"Нет худа без добра" - читать интересную книгу автора (Гудж Элейн)

21

– Крис… Он, кажется, убежал.

Грейс вглядывалась в лицо матери, пытаясь обнаружить на нем признаки паники. Та продолжала говорить о Крисе, что-то о записке, оставленной на компьютере, и Грейс почувствовала, что не столько слушает мать, сколько позволяет убаюкивать себя размеренным звучанием ее голоса.

– Ты, должно быть, что-то не поняла, – сказала Грейс.

– Я умею читать не хуже тебя. – Лицо Корделии вдруг осунулось, и на гладкой запудренной коже проступили крошечные морщинки. – Грейс… Я не хотела пугать тебя. Однако есть все основания думать, что Крис всерьез не собирается возвращаться домой – к тебе или Уину. Господи, ты впустишь меня в дом или заставишь стоять здесь всю ночь?

Грейс внезапно осознала, что мать все еще стоит в коридоре – на ней было пальто, красивый шарф с цветочным рисунком завязан под подбородком. Когда та вошла в квартиру, ее присутствие сразу стало ощущаться: Грейс показалось, будто хозяйкой здесь стала Корделия, а она – лишь гостья.

В гостиной мать осторожно опустилась в глубокое кресло, стоявшее напротив дивана. Она выглядела уставшей и более того – больной.

Властная и упрямая, она скорее умрет от головной боли, чем проговорится об этом хоть единой душе. По ее представлению, признать себя больной означало выказать малодушие.

– Кофе или чай? – спросила Грейс. – Честно говоря, ты выглядишь так, что тебе не помешает рюмка бренди.

Что-то трепыхалось у нее в груди, словно мотыльки и бабочки, которых она в детстве зажимала в ладошках. Нельзя поддаваться отчаянию. Надо вести себя естественно, изображать хозяйку дома, а иначе это что-то внутри нее вырвется наружу.

– Спасибо, ничего не нужно. Грейс, дорогая, сядь. Ты должна выслушать меня. Я ничего не выдумываю. Я не сошла с ума и, как ты знаешь, я не из тех, кого легко испугать. – Корделия глубоко вздохнула. – Мой внук неизвестно где… и может попасть в беду.

Это моя вина, подумала Грейс. Ведь именно так ты думаешь, правда, мама? Я виновата во всем: в том, что развелась с Уином, что у Криса разбилось сердце. Если бы я была лучшей матерью и лучшей женой, Крис сейчас бы был со своей бойскаутской командой, а не бродил по парку с собакой. А мы бы не сходили с ума от страха за него.

У нее в груди распускалась темная роза гнева, чьи острые шипы больно ранили. Ей с трудом удалось сосредоточиться на том, что говорила мать.

– Грейс, я подслушала его разговор с Джеком по телефону. Крис сказал, что пытался дозвониться до тебя, что звонил сюда, но никто не ответил. Это было с час тому назад.

– У меня кончилось молоко, – вспомнила Грейс, – и я побежала в угловой магазин.

– Он был возбужден. Джек пытался разговорить его, вызвать на откровенность. Но Крис рассердился… Наговорил вещей, которые ему не следовало говорить.

– Что наговорил?

– Рассказал Джеку о тебе и Уине… О том, что Уин провел с тобой ночь.

Грейс рухнула на диван. В ушах у нее возник какой-то странный, монотонный гудящий звук, как в телефонной трубке, которую забыли положить на место.

Джек знает… О, Боже… Он знает, он знает, он знает… Грейс пришла в смятение. Она подумала о Джеке, как избегала его и в то же время скучала по нему, хотела ответить на его звонки, но не знала, что сказать. Простит ли он ее? Сможет ли простить?

Крис… Нечто большее, чем простой гнев, заставило его накинуться на Джека. Ведь конфронтация не в характере Криса. И откуда он узнал? Неужели Уин был таким идиотом, что рассказал ему?

– Да, это правда.

Грейс снова почувствовала себя шестнадцатилетней девушкой, которую застали обнимающейся с Клеем Макферсоном на заднем сиденье его "олдсмобила".

Но мать – не этого ли она ждала? И не радуется ли втайне? Ее удивили слова Корделии:

– Грейс, тебе следует узнать кое-что об Уине.

