"Обещай мне чудо" - читать интересную книгу автора (Кемден Патриция)

Глава 20

Час спустя после ее отъезда из деревни Карабас начался проливной дождь. Она опустила поля шляпы, надвинув ее на воротник куртки так, чтобы большие капли стекали по спине, а не попадали за шиворот. Дважды ей казалось, что она вот-вот догонит Александра. Но когда разразилась буря, видимость ухудшилась, и теперь только время от времени она с трудом могла различить его темный силуэт, маячивший впереди.

Впереди. Всегда впереди. Она следовала вдоль реки Карабас так же, как и во время их предыдущей поездки, но на этот раз не было ни добродушного подшучивания, ни чувства товарищества, превратившегося со временем в дружбу. Она должна все объяснить ему и заставить его понять. Должна. То была тайна, от которой зависела ее жизнь… жизнь всей долины.

Дождь еще усилился, уменьшая и без того плохую видимость. Она промокла, но по-прежнему направляла лошадь на север, чтобы догнать Александра и заставить его понять.

Дорога, казалось, перешла в тропу. Такого не было в ее предыдущую поездку, и она нахмурилась. Вслушалась, пытаясь различить топот копыт, но шум дождя и рев реки заглушали все прочие звуки.

– Александр! – окликнула она. Никакого ответа. – Полковник! Полковник фон Леве! – Кажется, какое-то движение впереди? Катарина направила лошадь туда, где, как ей показалось, она увидела какие-то неясные очертания. Галька и грязь посыпались по склону холма. Она пригнулась к гриве коня, вглядываясь в туман. – Полковник фон Леве! – снова позвала она. – Полковник фон самонадеянный, никого не слушающий Леве, ответь мне, черт бы тебя…

Конь споткнулся и отчаянно рванулся назад, когда земля стала уходить у него из-под копыт. Сама того не подозревая, она направила лошадь к обрыву, туда, где стремительный поток подмыл берег. Ей удалось подавить охватившую ее панику, чтобы она не передалась и без того перепуганному животному.

– Спокойно, спокойно, – бормотала она, склонившись, насколько возможно, вперед и разглядывая размытую землю.

Обрушился еще один участок земли в форме полумесяца. Лошадь с громким ржанием отпрянула. Кэт почувствовала, как ее заносит вперед, и мир словно медленно завращался вокруг нее. Она увидела, что конь отпрянул от края, поводья волочились по грязи. Ей подумалось о том, как трудно будет Лобо очистить их.

В нескольких ярдах дальше по тропе расплывчато, будто залитая слезами акварель, возник образ Александра, что-то кричавшего ей, но слов разобрать было нельзя. Холод. Пронизывающий холод.

– Александр! – пронзительно закричала она. Ответа не последовало. Стремительные воды реки вздымались вокруг, чуть не накрывая ее, почти онемевшими пальцами она впилась в трещину в камне. Держись. Держись. Мокрые пряди волос свисали ей на глаза. Бриджи надулись, как паруса, заставляя ее, будто утлую лодчонку, бороться с течением при сильном ветре. Один палец соскользнул. Затем другой. Она сжала стучащие зубы, но не могла остановить дрожи. Из груди вырвалось рыдание. Она пододвинула один палец, затем другой, как паук, карабкаясь назад к узкой ненадежной трещине, с жадностью цепляясь за тонкую ниточку жизни.

У нее за спиной вода бурлила и ревела. Мощные потоки словно сплетали свои смертоносные нити в таинственный гобелен. Холод, струившийся от реки, расчленял ее мысли на не связанные между собой фрагменты. Выражение ужаса застыло на лице Александра при виде того, как она повисла в воздухе. Его рука тянется, тянется к ней, но все еще слишком далеко и не может удержать ее от падения в стремительные воды реки. Даже сквозь серый мрак бури взгляд его темных глаз пылал, будто солнечный свет, сфокусированный оптическим стеклом.

Кажется, что-то давит на шею? Изабо? Но она уже попрощалась с Изабо. Изабо не должно быть здесь. Изабо…

Кэт покачала головой. Изабо не было с ней. Она в безопасности. В Леве.

Катарина снова почувствовала, как ее стискивают руки маленькой девочки, и принялась петь, чтобы не подпустить надвигающееся безумие. Она должна карабкаться в безопасное место. Она должна сохранить свой разум.

– Александр, Александр, – принялась напевать она, заполняя его именем забытые слова мелодии. Она все пела и пела, а голос звучал неестественно хрипло, но он оставался единственной нитью, протянувшейся из гнетущего холода.

