИКИ. А если ты не вернешься, как тебя искать? ПАТРИС. Никак. Цыгана не выследить, табор без провожатого не найти. МИКИ. Патрис… ПАТРИС. Снимай-ка свой шикарный наряд. Повесить надо, чтобы не помялся. Вот так. МИКИ. Патрис, можно я сегодня с тобой лягу? Наверху так холодно, страшно и мне все время чудится, будто ты ушел. ПАТРИС. Ладно уж, ложись. МИКИ. Я наверху сплю только из-за крыс. Боюсь я их. ПАТРИС. Скоро их не будет. Ложись. МИКИ. Не засну я, Патрис, чую, что не засну. Расскажи что-нибудь. Расскажи, как мы вместе к цыганам, на вольную волю уйдем. ПАТРИС. Соберем мы с тобой пожитки и так вдвоем, в сумерки, и выйдем. Тут полная луна колесом выкатится, а мы идем по дороге, идем себе и идем, в темноту, все дальше, дальше, дальше… МИКИ засыпает на руках у Патриса. Буфет теряется во тьме. Освещается другая часть сцены – отец АМБРОУЗ все еще на коленях. Он к чему-то прислонился и, похоже, спит. Входит БАЗИЛЬ. БАЗИЛЬ. О, святой отец, доброе утро. Я разбудил вас? Простите великодушно. Так прямо и заснули на коленях? Давайте-ка я вам встать помогу. Неужели всю ночь на коленях простояли? АМБРОУЗ. Хоть всю жизнь на коленях простою – грехов моих не искупить. БАЗИЛЬ. Вот еще, глупости. Нет у вас грехов. Просто все монахи склонны к самоистязанию. Может, это и неплохо, но в меру. Глядите. Проект новой церкви. Разворачивает чертежи. АМБРОУЗ. Новая церковь не понадобится, ваша милость. Преемника у меня не будет. Я, Бог даст, скоро умру, и эти люди тут же снова обратятся к идолопоклонству. Оно куда более сообразно их натуре, чем та вера, которую я нес им на словах, но не смог преподать на деле. БАЗИЛЬ. Да вы в меланхолии! Нет уж, церковь нам нужна непременно. Для меня религия – чистый символ, но она все равно важна, она несет этическое начало. Придает всему земному некую высокую торжественность. Кстати, когда вы сможете обвенчать Марину с Питером Джеком? АМБРОУЗ. Когда пожелаете, сын мой. Для церемонии все готово. БАЗИЛЬ. Ну, допустим, послезавтра. Это не слишком скоро? АМБРОУЗ. Отчего же. Обвенчаем послезавтра. БАЗИЛЬ. Мне отчего-то кажется, что эту свадьбу надо сыграть как можно скорее, разом отпраздновать и наш приезд и свадьбу, связать их. Я сам буду посаженым отцом. Вообще я исповедую самые широкие взгляды, но устои, традиции необходимы. Этот брак символичен. Прошлое уходит в небытие безвозвратно. АМБРОУЗ. Взгляните в окно, сын мой. БАЗИЛЬ. Питер говорит, вроде погода меняется. Обещает чуть ли не солнце. Господин Грюндих тут же уедет, как установится санная погода. АМБРОУЗ. Что там, за окном? БАЗИЛЬ. Двор, конюшня, амбар, шпиль вашей развалюхи церкви. А дальше лес. И снег кругом. АМБРОУЗ. Что еще? БАЗИЛЬ. Надгробный камень на отцовской могиле. Он его сам вытесал. Такой огромный камень, даже сейчас из-под снега торчит. АМБРОУЗ. Вы побывали уже на могиле отца? БАЗИЛЬ. Нет. АМБРОУЗ. Надо сходить. БАЗИЛЬ. У меня нет отца. Вы будете мне отцом. Добрым и хорошим. АМБРОУЗ. На мне слишком много грехов, я стар, я гнусь под их бременем и скоро умру. Уж кому-кому, а вам в отцы я никак не гожусь. Я же тут приживал, вы меня кормите и поите, обуваете-одеваете… Отцу вашему я хоть как-то служил: он исповедовался, облегчал