"Нет худа без добра" - читать интересную книгу автора (Гудж Элейн)

17

Джек плыл, рассекая длинными руками гладь плавательного бассейна Мак-Берни в Ассоциации молодых христиан, сплевывая попавшую в рот хлорированную воду. Он старался не думать о вчерашнем обеде в «Луме». Грейс была очень расстроена встречей с матерью… Он знал также, что в отношении него она сейчас испытывает то же самое. Это моя вина, подумал Джек. Он хотел сделать последний шаг, но что-то остановило его.

Джек поплыл назад и подумал о дочери. Неделю назад или около того у него появилось ощущение, что Ханна смягчилась в отношении Грейс. Или он выдает желаемое за действительное? А что, если на самом деле, по крайней мере, одно препятствие скоро будет устранено с его пути?

Он попытался поговорить с Ханной. Однако та была странно уклончива. Может, это один из ее приемов – заставить Грейс утратить бдительность, а потом нанести удар? Ему не хотелось верить в то, что Ханна способна на такое. Но…

Сквозь воду, стекающую по лицу, Джек разглядел сына – на соседней дорожке – яростно колотящего по воде, словно он не плыл, а хотел выбить из воды последний дух. Лицо Бена, искаженное усилиями, было почти багровым. Видимо, ген, который делает человека способным к сверхконкуренции, имелся у него в избытке. А еще Бен умел манипулировать людьми, чтобы получить то, что ему было нужно. Но, может, и Ханна была способна на такие дьявольские ухищрения? Неужели ее неприятие Грейс стало еще глубже, чем он предполагал?

Джек доплыл до конца дорожки и поднял очки на лоб.

Посмотрел на Бена, вцепившегося в кафельный бортик бассейна и переводящего дух, – победителя их необъявленной гонки.

Могла Ханна довериться Бену? Вряд ли, но даже если он знает что-то, не это сейчас главное.

Слова Бена подтвердили, что он прав.

– Эй, отец, ты видел компьютерный макет обложки Мак-Артура?

– Да, видел.

У Джека упало настроение. Из всего, что происходило в «Кэдогэне», Бен, разумеется, выбрал именно это.

Бен ухмыльнулся и потер лицо ладонью, с которой стекали капли воды.

– Я несколько недель приставал к Истмену. Он был готов растерзать меня, но в конце концов согласился с моей идеей, и, кажется, то, что мы придумали, сделает сенсацию.

– Вне сомнения, в ней есть определенный стиль.

– Почему-то мне кажется, что ты не в восторге. Джек заметил напряженность на лице Бена. Отложить этот разговор до возвращения в офис? Возможно… но он был так занят… К тому же Бен, кажется, никогда не был на месте, когда Джек звонил ему.

– Послушай, Бен, это хорошая обложка… Только она слишком мягкая, слишком литературная. Не думаю, что в магазинах она найдет спрос.

– Не думаешь? Или ты точно знаешь, что будет именно так? – Бену пришлось повысить голос, чтобы Джек мог расслышать за плеском воды. – Ты разговаривал с Уолденом или Дальтоном?

– Дель Крузон был в офисе. Он сказал то же самое. Эта книга полна страшных тайн и мистики, Бен, поэтому мы должны придумать что-нибудь ошеломляющее.

– Так вы говорили за моей спиной! – прошипел Бен. – Отец, ты должен был сначала поговорить со мной.

Джек поморщился. Опять все, как с Роджером Янгом. Почему с Беном он всегда оказывается в роли "плохого парня"? Он ощутил внезапное желание оборвать сына. Пора ему прекратить возлагать вину на отца за все, что происходило не так. Когда Джеку было тридцать, у него были жена и ребенок, шикарный автомобиль, масса закладных и долгов. У него просто не было времени на то, чтобы жалеть себя или донимать своих "стариков".