Давление на шею усилилось. Нет, нет. Она не могла позволить себе сейчас погрузиться в тепло своих мечтаний. Она запела громче, произнося первые пришедшие в голову слова: «Опускается темное облако, кажется мне, пойдет дождь…» она оборвала пение с диким смехом. Дождь, дождь, дождь… Что-то потянуло ее за плечо. «Изабо! Ты должна уйти. Мама…» Нет, она не сможет этого больше сказать. Слезы смешались с водой, струящейся по лицу. Пальцы ее ослабели и стали разжиматься.

Ее снова потянули, но на этот раз она не стала сопротивляться и почувствовала, что ее поднимают из воды. Все ее тело отчаянно содрогалось. Холодно, так холодно. Рядом находилось что-то теплое, оно прикасалось к ее коже, но она почти не ощущала его. Тепло казалось таким далеким, словно огонь, поблескивающий за окном.

Кэт пыталась выкарабкаться из своего гнетущего сна, но не могла всплыть на поверхность. Холодный край каменной колонны впился ей в щеку. Он не должен увидеть ее… Бат не должен увидеть ее. Страх железными тисками удерживал ее за колонной в конце комнаты, где он встречался со своими придворными льстецами.

– Избавлюсь ли я, наконец, от этой язвы? – спросил он, словно бросая вызов. Окружающие неловко заерзали.

Вокруг стали раздаваться возражения: «Густав уважаемый человек, милорд».

Бат насмешливо фыркнул:

– Вы хотите сказать, что он слишком проворный для вас. – Он поднял левую руку и принялся помахивать пальцами, все следовали за ним взглядом до тех пор, пока крик не заставил их опустить глаза. Один из них стоял как громом пораженный, его камзол и сорочка были располосованы, и тонкий кровавый след проходил по тому месту, где прошелся нож Бата. – Видите? Упомяните при Густаве как бы невзначай, что мы собираемся охотиться к северо-западу от города. А я буду ждать его на юге.

Он направил лезвие ножа так, словно намеревался пронзить грудную клетку и вонзить его прямо в сердце придворного. Все окружающие отшатнулись. А Бат рассмеялся.

Густав не послушался ее. Ты должен слушать. Слушай…

Внезапная резкая боль будто хлестнула ее по щеке и нарушила сон. Она глубоко вздохнула и закашлялась. Встала на колени, схватившись за живот.

– Вот так-то, – услышала она голос Александра. Он колотил ее по спине с такой силой, что она чуть снова не упала на каменный пол, на котором лежала прежде. – Мы в хижине паромщика. Здесь мы в безопасности.

Она опять закашлялась, а он снова стал бить ее по спине.

Катарина замахала рукой, чтобы остановить его.

– Довольно! Довольно.

Он с подчеркнутой неохотой остановился. Она сердито посмотрела на него.

– Я всегда знала, что ты только и ждешь возможности, чтобы побить меня.

Он нежно отбросил волосы с ее лица.

– Конечно, ждал, – сказал он, но тотчас опроверг свои бессердечные слова, заключив ее в объятия. – Боже, как я люблю тебя и до чего же ты меня напугала. Мне наплевать на то, что у вас произошло с фоном Мекленом, Кэт. Что бы ты ни говорила, я не могу избавиться от мысли, что эта прекрасная маленькая девочка была зачата в результате насилия этого безумца.

Пальцы Кэт погрузились в его золотистые волосы. И показалось, будто солнечный свет разогнал тьму.

– Это так, Александр. – Он замер, а она присела рядом с ним и продолжила. – Но я сказала правду прежде. – Горло ее сжалось, и она с трудом выговорила: – Изабо не моя дочь. Ты должен поверить мне. Изабо – дочь фон Меклена, да. Его законная дочь – дитя его жены, Халле.

– Усыпальница в Таузендбурге принадлежала Халле? – вспомнив, спросил Александр. Кэт кивнула.

– После того как твой отец умер, я отправилась в Таузендбург. Солдаты, похоже, не собирались нападать на город, способный защищаться. Я родилась там, и моя мать всегда говорила, что у меня есть приданое, которое я получу при достижении совершеннолетия. Я сказала себе, что с опекунами покончено, как и с пребыванием на чьем-то попечении. Я подумывала о том, чтобы получить часть этих денег и уехать. – Она пожала плечами. – Куда-нибудь. Куда-нибудь, где нет ни солдат, ни войны, но оказалось, что таких мест чрезвычайно мало. Настолько мало, что почти нет. Таузендбург – небольшой город, и жена фон Меклена, Халле, чувствовала себя в нем одиноко. Ей не доставляли удовольствия… развлечения мужа. Мы стали друзьями. Примерно в это же время я узнала, что приданого нет.