Она замолчала, нахмурившись, словно передумала продолжать.

– Уин и я не… Мама, то, что он был у меня в ту ночь, совсем не означает, будто мы снова собираемся жить вместе.

Она должна была объяснить это Крису, но где он? То, что трепетало у нее в груди, теперь разбухло, стало огромным и рвалось наружу с такой силой, что стало трудно дышать. А что, если он не в парке или у кого-то из друзей? Что, если он бродит по улицам, направляясь Бог знает куда?

Словно прочитав ее мысли, мать сказала:

– Он написал, что с ним все будет в порядке и чтобы мы не беспокоились. – Она выпрямилась и расправила плечи, словно хотела этим движением защитить их обеих. – Хорошо, что он не мог далеко уйти.

– Откуда ты знаешь?

Грейс вцепилась руками в волосы и только тут заметила, что ладони у нее влажные.

– Он говорил по телефону примерно за десять минут до того, как я обнаружила его уход.

Для Грейс Крис опять стал четырехлетним мальчиком в комбинезончике «Ошкош», еще не потерявшим младенческую пухлость, который бродил где-то, одинокий, испуганный, – легкая добыча для грабителей, извращенцев, сумасшедших, которыми кишат нью-йоркские улицы.

Она с трудом поднялась на ноги. До телефона на столе было всего несколько метров, но ей показалось, что она пересекла целый континент.

– Полиция, – произнесла Грейс, словно подчиняясь какому-то существу, сидевшему в ней и хладнокровно указывающему, что ей делать. – Я позвоню в полицию.

Никогда в жизни она не вызывала полицию, даже когда на то были веские причины – однажды она использовала старый пистонный пистолет Криса, чтобы напугать грабителя на крыше, который пытался пробраться в дом через окно в ее ванной.

– Я уже позвонила, дорогая, – вздохнула Корделия, разглаживая подол своего и без того безукоризненно выглаженного платья. – Они не могут помочь нам – пока не пройдет, по крайней мере, двое суток с момента, когда он пропал. Офицер, с которым я разговаривала, посоветовал нам крепиться и подождать, пока Крис образумится и вернется домой. Большинство возвращаются, сказал он.

– И, разумеется, ты попросила прощения за то, что побеспокоила его, и поблагодарила за хлопоты?

Грейс не хотела говорить этого – издевка вырвалась помимо ее воли. Грейс стало стыдно, что она огрызнулась на мать. Было очевидно, что та пытается помочь ей.

– Мама, я…

– Думаю, следует начать с друзей Криса, – деловито сказала Корделия. – У тебя есть блокнот и карандаш? Я начну звонить, а ты готовь список их телефонов.

– У меня есть телефонный справочник его школы. Я могу позвонить его одноклассникам. У него немного друзей, но, может быть…

– Никаких "может быть"! – оборвала ее Корделия, снова обретя самообладание. – Господи, не могу понять, почему я потеряла голову и переполошилась из-за ничего! Конечно, он у кого-нибудь из приятелей. Мой внук не настолько безмозгл, чтобы бродить в жуткий холод по улицам, вместо того чтобы пойти в теплое и безопасное место.

– Помнишь, как ты искала меня поздно вечером? – вспомнила Грейс. – Иногда я слышала, как ты зовешь меня, и специально пряталась.

– Ты это делала из чувства противоречия, – фыркнула Корделия. – Ну, как там телефонный справочник?

– Как далеко они могли уйти – мальчик и собака?

Грейс попыталась унять дрожь в руках, пока искала справочник школы Сент-Эндрю на книжной полке.

– Дальше, чем ты можешь представить, – ответила Корделия тихим голосом, в котором слышалась глубокая печаль.

Слезу подступили к глазам Грейс, когда она подумала, сколько возможностей упустила, чтобы сблизиться с матерью. Она молила Бога, чтобы у них с Крисом не произошло того же: связанные самыми крепкими узами на свете, но чужие друг другу.

– Можешь начать с «А». – Она подвинула к Корделии школьный телефонный справочник. – Я схожу вниз, к его другу Скалли, не знает ли он что-нибудь о Крисе. Потом позвоню Джеку.

Прошло больше часа.

