"Обещай мне чудо" - читать интересную книгу автора (Кемден Патриция)

Глава 6

Катарина проходила через переднюю, когда услышала, как Луиза промурлыкала из соседней комнаты: «Доброе утро, лежебока!» Катарина заглянула туда и увидела сидящую за шитьем Луизу, та подняла голову и улыбнулась.

Катарина вошла в комнату, которая когда-то была библиотекой. Ее панели покоробились и почернели, книги сгорели, но здесь было тепло и уютно в прохладные дни.

– Лежебока, вот как? – спросила Катарина, сопровождая свои слова игривым взглядом. – Я всего на несколько минут проспала рассвет, и вот уже стала ленивой, словно жена торговца шелком!

Луиза засмеялась и положила белую льняную ткань, над которой трудилась, в корзину для шитья.

– Моя милая, бедная…

Настроение Катарины значительно улучшилось, и она засмеялась в ответ.

– Действительно бедная! Такая бедная, что, кажется, даже потеряла своего мужа.

– Сомневаюсь, что ты потеряла его надолго, если твоя лень является тому свидетельством, – с лукавой улыбкой сказала Луиза. – Возможно, он поехал купить драгоценности, чтобы умиротворить свою требовательную жену.

Катарина проигнорировала намек подруги.

– Драгоценности? Вот уж пустая трата! Что за польза от красивых камушков, когда необходимо так много сделать? – Катарина улыбнулась, увидев растерянность на лице Луизы. – Скорее всего он стаскивает осадные орудия с Алте-Весте или рыщет по погребам в поисках карабинов и мушкетов. Или посылает в Таузенд всадников, которых может увидеть фон Меклен. – Ее смех замер на губах.

Глаза Луизы сверкнули от наслаждения обладания приятной тайной.

– Нет, ни то, ни другое. Я бы сказала, усердно трудится в речной грязи.

– В речной грязи?

– В речной грязи. Именно там находится твой прославленный муж, Катарина. У реки.

Луиза снова принялась за шитье, мурлыкая при каждом удачном стежке.

– Что значит у реки? – Беспокойство сжало горло Катарины. – Что он может там делать?

Мурлыканье на мгновение прекратилось.

– По всей вероятности, помогает восстанавливать мост через реку Карабас. По крайней мере так думает Лобо. Он видел его сегодня утром, задолго до зари, он был без куртки и рубашки, словно настоящий поденщик. Деревенские жители заняты восстановлением моста с прошлого лета. По-моему, они будут рады всякой помощи.

Катарина непроизвольно встала. «Мост. Но почему бы Александр… Подумай!»

Луиза продолжала мурлыкать, когда Катарина направилась к двери.

– Пойду… Я должна пойти посмотреть, что он там замышляет.

Выходя из комнаты, она услыхала за спиной смешок Луизы.

«Какое дело Александру до моста?» – спрашивала она себя. Она открыла задвижку парадной двери и, выйдя из дома, искоса посмотрела на серое хмурое небо. В будущем году, если удержится такая погода, похоже, зерна будет в избытке, а мост поможет фермерам доставлять его на рынок.

Тьфу! Александру плевать на зерно фермеров и на будущий год. Что еще? Что же еще? Купцы. Купцы смогут пользоваться им, чтобы привозить сюда свои товары. Она отбросила и эту мысль. «Что еще? – безмолвно вопрошала она. – Кто еще? Александр солдат. Солдаты… Мосты…»

Войска! Проклятый негодяй намерен использовать этот мост, чтобы доставить войска в долину Карабас… и в Леве. Действительно «всадники»! Невзирая на ее угрозы, он по-прежнему намерен распространить свою личную войну с фон Мекленом и на ее дом.

– Только попробуй, Александр… – пробормотала она. Пальцы ее скользнули в карман и сомкнулись вокруг рукоятки пистолета. Пришло время расплачиваться за проявленную слабость.

Хорошо было бы снова стать вдовой.

Александр, прищурившись, посмотрел на блок, свисающий с балки копра для забивания свай. Утреннее солнце светило ему прямо в глаза, но он все же видел, что высокое сооружение в форме треугольника построено скорее старательными, чем умелыми руками и что канат слишком плотно прикрепили к блоку.