Он поднял на нее глаза.

– Или, точнее говоря, обнаружила, что приданое было, но пропало. Украдено. Я употребляла тогда это слово, посылая проклятия на твою голову.

Он хотел прервать ее, но она продолжила:

– Халле пригласила меня пожить в резиденции герцога вместе с ней, ее мужем и окружающим их двором. Герцог превратился в отшельника, его никогда не было видно. Мне это казалось вполне допустимым решением… если бы не одно обстоятельство. Фон Меклен безумец. – Катарина обхватила голову руками, погрузившись в воспоминания о тех ужасных днях. – Буйный, опасный безумец. Он избивал своего маленького сына, а когда одна из соблазненных им женщин родила его ребенка, отказался послать за врачом, и девочка умерла. Однажды в приступе ярости он избил Халле так, что она чуть не потеряла ребенка, которого носила под сердцем. Мы стали подумывать о том, чтобы бежать в Данию к ее отцу, и, когда она поправилась, стали строить планы.

Мы были не одиноки в наших планах. Вокруг было много людей, готовых пожертвовать жизнью ради того, чтобы помочь нам. И в итоге пожертвовали. Фон Меклен перехитрил всех и напал на нас за городскими стенами. Нам с Халле удалось бежать, но только ценою жизни нескольких мужчин. Когда фон Меклен отнял у нее сына, которого мы взяли с собой, Халле чуть не вернулась назад, но вспомнила, как ее муж погубил свою незаконную дочь, и мы продолжили путь.

– Две женщины? Одни? – изумился Александр. Кэт кивнула.

– Мы направились в Данию, но Халле вскоре занемогла. Нас нашли… финские солдаты, направлявшиеся на юг. Но эти люди, как известно, не отличаются цивилизованностью, однако их капитан был в меньшей степени варваром, чем большинство из них, – спокойным голосом продолжала Кэт. – Он понял, что нам нужна защита, а я пообещала заплатить ему, если он доставит нас в целости и сохранности в долину Карабас.

– Но у тебя не было денег, – перебил Александр.

– Да, денег у меня не было, – тихо ответила Кэт, встретив его взгляд.

Александр все понял и побледнел.

– Сдержал ли он свое обещание? – хрипло спросил он.

– Да.

Он долго удерживал ее взгляд. В маленькой хижине не было слышно ни звука, кроме потрескивания огня. Немного погодя она рассказала ему все остальное. Вскоре после того, как они добрались до лачуг неподалеку от Леве, у Халле начались схватки, и она без чьей-либо помощи, кроме Катарины, родила на свет прекрасную девочку… и умерла.

– Она заставила меня дать обещание, что ребенка будут крестить в этом платьице. Халле забрала его из дома фон Меклена. Она не могла отказаться от него, так как это было единственное, что у нее осталось. Мне следовало сжечь это платье, но это память о Халле.

Посланный на поиски, капитан Хазард нашел нас, но сказал фон Меклену, будто мы обе погибли. Поздней осенью, когда военная кампания закончилась, прибыли солдаты со свинцовым гробом и отвезли тело Халле в столицу, где, как я слышала, она была похоронена со всей пышностью и церемониями, соответствующими ее положению. Фон Меклен решил, что ребенок погиб вместе с Халле. Поэтому, когда все узнают, что я не жена тебе, то подумают, будто это прелестное невинное создание – результат моей связи с финским капитаном. – Кэт пожала плечами. – Пусть будет так. Лучше странствующий финн, чем этот безумец.

Она подняла взгляд на Александра и крепко сжала руки, чтобы унять дрожь.

– Есть еще одна вещь, – начала она, но, заколебавшись, замолчала, понимая, что та хрупкая связь, которая возникла между ними, может легко порваться после того, как она скажет ему, что фон Меклен ее брат.

Но Александр остановил ее поцелуем.

– Ни слова больше, моя прекрасная Кэт. На сегодня довольно скорби. Мы встретим ее достаточно много завтра утром.

Кэт проснулась незадолго до зари. Восхитительное возрождение отношений, происшедшее прошлой ночью, освободило ее разум от паники, освежило тело и обострило чувства.

Но с остротой пришла и ясность мыслей. С печалью ее взгляд ласкал все еще спящего Александра. Ее рука потянулась, чтобы погладить его… но не прикоснулась к нему.

Ей было достаточно того жара, который исходил от его тела.

Какие бы клятвы они ни давали прошлой ночью, какие бы слова, порожденные страстью, ни произносили, все они развеются, когда она расскажет ему о своем родстве с фон Мекленом.