– Послушай, Бен, ты не должен воспринимать это как личную обиду. – Джек говорил спокойно и, как он надеялся, без извиняющейся интонации. – Я считаю, что ты сделал все, что мог. Но такая обложка к ней не подходит. Если хочешь, спросим мнение других ведущих специалистов. Но уверен, что реакция будет такой же.

– Ну, конечно. – В голосе Бена Джек уловил сарказм. – Джек Гоулд все знает лучше всех. Когда я получу хоть какую-нибудь похвалу? Я угождаю Роджеру Янгу и все равно чувствую себя, словно пасынок, не получающий никакой поддержки.

Бен смотрел на Джека не отрываясь. Нижняя губа у него дрожала.

– Бен, я горжусь тобой – и ты знаешь это.

Как бы осознав, что он вот-вот перегнет палку, Бен произнес:

– Ладно, извини, у меня было трудное утро. Возможно, ты прав… Я поговорю с Истменом, когда мы вернемся в издательство. Еще есть время, чтобы кое-что доработать.

Он ухватился за поручни и вылез из бассейна. Вода стекала с него, как будто он сбрасывал с себя кожу. Стоя на краю бассейна, Бен наклонился и протянул отцу руку.

Джек позволил вытянуть себя на кафельный пол. Он не мог избавиться от ощущения, что было что-то снисходительное в том, как Бен помогал ему. Он все еще злился на отца? Если Бен знает что-нибудь о Ханне, не утаит ли он это от Джека просто из вредности? Да, он на это способен, черт его побери!

Джек подождал, пока они приняли душ и оделись, а затем спросил:

– Ты не замечал ничего необычного в Ханне в последнее время?

Наблюдая, как сын застегивает рубашку, Джек ждал, что Бен заговорит, но он, казалось, был полностью поглощен процессом завязывания галстука.

– Не пойму, в чем дело, – продолжал Джек. – Похоже, она что-то скрывает. Что бы это ни было, она даже смягчилась в отношении Грейс. Ты знаешь, что с ней происходит?

Бен, недовольный узлом на галстуке, развязал его и повернулся к Джеку.

– Знаешь, отец… Ты лучше меня не спрашивай.

В голосе Бена звучало что-то темное, опасное. О, Господи! Неужели с Ханной действительно что-то случилось? И ее скрытность была признаком реальной беды?

Наркотики?

Все дети пробуют их сегодня. Он содрогнулся при мысли о том, что Ханна глотает таблетки или курит «травку». Но даже если дочь и пробовала, она слишком умна, чтобы привыкнуть к наркотикам. Но так ли это?

А может, этот ее теннисный приятель добился того, чтобы она с ним переспала? Джек вспомнил себя в ее возрасте: он был готов залезть на кого угодно. А Бен – его девочки провожали из школы до дома, начиная с седьмого класса! Сейчас он может спать с любой женщиной и, вероятно, в этом уже преуспел. Джек не узнает об этом – Бен держал такое в тайне. Но если Ханна, его дитя, его маленькая девочка переспит с парнем, которому просто не терпится заняться сексом, она будет несчастна.

Джека не остановила увертка Бена.

– Но ты ведь знаешь, что беспокоит ее? Ты говорил с ней?

– Отец…

– Бен, я не прошу тебя предавать ее. Просто хочу знать, что ты думаешь.

Бен поднял голову и в холодно-зеленых глазах – глазах Натали – Джек увидел выражение, которое не мог понять и которое обеспокоило его. Он видел это выражение и раньше – слегка смеженные веки, неясный блеск в глубине зрачков. Может, Бен ненавидел его? Не просто затаил обиду на отца, как это бывает у детей, а ненавидит по-настоящему?

– Дело в том, отец… – Бенджамин выпрямился, окончив шнуровать ботинки. Джек посмотрел на его стройный торс и ощутил гордость за сына и досаду на то, что сам располнел. – Ханна убьет меня, если узнает, что я сказал что-нибудь о ней.

Джек, занятый галстуком, почувствовал, что пальцы вдруг стали неуклюжими. Значит, дело действительно серьезное. Он спросил осторожно:

– Это что-то, о чем я должен знать?

