"Сердце дьявола" - читать интересную книгу автора (Сербин Иван)

5.

Волин даже смутился от собственной поспешности, пролегающей в одной плоскости с мальчишеством. Но вот завелся и ничего не мог с собой поделать. Давно с ним подобного не случалось. И ведь знал же, знал, что не сегодня завтра приедут ребята из горпрокуратуры – и прощай дело. Хорошо еще, если в объединенную группу возьмут, а то ведь и того не будет. Скажут: «Спасибо, товарищ», – руку пожмут из вежливости, и все. А у него прямо свербело, зудело, гудело где-то под ложечкой. И если к первому убийству он отнесся с вполне понятной приевшейся рутинной скукой, то на втором «завелся». Всерьез «завелся», не на час. Этот парень, убийца, вроде как наступил на его, Волина, любимую мозоль – профессиональную гордость. Да и дела, подобного этому, у него еще не было. Нет, убийства ему расследовать приходилось, и подступался к ним Волин с не меньшей серьезностью и ответственностью, чем к двум последним, но вот пожара внутри не ощущал очень давно. Потому и вскочил ни свет ни заря – только-только шесть пробило, – сна ни в одном глазу, и пошел… да что пошел, побежал в ванную. На ходу завернул в кухню, поставил на плиту чайник. Большую кружку кофе. Нет, не большую, огромную. И горячего. Кипятка. А в голове уже крутилось-вертелось. Невысокий мужчина в куртке, джинсах и очках. Поднять бы картотеку на всех этих шизофреников-параноиков, но прав психиатр, прав. Ничего это не даст. Чтобы проводить глобальный поиск, понадобится народу в тысячу раз больше, чем он может сейчас привлечь. Счет-то идет даже не на дни, а на часы. Потом успокоится у этого придурка в голове, заляжет он на дно, уйдет в тину, и ищи его, жди, пока новый труп всплывет. Плеснул Волин ледяной водой в лицо, ухнул от удовольствия. Еще раз и еще. Схватил щетку, выдавил пасту.

– Ты чего это в такую рань вскочил? – прозвучал за спиной сонный голос жены, Люси. – Тебе же к восьми вроде? Он замычал, объясняя жестами, мол, дело срочное и отлагательств не терпит. Совсем не терпит. Жена смотрела на него, и по мутному туману, плывущему в ее взгляде, Волин понял: спит еще жена. Седьмой сон досматривает. А то, что стоит, разговаривает, так радио тоже разговаривает, если включить.

– Ну ты даешь, Волин, – грустно оценила жена его выдающиеся артистические потуги. – Чего налить-то тебе?

– Кофе, – прошамкал он, зажимая щетку зубами. Получилось «кохэ», но Люся поняла, запахнула поплотнее халат и пошла в кухню, шаркая задниками безразмерных тапочек. Дочка, Катька, еще спала. Одиннадцатый класс. Раньше восьми теперь не встаем-с. Как успевает умыться, одеться, красоту навести, да еще и на урок не опоздать – загадка, ответ на которую одному только богу и ведом. Хотя, может, и опаздывает. Просто родителям, «комодам» старым, добросовестно вешает на уши лапшу. А те и рады. Лапшичку эту осклизлую, слипшуюся, недосоленную, – стандартное варево современно веселящейся молодежи, – без масла и соуса «хавают». И еще кивают. Молодцы, мол, смена подрастающая. Так держать. Выйдет и из вас толк со временем. Или повара. Специалисты по лапше. Вытерся Волин мохнатым махровым полотенцем и свежий, бодрый, дрожащий от нетерпения вышел на кухню. Присел к столу, схватил кружку керамическую, шестисотграммовую, потеющую паром. Хлебнул и аж зажмурился от удовольствия.

– Я смотрю, у тебя, Волин, отличное настроение, – заметила жена, тоже попивая кофеек. Туман у нее в глазах уже рассеялся, хотя легкая отрешенность на лице еще осталась. – Что, присвоили очередное звание? Или начальство на пенсию провожают?

– Ни то, ни другое, – отреагировал он. Отпускать ответные остроты Волин не хотел. Зачем портить настроение? Да и шутки у него, честно говоря, всегда получались какие-то убого-громоздкие, корявые и совершенно не смешные. Во всяком случае, в подобных разговорах. И вопросы жена задавала не потому, что интересно, а чтобы потом можно было сказать подругам с чистой совестью: «Я к нему со всей душой, а он…» И подруги понимающе закачают своими бестолковыми головками-тыковками: «Да. У самих такие же. Испаскудился нынче мужик. Обмельчал. Вот раньше…»

– А что? Халтурка подвернулась? – продолжала допытываться жена.

– Почему халтурка? – не любил Волин разговаривать с ней о работе. – Дело подвернулось.

– Хорошее дело-то?

– Нормальное.

– Наверное, всей прокуратурой теперь одиноких старушек через улицу переводите? Все как обычно. Сарказм в голосе, намекающий на его, Волина, умственную несостоятельность, насмешливый взгляд из-под полуприкрытых ресниц. Господи, неисповедимы пути твои. Сжалился бы, объяснил, за что она ненавидит? Почему ты молчишь, господи? Не знаешь или не хочешь объяснять?

– Почему? – Волин уставился в кружку. Так ему было легче разговаривать. Не видя «расстрельных» глаз жены. – Убийства расследуем. Как всегда.

– Это называется «нормальной работой», да? Ты поэтому такой радостный?

– Нет.

– Надо заметить, Волин, у тебя искривленная жизненная планка. Он глотнул еще кофе, отставил кружку и поинтересовался:

– Что-нибудь случилось? У тебя зубы болят? Или ты встала не с той ноги?

– Нет, ничего не случилось, – покачала головой жена, тоже отставила кружку и добавила: – Убийство стало для тебя рядовым событием. Грустно, Волин. – Она словно подвела черту под разговором. – Пойду еще посплю. Волин посмотрел вслед жене, прислушался к ее шагам. Вот закрылась дверь в их комнату. Скрипнули пружины дивана. Интересно, подумал он, стали бы наши семейные отношения прочнее и лучше, если бы я регулярно вываливал на обеденный стол подробности своей работы? Отрезанные головы, расчлененные, разложившиеся тела, выбитые пулями мозги на асфальте. Лужи крови, горы мяса. Понравилось бы это ей? Наверняка нет. Но должна же она понимать, что работа следователя и работа инженера – в корне разные вещи. Разное окружение, разное отношение к жизни и уж тем более к смерти. Как следствие разные жизненные ценности. О чем он должен рассказывать вечером, придя с работы? О внутренних прокуратурских интригах? Люся – не будем говорить о дочери – уснет же первой. Не интересно ей это. Ей вообще другое нужно. Вот ведь жизнь, а? Что ни женщина, то Жанна д'Арк. Или уж, на худой конец, Джордано Бруно. Каждая «приносит себя в жертву» на алтарь мученического брака. И страдает. И сама же упивается этим своим страданием. Им не важны отношения. Им важно страдание, как блаженный процесс самопожертвования. Нация «джорданов брунов», патологических мазохистов, истязающих самих себя и с любопытством поглядывающих вокруг: «Заметили ли? Оценили?» И шагают «страдательницы» чугунной поступью Железного Гостя, возвышаясь над жизнью и не глядя под ноги. Не остановишь. Так уж сложилось, что он работал и работает как проклятый. Иногда задерживается допоздна. Но ведь это работа. Что, надевая кольцо ему на палец, Люся не знала, что дело будет обстоять именно так? Знала, конечно. Так на что же она обижается? С рождением Катьки в ее жизни появился собственный смысл. Еще один повод для жалости. «Я одна все тащу на себе, стираю, готовлю, за ребенком смотрю». Детский сад под боком. В ведомственный можно было устроить, предлагал же. Нет! «Там скарлатина, дифтерия, корь, коклюш и так далее, читай медицинскую энциклопедию. Я сама!» С подтекстом: «Буду нести свой крест!» «А ты…» Хорошо, не добавила: «Сатрап и деспот». Как же она не хотела делиться этим новообретенным смыслом с кем-либо, включая Волина. Замкнула Катьку на себя и сама замкнулась на дочери. Они создали свой собственный маленький мирок, в котором Волин просто не умещался. Как медведь в теремке. Собственно, он и не пытался. Попробовал пару раз, но бдительные «часовые» не дремали, осадили еще на подступах арктической холодностью и вздернутыми в недоумевающей брезгливости бровями. «Во-олин, Во-олин». У женщин это получается виртуозно. Они не станут делиться «плахой» с кем бы то ни было, чтобы, чего доброго, не стали их страдания хоть чуточку меньше. Домохозяйственные эмансипе. Бросил Волин это дело. Так они и жили, по схеме «2+1». Их двое, он один. Спираль времени скручивалась, превращаясь в тугую пружину, отталкивающую их друг от друга. Катька взрослела, а отношения оставались прежними. С женой – искренними, с ним – формальными. «Привет, Волин». «Пока, Волин». С легкой Люськиной руки и дочь начала звать его по фамилии. Не «папа», а «Волин». То есть слово «папа» напрочь исчезло из Катькиного лексикона. Словно он в ее жизни – жилец случайный, залетный, незваный гость на один день. Зачем обращать на него внимание? А что с разговорами пытается лезть, так это он просто чудит сдуру. Успокоится. Перебесится. Пройдет. Мысли пошли невеселые. Мрачные пошли мысли. Волин поставил кружку в раковину и побрел – уже не побежал, а просто побрел – одеваться. По ходу дела он пытался составить наиболее рациональный план следственных мероприятий на сегодня. Но не клеилось. Засела в голове какая-то мыслишка, не дающая ему покоя. Крутилась веретеном где-то в ворохе других мыслей и вылавливаться не желала. Черт с ней, подумал Волин. Себе дороже. Потом само вспомнится. Он накинул пальто, замотал горло индийским мохеровым шарфом, подхватил «дипломат» и шагнул за порог. Словно вынырнул из чужого странного мира. Наверное, с подобным чувством астронавт возвращается после долгого полета на привычную Землю. Только у него эти «полеты» ежедневные. И действительно, расступилось, вытолкнуло, выкинуло. Родился он, Волин, заново. В другую жизнь, отличную от жизни близких и любимых им людей. И теперь уже строилось в голове, складывалось, кирпичик к кирпичику, привычное: «Сашку Смирнитского к первой жертве, Леву Зоненфельда к родителям вчерашней девчонки, самому пообщаться с медиками, просмотреть заключения, отослать запросы, подбить, подравнять, прикинуть…» Его мир был миром чужого страха, чужой боли и чужой смерти. В его мире жил и бродил в темноте убийца-маньяк. Психопат, «серийник», «мыльница». На автобусной остановке жиденькая толпа. Выстроились вдоль тротуара, вытянув по-петушиному головы, и в глазах нет зрачков, один только больной вопрос: «Когда же?» Метались в грязных предрассветных сумерках пустые глазницы фар, но не автобусных, циклопьих, а мелких, автолюбительских. Не стал Волин дожидаться наземного транспорта, рванул к метро по прямой, через дворы, куперовский Следопыт мегаполисного розлива, – дворами близко, дойти дешевле, чем доехать, – и уже через двенадцать минут вскочил в переполненный вагон отечественного «сабвея». Затрясся на стыках в такт вагону, блаженно сдавленный чужими телами, до «Маяковки», с одной пересадкой на «Пушкинской», через время, расстояние и мысли. Ворох мыслей. Кипу, громаду невесомой «макулатуры», порожденной «серым веществом». Этот психопат не мог возникнуть из ниоткуда. И криминалист вчера подтвердил: «Есть у парня опыт». Умеет он обращаться с ножом. Умеет. Где-то когда-то он уже выплывал из темноты времени, чтобы оставить след – ножевые росчерки на чужой плоти. Их нужно только найти, заметить и рассмотреть внимательно. На «Маяковке» Волина подхватило и понесло к дверям. Первая волна «центровой эмиграции». Толпа у эскалатора, как капкан. Попал – не выбраться. Налево и по крутой лестнице наверх, к свету, к утреннему смогу Садового кольца, к бесконечным, как змеи-анаконды, пробкам, к шакальему вою клаксонов. Вылетел Волин из метро, успел только глянуть на часы, вмурованные в самую высокую точку площади – сталинско-строгий шпиль «Пекина», а сзади уже толкали, заставляя двигаться дальше. Бежать, трусить, галопировать. Забег начался, ставок больше нет, господа. На крыльце прокуратуры стояли Саша с Левой, курили и раскланивались со знакомыми. Лева задирал воротник своей студенческой кожаной курточки на «рыбьем меху» и старательно втягивал голову в плечи, так что над воротником торчала только шапка курчавых волос. Саша, напротив, ловил широкой грудью ветер, раздувавший полы его фасонистого кашемирового пальто. Нос Сашкин маячил алой нашлепкой на веснушчатом лице, «тлели» пунцово уши. И вообще, мерз Сашка, но виду не показывал. Еще бы. Столько молоденьких, симпатичных секретарш мимо пробегает, а он парень холостой – не женатый, да и бабник знаменитый. Свет, конечно, видывал бабников и покруче, но мало. Стало быть, приходилось марку держать.

– Приветствую, коллеги, – кивнул Волин на ходу. – Пойдемте.

– Доброе утро, Аркадий Николаевич, – ответили оперативники, отправляя окурки в крохотную урну у крыльца. В кабинете Волин устроился за столом, Лева рядом, Саша привычно приземлился пятой точкой на подоконник.

– Значит, так, коллеги, – объявил Волин, закуривая, – вчера обнаружен еще один труп. Судя по почерку, оба убийства совершены одним и тем же лицом. Саша и Лева переглянулись. Смирнитский шмыгнул оттаивающим носом и громко заметил:

– Ну и чудно. Теперь дело передадут в горпрокуратуру. Организуют сводную группу. Я правильно понимаю?

– Правильно, – кивнул Волин.

– Отлично. Так, значит, теперь нет смысла задницу рвать, правильно?

– Как тебе сказать… Волин посмотрел на Леву. Тот молчал, рассматривая свои бледные тонкие пальцы. Умница Лева, всегда десять раз отмерял, прежде чем хвататься за ножницы.

– Нет, ну а чего? – гнул свою линию Саша. – «Сводники» ведь все одно с самого начала пойдут. Зачем зря время тратить? У нас и своей работы невпроворот. Верно, Левушка? Лева молчал. Он ждал, что скажет Волин. А Волин, подумав, сказал следующее:

– В общем, так, братцы-кролики. Что там решит начальство, нам не ведомо. Рапорт я, конечно, подам, но, пока бумажка эта проплывет по всем инстанциям, пройдет дней пять, а то и все семь. По сегодняшней схеме, наш «дружок» успеет за это время убить еще двух-трех девушек. Не знаю, как тебе, Саша, но мне подобный расклад не слишком нравится. И, поскольку до момента официальной передачи дела в горпрокуратуру вы оба находитесь в моем распоряжении, придется как следует поработать. Сашка сразу поскучнел, дернул кашемировым плечом, поправил гордо белоснежное свое кашне, произнес безразлично:

– Как скажете, Аркадий Николаевич. Вы – старший. С бугра вниз виднее.

– Ну и отлично, – Волин полез в несгораемый шкаф, выудил ежедневник, открыл на нужной странице. – Саша, задание тебе: поедешь вот по этому адресу, – записал на листке адрес.

– Банк «Кредитный»? – удивился тот. – А что в нем?

– В этом банке, возможно, работала первая убитая девушка. Алла Викентиевна Ладожская. Проработай как следует ее контакты. Поговори с подругами, съезди к родителям. Если она была знакома с убийцей, то кто-нибудь должен был его видеть.

– А если никто не видел?

– Тогда кто-нибудь слышал. – Волин уже записывал второй адрес, домашний. – Среди подруг всегда найдется одна, самая близкая, которой поверяются даже самые страшные тайны. Твоя задача: эту подругу отыскать. Понял?

– Чего же тут не понять. Не дурак, чай.

– Кто ж сомневается, Саша. Знаю, что не дурак. – Волин протянул второй листок Леве. – Лева, то же самое, но со второй убитой девушкой. Ориентировочно: убийца – мужчина среднего роста. – Насчет телосложения Волин все-таки промолчал. – Носит очки. В момент убийства был одет в джинсы, кожаную куртку, бейсболку и кроссовки «найк». Носит с собой темную сумку-баул. Размер обуви – тридцать восемь – сорок один.

– Откуда информация? – мгновенно сделал стойку Саша. Лева тоже перестал разглядывать пальцы и с интересом посмотрел на Волина.

– Его видели трое подростков, – объяснил тот. – Как раз в момент убийства. Жаль только, что отпечаток кроссовки оказался смазанным.

– Лицо, конечно, не рассмотрели? – констатировал Саша.

– Мало того, они его еще и не поймали. И в отделение не доставили, – усмехнулся Волин. – А то бы и вовсе лафа была. Сиди себе, благодарности от начальства пожинай.

– Да это я так, – вздохнул опер. – Возможно, от их показаний зависела чья-то жизнь.

– Ладно, парни, по коням, – пресек дальнейшие разговоры Волин. – Времени у нас в обрез. Работаем.

Мишка примчался через сорок минут после звонка, выскочил из своего «Форда». А Маринка сидела у подъезда, зажимая трясущиеся ладони между коленками, бледная, перепуганная, пребывающая в прострации. Смотрела прямо перед собой и покачивалась, с монотонностью часового маятника, вперед-назад. Рисованная бурая цифра почему-то напугала ее похлеще любых телефонных звонков. Руки ходили ходуном, словно поворочала она отбойный молоточек, пудовый асфальтовый «карандаш».

– Что случилось, Мариша? Мишка выглядел встревоженным. В плаще, без пиджака, без галстука. Сорвался, полетел, плюнув на все. Маринка подняла на него взгляд. В глазах растерянность:

– Миша, там… в квартире… кто-то был.

– Ну-ну-ну, – успокаивающе пробормотал он, опускаясь на корточки. – Все в порядке. Все нормально. Пойдем посмотрим. Пошли?

– Миша… – бледные губы Маринки дрогнули. – Я боюсь.

– Чего? Не бойся, я же с тобой. Пойдем. Он подхватил ее под руку, помог подняться с лавочки, повел к подъезду. Маринка механически-послушно шла за ним.

– Не волнуйся, – бормотал Мишка. – Тебе нечего бояться. Сейчас поедем ко мне, а сюда я пришлю пару человек из нашей службы безопасности. Ребята толковые, все из бывших, милиция, гэбэ. Они быстро разберутся, кто приходил, зачем приходил. Не волнуйся. Считай, что этот парень у нас в кармане. По узкой лестнице они поднялись наверх. Гудя и поскрипывая, ползла вниз лифтовая кабина. Надрывно и жалостливо мяукала где-то наверху кошка. Выла на весь подъезд музыка. Бухтел за соседской дверью телевизор. На площадку Маринка поднялась первой, шагнула к дверям квартиры и… тут же снова отступила, впилась Мишке в запястье.

– Что такое?

– Он там, – прошептала едва слышно.

– С чего ты взяла?

– Я… По-моему, я закрывала дверь, когда выходила.

– Да? – Мишка с сомнением посмотрел на чуть приоткрытую входную дверь. – Ты ничего не путаешь?

– Миша, – не в силах справиться с бушующим в груди страхом, закричала Маринка. – Я закрывала дверь! Он там!!!

– Так, – Мишка посмотрел вверх-вниз по лестнице, скомандовал, понизив голос: – Только спокойно. Если этот умник действительно в твоей квартире, я его заломаю. Ты стой здесь. В квартиру не входи, пока не позову. Поняла? Маринка закивала. Лицо ее стало белее мела. Мишка бесшумно приоткрыл дверь и нырнул в темноту прихожей. Четырьмя этажами ниже громыхнули створки лифта. И разом в подъезде стало тихо. Смолкла музыка. И кошка заткнулась. Лишь продолжал что-то вещать теледиктор, размеренно и четко. Но его голос не нарушал всеобщей тишины, а наоборот, только подчеркивал ее. Маринка отступила на шаг. Ей вдруг показалось, что сейчас тот, кого Мишка назвал умником, – жуткий уродливый горбун с черным лицом, – выскочит из квартиры и заорет, распахнув гнилую, окровавленную пасть. Громко и страшно. Настолько громко и страшно, что она, Маринка, потеряет сознание. Минуты отмеряли вечность. Секунды – года. Маринка совершенно потеряла счет времени. Стрелки часов наматывали на циферблат века. Небо за окном окаменело и посыпалось вниз гранитным крошевом дождя. Облака мелькали свинцовым серебром, сменяя день за днем, ночь за ночью. А Маринка все стояла на пустынной площадке, зная, что за дверями соседских квартир люди рождаются, мгновенно взрослеют, еще быстрее стареют и умирают. Тела пергаментно мумифицируются, оставаясь лежать там, где их хозяев обогнала смерть. Шаги за дверью. Она попятилась, зажимая рот ладонью, чтобы не заорать истошно на весь подъезд. Дверь распахнулась. На пороге стоял Мишка. Маринка прикрыла глаза. Сказать, что она испытала облегчение, значит не сказать ничего. Девушка перевела дух. Рука сползла от губ к груди, сдерживая предынфарктный бой сердца. Мишка несколько секунд внимательно смотрел на нее, затем сказал:

– Здесь никого нет.

– Миша, как ты меня напугал, – выдохнула она.

– Заходи, – он шагнул в сторону, пропуская Маринку в прихожую. – Покажи мне надпись. И по его тону, по голосу, по собачьей настороженности во взгляде Маринка поняла: что-то случилось. Но ответила, стараясь не выдать давящей растерянности:

– Она в комнате, в шкафу, на задней стенке.

– Покажи мне, пожалуйста, сама.

– Господи, пожалуйста, – Маринка прошла в комнату, остановилась у шкафа, решительно распахнула створки, рывком сдвинула платья, костюмы, плащи в сторону. – Смотри. И, подавившись последним слогом, застыла, охваченная внезапно подступившей паникой. Задняя стенка шкафа оказалась абсолютно чистой. Цифра исчезла.

– О боже! – прошептала Маринка, протянула руку и осторожно коснулась пальцем холодного отшлифованного дерева. – Она была здесь. Я видела ее.

– Может быть, тебе показалось? – мягко спросил Мишка тем самым ублюдочно-увещевающим тоном, которым врачи разговаривают с буйными сумасшедшими. – Просто упала тень от пиджака или платья. Вот и померещилось.

– Мне ничего не мерещилось! – истерично повысила голос Маринка. – Кто-то написал ее вот здесь, в середине. И это была не тень! Не тень, ясно тебе? Кто-то написал ее, а потом, пока я ждала тебя внизу, стер!

– Ты думаешь, что он все это время ждал тебя в подъезде? Караулил, пока ты выйдешь? Мишка не издевался. Он спрашивал вполне серьезно, но Маринка сейчас не принимала ничего, кроме безусловной веры. Вопросы означали либо издевку, либо подозрение.

– Я не знаю! Не знаю!!! Мишка еще несколько секунд разглядывал ее, затем кивнул:

– Хорошо, сейчас поедем домой. Там ты будешь в безопасности. А сюда я пришлю парочку наших ребят и приставлю к тебе телохранителя. – Он взял ее за руку, слегка сжал. – Не волнуйся, с этой минуты тебе ничего не грозит. В конце концов, он не профессиональный киллер, а просто какой-то сбрендивший дурак. Против хорошего телохранителя ему не потянуть. Только, чур, больше не паниковать. Договорились? Все в порядке?

– Договорились, – тихо ответила Маринка и повторила: – Все в порядке. Ей стало гораздо легче. Мишка всегда держал слово, и если он сказал, что с ней ничего не случится, значит, можно не сомневаться, так и будет.

– Точно? – Мишка взял ее лицо в свои ладони и заглянул в глаза. – Все прошло? Ты успокоилась?

– Точно, Миш. Со мной все нормально.

– Хорошо. Тогда пойдем. Они вышли из квартиры, и Маринка под бдительным присмотром Миши заперла дверь на оба замка.

– На какой срок снята квартира? – поинтересовался Миша, пока они ждали лифта.

– Осталась оплаченная… неделя.

– Сегодня же позвони хозяйке и откажись от квартиры. Если потребует компенсацию – скажи, что деньги я ей завезу завтра. Оплату за следующий месяц. На большее она может не рассчитывать. И пусть начинает подыскивать нового квартиранта. Кстати, составь список вещей, я зайду – заберу.

– У нее уже есть новый квартирант, – Маринка встрепенулась. – Слушай, ведь хозяйка, Вера Алексеевна, сказала, что заходила, когда он был в квартире. Этот парень ей и сожителю выпивку поставил.

– Серьезно? – Мишка сдвинул брови домиком. – Ну, так это вообще отлично. Дело упрощается. Я скажу ребятам, чтобы заглянули к твоей хозяйке, выяснили, как выглядел этот псих, ну и всякое такое. Думаю, они найдут его быстрее, чем он успеет досчитать до трех. Найдут и навсегда отобьют охоту шутить подобным образом.

– Хорошо бы, – вздохнула Маринка.

– Так и будет, поверь мне. Наши ребята свое дело знают. Они вышли из подъезда. Мишкин «Форд» стоял посреди дорожки, перекрывая подъезд. Ему в хвост пристроились белые «Жигули», оглашая двор истошным воем клаксона.

– Уже идем, – махнул рукой Миша. – Не нервничай. На пожар, что ли, опаздываешь? Забрались в салон. «Форд» запыхтел, мягко взял с места и, провожаемый возмущенным механическим завыванием «жигуля», покатил по подъездной дорожке.