Когда он услышит об этом, наступит конец. Кэт поднесла пальцы к губам, чтобы ощутить его тепло в последний раз. Она любила его. А он любил ее. Но эта любовь была хрупкой, а она не предоставила ему того единственного, что могло бы дать ее любви надежду, – своего доверия.

А теперь было слишком поздно.

Кэт тихо встала, собрала разбросанную одежду и заколки, вспыхнув при воспоминании о том, как они сюда попали. Хотя камни дома паромщика впитали жар огня, разведенного Александром, холодок раннего утра все-таки остудил ее влажную одежду, и она содрогнулась, натягивая на себя бриджи. В душе она сожалела о том тепле, которое сохраняли ряды нижних юбок, но теперь довольствовалась тем, что поплотнее закуталась в куртку.

Она выскользнула из хижины, натянула высокие сапоги и снова содрогнулась при виде темного пасмурного неба. Через несколько секунд волосы ее прилипли к лицу, а поля шляпы с плюмажем обвисли… и дрожь по-прежнему не унималась.

– Все в порядке, все в порядке, – убеждала она себя, – и тебе не холодно. – Она принялась расхаживать кругами перед дверью хижины, пиная ногами гальку и сорняки. – Ты трусиха, вот кто ты. – Она засунула руки в карманы куртки. – Как только он проснется, я расскажу ему, – пообещала она себе.

Он, несомненно, станет ругать ее за то, что не разбудила его, но несколько ругательств предпочтительнее той ярости, которую он скоро почувствует. Сейчас ему необходимо выспаться, сказала она себе. Теперь ему понадобится вся его рассудительность, чтобы противостоять фон Меклену, которому присуща проницательность безумца, совершенно лишенного сострадания или милосердия.

Она незаметно для себя перестала ходить кругами и обнаружила, что идет по тропинке, ведущей к мельнице. Ее потрясло то, что она так далеко забрела, сама того не заметив. К востоку от нее вздымался холм, в то время как к западу земля опускалась к реке. А впереди, как раз у устья маленькой речушки, впадающей в реку Карабас, раскинулся огромный разросшийся дуб.

Она остановилась, и сердце ее бешено забилось, когда она увидела тот же самый сдвоенный V-образный ствол, от которого когда-то в таком горе уходила. Она подошла к нему, нервная дрожь замедлила ее шаги, затем провела ладонью по коре, вновь ощущая ее неровную поверхность. Здесь не сохранилось следов от слез, которые, как она полагала, останутся тут навсегда, а вот из сердца ее они действительно не исчезнут никогда.

Ее руки ласково коснулась ветка, она была полна новых почек, готовых распуститься навстречу новой весне, новому возрождению. Позади дуба маленький ручеек вел к крошечной, скрытой от посторонних глаз долине, где она похоронила отца Александра. Для этого доброго старика никогда не наступит возрождения.

Она собрала букетик луговых цветов журавельника, его изумительные синие цветы если не утешали встревоженную душу, то хотя бы радовали взгляд; затем направилась по звериной тропе через колючий кустарник, который рос по берегам ручья, протекавшего в глубокой низине.

Стук лошадиных копыт, ударявших по камню на дороге позади у нее за спиной, остановил ее.

– Нам пора в путь, любимая, – раздался голос Александра. Все внутри у нее застыло, но она заставила себя повернуться и посмотреть на него. Он стоял у дуба, держа под уздцы обоих коней.

Приближающаяся заря окрасила темное небо в молочно-белый цвет. Но он так рельефно вырисовывался на окружающем фоне, словно был освещен ярким солнцем. Не имеет значения, что произойдет потом, но вот таким она хотела запомнить его навсегда, призналась она себе, запомнить на всю жизнь полковника Александра фон Леве… всегда солдата, хотя его глаза сейчас выражали безграничную любовь к ней.

– Сначала я должна кое-что сделать, – сказала она. Он усмехнулся.

– С цветами?

– Да, – просто ответила она. Улыбка постепенно покинула его лицо.

– Куда ты идешь? – спросил он, и голос его прозвучал на этот раз серьезно.

Ткань, неплотно обтягивающая ее грудь, внезапно показалась ей слишком тугой, мешающей дышать.

– Я иду поклониться памяти твоего отца, Александр.

Лицо его застыло. Он повернулся к ней спиной и сел на лошадь.

– Поторопись. Фон Меклен не станет ждать, пока ты тратишь время на сентиментальные поступки.

Прежде она возмутилась бы, обвинила бы его в холодности, но теперь она видела боль в его глазах и знала, что в сердце его тоже боль.