свою душу. БАЗИЛЬ. Да-да, я понимаю. АМБРОУЗ. Сходите на могилу, сын мой. БАЗИЛЬ. Нет. Пускай один гниет. Я вас шокирую? АМБРОУЗ. Нет. Но прошлое никуда не уходит. Оно даже иногда превращается… в будущее. БАЗИЛЬ. Пускай гниет! Спальня. Повсюду одежда. Шкатулка с драгоценностями Орианы открыта, там и сям валяются бусы и браслеты. ОРИАНА, МАРИНА, МИКИ и ХАНС ДЖОЗЕФ. МАРИНА наливает шампанское. ХАНС ДЖОЗЕФ (на коленях). Везде смотрел, ваша милость, клянусь! И ведь был в доме перец, сам знаю, что был, а где искать, ума не приложу. Испарился он, что ли?.. ОРИАНА. Еще поищи. Я очень недовольна. Совершенно варварское место. Мне не извинения твои нужны, а перец. Пока не найдешь, не возвращайся. Машет рукой, чтоб он ушел. ХАНС ДЖОЗЕФ выходит, обиженно ворча. Еще! МАРИНА наливает ей еще шампанского. А где же мальчишка? На плечи Мики уже накинута шаль. ОРИАНА и МАРИНА, смеясь, надевают на него бусы и шляпку. Теперь ходи маленькими шажочками и делай реверанс. Ну же! Ты что, притвориться не можешь? В шарады никогда не играл? Неужели ты никогда не воображал, будто ты – это не ты, а кто-то другой? Дитя не умеет играть! ОРИАНА с МАРИНОЙ хохочут. МИКИ начинает рыдать. Боже, боже, что мы наделали! Перестань! Мики! Это игра, понимаешь? Ну, хватит, улыбнись. Посиди там, в углу, пока не станешь пай-мальчиком. Еще шампанского! МАРИНА тем временем восхищенно роется в драгоценностях. Примеряет бриллиантовое кольцо. За последующими событиями она забывает его снять. Что это? Слышна далекая скрипка – цыганская мелодия. МАРИНА. Патрис играет, ваша милость. Скрипка у него прямо сама поет. Вон, во двор вышел. Верно, погода переменится. ОРИАНА. Цыган. Прямо под окном! Они выглядывают. Марина, ты. ведь никогда не слышала настоящей музыки, правда? А он неплохо играет. Весьма и весьма… МАРИНА. Патрис чудно играет! ОРИАНА. Он сказал, будто прочел что-то по моей руке. Надо расспросить… Пожалуй, я приближу его к себе. Даже пошлю учиться в консерваторию. Он будет моим придворным скрипачом. Вот прибудет наконец рояль, и мы с ним станем играть дуэты. Да, он определенно музыкален. Восхитительно чистый тон. Интересно, сам-то он знает себе цену? Я скажу ему! Пойди, позови цыгана! Госпожа и цыган. Есть такая песня. Мы закажем для него особый костюм… Он в меня влюбится… П о е т. "Ее позвала кочевая звезда и смуглый цыган оборванец, о-о-о..". МАРИНА. Его сердце уже занято, ваша милость. ОРИАНА. Что значит – занято? МАРИНА. Патрис любит меня, ваша милость. ОРИАНА. Но ты же выходишь за Питера Джека! МАРИНА очень расстроена. ОРИАНА иронична, нарочито весела и явно пьяна. Продолжает мурлыкать цыганский мотив. МАРИНА. Не знаю, ваша милость, может, и не выйду я за Питера… ОРИАНА. Но ведь все уже решено. Входит БАЗИЛЬ. БАЗИЛЬ. Здравствуй, дорогая. А, Марина, ты-то мне и нужна. Я хотел первым сообщить тебе замечательную новость. Твоя свадьба с Питером Джеком послезавтра. МАРИНА начинает рыдать. Марина, что с тобой! Мариночка… МАРИНА. Простите… ОРИАНА. Пусть уйдет куда-нибудь. Мне этот рев на нервы действует. МАРИНА убегает. БАЗИЛЬ. Но что случилось? ОРИАНА. Я попросила ее привести сюда цыгана, хотела послушать, как он играет. БАЗИЛЬ. Сюда? Цыган