– Она боится, что забеременела.

– Боже! О, Господи!

Бенджамин искоса взглянул на него.

– Слушай, давай договоримся: я ничего не говорил.

Джек кивнул и сел на скамейку между рядами шкафчиков. Сердце его глухо стукнуло, но тут же забилось учащенно. Беременна? Его Ханна, его дитя?!

Если это правда, что же им делать? Что ей делать?

Надо поговорить с ней. Он выполнит обещание, данное Бену… Но нет смысла ждать, пока Ханна сама признается. До развода она еще пришла бы к нему… но не сейчас…

Джек вспомнил, как у Ханны начались менструации. Ей было тринадцать, и она была грациозной и худенькой, как тростиночка. У нее горело лицо, когда она шепотом сказала об этом – ему, а не Натали. Он хотел прижать ее к себе, но вместо этого отправился с ней в магазин «Рексолл». Он до сих пор помнит ее, худенького подростка с маленькой грудью, которая слонялась по отделу журналов, притворяясь, будто огромный мужчина с пакетом «Котекс» под мышкой не имеет к ней ровно никакого отношения.

Бедный ребенок! Она, наверное, была в совершенном отчаянии, если доверилась Бенджамену.

– Ладно, – сказал он Бену с тяжелым вздохом. – Ты мне ничего не говорил.

– Собираешься поговорить с ней? Сын выглядел встревоженным.

– Не вижу другого выхода, – ответил Джек, внезапно почувствовав, что ему трудно дышать.

Он сел прямо, наблюдая, как коренастый мужчина – ниже его ростом, но с животом, который, как и в его случае, знавал лучшие времена – открывает соседний шкафчик, все еще тяжело дыша после плавания. Внутри неприятно заныло от предчувствия беды.

Начинать надо сейчас. С Ханны. Пора прекратить притворяться, что пока его дети полны сил и энергии, с ними все будет в порядке. Нельзя допустить, чтобы у него с Ханной получилось то же, что у Грейс с ее матерью.

Джек позвонил Ханне и спросил, сможет ли она пообедать с ним, но та ответила, что по горло занята домашней работой. Стараясь не выдавать своего волнения, он договорился пойти с ней в кафе на следующий вечер.

Сейчас они сидели за столиком с шатающимися ножками в задней комнате любимой пиццерии Ханны – «Артуро» – в Вест-Хьюстоне, где пиццу перекладывали с кирпичных печей, подогреваемых углем, на деревянные лопатки с длинными ручками, а официанты и официантки по очереди пели у микрофона.

Но сегодня Ханна, которая обычно могла проглотить половину огромной пиццы, сочащейся сыром «моцарелла», съела лишь кусочек и сидела, отщипывая понемножку от второго, в то время как Джек съел гораздо больше, чем ему следовало. Больше, чем Ханна, неукоснительно следившая за содержанием холестерина в пище, позволила бы ему съесть – не будь она так поглощена собой.

Когда она была маленькой, они танцевали с ней в гостиной под песню Патти Пейдж «Теннесси-вальс». Ее крохотные ступни покоились у него на ботинках. И она хихикала, вцепившись в его брюки, чтобы не свалиться на пол. И тогда, глядя на взъерошенную головку дочки, на цветастую ночную рубашонку, задравшуюся на худеньких коленках, он ощущал себя одновременно и беспомощным, и достаточно сильным, чтобы защитить ее.

Он хотел защитить ее и сейчас. Но Ханна вела себя так, будто была с ним едва знакома. Только когда официант начал убирать со стола, Джек отважился обратиться к ней.

– Как у тебя дела с Конрадом? Сдается, я не слышал его имени в последнем хит-параде?

Он улыбнулся, скрывая волнение.

Ханна посмотрела на него в первый раз за весь вечер.

– Не знаю, – ответила она, искусно разыгрывая равнодушие, – я не видела его в последние дни, разве что в школе.