Блок и сам тяжелый копер были испанскими, возможно, их бросили после победы д'Энгиена над Мелосом и Фуэртесом при Рокрое. Плохо, что Катарина, покупая военные трофеи, не приобрела вместе с ними и сапера, подумал Александр. Любой стоящий военный инженер мог бы за один день снести и заново возвести всю эту конструкцию.

От напряжения пот катился по лбу Александра, и он вытирал его рукой. Но у Катарины не было ни саперов, ни плотников, и ничего прочего, что ему было нужно, ничего, кроме картофеля, репы и трех трудолюбивых беженцев из Моравии.

– Попробуй еще раз, Клаус! – крикнул он, стараясь перекричать шум реки, бегущей прямо под неустойчивой платформой, на которой стоял он и остальные трое. Кузнец с сомнением посмотрел на ворот.

– Он, наверное, застрял, милорд, – предположил коренастый Клаус.

– Все равно попытайся, – сказал ему Александр. Клаус неуверенно кивнул, затем сжал канат и щелкнул им, словно кнутом. Сооружение из дерева и железа протестующе задребезжало, но канат подался.

Мужчины обменялись радостными возгласами и принялись хлопать друг друга по спине. Он пришел к реке еще затемно, задолго до восхода солнца, надеясь завербовать нескольких рыбаков всадниками в Таузенд, но вместо этого нашел троих, усердно трудившихся на пришвартованной платформе. Когда он, сбросив рубашку, присоединился к ним, они пришли в замешательство от того, что их лорд работает рядом с ними. Но когда было нужно что-то сделать, Александр, как правило, отметал всякий вздор. Принявшись осматривать копер, он заметил мимолетные улыбки, которыми они обменялись, но проигнорировал понимающие кивки и перешептывания: он – муж мадам фон Леве, и все.

– Полегче! – воскликнул Александр, когда вода хлынула через плоские края платформы и попала ему в сапоги. За его спиной две скрепленные под острым углом балки, соединявшие полупостроенный мост с платформой, закачались. Сооружение моста велось давно, и уже три ряда свай было вбито в дно реки, вколочены поперечные опорные стойки, а на них положены доски. Он выглядел мостом в никуда – и именно таким и был, подумал Александр.

Он повернулся спиной к копру, взял один из канатов и намотал его на руку в перчатке.

– Давайте вобьем эту сваю, – сказал он, натягивая канаты. – Чем скорее построим мост, тем скорее… его можно будет использовать в войне против фон Меклена.

– Да, милорд, тем скорее мы сможем доставлять свои товары на рынок в Таузенд, – закончил за него Клаус, подхватывая вместе с остальными концы других канатов и натягивая их. – Мадам фон Леве рассказывала всем нам о Таузенде. Там множество людей, которые захотят приобрести пшеницу Ганса и дичь Рихтера, а я смогу приобретать железо. Мост пригодится нам всем.

– Действительно пригодится, – ответил Александр, прежде чем закричать: – Готово… тяни.

Все четверо старались изо всех сил. Стиснув челюсти, с напрягшимися мускулами они проворно тянули тяжелый груз все выше. Когда он коснулся основания блока, наступила самая опасная часть работы. Александр поднял взгляд и удостоверился, что каждый готов в любой момент отпустить свой конец каната.

– Готов… бросай.

Груз со свистом упал и с глухим стуком ударил по заостренному концу бревна, которое нужно было вбить в дно реки. Освободившиеся канаты захлопали по раме. Он, Клаус и остальные двое подхватили их и снова стали поднимать груз.

Как только он этим утром появился на реке, его солдатская смекалка тотчас же помогла ему оценить мост. Он достаточно крепок, чтобы по нему могла переправиться пехота и, возможно, кавалерия, если она будет передвигаться с осторожностью, но мост не выдержит упряжек в тридцать шесть лошадей, необходимых для перевозки тяжелых орудий. А это значит, что фон Меклену, главные силы которого располагаются на севере, придется атаковать с юга или оставить свою тяжелую артиллерию. Если Александру удастся помешать фон Меклену привлечь союзников и если он сможет представить Алте-Весте доступной добычей.