– Я ненадолго, – заверила его она и продолжила свой печальный путь.

Его отношение к ней настолько изменилось, что он позволил ей посетить могилу отца, но сам еще не был готов идти туда. Она крепче сжала свои цветы. Когда наступит время посетить отца, то он придет либо сыном-победителем… либо мертвым…

Катарина думала, что по возвращении найдет его в нетерпении сидящим на лошади, и хотя он действительно сидел на лошади, но был спокоен и сосредоточенно смотрел на юг, на перекресток.

Она отряхнула и сложила перчатки вместе, – они запачкались, когда она приводила в порядок могилу, и теперь от них пахло дикими травами. Катарина подошла к Александру, но он ничего не сказал, хотя следил взором за тем, как она подвела своего коня к дубу, взобралась на ствол и села в седло.

– Пришло время… – начала она, и слова с трудом вырывались из сжавшегося от волнения горла. Катарина направила коня к его лошади. – Александр…

– Ш-ш-ш, моя Кэт, – остановил ее он. – Для подобных вещей у нас будет еще время.

– Но…

– Но что, если не будет? – закончил он за нее и пожал плечами. – Тогда это не имеет значения. – Он пришпорил лошадь.

– Александр, – окликнула она, но обнаружила, что не в состоянии продолжать, его ласковое «моя Кэт» все еще эхом отдавалось в голове и в сердце. «Я скажу ему у перекрестка», – пообещала она себе, желая удержать этот свет в его глазах хотя бы еще на несколько шагов. Дополнительный глоток воздуха. Хотя бы еще на одно биение сердца дольше.

Теперь вперед! Вот уже виден покосившийся каменный знак на краю дороги. Нет! Не так скоро! Дорога казалась такой долгой, когда она, усталая, шла одна, похоронив отца Александра.

Александр скакал рядом, собранный, готовый встретить опасность как полагается солдату, но вместе с тем спокойный, словно ему помогало присутствие человека, одного из немногих, которому он доверял. При этой мысли мир показался ей еще более мрачным, чем при пасмурной погоде.

«Я люблю тебя. Я люблю тебя, – мысленно твердила она, повторяя слова, как песню. – Как жаль, что я не смогла заставить себя поверить тебе раньше, когда еще было время». И все же… она покачала головой. И все же немного изменилось бы, только его сердце.

– Александр…

– Ш-ш-ш, – снова остановил ее он, но на этот раз поднял руку и повернул голову, как бы прислушиваясь к каким-то звукам, доносившимся со стороны дороги, ведущей к Таузендбургу.

– Нет, я должна сказать тебе…

Он снова шикнул, заставляя ее замолчать. Какая-то певчая птичка робко издала трель и умолкла, и Кэт почувствовала минутную обиду оттого, что весь мир, казалось, подчинялся Александру.

– Кто-то приближается, – прошептал он. – Быстро под деревья!

И, не дожидаясь согласия, направил обеих лошадей в лес, в укрытие из раскинувшихся ветвей старого дуба.

– Кэт… Катарина, – начал он чуть слышным голосом, но, не закончив, скользнул ладонями по ее рукам и обхватил лицо. Пытаясь встретиться с ней взглядом, он нежно прикоснулся большими пальцами к ее скулам. Склонив голову, он поцеловал ее быстро и страстно. – Кэт, слушай меня. – Он помедлил и снова поспешно поцеловал ее. – Если услышишь гончих, пусти коня во весь опор и не останавливайся. Слышишь? Не останавливайся. Но будь осторожна. Не загони коня. – Он прижался щекой к ее волосам. – Боже милосердный, не загони коня. – Он поцеловал ее в последний раз. – Я. люблю тебя, моя Катарина. Всегда помни об этом.

Она переплела свои пальцы с его и, не в состоянии говорить, кивнула. Звон дорогой конской упряжи и шпор становился все ближе. Ее охватил холод более сильный, чем зимние морозы.

Нахлынувшую на нее панику прервал крик. Она пристально вглядывалась в ту сторону, откуда раздался звук, но сквозь деревья не было видно дороги. Ее пальцы все еще крепко держали руку Александра. Другой рукой он сжимал пистолет, тот самый, из которого она целилась ему в голову. Казалось, с тех пор прошло несколько жизней.

Опять крик. Катарина нахмурилась. Голос показался смутно знакомым. Капитан Хазард? Но он капитан охраны ее отца, а не Бата! Если только… Из груди, казалось, выпустили весь воздух.

Она услышала смех, добродушный смех.

– Эй? – прокричал приятный мужской голос, обращенный в сторону леса. – Эй! Герцог Таузенд желает почтительно осведомиться, кто вы – кролики, волки или мужчины?

