"Танцуя с Девственницами" - читать интересную книгу автора (Бут Стивен)

Глава 25

Вернувшись на Уэст-стрит, Бен Купер немедленно ощутил перемену атмосферы. Старший инспектор Тэлби расхаживал по коридору, едва сдерживая улыбку. Инспектор Хитченс раздавал мятные жвачки.

– Что случилось? – поинтересовался Купер.

– Он, – ответила Диана Фрай, показывая на дело. – Вот что случилось. Случился он, вот как.

Купер прочитал первую страницу.

– Даррен Хаусли. Тридцать два года. Парень, которого ищут в Манчестере.

– Двое констеблей привели его вчера вечером. Его машина врезалась в стену у холма Хангер. Можно сказать, не повезло парню. Или наоборот. Все зависит от точки зрения. Просто куча мокрых листьев оказалась не в том месте, а он поторопился нажать на тормоз. С каждым могло случиться.

Фрай засмеялась. Купер сдержанно улыбнулся. Он понимал, что это только часть новостей.

– А патрульные – молодцы, хоть раз в жизни сработали хорошо.

– Какие-нибудь улики против него есть?

– Маска и мясницкий нож в бардачке. Чем не улики? Не хочу громких слов, Бен, но похоже, что мы его поймали.

– У него в нашем районе родственники, правильно?

– Он остановился у своей тетки в Челмортоне. Похоже, что милая старушка в ужасе от него. Она знала, каким он стал, но боялась хоть кому-то о нем рассказать. Хаусли пробыл в ее доме два или три дня перед тем, как заявился на «рено». Тетя знала, что машина краденая. По-моему, он даже не особенно скрывал это от нее. К тому же мясницкий нож пропал как раз с ее кухни. Именно то, что нам нужно, – он сделал ошибку.

Следующий звонок поступил прямо в отдел уголовной полиции – спрашивали Диану Фрай.

– Диана, я подумала, что, возможно, вы снова захотите поговорить со мной.

Фрай застыла, удивленная своей собственной реакцией на этот голос.

– Мегги? Это вы?

– Я. Услышала в новостях, что произошло еще одно нападение.

– Да, верно.

– Расскажите мне об этом, Диана.

Диана отметила словечко «этом». Действительно, Мегги не интересовала женщина, на которую напали. Она хотела знать, что случилось, услышать о конкретных деталях нападения и сравнить это преступление с тем, что произошло с ней. Чтобы чувствовать себя увереннее? Или чтобы причинить себе еще больше боли?

Фрай могла бы опять пройти через всю эту рутину, как в случае с Дженни Уэстон. Могла бы рассказать Мегги все подробности, которые знала о Карен Тавискер. Но она промолчала, ожидая, пока на том конце провода не раздастся голос, и принялась вслушиваться в его оттенки, которые, как она знала, крайне редко передавались по телефону – их можно было уловить только по выражению лица и едва заметным жестам.

– Скажите мне. Я хочу знать, – нетерпеливо прервала тишину Мегги.

– Я не могу обсуждать с вами эту информацию, – ответила ей Фрай. – Но мы его арестовали.

– Арестовали? Кто он? Расскажите мне о нем. Что у него общего с Дженни Уэстон – горный велосипед или интерес к истории и астрологии?

Фрай почувствовала, как у нее забилось сердце. Пять дней назад она рассказала Мегги о Дженни Уэстон, и Мегги запомнила, что Дженни интересовалась историей и, возможно, посещала Хаммондскую Башню. Значит, Дженни для нее – реальный человек.

Но Фрай подумала о Даррене Хаусли, о том, что в украденной машине у него нашли маску и нож, и о непредубежденном, заслуживавшем доверия свидетеле, который был нужен им для опознания. Она думала о том, сколько пота ей стоила Мегги Крю, и как натянуты ее собственные нервы, и сколь малого она достигла. Она даже не знала, что у Мегги есть отданная в приемную семью дочь, пока ее сестра не упомянула об этом. Фрай с волнением вспомнила вопрос, заданный ей Кэтрин: «Сколько вам лет?» Что она имела в виду?

Она подумала об отношении Мегги – как она, отменив их встречу, обманула ее и унизила перед своей секретаршей. Нет, Диана ни за что не согласится пройти заново весь этот путь.

– Нет смысла, Мегги, – сказала она. – Потому что вы мне не нужны. В вас мне больше нет никакой пользы.

Даррен Хаусли выглядел вполне безобидно. Во время процедур, которые обычно проводятся с задержанными, зафиксировали его рост и вес – пять футов девять дюймов и десять стоунов восемь фунтов. Светлый шатен. Также были отмечены его маленькие усики, карие глаза и небольшая татуировка с изображением тигра на левом предплечье.

Говорил он тихо, порой даже казалось, с трудом, сконфуженно сжимая на коленях руки. Но манчестерская полиция допрашивала его по подозрению в нанесении множества ударов ножом, от которых три женщины средних лет погибли, а семилетняя девочка осталась без глаза. Совсем недавно Хаусли отпустили под залог – он побил таксиста, который имел наглость потребовать с него плату за проезд.