Джек выдержал паузу.

– Хочешь сказать, что вы теперь не дружите? Ханна закатила глаза.

– Папа, ты такой старомодный. Никто так теперь не говорит. В любом случае не уверена, что мы когда-либо, как ты сказал, "дружили".

Она вытерла подбородок аккуратно сложенной салфеткой.

– Неужели?

– Он вообще-то не в моем вкусе. Мечтает о том, чтобы стать адвокатом и заработать гору денег.

– Все равно, можно влюбиться и в человека, который не в твоем вкусе.

– Ты имеешь в виду себя и Грейс?

Ханна произнесла это якобы шутливым тоном, при этом грустная улыбка тронула уголки ее губ, но Джек воспринял это как колкость.

– В некотором роде да, – ответил он сдержанно.

– Папа, сейчас девяностые годы! Ребята моего возраста больше не ходят на свидания. Мы просто общаемся. Тебе кто-то нравится, а ты нравишься ему. Что ж, отлично. Но это не обязательно что-то серьезное.

Если, разумеется, вы не спите друг с другом, подумал Джек.

– Ханна, я могу принадлежать к другому поколению, – начал он осторожно, накрыв ее руку ладонью, – но одно я знаю точно – если ты вступаешь в какие-то отношения с кем-нибудь, какими бы случайными они не казались, у тебя обязательно появятся какие-то чувства, определенные ожидания.

– Папа, не надо! Я уже не хожу в детский сад.

– Я знаю… Потому что, если бы ты была в детсадовском возрасте, я бы не выпустил тебя из дому одетой так.

Изношенные джинсы «Ливайс» выглядели так, будто их пропустили через бумагорезательную машину. Просторный черный свитер из ягнячьей шерсти – с такими огромными дырками, что он мог бы просунуть в них палец. Но, по крайней мере, волосы у нее были вымыты и аккуратно расчесаны – темные шелковистые волосы, ниспадавшие волнами на спину и плечи.

Джек вспомнил, как каждое утро перед школой он заплетал их в две косички. Иногда – по несколько раз, чтобы волосы были разделены ровно, именно так, как ей хотелось.

– Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, вот и все.

Ханна сидела молча, растирая пальцами сыр, прилипший к столу. В пиццерии стало шумно и многолюдно. В соседней комнате кто-то запел в микрофон бодрую песенку.

– Папа, к чему ты клонишь? – спросила она, прищурившись.

– Другими словами, "отвали, папа".

Ханна усмехнулась.

– Где ты услыхал это?

– Да где я только не бываю…

– Потрясающе!

– Так ты не?.. – "Беременна?" Слово едва не сорвалось у него с языка. – Ты не озабочена чем-либо?

Она пожала плечами.

– С чего ты взял?

– Не знаю… В последнее время ты на себя не похожа. Глаза у Ханны сузились.

– Ты разговаривал с Грейс?

– О тебе? Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Просто интересно.

– А Грейс знает о тебе что-то такое, чего не знаю я? Ханна просто пристально посмотрела на него, нахмурив брови, так что они сошлись у нее на переносице.

– Понятно. Она заставила тебя пообещать, что ты ничего не скажешь!

– Ханна, это была не Грейс…

Он чуть не выпалил правду, но осекся.

– Ох, папа. Тебя ведь видно насквозь. Ну почему ты просто не скажешь правду? Ты знаешь о моих глупых страхах насчет беременности, потому что Грейс сказала тебе.

Она понизила голос, но Джек все равно почувствовал всю силу ее гнева.

– Мне не нужно говорить с Грейс, чтобы понять, что ты юна, красива и так же интересуешься мальчиками, как и они тобой. Одно не изменилось с тех пор, когда я был юношей, – подростковые гормоны вырабатываются в большом количестве.

Ханна даже не улыбнулась его попытке разрядить обстановку. Она продолжала смотреть на него в упор. Ее глаза, окаймленные черными ресницами, казалось, стали еще темнее и больше, придавая лицу нежный, но какой-то болезненный вид.