в спальне? Ориана, это немыслимо! ОРИАНА. В некоторых вопросах я куда демократичней, чем ты. БАЗИЛЬ. Но почему она заплакала? ОРИАНА. Влюблена в цыгана! БАЗИЛЬ. Не может быть. ОРИАНА. Она охотница. Ей нужны все мужчины до единого. БАЗИЛЬ. Бедняжке тяжко пришлось – при жизни отца. ОРИАНА. Чушь! Она наслаждалась. Ей безумно нравилось. Не удивлюсь, если она сама его совратила. БАЗИЛЬ. Ни одна женщина не стала бы жить с моим отцом по доброй воле. ОРИАНА. Почему? Он был очень привлекательным мужчиной. Страшный человек, но женщины любят трепетать. Меня он волновал – как мужчина.. И я его волновала, я знаю. БАЗИЛЬ. Ориана, что ты несешь! Замечает МИКИ. Боже правый, это еще кто? ОРИАНА. Я и забыла про мальчишку. БАЗИЛЬ. Снимай все немедленно. Ты парень, а не цирковая собачонка! Поди прочь. МИКИ выходит. Мальчик слышал все, что ты говорила. ОРИАНА. Подумаешь. БАЗИЛЬ. Ты не должна так забавляться. Нам надо беречь свое достоинство. ОРИАНА. Нет у нас никакого достоинства. БАЗИЛЬ. Ты перепила шампанского! ОРИАНА. Ты все всегда портишь. Знал ведь, что я не хочу ехать, – заставил! А я не могу здесь вести себя естественно, я потерялась, понимаешь? В городе я знала, кто я и что я. А здесь все смешалось, перепуталось… Ужасно. У меня так мало осталось своего, а ты и это отнимаешь да еще слуг против меня настраиваешь. Ты обманщик, вот ты кто. Ты лишил меня собственной жизни, самой себя лишил! С л е з ы. БАЗИЛЬ. Ориана, дорогая, прости… ОРИАНА. И ты, Базиль, прости. Я постараюсь, я наберусь отваги, стану тебе помогать. Сейчас-то от меня никакого толку, но, пойми, нервы на пределе, я все время боюсь, тут, в доме, витает что-то страшное, о чем мы еще не знаем. БАЗИЛЬ. Бояться нечего. Ну, будет, будет… Мы ведь должны поддерживать друг друга, помогать… ОРИАНА. Что это за звуки? П р и с л у ш и в а е т с я. БАЗИЛЬ. Наверно, волки. Они иногда забредают зимой. ОРИАНА. Волки! Слушают далекий жуткий вой. Буфет. ПАТРИС и МАРИНА. МАРИНА всхлипывает. ПАТРИС. Сердце мое, если уж нам судьба уйти, так сейчас. МАРИНА. Прямо сейчас, сию минуту? ПАТРИС. Да. МАРИНА. Не могу я так… ПАТРИС. Надо. Луна на небе. Ночка ясная. До утра нас не хватятся, а утром уж ищи-свищи. А останешься – они тебя утром живьем, съедят. Марина, нам удача выпала – последняя, другой не будет. Надо на волю вырваться. Ну же, смелее, сердце Мое, королева моя!.. МАРИНА. Не хочу я к ней в прислуги… в рабыни… Максим-то прав был. Растопчет она меня. Его милости я всегда услужить готова, он настоящий господин, я за него и жизнь положу. А она мне не хозяйка. ПАТРИС. Ладно, Марина, коли есть еще слезы – наплачься вволю и пойдем. Ты же в силки угодила, пташка. Хоть вырваться успей! МАРИНА. Еще Питер бедный… Я же люблю его. Не могу я его бросить. Он меня еще шестилетнюю полюбил. ПАТРИС. Питера ты жалеешь. А любишь – меня. Ну, Марина, признайся, скажи правду хоть раз. Верно говорю? МАРИНА. Верно… ПАТРИС. Ну вот и славно, и вытри слезы. Идти пора. Пойдем через лес, напрямик, я тропу знаю. Марина, сердце мое, луна сияет. Воздух прозрачный, на сто миль окрест видно. Наст крепкий. Все одно к одному – это знак! Ты уходишь со мной, навсегда. МАРИНА. Я никогда еще нигде не бывала. Даже