Для начала Волин отослал запросы по аналогичным преступлениям, значащимся в сводке. Уточнял места происшествия и способ убийства, возраст и внешность жертв, время. Данные убийцы, когда задержан, на какой срок осужден. Когда закончил отбывать наказание, где проживает сейчас. Вариант: признан ли невменяемым, если да, то где проходил лечение и выпущен ли из клиники. Когда. Кипа бумажной работы. «Суровые героические будни». Битва богов с титанами. В смысле, следователя с бумажным болотом. А дальше, как в бодрой дурацкой песенке: «кто-то», «кое-где», «порой». «Икс», «игрек» и «зет». Хотя в их случае «зет» известен. Вычислить бы еще «икс» с «игреком». Вот и старался Волин, работал, высунув от усердия язык, пыхтел добросовестно, заполняя бесконечные бланки и бумажки, теребя протоколы, справки, заключения. Желая найти ответы на два вопроса: «Что общего у двух убитых девушек?» и «Что общего между двумя местами происшествия?». «Икс» и «игрек», замкнутые в систему. Почему убийца привел именно эти жертвы именно в эти места? Девушки абсолютно разные. Тут нахрапом не справиться. Тут надо разбираться плотно и вдумчиво. С местами происшествия проще. Все на виду. Что на виду? Дома? Разные. На первом месте – между «Динамо» и «Белорусской» – сталинские, на «Академической» – «хрущовки», хоть и кирпичные. Мусор? В детском саду нет мусора. Чисто там. Зеркальное отображение тоже не годится. «Академическая» чуть правее. Да и нет смысла в зеркальном отображении. И тут мелькнуло, всплыло: а что, если он «ходит конем»? Как в шахматах? Волин широким барским жестом сдвинул бумаги в сторону и полез в стол. Была же где-то тут линейка. Алюминиевая, неприятного такого цвета. Цвета беды. Ага, нашел. Вскочил – и к настенной карте. Вымерять, прикидывать, подсчитывать, щурясь и закусывая губу. Волин бормотал что-то невнятное, помечая отдельные улицы, ругался себе под нос, снова отмерял, уточнял, записывал. Через двадцать минут на его столе лежали шесть аккуратных прямоугольничков, совсем недавно составлявших блокнотный лист, на каждом из которых значился адрес: 1. Сад ЦДРА, со стороны Большой Екатерининской улицы. «Ничего себе местечко. Иди угляди его тут. Центр, народу полно, хоть и не лето». 2. Район Рязанского проспекта. Между Газгольдерной и 1-м Грайвороновским проездом. «Тоже та еще задачка. Промышленный район. На километр вокруг – одни предприятия». 3. Очаково. Улица Озерная, в районе Востряковского кладбища. «Подходящее местечко. Многозначительное». 4. Печатники. Между Шоссейной и улицей Песчаного карьера. «Опять предприятия». 5. Битцевский лесопарк, со стороны проезда Карамзина. «Час от часу. В Битцевском лесопарке можно сорок лет партизанить, не боясь, что поймают». 6. Южное Чертаново. Железнодорожная полоса в районе Дорожной улицы. «И снова хорошо. Жилых домов окрест – раз, два и обчелся. Где прикажете засаду прятать? Разве что под рельсы маскировать. Или под паровоз. Тот, что вперед летит». И все-таки стрелка на барометре настроения Волина медленно, но верно ползла вверх. Его умозаключения, конечно, были интуитивными, но уж лучше такие, чем вообще никаких. Он уже заканчивал «колдовать» над списком, когда зазвонил телефон. Волин снял трубку:

– Волин. Слушаю.

– Аркадий Николаевич? – Это был эксперт-медик. – Мы исследовали окурки.

– Какие окурки? – озадачился тот.

– Ну те, что вы направили на анализ.

– Я ничего не направлял на анализ, – возразил Волин, чувствуя все нарастающее изумление. – А об окурках вообще впервые слышу.

– Окурки из подъезда, – терпеливо продолжал объяснять эксперт. – Прислали из отделения. Сказали, что нашли в результате осмотра соседних домов. И еще сказали, что вы выпишете постановление чуть позже. Волин вздохнул, покачал головой:

– Бардак.

– И не говорите, – охотно подхватил эксперт. – Так что, заключение прислать?

– Пришлите. А что с этими окурками?

– На них следы слюны. Мы взяли образцы. Когда поймаете убийцу, проведем сравнительный анализ.

– «Когда», – повторил Волин. – «Если», а не «когда».

– Ну «если», – согласился собеседник. – Значит, я подошлю заключение, а вы мне выпишете постановление вчерашним числом.

– Хорошо. – Волин нажал на рычаг и тут же набрал номер отделения. – Алло? Дежурный? Волин, райпрокуратура. Слушай, голуба, выясни-ка, что это за история с окурками.

– Сейчас, товарищ следователь. – Дежурный с кем-то разговаривал, затем долго звал какого-то Семушкина и разговаривал с ним. Наконец он выдохнул в трубку: – Товарищ следователь, вы слушаете?

– Слушаю, слушаю, – буркнул Волин.

– Окурки были обнаружены в подъезде, на площадке между третьим и четвертым этажами. Их там много валялось, говорят. Штук пятнадцать. Ребята собрали и отправили их на экспертизу.

– Зачем?

– Они сперва решили, что это из жильцов кто-нибудь курить выходил, опросили всех на этаж выше и ниже. Безрезультатно. Гостей, говорят, тоже не было. А из окна, с этой самой площадки, хорошо просматриваются все подходы ко двору, где был обнаружен труп.

– Та-а-ак, – протянул Волин. – Что за окурки? От каких сигарет?

– «Прима». Моршанская.

– А почему сразу не сообщили? Дежурный помялся:

– Хотели, товарищ следователь, протокол вам отослать, да закрутились. Забыли. Отправим немедленно.

– Ну вы даете, братцы-кролики, – ошарашенно пробормотал Волин и повесил трубку. Теперь оставалось только ждать. Собрав бумаги, Волин отправился к главному прокурору района. Тот, слава Богу, оказался на месте. Никуда не ушел, по важным делам не уехал, сидел за столом, просматривал пухлое «дело», заключенное в серую казенную папку, и пил чай из стакана с эмпээсовским подстаканником. На волинское: «Разрешите» – глянул поверх очков, кивнул:

– А-а-а, Аркадий Николаевич, – приглашающе махнул рукой, закрыл «дело». – Заходи. Как раз хотел поинтересоваться, что там у нас с убийством этой… дамочки. Ну, той, что позавчера ночью нашли. Это ведь твое дело, нет?

– Мое, – подтвердил Волин. – Я к вам как раз по этому поводу.

– А-а-а, – «Главный» откинулся в кресле и снова стрельнул в Волина многозначительным взглядом. – Ну давай, докладывай, что там у тебя? Волин коротко рассказал о беседе с психиатром, о разосланных запросах, об оперативниках, отправленных к «потерпевшим», о своей версии «хода конем». И, чем дольше он говорил, тем яснее понимал, насколько малоубедительно звучат его слова. Для «Главного», разумеется. Тот скучнел с каждой секундой все больше и больше. Округлое, чисто выбритое прокурорское лицо с отвислыми белыми брылями вытягивалось, в глазах прорезалось безразличие. И, погоняемый этим безразличием, как кнутом, Волин помимо желания заговорил чуть быстрее, торопясь закончить, пока не прервали. И, конечно, не успел.

– Одним словом, Аркадий Николаевич, – перебил его «Главный», – никаких сдвигов в деле у тебя нет, так?

– Не совсем. Какие-то есть. И потом, слишком мало времени прошло, – заметил Волин. Он уже все понял. Не хочет «Главный» вешать такое преступление на свою обрюзгшую шею. Не хочет навлекать головную боль на розовую блестящую лысину, сияющую из венчика седых волос. Особенно теперь, когда появилась такая хорошая возможность спихнуть не сулящее скорых дивидендов дельце на горпрокуратуру. Пусть у них голова болит да шея гнется.

– Вот именно, – пробормотал «Главный» задумчиво. – Вот именно.

– Поэтому-то я и хотел попросить вас связаться с руководством МВД, чтобы они выделили людей для патрулирования указанных мной районов, – закончил Волин. – Существует определенная вероятность, что следующее преступление маньяк планирует совершить в одном из этих шести мест. Расчет его был прост. Дело все равно придется передавать. Соображения волинские примут форму отчета о проделанной работе. В горпрокуратуре решат, что, за отсутствием других версий, патрулирование имеет смысл. Ситуации оно не ухудшит, а при большом везении еще и улучшит. Опять же, создается видимость целенаправленных действий. А уж дальше, как говорится, дело случая. Точнее, везения. В случае успеха лавры пожнет тот, от кого исходила непосредственная инициатива. Если маньяка задержит патруль, затребованный райпрокуратурой, то райпрокуратура вообще и «Главный» в частности смогут поставить в квартальном отчете жирную галочку. С другой стороны, если патруль будет от горпрокуратуры, то и похвалы достанутся ей. С третьей – недельное патрулирование, не давшее результатов, вряд ли вызовет большой гнев начальства. В худшем случае, пожурят по-отечески. Что лично он, «Главный», теряет? Ровным счетом ничего. А пойди «волна» посерьезнее, всегда можно «перевести стрелки» на Волина. У него, «Главного», и своих забот невпроворот, времени вникать в детали каждого дела нет, а тут следователь доложил о… ну и так далее. Взял «Главный» со стола волинский список, просмотрел, покачал головой задумчиво, почмокал губами, прикидывая в уме все «за» и «против», обозрел укрепленную на стене карту, бормотнул без особой охоты:

– Многовато народу потребуется, а?

– Много, – согласился Волин. «Главный», лукавый старец, снова вперился взглядом в карту, пожевал собственные мысли, вздохнул тяжко, по-бурлацки, на долю свою незавидную. Качнулся плавно блестящий круг розовой лысины.

– Ладно, Аркадий Николаевич, посмотрим, что тут можно сделать, – и сразу же оговорился: – Но ты должен понимать, последнее слово остается за руководством. У нас с тобой свои соображения, тактические, так сказать, у начальства – свои. Если мне прикажут немедленно передать дело в горпрокуратуру, то тут уж, сам понимаешь, я возражать не смогу.

– Разумеется, – кивнул Волин, подивившись неказистости попытки «Главного» сыграть одновременно в двое ворот.

– Ты бумажки свои оставь. Я позже просмотрю, разберусь. Волин кивнул.

– Только время не терпит. Следующее убийство может произойти когда угодно, в любой момент. «Главный» поднял взгляд на визитера. Колыхнулись мешки под «бычьими» глазами, сошлись грозно седые брови, качнулись недовольно брыли.

– Разберусь. Не хуже твоего понимаю, что к чему.

– Можно идти?

– Иди, – «Главный» величаво махнул медвежьей лапой. – Иди. Появится новая информация – докладывай лично.

– Обязательно. Волин вышел из кабинета, отпустил узел галстука. Вздохнул полной грудью. Постоял несколько секунд, переваривая разговор. Плохой, надо сказать, разговор получился. Отвратительный. Чем дольше «Главный» будет «разбираться», тем вероятнее появление очередного трупа, а очередной труп – лишняя морока на плешивую голову «лукавого старца». И, стало быть, постарается он сбагрить мутное дело, чтобы не получить по шапке от непосредственного руководства. «Поплывет» дело по инстанциям, как лодочка по штормовому морю. И пока оно «к суше прибьется», этот психопат, маньяк чертов, успеет таких бед понаворочать и в таком количестве, – у самых бессердечных инфаркт случится запросто. Волин прошел в кабинет, тяжело плюхнулся в кресло, оглядел заваленный бумагами стол. Где-то тут, в ворохе отчетов и сводок, притаилось окровавленное прошлое конкретного человека – убийцы, носящего очки и бейсбольную кепку.

– Алла Викентиевна Ладожская, – таинственно, как пароль, произнес Саша и улыбнулся. Геракл, облаченный в форму внутренней охраны банка, покосился на управляющего – дородного типа с необъятной фигурой и круглым блиновидным лицом, – и положил лопатообразную ладонь на кобуру, из которой выглядывала жалостливая рукоять «макарова».

– А в чем, собственно, дело? – поинтересовался блинолицый управляющий и на всякий случай улыбнулся тоже.

– В шляпе, голубчик, в шляпе, – Саша достал из кармана пиджака «корочки», раскрыл, давая возможность охраннику и управляющему прочесть все до буковки и внимательно рассмотреть фотографию. – С кем Алла Викентиевна общалась наиболее близко?

– Э-э-э-э, – управляющий оглянулся, указал на окошко с цифрой 6. – С Наташенькой… Гхэ… В смысле, с Наташей Раменской общалась. Подруги они. – Он вдруг замолк, посмотрел, щурясь, на визитера. – А почему вы сказали «общалась»? С Аллой что-то произошло? Саша посерьезнел, убрал удостоверение в карман, предупредил, понижая голос:

– Произошло, произошло. Только давайте не будем кричать на весь зал, товарищ. Хорошо?

– Хорошо. Не будем, – лицо управляющего вытянулось и сменило оттенок с «наливной персик» на «летнее небо перед грозой». – Ее… – оглянулся через плечо, прошептал: -…убили, да?

– Почему вы так решили? – быстро поинтересовался Саша.

– Ну как… – управляющий растерялся. – Вы же сами сказали…

– Я ничего такого не говорил.

– Как не говорили?

– Да вот так. Не говорил и все. Я сказал: «произошло», а «произошло» вовсе не предполагает убийство. Алла Викентиевна могла попасть под машину, утонуть, отравиться газом. – Саша подался вперед, почти прижался к управляющему и, приблизив лицо к белесому «блину», едва не коснувшись носом носа собеседника, понизил голос уже даже не до шепота, а до почти неразличимого выдоха: – Так откуда вы знаете, что ее убили? Именно убили?

– Ничего я не знаю! – взвизгнул управляющий, испуганно отшатываясь.

– Я так сразу и подумал, – спокойно и уверенно заметил Саша, выпрямляясь. – Любому ясно: вы – честный человек. По нашей линии. А с остальным разберется налоговая инспекция, – и обаятельно поинтересовался: – Так как, вы сказали, зовут подругу Аллы Викентиевны? Наташа? Чудесное имя. Значит, пойду теперь побеседую с Наташей.

– Рабочий день ведь, – тоскливо брякнул в широкую кашемировую спину управляющий. – Клиенты. Саша резко развернулся на каблуках, вскинул удивленно брови:

– Что вы сказали, простите?

– Ничего, – быстро заверил его блинолицый. – Я нем, как рыба.

– Да? Значит, мне показалось, – кивнул Саша и зашагал к нужному окошку. Наташа оказалась очаровательной девушкой. Как раз в Сашином вкусе. Она изучала какие-то данные, появляющиеся на мониторе компьютера, что-то выписывала в широченную ведомость, что-то, наоборот, набирала на клавиатуре. Получалось это у нее чрезвычайно ловко. Оперативник навалился локтем на стойку, растянул губы в улыбке то ли Жерара Филипа, то ли Луи де Фюнеса, поздоровался:

– Добрый день, Наташа.

– Здравствуйте. – Девушка на секунду оторвала взгляд от монитора, но тут же вновь вернулась к работе. – Вы насчет карты? Подождите секунду, пожалуйста, я сейчас освобожусь. Саша почувствовал себя уязвленным. Еще бы, такая улыбка даром пропала.

– Вообще-то я не насчет карты, – буркнул он. – Даже если это – прикупной туз. Сомнительного качества острота «утонула» следом за игривой улыбочкой.

– Да? – слегка рассеянно спросила девушка.

– Да. – Саша привык, что дамы обращают на него внимание. Исключения нарушали его хрупкое душевное равновесие. – Кстати, вы не устали работать? Может быть, прогуляемся, пообедаем где-нибудь?

– Нет, спасибо. – Наташа набрала очередную команду, щелкнула по клавише «Enter», повернулась к собеседнику и вежливо поинтересовалась: – Слушаю вас.

– Вот так вот, – разочарованно произнес себе под нос оперативник. – Она, оказывается, меня даже не слушала. – Он кашлянул и попробовал воспроизвести коронную «бронебойную» улыбку еще раз, но ничего не вышло. Наташа терпеливо ждала. Тогда оперативник вздохнул и примирительно произнес: – Вообще-то я из милиции. И мне необходимо с вами поговорить с глазу на глаз.

– Вообще-то, – в тон ему ответила девушка, – перерыв у меня только через сорок минут.

– Вы из-за этого толстяка, что ли, беспокоитесь? – Саша стрельнул глазами на управляющего, бестолково-выжидательно мнущегося поодаль. – Так вы не волнуйтесь, я с ним уже договорился, – и, обернувшись, состроив вопросительную физиономию, показал на пальцах: «Мы тут отлучимся ненадолго? Как вы смотрите?» Управляющий быстро-быстро закивал. На лице его отразилось непередаваемое облегчение, смешанное с абсолютно искренней радостью. Мол, и пожалуйста, и на здоровье вам, идите себе, идите, идите, найдется, кем подменить, и вообще, это не проблема, даже не берите в голову. Господи, пустяки какие. Кстати, его, управляющего, ни капельки не затруднит посидеть за стойкой полчасика-час, а если надо, так он может и больше… Не дожидаясь окончания этого исполненного страсти и небывалого творческого подъема мимического монолога, Саша вновь повернулся к Наташе:

– Я же говорил. Он совсем не возражает. Наташа пожала плечами, легко поднялась с казенного стула. Фигурка у нее была под стать личику. Саша млел. Накинув пальто, девушка вышла из-за стойки, остановилась, выжидательно глядя на «расплывающегося» кавалера:

– И где вы намерены разговаривать?

– Меня Саша зовут, – сообщил оперативник и, непонятно почему, покраснел.

– Мое имя вам известно, – кивнула девушка. – Так где же мы будем разговаривать?

– Да где угодно… Госп… Где угодно! – По Сашиному лицу было видно, что он, не медля ни секунды, пригласил бы спутницу в ресторан и разговаривал бы там до самого вечера, а то и до ночи, но, во-первых, служба, во-вторых, романсы, которые навязчиво мурлыкали в кармане те самые, бумажные. – Пойдемте в скверик, что ли? Покурим. Наташа засмеялась звонко, прикрывая тонкой ладошкой рот и откидывая голову. Волосы у нее были длинные, прямые, цвета начищенной латуни. Саша судорожно сглотнул и подумал о том, что в безумно нудном процессе, именуемом «работой со свидетелями», иногда вдруг открываются довольно приятные стороны. Под бдительным взглядом Геракла в форме они вышли на улицу. Погодка не располагала к сидению по скверикам, но Наташа послушно следовала за Сашей. Они присели на узенькую, застеленную газетками лавочку, достали сигареты. Саша – «Мальборо», Наташа – тонкого валютного «Давыдова». Оперативник донжуанисто щелкнул зажигалкой. Закурили, помолчали, переваривая первые, самые вкусные затяжки.

– Наташа, у меня к вам большая просьба, – нарушил затянувшуюся паузу Саша. – Расскажите мне поподробнее про Аллу.

– Ладожскую?

– Именно. Наташа вдруг прямо и внимательно посмотрела на оперативника.

– Что-то не так?

– Да нет, все нормально. Так это из-за вас Алка не ходит на работу?

– С чего это вы взяли? Наташа еще несколько секунд разглядывала его, затем шевельнула тонкой ладонью.

– Ерунда. В любом случае с Алкой у вас ничего не получится, не тратьте зря время.

– Почему не получится? – навострил уши Саша. – Я что, не в ее вкусе?

– Да нет. В ее.

– Тогда почему не получится? Девушка вздохнула и отвернулась, словно разговор стал ей неинтересен.

– Потому, что Алка ждет не милиционера, а принца.

– В смысле? Романтик, что ли?

– Романтик, да, – Наташа усмехнулась. – Розовые замки Алке не интересны. Ей интересны замки вообще. Желательно старинные, несколько и в самых живописных уголках белого света. Так достаточно понятно?

– Вполне, – разочарованно протянул Саша. – Не дурак.

– Я так и подумала. – Девушка бросила сигарету в урну, отряхнула ладошки, взглянула на часы, поинтересовалась: – Это все, что вы хотели узнать?

– Наташа, – Саша полез в карман пальто, где у него лежала одна-единственная фотокарточка. – Вы сядьте, успокойтесь, расслабьтесь. Он говорил это таким ненатурально-беспечным голосом, что девушка сразу встревожилась.

– Что случилось? С Алкой что-нибудь произошло, да? Почему вы сразу не сказали?

– Да успокойтесь вы! – прикрикнул на нее Саша и сразу же почувствовал себя в своей тарелке. – Еще неизвестно, ваша ли это подруга, – солгал он. У самого-то сомнений уже не оставалось. Несколько дней не была на работе. Куда уж тут сомневаться. – Сейчас я покажу вам фотографию, а вы скажете мне, Алла это или нет. Хорошо?

– Хорошо, – не слишком уверенно кивнула Наташа. Оперативник вытащил из кармана карточку. Мертвенная бледность залила лицо девушки, дрогнули губы. Ответ уже не требовался. Саша спрятал фото в карман пальто и вздохнул.

– Значит, все-таки она. Алла Викентиевна Ладожская.

– Да, это Алла, – едва слышно прошептала Наташа. Она торопливо отвернулась, плечи ее затряслись. Плакала девушка совершенно беззвучно и оттого особенно жалобно. Саша приобнял ее.

– Ну, ну, ну. Все, все. Успокойся, успокойся. Ну? Успокойся, говорю. – Наташа шмыгнула аккуратным носиком, достала из нагрудного кармана платок, промокнула глаза. Саша внимательно наблюдал за ней. – Ну все? Молодчина.

– Даже не верится, – пробормотала девушка. – Два дня назад сидели вместе на кухне, болтали, планы строили и вот… Глаза ее снова наполнились слезами, и Саша, опасаясь нового приступа рыданий, жестко приказал:

– Прекращай это дело. Все. Стоп. Никаких слез. Слезами тут не поможешь. – Наташа посмотрела на него, всхлипнула и снова полезла за платком. – Ты, чем рыдать, лучше вот что… Лучше про ухажеров ее расскажи. Кто возле нее крутился в последнее время. Короче, обо всех знакомых твоей подруги. Тем более что, насколько я понял, их было не так уж и много. Наташа трясущимися пальцами достала еще одну сигарету, закурила, затянулась глубоко и жадно.

– Да. Алла жила довольно замкнуто. Никогда никому не рассказывала о своих проблемах. Нет, знакомые у нее были, но все… полезные, что ли. С девчонками в банке мало общалась. Да и я с ней познакомилась только потому, что сидела рядом. Просто так бы никогда не заговорила. Поначалу она казалась мне немного высокомерной.

– А чем Алла занималась в банке?

– Обслуживала кредитные карточки. Не самая интересная работа.

– Понял, – Саша посмотрел в небо, подумал. – Скажите, Наташа, Алла жила с родителями?

– Нет. Она сама из Солнечногорска. В Москве снимала квартиру. Однокомнатную. На «Щукинской». А насчет знакомых… Я с Аллой дружила. Девчонки общались, но по необходимости. Все. – Наташа подумала и добавила: – Любовников у нее не было. Во всяком случае, мне об этой стороне ее жизни ничего не известно.

– Что, такая женщина и не интересовалась мужчинами? – прищурился саркастически оперативник. Наташа усмехнулась язвительно:

– Знаете, Саша, как представителю сильного пола, я бы могла наговорить вам тысячу не самых лестных вещей, но не стану этого делать.

– Почему?

– Потому что все равно не поймете. Что же касается мужчин, то Аллу интересовал только один мужчина. Тот, который должен был стать ее мужем. Ради этого она и сидела в банке сутками. Понимаете, Алла была не из тех, кто меняет планы по ходу дела. Обычно, сделав ставку, она жестко придерживалась выбранной линии. И вообще, была девушкой независимой. У родителей денег никогда не брала, наоборот, сама старалась помогать. В меру возможностей, конечно, – Наташа вздохнула. – Ей ведь надо было еще и выглядеть.

– А не видели ли вы среди знакомых Аллы Викентиевны мужчину среднего возраста, рост примерно метр семьдесят пять. Носит очки, кепку-бейсболку, джинсы и кожаную куртку? Саша внимательно наблюдал за собеседницей. Девушка даже не задумалась.

– Нет. Алла не интересовалась «бандерлогами».

– Кем?

– Ну… Есть такой сорт мужчин. Раньше они носили тайваньские спортивные костюмы, теперь джинсы, «кожу», бейсболки, кроссовки. Такие, знаете, любят изображать из себя сильно «крутых». Ходят с «пластилиновыми» телефонами, пальцы – как хвост у павлина. И разговаривают через нос. Наташа попыталась изобразить «бандерлога». Саша засмеялся.

– Похоже. Я знаю таких ребят. Они «крутые» до того момента, пока у них на запястьях не защелкнут «браслеты» или не ткнут «пушкой» под челюсть.

– Вот-вот. Грязь, одним словом. Нет, к таким мужчинам она старалась даже не приближаться. Но вообще тип в очках крутился возле нее.

– Да? – Саша насторожился. – А как он выглядел?

– Довольно молодой. – Наташа прикрыла глаза, вспоминая. – Знаете, плохо помню. Честно говоря, когда он приходил, я внимания на него не обратила. Аллу многие мужики пытались «склеить». И очередь к ней выстраивалась именно поэтому, – она смутилась, объяснила: – Это ведь только первое время клиентов разглядываешь. Потом устаешь. Все эти ребята в костюмах от Хьюго Босса начинают восприниматься как банкоматы. Что-то такое неживое, но дающее деньги. А этот… Он был какой-то незапоминающийся, хотя я и не присматривалась. В очках. Пальто хорошее, дорогое. На голове… то ли кепка, то ли шляпа… Нет, скорее кепка. Иномарка у него, темная.

– Модель не запомнили? – быстро поинтересовался Саша.

– Нет. Я и видела-то ее всего один раз. Когда он заезжал за Аллой после работы. Вечером дело было. У банка всегда машин много, так что… – Наташа посмотрела на оперативника. – А знаете, похоже, что Алла от него зависела.

– Почему вы так думаете?

– Я только сейчас сообразила. Когда мы вышли, Алла увидела машину, попрощалась и пошла к этой иномарке. Я решила: посмотрю хоть, что за мужик. Думала, он выйдет помочь ей. Не тут-то было. Этот парень открыл дверцу, не выбираясь из салона. – Наташа прищелкнула пальцами. – Если бы так поступил мужчина, который для Аллы ничего не значил, она бы просто прошла мимо. Понимаете? Такой… поступок абсолютно не в ее характере. Но Алла села в машину, и они уехали.

– Так, так, так, – пробормотал Саша. – Значит, кавалер Аллы Викентиевны катается на темной иномарке.

– Да. Широкая такая машина, не малолитражка.

– Угу. А когда, вы говорите, это было?

– Два дня назад, – уверенно сказала Наташа. – Я запомнила, потому что вчера Алла не вышла на работу. Подумала еще: «Закрутилась».

– Тогда почему вы решили, что я – кавалер Аллы Викентиевны?

– Это выглядело вполне логично. Вы – хозяин, а тот парень

– ваш шофер. Манеры у него, прямо скажем… Тогда и покорность ее становилась понятной. На «неумытость» шофера она тоже не обратила бы внимания.

– Скажите, а где Алла Викентиевна познакомилась с этим человеком?