– Господи, как я могла! – Она вскочила, испугав Джека. – Не могу поверить, что купилась на это! – Пятна румянца окрасили скулы. – Она притворилась, что она мой друг. А сама побежала к тебе и донесла.

Эх, как глупо все получается, подумал он ошарашенно.

– Ханна, это не Грейс…

– Если не она, то кто? Я знаю, это Грейс! Она ненавидит меня. Ты что, не видишь, как она меня ненавидит?

Она плакала, и ее ресницы намокли от слез. Ханна, которую он не видел плачущей с того самого дня, как он уехал из их дома, когда она рыдала и умоляла его не уходить. Его воспитанная маленькая девочка теперь вытирала нос рукавом, забыв о существовании носового платка или хотя бы салфетки.

Сердце Джека разрывалось от сочувствия к ней. Но нельзя позволить, чтобы Грейс подвергалась нападкам. С другой стороны, если он выручит Грейс, придется нарушить обещание, данное Бену. Что он скажет тогда сыну? Их взаимоотношения и без того были непростыми.

– Грейс вовсе не ненавидит тебя. – Джек был осмотрителен в выборе слов. – Поверь мне, она не имеет к этому отношения!

Ханна судорожно вздохнула и бросила на отца взгляд, поразивший его. Как будто он предал ее каким-то страшным образом.

– Ханна…

– Ох, папа…

У Ханны перехватило дыхание, как в тот день, когда он ушел навсегда из их с Натали дома и дочь простилась с ним…

– Вот как мы это сделаем. – Ти Фитчнер изобразил в воздухе перед собой воображаемую витрину. – Врезка с фото Грейс и фотографией ее отца – большего размера, а прямо между ними – небольшая вставка с фото Нолы Эмори. Мы можем сделать уменьшенный вариант для стендов в магазинах и для плакатов.

Глядя, как эмоциональный директор по маркетингу издательства «Кэдогэн» размахивает карандашом и жестикулирует, Джек вспомнил, как Грейс позвонила ему несколько дней назад, приблизительно за час до того, как Корделия должна была приехать в ресторан.

– Джек, они у меня – письма отца! Грейс задыхалась, будто долго бежала.

– Нола?..

– Да. Она только что ушла. Не знаю, что заставило ее передумать, но она… она хочет, чтобы я использовала их. Теперь мы можем опубликовать подлинную историю жизни моего отца. О, Джек, понимаешь ли ты, что это будет означать?

Он понимал, что это будет многое значить, и не только для Грейс, но и для него самого.

За последние дни, пока Грейс что-то переписывала в книге и делала вставки, он запустил издательскую машину на полный ход. И сегодняшнее совещание показало, что он был не единственным, кто возлагал большие надежды на "Честь превыше всего".

Рейнгольд, может быть, теперь ты отвяжешься от меня?

Единственным минусом было то, что к тому времени, когда книга будет издана, они потеряют часть стартовой скорости, вызванной шумихой вокруг истории с Нолой. Джек все еще удивлялся, как быстро это дело вышло наружу. Это сделал кто-то из «Кэдогэна» – может, тот же самый болтун, который обеспечил утечку информации о Неде Эмори? Это мог быть кто угодно – редактор в одном из книжных клубов или агент Грейс, проталкивающий эту историю в Голливуд. Такую сенсацию практически невозможно удержать в секрете.

Джек быстро произвел в голове вычисления. Если ускорить выход книги на месяц? Увеличить тираж до трехсот тысяч? Если повезет, итоговая цифра сможет удовлетворить даже Рейнгольда.

Однако нужно было еще разобраться с бюджетом на рекламу и организацию сбыта. Все были взвинчены. После публикации сенсационной статьи в "Дейли ньюс" Нелл Соренсен, работавшей в отделе рекламы, звонили беспрестанно – кажется, весь мир хотел проинтервьюировать Грейс и Нолу. И еще оставалось получить от Рейнгольда одобрение бюджета. Триста тысяч долларов, которые Джек хотел потратить на рекламу, превзойдут расходы на рекламу всех остальных книг в их весеннем списке.