за рекой. ПАТРИС. Хочешь рабыней всю жизнь прожить? Хочешь со мной навек проститься? МАРИНА. Патрис… ПАТРИС. Ты что же, вообразила, что я вернусь, если ты за Питера замуж выскочишь? Да я в день свадьбы уйду, и поминай как звали. МАРИНА. Нас кто-нибудь заметит. ПАТРИС. Не заметит. Через конюшню пройдем. Я в последнем, пустом, стойле засов подпилил. Два коня наготове. Я и вещи собрал. Ну же, одевайся. Марина неуверенно надевает сапоги, шубу. Патрис уже в дорожной одежде. МАРИНА. Нас поймают. ПАТРИС. Не поймают. МАРИНА. Волки кругом рыщут. ПАТРИС. Волк цыгану товарищ. МАРИНА. Ой! ПАТРИС. Что такое? МАРИНА. У меня же кольцо осталось! Кольцо ее милости, бриллиантовое. Ой, бедная я, бедная! Надела-то всего на минутку, а снять забыла. Ой, что делать-то? Куда положить? Патрис! Бриллиантовое кольцо ее милости… Ой, как же быть? Стягивает кольцо с пальца, мечется, желая от него как-нибудь избавиться. ПАТРИС. Дай взгляну. Дай-ка сюда. Обычно это не моя пожива… МАРИНА. Патрис, нельзя! ПАТРИС. Можно. Это твое приданое. МАРИНА. Но это воровство! ПАТРИС. Сердце мое, мы покидаем мир, где есть свое и чужое, покидаем навсегда. Пытается надеть ей кольцо, она отдергивает руку. Ладно, сам надену. На мизинец влезет. И последнее, Марина. Сними-ка это. Снимает с нее крест. Она неохотно подчиняется. МАРИНА. Только не выбрасывай. ПАТРИС. Не буду. Пускай тут живет. На моем месте. Вешает крест внутри буфета. Дай поцелую тебя, моя цыганка, королева моя! В последний раз здесь поцелую!.. Пошли. Тихонько крадутся к двери. Залитый лунным светом двор. На фоне неба резко очерчены силуэты надгробия и церкви. Звуки улицы, тихо хлопает дверь, шаги по снегу. ПАТРИС (шепотом). Иди за мной. За пояс держись. Нет, сам понесу. Ступай тише. Не поскользнись. МАРИНА. Патрис… ПАТРИС. Что? МАРИНА. Я не умею верхом без седла. ПАТРИС. Шш… Все в порядке. Есть тебе седло, в лесу спрятано. Осторожно. Идут через сцену. Перед ними возникает Максим, в одной руке – фонарь, в другой – ружье. МАКСИМ (очень тихо). Стой, цыган. Добрый вечер, мама. МАРИНА приглушенно вскрикивает. ПАТРИС прижимает ее к себе, хочет столкнуть Максима с дороги. Сказал же, цыган, стой на месте. Побежишь – стрелять буду. И ведь убью. Идите в дом оба. И потише, мама. ПАТРИС. Как ты узнал? МАКСИМ. Материн крест в буфете увидел. ПАТРИС. Она хочет уйти. Пропусти нас. МАКСИМ. Значит, пускай мать обманет достойного человека и загубит свою жизнь с цыганом? Идите в дом, идите. МАРИНА. Только Питеру не говори, умоляю тебя. МАКСИМ. Ох, мать… Входят БАЗИЛЬ и отец АМБРОУЗ. БАЗИЛЬ. Что тут происходит? Я слышал крик. МАКСИМ. Моя мать собралась сбежать с цыганом. БАЗИЛЬ. Это правда? МАРИНА плачет, опустив голову. Пожалуйста, войдите все в дом. К Максиму. Позови Питера Джека и Ханса Джозефа, мы будем в гостиной. МАКСИМ уходит. МАРИНА (всхлипывает). Я… никуда… не хотела.. убегать… БАЗИЛЬ. Ну не плачь, не плачь. Если вправду хочешь уйти, никто тебя держать не станет. Ты тут не в тюрьме. МАРИНА. Здесь хочу остаться, с вами! Входит МАКСИМ, уже без ружья. За ним ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ. БАЗИЛЬ. Я очень огорчен, Питер. ПИТЕР ДЖЕК. Я тоже, ваша милость. Но если хотят – пусть идут. МАРИНА. Не хочу я никуда. Входит ОРИАНА. ОРИАНА. Что случилось? БАЗИЛЬ. Марина с цыганом хотели сбежать. ОРИАНА. Понятно. А ты-то тут при чем, Базиль? БАЗИЛЬ. Я считал, что всем надо дать возможность одуматься. ОРИАНА. Мое кольцо! Гляди, у него на руке мое бриллиантовое кольцо! Я-то обыскалась! Ведь это мое кольцо? ПАТРИС. Тьфу, черт попутал. И как оно сюда залетело? С трудом стягивает кольцо и сует Марине. Она роняет его, тихо вскрикивает. ПИТЕР ДЖЕК поднимает кольцо, отдает Ориане. ОРИАНА. Так и есть, мое обручальное кольцо. БАЗИЛЬ. Мой подарок! ОРИАНА (Марине). Ты его украла! МАРИНА. Не крала я, клянусь Богом, ничего я не знаю… БАЗИЛЬ. Ориана, цыган был в спальне? ОРИАНА. Нет. Она украла кольцо и отдала ему. МАРИНА. Не крала, я, не крала! ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, отдай его мне на расправу. Наконец-то за руку схватили! БАЗИЛЬ (Патрису). Что скажешь? ПАТРИС. Я украл, ваша милость, моя вина. Простите. ХАНС ДЖОЗЕФ. Мне его отдай, мне. Попался… БАЗИЛЬ. Нет. Его надо сдать в полицию. ХАНС ДЖОЗЕФ. Смысла нет, ваша милость. Полицию отсюда не докличешься. ПАТРИС (падает на колени). Только не в полицию! Пожалуйста, ваша милость, только не в полицию! Они за решетку упекут, а выпустить позабудут! ПИТЕР ДЖЕК. Верно, ваша милость, сгноят заживо. ПАТРИС. Не отдавайте меня в полицию! БАЗИЛЬ. Встань! Ты же мужчина! ПАТРИС встает было, но тут же снова бухается на колени. Я-то думал, ты воруешь только, чтоб есть да пить! ПАТРИС. Я знаю, нельзя такие вещи… ОРИАНА. Он не крал кольца! ХАНС ДЖОЗЕФ. Позволь мне его проучить… ОРИАНА. Базиль, ты что, спятил? Он же девчонку прикрывает. Она украла! БАЗИЛЬ. Но кольцо было у него на руке. ХАНС ДЖОЗЕФ. Мы тут себе и судьи и палачи. Позволь, ваша милость… БАЗИЛЬ. Надо заставить его трудиться. ХАНС ДЖОЗЕФ. Не будет он. ПАТРИС. Буду! Буду! ХАНС ДЖОЗЕФ. Куда проще и лучше взгреть его хорошенько! БАЗИЛЬ (Патрису). Встань! ПАТРИС (поднимается, но тут же снова падает на колени). Умоляю, ваша милость… ОРИАНА (Марине). Ты взяла! МАРИНА. Не брала я! БАЗИЛЬ. Взял цыган, он же сам признался. Он неисправимый вор и должен быть наказан. На пользу пойдет. ПАТРИС. Ох не пойдет. БАЗИЛЬ. И другим неповадно будет. В конце концов, это по справедливости. Преступление требует наказания. ХАНС ДЖОЗЕФ. Верно, ваша милость, верно. ОРИАНА. Он и раньше воровал. Где был твой праведный гнев? БАЗИЛЬ. Одно дело буханка хлеба, другое – бриллиантовое кольцо. ПАТРИС. Конечно, ваша милость, и я так думаю. Нельзя мне было… ОРИАНА. Не понимаю, почему вина зависит от ценности украденного? Ладно, кольцо как-никак мое. Ты прощал ему хлеб, а я прощу кольцо. Тем более что оно в целости и сохранности. БАЗИЛЬ. Ты сама хотела, чтоб я был тверд. Ну вот – я проявляю твердость. Сама хотела, чтоб я пользовался своей властью. Я и пользуюсь. ОРИАНА. А этому – Максиму – ты позволяешь красть дичь из парка. БАЗИЛЬ. Это совсем иное дело. ОРИАНА. Приносишь в жертву слабых, а сильные остаются безнаказанными. Ты их боишься. БАЗИЛЬ. Ориана! Не здесь! ОРИАНА. Бедный цыган. Базиль, прошу, отпусти его. А я уж выпытаю у девчонки правду. МАРИНА. Я боюсь, не отдавайте меня ей! ОРИАНА. Не вопи. ПАТРИС. Прошу