– В банке. Он приходил насчет кредитки. – Наташа подумала и добавила: – Наверное, у него должна быть крупная сумма на счете. На маленькую Алла не купилась бы. Она в этом кое-что понимала. Ее нельзя было провести «на мякине».

– Владелец кредитки и иномарки, – пробормотал про себя Саша. – Отлично. – Он поднялся. Наташа смотрела на него с интересом. Ощущение было такое, словно у оперативника извлекли позвоночник и вставили вместо него жесткую пружину, которая толкала тело вперед, не позволяла ему находиться в покое. – Пойдемте, Наташа. Я провожу вас.

– Вам не дадут фамилии, – покачала головой девушка, вставая. – И тем более счета.

– Дадут, – хмыкнул с пуленепробиваемой уверенностью Саша. – Мне дадут. И то, и другое. Но не сейчас, а когда я вернусь с ордером.

Протокол осмотра подъезда, того самого, в котором нашли окурки, и заключение судебно-медицинской экспертизы по трупу Аллы Викентиевны Ладожской Волин получил только к обеду. Два листа, «сшитые» канцелярскими скрепками, – все, что осталось от когда-то красивой, жизнерадостной девушки. Впрочем, насчет жизнерадостной – это были догадки. Эти убористо исписанные странички вместили в себя все. Ужас грядущей смерти, боль, отчаяние, мольбу в глазах. И кровь. Волин взял заключение, пробежал глазами первую страницу. Смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами, в ночь с понедельника на вторник. А сегодня у нас… Волин взглянул на календарь. Пятница. Пятница! Он хлопнул себя по лбу. Черт, у Люськи же сегодня день рождения. А он, олух, забыл. То-то она взъелась с утра. Ну, теперь жди грозы. Настрополит Катьку, и будут обе смотреть волчицами. Надо бы пораньше с работы уйти, цветочков там купить, тортик, шампанского, что ли. Или водки? Впрочем, Катьке водку рановато. Обойдется шам… Без стука распахнулась дверь, в кабинет ввалился Саша. Лицо его сияло, как нимб над головой святого.

– Аркадий Николаевич, – гаркнул оперативник от дверей. – Нужен ордер! Волин отложил заключение.

– Так, Саша, спокойно. Расскажи мне, что произошло. Оперативник, пританцовывая от нетерпения, пересказал Волину разговор с Наташей.

– Сколько там фамилий? Сотня? Две? Ну, допустим, даже три сотни, – вопил он. – Из них человек двадцать с темными иномарками. Мы его вычислили! Пройдемся по списку, проверим алиби на вчера и… когда там? Три дня назад… вторник! И на вторник! Опс – готово! Через день этот ублюдок будет у нас в руках! Тепленьким!

– На понедельник, – поправил Волин. Новость, в общем, была хорошей. Однако он не разделял слишком уж бурного Сашиного оптимизма. – Ладожскую убили в понедельник. Так написано в заключении. Оперативник на мгновение застыл на месте, принялся что-то прикидывать в уме, наконец усмехнулся, покачал пальцем:

– Не-ет, Аркадий Николаевич, во вторник! В понедельник Наташа еще сидела с Аллой Ладожской на кухне. Во вторник Алла вышла на работу. Этот психопат забрал ее у банка вечером. Вы меня не путайте.

– Кто тебя путает? – Волин нахмурился, полез в заключение. – Ну? Вот ведь, черным по белому написано: «Между десятью и одиннадцатью часами, в ночь с понедельника на вторник». Это ты, друг мой, меня в заблуждение не вводи.

– Где написано? Где? – вскинулся Саша.

– Вот. Оперативник отыскал нужную строчку, прочел, хмыкнул, прочел еще раз.

– Фигня какая-то получается, – бормотнул озадаченно. – Это что же выходит? Ладожскую убили, затем она попила с Наташей чайку, вышла с утра на работу, просидела за стойкой до вечера, потом уехала и только в машине померла окончательно. Так? Неужели никто не заметил, что она уже мертва?

– Саша, прекращай юморить, – не без раздражения прервал его Волин. – Не будь циником. Терпеть этого не могу. Ты все-таки говоришь о покойнице!

– Так ведь и я о том же, – не сдержался оперативник, но тут же осекся, сказал уже серьезно: – Извините, Аркадий Николаевич.

– Давно бы так, – буркнул Волин. – Кто-то ошибается. Лично я склонен доверять экспертам.

– Аркадий Николаевич, – вздохнул Саша, – если бы вы увидели Наташу лично, то от вашей уверенности не осталось бы камня на камне.

– Не думаю.

– Аркадий Николаевич, так как насчет ордера?

– Да, – Волин достал бланк постановления, заполнил, поднялся: – Надо завизировать у «Главного». Посиди пока.

– Я покурю? Можно?

– Кури, – ответил Волин и вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

Резкая трель рванула в тишине квартиры, словно граната. Маринка вздрогнула и посмотрела в сторону прихожей. Последний час она сидела в абсолютной тишине, снова и снова переживая испуг сегодняшнего дня. Вспоминая таинственно исчезнувшую цифру на стенке шкафа: 5. Не требовалось много ума, чтобы понять смысл этих зловещих «было – стало». Число жертв. Будущих жертв. Маринка переместилась с далекого седьмого на более престижное пятое место. Она зло скривилась. Интересно, подумалось ей сумрачно, а остальные четверо знают о своем месте в этой страшной очереди? Или нет? Звонит ли этот психопат им, чтобы насладиться чужим страхом, брызжущим, как сок из перезрелого граната? Да? Предположим, да. В таком случае, что они предпринимают? Обращаются в милицию? Бегут, куда глаза глядят? Что? Может быть, и ей стоило бы пуститься в бега? С Мишкиными возможностями она вполне могла бы «переждать» весь этот ужас где-нибудь за границей. В этот момент у нее появилась уверенность, что никакая «заграница» не спасет от лап убийцы-маньяка. Таинственного Бори. Психопата. Это можно назвать предчувствием, или предвидением, или еще Бог знает чем, важно, что Маринка была убеждена: расстояние не способно защитить ее. Что угодно, но только не бегство. По какой-то непонятной причине психопат Боря решил, что ему необходимо убить Маринку. И он это сделает. Пойдет за ней на край света. Но она станет седьмой жертвой. Господи, какой ужас. Маринка поежилась и зябко обняла себя за плечи. Именно в эту секунду и прозвучал звонок. Она вздрогнула и посмотрела в сторону прихожей. Сердце подпрыгнуло к горлу, забилось, разрывая гортань. Липкий, холодный пот пополз по спине. Звонок прозвучал еще раз. Долго и настойчиво. Кто-то очень хотел, чтобы его впустили в квартиру. А что, если это он? Боря? Несколько секунд Маринка сидела совершенно неподвижно, затем медленно, не производя ни малейшего шороха, поднялась и на цыпочках пошла к двери. Кто-то стоял там, на лестничной площадке, и ждал, пока она, Маринка, откроет дверь. Встревоженный голос утомленного рассудка вопил из-под многотонной толщи страха: «Дура! Подумай сама! Это не он! Он не стал бы звонить!» По мере приближения к двери голос этот тонул, становясь все тише и невнятнее, пока не смолк окончательно. Маринка уже была не в состоянии думать не только нормально, но даже просто думать. Ею управляли инстинкты, которые подсказывали: надо вести себя тихо. Тогда он подумает, что никого нет, и уйдет. Если же она обнаружит себя хотя бы легким шорохом, Боря сломает дверь, войдет и расправится с ней. Дверь у Мишки была не просто стальная, а бронированная, с каким-то там специальным наполнителем. Выбить ее плечом не удалось бы даже слону, но Маринка свято верила в то, что БОРЕ это удастся. Он всесилен. Она включила телеглазок. Новомодная, но чрезвычайно полезная штука. На маленьком черно-белом экранчике справа от двери появилось изображение высокого мужчины в пальто, костюме и галстуке. Он явно не подходил под описание, данное квартирной хозяйкой, славной Верой Алексеевной. Маринка протянула руку к интеркому, замешкалась, но все-таки нашла в себе силы надавить клавишу.

– Что вам нужно? – спросила она, надеясь на то, что говорит достаточно уверенно. – Кто вы? Мужчина кашлянул, взглянул на вмонтированный в стену динамик, спокойно ответил:

– Добрый день. Меня прислал Михаил. Я должен обеспечивать вашу безопасность.

– Только не здесь, – категорично потребовала Маринка. – В квартире я хочу находиться одна. Мужчина хмыкнул. На острых скулах заиграли желваки, однако голос его остался ровным и дружелюбным.

– Хорошо, но я должен убедиться, что в квартире вам ничто не угрожает. А для этого мне необходимо ее осмотреть. Маринка колебалась. Да, Мишка говорил, что пришлет охранника, но… В ней все еще жило «но», хотя первая жгучая волна ужаса уже схлынула. Если это, и правда, телохранитель, лучше позволить ему осмотреть квартиру. Маринка решительно повернула ключ, открыла дверь.

– Хорошо. Входите, осматривайте. Телохранитель улыбнулся мягко и шагнул в прихожую, пробормотав: «Спасибо». Он прошелся по комнатам, выглянул во все окна, осмотрел карнизы и стены под ними. Маринка бродила за ним, как собачка. Этот человек излучал спокойствие и уверенность. Время от времени охранник указывал на что-то и спрашивал: «За стеной мусоропровод? Лифтовая шахта примыкает к вашей квартире? К соседней? Хорошо. Дом через дорогу жилой?» И так далее, в течение примерно получаса. Закончив «экскурсию» посещением ванной, туалета и кухни, он повернулся к Маринке и сообщил негромко:

– Михаил изложил мне суть вашей проблемы. Уверяю вас, ни через окна, ни тем более через дверь этот парень войти не сможет. Если, конечно, вы сами ему не откроете.

– Я не открою, – быстро заверила его Маринка. Телохранитель улыбнулся:

– Ну и отлично. Успокойтесь, вам абсолютно нечего бояться. Единственное пожелание: зашторьте окна в спальне. И не открывайте их ни при каких обстоятельствах.

– Вы думаете, он может выстрелить через стекло?

– Не думаю, но совсем исключать подобную возможность не следует. Дальше, – он достал из кармана пальто передатчик. – Я или мой напарник будем вести круглосуточное наблюдение за вашим подъездом. Вы сможете связаться с нами в любое время при помощи этого передатчика.

– А почему не у двери? В подъезде теплее и…

– Россия – не Америка, – спокойно объяснил охранник. – Представителей милиции наше присутствие сильно нервирует. Да и у жильцов возникают неприятные ассоциации. У нас ведь до сих пор действуют правила социалистического общежития. Тут уж ничего не поделаешь. Мы остановились на наиболее удобном варианте – машина у подъезда. Чтобы подняться в квартиру, нам понадобится не больше десяти секунд. Вам не о чем волноваться.

– Я надеюсь, – вздохнула Маринка.

– Теперь насчет передатчика. Он уже настроен на нужную частоту, тумблеры не трогайте. Если нам понадобится что-то узнать у вас, вызовем по рации. Вы услышите. Пользоваться умеете? Нет? Смотрите, – охранник объяснил Маринке, на какую клавишу и в какой момент нужно нажимать. – И последнее. Ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось, не открывайте входную дверь, если не увидите в глазок меня. Или напарника, конечно.

– А если придет Миша?

– Если придет Миша, один из нас поднимется вместе с ним. Вы все поняли?

– Все, – кивнула Маринка.

– Больше не открывайте никому! Никому! Ни соседям, ни друзьям, ни знакомым. Никому. Если кто-нибудь будет звонить в дверь – вы немедленно связываетесь с нами. Услышите возню на лестнице…

– Немедленно свяжусь с вами.

– Правильно.

– А… – Маринка замялась.

– Что? – Телохранитель кивнул. – Спрашивайте, не стесняйтесь.

– У вас есть оружие?

– Разумеется. Хотя мне еще ни разу не приходилось его использовать, – мужчина улыбнулся. Маринка кивнула. Она почувствовала себя гораздо лучше. Ей даже стало немного стыдно за страх, испытанный раньше. Рядом с этим парнем она вдруг ощутила, насколько бессмысленна была ее паника. Девушка улыбнулась. Впервые за несколько часов. Затем поинтересовалась:

– А хозяйка? Вера Алексеевна? Она что-нибудь рассказала?

– Как только ребята что-нибудь выяснят, сразу дадут знать. – Видимо, на лице Маринки слишком явно отразилось разочарование, поскольку охранник рассмеялся. – Не волнуйтесь, – сказал он. – Все будет нормально.

– Думаете?

– Уверен.

Серый «Москвич-2141» притормозил у кирпичной пятиэтажки, из салона выбрались двое ребят исключительно крепкого сложения. Оба с бычьими шеями и короткими стрижками. Оба в серых костюмах и пальто. Третий парень, сидящий за рулем, вытащил из «бардачка» бутылку водки, протянул приятелям, буркнул:

– Фуфырь не забудьте. Без фуфыря хрен что она вам расскажет.

– Забыл, – согласился первый, подхватил бутылку и сунул в карман. Затем достал из нагрудного кармана пиджака сложенный вдвое лист, развернул, сверился с адресом и двинул массивной челюстью: – Квартира тридцать шесть. Четвертый этаж. Напарник ничего не сказал. Просто зашагал по слякотной дорожке к подъезду. Первый потянулся за ним. Оба поднялись на нужный этаж, остановились у зашарпанной двери.

– А они точно дома? – поинтересовался первый невнятно, словно жвачку жевал. – Рабочий день все-таки.

– Точно, – ответил напарник. – Такие не работают. Такие только отдыхают. Я-то знаю. Полжизни с этой шушерой валандаюсь. Он поднялся на пару ступенек, поглядел вверх, словно хотел убедиться, что никто не подслушивает их разговор, стоя площадкой выше. Лестница была пуста. Тем временем первый протянул руку к болтающемуся на проводке звонку, но вдруг остановился и втянул ноздрями воздух. Белесые брови его сдвинулись к переносице.

– Чуешь? – спросил он. Напарник тоже принюхался и уверенно заявил:

– Газом воняет.

– Точно, газом, – поддержал первый, слегка бледнея. – Во, блин. И как меня угораздило на кнопку не нажать, а? Полетели бы мы с тобой в разные стороны, как, блин, грачи по осени.

– Хорош болтать, – хмуро отозвался напарник. – Иди милицию вызывай и аварийку.

– А ты?

– А я здесь побуду пока. Прослежу, чтобы какой-нибудь умник спичкой ненароком не чиркнул. Весь дом поднимет на воздух.

Лева сидел неестественно прямо, и вид у него был, как у комбайнера во время жатвы, то есть очень озабоченный. Он перелистывал блокнот, просматривал записи. Контраст между ним и Сашей поражал. Хотя оно и понятно. Ведь Смирнитскому не пришлось общаться с родителями убитой Аллы Ладожской. За него это сделают другие люди. Участковый, например. Волин рылся в бумагах, давая возможность оперативнику успокоиться и подготовиться к разговору.

– Кстати, – нарушил он молчание. – «Главный» связался с горпрокуратурой. Начальство договорилось с МВД о выделении патрулей.

– Хорошо, – бесстрастно заметил Лева.

– Но нам велено подготовить дело к передаче по инстанции. Оперативник поднял голову, посмотрел на Волина и задал один-единственный вопрос:

– Когда?

– Думаю, дней через пять. Пока группу соберут, пока утвердят состав… Подтекст был ясен: «За пять-то дней, глядишь, уже и ловить никого не придется. Сами управимся». Лева удовлетворенно качнул курчавой головой:

– Уложимся. Если постараемся.

– Я тоже так думаю. Оперативник открыл первую страничку, облизнул губы – видно, давил в себе неприятные воспоминания, – и очень буднично начал читать:

– Со второй жертвой дело обстоит следующим образом. Анастасия Сергеевна Пашина, семнадцать лет. Учащаяся ПТУ. Третий курс, швея-мотористка. Училась более чем средне. Дворовый ребенок. Родители целыми днями на работе, девчонка была предоставлена сама себе. Иногда пропадала на сутки. Пили, ясное дело, – Лева оторвался от записей, пояснил: – Они там во дворе сколотили компанию, человек десять-двенадцать. В основном мальчишки, но было и несколько девочек. По показаниям подруг, примерно две недели назад Настя познакомилась с каким-то молодым человеком. Произошло это в центре. Точнее, на Театральной площади. Она звонила по телефону-автомату, он стоял за ней в очереди. Разговорились, познакомились. Убийца пригласил Пашину в ночной клуб. Поужинали, обменялись телефонами. Номера, разумеется, никто не запомнил. Но Настя говорила, что ее «ухажер» – мужик с «крутой» машиной, «крутыми» деньгами и абсолютно без комплексов.

– В каком смысле? – не понял Волин.

– Во всех смыслах, Аркадий Николаевич.

– Они что, спали вместе? Лева усмехнулся одной стороной рта:

– Аркадий Николаевич, современная молодежь начинает жить полноценной половой жизнью, еще не успев выбраться из пеленок. Чему тут удивляться? Волин подумал о Катьке, хмыкнул, бормотнул: «М-да».

– Он покупал ей что-то из шмоток, несколько раз водил в ночные клубы. Компания, понятное дело, обижалась. Потребовали, чтобы девчонка приносила им спиртное со своих вечеринок. Она дважды принесла. Три бутылки водки. Сказала: «Папик откупается». Кое-что из купленных им вещей я изъял, – Лева положил на стол пластиковый пакет.

– Протокол составил? – поинтересовался Волин. – А то ведь не зарегистрируют.

– Конечно, – следом за пакетом на стол лег бланк протокола изъятия. – Все в порядке. Понятые засвидетельствовали. Необходимо как можно скорее передать вещи на экспертизу, возможно, убийца оставил «пальцы».

– Обязательно передам, Лева, обязательно, – заверил оперативника Волин. – Я, кстати, получил заключение экспертов по вещам Ладожской.

– Есть что-нибудь?

– Ничего путного. Вещи фирменные. Микрочастицы есть, но их слишком много и практически нет характерных. Кровь на одежде принадлежит убитой. Вот, собственно, все. Оперативник сразу потерял к заключению всякий интерес, посмотрел в окно и вздохнул:

– И ведь что самое интересное: казалось бы, этот тип не мог не «засветиться». Вокруг ведь уйма народу. Целая армия, можно сказать. Так нет. Он ни разу не зашел к Пашиной домой, не заехал во двор. Никто из всей компании не может сказать, как он выглядит. Правда, однажды ребята решили посмотреть на кавалера и пошли к метро.

– Почему к метро?

– Ну он подъезжал за Настей к метро. Но увидеть его мальчишкам так и не удалось. Этот гад даже не вышел из машины. Просто открыл дверцу. Мальчишки, конечно, заметили машину, темную иномарку, но даже не сумели определить модель. То ли «Пежо», то ли «Шевроле».

– Ничего себе разница, – хмыкнул Волин.

– Вот именно, – с тяжелым вздохом заметил Лева. – Денежный парень на темной иномарке – отличная «зацепка». На темных иномарках пол-Москвы катается.

– Да, но «Пежо» и «Шевроле» все-таки меньше, чем «Мерседесов» или «БМВ», – заметил Волин. – Хотя, с другой стороны, будет крайне трудно доказать, что ухажер Насти и убийца-психопат – одно и то же лицо. Лева опустил блокнот на колени.

– Он очень хитер, этот сукин сын. Никто его не видел, а значит, никто не может опознать.

– Кое-кто все-таки видел, – Волин в двух словах рассказал Леве о том, что удалось выяснить Смирнитскому. – Без всяких сомнений, это один и тот же парень. Денежный, на темной иномарке. Кассирша из банка может его опознать. Пацаны из детского сада.

– Ну и что? – по мере разговора Лева распалялся все больше и больше. – Аркадий Николаевич, вы же следователь, знаете лучше меня: ни один суд не примет данное обстоятельство в качестве доказательства. Ну да, был знаком с обеими убитыми девушками. И что с того? Это ведь не доказывает, что именно он убил их. Мальчишки эти тоже не свидетели. Все трое находились в состоянии алкогольного опьянения, вы сами говорили.

– Мало ли что я говорил? – помимо желания произнес вдруг Волин. – Я много чего говорю. Были – не были, какая разница? Сегодня были, завтра не были. Главное, что они его видели.

– Нет, не главное, – произнес вдруг Лева тихо. – Аркадий Николаевич, вы сейчас говорите, как Жеглов в том фильме. «Плевать, как сядет Кирпич, главное, что сядет».

– Никогда не любил этот момент.

– Я тоже.

– И тем не менее. Временами «способ Жеглова» становится единственным оружием против этой швали, – вздохнул Волин.

– Помните, что ответил Шарапов? «Если начать законом дыры в следствии затыкать, то это будет уже не закон, а кистень».

– Слушай, Лева, заканчивай со своей демагогией. Я этот фильм наизусть помню. Все, кому не лень, цитируют.

– Иногда полезно напомнить.

– Думаешь, будет лучше, если мы, поймав этого ублюдка, разведем руками и скажем: «Иди, дорогой, гуляй. Режь дальше. Поскольку мальчишки-свидетели у нас того… выпивши были». С родителями будущих жертв ты сам пойдешь объясняться? Или на участковых переложишь? – Волин прищелкнул языком. – Они очень обрадуются, уверяю тебя.

– Я и не отказывался. С родителями Пашиной беседовал.

– И что? Ты им тоже рассказывал про Жеглова с Шараповым? Лева серьезно посмотрел на Волина и упрямо сказал:

– Мальчишки были пьяны. Мы это знаем. Даже если они укажут на него пальцем, это будет обман. Подтасовка. Суд не примет их показаний, если выяснится, что они в тот вечер пили. И это мы тоже знаем. Получается, любой гад может убивать кого вздумается и когда вздумается, не боясь возмездия.

– Если экспертиза докажет, что этот парень вменяем, он получит «вышку», – спокойно ответил Волин. – Думаешь, этого мало? Или ты смертную казнь вообще не воспринимаешь как возмездие?

– В данном конкретном случае – нет, – продолжал гнуть свою линию оперативник. – То, что вы предложили, – не возмездие, а произвол.

– Тяжело с тобой, парень. «Твоя беда, Лева, в том, что ты не можешь привыкнуть к смерти, – подумал Волин. – Такие, как ты, не удерживаются на нашей работе. Либо попадают к психиатру, либо увольняются».

– Я хочу, чтобы суд получил реальные – реальные! – доказательства его вины, – упрямо твердил тем временем Лева. – Доказательства, а не подтасовку. Тогда и только тогда возмездие будет возмездием.

– А я, по-твоему, этого не хочу? – Волин навалился грудью на стол, чтобы заглянуть собеседнику в глаза. – Я, милый мой, хочу этого не меньше, а возможно, даже больше, чем ты! И вообще, успокойся. Этот парень все равно проколется, тут-то мы его и возьмем. Идеальных преступлений, как известно, не бывает. Оперативник замолчал, почему-то глядя на Волина. На лице его застыло странное выражение: смесь недоумения, горечи и отчаяния.

– Опять что-то не слава богу? – спросил Волин.

– Мы что, будем ждать, пока он проколется?

– Лева, ты с ума сошел? Я, по-твоему, кто? Садист? Или дегенерат? Ничего мы ждать не будем. Нам просто надо оказаться в нужное время в нужном месте. Понял? Мы возьмем этого гаденыша за задницу в тот самый момент, когда у него в руках будет нож. Тот самый нож. Такое доказательство тебя удовлетворит?

– Вполне, – оперативник улыбнулся. – Извините, Аркадий Николаевич. Я вспылил.

– Нормально, – отмахнулся Волин. – Значит, вот что мы сейчас сделаем. Поезжай-ка в ГАИ и возьми у них список владельцев всех темных иномарок. Не только «Пежо» и «Шевроле», а всех, понял? И чтобы одна нога здесь, другая там. Ясно?

Миша въехал во двор, вывернул руль, намереваясь запарковать «Форд» на любимом пятачке, у самого подъезда, – если не нашелся кто-нибудь порасторопней, – и… едва успел нажать на тормоз. Заняли, конечно. Да кто! Миша медленно повел машину в дальний угол двора. Поставил у мусорного контейнера, едва не уткнувшись бампером в осклизлый темно-зеленый бок стального короба. Чертыхнулся. Местечко – хуже не придумаешь. Надо было парковаться за углом, там место всегда есть. Но уж очень не хотелось разворачиваться. Хлопотно это в переполненном автомобилями дворике. Жильцов много, машин, соответственно, тоже, а места мало. Маловато местечка-то. Миша выбрался на улицу, захлопнул дверцу, нажал клавишу на брелке. Пискнула сигнализация, сами собой опустились штырьки за темными тонированными стеклами, глухо «сглотнули» замки. Миша удовлетворенно кивнул и зашагал вдоль дома к подъезду, поглядывая на знакомую «четверку» цвета «коррида». Ту самую, что так нахально красовалась у подъезда. Приблизившись, хлопнул ладонью по капоту, окликнул громко, со смешком:

– Ау, служба, просыпайся. Злодея проспишь. Сидевший за рулем телохранитель вылез из машины, поднял воротник пальто.

– Холодает, – заметил спокойно. Сна в его голосе и близко не бывало. Не спал он. Глаза ясные.

– Ну? – поинтересовался Миша, закуривая. – Как дела?

– Все тихо, – ответил тот. – Миша, если бы этот тип появился, ты бы узнал об этом вторым.

– Почему вторым?

– Потому, что первыми были бы я и клиент. Миша кивнул. Ему понравилось это «клиент». Бесполое слово, начисто лишенное как симпатии, так и антипатии. Универсальное. «В качестве клиента для меня все равны!» Нет друга, нет врага, есть клиент.

– Ребята съездили по адресу, который я им дал?

– Разумеется, – кивнул телохранитель.

– Им удалось что-нибудь выяснить об этом парне?

– Ничего. Когда они приехали, хозяйка и ее сожитель были мертвы.

– Как? – Миша застыл с приоткрытым от удивления ртом.

– Отравились газом. Выпили хорошенько, поставили на огонь кастрюлю с макаронами и уснули оба. Вода закипела, пена поднялась, пошла через край, погасила огонь. Вот так. Очень просто. Несчастный случай. Телохранитель тоже закурил. Миша несколько минут рассматривал огонек сигареты, обдумывал новость, покашливал, бормотал тихо: «М-да. Так-так-так-так-так. Ага». Сигарета истлела до самого фильтра. Миша подержал окурок, отпустил, и тот плавно упал к его ногам. Наступил мыском, припечатывая алый огонек к асфальту, растер в грязно-серый комок, спросил задумчиво:

– Ты тоже думаешь, что это был несчастный случай?