Вопрос был встречен таким взрывом смеха, что даже Кэт с трудом подавила смешок.

– Люди обычно не ведут себя так непринужденно в присутствии фон Меклена. – Александр посмотрел на нее, и уголки его рта приподнялись в полуулыбке. – А ты умеешь забывать? – вполголоса спросил он. И ей с еще большим трудом удалось удержаться от смеха.

– Боюсь, не умею, – с усилием выдавила Катарина. Она прекрасно понимала, что ее веселье во многом вызвано чувством облегчения от осознания того, что отряд не принадлежал фон Меклену, но теперь ей было все равно.

– Значит, остаются еще два прочих предположения.

– Я не крольчиха! – горячо возразила она.

– Тогда остается одно. – Он дразняще провел пальцем вниз по открытому вырезу сорочки к полукружиям груди, выступающей над свободно повязанной льняной тканью. – В действительности не остается ни одного.

– Эй? – снова окликнул голос, на этот раз менее игриво.

Она быстро поправила сорочку и застегнула куртку.

– Вот видишь?

– Действительно, – согласился он, надвигая шляпу с плюмажем ей на лоб. – Все ясно. Оставайся по возможности в тени.

Александр ехал впереди Катарины. Предчувствие опасности держало его в напряжении. В правой руке ощущалось какое-то тревожное покалывание, словно ладонь, привыкшая сжимать шпагу, знала, что ей скоро придется взяться за оружие. То, что по долине Карабас путешествовал, направляясь на юг, герцог Таузенд, а не фон Меклен, не соответствовало его ожиданиям. А неожиданные вещи заставляли его проявлять особую осторожность.

Они приблизились к опушке леса, и, к его полному ужасу, Катарина, пришпорив коня, вырвалась вперед и направилась прямо к герцогу. Собравшиеся вокруг того всадники расступились, пропускал ее.

– Достопочтимый господин, – обратилась она, и голос ее прозвучал хрипло, искаженный старанием походить на низкий, мужской. – Позвольте представить вам его светлость, последнего представителя героической линии, чья родословная уходит в глубь веков, маркграфа Карабаса!

Первой реакцией Александра было желание оглянуться назад, но он тотчас же подавил его. Взгляд его скользнул по свите герцога, то были уважаемые воины. Это явно не отряд охотников.

А он не был маркграфом Карабасом, хотя его и приветствовали таким образом. Мускулы его напряглись, рука опустилась на рукоять шпаги.

Он встретился с молящим взглядом Катарины, – хрустально синий призыв, долетевший до него из-под ее шляпы. Он прищурился. Эта интрига, несомненно, родилась не сегодня утром. И его явно использовали как пешку в какой-то неизвестной ему игре. Фон Меклен однажды проделал с ним такое, и в результате сотни людей лишились жизни. В тот день он поклялся, что никогда не допустит повторения чего-либо подобного.

Спутники герцога почтительно поклонились ему.

– Милорд, – начал Александр, тоже кланяясь герцогу. – Я не…

– …готовился к встрече такого высокого гостя в долине Карабас, – закончила за него Катарина.

Герцог усмехнулся.

– Ваша одежда действительно выглядит слегка влажной, милорд Карабас. Вы позволите предложить вам смену одежды?

– Благодарю вас, нет, милорд. И я…

Один из сеньоров присоединился к герцогу:

– Едва ли можно представить себе, что кто-либо захочет, чтобы его сын облачился в придворные атласные одеяния.

– Особенно это относится к Карабасам, – присоединился к разговору другой. – Они любят битвы и ненавидят придворную жизнь с… с… э-э…

– С незапамятных времен, кажется, так было сказано, – подсказал герцог, и в глазах его замелькали озорные искорки, когда он посмотрел на молодого человека, которым прикидывалась Катарина. У Александра возникло тревожное предчувствие, будто его высочество знает, кто такая Катарина.

Человек, стоящий непосредственно рядом с герцогом, потянул за ремень, на котором была закреплена шпага, напомнив своим поведением мельника во время вынесения приговора разбойнику, напавшему на Катарину.

– Ну, что касается меня, – заявил он, не обращаясь ни к кому в отдельности, а сразу ко всем, – я здесь только исключительно из-за Карабаса. Я присутствовал на обеде, на котором подавали телятину, когда услышал, что он встал на сторону Таузенда. Очень хорошо. К тому времени, как подали салат, я понял, что у того, второго, парня, нет шансов на успех.

Человек нахмурился, погрузившись в свои мысли.