Позвонив по всем номерам, имевшимся в школьном справочнике, Грейс рухнула на диван в полном изнеможении. Она понимала, что надо звонить Уину на работу и что этот звонок невозможно больше откладывать. Но как она взглянет ему в лицо… После того, как была близка с ним? Она чувствовала, что поставила себя в глупое положение, и сердилась – большей частью на себя, но и на Уина тоже. Как он смел вселить в Криса надежду, рассказав об их близости? Какой отец так поступит со своим сыном?

И все же она сказала:

– Я позвоню Уину.

– Да, конечно, – согласилась Корделия.

Грейс взглянула на мать, пытаясь прочитать ее мысли. Не надеется ли она, что кризис сделает то, чего обаяние Уина не было в состоянии сделать? Что их совместное с Уином беспокойство о Крисе каким-то образом соединит их вновь?

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она матери, не в силах сдерживать свои чувства. – Ты думаешь, что если бы я не бросила Уина, ничего этого не случилось бы.

– Полагаю, ты права. Но если бы ты не оставила Уина, то не узнала бы Джека.

– Я считала, что тебе Джек не нравится.

– С чего это ты взяла?

– Но ты и Уин так…

– Я знаю, кем кажусь тебе, – оборвала ее Корделия. – Упрямой старухой, закоренелой в своих привычках, не желающей меняться. Не желающей признать, что брак, который я считала идеальным, оказался совсем иным. – Она вдруг сцепила руки, лежавшие до этого свободно на коленях. Обручальное кольцо с бриллиантом, которое Корделия не сняла и после смерти мужа, сверкнуло на побелевшем пальце. – Но в последнее время мне многое пришлось понять.

– Папа, – понимающе кивнула Грейс.

Корделия нагнула голову, уткнувшись лбом в крепко сжатые ладони.

– Знаешь ли ты, что это такое – любить кого-нибудь так сильно, что сама мысль о том, что этого человека нет в твоей жизни, или о том, что он тебя не любит так глубоко, как ты его, подобна смерти?

Грейс подумала о Джеке, и ей страстно захотелось, чтобы он любил ее хотя бы наполовину так же сильно. По крайнем мере, настолько, чтобы простить ее.

– После того, как ты и твоя сестра появились на свет, – мать опустила руки и подняла голову, при этом ее седые локоны коснулись щек, – мне казалось, будто мы четверо образовали некий волшебный круг, и ничто плохое не сможет проникнуть внутрь него и сделать нам больно. – Она судорожно вздохнула. – Я не приняла в расчет боль, идущую изнутри.

– Он сделал это не для того, чтобы причинить тебе боль.

– Может, и так. Но боль не становится меньше от того, хотел он этого или нет.

Крепко сжатые губы матери и странная неподвижность взгляда выдавали ее гнев. Это хорошо, подумала Грейс, что она не держит его внутри себя.

– Я знаю, ты на меня сердишься, – мягко произнесла дочь. – И не осуждаю тебя за то, что ты думаешь, будто я написала эту книгу, отчасти чтобы отомстить тебе. Конечно, это не так, но дело ведь не в этом. Ты и я – наша с тобой проблема уходит в прошлое.

– Ты была такой своенравной девочкой, – мягко сказала мать. – Всегда перечила мне, оспаривала любой совет, любой довод. Мне казалось, что нужна сильная рука, чтобы управлять тобой. – Печальная улыбка искривила ее губы, казавшиеся без обычной розовой губной помады странно обнаженными. – Это было бы на пользу нам обеим.

– Не нужна мне была сильная рука, – ответила Грейс. – Все, что мне было нужно, – это чтобы ты выслушала меня. Так же, как сейчас. Я хочу, чтобы ты меня выслушала.

– Некоторые вещи слишком тяжело слушать.

– Даже правду?

– Особенно правду. – Корделия отвела взгляд, лицо ее исказилось от боли. Помолчав секунду, она добавила: – Я разговаривала с Нолой Эмори.

Грейс озадаченно уставилась на нее.

– Когда?

– Сегодня. Мы встречались в парке.

– О, мама…

Грейс внезапно охватило сострадание к ней.