Груз копра снова упал с глухим стуком, и Александр, вытерев глаза, взглянул на светлые стены далекой крепости. Фон Меклен имел склонность захватывать и разрушать крепости, Александр знал это не понаслышке, так как слишком долго воевал бок о бок с ним. Он надеялся, что Алте-Весте покажется лакомым кусочком, мимо которого сын герцога не сможет равнодушно пройти. Его кольнуло раскаяние при мысли, что все труды Катарины пропадут даром, но вокруг много таких же покинутых долин, какой недавно была долина Карабас. Трудно будет убедить ее, но нужно заставить Катарину признать, что лучше начать новую жизнь, чем совсем лишиться ее. Он обмотал канат вокруг руки и туго натянул. В конце концов, всегда есть способ убедить женщину.

– Вспоминаешь былую славу, полковник? – раздался с берега реки голос Катарины. – Или планируешь новую?

Он посмотрел на восхитительную красавицу, которая решилась стать его вдовой. Волосы ее были в спешке небрежно заколоты, и она выглядела так, словно только что встала с постели, где спала с мужчиной.

– Невозможно запланировать славу, мадам, – возразил он. Он демонстративно перенес вес на одну ногу и положил руку на бедро, всем своим видом демонстрируя безразличие. – Можно планировать походы. Они порой могут принести… – он позволил своему взгляду лениво скользнуть по щедро выставленной напоказ груди, тонкой талии и дразнящим выпуклостям бедер, – славу.

Ее белоснежная кожа вспыхнула от щек до груди, хотя Александр не знал точно, от смущения или от гнева. Могло быть и то и другое. Ее глубоко задела война, и в то же время она оставалась женщиной, наделенной страстным сердцем.

– Мне нужно поговорить с тобой, полковник, – сказала она вместо ответа. – Конечно, если Клаус и другие смогут обойтись без тебя в своей важной работе.

Александр удержался от колкости в ответ на подчеркнутое ею слово «своей».

– Одну минуту, мадам, – сказал он, снова перенося все свое внимание на канаты. Пусть подождет.

Рядом с ним Клаус сиял счастливой улыбкой оттого, что она назвала его по имени. Настроение Александра испортилось. Пусть мадам фон Леве прицелится ему в голову из пистолета, посмотрим, как он тогда заулыбается.

Клаус поклонился и восторженно закивал.

– О да, мадам фон Леве! Сегодня было хорошее утро. Мы почти вбили это бревно благодаря помощи милорда.

Остальные тоже поклонились и согласно закивали.

– Как замечательно, – начала Катарина, улыбаясь с фальшивой искренностью, Александр ясно видел это, – что милорд смог помочь вам сегодня утром.

Она вздернула брови и торжественно изрекла слово «милорд» еще раз. Он поднял брови в ответ и столь же высокопарно изрек «миледи». Она, скрестив руки на груди, бросила на него сердитый взгляд, затем вернулась назад на берег, села на бревно и принялась ждать.

Александр натянул канат.

– Готов…

Он услышал смешок Клауса, когда взялся за другой канат.

– Так мадам добивается, чтобы все восстановилось. Бьюсь об заклад, милорд ожидал, что, вернувшись домой, найдет только остывшие кузнечные горны.

– И невспаханные поля, – добавил Ганс.

– И леса, лишившиеся дичи, – вступил в разговор Рихтер.

«Милорд именно на это и рассчитывал», – мысленно ответил Александр. Вслух он сказал:

– Тогда не станем разочаровывать мадам сегодня утром, ладно? Готов… – Все схватились за канаты. – Тяни.

Груз снова поднялся к блоку и упал с уже привычным глухим стуком. Они продолжали вбивать сваю в дно реки до тех пор, пока час спустя Клаус не проверил бревно и не произнес свой вердикт, сопроводив его всезнающим кивком.

– Думаю, оно укреплено, милорд.

Александр неохотно отпустил канат.

– Превосходно, – сказал он, бросив взгляд туда, где сидела наблюдавшая за ним Катарина. Даже на расстоянии по ее напрягшейся спине было видно, что она ждала его не для того, чтобы поблагодарить за помощь в строительстве моста.