Его интенсивно допрашивали по нескольку часов, отпуская на положенные по закону перерывы для отдыха и еды. Подробности его перемещений в период нападения на трех местных женщин повторялись снова и снова, пока всем не надоело слушать одни и те же вопросы и одни и те же ответы или их отсутствие.

Только когда испарилась последняя тень надежды и стала очевидной тщетность всех усилий, следователи дрогнули. Они решили сделать перерыв, а затем, посовещавшись друг с другом и испросив совета наверху, снова вернулись в комнату.

– Мистер Хаусли, вы сказали, что в субботу, второго ноября, вы были в пабе в Матлоке. Назовите еще раз, в каком пабе?

– «Белый бык».

– В какое время вы туда пришли?

– Я вам уже сказал.

– В какое время вы ушли?

– Я вам уже сказал.

– Сколько вы выпили? С кем вы были? Кто с вами говорил? Куда вы пошли, когда покинули паб?

Но ответы Хаусли оставались прежними, независимо от того, как часто его спрашивали. Он четко помнил, что делал в те дни, когда напали на Дженни Уэстон и Мегги Крю, и его утверждения были последовательными. Он находился далеко от этого района, в своем доме в Большом Манчестере.

Только когда речь заходила об украденной машине, он, казалось, терял уверенность. Он не мог точно вспомнить, где был, когда напали на Карен Тавискер. По этому пункту у полиции было преимущество. «Рено», который вел Даррен Хаусли, видели в районе Рингхэма, и у них были два надежных свидетеля – смотрители Оуэн Фокс и Марк Рупер, записавший марку, модель, цвет и фальшивый номер, как делали смотрители с любым незнакомым транспортным средством на пустоши. После этого Хаусли попросил адвоката.

– Скорее всего, он не смог устоять и взялся за старое, когда прочитал о наших двух нападениях, – впоследствии говорил старший инспектор Тэлби.

– Подражатель, – хмыкнул инспектор Хитченс.

– В некотором смысле да. Как бы то ни было, Тавискер повезло.

– Мы не будем проводить опознание? – спросила Фрай.

– По-моему, не имеет смысла. Манчестерцы жаждут вернуть его назад. Пусть забирают.

Оуэн Фокс закончил укладывать первый ряд камней и начал вставлять назад в стену большие фрагменты, которые должны были скрепить всю конструкцию. Когда они и верхние камни окажутся на месте, стена простоит еще сотню лет или около того.

– Зачем он так делает? Нападает на всех этих женщин? – спросил Марк Рупер. – О чем он думает?

– Вряд ли он вообще думает в такие моменты, – ответил Оуэн, не отрываясь от работы.

– А как же?

– Это, наверное, физическое состояние. Некий инстинкт, неподвластный сознанию.

Поразмыслив над этими словами, Марк кивнул.

– Я понимаю, что вы имеете в виду.

Марку Руперу казалось, что Оуэн сам похож на каменную стену – такой же твердый и надежный, холодный и сдержанный. Он никогда не повышал голос. Но ведь отец Марка тоже никогда не повышал голос. Он никогда не шлепал его и даже не ругал – по крайней мере, насколько Марк помнил. Напротив, он все время шутил и говорил обо всем на свете. Отцу нравилось мастерить своими руками разные вещи. Он подбирал деревянные обломки, которые могли бы пригодиться в хозяйстве, но никогда не пускал их в дело. И не раз доводил мать чуть ли не до истерики, останавливая машину, чтобы подобрать в канаве обрезок трубы, или лист рифленого оргстекла, или упавший с грузовика деревянный ящик.

Но после смерти Рика его характер изменился. Родители Марка постепенно отдалялись, вместо того чтобы поддержать друг друга, пока отец не уехал. А потом появился новый мужчина.

Марку было видно, что камни по всей длине стены сложены наподобие кирпичной кладки: каждый плотно прилегал к стыку камней предыдущего ряда, все были плотно пригнаны, каждый играл свою роль, и ни один нельзя было сдвинуть с места без того, чтобы не разрушить всю конструкцию. В этой местности существовали целые деревни, слепленные таким образом, думал Марк, – не только дома, но и люди. Отклоняться от линии не разрешалось. Не было пространства для движения, нельзя было выйти из предписанной роли.

Марк неуклюже попытался выразить свою мысль Оуэну. Старший смотритель, послушав его несколько секунд, потер рукой подбородок.

– Марк, ты еще не сталкивался с самоубийцами? – спросил он, словно направляя разговор в совершенно другое русло.

– Нет.

– Так столкнешься на этой работе. Я думаю, самоубийцы – самое грустное зрелище. Это значит, кто-то решил, что жизнь больше не имеет для него никакого смысла.

Марк знал, что это значит. Существовали люди, которые пытались сдвинуться со своего места в стене, и их фундамент пошатнулся. Марк наклонил голову, чтобы яснее слышать, что говорит Оуэн. Слова звучали неутешительно. Но у Оуэна он всегда чему-нибудь учился, и ему стоило прислушаться, чтобы ничего не пропустить.