– Во всяком случае, выглядит вполне правдоподобно, – ответил охранник, продолжая спокойно покуривать. – Хотя я лично не верю в подобные совпадения. Очень уж ко времени они решили макарон покушать.

– А что милиция говорит? Они нашли отпечатки пальцев? – спросил Миша и тут же оговорился: – Чужие, я имею в виду. На кастрюле, например.

– Квартира – притон для жаждущих и страждущих. – Телохранитель поднял голову и посмотрел на окна Мишиной квартиры. – По отпечаткам можно жизнь всех алкашей района изучить. А вот на кастрюле отпечатки только одни. Самой хозяйки. Схема проста до гениальности. Убийца приходит «в гости». Со своей выпивкой, само собой. Судя по количеству пустых бутылок на столе, приняли они изрядно. Сам убийца не пил вовсе или пил очень мало. А хозяевам много и не понадобилось. Утро – вечное похмелье. «Взяли на грудь» рюмочки по три-четыре и уснули. Тогда убийца берет кастрюлю, прижимает ручки к пальцам спящей хозяйки, идет в кухню, наполняет эту самую кастрюлю водой, ставит на плиту, включает газ на всю катушку, бросает макароны и спокойно уходит.

– А если бы вода не «побежала»? Или огонь бы не залило? Телохранитель докурил, затоптал «бычок», вздохнул:

– Придешь домой, попробуй, налей в кастрюлю воды до самого верха, брось в воду макароны и включи плиту. Посмотришь, чем кончится. Стопроцентно гарантированный результат. Если, конечно, нет системы автоотключения подачи газа. Он очень хитрый, этот парень. Очень. И это меня настораживает.

– А что, если хозяйка и ее дружок действительно отравились в результате несчастного случая? – спросил Миша, мрачнея. Он уже понял, к чему ведет охранник.

– Тогда это самое невероятное совпадение из всех, которые я знаю, – ответил тот. – Хорошо бы, конечно. Нам мороки меньше, но… Меня учили в первую очередь рассматривать худший вариант.

– И что же это за худший вариант?

– Ему удастся осуществить угрозу.

– Каким образом?

– Если бы я знал его планы, то не мерз бы тут, а пошел в нужное время в нужное место и надрал бы этому поганцу задницу как следует. Миша вздохнул, тоже посмотрел на плотно зашторенные окна, из-под которых пробивалась слабая полоска света, спросил:

– Может быть, еще пару ребят выписать, а? Как ты считаешь?

– Не стоит. Чем больше народу – тем выше вероятность «засветки». Физически я с ним справлюсь. Но если он придет и обнаружит здесь «почетный караул», то изменит планы. Где его тогда ловить? Повисла пауза, во время которой каждый из мужчин думал о своем. Наконец телохранитель кивнул в сторону подъезда.

– Пойдем?

– Пожалуй, – согласился Миша, хмурясь. Он первым поднялся на низенькое крыльцо, первым вошел в сумеречный, гулкий, как колодец, подъезд, первым подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Кабина с лязгом поползла вниз. Где-то наверху резко хлопнула дверь квартиры. Миша вздрогнул.

– Расслабься, – посоветовал стоящий рядом телохранитель. – У нас есть время.

– Ты уверен? Охранник пожал плечами:

– Насколько я понимаю, прежде чем прийти сюда, он должен убить еще четырех человек.

– А если это уловка?

– Мне так не кажется. Короб лифтовой кабины миновал второй этаж. Гудел, надрываясь, мотор. Телохранитель, не глядя на Мишу, сказал негромко:

– Я обдумывал сложившуюся ситуацию, и у меня появились кое-какие соображения…

Саша вернулся часа через три, шлепнул на стол компьютерную распечатку – добрая сотня листов убористого текста. Присел, потер лоб, бормотнул:

– Облом. Волин придвинул распечатку, раскрыл на последней странице. Завершал список номер две тысячи пятьсот семьдесят семь.

– М-да, – в его голосе отчетливо прозвучало разочарование.

– Три сотни, говоришь? – Саша подавленно молчал. – И что, все значащиеся в списке люди – клиенты «нашего» банка?

– В том-то и дело, – ответил Саша. Задору у него явно поубавилось. – Оказывается, банк «Кредитный» обслуживает не только своих клиентов, но еще и клиентов других ведущих банков. Причем, – он указал на распечатку, – в списке только владельцы карточек, по которым зарегистрированы финансовые операции в течение последнего месяца. Полный список был бы раз в пять больше. Если не в десять. Одним словом, пролет, Аркадий Николаевич. Конкретный пролет. Волин пошелестел страницами, взял со стола красный маркер, принялся зачеркивать одну фамилию за другой, комментируя свои действия вслух:

– Так, для начала исключим всех женщин и мужчин, у которых на счете небольшие суммы. Убийца – человек богатый. Алла Ладожская наверняка в этом убедилась. Так-с, так-с, так-с… Пятнадцать тысяч долларов большая сумма?

– Ладожскую не устроила бы.

– Я тоже так думаю. – В течение получаса маркер вычеркивал строки. Некоторые страницы, сплошь покрытые красным, откладывались в сторону, для контраста. – Закончили, – наконец возвестил Волин. – Смотри-ка, не так уж много их и осталось. Процентов семьдесят выбыло. Теперь проведем «возрастной отбор». По показаниям подруги…

– Наташи, – подсказал Саша. Оперативника словно реанимировали. На щеках заиграл здоровый румянец, в глазах вновь зажегся огонек азарта.

– Наташи, – кивнул Волин, – и троих подростков. Наш «подопечный» довольно молод. Остановимся на возрасте… ну, скажем, двадцать пять тире сорок лет. Как говорится, мужчина «в самом расцвете сил». – И снова маркер пошел «гулять» по строчкам. – Посмо-отрим. – Волин перелистал ощутимо «похудевший» список. – Сколько осталось? Человек триста?

– Примерно, – подтвердил Саша, взирая на внушительную стопу «отработанных» страниц.

– Ты не туда смотри, – Волин хлопнул ладонью по стопке и потряс оставшимися листами. – Ты сюда смотри. Те нас уже не интересуют. Убийца вот здесь, – он снова тряхнул списком. – Часть отсеется после того, как Лева привезет сводку из ГАИ. Выбросим владельцев отечественных машин…

– А что, среди богатых есть и такие?

– Встречаются. Затем исключим хозяев иномарок светлых оттенков, лимузинов и малолитражек. Останется, думаю, около двух десятков потенциальных кандидатов в маньяки. – Волин посмотрел на оперативника. – Как тебе расклад?

– Шикарный, – искренне похвалил Саша. – Скорее бы уж Левка вернулся. Да, кстати, я поинтересовался и у управляющего, и у девиц в зале. Все в один голос утверждают, что во вторник Ладожская была на работе. Так что эксперты облажались. Намылили бы вы им шею, Аркадий Николаевич. Они ведь своим заключением нам все дело развалят.

– Я не хочу! – заявила Маринка бескомпромиссно. – Слышите? Не хочу! И не стану этого делать! Ни за какие коврижки! Она расхаживала по комнате, а Миша стоял, привалившись плечом к стене, и курил, уставясь в пол. Он никак не ожидал, что предложение, высказанное телохранителем, вызовет столь бурную реакцию. Охранник стоял в дверях, вид у него был совершенно спокойный.

– Но почему? – спросил Миша. – Тебя повсюду будет сопровождать телохранитель. Никакого риска!

– Расскажи об этом моей домашней хозяйке. «Никакого риска!» От кого я это слышу? – Маринка остановилась и повернулась к мужчинам. – Сколько еще народу должен убить этот психопат, чтобы вы наконец поняли: он опасен! По-настоящему, смертельно опасен!

– Мы прекрасно это понимаем, – подал голос телохранитель.

– И именно поэтому предлагаем вам продолжать ходить на работу.

– Я тоже понимаю и именно поэтому говорю: ни за что! Пока он не будет пойман, я и шагу не сделаю за порог квартиры.

– Позвольте мне закончить, – не повышая голоса, продолжал охранник. – Дело в том, что этот «Боря» хитер, осторожен и очень умен. Вы ни разу не задавались вопросом, зачем он звонит вам? Зачем он приходил в вашу квартиру? Зачем назвал свое имя в беседе с покойной хозяйкой? Зачем он написал цифру на стенке шкафа? Маринка смотрела на него, скрывая за возмущением растерянность. Ей ни разу и в голову не пришло задуматься: если этот тип, «братец Боря», действительно решил ее убить, то зачем вся эта комедия с телефонными звонками, цифрой и прочим бредом?

– Чего он добивается? – продолжал размеренно и тихо вещать телохранитель. – Я вам скажу. Он хочет напугать вас. И напугать так, чтобы вы забились в какой-нибудь темный угол, вроде этой квартиры, и не показывали оттуда носа. И тут само собой возникает следующее «зачем». Зачем ему ваш страх? Он умен и хитер, а значит, ничего не делает зря. «Боря» – не ваш знакомый. Иначе ему ничего не стоило бы разыграть случайную встречу в «большом городе», под этим соусом заманить вас в тихое, безлюдное место и там преспокойно убить. Он не ваш враг «по жизни» – насколько мне известно, до приезда в Москву вы жили в глубинке. Вряд ли у вас имеется такой враг, который ради мести, или что уж им движет, поехал в другой город. «Братец Боря» слишком умен, чтобы допустить подобную ошибку. Во-первых, он сразу же лишается даже самого шаткого алиби, во-вторых, у него здесь нет ни друзей, ни знакомых. Никого, кто мог бы помочь ему. А ведь «Боря» сумел выяснить, где вы живете, узнал имя и фамилию, расписание работы, привычки. Он точно знает, на какие рычаги надо нажать, чтобы причинить вам максимальную боль. «Братец Боря» ждет вашего страха. Почему? Да потому, что у него уже есть план относительно вашей смерти. И базируется он именно на страхе. На вашем страхе. Чтобы поймать этого парня, мы должны перехватить инициативу, взять ситуацию под контроль, заставить «Борю» играть по нашим правилам. А для этого необходимо действовать вопреки его плану. Маринка вяло опустилась в кресло, достала из пачки сигарету и принялась катать ее в пальцах.

– «Боря» хочет вас напугать? – продолжал телохранитель. – Отлично. А вы не боитесь. Ждет, что вы запретесь на семь замков? Превосходно. А вы продолжаете ходить на работу, как будто ничего не произошло. Проще говоря, ваши реакции должны быть неадекватны тем, на которые он рассчитывает. Необходимо, чтобы «Боря» растерялся. Растерянный человек уязвим. Преступник – тем более. Он подумает, что в его расчеты закралась ошибка и что информация о вашей жизни неверна. Дальше у «Бори» будет два выхода: либо действовать наобум, либо собрать о вас дополнительные сведения. Для этого ему придется подойти к вам вплотную, крутиться рядом. Что и будет самой крупной его ошибкой. Стоит «Боре» появиться в поле нашего зрения, – телохранитель щелкнул пальцами, – он готов. Я об этом позабочусь. Маринка потянулась за зажигалкой, взяла ее, щелкнула клапаном и несколько секунд смотрела на подрагивающий желто-голубой язычок огня. Она обдумывала услышанное. В рассуждениях охранника, безусловно, присутствовала логика. Что да, то да. Вообще-то подобные трюки у рыбаков называются ловлей «на живца». И она, Маринка, предлагается в качестве червячка. Приманки. Неприятное это занятие, надо заметить. Очень неприятное. Присутствует в нем гадостное ощущение манипуляторства. Ты – спорная шашка, которую двигают по доске сразу два игрока.

– Я все время буду находиться рядом с вами, – добавил телохранитель, видя сомнение на ее лице. – Хотя, не стану обманывать, небольшой процент риска в нашем плане все-таки есть. С другой стороны, вы же не собираетесь провести всю жизнь за закрытой дверью? И, кстати, боюсь, что у «Бори» уже имеются соображения относительно того, как вас достать. Однако я лично даже представить себе не могу, каким образом он собирается это осуществить.

– В нашем плане? – скривилась Маринка. – Я к этому плану не имею ни малейшего отношения. Абсолютно.

– Я не совсем точно выразился, – согласился телохранитель. Миша отлепился от стены, прошелся по комнате и ткнул пальцем в наглухо затянутое плотными портьерами окно.

– Посмотри на это. Возможно, ему так и не удастся добраться до тебя. Но также возможно и то, что нам не удастся его поймать. Предположим, этот «брат», или кто уж он там, откажется от своего плана. И что будешь делать ты? – Миша распалился. Лицо его пошло красными пятнами. То ли от волнения, то ли от негодования на Маринкину непонятливость. – Сидеть и дрожать от страха? Сколько? Месяц? Год? До того момента, пока он не позвонит и не скажет, что твоя смерть откладывается? – От такого натиска Маринка растерялась еще больше. Миша подошел к креслу, опустился на корточки и заглянул ей в глаза. – Мы должны его поймать, понимаешь? Тогда, и только тогда ты сможешь спокойно спать и ходить по улицам, не оглядываясь через плечо!

– А если «Боря» все-таки перехитрит охрану и убьет меня? – спросила Маринка, но уже без язвительности в голосе. Ей были очень нужны ободряющие слова. Она хотела, чтобы ее убедили в том, что ни один психопат в мире, будь он даже семи пядей во лбу, не сможет добраться до нее. Миша покачал головой:

– Мы ему этого не позволим. Все вместе.

– Если вдруг я почувствую, что дело неладно, мы организуем хорошую бригаду и поставим по человеку на каждом углу вашего дома, на каждом этаже вашего подъезда и в каждой комнате вашей квартиры, – поддержал Мишу телохранитель. – Сделать это не составит труда. Десять минут – и сюда примчится компания крепких симпатичных ребят. Вроде меня, – он улыбнулся. – Но мне кажется, что вы преувеличиваете способности фальшивого братца. – Маринка попыталась что-то ответить, но телохранитель поднял руку, предупреждая колкость. – И это лишний раз доказывает, что вы очень напуганы. Значит, в данный момент «Боря» на верном пути. Его расчет оправдывается. Маринка переводила взгляд с одного мужчины на другого. Наконец, она вздохнула и едва заметно кивнула:

– Хорошо. Давайте делать то, что вы считаете нужным. Только, я вас очень прошу, будьте внимательны. Мне не хочется умирать.

Волин разложил перед собой оба списка. Тот, что остался от банковской распечатки, и тот, что принес Лева. Оперативников он отпустил. На сегодня их работа закончена. Вещи, принесенные Левой, отправил на дактилоскопическую экспертизу. Не мешало бы еще проверить их на следы крови и семени, но это потом. Дактилоскописты пообещали напрячься и закончить экспертизу к завтрашнему утру. Если, конечно, не случится чего-нибудь экстраординарного. Волин надеялся, что не случится. Он открыл первую страницу списка. Сотни фамилий. Глаза разбегаются. Как и говорилось утром, для начала он вычеркнул всех владельцев отечественных машин, лимузинов и малолитражек. Затем исключил хозяев светлых иномарок. Работа заняла больше двух часов. Приходилось сличать сразу два списка. В конце концов, в банковской распечатке осталось чуть больше тридцати фамилий. Мужчины в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, у каждого иномарка темной расцветки. Среди них один «Шевроле», модели «Каприс». «Пежо» вообще не оказалось. Волин подчеркнул фамилию владельца «Шевроле» двумя жирными красными линиями. Кандидат номер один. Необходимо выяснить, чем этот человек занимался вчера вечером и ночью с понедельника на вторник. В памяти всплыл утренний разговор с Сашей. «Свидетельница сказала, что во вторник утром Алла Ладожская была на работе. Но экспертизой установлено, что ее убили в ночь с понедельника на вторник. Неладно что-то в датском королевстве», – размышлял Волин. Он потянулся к телефону, снял трубку. Вращая диск, второй рукой искал на заваленном бумагами столе медицинское заключение. Отыскал, положил перед собой. Ответили быстро.

– Алло? – услышал Волин в трубке энергичный голос.

– Добрый день, Волин из райпрокуратуры беспокоит. Я могу поговорить с экспертом Колеваевым?

– Минуточку, – в трубке повисла долгая пауза, нарушаемая лишь далекими шагами, невнятными разговорами и прорывающимся сквозь потрескивание помех сочным мужским баском, распекающим неведомого Огаенко за то, что тот не прислал в срок машину с пиломатериалами. Огаенко то ли молчал, то ли его линия «не брала», но второго голоса Волин не слышал. Наконец что-то щелкнуло и в трубке возникло унылое:

– Да. Добрый вечер. Колеваев. Слушаю вас.

– Добрый вечер, – ответил Волин. – Сегодня днем мы получили ваше заключение по поводу убитой девушки.

– Какой девушки? У нас тут этих девушек… Напомните.

– С отрезанной головой. На бедре татуировка. Бабочка.

– А, да. Отправляли такое заключение, было дело. И что? Что-нибудь не в порядке? Не так оформили?

– Да нет, все нормально. И оформили как положено. Но возникла одна проблема.

– Что за проблема?

– В заключении написано, что потерпевшую убили в ночь с понедельника на вторник, а свидетели утверждают, что во вторник убитая еще была на работе.

– Да? Хм… Подождите, я проверю. – Колеваев отсутствовал минут пять, в течение которых Волин узнал очень много интересного и о пиломатериалах, и о заказчике строительства, и обо всех родственниках Огаенко, вплоть до Адама. – Вы еще здесь? – наконец возник басок Колеваева.

– Здесь.

– Так вот, никакой ошибки в заключении нет. Вашу потерпевшую убили между десятью и одиннадцатью в ночь с понедельника на вторник.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. В гниющем мусоре возникает так называемый парниковый эффект. Трупные явления, включая реакцию зрачков на атропин и пилокарпин, протекают несколько медленнее обычного. В принципе я могу допустить погрешность в час. Самое большее, в полтора. Но никак не в сутки. Смерть наступила приблизительно в половине одиннадцатого вечера в понедельник. Плюс-минус тридцать минут. Можете считать это официальным подтверждением заключения.

– Спасибо.

– Не за что, – довольно сухо ответил эксперт и повесил трубку. Его можно было понять. Обиделся за «своих». Волин задумался. Он привык верить экспертам. Суд тоже привык верить экспертам. Все привыкли верить экспертам. Тогда получается, что по количеству отъявленных лжецов на квадратный метр площади этот банк занимает первое место в городе. Что-то тут не вязалось. Если допустить, что Аллу Ладожскую убили именно в понедельник, а не во вторник, как утверждают свидетели, то кто же был вместо нее на работе? Кто мог так сымитировать человека, что даже близкие друзья не сумели отличить фальшивку? Можно было, конечно, предположить, что Ладожская вовсе не Ладожская, но убитую опознали подруга и зубной врач. При желании можно отправить запрос по месту прежней прописки, поручить участковому предъявить снимки убитой девушки соседям и родителям, но результат – в этом Волин почему-то был свято уверен – окажется прежним. Убита именно Ладожская. Во всем этом было некое иррациональное зерно, которое, как ни крути, объяснению не поддавалось. Разве что присутствием сверхъестественных сил, но Волин в мистику не верил. Зато верил в ленивую народную поговорку: «Утро вечера мудренее». Или, говоря иначе, «если хочешь поработать, ляг поспи и все пройдет». Волин собрал бумаги в стопку, сложил их в несгораемый шкаф, запер на ключ и поехал домой. Трясясь в вагоне метро, он пытался отыскать ответ на вопрос, ставший в его понимании едва ли не сакраментальным: что общего между банковской служащей, двадцати пяти лет, отменно сложенной брюнеткой, с большими жизненными амбициями и семнадцатилетней дворовой девчонкой, учащейся ПТУ, блондинкой, выдающимися внешними данными не обладающей? Ответ напрашивался сам собой. Ничего. Абсолютно ничего общего. Внешне, во всяком случае. А может быть, их объединяет некий общий факт биографии? Что это за факт? Могли они встречаться раньше? Едва ли. Слишком уж велика разница в интеллектуальном уровне и жизненных интересах. И все же их судьбы должны были пересечься в какой-то определенной точке. Работа? Банковский клерк и швея-мотористка. Почти коллеги. Общие знакомые? Подруга Ладожской… как бишь ее?.. Наташа сказала, что Ладожская вообще была малообщительным человеком. Да и вращались убитые девушки в разных кругах. Учеба? Ладожская не москвичка. Наверняка в ее родном городе ПТУ имеется. И не одно. Хоть удавись, а Волин не видел точек пересечения. Смерть – вот единственное, что роднило двух совершенно разных людей. Обе девушки погибли от рук одного и того же человека. На нужной станции Волин поднялся и пошел к двери. Платформа была почти пуста. Поздновато. Одиннадцатый час. Ларьки в переходе уже закрыты. Черт! Про день рождения жены он все-таки забыл. Хотел ведь пораньше поехать домой, цветов купить, шампанского. Растяпа. Ладно, подумал Волин. С шампанским как-нибудь организуемся. На улице-то палатки еще работают. А вот с цветами вышло совсем плохо. Он выбежал на улицу, подставившись предательскому порыву ветра, зажмурился, отвернулся. Быстро зашагал к стоящим чуть в стороне ларькам. Напитки на любой вкус и в любое время суток. В голове у него сработала дурная ассоциация. Убийца тоже, наверное, покупал водку в палатке. Ту самую водку, в которую потом добавил кемитал. Волин на ходу достал из кармана бумажник, раскрыл, пересчитывая наличность. Коробку конфет надо бы еще купить, раз уж с цветами такая промашка вышла. Выудил из бумажника две пятидесятитысячные купюры, шагнул к ларьку и наклонился к закрытому окошку. В это момент у обочины притормозил мощный, как носорог, джип. Из салона выбрался верзила, облаченный в джинсы и кожаную куртку. Из-под расстегнутого воротника отливала тусклой желтизной массивная золотая цепь. Волин искоса посмотрел на верзилу, а тот подошел к ларьку, бормотнул: «Мужик, я возьму быстренько? Тороплюсь очень». Волин кивнул завороженно. Верзила постучал костяшками пальцев по стеклу.

– Значит, так, – сказал серьезно на услужливо-опасливое «здрась» продавца. – Водочки, бутылочки три. Тока «туфту» не суй, да? Давай хорошее че-нибудь. «Кристалл»? Знаю я этот «Кристалл». Сам небось гонишь дома? Нет? Ну смори. Теперь, че это у тебя там? Че за пиво? Ну, давай банок шесть, так? И вот это, «джин с тоником», тоже шесть. Теперь, это че, ветчина? Свежая хоть? Ну пару банок кинь. Теперь… А Волин продолжал смотреть на верзилу. Точнее, на его руку. В руке у того покоился сотовый телефон. Закурлыкал уютно зуммер. Верзила потыкал в клавиши.

– Да. – Между делом он продолжал показывать продавцу на бутылки, банки, коробки. – Скока? В пакеты мне положи. Тыща – не тыща, ты ложи, раз тебе говорят. Одной рукой полез в карман, выгреб горсть купюр. Продавец отсчитал причитающееся, остальное верзила снова засунул в карман, сграбастал пакеты и пошел к машине, не прерывая телефонного разговора. Вот оно, думал Волин. Вот оно и есть, точно. Что же это за делец, который стоит в очередь к телефону-автомату? А если у него контракт на пять миллионов долларов горит, он будет носиться по улицам, разыскивая работающий таксофон? Конечно, нет. Что за чушь? У него должен быть сотовый телефон. Но, если у него есть телефон, тогда зачем он стоял в очереди? Ребята сказали, что Настя Пашина, пэтэушница, познакомилась с убийцей у таксофона. Волин едва не хлопнул себя по лбу. Убийца заранее подбирал жертв, а потом просто инсценировал случайное знакомство! И Аллу Ладожскую он «купил» точно так же. Этот человек, убийца, какое-то время наблюдал за девушками, выяснял, чем они живут, привычки, пристрастия, пытался вникнуть в каждую мелочь. Наблюдал и делал выводы. Потом он пошел в банк и вроде случайно сделал так, что Ладожская заглянула в его счет. С Пашиной ему было гораздо проще. Семнадцатилетняя девчонка просто «поплыла» при виде «крутого» мужика. Ему ведь ничего не стоило сводить ее в дорогой кабак, купить хорошую шмотку. Волин понимал, что версия эта вполне может оказаться и ошибочной. Слишком уж в ней было много натяжек. И аккумулятор мог сесть в телефоне, и в банк убийца мог зайти просто так, по делу, но… Волину очень не хотелось отбрасывать такую ладную, гладкую, логичную историю, потому что история эта собирала известные уже факты в некое подобие системы. Психопатическую систему отбора жертв. По ней выходило, что убийца видел своих жертв раньше. Возможно, даже всех сразу. И бывших, и будущих.

– Алло, – позвал продавец и побарабанил ладонями по прилавку. – Покупать что-нибудь будем? Или можно закрывать? Дует ведь.

– Да, конечно, – Волин никак не мог собраться с мыслями. Мозг усиленно работал в ином направлении. И домой идти не хотелось. Хотелось поехать на работу и начать терроризировать экспертов телефонными звонками, выписывать повестки и постановления, – словом, работать. – Пожалуйста, бутылку шампанского и коробку конфет. Продавец лениво кивнул, вытащил из недр своей коммерческой сокровищницы темно-зеленый «огнетушитель» и большую яркую коробку. Волин расплатился, не особенно вникая в запредельно высокую цену. Зашагал к дому. Еще издали он услышал рикошетящие между домами звуки музыки. Ну да, подумалось ему. Завтра ведь суббота. Выходной. Гуляем. У подъезда Волин остановился, закурил и поглядел на окна. За тонкими занавесками мелькали тени. Конечно, пришли подруги с работы, друзья, многочисленная компания, в которой Волин никого не знает и в которой никто не знает его. Они неинтересны ему, он – им. Кто-нибудь начнет приставать с дурацкими пьяными вопросами, Волин не захочет отвечать, поскольку с пьяными вообще разговаривать не любит, Люська распсихуется, и хлынет лавина упреков. Все вспомнится: от испорченных праздников и обиженных друзей до вечного волинского «хамства», вечного же Люськиного терпения и ночей, проведенных в одиночестве. «У всех мужья как мужья, а у меня… За что мне такое наказание?!» И театрально-трагичная поза а-ля княжна Тараканова. Медленно, словно крадучись, во двор вползла милицейская машина. Белый «жигуленок» с синей полосой остановился у подъезда, в двух шагах от Волина. Из салона выбрался молодой парень, сержант. Звали его Сергей. Встречались несколько раз. То в отделении, то просто на улице.