Холодок пробежал по его телу, словно предупреждая, что эта женщина может оказаться грозным противником. Но он отбросил эту мысль, сказав себе, что это всего лишь прохлада осеннего утра обдала его влажное от пота тело. Остальные, сияя, замахали руками и закричали ей, что закончили работу. Она помахала в ответ. Александр заскрежетал зубами. В эту минуту он многое отдал бы за то, чтобы, вернувшись в долину Карабас, найти только остывшие кузнечные горны, невспаханные поля и отсутствие дичи.

Александр наблюдал за Катариной, когда она снова спускалась на платформу. Она поблагодарила всех с теплой доброжелательной улыбкой, затем отослала их назад, в деревню, где они проведут остаток дня, усердно работая в кузнице и на полях. Они поклонились и удалились.

Вслед за армией всегда шли женщины, начиная от жен и матерей и кончая проститутками, все они несли на себе отпечаток войны. Большинство из них становились отчужденными и холодными, они по-прежнему бранились из-за мужчин и разных пустяков, но глаза их при этом оставались мертвыми, как у их мужей и любовников, навсегда оставшихся на полях сражений.

Женщина с напрягшейся спиной, стоявшая на краю платформы, повернулась к нему и свирепо посмотрела на него глазами живыми и раскаленными, словно огонь в горне кузнеца. Катарину Анну Магдалену фон Леве тоже затронула война, но не победила ее. Пока не победила.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела она.

Он подошел к ней, намеренно раскачивая платформу при каждом шаге. Она закачалась, пытаясь удержаться на ногах.

– Черт бы тебя побрал, женщина.

– Черт бы меня побрал? – Она размахивала руками, чтобы сохранить равновесие. – Как ты смеешь ругать меня, когда это ты…

– Что я? – Он подбоченился. – Это не я захватил чужую землю. – Он сделал еще шаг, приближаясь к ней. – Это не я позволял каждому бездомному фермеру и кузнецу селиться здесь. – Он со злостью посмотрел ей в глаза. – Это не я…

Она резко развернулась и перешла на узкую доску, которая вела с платформы к берегу. Обретя под ногами твердую почву, она повернулась к нему лицом.

– Ты прав, полковник. Это не ты делился последним куском с этими людьми, когда они с разбитыми семьями или в одиночку забредали сюда один за другим. Все, чего они хотели, – это места, которое они смогли бы снова назвать домом! Что мне было делать? Защищать покинутые фермы и пустые дома с пистолетом и карабином? Ради чего? Чтобы ты привел сюда солдат фон Меклена, а они будут грабить и жечь эти земли?

Он перепрыгнул на берег и встал рядом с ней.

– Клянусь Богом, хотел бы я, чтобы вы поступили именно так, мадам. Тогда этим людям не пришлось бы вновь потерять свои дома. Для всех было бы лучше, если бы я просто сказал, что им придется уйти весной.

– Уйти? Ты не можешь!

Страдание, вызванное его предательством, отразилось в ее глазах и больно резануло его, но он заставил себя ожесточиться.

– Если понадобится, Катарина, то я сделаю это.

– Нет, нет, ты дал слово. Леве принадлежит мне. Леве мое.

– Леве, да. Но остальная часть долины Карабас принадлежит мне.

Катарина с ужасом смотрела на него.

– Мерзавец! Как ты можешь так поступить с этими людьми? Война окончена. Да падет проклятие на твою голову!

Он стянул свои перепачканные перчатки и бросил их на землю. Обнаженный до пояса, он повернулся к ней, и она увидела мрачную решимость в его глазах.

– Окончена не для меня, – сказал он. – И не для тебя тоже, если фон Меклен действительно соберет войска, разве что ты покинешь это место.

Ее взгляд остановился на его полуобнаженном торсе, затем скользнул в сторону. Она отступила на шаг, и на мгновение ему показалось, что она лишилась присутствия духа, но, когда она подняла глаза вновь, ее взгляд был полон решимости.

– Я не уеду, Александр.

– Подумай как следует, Катарина. Фон Меклен…

– K черту фон Меклена.