вас, умоляю, ваша милость… ХАНС ДЖОЗЕФ. Куда проще – отдай его мне, и дело с концом. БАЗИЛЬ. Ладно, забирай, бей, что хочешь с ним делай, мне уже тошно… ОРИАНА. Базиль, как ты можешь? После всех высоких слов… ПАТРИС (ползет за Базилем на коленях, Ханс Джозеф безуспешно тянет его в другую сторону). Ваша милость, выслушайте! Я ж этот народ знаю. До смерти забьют! Не заслужил я смерти, умоляю, ваша милость, спасите! БАЗИЛЬ. Ханс Джозеф, ты за него в ответе. Помни, жизнь только за жизнь. Цыгана не убивать, не калечить. ПАТРИС. Они убьют меня, убьют! ОРИАНА. Базиль, останови их! БАЗИЛЬ. Святой отец, проследите… ОРИАНА. Стойте! БАЗИЛЬ. Ориана, не обсуждай моих приказов. Прочь с дороги.' ХАНС ДЖОЗЕФ уволакивает горестно стенающего Патриса. За ними выходит отец АМБРОУЗ. ОРИАНА (Марине). Ты во всем виновата! МАРИНА (Базилю). Ваша милость, простите меня, я взяла кольцо, моя вина. ОРИАНА. Ну вот, пожалуйста! МАРИНА. Но это случайно вышло. Ее милость показывала нам драгоценности, я примерила кольцо, а снять позабыла. ОРИАНА. Вот это уже похоже на правду. Ну же, Базиль, останови Ханса Джозефа! БАЗИЛЬ. Нет, не буду. Ты ведь хотела положить кольцо на место, верно, Мариночка? МАРИНА. Да, ваша милость. БАЗИЛЬ. Ну вот, значит кольцо все-таки украл цыган. Пускай вздрючат. Он заслужил – не за это, так за что-нибудь другое. Я пошел спать. ОРИАНА. Хорошо. Девчонку оставь мне. МАРИНА. Нет. ОРИАНА. Отдавай ключи! Тоже мне, экономка! Шлюха она, а не экономка. И врет, глазом не моргнет, лишь бы отбрехаться, спихнуть вину на цыгана! МАРИНА. Я правду сказала… БАЗИЛЬ. Ориана, не мучай бедную девочку. ОРИАНА. Нашел девочку! Я с ней разделаюсь! МАРИНА. Ну уж нет! Вам меня не тронуть! Швыряет ключи на пол. БАЗИЛЬ. Марина, как ты смеешь?! МАРИНА. Вы разрушили мою любовь, отняли у меня Патриса, – вы, вы оба! БАЗИЛЬ. Уведи ее, Питер Джек. Все это весьма прискорбно… ПИТЕР ДЖЕК приближается. МАРИНА. Ну, тогда я все скажу. Все, чего вы не знаете. Приехали,, судите нас, расправу чините. А главного не знаете. ПИТЕР ДЖЕК. Марина! Не надо! Пытается закрыть ей рот рукой. МАРИНА. Не смеют они нас судить! Кровь всегда наружу проступает. ПИТЕР ДЖЕК. Марина, погоди! Я уведу ее, это истерика. БАЗИЛЬ. Пускай говорит. Что ты сказала, Марина? Да отпусти же ее! Слышишь, Питер! Немедленно отпусти. Так что ты сказала? МАРИНА. Ваш отец убил моего мужа. ПИТЕР ДЖЕК. Замолчи, ради всего святого!!! МАРИНА. Да, убил. Мы сами слышали крики… У двери появляются ХАНС ДЖОЗЕФ и отец АМБРОУЗ. Расстроенный ПИТЕР ДЖЕК пытается оттеснить их и закрыть дверь у них перед носом. БАЗИЛЬ. Впусти их. ХАНС ДЖОЗЕФ. Она рассказала. ПИТЕР ДЖЕК. Да. БАЗИЛЬ. Святой отец, правда, что мой отец убил Фрэнсиса Джеймса? АМБРОУЗ. Да, ваша милость. МАРИНА. Он из-за меня: старел, ревновал и – убил, так страшно, жутко… Мы тут все чуть с ума не сошли, до сих пор как безумные. Он убил его, уби-и-и-л! БАЗИЛЬ. Питер, это правда? ПИТЕР ДЖЕК. Да, ваша милость. Но об этом надо немедленно забыть. БАЗИЛЬ. Ты что, рехнулся? Считаешь, что за кражу я караю, а убийство с рук сойдет – потому лишь, что убийца мой отец? Так нет же, нет! ХАНС ДЖОЗЕФ. Будь что будет. Правда-то всегда наружу