– У нас здесь есть место, куда направляется большинство людей, решивших покончить с собой, – сказал Оуэн. – Парковка на вершине долины Эден, откуда можно видеть Мамину вершину. Ее называют Углом Самоубийц.

– Да, я знаю это место, – сказал Марк.

– Похоже, они всегда направляются туда. Ставят машину, в последний раз любуются красивым видом, а затем пишут записки, пьют виски и присоединяют шланг к выхлопной трубе. Иногда в ход идут таблетки, иногда – нож или бритва. Порой передумывают, увидев, что сделали, когда начинает течь кровь, а боль, которую они себе только воображали, становится реальной.

Марк кивнул. Но он не был уверен, говорит ли смотритель в общем или имеет в виду что-то конкретное.

– Известна история о студенте, – продолжал Оуэн. – Не знаю, правда это или нет. Рассказывают, он доехал от Угла Самоубийц до больницы в Эдендейле, в то время как у него всю дорогу лилась кровь из обоих запястий, – он вскрыл вены портновскими ножницами. В машине было тепло, а кровь вовсю хлестала из порезов, которые он сделал еще до того, как запаниковал. Она лилась по рукам и штанинам, пропитала брюки на коленях и стекала на резиновый коврик. Говорят, машина выглядела как скотобойня. Но до Эдендейла ехать пять миль, а студент говорил, что в центре города он три раза останавливался на красный свет и ждал, пока проедет транспорт. Когда он добрался до травматологического отделения, то был почти без сознания. Он десять минут сидел в машине перед входом в больницу, пока его не обнаружил персонал. Из-за свернувшейся крови его руки приклеились к рулю. Медсестрам пришлось его отрывать в буквальном смысле слова.

– Неправда, – сказал Марк.

Но вряд ли Оуэн слышал его. Его взгляд был прикован к рукам, хотя руки были в перчатках. Оуэн тер ладони друг о друга, словно его мучил неодолимый зуд.

– По зрелом размышлении, – сказал он, – угарный газ, пожалуй, наилучший выбор. Занимает всего несколько минут. Я видел людей, которые все еще сидели на водительском месте, после того как выхлопная труба сделала свое дело. Казалось, они просто заснули. Один врач рассказывал мне, что при отравлении угарным газом кровь становится вишнево-красной, – продолжал Оуэн, – мозг разбухает, и то же самое происходит с легкими, почками, селезенкой. Даже крохотные кровеносные сосудики в глазах лопаются. Но это все внутренние повреждения – всего этого не видно. Когда бываешь в Углу Самоубийц, поначалу всегда думаешь, что человек спит. Пока не замечаешь, как от чехла водительского сиденья разит застарелой мочой.

Марк неловко переступил с ноги на ногу. Теперь ему очень хотелось, чтобы Оуэн замолчал.

– И еще этот врач мне рассказывал, что угарный газ замещает в крови кислород, – не унимался Оуэн. – По сути, человек умирает от кислородного голодания – что-то вроде внутреннего удушья. Ни запах, ни вкус газа не чувствуется – просто появляется сонливость. Начинаешь чувствовать слабую головную боль, перехватывает дыхание. Движения становятся медленнее, немного тошнит и болит в груди, могут возникнуть небольшие галлюцинации. У всех нас бывало похмелье и похуже. Но это такое похмелье, после которого не проснешься.

– Оуэн…

– Ты не поверишь, какие тут бывают просчеты. Кажется, что даже собственную смерть человек не в состоянии спланировать. То приедут с коротким шлангом, и не получается дотянуться до окна машины. Или нечем заделать щели в окне, через которое они пропускают шланг. Ты ведь знаешь Угол Самоубийц: там можно очень долго просидеть безо всякого вреда, если ветер будет выдувать угарный газ с той же скоростью, с какой тот поступает в машину.

Марк вдруг подумал о женщине, Дженни Уэстон, которая умерла оттого, что ее собственная кровь свернулась в сердце. Ее смерть наступила внезапно, и у нее не было времени размышлять о том, что хорошего или плохого она сделала в жизни.

– Все это неправда, – произнес Марк.

Теперь Оуэн наконец поднял голову и встретился с ним взглядом. Его искаженное лицо выглядело усталым. От ветра слезились глаза. С востока надвигались дождевые тучи – свинцовые громады нависли в небе над холмами.

– Оуэн…

– Вот именно, кажется, что они просто заснули, – задумчиво проговорил Оуэн. – Но этот сон не несет никакого утешения. Только кошмары.

Марк внимательнее вгляделся в его лицо, стараясь яснее понять то, что расслышал в словах смотрителя.

– Мы не дадим этому случиться, Оуэн, – сказал он.

Смотритель молча поглядел на него. А затем сказал то, что заставило Марка усомниться, понял ли он вообще хоть что-нибудь.

– Я скажу тебе только одно, Марк, – произнес он. – В конечном счете тебя всегда подводит именно тело.