Рейнгольд, как всегда, опаздывал.

Джек взглянул на часы. Он должен был встретиться с Грейс с минуты на минуту – они собирались позавтракать в кафе неподалеку от издательства. Может быть, она уже ждет его в офисе. Если Рейнгольд не появится в скором времени, то…

Скрипучий голос Марта Вейнтрауба вернул Джека к происходящему. Он взглянул на Марти, почесывавшего подбородок, уже в полдень покрывавшийся щетиной.

– Бог знает, что запросят с нас магазины, но если крупные универмаги согласятся выставить книгу на видном месте, мы получим рекламу в два, а может, и в десять раз более эффективную.

Джек видел в Марта, рожденном и выросшем в Бруклине, копию самого себя, чуть более грубую: торговец, сделавшийся представителем книжной фирмы. Марта за девять лет поднялся до поста директора по сбыту. Неутомимый, с творческой жилкой, жесткий с людьми… Но Джека коробило при взгляде на перстень с бриллиантом на его мизинце.

– Мне известно, ребята, что вас волнует, сколько мы потратим на рекламу. Предлагаю вам суперрекламу, причем бесплатную, – вступила в разговор Нелл Соренсен. – Я только что разговаривала по телефону с редакцией «Пипл» – они хотят опубликовать статью. Возможно, даже и с фотографиями на обложке.

Марта чуть не упал со стула.

– А эта Эмори согласится дать интервью?

– Откуда мне знать? – Нелл бросила на Марта раздраженный взгляд. – Я сама только что узнала об этом.

– А что делать с рекламными объявлениями? – спросил Джек.

Вопрос положил начало бурным дебатам о том, что более эффективно – реклама на радио или в печати.

Джек поборол в себе желание снова поглядеть на часы и объявил:

– Ребята, ваши окончательные предложения по этому поводу должны лежать у меня на столе завтра утром. И еще, Тим, мне хотелось бы посмотреть на расходы: в половину, в три четверти и в целую страницу. – Джек с наслаждением вытянул ноги под огромным столом из розового дерева – единственным предметом мебели на всем этаже, который давал ему возможность это сделать. – Нужно просмотреть их вместе с Куртом, прежде чем мы утвердим окончательный вариант.

Но кто знает, когда удастся поймать Рейнгольда? Этот тип был всегда в полете: в Лондон или Мюнхен, или Хельсинки – повсюду, где у Гауптмана были филиалы. Наверное, он считал, что так будет надежнее. Пусть Джек будет курицей, сидящей на яйках, и пусть отвечает за все ошибки и промахи.

– Извините, коллеги. Задержался на совещании. Словно угадав их нетерпение, Рейнгольд буквально ворвался в комнату. Его вечно лохматая голова казалась еще более взъерошенной, галстук слегка съехал набок.

– Мы обсуждали бюджет рекламной кампании, – сообщила Нелл.

Она стала складывать бумаги, словно собиралась передать их ему, хотя такой же доклад в пластиковой папке уже лежал на столе перед Рейнгольдом.

– Я изучил цифры, – сказал тот. – И откровенно говоря, думаю, что вы тратите слишком много на эту книгу. Конечно, она перспективная. Но триста тысяч долларов! А как насчет других наших проектов? Бун Мак-Артур, например? Так мы облагодетельствуем одного за счет другого!

Джек насторожился. Интересно, подумал он, не говорил ли Рейнгольд с Беном до этого? Но затем выбросил эту мысль из головы. Ни для кого не было секретом, что Рейнгольд был бы счастлив избавиться от Джека. Он в этом никогда не признается, но Джек его раздражал. Рейнгольд хотел управлять всеми единолично, но когда было необходимо принять решение, сотрудники «Кэдогэна» все равно обращались к Джеку.