– Он мне всегда казался немного не в себе. Интересно, ел ли он устриц? Нельзя быть слишком осторожным, когда дело касается устриц, вы же знаете. – Он приподнял бровь. – А теперь омары…

Александр сжал зубы. Неужели никто не выслушает? Он глубоко вдохнул, чтобы все объяснить раз и навсегда. Но герцог опередил его.

– Надеюсь, господа, вы простите нас, если мы на минуту останемся наедине, – сказал он. Его спутники поклонились и отошли.

– Милорд Таузенд, извините, но вас ввели в заблуждение, – резко бросил Александр, стараясь сдержать свой гнев, – я сам выбираю себе союзников, и никому не позволю делать это за меня.

Герцог, усмехнувшись, посмотрел на Катарину.

– Моя дорогая, ты забыла упомянуть, что маркграф не только высок, широкоплеч и имеет волосы светлые, словно солнце, но у него есть еще и характер.

Он подмигнул Катарине, заставив ее вспыхнуть.

– О чем он говорит? – резко спросил Александр, лицо его разгорелось от гнева.

– Если тебе так уж необходимо винить кого-нибудь, вини, пожалуйста, меня, – сказал герцог Таузенд, опустив ладонь на руку Александра. – Я обманул ожидания своей семьи и своего народа. Я позволил своему личному горю встать между мной и моим долгом, и пока я даром терял время среди книг и размышлений о своем горе, мой сын… неудачник проявил достаточно рвения, чтобы заполнить пустоту. Если бы он был другим человеком, а не таким, какой он есть, может, это было бы и к лучшему. Но, увы, едва ли это станет благом для моего народа. – Он сжал плечо Катарины.

– И понадобился кто-то очень дорогой мне, чтобы указать выход из затруднительного положения, которое я сам создал из-за своего эгоизма.

Он опустил руку и, не мигая, встретил гневный взгляд Александра.

– Уже сотню лет по линии Карабасов не было мужского потомства. Твоя мать была единственной наследницей имени, которое заставляло монголов трепетать, а мавров бежать. И все же люди до сих пор замирают, когда слышат слово Карабас. И по-прежнему идут в атаку, когда впереди Карабас.

Александр взялся за эфес шпаги и щелкнул ею в ножнах.

– Делайте что хотите с именем Карабас, – заявил он герцогу. – А я направляюсь на юг, чтобы остановить вашего «неудачника-сына».

Герцог Таузенд кивнул.

– Ты уже знаешь. Мой сын хотел воспользоваться армиями этих людей, – объяснил он, указывая на ожидающих в отдалении дворян. – Когда же понял, что этому не бывать, то нанял солдат, кажется финнов, все еще скитающихся по Баварии в ожидании, что им когда-нибудь заплатят.

– У нас мало времени, – заметил Александр, сделав шаг назад по направлению к лошади.

– Мне кажется, крепость Алте-Весте достаточно лакомый кусочек, чтобы мой сын проехал мимо.

Он вздохнул и затем так поставил свою лошадь, что она встала между ними тремя и остальными.

К изумлению Александра, герцог Таузенд склонился и поцеловал Катарину в щеку.

– Да свидания, дочка. По крайней мере, один из моих детей оказался хорошим человеком. Как жаль, что я так мало для тебя сделал. Еще один повод для сожалений.

Герцог поспешно отвернулся и отдал распоряжение солдатам возобновить движение на юг. Александр схватил Катарину за руку и оттащил на обочину.

– Дочка?

Она вывернулась от него.

– А ты думал, чья я незаконная дочь?

– Я заключил из твоих слов, что твой отец умер! Почему ты не сказала мне?

– Ты не потрудился спросить. Я позволила тебе думать, как ты хотел…

– Ты…

– Ублюдок. Думаю, ты хотел употребить именно это слово.

– Черт бы тебя побрал. – Руки его сжались в кулаки. Казалось, он с трудом сдерживался, чтобы не задушить ее. – Что бы изменилось, если бы я узнал, что его высочество твой отец? Почему ты не доверилась мне? Какое это имело значение?

Она пристально смотрела на него, и сердце ее билось громче, чем стук сапог солдат, марширующих мимо них на юг.

– Для тебя не имело бы значения, кто мой отец, – сказала она. – Если бы не…

– Если бы не что? – требовательно спросил он. – Мне никогда не было дела до того, знатного ли ты происхождения или нет. Я даже никогда не задумывался о том, чьей дочерью ты могла быть.

Он хотел протянуть к ней руку, но она застыла на полпути.

– Боже милостивый, – пробормотал он, и на смену раздражению пришло выражение ужаса. – Боже милостивый. Я никогда не задумывался о том, чьей дочерью ты могла бы быть. Или чьей сестрой…

– Только наполовину сестрой, – поправила она, и сердце ее сжалось.