– Здравь желаю, Аркадий Николаевич, – поздоровался сержант.

– Здравствуй, Сережа.

– Ваши гуляют? – Неловко было сержанту. Ох, неловко. К коллеге приехал, не к алкашу какому-нибудь пьяную драку разнимать.

– Мои, – кивнул Волин. – Вызвали?

– Старушка из дома напротив позвонила. Уснуть из-за музыки не может. Аркадий Николаевич, вы уж скажите там, чтобы сделали немного потише. Первый час все-таки. Волин снова посмотрел на колышущиеся за занавесками тени. Прислушался к хохоту. Представил, как он станет увещевать Люську, а та начнет огрызаться в ответ. И вся эта поддавше-нажравшаяся компания будет наблюдать за ним с плохо скрываемым любопытством, стараясь не упустить ни единой мелочи, чтобы завтра позвонить, выразить соболезнования, ну и заодно уж старательно перемыть Волину все косточки. До единой. «Но каков он у тебя, мать. Монстр, зверюга. Как же тебя угораздило за такого-то… Ну да, там уж ничего не изменишь, конечно. А развестись не пробовали?.. Тоже верно. Пропадет. Хоть и такое, а жалко. Вторую такую дуру где он найдет, чтобы и по дому все, и за ребенком… И я говорю. Вот именно. Вот именно. Ну, тогда держись, мать. Не падай духом». Как будто живет Люська по меньшей мере в концентрационном лагере. Волин – изюминка праздника. Люська будет старательно «играть» на гостей. А он, чувствуя себя полноценным ублюдком, начнет уговаривать ее, стыдясь собственных слов и нагловато-бестактного присутствия всей честной компании. И от его стыда Люська заведется еще сильнее. А там уж… Он плавно облизнул губы и, вдруг повернувшись к сержанту, сказал:

– Значит, так, сержант. Поднимитесь и наведите порядок.

– Как?.. – Тот растерялся, от растерянности сдвинул на затылок серо-голубую шапку, спросил, хлопая смущенно глазами: – А как же…

– Сержант, правил социалистического общежития у нас пока никто не отменял. Работайте. Второй патрульный хмыкнул. Сержант повернулся к нему и нерешительно скомандовал:

– Ну… пойдем, что ль, тогда?

– Погодите-ка, – Волин сунул в руки сержанту бутылку и конфеты. – Передайте хозяйке.

– Так точно, – озабоченно ответил сержант. – Может быть, сказать чего?

– Ничего не надо, – отрезал Волин.

– А вы?

– Пойду пройдусь. В самом деле, размышлял он, шагая по тротуару в сторону метро, какая им разница? Нет, конечно, представление будет подпорчено, но не отменится вовсе. Напротив. Такого они еще не видели. Вот и повод для долгих разговоров. Но без него. За спиной резко смолкла музыка, и Волин вдруг улыбнулся. Ему стало непередаваемо легко. Словно свалился с души огромный мешок, плотно набитый песком, не дававший дышать. Он расстегнул пальто, ослабил галстук, вздохнул полной грудью, остановился и посмотрел на звезды. Как их много, и как же они, оказывается, близко. У обочины тормознул милицейский «жигуль». Сержант, высунувшись из окна, спросил:

– Аркадий Николаевич, вы куда теперь-то? Может, подвезти? Волин подошел к машине, оперся о капот, поинтересовался:

– У тебя закурить есть?

– Конечно, – сержант протянул пачку, дал огоньку.

– Как дела?

– А, как в сказке. Что ни день, то сто килограммов сюрпризов. Вчера вот Скворцова у магазина подрезали. Сегодня весь день под вашими окнами проторчали.

– Что, рано гулять начали? – удивился Волин.

– Да нет, какое там. Соседи ваши, Финогеев с Веркой, газом отравились.

– Насмерть, что ли?

– Натурально. Поставили кастрюлю на огонь, а сами закемарили. Ну и… – сержант выразительно махнул рукой. – Полдня, почитай, разбирались. Сыскари с Петровки приехали.

– А им-то что понадобилось?

– Да интересовались, не нашли ли чужие пальчики на кастрюле.

– Не понял? – Волин почувствовал профессиональное любопытство. – Есть подозрение на убийство?

– Да кому они нужны, эти алкаши? Тоже мне, банкиры-подпольщики. Воротилы теневого капитала. Бутылки по утрам сдавали, вот и забогатели, – сержант засмеялся. – Тоже мне, «Преступление и наказание» нашли.

– Но раз наводки на убийство не было, то чего же они пальчики искали? Им заняться нечем? Работы мало?

– Вот и мы спросили. Мол, скажите хоть, из-за чего пыль поднялась? Поможем. Район-то свой, у нас все криминальные личности на заметке. А они отвечают, мол, поступила оперативная информация, что Финогеев с Веркой продавали наркотики. И, мол, по этой причине их могли «замочить». Наши, понятное дело, в смех. Никогда Верка наркотиками не занималась. Даже рядом не стояла. А занялась бы, так мы б раньше клиентов узнали и меры соответствующие приняли. Тоже мне, наркокартель нашли. Попросили бы по-людски, мы бы их по всем злачным местечкам района с закрытыми глазами провели. Так и сказали. А они знай себе скалятся да говорят: не ваше, мол, дело. Вы, мол, пальчики «катаете»? Вот и «катайте» себе на здоровье. И в дела начальства поменьше вникайте. И ведь не уехали, гады, пока все насчет пальцев не узнали.

– Ну и что? Нашлись пальчики? – спросил Волин, бросая окурок под ноги.

– Какое там, – сержант даже отвернулся, показывая, насколько он возмущен действиями настырных сыскарей. – Никаких отпечатков. Только…

– Что «только»?

– Что-то же они искали? Правда, нам об этом все равно не расскажут, – сержант махнул рукой.

– Ну да, – кивнул Волин, размышляя. Была все-таки наводка, была. Только не наркота. Это они, конечно, «грузят». Волин поскреб пальцем щеку, спросил: – А кто позвонил насчет несчастного случая?

– Они и позвонили, – ответил сержант. – Говорят: приехали, а из-под дверей газом прет – хоть святых выноси.

– Вон как? – Волин усмехнулся. – Интересные парни. Смотри, как складно все получилось. Прискакали они раньше вас и как раз наткнулись на два свежих трупа? Интересно. Фамилии, звания записали?

– Проверили уже, – ответил сержант. – С Петровки они, точно.

– Дай-ка я тоже запишу, проверю по своей линии. Попробую выяснить, что они тут искали.

– Да зачем вам лишняя головная боль, Аркадий Николаевич? – Сержант потянулся за рацией.

– Давай, давай. Мне интересно. Я вообще любопытный. От рождения.

– Ну разве что. Сержант пощелкал тумблерами, вызывая «Базу». Волин наблюдал за ним, размышляя насчет пришлых сыскарей. Нет, не то чтобы он горел желанием взваливать на себя чужую работу, но ему и в самом деле стало интересно. Кто приезжал, зачем. Все-таки его район, его дом… И отчета за эту работу с него никто не требует. И в квартальную сводку она тоже не войдет. А вдруг что-нибудь интересное наклюнется? Заодно и местным отделенческим парням поможет.

– Аркадий Николаевич, – сержант протянул Волину лист, на котором неровным почерком были записаны фамилии. – Если что-нибудь любопытное там выплывет, вы уж нашим звякните. По-соседски, так сказать.

– Обязательно, – пообещал Волин.

– Вот и хорошо. Так вас подвезти?

– Спасибо, я пройдусь, пожалуй.

– Ну как знаете, Аркадий Николаевич. Тогда мы поехали?

– Счастливо, – кивнул Волин. «Жигуленок» резко ушел вперед, на перекрестке развернулся и помчался в противоположную сторону. Проезжая мимо, мигнул фарами. Волин в ответ махнул рукой и широко зашагал к метро.

К утру слегка приморозило. На лужах образовались тончайшие, прозрачные ледяные корочки. Сразу захотелось жить, а не топиться в дурной осенней сырости. Тоскливо зябли во дворах собаки. Ежились, позевывая, их хозяева. Сонные родители вели в школу сонных детей. Волин посмотрел в окно. Колючий, цвета ранней вишни рассвет ножом вонзился в сероватое небо, располосовав его надвое. К солнечной погоде. В течение вот уже пятнадцати минут Волин излагал оперативникам возникшую вчера версию. Саша, сидя за столом, клевал носом и старательно таращил глаза кролика-альбиноса, делая вид, что вовсе и не досыпает по ходу дела, а слушает и очень даже внимательно. Вот только… Ой, заболел, что ли? Глаза прямо сами закрываются… Надо бы спички вставить, да нету их, спичек-то. Зажигалка только. А она большая, не влезет, да и одна всего. Второй глаз, значит, все равно закрываться будет. Лева, как всегда неестественно бодрый и свежий, делал пометки в дешевом блокнотике.

– Вот такая версия, – Волин продолжал наблюдать за тем, как сине-рыжий поддавший дворник весело метет двор. – Она, может быть, и ошибочна, но более стройной пока нет.

– В случайный выбор вы, стало быть, не верите, – сдерживая могучий зевок, пробормотал Саша.

– Нет, – Волин повернулся к нему.

– Правильно. Я тоже, – закивал оперативник, отгоняя сон. – Для случайности этот выродок действует слишком уж целенаправленно.

– Насколько я понял, – Лева говорил спокойно и размеренно,

– вы полагаете, что раньше, возможно, в недавнем прошлом, убийца видел обеих девушек.

– Да, – подтвердил Волин.

– Где могли оказаться вместе две настолько разные девушки?

– Возможно, театр или концерт, – предложил Саша. – Тусовка какая-нибудь.

– Сомневаюсь, чтобы Пашина посещала тусовки, дорогие магазины и театры, – возразил Лева. – Скорее уж ночные дискотеки. И то крайне редко. У нее своя компания. Дворовая. Дешевые шашлычные, поддельная водка, «травка» в подъезде. Музыку послушать. Ладожская даже близко не подошла бы к тем заведениям, где бывала Пашина. Головой ручаюсь.

– Вот это и есть ваша задача на сегодня, ребята, – сказал Волин. – Необходимо восстановить все более-менее важные события из жизни Ладожской и Пашиной за… ну хотя бы за полгода и хотя бы в общих чертах. Детализировать будем потом. То, что заинтересует.

– А если ничего не заинтересует? – Саша все-таки не удержался, зевнул, смутился: – Извините, Аркадий Николаевич.

– Ничего. А если ничего не заинтересует, тогда будем копать еще глубже. Год, два. Три, если надо.

– Ух, – Саша в деланном отчаянии схватился за голову. – Андрей Николаевич, устроите по блату перевод в прокуратуру? Все равно до конца службы теперь здесь работать. Иначе меня начальство поедом съест. С потрохами.

– Саша, – Волин нахмурился. – Не я тебе эту работу выбирал. Не я составляю законы и правила. Придется работать до конца службы – будешь работать до конца службы.

– Да я пошутил, Аркадий Николаевич.

– Сейчас утро, Саша. А утром я не особенно расположен к шуткам.

– Понял, понял.

– А раз понял – за работу! Саша поднялся, размял плечи. Лева закрыл блокнотик, сунул в карман рубашки. Он о чем-то думал и выглядел рассеянным. Саша, натягивая пальто и небрежно набрасывая на шею шелковое белое кашне, поинтересовался:

– О чем задумался, Левушка? Тот посмотрел на коллегу так, словно только что очнулся ото сна:

– Что?

– О чем задумался, спрашиваю?

– Об убитых девушках, – ответил Лева медленно. – Кажется, я знаю, где они могли встречаться.

– И где же? Лева покачал головой:

– Сперва я должен убедиться в том, что мои догадки правильны. Ты, Саш, у нас парень впечатлительный, легко увлекающийся… Извини уж.

– Да ладно. Чего там, – засмеялся Саша. – Действительно, бывает, заносит меня.

– Вот-вот. Не хочу сбивать тебя с рабочего настроя. Они скрылись за дверью. Волин видел, как оперативники появились на пороге прокуратуры, спустились по крутым ступеням и направились к выходу со двора. Несколько секунд он наблюдал за ними. Видел, как дворник учтиво поклонился оперативникам, приподняв за козырек кепку. Лева кивнул в ответ. Саша предпочел пропустить приветствие «почетного метлоносца». Волин прошел к столу, потянулся к телефону. В данный момент ему нужно сделать два звонка. Первый – в газету, получить подтверждение тому, что заметка об убитой Алле Ладожской вышла в сегодняшнем номере, как и оговаривалось. Это заняло три минуты. Выпускающий редактор заверил его, что все в порядке, они ничего не забыли, статья вышла. Волин может убедиться в этом лично, если купит свежий номер и просмотрит восьмую полосу. В колонке «Городская хроника». Кстати, хорошая фотография получилась. Художник немного поработал над снимком, подретушировал, пофокусничал. Получилось просто заглядение. Волин поблагодарил редактора. Сказал, что со своей стороны они готовы оказать газете всестороннюю ответную помощь. Если возникнет нужда, пусть не стесняются, звонят. Редактор тут же сообщил, что позвонят, конечно, не постесняются, тем более что проблемы у них возникают регулярно, а свежая информация иной раз ценится дороже золота. На том и порешили. Второй звонок Волин сделал своему знакомому, Грише Соеву. Когда-то они вместе учились, потом судьба развела. Волин оказался в прокуратуре, Соев ушел на Петровку. Где и работал до сих пор. Благополучно, надо заметить, работал. Имел благодарности от начальства и даже был представлен к внеочередному. Они дружили семьями, ездили друг к другу в гости. Поначалу часто, потом все реже и реже. Быт заедал. Однако в том, что касается товарищеской – служебной – взаимопомощи, отказа не было. Волин помогал Соеву, Соев – Волину. Не слишком часто, но случалось.

– Привет, Аркадий, – обрадовался Соев. – Сколько лет, сколько зим.

– Не больше, чем я тебя, Гриша, – ответил в тон Волин. – Как дела?

– Нормально. Как обычно. А ты как? Все на следственной ниве подвизаешься? Или нашел работенку поспокойнее и поденежнее?

– Где ж такую найдешь, – Волин засмеялся. – За такой работенкой, как ты выразился, очередь на пять лет вперед стоит. Если, конечно, не туфта.

– Смотря какая работа. Бывает и туфта, – согласился Соев. – Ты по делу или просто так?

– Что в нашей жизни бывает просто так? – усмехнулся Волин.

– Резонно, – заметил Соев. – Что за дело-то? Важно-срочное небось?

– Да не то чтобы очень, но…

– Короче, ясно. Излагай давай, пока у меня время свободное есть.

– У нас в районе вчера произошел несчастный случай.

– В районе? А поконкретнее можно?

– В моем доме, в соседнем подъезде. Примчались ваши парни.

– На фига?

– Вот об этом я и хотел узнать. Понимаешь, местные ребята забеспокоились. Думают, в их огороде происходит что-то важное, а они ни ухом, как говорится, ни рылом.

– А это точно были наши? Твои ребята часом ничего не напутали? – озадачился Соев. – Наши на такую мелочевку не выезжают. У нас и поважнее работы навалом.

– Да я знаю. Поэтому и удивился.

– Ладно, постараемся прояснить ситуацию. Адресок продиктуй, – Волин продиктовал адрес соседей-алкоголиков. – И фамилии наших сотрудников, выезжавших на место. Записали, надеюсь?

– А как же, – Волин перечислил фамилии.

– Все, зафиксировал. Ты вот что, Аркадий, – серьезно сказал Соев, – позвони-ка мне вечерком. Скажем, часиков в девять. Думаю, к этому времени смогу удовлетворить твое любопытство. В девять нормально будет?

– Нормально. Спасибо.

– Брось ты. Было бы за что. Вы лучше бы с Люськой в гости заглянули как-нибудь. А то вас дозваться, как призывника в военкомат. Волин вздохнул, потянулся за сигаретами.

– Понимаешь… С этим трудности.

– Поссорились, что ли?

– Есть маленько, – Волин предпочел скрыть истинные масштабы катастрофы.

– Ничего, это временное. У нас тоже иногда случается. Помиритесь.

– Наверное. Ладно, тогда я в девять звякну.

– Давай. Соев повесил трубку. Волин сдвинул в сторону бумаги. О семейных делах думать не хотелось. Помиритесь. Как будто это так просто. Дело ведь вовсе не в банальной ссоре, а в образе жизни, в отношениях вообще. Волин тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, словно наваждение. Займемся убитыми девушками…

Маринка проснулась и, не открывая глаз, провела рукой по одеялу. Мишки уже не было. Девушка вздохнула и открыла глаза. Банковская работа. Вечная болезнь всех без исключения деловых людей – дефицит личной жизни и хроническая нехватка времени. Маринка отбросила одеяло, села, свесив ноги с кровати. В комнате царил полумрак. Мишка не стал отдергивать шторы. Правильно. Так безопаснее. Маринка встала, пошла в ванную. Совершив утренний туалет, решила сварить кофе. В кухне на столе – кипа газет. Мишка выписывал их пачками, прочитывать, как правило, не успевал, и в результате тонна «желтой прессы», собранная за месяц, щедро отправлялась в мусорное ведро. Исключение составляли только специализированные издания: «Коммерсант», «Деньги», «Известия» с вкладышем «Финансы». Включив кофеварку, Маринка подсела к столу, взяла «Комсомолку», раскрыла на первой странице. Проглядывая по диагонали статьи, ловила себя на мысли, что совершенно не вникает в содержание. Думала она о сегодняшнем вечере. Работа, «трудовая вахта». Запищала кофеварка, подавая сигнал: «Хозяйка! Киплю, хозя-айка!!!» Маринка налила кофе в большую кружку, сделала бутерброд с сыром, взяла следующую газету. На первой странице журналисты, купленные одними политиками, били другим политикам физиономии. Видимо, стыдясь собственной купленности, они делали это добросовестно, с искренней ненавистью и азартом. Вторая страница – интервью с известной певицей. Неплохая певица, но читать не хотелось. Не потому, что Маринка не любила ее, а потому, что наверняка начнется все та же «лапша». Такие мы бедные, несчастные, так нам плохо. Вот на Западе… А у нас… Третья страница. Никогда не сбывающиеся гороскопы и прогнозы погоды, телепрограмма. Время проставляется для проформы. Включил телевизор – ощущение такое, словно застрял во вчерашнем дне. Передачи другие, и фильмы совсем не те. Далее юмор, от которого становится грустно и стыдно. Четвертая страница. «Икорная официальщина». «Наш корреспондент отработал сутки официантом в ресторане интуристовской гостиницы». Да. Это интересно. Особенно тем официантам, которые благодаря присутствию корреспондента лишились обязательного «приварка» к жалованью и «чаевым». А что это у нас граф Суворов ничего не ест? Поешь тут у вас, пожалуй… Хроника происшествий. Бумажный вариант прозекторской. Маринка собралась было уже отложить газету, но взгляд ее зацепился за фотографию в самом низу статьи. Аккуратную, небольшую, обведенную жирной траурной рамкой.

– Черт! – прошептала Маринка. Строчки поплыли перед глазами. «Труп неизвестной девушки с признаками насильственной смерти. На вид: 25 – 27 лет… Просьба гражданам, видевшим… позвонить по телефону… Конфиденциальность звонков…» Маринка почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки. На фотографии четко выделялась полоса разреза, тянущаяся поперек шеи убитой девушки. Вот и доказательство. Отрежу голову! Надо позвонить в милицию или… куда там? Что это за номер телефона? Судя по первым цифрам – центр. О господи, что же ей делать? Маринка метнулась в комнату, где на тумбочке, в изголовье кровати, лежал передатчик. Схватила, надавила на клавишу «вызова» так, что побелел ноготь. Через секунду услышала голос:

– Что случилось?

– Доброе утро, – поздоровалась Маринка и осеклась, подумала: «Чего же в нем такого доброго». – Я… Вы не могли бы подняться? У меня есть новости.

– Сейчас поднимусь. Маринка с облегчением перевела дух. От одной мысли, что эта страшная проблема переляжет на плечи кого-то другого, ей стало гораздо легче. Не готова она была к психологическому противостоянию с сумасшедшим. Боря в более выигрышном положении. Его ход всегда первый и всегда неожиданный. Все равно, что играть с шулером крапленой колодой. Занятие не только пустое, но еще и опасное. Она отнесла газету в комнату, разложила на журнальном столике. В эту секунду прокурлыкал дверной звонок. Маринка вышла в прихожую, включила телеглазок. На площадке стоял давешний знакомый. Маринка повернула ключ в замке, открыла дверь.

– Входите.

– Доброе утро, – поздоровался телохранитель. – По вашему лицу видно, что новости не из лучших.

– Так и есть. «Не из лучших» еще слабо сказано. Из худших.

– Рассказывайте, – телохранитель прошел в комнату. Маринка заперлась на все замки, вошла следом за охранником, указала на газету.

– Вот. Это и есть новость.

– Здесь много новостей, – заметил телохранитель, взял газету со столика: – «Икорная официальщина». «Наш корреспондент отработал сутки официантом в ресторане интуристовской гостиницы…» – хмыкнул, с интересом взглянул на Маринку: – Что же тут плохого, хотел бы я знать? Вы что, обедали в этой гостинице?

– Черт! – возмущенно воскликнула она. – Вы издеваетесь? При чем тут гостиница? Фотография в колонке криминальной хроники!

– Злость – не самая плохая из эмоций, – улыбнулся телохранитель. – Вот вы и ожили. А фотографию я заметил, как только вошел. Кто эта девушка? Ваша подруга?

– Она работала у нас в фирме. Мы познакомились на тестировании.

– На каком тестировании?

– Ну, при приеме на работу устраивается что-то вроде теста. Кандидат садится за телефон, а девчонки изображают «клиентов». «Колют», стараются вывести из себя, загнать в тупик, имитируют нестандартные ситуации в разговоре. Я тестировала эту девушку. Ее, кстати, зовут Алла.

– Так. Пойдем по порядку. Вы ее тестировали, это я понял, – кивнул телохранитель. – В какой фирме?

– В службе «Секс по телефону». Ну, это мы его так называем. Официально – «Служба 777».

– Эта девушка работала в службе «Секс по телефону»?

– Да. В ночной смене. По совместительству. Днем она подрабатывала где-то еще. Я не знаю точно.

– Ясно, – телохранитель казался озабоченным. – Интересно. Вы думаете, это имеет отношение к вашему случаю?

– Я уверена в этом.

– Почему?

– Видите ли. Этот психопат, Боря, дважды звонил мне на работу.

– Звонил вам? – брови охранника поползли вверх.

– Да. Я рассказывала об этом Мише. Он разве вам не говорил?

– Нет, не говорил. И что же? Этот психопат позвонил вам и?..

– И сказал, что первую убитую девушку звали Аллой и что он отрезал ей голову. Эту девушку, – Маринка показала на фотографию, – зовут Алла. И у нее, как вы можете убедиться, отрезана голова.

– Вы полагаете, Боря имел в виду именно эту Аллу?

– Конечно. Посмотрите на дату. Тело нашли три дня назад. И Боря первый раз позвонил мне тоже три дня назад. Для совпадения слишком невероятно.

– Пожалуй. Ну что же. Одно мне ясно: Боря – человек последовательный. – Телохранитель подумал, поинтересовался: – А он случайно не говорил, как собирается убить вас?

– Так же, как и остальных. Отрежет голову.

– Вон что. Ну, будем надеяться, что он именно так и попытается поступить.

– В каком смысле?

– В самом что ни на есть прямом. Чтобы отрезать голову, убийце необходимо подойти к жертве вплотную, достать нож. Опять же, он не сможет сделать этого при народе. Значит, ему понадобится заманить вас в безлюдное место. Маринка обхватила плечи руками, словно надеялась таким образом защититься от преследующего ее психопата.

– Может быть, позвонить в милицию? – спросила она.

– Не сейчас, – покачал головой охранник. – Возможно, мы это сделаем, но несколько позже.

– Когда?

– Вечером или завтра утром. Или завтра вечером. Или послезавтра. Когда поймем расклад. – Охранник достал сигарету, размял в пальцах, закурил. – Ваше знание – козырь. Мелкий, правда, но все лучше, чем никакого. И использовать его нужно сообразно моменту. Теперь мы знаем, что помимо нас Борю ищет еще и милиция. Я попрошу знакомых ребят выяснить, что известно следственной группе. Возможно, мы получим интересную информацию. А вот когда расстановка фигур окончательно прояснится, решим, как лучше использовать ваше знание.

– Но почему не позвонить сейчас? – Маринка вновь посмотрела на фотографию убитой девушки. – Милиция нам поможет.

– Если не навредит, – возразил телохранитель. – Никогда нельзя сказать заранее, какая муха их может укусить. Возможно, они решат сами сопровождать вас, рассчитывая таким образом поймать Борю. Он, разумеется, это заметит и придумает новый план. В качестве охраны наша доблестная милиция никуда не годится. Поверьте мне. Большая часть сотрудников не умеет толком обращаться с оружием. О рукопашном бое я уж и не заикаюсь. Этот парень им не по зубам. Он – крепкий орешек. Его за рупь двадцать не купишь.

– Откуда вы знаете?

– Чувствую, – телохранитель усмехнулся. – Я всегда чувствую. И, кстати, ведь ваша контора должна фиксировать номера звонящих абонентов, не так ли? Счет за услуги куда-то посылается, правда?

– Не знаю, – откровенно призналась Маринка. – Должны, по идее. Если номер неизвестен, абонента не соединят.

– Выясните, пожалуйста, когда, где и кем фиксируется номер.

– Я постараюсь.

– Постарайтесь, – телохранитель затушил сигарету. – Возможно, от этого будет зависеть ваша жизнь.

– Мне нужно больше людей. – Волин упрямо посмотрел на «Главного».

– Больше… – рассеянно повторил тот, перебирая папки, сложенные стопкой на столе. – Больше… Больше – это сколько? Сколько народу тебе нужно? Три человека? Пять?

– Десять, и это как минимум.

– Сколько? – «Главный» наконец обратил внимание на Волина, снял очки. В глазах его проклюнулось некое подобие интереса. Словно смотрел он на неведомую птицу. При том, что не любил пернатых. – Эк, куда ты хватил, Аркадий Николаевич. А тебе не кажется, что это уже чересчур, а? Ты знаешь, сколько у меня дел в производстве? А я вынужден носиться с тобой, понимаешь, как с писаной торбой. То тебе патрули подавай, то десять человек в группу выдели. – «Главный» закусил дужку очков, изумленно покачал седомудрой головой. – Кстати, сколько за тобой дел числится, Аркадий Николаевич?