– Я уже послал его к черту и скоро пожну плоды этого. Вот почему я советую тебе уехать.

Она повернулась к нему спиной и крепко обхватила себя руками, словно ее руки могли удержать гнев и отчаяние, кипевшие в ее душе.

– Неужели ты не видишь? – воскликнула она. – Ты гнусный… чертов негодяй. Куда ты хочешь отправить меня, полковник? Скажи мне. – Она снова повернулась к нему лицом, руки ее опустились, ладони сжались в кулаки. – Скажите мне, благородный и добродетельный полковник фон Леве. Куда мне уехать? – Она сердито вздохнула, и грудь ее напряглась под корсажем с глубоким вырезом. – В Англию? – спросила она, явно не ожидая получить ответ. – Англия охвачена войной, брат убивает брата в каждом графстве. Голландский купец сказал мне в прошлом месяце, что они даже арестовали своего короля! А как насчет Франции? – продолжала она, в гневе расхаживая взад и вперед по берегу. – Еще одна гражданская война, вполне благородная, насколько я знаю, – принцы, герцоги, маркизы и графы воюют друг с другом. Они пока не арестовали короля, но Луи Четырнадцатому всего лишь десять лет.

Он следовал за ней взглядом, пока она что-то лепетала про Австрию и Турцию. Этим утром он отметил в ней какую-то удивительную свободу, позволявшую ее телу восхитительно двигаться.

Он почувствовал, что возбуждается, глядя на стоящую перед ним полную жизненных сил женщину, и еще сто раз проклял фон Меклена. Она была такой живой! Как легко ему было бы войти в ее жизнь, лечь в ее постель. Такое тело и душа, как у Катарины фон Меклен, способны облегчить усталость вернувшегося с войны полковника.

Полная негодования, она, казалось, была охвачена лихорадкой.

– Швеция воюет с Данией, Россия – с Польшей, Испания сражается со всем миром, желая завоевать все земли до Китая… Скажи мне, полковник фон Леве. Куда мне уехать?

Он стоял, глядя на нее из-под полуприкрытых век. Как завоевать ее? – думал он. Как рассеять грусть в ее глазах, как сделать так, чтобы вся ее страсть, вся ее жизнь сосредоточились на нем? Воспоминания о такой женщине могли помочь солдату сохранить жизнь на поле битвы. Обхватить ее полную грудь руками, привыкшими сжимать шпагу, ощутить нежную теплоту ее плоти вместо холодного прикосновения стали, услышать тихие стоны восторга, когда он овладеет ею, вместо смертоносного шипения выстрелов мортир…

– Почему ты молчишь? – спросила она. – Ты командовал полками. Теперь отдай приказ мне.

Она произнесла эти слова в пылу спора, он же не торопился нарушить воцарившееся молчание. И единственными звуками долго оставались только шум реки да поскрипывание деревянной платформы. И все нарастающее желание, клокочущее в его теле. «Подойди ко мне, – хотелось скомандовать ему. – Подойди ко мне».

Но если бы он так сказал, то ее женственное чувственное тело застыло бы от отвращения и она отвернулась бы. Он сам повернулся к ней спиной, подошел к бревну, сел и стянул сапоги. Потом он направился к реке и зашел в спокойную воду, защищенную от ветра платформой.

– Полковник? – воскликнула Катарина. – Александр… Что ты делаешь? Сейчас ноябрь!

Когда вода дошла до колен, он нагнулся и прямо в бриджах стал погружаться, позволяя холодной воде смыть чувственный жар. Он очень давно не был с женщиной, и еще больше времени прошло с тех пор, как получил истинное удовлетворение от близости, вот почему, наверное, он видел в Катарине больше, чем в ней было на самом деле. Но, милосердный Боже, ему хотелось обладать тем, что он видел. Он оставался под водой до тех пор, пока его легкие чуть не разорвались, затем вынырнул из воды и глубоко вдохнул.

– Александр! – услышал он крик Катарины, а затем увидел ее, бредущую по воде по направлению к нему, подол ее юбки промок и плыл за ней. Она остановилась, увидев, что он направляется в ее сторону. – Александр! Какого черта, что ты делаешь?