Волна гнева поднялась в его душе.

– Небольшая разница.

– Для меня – большая, – возразила она. Он резко отмахнулся от ее слов.

– Кэт хранит слишком много секретов.

Быстрыми резкими движениями он принялся поправлять седло.

– Какая продуманная уловка, Катарина. И она почти удалась. Как, должно быть, этот дьявол во плоти радуется своей маленькой семейной шутке. – Он тихо выругался и прошептал: – Мне следовало пристрелить тебя на месте. Так же, как ты поступила со мной.

– Давай стреляй, – воскликнула она, в раздражении широко раскинув руки. – И пускай это принесет тебе столько же радости, сколько и мне.

– Да, но тогда мне придется предстать перед знаменитыми судьями из деревни Карабас, не так ли? И, в отличие от тебя, найдется дюжина свидетелей моего «преступления». И… в отличие от тебя, мне придется заплатить за него.

Оседлав лошадь, он развернул ее на юг.

– Куда ты направляешься? – спросила она, взяв его лошадь под уздцы.

Он со свистом выхватил шпагу и занес над ее запястьем. Солдаты, идущие по дороге, вынуждены были отступить на обочину и идти по грязи, образовавшейся после вчерашней бури.

– Отпусти лошадь, – приказал Александр.

– Черт побери, куда ты направляешься?

– Навстречу твоему брату в Алте-Весте… как вы и запланировали. – Он приподнял клинок на пару дюймов, словно готовясь нанести удар, и она отдернула руку. – Но поеду туда я один.

Он ударил каблуками по бокам лошади, и животное бросилось вперед.

Катарина отшатнулась.

– Александр! – окликнула она, но он уже не мог слышать ее.

«Черт бы побрал этого человека/ Черт бы его побрал. Черт бы его побрал. Черт…»

В мгновение ока она вскочила на пень, оттуда в седло и поскакала вслед за ним. Несмотря на всю его грубость, она не могла допустить, чтобы он предстал перед ее братом в одиночестве.

Она поравнялась с ним, когда ему пришлось придержать лошадь для того, чтобы не затоптать устало бредущих солдат.

– Думаю, твоя задача заманить меня в ловушку успешно завершена? – спросил он, и, пришпорив лошадь, вырвался вперед, прежде чем она смогла ответить.

Вскоре они обогнали дворян, возглавляющих процессию. Герцог помахал им рукой. Катарина приникла к лошадиной гриве, глаза ее были устремлены на лошадь Александра, обогнавшую ее на три корпуса. Теперь они остались одни, намного опередив марширующих солдат. Она пустила коня еще быстрей, стук его копыт отдавался в ее позвоночнике.

Наконец она поравнялась с ним.

– Я ничего не делала для своего брата! – прокричала она, задыхаясь от ветра. – Клянусь!

– Тебе следовало довериться мне! – прокричал он в ответ. – Тогда и я мог бы поверить тебе.

Он замедлил бег своего коня.

– Довериться, – с возмущением сказала она. – А что было бы, если бы я доверилась тебе? Если бы я сказала тебе в тот первый день в Леве, что женщина, которая пыталась убить тебя, является сестрой – пусть только наполовину сестрой – твоего злейшего врага? Ты запер бы меня в погребе и тотчас забыл о моем существовании.

Он искоса посмотрел на нее, и ей казалось, что она услышала шепот:

– В моих ли это силах? – Затем вслух он произнес: – Нет, я не запер бы тебя в погребе.

– Черта с два не запер бы!

Он остановил лошадь, резко выбросил руку и схватил ее за волосы у затылка.

– Я запер бы тебя в сигнальной башне, – тихо сказал он, – и сжег бы тебя как ведьму, кем ты и являешься.

Он приник к ее губам страстным и долгим поцелуем, словно пытаясь погасить бурю, которую она пробудила в его душе, затем внезапно отпустил ее.

– А теперь возвращайся к своему отцу, пока я не подумал, будто все мы охвачены безумием фон Меклена.

Она немного помедлила, чтобы обрести душевное равновесие, затем сказала:

– Я уже говорила тебе, когда ты вернулся в долину, что я защищаю то, что принадлежит мне. Ничто не изменилось.

– Включая твое упрямство.

– Предпочитаю слово «упорство». Упрямство – недостаток.

– Верно, это так.

Она рассерженно фыркнула в ответ, но ничего не сказала, и они возобновили свой путь в молчании. Лошади шли рысью, а так как дождя не было, то их поездка завершилась быстро.