– Семь, – ответил Волин, глядя на начальника исподлобья. – В конце концов, я же не танковую дивизию у вас требую.

– Еще не хватало, – оценил неприхотливость подчиненного «Главный». – А где я возьму десять человек? Об этом ты не подумал? У нас, между прочим, с работой завал. Тут каждый сотрудник, понимаешь, на вес золота, а тебе десять подавай. Нехорошо, Аркадий Николаевич. Нехорошо. Скромнее надо быть. Соразмерять надо… э-э-э… свои запросы, понимаешь, с моими возможностями. – «Главный» снова водрузил очки на нос. – Значит, так. Ты, вместо того чтобы людьми разбрасываться, займись-ка старыми делами.

– Послушайте, речь ведь идет о людях, – попытался было нажать Волин, но под твердым взглядом начальника осекся.

– А в других шести делах о ком? Или ты, может, думаешь, что родственники потерпевших уже и не люди?

– Люди, конечно, – согласился Волин. – Кто ж спорит? Но им не грозит смерть. А в случае, о котором сейчас идет речь, каждый день чреват новым убийством. Если срочно не предпринять самые жесткие меры, то количество таких родственников у нас будет возрастать в арифметической прогрессии каждые три дня.

– Слушай, Аркадий Николаевич. – «Главный» снова содрал с носа очки. – Твое дело уже одной ногой в горпрокуратуре стоит. Оставь его и займись лучше чем-нибудь полезным.

– А я и занимаюсь, – уперся тот. – Полезным. Или, по-вашему, ловить убийцу-маньяка – дело бесполезное?

– Волин, – понизил голос «Главный», – ты меня достал. Я тебе точно говорю. Он пожевал серыми губами, прикидывая, каковы шансы того, что прыткий подчиненный «стукнет» руководству о его, «Главного», нежелании заниматься делом о психопате-убийце. Малы были шансы, но и того достаточно. Это ведь только дураки думают, что в их ведомстве, как, собственно, и во всей стране, за последние десять лет что-то кардинально изменилось. Нет, все осталось по-прежнему. «Застой» не только не исчез, но стал еще «застойнее». А в «застое» главное что? В «застое» главное – уважать мнение руководства, не высовываться и не давать начальству повода для гнева. Волину чего бояться? Уйдет отсюда, устроится еще где-нибудь. Следователи сейчас в цене. Хоть в коммерческих структурах, хоть в государственных. А ему, «Главному», куда податься, случись чего? Ведь до пенсии всего год остался с небольшим.

– Ладно, – наконец буркнул он. – Так уж и быть. Дам тебе людей. Но на десять человек можешь не рассчитывать. Пять. И учти, я делаю это вовсе не из симпатии к тебе, а потому, что наша задача – следить за соблюдением правопорядка в стране. «Бросьте, – подумал Волин. – Вы не на митинге». Но не сказал этого вслух. Пять человек – хорошо. Зная «Главного», он на пятерых и рассчитывал. Своего добился, а большего и не надо. Ссориться Волин не собирался.

– Спасибо.

– Это все? Тогда иди. Я дам команду, чтобы сотрудники подключились. Они к тебе зайдут к… Сейчас сколько? – «Главный» посмотрел на часы. – Половина одиннадцатого. Значит, к одиннадцати и зайдут, – он строго посмотрел на подчиненного. – И учти, Волин, через месяц, кровь из носу, ты мне должен сдать два раскрытых дела. Все, свободен. Волин вышел из кабинета, улыбнулся. Нет, что бы там ни говорила пресса, а в неповоротливой чиновничьей глыбе есть свои плюсы.

– Аркаша? – высунувшись в коридор, позвал дежурный. – Тут тебе какая-то дама звонила.

– Какая дама?

– Не представилась. Скорее всего это была Люська, но… Волин допускал и редкий сюрприз. Случайная свидетельница первого убийства. Хорошо бы.

– А что сказала?

– Сказала, что позже перезвонит.

– Хорошо. Спасибо.

– Да ради бога, – дежурный вновь исчез за стойкой. Волин же пошел в свой кабинет. Предстояло разбить список кандидатов в маньяки на пять частей, по районам, чтобы люди не мотались через всю Москву понапрасну, не теряли зря времени. Проверить алиби трех десятков – уйма времени. А время – это единственное, что сейчас в дефиците.

Боря положил в сумку свой личный «джентльменский набор». Нож, дождевик, резиновые перчатки. Володя стоял посреди комнаты и молча наблюдал за действиями сожителя. Вид у него был несчастный. Он всегда страдал, когда Боря уходил «на работу». Придурок слабохарактерный. Идиот малахольный.

– Что? – поинтересовался Боря с язвительным смешком. – Опять совесть мучает? Выпей аспирин.

– Послушай… Послушай… – на лице Володи отразилось смятение. – Ты не можешь больше так поступать.

– Почему это? – оскалился тот. – Очень даже могу. Еще как. Хочешь поспорить?

– Не хочу, – ответил Володя. – Только сумасшедший спорит на человеческую жизнь. Или чудовище.

– Я знаю, – Боря улыбнулся еще шире. Он поднял сумку, повесил ее на плечо. – Надеюсь, ты будешь послушным мальчиком.

– Я не могу больше, – печально признался Володя. – Мне страшно.

– Когда тебе не было страшно? Ты всегда боишься. Всегда. Ведешь себя, как слюнтяй. На тебя тошно смотреть.

– Ты не должен этого делать, – повторил Володя. – Просто ты не понимаешь…

– Нет, это ты не понимаешь, – Боря почувствовал, как в груди вскипает бешенство. Это было плохо. Он не имел права выходить из себя. – Ты ничего не понимаешь. Тебе не пришлось вытерпеть и сотой доли того, что вытерпел я по вине этой твари. – Он поставил сумку на пол, подошел к собеседнику, заглянул тому в глаза. Володя не выдержал взгляда, отвернулся. – И теперь ты обязан мне помогать. Обязан!

– Я и так помогаю тебе, – промямлил Володя.

– Я вижу. Стоишь тут, распускаешь нюни, как трехлетний сопляк. Не мешай мне. Я делаю то, что делаю. Володя посмотрел на собеседника. Боря с вызовом уставился на него. Он был сильнее и знал это. Никогда еще, ни разу, Володя не мог выдержать ответного взгляда. Характером не вышел. Так случилось и на этот раз. Боря поздравил себя с очередной маленькой победой.

– И никогда больше не заикайся об этом, – медленно и веско проговорил он. – Твое дело молчать и помогать. Помогать и молчать. Этим и занимайся, если не хочешь нажить крупные неприятности.

– Ты хочешь сказать, что… можешь убить меня?

– Вот именно, – солгал Боря. Он-то знал, что никогда не сможет убить Володю. Не потому, что жаль, а просто они слишком сильно привыкли друг к другу. Привязанность, переросшая в нечто большее. Володя стал неотъемлемой частью Бориной жизни. Что-то вроде любимой игрушки, талисмана, вещи, к которой привыкаешь настолько, что не решаешься выбросить, даже когда в ней отпала необходимость. Володя хранил в себе воспоминания. Для Бори он олицетворял собой освобождение. Разрушенный кокон одиночества. В нем было все. Родительская забота. Братская любовь. Безграничная дружба. Даже то, что Володя постоянно ныл, не могло отвратить от него Борю. Напротив. Именно за счет этого нытья Боря самоутверждался. Ощущал себя ПО-НАСТОЯЩЕМУ сильным человеком. Убитые шлюхи в счет не шли. Овцы. Грязь под ногами. Давя таракана, силу не почувствуешь. Только отвращение. Когда же Володя исчезал, Боря маялся, хотя никогда не говорил об этом. Володя был ему необходим.

– Вот именно, – повторил он. – Легко. Помни об этом и старайся не злить меня понапрасну. Просто будь хорошим, послушным мальчиком.

– Я постараюсь, – вздохнул Володя. – Честно, постараюсь.

– Молодец. – Боря прошел к двери, поднял сумку, забросил на плечо. – Надумаешь выйти на улицу, не забудь запереть за собой дверь.

– Хорошо. Конечно, он пойдет на улицу, думал Боря, направляясь в кухню. Володя часто встречал его у подъезда. Но только не сегодня. Сегодня все будет иначе.

– И не торчи больше у дома. Своей страдающей рожей ты привлекаешь слишком много внимания.

– Хорошо. Как скажешь.

– Уже сказал, – отрубил Боря. Он выглянул в окно. Осмотрел проулок, очередь у овощного ларька. Машины перед подъездом. Интересно, подумал Боря. Если бы вчерашний лейтенантик узнал, кто прошел мимо него, как бы он запрыгал? Небось ругал бы себя последними словами. Был шанс прыгнуть в старлеи, а то и в капитаны. Прозевал ты свой шанс, летёха. Боря прошел в прихожую, приоткрыл дверь, послушал глубокую подъездную тишину и выскользнул на площадку. Через несколько минут он уже выходил на улицу. Сегодня придется обойтись без машины. Не стоило слишком часто «мелькать». Иномарки все-таки приметней отечественных авто, а неосмотрительность порождает подозрительность.

Саша вошел в главный операционный зал банка «Кредитный» и остановился, озираясь, отыскивая взглядом Наташу. Девушка сидела за конторкой, на месте Аллы Ладожской. Перед окошком выстроилась небольшая очередь. Саша расплылся в улыбке. Нравилась ему Наташа. За спиной оперативника выросла могучая фигура охранника:

– Добрый день, я могу вам чем-то помочь? Саша повернулся. На лицо охранника набежала тень озабоченности. Несомненно, он еще не успел забыть вчерашнюю встречу.

– Можешь, голубчик, можешь. Управляющий на месте? Мне надо бы с ним пообщаться. Приватно. Охранник озаботился еще больше:

– Здесь управляющий. Пойдемте. Они прошли через зал. По пути Саша поймал заинтересованный взгляд Наташи и приосанился. Для солидности. Кабинет управляющего располагался в дальнем углу зала. Хороший был кабинет, не очень большой, но со вкусом обставленный. Когда охранник открыл дверь, управляющий как раз разговаривал по телефону. Увидев входящего Сашу, он несколько переменился в лице, бормотнул: «Перезвоню позже» – и, повесив трубку, повернулся к посетителю. Спросил с ледяным официозом в голосе:

– Слушаю вас?

– Да вы меня, похоже, не признали, – «изумился» Саша. Он нисколько не смутился холодным приемом. – Вот уж не думал, что у управляющих крупными банками такая короткая память. Я приходил вчера к вам по делу. Неужто запамятовали?

– Я все помню, – отрубил управляющий. Очевидно, за вчерашний день он успел переговорить с руководством и, по совету, не иначе, держался крайне независимо и даже с некоторым снисхождением. – Что вам угодно? У меня мало времени.

– Мне угодно снять показания с вашей сотрудницы.

– С которой конкретно?

– С Наташи Раменской.

– Вот оно что, – управляющий отрицательно покачал головой.

– Даже не думайте. У нас тут не государственная богадельня. Раменская сейчас особенно загружена работой. В связи с отсутствием Ладожской.

– Но ее наверняка можно кем-то подменить? – Саша плюхнулся в кресло, улыбнулся и подмигнул управляющему. – Незаменимых людей в этой стране нет. Кто сказал?

– Мне все равно, кто это сказал, – отрезал тот. – В данный момент меня волнует только нормальное функционирование вверенного мне учреждения. Так что придется вам вызывать Раменскую после работы.

– Вы ошибаетесь, – еще шире улыбнулся Саша. – У меня с собой повестки. В одну я сейчас впишу фамилию Раменской. Во вторую – вашу.

– На каком основании? – насторожился управляющий.

– На том, что вы пытаетесь воспрепятствовать проведению следственных мероприятий. А ведь речь идет об убийстве. Даже об убийствах. Нам будет любопытно узнать, каковы причины такого горячего желания затормозить ход следствия. – Саша раскрыл сумку-»визитку», вытащил несколько чистых бланков. – Я выпишу… Который сейчас час? Десять минут двенадцатого? Хватит вам полчаса на то, чтобы добраться до прокуратуры? Отлично. А поскольку у меня имеется подозрение, что косвенной причиной убийства могли быть финансовые махинации во «вверенном вам учреждении»… Таким образом, я временно, до решения суда, арестовываю банковские счета, прекращаю любые финансовые операции и вызываю бригаду экспертов из ОЭП и налоговой полиции. Пусть проверяют, чем вы тут занимаетесь. Уверяю, не позже завтрашнего утра вы поймете, что незаменимых людей все-таки нет. И вас это касается в первую очередь.

– Я буду жаловаться!

– Как вам будет угодно. Ваше законное право.

– Это произвол, – пробормотал управляющий.

– Разумеется. Еще какой, – согласился Саша и расплылся совсем уж неприлично. – Ну так что? Насчет Раменской?

– Черт с вами, – зло ответил управляющий. – Надолго вы ее забираете?

– Кто знает, – философски заметил Саша. – Расследование убийства – штука серьезная.

– Ну да. Я так и думал.

– Спасибо за сотрудничество. – Оперативник поднялся из кресла, шагнул к двери, но на пороге обернулся: – Кстати, хочу сразу предупредить. Если вдруг выяснится, что Раменская уволена в связи с нашим сегодняшним разговором, у вас лично будут крупные неприятности. Это я обещаю официально. Можете мне поверить.

– Я верю, – управляющий помрачнел еще больше. – Слушайте, идите, а? Забирайте свою Раменскую и не мешайте работать.

– Уже ушел, – ответил Саша и вышел, наказав по пути охраннику: – Враг не дремлет. Бди. Он прошел в операционный зал, остановился у Наташиного окошка, обратился к очереди:

– Товарищи, я очень сожалею, но вам придется подождать несколько минут, пока не подойдет другая сотрудница. – И, повернувшись к Наташе, добавил: – Вас вызывает управляющий. И верхнюю одежду захватите. Наташа несколько секунд смотрела на него, затем молча поднялась, взяла из стенного шкафа плащ и сумочку. Саша с удовольствием наблюдал за ее точеной фигуркой, лениво отбрыкиваясь от возмущенных клиентов:

– Спокойно, товарищи, спокойно. Всего несколько минут. Приношу вам свои личные извинения за причиненные неудобства. Производственные вопросы. Товарищ, ну я же извинился. Что еще вы от меня хотите? Чтобы я сделал себе харакири? Наташа вышла из-за конторки, остановилась в ожидании. А к окошку уже спешила другая сотрудница.

– Ну? Видите? – взывал Саша, направляясь к выходу. – Все уже улажено. Сейчас вас обслужат. Ничего страшного не случилось.

– Слушайте, вам что, заняться больше нечем? – спросила Наташа, когда они с оперативником вышли на улицу.

– Почему это нечем? Очень даже есть чем, – совершенно не обиделся тот.

– По вашей милости меня могут уволить.

– Не уволят. Я об этом позаботился, – беспечно отмахнулся Саша. Наташа вздохнула:

– У вас, в органах, все сотрудники такие?

– В смысле? Какие это «такие»? Обаятельные? Симпатичные? Мужественные? Выражайтесь конкретнее.

– Наглые, настырные, развязные.

– А-а-а. Нет. Только я один. Остальные скромные, – оскалился Саша.

– Что вам от меня нужно на этот раз? – Наташа посмотрела в сторону банка. – Говорите быстрее, и я пойду. Рабочий день в самом разгаре, а у нас не государственная богадельня.

– Где-то я уже это слышал, – пробормотал Саша. – Знакомые такие интонации.

– В чем дело сегодня? – девушка не была расположена к светской беседе.

– Оговорюсь сразу. Десятью минутами вы не отделаетесь.

– Я так и думала, – Наташа поджала губы. – Слушайте, товарищ из органов, оставьте меня в покое. Так понятнее?

– Ну зачем же грубить? Вам это не идет.

– Что поделать, если вы другого языка не понимаете.

– Наташа, я, между прочим, тоже тут не у тетки на блинах прохлаждаюсь, а выполняю свою работу. Мне поручено снять с вас показания. Официально. И приобщить их к делу. Так что, хочется вам этого или нет, а поговорить со мной придется.

– Официально? – задумчиво повторила девушка.

– Вот именно.

– В таком случае, пришлите мне повестку. С датой, со временем и указанием кабинета. Без повестки ни на какие ваши вопросы я отвечать не намерена. Наташа резко развернулась и зашагала к банку.

– О-одну минуточку, – окликнул ее Саша, суматошно вытаскивая из «визитки» бланк. – Сейчас, сейчас.

– Что такое? – Наташа остановилась, посмотрела на него.

– Черт, ручка замерзла. У вас есть ручка? – Девушка, все еще недоумевая, протянула оперативнику ручку. – Спа-асибо. Который сейчас час-то у нас? Ага. Ну вот, – Саша протянул повестку, – официальная повестка. С датой, со временем. Правда, номер кабинета отсутствует, поскольку у меня в прокуратуре своего кабинета нет. Пока. Но, может быть, появится. А в остальном – официальный документ. Между прочим, откажетесь идти, пришлю за вами наряд. Честно, честно. И нечего тут мне улыбаться, я при исполнении.

– Я вам улыбаюсь? – опешила от такого нахальства девушка. – Да вы с ума сошли.

– Улыбаетесь, улыбаетесь. Я заметил.

– У вас неоправданно завышенное самомнение.

– Да нет, просто я наблюдательный. Наташа взяла повестку, покрутила в руках, поинтересовалась:

– Ну и что мне теперь делать? Ехать в прокуратуру?

– Зачем? Считайте, что прокуратура приехала к вам. – Саша огляделся. – Есть тут какая-нибудь кофейня поблизости? Кофейку хочется горяченького.

– За углом, – кивнула девушка и тут же осведомилась не без язвительности: – Вы прямо в кофейне собираетесь показания снимать?

– А что вас не устраивает? – состроил удивленную гримасу Саша. – Хорошее, спокойное место. Опять же, напитки подают. Не то что у нас в прокуратуре. Так как, пойдем?

– Ну пойдемте, – согласилась со вздохом Наташа. – Только кофе за ваш счет.

– Договорились, – согласился радостно Саша и согнул руку крендельком.

Волин разбил список подозреваемых на пять частей. В каждой – по шесть-семь фамилий. Пятерым сотрудникам, выделенным «Главным» в помощь следственной группе, предстояло установить и проверить алиби этих людей. Правда, на скорый результат рассчитывать не приходилось. Работы минимум на неделю. Хотя кто-то будет «отваливаться» в процессе, значит, и круг подозреваемых медленно, но верно станет сжиматься. Лева позвонил ближе к трем часам дня.

– Аркадий Николаевич, – голос оперативника дрожал от возбуждения. – Я проверил Пашину. В их ПТУ нет отделений, на которых могла бы учиться Ладожская. Никаких бухгалтерских и прочих курсов. Но… Две приличные зацепки. Первая: около полугода назад Пашина пыталась устроиться на работу.

– И что? – Волин пока не видел повода для особой радости.

– В службу «777». Вы знаете, что это такое?

– Понятия не имею.

– Сексуальные услуги по телефону.

– Пашина? В «Секс по телефону»? – Волин не поверил своим ушам. – Да ей семнадцать лет всего. Какой может быть, на фиг, «секс по телефону»? Это же уголовщина чистейшей воды.

– А по существующему законодательству устраиваться на работу разрешено с пятнадцати. А на некоторые виды работ даже с четырнадцати.

– Ну, я надеюсь, сексуальные услуги в эти виды не входят?

– Нет, конечно, – не принял юмора Лева. Он напал на след, и жажда возмездия приняла масштаб стихийного бедствия. – Но Пашина при приеме заявила, что ей восемнадцать, это раз. Второе: служба не оказывает физических сексуальных услуг, стало быть, не попадает под действие уголовного кодекса. Третье: на работу ее все-таки не приняли.

– Почему?

– Потому что семнадцать лет. Конкурс-то она прошла.

– У них там и конкурс еще?

– А как же. Платят-то очень приличные деньги. Побольше, чем вам, раза в три-четыре.

– За это самое дело по телефону?

– Ну да.

– Я, наверное, очень старый, – Волин сделал пометку в ежедневнике. – Ладно. То, что ты мне тут рассказал, это, конечно, замечательно. Ну а дальше-то что?

– Аркадий Николаевич, помните, я сказал, что знаю, где могли встречаться Ладожская и Пашина?

– Помню, Лева, помню. Но Ладожская, к твоему сведению, работала не жрицей любви в службе сексуальных услуг, а клерком в банке.

– Да. Это я помню. Но мне бросилось в глаза, что Ладожская очень уж дорого одета. «Версаче», «Рабанн». Настоящие фирменные шмотки, даже не коллекционные, знаете сколько стоят? Не по клерковским доходам. Любовников, судя по словам свидетельницы, она не держала. Откуда тогда деньги? Вот я и решил, а не подрабатывали ли обе девушки в качестве «ночных бабочек»? Кстати, напарницы у проституток – тоже проститутки, а вовсе не клерки и не пэтэушницы. И «соседство» двух потерпевших было бы вполне оправданно. Я расспросил ребят во дворе, но они в один голос уверили меня, что Пашина никогда проституцией не занималась. Тогда я подумал, что общим местом встречи мог быть банк, но оказалось, что Пашина и близко к банкам не подходила. Работа уборщицы ее не устраивала, а в остальном ей там было нечего делать. А когда выяснилось про «777», меня как током ударило: а что, если Ладожская работала в этой службе, прежде чем устроиться в банк? Или пыталась получить работу?

– Как-то мне в это не очень верится, Лева, – с искренним сомнением сказал Волин. – Не похожа Ладожская на проститутку, пусть и телефонную.

– Проституция и секс по телефону – разные вещи, Аркадий Николаевич. «777» ближе к театру, чем к панели. В любом случае, единственной точкой пересечения между Пашиной и Ладожской могла быть только работа. В остальном же эти девушки не имеют ничего общего. Абсолютно.

– Погоди, погоди, Лева, – Волин потер лоб. – Не гони лошадей. Во-первых, еще не известно, работала ли Ладожская в «777». Во-вторых, даже если убийца увидел Пашину и Ладожскую именно там, он не мог не понимать, что рано или поздно нам станет известно и об этой службе, и о том, что девушки туда обращались. По-твоему, он настолько глуп, что сам сует голову в петлю?

– В том-то и дело, что Пашина не работала в «777»! – воскликнул Лева. – И о попытке поступить на работу подруга Пашиной вспомнила совершенно случайно. Очевидно, убийца рассчитывал на то, что мы растеряемся! Две девушки, олицетворяющие полную противоположность друг другу! Я ведь до «работы» тоже не сразу додумался. Сначала-то решил, что он их случайно подбирает. Где-нибудь на улице. Волин потер лоб.

– Ты вот что, Лева. Поезжай-ка в эту самую службу, проверь их бухгалтерию. Поинтересуйся фамилиями и адресами сотрудников. В первую очередь нас интересуют мужчины. И обязательно запиши должности. Заодно насчет Ладожской выясни.

– Хорошо, Аркадий Николаевич. Когда Лева хватал удачу за хвост, он готов был бежать хоть на край света. Волин благодарил бога за то, что в органах еще остались энтузиасты. Не много, но есть.

– Постой, Лева. А что со второй зацепкой?

– Со второй? Аркадий Николаевич, не думаю, что стоит уделять этому слишком много внимания.

– Лева, выкладывай. Лева помолчал секунду и выложил:

– Год назад родители возили Пашину в институт стоматологии исправлять прикус.

– Та-ак, – Волин почувствовал, что голова у него идет кругом.

– Но, Аркадий Николаевич, это «пожарная» версия.

– Я понимаю, что «пожарная». «Хотя… Понимаю ли?» – подумал он. Версия с институтом казалась ему более подходящей, чем «Секс по телефону». Во всей этой истории с «777» была куча натяжек. А вот с институтом подобных натяжек не просматривалось. Во всяком случае, навскидку.

– Так как, Аркадий Николаевич? С «777»? Мне ехать туда? Или…

– Поезжай, – ответил Волин, роясь в бумагах. – Поезжай. А в институт я Сашу отправлю.

– Хорошо. В трубке запищали короткие гудки. Волин выудил список владельцев машин из-под кипы бумаг. Как звали того врача? Ну, того… стоматолога, спеца по пародонтозу. Черт, эклер подкрался незаметно. Стареем, брат, стареем. Владимир… Или не Владимир? Фамилия – Баев, а звать… То ли Владимир Андреевич, то ли Владислав Антонович. Волин вел пальцем по строкам, отыскивая нужную фамилию. Агеев… Астахов… Базин… Вот! Баев Владимир Андреевич!!! Темно-синий «Форд», выпуск 1983 года. Развалюшка, конечно, но при надлежащем уходе… А счет? Есть ли у него счет и кредитная карта? Волин придвинул второй список. Баев Владимир Андреевич. Семьдесят пять тысяч долларов! Ого! Богато нынче стоматологи живут. А пессимисты говорят, мол, нищает народ. В счета банковские загляните! Семьдесят пять тысяч! С ума сойти. Ему, Волину, столько за всю жизнь не заработать. Надо послать Сашу, пусть проверит алиби врача! Как следует проверит, пробойно. Взгляд на часы. Ничего себе! Начало пятого. Волин чертыхнулся в уме на излишнее обаяние Саши. Конечно, иногда оно позволяло Смирнитскому выуживать прямо-таки феноменальные показания, но времени на это уходило – пропасть. Другой бы давно уже позвонил, Саша же, наверное, болтает со своей свидетельницей. А Волина пекло уже. Пекло. Не то что перекусить спокойненько – усидеть на одном месте не мог. Вскочил, прошелся по крохотному кабинету из конца в конец. Взмолился мысленно, глядя на телефон: «Зазвони!» Телефон безмолвствовал, словно пушкинская толпа. «Да зазвони же ты, черт тебя дери!» Видать, бог в это время спал, поскольку «кнопочное чудо двадцатого века», производства японской фирмы «Панасоник», закурлыкало вдруг горлово, на манер японских же журавлей. Волин кошачьим прыжком оказался у стола, рванул трубку, гаркнул:

– Саша? Саша, это ты? Ничего не слышно, Саша! Перезвони! Волин отчаянно задул в трубку, словно надеясь этим своим дуновением «пробить» отечественные телефонные линии. Надул. Трубка помолчала секунду, а затем выдавила голосом Люськи:

– Волин, что происходит? Волинское внушение сработало на всю катушку, только слегка не в том направлении. Вот уж кого он хотел сейчас слышать меньше всего, так это жену. И потому угас сразу, как огонь без кислорода.