Тем не менее он не мог показать Рейнгольду, что встревожен. Отступить и нанести удар позднее?

И тут в голову Джеку пришла мысль, от которой он улыбнулся.

– Курт, ты читал эту книгу? – спросил он мягко. Воцарилась тишина.

– Если бы я читал каждую рукопись, у меня не было бы времени, чтобы руководить компанией.

Он натянуто усмехнулся.

– Согласен, – дружелюбно кивнул Джек. – Но позволь заметить: когда у тебя появится время прочитать эту книгу, ты будешь ошеломлен. Грейс Траскотт – подлинный мастер беллетризированной биографии. – Он поднял руку. – Ты, возможно, считаешь меня необъективным, но давай оставим в стороне мои личные чувства к автору… – Джек подождал, пока стихнут смешки, и мысленно поздравил себя с тем, что успел разрядить гранату, которую Рейнгольд мог ему подбросить прямо под ноги. – Поверь, это великолепная книга. И не только потому, что она сенсационна. Среди прочего она по-новому представляет Кеннеди и Джонсона. А исторические темы сейчас в большой моде.

Все закивали.

– Самая захватывающая биография из всех, что я прочитала, – отчеканила Нелл Соренсен.

– Классная книга! Просто отличная, – прибавил Марти, помахивая волосатой рукой.

– Не сомневаюсь в вашей правоте. – Рейнгольд встал. – Но вы должны простить меня – я жду важного звонка. Мы вернемся к этому попозже.

Он многозначительно посмотрел на Джека и вышел из кабинета.

Совещание было отложено.

Вернувшись в свой кабинет, Джек был вознагражден созерцанием Грейс, сидевшей в высоком кресле напротив его стола. Она просматривала весенний каталог издательства «Кэдогэн», представлявший "Честь превыше всего" – на его обложке была помещена знаменитая фотография Юджина Траскотта, снятая на похоронах Мартина Лютера Кинга.

– Вчера вечером после разговора с тобой мне позвонила Ханна. Она была очень расстроена.

– Могу себе представить.

Черт, почему он сразу не рассказал все Грейс?

– Она считает, что это я проговорилась. – Голос ее звучал спокойно, но в нем слышались опасные нотки, предвещавшие грозу. – Ради Бога, Джек, что ты сказал ей? Как ты вообще узнал об этом?!

Ледяной ливень наконец хлынул.

– Бен рассказал. Но я обещал, что не скажу Ханне, откуда мне это известно.

– И предоставил ей возможность гадать! Ну и, конечно, выпал мой номер. – Грейс глядела прямо ему в лицо. – Видишь ли, Джек Гоулд, она призналась мне. Впервые она приоткрыла дверь – так, чуть-чуть, чтобы только мой палец смог влезть в эту щель. Но достаточно, чтобы я увидела, как все могло бы быть, если… – Она с трудом сглотнула. – Вот почему ты услышал об этом не от меня. Потому что я держу свое слово!

– Я тоже. – Джеку хотелось обнять ее, покрыть поцелуями, просить прощения. – Грейс, я сказал Ханне, что узнал об этом не от тебя. Не волнуйся, это забудется. Она очень скоро оправится…

Произнося эти слова, Джек ощущал себя лжецом, так как знал, что все это неправда.

– Как ты можешь так говорить?! Как будто это грипп, который проходит за сутки! – Она с силой швырнула каталог на стол, так что бумаги, лежавшие на нем, слетели на пол. – Ты действительно веришь в это? Господи, Джек, ты или наивней, чем я думала, или сознательно лжешь, чтобы смягчить напряженность между нами. В любом случае не могу поверить, что ты… пожертвуешь мной таким образом! Или я ничего не значу для тебя?

– Мой сын тоже кое-что значит! Напыщенность собственного тона заставила Джека съежиться. Но Грейс загоняла его в угол, и ничего не оставалось делать, как попытаться защитить себя.