выплывет. Этот ужас так по дому и бродит. Не остановили мы злодейство. АМБРОУЗ. Ваша милость, я согласен с Питером Джеком. Он предлагает забыть. На первый взгляд это безумие. Но лишь на первый. Любой другой образ действий безумней во сто крат. Вы узнали сейчас нечто ужасное. Забудем. Промолчим об этом вместе. МАРИНА. Как они могут! Неужели нет в мире справедливости? Он же убил его! А-а-а! Кричит долго и безумно. ПИТЕР ДЖЕК. Замолчи! Мертвых не воротишь, не оживишь. Пускай все останется между нами. ХАНС ДЖОЗЕФ. Сейчас это уже невозможно. Все в доме слышат ее вопли. Это сигнал, долгожданный сигнал. Теперь все слуги думают только об одном. Ни в секрете удержать, ни позабыть уже невозможно. БАЗИЛЬ. Я потрясен… Необходимо открытое расследование… Я сам его возглавлю. Нельзя, чтобы этот ужас, это преступление довлело над нами, над домом… Это немыслимо. Я проведу дознание… осмотр… в присутствии всех слуг… ПИТЕР ДЖЕК. Не надо. Мы все виноваты. Поэтому лучше молчать. Или вы хотите наказать всех? БАЗИЛЬ. Но если молчать, все мы сойдем ума. Это надо как-то выяснить, я не могу жить с таким грузом, я должен принять на себя ответственность… возместить ущерб… ПИТЕР ДЖЕК. Как? Чем? П а у з а. Не вздумайте обсуждать еще и это. БАЗИЛЬ. Ты что же, думаешь, я буду защищать отца? ПИТЕР ДЖЕК. Поймите же наконец, защищать вам придется себя. Фрэнсиса Джеймса не вернешь, хоть десять могил разрой. А ваша жизнь будет в опасности. БАЗИЛЬ. Моя жизнь? В опасности? Почему? ХАНС ДЖОЗЕФ. Верно, сэр. Сами недавно говорили: жизнь за жизнь. БАЗИЛЬ. Не понимаю. Я не совершил никакого преступления. Кто мне угрожает? ХАНС ДЖОЗЕФ. Мы. Мы все. Любой из нас. БАЗИЛЬ. Ханс Джозеф, старый друг, подумай – что ты говоришь? ПИТЕР ДЖЕК. Что б вам сразу не приехать?.. Заняли бы отцовское место – и вся недолга. А то за полгода тут столько переговорено, столько в головах накручено… ХАНС ДЖОЗЕФ. На вашу милость никто зла не держит. Но вы сами сказали – ответственность принять, мол, хочу. Кровь, она отмщения просит. Я отец Фрэнсиса Джеймса, Максим – его сын… БАЗИЛЬ. Максим. МАКСИМ. Меня бояться нечего. Это дед, святая простота, чего-то от вас хочет. Старика-то я, конечно, зря не убил. Очень зря. Но вам бояться нечего. Вы для меня – пустое место. В ы х о д и т БАЗИЛЬ. Питер Джек, объясни, помоги понять… ПИТЕР ДЖЕК. Одна кровь другую зовет, кровная месть называется, – может, знаете. Вы – сын своего отца. Тут бытуют очень примитивные понятия о справедливости. Как сохранились? Да кто их разберет? Может, ночи зимние, долгие, может, снег помогает. ХАНС ДЖОЗЕФ. В Книге сказано: око за око, зуб за зуб. АМБРОУЗ. Там и другое сказано: ударили тебя по щеке – подставь другую. ХАНС ДЖОЗЕФ. Кровь вопиет, взывает к мести! БАЗИЛЬ. Так почему же вы не убили отца? Почему не приговорили его к смерти? ПИТЕР ДЖЕК. Мы хотели, но – не смогли. ХАНС ДЖОЗЕФ. С ним поквитаться было немыслимо. Мы не смели его тронуть. Он был тут Богом. Даже Максим не смог поднять на него руку. БАЗИЛЬ. А на меня, значит, сможете… ХАНС ДЖОЗЕФ. На вас сможем, ваша милость. Преклоняет одно колено, склоняет голову. Слышен волчий вой, на этот раз ближе к дому. БАЗИЛЬ и ОРИАНА приникают друг к другу. |
|
|