– В смысле?

– Почему ты не пришел домой? – спросила жена и тут же сама ответила: – Волин, у тебя что… появилась другая женщина, да? Ты скажи, Волин, я все пойму. Появилась. Как будто женщины из воздуха материализуются. Тоже мне, святой дух. Появилась. И ведь категорично как. Она все поймет. Нет, другую женщину-то Люська поймет, в этом Волин не сомневался. А вот как насчет остального?

– С чего это ты взяла?

– А… тогда почему ты не пришел, Волин? Она думала, что у них до сих пор все в порядке. В плане семейных отношений. Какие, в задницу, отношения? Ничего нет. Развалины. Руины. Пепелище. Семья называется. Домик погорельца. Волин представил себе, как они сидят на кухне: Катька с Люськой, Люська с валокордином и телефонной трубкой. Вздохнул. Не любил он «душевных» разговоров. Терпеть не мог.

– Слушай, давай не будем, а? – не без труда произнес Волин. – Катька дома сейчас?

– Да. Она даже в школу не пошла. Мы всю ночь глаз не сомкнули, думали, случилось чего. Думали, ты под машину попал. Или убили тебя где-нибудь. Вообще-то это называется: надеялись на благоприятный исход.

– Рядом сидит?

– Кто?

– Да Катька же. Рядом?

– Да. Здесь. Ну, ясно. Пока Катька дома, разговора и вовсе не выйдет. Выйдет: «Ах, какой плохой у нас папа. У-тю-тю-тю-тю».

– Давай потом поговорим.

– Волин, ты что, нас бросил? Извечно корректный женский вопрос. Почему «нас», а не «меня»? Как же любят они ткнуть под дых. И побольнее. «Нас». Да таким тоном, чтобы понял, сволочь: бросил одну, с младенцем новорожденным на руках! Теперь с голоду помрем! Загнемся. Все из-за тебя, зараза. Пусть проймет его, до печенок, до колик в кишках. Удавись, гад, фашист проклятущий. И от кого же мы это слышим? Катьке семнадцать. Как убитой Пашиной, услужливо подсказала память. Люська молодая, здоровая. Специальность в руках – дизайнер. Зарабатывает раз в десять больше Волина. Ей же легче. Лишний рот с воза упал. Счастливая жизнь начнется, без мужа-тирана. Одно плохо: о чем с подругами теперь говорить?

– Люсь, я тебя очень прошу. Не будем, ладно? Потом поговорим. С глазу на глаз.

– Нет, ты ответь, Волин. Бросил? Давай. Я выдержу. Лучше горькая правда, чем все остальное. Ох, мужики, не дай вам бог в такой момент резануть эту самую горькую правду-матку. Вовек потом не утретесь. Хотя… Если никогда не слышали боевого клича воинствующих монахов, можете попробовать. Волин пробовать не стал.

– Позже поговорим. Я на работе и жду важного звонка. Все, пока. Волин бросил трубку – что, естественно, будет расценено как слабость и трусость – и не без облегчения перевел дух. Опустился в кресло, словно высосали из него все силы. Закурил, отметив, что пальцы все-таки слегка подрагивают. Телефон затрезвонил снова. Настырно, с вызовом. Волин снял трубку.

– Аркадий Николаевич Волин? – возник в пустоте незнакомый мужской голос.

– Слушаю.

– Аркадий Николаевич, вас беспокоят из следственного управления Московского уголовного розыска.

– Слушаю вас, – в груди у Волина что-то оборвалось. Вот и все, подумал он. Ребята из горпрокуратуры оказались куда более поворотливыми, чем ожидалось. Наверняка этот парень из сводной группы. Откуда ж еще?

– Моя фамилия Пилюгин. Капитан Пилюгин.

– Как, простите? Я не расслышал. Волин почувствовал, как по спине у него, от шеи к пояснице, прокатилась капля пота. Он принялся разгребать бумаги на столе. Где этот чертов список? Здесь ведь только что был… Где?! Твою… Вот он.

– Пи-лю-гин, – произнес по слогам незнакомец. Волин тем временем отыскал нужную строчку. «СУ МВД. Капитан Пилюгин, Виктор Павлович». Эту фамилию продиктовал ему сержант Сережа. Капитан Пилюгин Вэ Пэ вчера одним из первых прибыл на место убийства соседки Веры и ее пропитанного алкоголем сожителя. Вот так так? Подобные совпадения из области невероятного.

– Аркадий Николаевич, вы меня слушаете?

– Да-да, – ответил Волин, суматошно пытаясь решить в уме, что могло понадобиться от него этому «левому» сыскарю. Только пусть не уверяет, будто позвонил потрепаться о погоде. – Внимательно слушаю.

– Аркадий Николаевич, я вас, собственно, беспокою по делу.

– Конечно. А как же иначе?

– Аркадий Николаевич, насколько нам стало известно, именно вы ведете дело об убийстве Аллы Викентиевны Ладожской.

– Совершенно верно, – Волин навострил уши.

– Надеюсь, вы понимаете, что теперь, после второго убийства, дело будет передано в сводную следственную группу, подконтрольную горпрокуратуре и МВД.

– Разумеется.

– Предполагается, что я и еще несколько сотрудников нашего отдела войдут в данную группу. Нам бы не хотелось терять времени попусту. Сами понимаете, пока приказ будет официально подписан, пока он перекочует из ведомства в ведомство, пройдет немало времени, а убийца, конечно, не станет дремать. Полагаю также, что и вам выгодно скорее передать дело нам. Как говорится, с плеч долой, из сердца вон, – Пилюгин деланно засмеялся. – Так вот. Я хотел бы подъехать, ознакомиться с материалами. Пока, как говорится, в неофициальном порядке, но с прицелом на ближайшее будущее. Со своей стороны могу обещать вам всестороннюю помощь на данном этапе расследования. Надеюсь, вы не станете возражать?

– Нет, конечно, – ответил Волин, внезапно почувствовав глубинное бескрайнее спокойствие. – Но только после того, как вы ответите на один вопрос.

– Если он не входит в тайну следствия, – Пилюгин снова засмеялся.

– Откуда вам известно, что убитую девушку звали Алла Викентиевна Ладожская?

– Ну… – Пилюгин засмеялся еще искусственней, чем прежде. Он вообще был похож на оживший манекен. – Аркадий Николаевич, я не ожидал, что вы станете задавать подобные вопросы.

– А я стал, – Волин подобрался, словно перед дракой.

– Аркадий Николаевич, это некорректно.

– Вы будете отвечать или можно повесить трубку?

– Ну, если вы настаиваете…

– Настаиваю.

– Аркадий Николаевич, надеюсь, вы понимаете, у каждого свои источники информации. Иногда это неприятно осознавать, но… Наш начальник созвонился с вашим начальником. Дальше можно не объяснять?

– Да нет, Виктор Павлович, объяснять придется. Мой, как вы выразились, начальник не знал имени-фамилии убитой. Их вообще никто не знал, кроме меня и двоих сотрудников, работающих в группе. Данные Аллы Викентиевны Ладожской пока даже не приобщены к делу. Попробуйте-ка еще раз ткнуть пальцем в небо. Может быть, что-нибудь и получится. Пилюгин было хмыкнул, но осекся, сообразив внезапно, что собеседник назвал его по имени-отчеству, которых он не называл.

– Я вижу, мы с вами не нашли общего языка, – сухо сказал Пилюгин. – Очень жаль.

– А мне, представьте, ни капельки. Было бы куда хуже, если бы я нашел с вами общий язык.

– Ну что же, всего доброго, – по степени сухости голос Пилюгина можно было сравнить с каракумским песком. Да и то, сравнение оказалось бы не в пользу последнего.

– И вам, дорогой мой. И вам. Эти «сыскари» интересовали Волина все больше и больше. Он уже не сомневался, что троица каким-то образом привязана к данному делу. Ни с того ни с сего подобное любопытство не просыпается. Вопрос номер один: кто они? Вопрос номер два: откуда им известна фамилия Ладожской? Кто поставляет им информацию? В Саше и Леве Волин был уверен, как в себе. Лева вообще не горел желанием сдавать дело. Он жаждал вцепиться психопату в горло собственными руками. На этапе «зависа» «петровцы» не получили бы от него ни единой крупицы информации. Потом – да, выложил бы все, что знает и о чем догадывается. Но не сейчас. Смирнитский, конечно, не особенно рад «ишачить на дядю», но, раз уж приходится, делать это будет добросовестно. На все сто. Так что тут сыскарям тоже обломилось бы. Откуда же тогда у них сведения? Свидетель? Свидетель позвонил бы Волину. Номера телефонов-то в газете прокуратурские. Что же остается? А остается некто, знавший Ладожскую, почему-то не желающий «светиться» перед официальными властями. Звонок Пилюгина официальным уж точно никак нельзя назвать. Даже с большой натяжкой. Чем дальше, тем интереснее и интереснее. Вопрос номер три: как связано вчерашнее убийство двух алкоголиков спально-районного масштаба с маньяком-убийцей? И связано ли вообще? На кой ляд ему понадобилось убивать Веру и ее сожителя? Какую опасность могли представлять для него алкаши? Допустим, Вера его знала. Откуда? Крутой мужик, выпивающий на «блатхате» вместе с пропитыми синюшными ханыгами? В понимании Волина это как-то плохо увязывалось со сложившимся уже образом убийцы. Не стал бы этот парень пить с кем ни попадя. Не тот калибр. Почему же убил? Хотя, может быть, это и не он вовсе. Но тогда зачем приезжали сыскари? Спутали «почерк»? Какой там «почерк»? Несчастный случай, чистейшей воды. Бытовое отравление. При чем тут маньяк? У Волина голова пошла кругом от всей этой канители. Никак не желали «увязываться» многочисленные «хвосты». Ладно, подумал он. Подождем. Послушаем, что выяснит Соев.

Бухгалтерия службы «777» располагалась в небольшой комнатке. Четыре стола, стоящих почти вплотную друг к другу, стеллажи, заваленные папками, на корешках которых значилось: «Договоры», «Счета», «Баланс» и еще два десятка бирок, малопонятных простому смертному. Стопки справочников, касающихся законодательства и налогообложения. За столами чинно восседали три дамы, на лицах которых давно осела «бумажная пыль», и круглолицый очкарик лет двадцати пяти. Парень явно скучал, грыз ручку, смотрел в окно. Дамы самозабвенно гоняли чаи. Очевидно, Леве посчастливилось попасть в обеденный перерыв. Директор «777», румяный, пышущий здоровьем и оптимизмом толстяк, Сергей Сергеевич Каляев, обвел кабинет рукой.

– Вот. Это и есть наша бухгалтерия. Сказал так, словно хвастал: «А это наши угодья. Пшеничка нынче уродилася – загляденье».

– Я понял, – спокойно ответил Лева и добавил, обращаясь ко всем присутствующим: – Здравствуйте. Дамы механически повернули головы на звук. Напоминали они древних черепах, которым между шейными позвонками насыпали канифоль. Неживые какие-то были дамы. Странные. Парень прекратил глодать ручку, сонно посмотрел на Леву, кивнул:

– Добрый день. Следом за ним кивнули и дамы. Дружно, в унисон. Странно, но нафталин из причесок не посыпался и позвонки не заскрипели.

– Товарищ, можно сказать, из органов, – вещал в это время Каляев. – Ему необходимо что-то уточнить. Для дела. Попрошу оказать всяческую помощь. И улыбнулся персонально Леве, словно бы спрашивая: «Хорошо? Больше ничего не нужно? Стоит вам мигнуть – и сразу все будет».

– Только не «можно сказать», а из органов, – поправил Лева. На лицах бухгалтерских барышень зацвели квелые улыбки. Атрофия лицевых мышц – побочный эффект долгой канцелярской работы. Отучаются люди полноценно улыбаться. Ничего с этим не поделаешь. «Ручкогрыз» тоже уставился на визитера. Без симпатии, впрочем. Просто как на средство скоротать безумно нудный рабочий день.

– Значит, вы тут работайте. Девушки вам помогут, – урчал по-кошачьи Каляев. – А если что, сразу ко мне. «Без обиняков, запросто, – добавил про себя Лева. – Так и скажите: мол, к Иван Алексанычу Хлестакову-с». Директор колобком проскочил в приоткрытую дверь. И от бабушки, значит, ушел, и от дедушки, как ни странно, тоже ушел. «Девушки» мгновенно приняли охотничью стойку, уставились преданно на «ах, какого жениха». А Лева, оглядевшись, спросил:

– Простите, где я могу присесть?

Лишние минуты ожидания копились, словно металлолом, истлевая ржавчиной раздражения. Боря злился, поглядывал на часы. Очередная жертва опаздывала уже на десять минут. Маленькая женская слабость, порождающая большие проблемы. План Бори, рассчитанный до минут, давал сбой. Подобное случалось и раньше, и каждый раз он испытывал жгучее желание беспочвенного убийства. Его абсолютно не волновало, что, в конечном итоге, жертва опаздывала на собственную смерть. Разве это имело значение? Ему хотелось достать из сумки нож и, вымещая душную злобу, перерезать горло первой же встречной девице. Ведь по сути все они олицетворяли одну и ту же женщину. Прошлое, которого Боря боялся до умопомрачения. Пятнадцать минут. А если она вообще не придет? Тогда все повалится в тартарары. Боря тихо выругался. В площадной ругани прозвучал такой пыл, такая безграничная ненависть, что случайно оказавшаяся рядом пожилая дама рубенсовской комплекции испуганно шарахнулась в сторону и посмотрела на Борю. В глазах ее застыл сплав презрения и испуга.

– Молодой человек…

– Пошла вон, – отреагировал он, чувствуя, как ярость раскаленным шипом вонзается в мозг. Женщина быстро пошла прочь, бормоча что-то себе под нос, а Боря мысленно поблагодарил судьбу. Еще секунда – и он окончательно потерял бы над собой контроль. А уж тогда… Жертва – кругленькая, веселая, светящаяся изнутри девушка в тонких изящных очках – появилась в дверях метро «Новослободская», заметила его и помахала рукой. Он тоже увидел ее, старательно выдавил ответную улыбку.

– Заждался?

– Ничего.

– Ты сегодня без машины, – заметила девушка, беря его под руку. «Очень проницательно», – едко подумал Боря.

– Сломалась. В сервис отогнал. К понедельнику сделают. Она отстранилась, с любопытством посмотрела на спутника.

– Ты расстроен? Это из-за того, что я опоздала, да? У нас троллейбусы плохо ходят. Говорят, авария какая-то на линии.

– Ерунда, – рассеянно отмахнулся он. – Ты сегодня работаешь?

– Нет. У меня отгул. Я специально взяла. – Девушка приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку. – Ну не дуйся. Женщины должны немного опаздывать.

– Я знаю, – ответил Боря. Они пошли по Селезневской, в сторону сада ЦДРА.

– Куда ты меня ведешь? – поинтересовалась девушка.

– Увидишь. Сюрприз.

– Что-то случилось? – Жертва почувствовала неладное. Это происходило практически каждый раз. Они физически ощущали близость смерти. Совсем как лошади, бараны или собаки. В понимании Бори, это лишний раз доказывало их близость к животным.

– Ничего не случилось. Все в порядке, – ответил он, невольно оглянувшись через плечо. – Все в полном порядке.

– Что-то все-таки случилось, – уверенно заявила девушка.

– Все нормально. Боря вновь ощутил, как обжигающая волна раздражения поднимается из живота, подобно изжоге. Однако он умудрился выжать из собственных губ еще одну улыбку. Квелую, блеклую, как долька засохшего апельсина, но все-таки улыбку. Девушку она встревожила еще больше.

– И все же? Куда мы идем?

– Я хочу тебе кое-что показать.

– А ты не можешь показать здесь?

– Нет. Здесь не могу, – ответил Боря. Они пересекли Суворовскую площадь и, оставив слева звездно-пятиконечный театр, а справа гостиницу, углубились в рыже-коричневый, с серыми проплешинами сад. Золотая листва упрямо липла к мокрому асфальту. По дорожкам прогуливались родители с детьми. В честь субботнего дня народу было довольно много. Но этот момент Боря продумал заранее. Одной рукой он расстегнул «молнию» на сумке, второй указал на деревья:

– Смотри, какая красотища. Девушка удивленно огляделась.

– Ты привел меня сюда, чтобы показать парк?

– Странно, правда?

– Не очень, конечно, – она взглянула на него. – Только…

– Что?

– Ты совершенно не похож на романтика. «И даже больше, чем ты думаешь», – добавил Боря про себя и улыбнулся.

– Здорово, верно?

– Красиво, – согласилась она и еще раз посмотрела вокруг. – Странно, что мы пришли именно сюда.

– Почему? Стоя за спиной жертвы, Боря стянул кожаные перчатки, достал из сумки тонкие резиновые, коротким выверенным движением надел их и нацепил кожаные поверх.

– Мы ездили в этот сад на выпускной вечер. Встречали рассвет, – девушка улыбнулась. – Как будто вчера все было. Мальчишки пили вино прямо из бутылок и курили, – она засмеялась. – Такие важные все были. Школу закончили. Взрослыми стали. Боря украдкой оглянулся. Никто не наблюдает? Родители заняты детьми. Толстяк на лавочке, метрах в пятидесяти, читает газету, ничего не замечая вокруг. Двое парней в широких куртках и свободных штанах неспешно прогуливаются по дорожке. Якобы увлечены беседой, но пиво не пьют, не смеются, то и дело посматривают по сторонам. Милиция, что ли? Боря прищурился. Короткие стрижки, бычьи шеи, спортивные фигуры, даже под объемистыми куртками заметно. Точно, милиция. Он усмехнулся. Интересно. Только пусть не говорят ему, что Петровка здесь всем составом послеобеденный променад совершает. Ничего подобного. Чекистят, сволочи. Прыткий следователь попался, головастый. Не обманул Бориных надежд. По следу прет, как бульдозер. Упорно и мощно. Быстро, однако, сориентировался, надо отдать ему должное. Быстро. Впрочем, может быть, эти двое здесь совсем по другому делу. Мало ли нынче в большом городе преступлений совершается. Завались.

– …Никого не видела, – продолжала тем временем девушка. – Разлетелись все. Быт заел. А какие планы были грандиозные. Каждый год собираемся… Один раз собрались. Да и то не все. Осталась компания – человек пять. Вот так.

– Пойдем-ка, – потянул ее за собой Боря.

– Куда? Она размякла от собственных воспоминаний, как зачерствевшая горбушка на пару.

– Пройдемся. Погуляем.

– А-а-а, пойдем. Они побрели по дорожке в сторону Музея Вооруженных сил. Чем дальше, тем реже становился парк. Сквозь стволы деревьев уже проглядывали бронекорпуса стоящей перед музеем боевой техники. Время от времени Боря посматривал через плечо. Двое бугаев топтались на дорожке, глядя им вслед. Значит, все-таки по его душу, решил он. Ориентировочка, наверное, есть. Странно, что сразу не подошли. Нет, не то чтобы Боря сильно уж боялся проверки. С документами у него все было в порядке. Просто до определенного момента ему не хотелось бы входить в непосредственный контакт с правоохранительными органами. Когда что-то идет вразрез с первоначально намеченным планом, неизбежно возникают сомнения, а сомнения – первый шаг к пропасти. Бугаи отвернулись и зашагали в противоположную сторону. Боря улыбнулся удовлетворенно, затем всмотрелся в блеклый фон парковых деревьев:

– Ух ты… – пробормотал он изумленно.

– Что? – Девушка вглядывалась в черные росчерки голых стволов.

– Смотри-ка. Не дожидаясь очередного вопроса, Боря пошел по рыже-коричневому ковру мокрой листвы в глубину парка. Подальше от пешеходных дорожек, а значит, и от самих пешеходов.

– Что? Девушка оглянулась на мам-пап, а затем нерешительно пошла за кавалером. Выглядела она, как Фома, ступивший следом за Спасителем на зыбкую водную гладь. Боря продолжал уверенно идти вперед. Он даже ни разу не обернулся, поскольку был уверен: жертва, как привязанная, последует за ним. Этим нехитрым приемом Боря пользовался регулярно. Любопытство сгубило кошку. Разве им этого не объясняли? А чем они отличаются от кошек? Пожалуй, только большим любопытством. Девушка послушно шла за Борей, еще не догадываясь, что там, впереди, среди деревьев, точит свою и без того острую косу жуткая старуха в бесформенном черном балахоне.

Саше понадобилось не слишком много времени, чтобы понять: на самом деле о личной жизни Аллы Викентиевны Ладожской Наташе известно очень и очень немногое. Очевидно, Ладожская умела держать на расстоянии не только мужчин, но и подруг. При иллюзии полноценного общения Наташа практически ничего не могла рассказать о внутреннем мире Ладожской. Чем она занималась, оставаясь одна? Каков был круг ее интересов? С кем общалась помимо банковских служащих? Саша не очень верил, что человек способен жить абсолютно оторванно от мира. Особенно когда речь шла о молодой, красивой девушке. Вывод: существовала вторая сторона жизни Аллы Ладожской, о которой она не рассказывала никому. Даже близким приятельницам. На вопросы Наташа отвечала либо слишком размыто, либо вообще отделывалась общими фразами. Саша был склонен связывать это с практицизмом убитой. Чем меньше о тебе знают, тем меньше смогут рассказать, а значит, тем проще создавать придуманный тобой образ. Как работала? Хорошо работала. Можно даже сказать, отлично. Нравилось? Наташе кажется, что нет, хотя поручиться за это, разумеется, нельзя. Алла никогда не жаловалась. Сидела себе, помалкивала. Хотя время от времени складывалось ощущение, что ей безумно скучно. Зато у начальства она всегда была на хорошем счету.

– Так то у начальства, – сказал Саша, подумал и добавил: – Деликатный вопрос: вы не замечали за Аллой каких-нибудь странностей? Может быть, не всегда, а только в последнее время.

– Например? – Наташа покачала в чашке кофейную гущу.

– Еще кофе? – спохватился оперативник.

– Нет, спасибо. Достаточно. – Подтекст читался вполне явственно: «Ваш кофе скоро начнет у меня из ушей выплескиваться».

– Так как насчет странностей? – настаивал Саша.

– Ничего такого, что выходило бы за рамки общепринятых норм.

– В каком смысле? В наше время понятие «общепринятые нормы» становится все более туманным.

– Алла не употребляла наркотиков, практически не пила, разве что рюмку по особым случаям, проституцией не подрабатывала. Вы эти странности имели в виду? Или что-нибудь другое? – Саша вздохнул. Наташа оценила его вздох, усмехнулась. – Да нет, попыток суицида за ней тоже не замечалось. Саша снова вздохнул, еще тяжелее, чем прежде. Наркотики и проституция интересовали его в первую очередь. Проституция как реальная «подкладка» фальшивого существования – дальше в своих фантазиях Саша не пошел, – наркотики как повод к принятию барбитуратов. Точнее, кемитала.

– Ну, ясно, – разочарованно пробормотал он. – Просто ангел, а не девушка. Говорящая кукла. Ладно. – Саша поднялся. – Мне нужно позвонить.

– Допрос окончен? – Наташа взяла сумочку, запахнула пальто. – Я могу идти?

– Почему допрос? – обиделся оперативник. – Не допрос, а снятие свидетельских показаний.

– Называйте как угодно, – мило улыбнулась девушка. – Суть от этого вряд ли изменится.

– Не уходите, – безапелляционно скомандовал Саша.

– Почему?

– Я вас провожу.

– Спасибо, думаю, сама доберусь. Здесь не так уж далеко.

– И все-таки. Наташа пожала плечами:

– Как хотите. Она вновь опустилась на стул, а оперативник направился к стойке. Телефон обнаружился у бармена, чему Саша очень обрадовался. Не сильно-то грело его шарахаться по всем районным закоулкам в поисках исправного таксофона. Бармен поставил аппарат на стойку и деликатно отошел в сторону. Оперативник набрал номер прокуратуры. К этому моменту Волин уже совсем отчаялся дождаться звонка, и посему разговор носил исключительно конструктивный характер с легким уклоном в генеалогию. В основном по материнской линии. Закончив плодотворную беседу, Саша вернулся к столику, присел и озадаченно поскреб в затылке.

– Что-нибудь случилось? – вежливо поинтересовалась Наташа.

– А? – оперативник вник в смысл вопроса, с деланной беспечностью махнул рукой. – Пустяки. Ерунда. «Цэу» от начальства поступило. – Он расплатился с официанткой за кофе, принялся сосредоточенно застегивать пальто, спросил между делом: – Кстати, вы знаете, что Ладожская посещала институт стоматологии?

– Знаю, – кивнула девушка и после короткой паузы добавила: – Мы вместе туда ходили.

– Как? – Саша приоткрыл от изумления рот. – Как вместе?

– Ну, вместе, понимаете? – Наташа улыбнулась натянуто. – Как вам объяснить, чтобы попроще. Вместе, это когда не один, а с кем-нибудь. За компанию, например. Вдвоем, одним словом.

– Слушайте, прекратите строить из меня дурака, – возмутился оперативник. – Что вы, в самом-то деле! Мы, между прочим, о вашей подруге сейчас разговариваем. Убитой, кстати.

– Не может быть! – удивленно воскликнула Наташа, но тон ее тут же сменился на серьезный и злой. – Я, к вашему сведению, давно уже это поняла. И, кстати, не я строю из вас дурака, а вы сами. Ведете себя, как… гусар в доме терпимости. Саша несколько секунд смотрел на нее, затем хмыкнул:

– Ладно. Извиняюсь. Значит, вы посещали институт стоматологии вместе с Ладожской, так?

– Именно.

– В один день?

– Да. В этом смысле Алла была жуткой трусихой. Зубных врачей боялась до обмороков. Все время кого-нибудь уговаривала с ней сходить. В первый раз я поехала, но потом ей пришлось кататься самой.

– Часто?

– Что?

– Ездила часто?

– Не помню точно. Несколько раз. Может быть, два или три.

– И все к одному врачу, верно?

– Вы удивительно проницательны.

– В общем, так. Сейчас вы не пойдете ни на какую работу, а отправитесь домой, запретесь и не будете никому открывать. Никому. С вашим начальством я все утрясу.

– Совсем никому не открывать? Наташа говорила с прежними, слегка насмешливыми интонациями, но в глазах у нее внезапно проявилась тревога.