– Тогда объясни все Бену! Расскажи ему, что случилось, и проследи, чтобы он поговорил с Ханной. Думаю, я ему нравлюсь. Слава Богу, что я нравлюсь хоть кому-то из твоих детей. И думаю, он захочет помочь мне.

– Грейс, ради Бога! Ханне шестнадцать лет, и, уверяю тебя, через пять минут она не будет думать ни о ком другом, кроме своего теннисного аса – с потрясающим ударом слева и с бараньими мозгами.

– Джек, что ты говоришь! Или ты увиливаешь, или не знаешь Ханну.

– Грейс, сейчас не время…

– Ты говоришь совсем как моя мать.

– Эй, погоди, осади немного! Давай играть по-честному.

Джек начал сердиться.

– Джек, ты считаешь, что все дело в честности? Тогда скажи, честно обвинять меня в том, что ты бросил Натали? Это честно, когда мне приходится лебезить перед твоей семьей, словно я какая-то отверженная?

– Нет, это нечестно. Но не кажется ли тебе, что ты делаешь из мухи слона?

Он вспомнил, что точно таким же тоном разговаривал с Ханной, когда пытался успокоить ее… И с замиранием сердца чувствовал, что Грейс тоже это поняла.

– Нет, не кажется.

– Черт возьми, Грейс, оставь в покое эту тему.

– Тебе, наверное, хотелось бы, чтобы я забыла обо всем?

– О чем ты говоришь?

– О, Джек!

Она произнесла эти слова точно таким же тоном, каким накануне вечером Ханна произнесла "О, папа!", и так же, как вчера, он почувствовал, как напряглись мускулы у него на шее, а желудок неприятно свело.

Не торопи время, Джек, сказал он себе. Не дави на нее.

Грейс была разъярена, ей хотелось ударить Джека. Она доверяла ему, а он предал ее! Да, действительно, голос крови сильнее всего на свете.

Она верила в их союз, в то, что, несмотря на разногласия, они смогут сделать его успешным. Но чего стоит такая любовь, если Джек не поддерживает ее тогда, когда она в этом так нуждается?

Сделай что-нибудь, произнес холодный голос внутри нее. Скажи ему, что все кончено.

– Выходи за меня замуж, Грейс.

Грейс замотала головой и уставилась на Джека. Может быть, ей просто почудилось? Но выражение его лица ясно говорило, что он на самом деле сделал ей предложение.

Странно, но Грейс не почувствовала того волнения, которое, как ей представлялось, она должна была испытать. Сейчас она ощущала лишь сильную опустошенность.

– Почему, Джек? – с трудом выдавила она из себя. – Почему именно сейчас?

Это должно было стать счастливейшим мгновением в ее жизни! Вместо этого Грейс почувствовала себя голодной собачонкой, которой швырнули кость.

– Не поговорить ли нам об это за ленчем?

Джек обнял ее за плечи, встревоженный напряжением, которое почувствовалось в ней, – так негромко гудит провод, по которому идет ток высокого напряжения.

Скотина! Ты точно знаешь, как выбрать нужный момент. Но как это произошло – ведь он не знал даже, что собирается произнести эти слова? Они просто сорвались с языка. Почему? Не так уж трудно догадаться. Они вертелись на кончике языка уже несколько недель. Но он позволял своему разуму, с его склонностью раскладывать все по полочкам, заглушать все это время голос сердца.

– Я не голодна, – сказала Грейс.

– Тогда за ужином? Я приготовлю что-нибудь.

– Не знаю. – Она подошла к окну, постояла, глядя на Пятую авеню, и сказала твердо: – Нет, Джек, не сегодня.

Грейс обернулась и посмотрела на него – это был долгий, оценивающий взгляд, от которого у него похолодело в груди, взгляд, который ясно говорил о том, что у нее были серьезные сомнения не только в его искренности, но и в том, как сложится их дальнейшая жизнь.