Она ударила по воде ладонью, обрушив на него фонтан водяных брызг.

Он подплыл и встал перед ней, вода стекала с его тела.

– Тебе не следовало делать этого, – сказал он.

– Чего? Обрызгивать тебя? – Она выглядела довольной собой. – Ты заслужил это.

Он вытер воду с лица.

– Не это. Тебе не следовало приходить ко мне на помощь. – Он нагнулся, подхватил ее на руки и понес из воды.

– Что ты делаешь? – сердито спросила она, хотя и обхватила его за шею, чтобы не упасть. – Прекрати! Я не собиралась спасать тебя, просто хотела удостовериться, что ты утонул! – Она словно окостенела в его руках. – Ты гнусный негодяй, Александр!

Он продолжал нести ее по тропинке в лес, испытывая наслаждение от прикосновения ее груди к его влажному телу. Теперь он понял, почему движения ее тела казались настолько соблазнительными – на ней не было корсета.

Она перестала держать его за шею и скрестила руки, отчего ее грудь приподнялась еще выше.

– Ты умрешь от удара, если попытаешься нести меня всю дорогу до Леве. – Она бросила на него сердитый взгляд, затем принялась смотреть на деревья. – Хотя, впрочем, продолжай. Неси.

– Я таскал орудия потяжелее, чем ты.

– Поосторожнее, а то у меня закружится голова от такой лести.

Он усмехнулся, затем сошел с тропы и углубился в лес. Невдалеке он видел сияние золотистого солнечного света, и оно влекло его к себе. Он благодарил лесных богов за то, что они постелили толстый ковер из листьев под его промокшие ноги. Он был способен перенести многое, но только не острые ветки. Перед ними открылась большая залитая солнечным светом поляна, и он, выбрав удобное место в центре, опустил ее на мягкую груду недавно опавших листьев.

Она вскочила и принялась отряхивать листья с юбки.

– Очень хорошо, – сказала Катарина. – И удивительно тепло, – она повернулась, чтобы уйти той же дорогой, которой они пришли. – А теперь с твоего позволения…

Положив руки ей на плечи, он остановил ее:

– Нет, я не позволяю тебе.

Она вырвалась из его рук и повернулась к нему лицом.

– Зачем ты это делаешь? – возмущенно спросила она. – Я же ясно дала тебе понять, что мне не интересны…

– Что, Катарина? – спросил он и провел тыльной стороной ладони по ее лицу, затем по шее. – Прикосновение мужчины к твоему телу? Поцелуй его?

Она отбросила его руку.

– Вот именно. Прикосновение ничего не значит. Поцелуй ничего не значит, да и все прочее ничего не значит. Это то, что нужно вытерпеть, и все.

– Поцелуй меня.

Она выглядела ошеломленной.

– Что?

– Ты сама мне раньше позволила отдать тебе приказ. Я приказываю тебе поцеловать меня. Постарайся вытерпеть это.

– Не будь глупцом. Это не предусмотрено условиями нашей сделки.

– Но это часть жизни мужчины и женщины. Ты сказала мне, что когда-то верила в чудо.

– Очень давно. И я сказала, что это была скорее мечта, чем воспоминание.

– А не хочешь ли ты узнать, хранит ли твое тело воспоминание, если даже не помнит разум. Поцелуй меня.

Он ждал, что она с отвращением отвернется от него. Но она не сделала этого. Вместо этого в ее ярко-синих глазах появилось задумчивое и даже расчетливое выражение, и он ощутил настоятельное желание понять те сложные чувства, которые увидел в ее взоре.

Она прищурилась и вздернула подбородок.

– Предлагаю сделку.

Перед ним стояла дразнящее красивая женщина. Несколько прядей небрежно заколотых волос упали ей на шею. Солнечные лучи отбрасывали тень на ложбинку между грудей, подчеркивая нежность ее кожи. Он с вожделением смотрел на нее, опустив руки на бедра.

– Я слушаю.

– Поцелуй, – сказала она. – Один поцелуй. И… ты прекратишь докучать мне.

Он сделал шаг ей навстречу.