– Многие вещи не так уж ужасны, как мы себе их представляем, – сказала Корделия сдавленным голосом, который совсем не вязался с ее словами.

Грейс поднялась и подошла к матери. Положив руку ей на плечо, она почувствовала острые косточки, напомнившие ей изящную, но крепкую антикварную мебель, которой был заставлен старый дом в Блессинге.

– Но в конце концов он ведь выбрал нас.

– Да, он выбрал нас. – Мать вперилась взглядом в книжный шкаф напротив нее. – Но это не меняет нынешней ситуации, так ведь? Весь этот скандал – не могу представить, что будет, когда я вернусь в Блессинг. И его библиотека… Сколько людей теперь из-за этого заберут свои вклады.

Грейс откашлялась. Со времени последней ссоры с матерью у нее в мозгу начала формироваться определенная идея. Теперь она отчетливо поняла, что нужно делать. У нее, как дочери Юджина Траскотта, не было иного выбора.

– Сколько денег тебе нужно? – спросила она.

– Ну, по крайней мере, миллион вдобавок к той сумме, что мы уже собрали.

– Столько я обещать не могу… Но сделаю все, что сумею.

Корделия удивленно воззрилась на дочь.

– О чем ты говоришь, Грейс?

– О деньгах, которые тебе нужны. Я жертвую библиотеке отца доходы от книги. Мой агент ведет переговоры в нескольких странах, и кое-какие продюсеры в Голливуде тоже ею заинтересовались. Для начала, может быть, тысяч пятьсот. Возможно, после того, как книга выйдет в свет, будет и больше.

– Но… почему?

– Потому что мне это кажется правильным. И еще потому, что я хочу этого.

В глазах у Корделии появились слезы. И Грейс поняла, что это слезы гнева, а не благодарности.

– Как ты можешь? Эта книга – она оскорбляет все, за что он боролся!

– Именно из-за отца я и написала ее. Честь превыше всего – в этом нет никакой иронии. Да, он был честным… Во всем, кроме одного. Если бы он решился рассказать нам… – Она вздохнула. – Но он не смог. Теперь я стану его голосом. – Старый бойцовский задор ожил в ней, как оживает примятая трава. – И ведь именно из-за отца ты строишь эту библиотеку. Мы обе любили его. Только проявляли эту любовь по-разному.

Корделия молчала так долго, что Грейс это начало раздражать. Неужели мать откажет ей?

Но когда мать вновь заговорила, ее голос звучал спокойно, даже чуть-чуть грустно.

– Знаешь, мне только что пришло в голову, что еще неделю назад – даже вчера! – я бы сказала «нет». Но все изменилось, не так ли? И, думаю, ты права – я не всегда слушала тебя. Твое желание помочь с библиотекой – даже если это означает лишь, что мы обе будем работать для достижения одной цели… Этого уже достаточно.

– Значит, ты принимаешь мое предложение?

– А у меня есть иной выход? Если я скажу «нет», ты все равно найдешь способ, чтобы деньги попали в надежные руки.

Она улыбнулась, словно подтверждая, что в конце концов у них нет особых разногласий.

Корделия встала легко и изящно и протянула к ней руки. И Грейс почувствовала, что это совсем не трудно – подойти и окунуться в это теплое душистое объятие, на которое, казалось, она не имела права всю свою жизнь. Руки матери были мягкими, как листья… Они ничего не требовали от нее, просто были. Грейс положила голову на плечо матери, и ей показалось, что она нашла если не совсем родной дом, то что-то очень близкое к нему. Если бы только Крис позволил обнять себя вот так! Она представила, как он блуждает по улице, – злой и голодный. Ее начала бить дрожь, и мать бережно притянула ее к себе. Она не пыталась утешить дочь банальными фразами, просто держала Грейс в объятиях, словно понимая, что любое слово может разрушить колдовство, которое соединило их после длинной и долгой череды ошибок и недоразумений.

Вдруг ей стало ясно, что же было так дорого ее матери, ради чего она могла солгать – даже самой себе. Потому что Грейс было нужно то же самое: волшебный круг ее семьи, целый и невредимый. Семьи, которую она могла представить в голове так же отчетливо, как рисунок на рождественской открытке – Крис, Джек и, конечно, Бен и Ханна.