– Это должен быть поцелуй, Катарина. Я не хочу, чтобы ты слегка клюнула или небрежно чмокнула меня, словно отправляя на ярмарку продавать домашнюю свинью. Нет, мне нужен настоящий поцелуй мужчины и женщины. – Он провел большим пальцем по ее губам. – Глубокий. Основательный. И долгий.

Она опустила ресницы, и ему показалось, будто на ее губах на мгновение промелькнул призрак улыбки.

– Значит, мы заключили сделку? – спросила она.

– Ты согласна на мои условия?

Она поколебалась, на губах ее снова появилась манящая улыбка и так же быстро, как появилась, исчезла.

– Да.

Ей не следовало улыбаться. В то же мгновение он понял, что одного поцелуя будет недостаточно. Он нахмурился и повернул голову, словно прислушиваясь.

– Кажется, я слышу Лобо? – спросил он, затем обошел ее, будто пытаясь определить, откуда доносился звук.

Он услышал, как Катарина заторопилась вслед за ним, и ускорил шаг.

– Александр, что… куда…

Он вернулся на тропинку и покачал головой.

– Нет, видимо, нет.

Он повернул назад, к реке. Она следовала за ним. Он шел развязной походкой, затем проворно соскочил вниз на берег к бревну, около которого оставил свои сапоги.

Катарина, подбоченясь, осталась стоять наверху.

– Александр, мы заключили сделку?

Он, не отвечая, притопнув, надел сапоги. Она что-то проворчала, но ворчание внезапно прекратилось, когда он, схватив свою рубашку с платформы, запрыгнул обратно на насыпь.

– Мы заключили…

Не отвечая, он неожиданно протянул к ней руки и обхватил ее за плечи, затем, притянув ее к себе, обхватил ее губы своими. В ту же секунду, прежде чем ее рассудок успел взять верх над инстинктом, она ответила на поцелуй и объятием на объятие. Ее рот приоткрылся, и его язык проскользнул в него. Она посасывала его, словно посылая смертоносный огонь мортиры в его чресла, затем сплела свой язык с его. Прижавшись еще крепче, он приподнял ее над землей. Он снова и снова приникал к ней, и она отвечала на его порывы глубоко, самозабвенно.

Так продолжалось до тех пор, пока она вдруг не застыла в его объятиях. Александр только что обнимал и целовал переполненную жизнью женщину, самую страстную, какую когда-либо знал, а сейчас он сжимал в объятиях статую. Он отстранился от ее окаменевших губ. Она вздрогнула и отвернулась.

– Заключили ли мы сделку, мадам? – прошептал он ей на ухо и стал медленно опускать на землю так, что ее тело скользило вдоль его тела до тех пор, пока ноги не коснулись лесной тропы. – Нет, не заключили.

Он направился по тропе, ведущей в поместье Леве, и впервые за все это время почувствовал холод.

– Ты мерзавец! – крикнула она вслед. – Александр!

– Ты мошенница, Катарина, – отозвался он. – От начала и до конца…

Но, Боже милсердный, до чего же он хочет ее – и он получит ее… и на своих условиях.

Катарина смотрела вслед удаляющемуся Александру, пока он шел по лесной тропе, направляясь в Леве. Она выругалась, заставляя себя ожесточиться против ненавистного трепещущего чувства теплоты, начавшего зарождаться в глубине тела.

Луч солнца упал на его золотистые волосы, и они засияли, словно фонарь в ночи. Его затылок представлял собой превосходную мишень. Она мрачно улыбнулась и вытащила из промокшей юбки пистолет.

– Я мошенница? – пробормотала она и, достав из другого кармана пороховницу, легким щелчком большого пальца открыла крышку. Ее рука дрожала от гнева, когда она насыпала порцию драгоценного пороха на запальную полку.

– Определение «мошенник» подходит нам обоим, полковник, – вполголоса произнесла она и прицелилась в удаляющуюся золотистую голову. Она то появлялась, то исчезала среди деревьев, словно в фокусе чародея. – Сомневаюсь, что ты признался Клаусу в том, что строил этот мост не для того, чтобы помочь фермерам отвозить их урожай на рынок или купцам доставлять сюда металл и железо для кузницы, не новые яркие ткани на женские платья, но для того, чтобы принести всем разрушение.

Ей пришлось обхватить пистолет обеими руками, но он продолжал дрожать. Принести разрушение. За многое ему придется ответить. Ощущение, будто ее пронзило стрелой, возникшее в тот момент, когда его губы коснулись ее рта, было все еще живо. Она прислонила дуло пистолета к стволу дерева.

– Ты принесешь разрушение… – прошептала она, обращаясь к удаляющемуся мужчине, – разрушишь… – Ей обжигало глаза, и она зажмурилась. – Меня.

Из груди вырвалось рыдание. Пистолет, казалось, по собственной воле упал в листья у ее ног. Лицо стало влажным от соленых слез. Катарина вытирала и вытирала их, она не помнила, когда в последний раз плакала.

Тяжело прислонившись к ближайшему дереву, она посмотрела на свои влажные руки. Легкий ветерок щекотал их, и казалось, будто жадные губы Александра дразняще ласкали ее ладони. Она сжала руки в кулаки.

Горький самообличающий смех вырвался из ее груди.

– Посмотри на себя! Ты размякла, Катарина. Четыре года жизни в Леве – и, посмотри, во что ты превратилась. Для тебя самая большая радость – петь песни прекрасной маленькой девочке. Ты считаешь день удачным, когда видишь улыбку в мрачных глазах Франца или когда Луизе не приходится суетиться, чтобы навести порядок. И ты забыла о своих врагах.

Она опустилась на колени и зашуршала листьями в поисках пистолета. Найдя его, она отряхнула мусор, продула запальную полку, чтобы очистить от старого пороха, затем, засыпав свежий порох, взвела курок, прицелилась в темное пятно на стоящем в отдалении дубе и выстрелила. Выстрел с треском прогремел среди деревьев. В воздухе запахло паленым. Кусок коры отлетел точно в том месте, куда она целилась.

Катарина засмеялась, но поморщилась, когда услышала безрадостный звук собственного смеха, – она продолжала крепко держать рукоятку пистолета. Оружие стало ее спасением. Мужчины понимают язык оружия, когда на них уже не действует ничто иное – ни слезы, ни мольбы, ни крики ужаса, ни отчаянные попытки освободиться. Даже фон Меклен, сам бесчестный Балтазар, оценил ее поступок, когда она прицелилась ему в голову.

Но все же существовал враг, которого она не могла удержать на расстоянии при помощи пистолета, карабина или мушкета. Враг, которого она столь длительное время считала умершим, а он, оказывается, только дремал.

– Не уступай ему, – яростно прошептала она. – Не уступай. Никогда не уступай. Никогда…

Этим врагом был не фон Меклен. Этим врагом был не Александр. Этот враг находился в ней самой.

Обманчивая предвестница желания и страсти – тот вероломный враг, которого мужчине не трудно обнаружить и склонить на свою сторону. Враг, который может ее погубить.

Слишком много любимых ею людей заплатили эту слишком большую цену, но она не заплатит.

Катарина окинула взглядом обступивший ее лес. Признаки приближающейся зимы уже были слишком явственны – обнаженные ветви деревьев, молчание птиц, внезапный холод, но приближалась и другая зима, зима старых врагов, мечтающих о новых битвах.

«Наступит мир, моя милая, – сказала она Изабо. – Мир, который длится вечно». Катарина сбросила сухой лист, прилипший к пистолету. Она скомкала его в кулаке.

Она не знала мира, но знала войну. У нее было трое врагов, которых необходимо победить: Балтазар фон Меклен, Александр фон Леве и внутренний враг. Она стала думать о погребе, где хранился порох, о ружьях и о необходимой подготовке к обороне. Она знала войну, уцелела в ней и уцелеет снова любой ценой.

Она направилась по тропинке, ведущей к Леве. Приближалась зима войны, но, если повезет, к весне она одолеет всех троих врагов. С первыми двумя можно справиться с помощью оружия и иллюзий, а третий…

А третий…

Она вспомнила о поцелуе Александра и о том, как ее тело, словно по собственной воле, ответило на него.

А третий… может принести гибель им всем.