– Совсем. Только мне и никому больше.

– А, значит, вам я могу открыть. Ну, слава Богу. А то бы, наверное, умерла с голоду.

– Наташа, – очень четко, раздельно произнес оперативник. – Я хочу, чтобы вы уяснили, как «Отче наш». Возможно, вам грозит большая опасность. Девушка несколько секунд смотрела на него, словно решая в уме, насколько серьезны слова собеседника. Наконец кивнула, ответила уже без тени иронии:

– Хорошо. Я не стану открывать дверь.

– Кто бы ни пришел и что бы ни говорил.

– Хорошо.

– Отлично. Значит, сейчас я отвезу вас домой, а ближе к вечеру заеду узнать, как дела. Или позвоню. Все зависит от результатов.

– Хорошо.

– Ну и чудненько, – сказал Саша неоправданно живо, переводя дух. – Кстати, мне нужен номер вашего домашнего телефона.

– Зачем?

– Мало ли что может произойти. Возможно, мне понадобится срочно связаться с вами.

– Хорошо, – Наташа продиктовала номер, спросила: – Это действительно настолько серьезно?

– Возможно, даже серьезнее, чем мне кажется, – ответил Саша.

Волин помял подбородок и огляделся. В стороне от остальной группы скучающе жались двое патрульных. Здоровенные лбы, каждый из которых, наверное, мог свалить быка одним ударом, стояли, словно нашкодившие мальчишки. Рядом с суровым видом возвышался капитан с Петровки, поглядывал многообещающе на своих подопечных. Росточком небольшой, но неимоверно широкий в плечах, он был похож на бульдога. Место происшествия давно оцепил отделенческий наряд. Над телом колдовали эксперты. Молодцеватого вида участковый снимал показания с единственного свидетеля – седоголового, практически беззубого старичка затрапезного вида: грязные брюки, грязные резиновые сапоги, плащ с надорванным воротником. Старик опирался на железную палку, между ног у него стояла сумка, битком набитая пустыми бутылками. Волин подошел ближе. Старик заметил «большого начальника» и специально заговорил погромче, чтобы тот слышал:

– …Вот и подумал, может, они пивка решили выпить? Культурно, стал быть, отдохнуть на природе. Вроде пикника. Только мы людям мешать никогда не станем. Мы ж не то что шаромыги какие. Понятие, стал быть, имеем. Над душой-то стоять да в рот человеку заглядывать, это ж разве дело? Не-ет, у нас все культурно, взаимно, как говорится, вежливо, по-людски. Так и решили, стал быть, пока пройтиться, посмотреть, может, кто где еще отдыхает. – Старик почему-то старательно говорил о себе в третьем лице и во множественном числе, чем, конечно, слегка раздражал. – Вернулись-то полчасика спустя, ан тут вон какое дело, – он повернулся и указал на торчащие из голых кустов женские ноги. Участковый посмотрел на Волина, ожидая вопроса, но тот только кивнул: «Продолжайте». Лейтенант сразу приосанился, посерьезнел, напустил значительности, спросил веско:

– То есть вы видели убийцу. Я правильно понимаю?

– Не-е-ет, этого нехристя мы не видели. – Старик прищурился и покачал темным узловатым пальцем перед самым носом лейтенанта. – Кавалера ейного видели, точно. А кто уж убивец, так это, стал быть, вам виднее. Коли вы милиция. Власть, стал быть.

– Как выглядел этот кавалер?

– Как выглядел? – Старик задумался, задрал вверх щетинистый подбородок, посмотрел голубыми подслеповатыми глазами в небо. – Так ведь он спиной стоял, мы, стал быть, лица-то не рассмотрели.

– Фигуру рассмотрели? Как одет, рассмотрели? Рост рассмотрели? – сатанел потихоньку участковый.

– А как же? Это мы в лучшем виде, – выкатывал дымчатые глаза «державный» старик. – Значит… Росточком он примерно с вас будет, – вежливый кивок в сторону Волина. – В руке, стал быть, сумка такая. Курточка темная, брюки… эти… Дажинц.

– Джинсы, – поправил лейтенант, быстро записывая.

– Может, и так, – согласился со степенной важностью свидетель, вдруг разом осознав собственную бесценность. – На ногах белые такие кеды.

– Кеды? – удивленно переспросил участковый. – Может, кроссовки?

– Верно говоришь, батюшка. Разве ж тут все упомнишь, када такое вот, – снова полуоборот к трупу, – повидать доведется-то. Кому хошь память отшибет.

– Телосложение не заметили?

– Сложение-то? Нормальное. Вон как у вас, – снова взгляд на Волина. – Не хроменький. Чего не было, того не было.

– Волосы какие? Светлые? Темные? Короткие? Длинные?

– Волосы-то?

– Волосы, волосы, – вздохнул лейтенант.

– Так… Их и вовсе не было. Вон ведь какое дело.

– Волос не было?

– Волос, батюшка.

– Он что, лысый? – не понял участковый.

– Может, и так.

– Что значит «может, и так»?!! Раз волос нет, значит, лысый!

– Может, и так, – легко согласился старик. – А только под кепкой мы не приметили.

– На нем кепка, что ли, была надета?

– Так, батюшка. Кепка.

– Твою мать, – процедил сквозь зубы лейтенант. – Точно кепка, а не шапка, скажем?

– Не шапка. Кепку-то мы верно приметили, – обиделся старик.

– Какая кепка? «Аэродром»? Как у грузин? Или типа «пирожка»? Вроде пилотки?

– Нет, такая… с большим козырьком.

– Бейсболка, что ли? Как в кино иностранном?

– Это мы не знаем, батюшка. В кино-то поди уж лет десять не были, а то и поболе. Участковый посмотрел на Волина, развел руками, словно говоря: «Видите, с каким контингентом приходится работать». Волин кивнул. Он уже услышал все, что хотел услышать. Несомненно, это был его подопечный, психопат-убийца. И ведь главное, словно в насмешку, совершил убийство в людном месте и средь бела дня. Народу в парке – как в летнюю жару на пляже. Полным-полно потенциальных свидетелей. Но его это не остановило. Волин прошел мимо парней из оцепления, приблизился к трупу, посмотрел на мертвую девушку. Как и в предыдущем случае, никакого сходства с первыми двумя жертвами. Шатенка, волосы короткие, стрижка «каре», полненькая, хотя и не толстая. Фигуру никак не назовешь идеальной. Рядом, в густой темной луже, лежат очки. Тонкая золотая оправа. Судебно-медицинский эксперт, сидящий на корточках рядом с трупом, повернул голову, посмотрел снизу вверх.

– Ну как? – спросил у него Волин. – Можете сказать что-нибудь определенное?

– Определенное? – Медик поднялся, стянул тонкие резиновые перчатки. – Практически ничего. Разве что… Похоже, он пользуется импортным кухонным ножом для разделки мяса. Такие… знаете, с зазубренным лезвием.

– Почему вы так думаете?

– Характерные повреждения кожного покрова и форма ран. Мне совсем недавно пришлось иметь дело с ножевым ранением. Точно такой же порез. Очень необычный. Пришлось полюбопытствовать. Сомневаюсь, что вам доставит большое удовольствие, но все же посмотрите. – Волин послушно наклонился и вгляделся в черную рану. – Видите? – Честно говоря, ничего Волин не видел. Зато почувствовал тяжелый запах смерти. Свернувшейся крови и разложения. – Ну, видите? – допытывался эксперт.

– Как вам сказать…

– Видите, у задней стенки шеи белое пятнышко? Вот оно. – Медик, не касаясь тела, указал на нужный участок. – Теперь видите?

– Теперь вижу, – честно сказал Волин и с непередаваемым облегчением выпрямился. – И что это?

– Расчленяя труп, убийца полоснул не между позвонками, а по хрящу. Но срез удивительно ровный. Без заусенцев и зазубрин. О чем это говорит?

– И о чем же это говорит? Сейчас Волину было совсем не до загадок. Он усиленно решал другой вопрос: как удержать в желудке три пирожка, съеденных вместо обеда и запитых стаканом кофе.

– О том, что он рассек хрящ одним ударом. Очень острое лезвие, весьма приличная физическая сила и, безусловно, определенный навык.

– Много времени у него ушло на то, чтобы отрезать жертве голову?

– Совсем немного. Не больше тридцати секунд. Волин оглянулся в сторону пешеходных дорожек. С той точки, где лежал труп, их практически не было видно, заслоняли деревья. Психопат выбрал наилучшее место из всех возможных. Лучшее, в смысле малолюдное. Безопасное. Малолюдное место внутри многолюдного места. Где здесь логика? Почему он пришел сюда? Рискуя быть замеченным и пойманным. Психиатр был прав. Для этого сумасшедшего крайне важно место. Настолько важно, что он пошел на безумный риск. Настолько важно, что он плюнул на собственную безопасность. Это не то место, которое указал в своей ориентировке Волин. Оно близко, но не то. Убийца выбирает место преступления, исходя из иной логики. Никакого «хода конем» нет. И совпадение чисто случайно. Тут что-то совсем другое. Что-то, что связывает все три точки: пустынный двор, детский сад и парк. Обстоятельства всех трех убийств складывались в некий непонятный пока «узор». И, чтобы его понять, требовался более глубокий и тщательный анализ. Волин кивнул:

– Когда вы сможете подготовить заключение?

– Постараюсь к завтрашнему утру. Хотя не могу обещать вам этого на сто процентов.

– Речь идет о серийном убийце, – напомнил Волин.

– Я помню, – медик нахмурился. – Но у меня есть определенные обязательства и по отношению к другим потерпевшим. Их дела тоже расследуются, а убийцы ходят на свободе.

– Тем не менее постарайтесь сделать все возможное.

– Разумеется, – отрезал эксперт и отвернулся. Волин не стал ничего объяснять ему. Конечно, медик не был жестокосердным чинушей или идиотом. Идиотов в их службе не держат, что же касается жестокосердия… Жесткий тон еще не подразумевает безразличия к чужой смерти. Хотя количество трупов и накладывает своеобразный отпечаток на поведение человека. Но в данном случае холодность и жесткость – способ психологической защиты. Волин это понимал. Он направился к стоящим в стороне патрульным. Остановился в двух шагах и, глядя себе под ноги, спросил:

– Каков ваш маршрут патрулирования?

– Мы должны были контролировать парк на отрезке улица Дурова – улица Советской Армии, – четко доложил один из патрульных. Капитан уничтожающе «стрельнул» в него взглядом. – Но мы патрулировали, как и оговаривалось на инструктаже, наиболее людные места.

– Вы обратили внимание на эту девушку и ее кавалера?

– Так точно, – кивнул второй. – Но они выглядели вполне мирно. Не ругались, ничего не нарушали. Просто прогуливались. Девушка не проявляла беспокойства.

– Ну да. Мы хотели проверить у них документы, но как раз в этот момент с площади Суворова подошла группа туристов. У гостиницы возникла толчея и… – патрульный посмотрел на напарника, словно ища поддержки, – поскольку в ориентировке указывалось место от Самотечной до Дурова, то мы и пошли к гостинице.

– Тут ведь довольно многолюдно, – добавил второй. – Особенно в обед. Кто же знал, что он решится на такое.

– Вам удалось рассмотреть лицо мужчины? – спросил Волин.

– Никак нет. Они прошли метрах в ста пятидесяти от нас.

– Но убийца довольно молод, – прибавил первый патрульный.

– У него походка такая… – он прищелкнул пальцами, -

…легкая.

– Понятно. – Волин подумал, спросил уже у капитана: – Личность убитой удалось установить?

– Пока нет, – ответил тот. – В кармане девушки обнаружен документ, но его почти целиком залило кровью. Похоже на пропуск. Мы, собственно, ждали, пока вы приедете, выпишете постановление на фотоанализ.

– Разумеется. – Волин поднял кейс и откинул крышку, заполняя постановление, сказал негромко: – Насчет патрулей. – Капитан поднял взгляд. – Можете снимать своих людей. В указанных точках он не появится.

К вечеру погода испортилась окончательно. Поволокло по улицам белесую марлевую поземку. Ветер горстями подхватывал колючую снежную пыль и швырял в лица прохожим. Маринка вышла из подъезда и посмотрела на красную «четверку», за лобовым стеклом которой маячил темный силуэт. Телохранитель кивнул ей ободряюще, а она, вопреки всем инструкциям, невольно оглянулась. Это было проявлением страха. Того самого дикого страха, который Маринке полагалось скрывать. «Четверка», урча отлаженным двигателем, выползла со двора и остановилась на углу. Маринка решительно вышла на тротуар, подняла руку, останавливая такси. Мгновенно возникла очередь из частников и государственных «извозчиков». По голодному времени каждый норовил отнять хлеб насущный у своего четырехколесного собрата. Первый же водитель – темный старенький «фордик» дремучей модели – согласился подвезти за весьма умеренную плату. Впрочем, и ехать тут было недалеко.

– Садитесь, – кивнул он. Маринка забралась на переднее сиденье, захлопнула дверцу. – Погодка, а? – пробормотал себе под нос водитель, явно намекая пассажирке на светский разговор.

– Да уж, – согласилась Маринка. – Погодка. «Форд» резко взял с места, ринулся влево, подрезая белую «трешку» и лихо втираясь во второй ряд. Сзади возмущенно загудел клаксон. Маринка оглянулась. «Четверка» повторила маневр «Форда», с той лишь разницей, что телохранитель проделал все гораздо виртуознее, чем и вызвал лавину клаксонного воя. Машины разделяло несколько корпусов. На шоссе плотный поток несколько рассосался, и «Форд» увеличил скорость. «Четверка» тоже.

– Что-то случилось? – поинтересовался спокойно водитель. – Это ваш знакомый?

– Что? – Маринка повернулась к нему.

– В «четверке». Ваш знакомый? Или ревнивый муж?

– Нет. Не муж, не знакомый.

– Он вас преследует?

– Нет, вам показалось.

– Да? Ну, может быть, – водитель покосился в зеркальце заднего вида. – Хотя мне редко кажутся подобные вещи. Не первый год за рулем. Если желаете, можем от него оторваться.

– Не стоит.

– Как знаете. Вам виднее, конечно. Меня, кстати, зовут Володя. А вас?

– Марина.

– Я так и думал. Маринка посмотрела на него:

– Почему?

– Да просто, – водитель улыбнулся и пожал плечом. – Мне сразу показалось, что у такой девушки должно быть звучное, необычное имя. Не Наташа – Таня – Света. А что-то более экзотическое. Марина. Олеся. Алла. Что-нибудь эдакое. Алла? Ведь это имя первой жертвы. Той девушки, которая работала в их службе. Что это? Случайность? Или?.. Маринка почувствовала, как по спине у нее поползли ледяные «мурашки». Она невольно вжалась в спинку кресла и, словно бы невзначай, коснулась пальцами ручки двери. В случае чего можно выпрыгнуть. Скорость, конечно, приличная, но это лучше, чем получить удар ножом. Маринке очень хотелось обернуться и посмотреть, где «четверка» телохранителя, однако она боялась проявить испуг. Если водитель – Боря, то паника жертвы только подзадорит его. Маринка снова покосилась на собеседника. Лет тридцать пять – тридцать семь. Покойная хозяйка вроде бы говорила, что Боря молод. Ее, Маринкиного, возраста. Значит, ему должно быть около двадцати пяти. Десять лет – солидная разница. И голос вроде не слишком похож. Хотя трудно утверждать категорически.

– Что вы так нервничаете? – поинтересовался водитель. – Не волнуйтесь, он отстал.

– Кто? – спросила Маринка.

– Этот, на «четверке». Еще на светофоре. Мы-то успели проскочить, а он застрял. – Водитель засмеялся. Радостно и абсолютно неуместно. Маринка все-таки не сдержалась, оглянулась. «Четверки» не было. – Да нету его, нету, не беспокойтесь. – Он ударил по газам, и машина, с неожиданной для ее лет резвостью, полетела по вечернему проспекту к залитой огнями башне мэрии. – Значит, вас зовут Марина? – Маринка кивнула. Честно говоря, ей не хотелось даже двигаться. Тело затекло от страха. Шею и грудь словно набили старым тряпьем. – А чем вы занимаетесь? Маринка ничего не слышала. Она в мыслях проклинала собственную глупость и недальновидность. Угораздило же ее согласиться на предложение этих двух кретинов – Миши и охранника. Джеймс Бонд ср…й. Где его хваленая подготовка?

– Задумались?

– Что?

– Задумались, спрашиваю?

– А, да, – торопливо кивнула Маринка. – Да, задумалась.

– Ничего, это бывает. Я тоже люблю думать, – водитель снова хохотнул. – Только когда не за рулем. Смотришь себе на огоньки, размышляешь. Хорошо. Маринка закашлялась. Ей было трудно говорить. Хотелось сидеть неподвижно и молчать. Зачем он все время болтает? Это утонченная форма издевательства? «Форд» проскочил мост, вылетел на Арбат и, сбросив скорость, покатил в общем потоке к Кремлю. Слева замаячил куб телефонного узла, в котором и размещалась служба «777». Она подумала, что, если посчастливится, ей удастся выпрыгнуть и при этом не покалечиться. Главное, сразу позвать на помощь. Вокруг полным-полно народу. Кто-нибудь да вмешается. Во всяком случае, убить ее так просто не получится.

– Я высажу вас у «Праги», ладно? – спросил вдруг водитель. – А то тут разворот искать затаришься. По центру придется полчаса крутиться.

– Конечно, – Маринка была готова выйти прямо здесь, посреди дороги. Она все еще никак не могла поверить, что все обошлось. Неужели ей повезло?

– А там как раз переход подземный есть.

– Я знаю.

– Телефончик оставите?

– Зачем? – вполне искренне удивилась Маринка.

– Ну как, – водитель ухмыльнулся, легко переходя на «ты». – Сходим куда-нибудь вместе. Кофейку попьем, шампанского. Потанцуем. А? Как смотришь? «Форд» остановился у «Праги».

– Кофейку? Маринка изумленно посмотрела на водителя, прикрыла рот ладошкой и вдруг засмеялась. Сказалось нервное напряжение. Ей никогда не приходило в голову искать «амурные похождения» на стороне. Вполне хватало Миши. Но в данной ситуации предложение попутчика было не просто нелепым, а смешным до истерики. Маринка смеялась и никак не могла справиться с этим безудержным смехом.

– Чего ты? Я же на полном серьезе предлагаю. Водитель тоже усмехнулся, затем захохотал. Он никак не мог понять причины столь странного веселья пассажирки.

– Простите, – Маринка прижала руку к груди, стараясь успокоить смех. – Боюсь, что ничего не получится.

– Зря, – прокомментировал, впрочем, ничуть не обидевшись, водитель. – Классно провели бы время. Маринка достала из сумочки кошелек, расплатилась и выбралась из салона.

– А может, передумаешь? – весело поинтересовался водитель.

– Нет? Ну и зря. «Форд» рванул по Арбату. Маринка проводила машину взглядом, повернулась и… Сердце ее ушло в пятки, а улыбку словно стерли с лица ластиком. Прямо перед ней стоял телохранитель. Он был абсолютно серьезен.

– Черт! – Маринка снова схватилась за грудь, но уже совсем по иной причине. – Как вы меня напугали.

– Все в порядке?

– Вы еще спрашиваете? Кто обещал, что со мной ничего не случится?

– А с вами что-то случилось?

– Слава богу, нет. Но только не благодаря вашим стараниям. Этот тип на своем замухрыжном «Форде» обставил вас, как ребенка. Вы потеряли нашу машину!

– Кто вам сказал подобную глупость? – прищурился телохранитель.

– Как кто? Я сама видела.

– Что вы видели?

– Вашей машины не было!

– Где?

– Сзади!

– Разумеется. Я ехал впереди.

– Как впереди? – изумилась Маринка.

– Очень просто. То, что вы не видели меня, не означает, что я не мог видеть вас. Я решил, что спереди будет удобнее следить за тем, что происходит у вас в салоне, и одновременно контролировать ситуацию, – объяснил телохранитель. – Если бы я заметил, что водитель пытается причинить вам физический вред, мне было бы достаточно нажать на тормоз. И потом, потенциально, до этого перекрестка, – он указал пальцем в землю, – вам ничто не угрожало.

– Так вы все время нас видели?

– Естественно. – Маринка молчала, обдумывая слова телохранителя. – Я все время нахожусь рядом с вами. Кстати, вы не забыли передатчик?

– Нет, – Маринка прикоснулась к сумочке.

– Не доставайте его. Я припаркуюсь на углу. Вон там, – он указал место, где именно поставит машину. – Перед тем, как выйти, свяжитесь со мной.

– Я помню.

– Отлично. Только помните еще вот что: вы не должны покидать здание до тех пор, пока я не разрешу. Маринка нахмурилась и вдруг поняла:

– Он здесь?

– Я его не видел, – уклончиво ответил тот.

– За нами следили?

– Поток был слишком плотный. Машины практически все время двигались в одном направлении. Если он и ехал за вами, у меня не было возможности его вычислить.

– Но тогда…

– Не надо рассуждать, – остановил ее телохранитель. – Просто делайте то, что я вам говорю. Если, конечно, хотите выжить.

– Вы еще спрашиваете?

– Нет. Предупреждаю.

– Хорошо. Я все поняла.

– Отлично. Идите, – телохранитель улыбнулся. – Все будет нормально.

– Надеюсь. Маринка спустилась в переход, зашагала вдоль ряда ярких, пестреющих всеми цветами радуги витрин. Милиционер, болтающий с продавщицей, лениво повернул голову и невидяще посмотрел на нее. Маринка толкнула стеклянную дверь, поднялась по припорошенным снегом ступенькам и оказалась рядом с железобетонным кубом телефонного узла. Здесь она оглянулась. Телохранитель наблюдал за ней с противоположной стороны улицы. Их взгляды встретились. Он едва заметно кивнул и улыбнулся. Войдя в холл, девушка почувствовала себя в относительной безопасности. Здесь было много народу. Охранники, обслуга. Только самоубийца отважился бы осуществить покушение при таком количестве свидетелей. Маринка предъявила пропуск вахтеру, перекрывавшему лестницу на третьем этаже, поднялась на четвертый и уже через несколько минут вошла в свой «кабинет». Здесь ковром висел табачный дым. Сменщица попивала кофе, смолила «Яву» и между делом листала «Вумен». «Час пик» еще не начался.

– А, смена караула, – оживилась она. – Серегу не встретила?

– Нет, – ответила Маринка, разгоняя дым рукой. – Ну ты и накурила, мать. А что с Серегой?

– Не в духе, – охотно поддержала разговор сменщица, смачно кроша сигарету в пепельнице.

– Что-нибудь случилось?

– А ты еще не в курсе?

– Откуда? Только что пришла.

– Ну ты даешь. Все девчонки уже знают. Тут же сегодня полдня менты шарились.

– Ну и что?

– Кем-то из наших интересовались. Я так кумекаю, что Серегу нашего сажать собрались, не иначе. А то чего бы ему с постной-то рожей бегать да на всех рычать? Маринка насторожилась: «Кем-то интересовались? Уж не Аллой ли?» Напустила на себя безразличный вид и спросила скучно, сбрасывая пальто:

– Ушли?

– Менты-то? – сменщица засмеялась громко. – Не знаю, может, здесь еще. Я одного видела. На этого… поэта… Пушкина похож. Кучерявый такой, жиденочек. Если б Серега его не пас в четыре глаза, обязательно затащила бы сюда. Такой миленький. И все при нем.

– Ты-то откуда знаешь? Маринка вытащила из сумки деревянный гребешок и, встав перед настенным зеркалом, принялась расчесывать волосы.

– Я их кучерявую породу знаю. Если сам худенький, а задница подтянутая, значит, и с размером все в порядке, и в постели как трактор пашет. Не то что мой. В плечах целый метр, а вместо хрена – гулькин клюв, – она снова засмеялась. Маринка тоже улыбнулась, но не скабрезности, а причудам природы. Наделила же матушка этот центнер мяса таким чудесным смехом. Они еще смеялись, когда на панели телефона мигнула лампочка и в крохотную комнату вплыла резкая трель. – Подруга, – хитро заблажила сменщица, – это тебя. Я всех своих уже оттрахала.

– Семь минут еще, – ответила Маринка, протягивая руку за трубкой. Сменщицу не переспоришь. Она – кого угодно, ее – никто. – Халтуришь?

– Я халтурю? – возмутилась та. – Да я сегодня столько этих уродов переимела, хватило бы дивизию укомплектовать. – Она забилась в притворном оргазме, застонала: – Еще, еще… Ты настоящий зверь! – и тут же скорчила брезгливую физиономию. – Козел. Хоть бы один зашел. Маринка улыбнулась, сняла трубку, выдохнула привычно:

– Я ждала тебя. Сменщица, уже надевая шубейку, закатила глаза и усердно задвигала бедрами, изображая половой акт. «Колола», стервоза. Маринка с трудом удержалась, чтобы не засмеяться во весь голос, и тут же побледнела, услышав в трубке знакомый ядовитый голос:

– Было пять, стало четыре.

Саша рысью взбежал по служебной лестнице и оказался на административном этаже института. В отличие от Волина оперативник не испытывал почтения к начальственному шику. Да и просто к начальству не испытывал тоже. Если, конечно, оно не было непосредственным. Поэтому он и вломился в кабинет директора без стука, распахнув дверь едва ли не ногой. За длинным столом сидели какие-то люди – очечки, бородки, типичные «ботанические сухарики», – и все они смотрели на Сашу, как на пришельца с другой планеты. Директор восседал во главе. На лице его играла целая гамма чувств. От недоумения до растерянности, плавно переходящей в ярость.

– Молодой человек, в чем, собственно… – начал было директор, но Саша легко перебил его.

– Мне нужен, – заглянул в бумажку, – врач. Тот, который лечит пародонтоз. Владимир Андреевич Баев.

– Стоп, – директор нахмурился, – во-первых…

– Во-первых, я из милиции. – Саша вскинул руку с удостоверением, как мухинский рабочий – молот. – Во-вторых, у меня мало времени. Поэтому зовите сюда этого вашего лекаря – и дело с концом.

– Какая наглость, – пробормотал кто-то тихо.

– А я вообще стоматологов не люблю, – подхватил Саша, вперившись взглядом в директора. – Ну так что? Насчет доктора? Я ведь не гордый, могу и сам сходить. – Последнюю фразу он произнес таким тоном, что всем присутствующим стало абсолютно ясно: если развязный гость напряжет свои драгоценные ноги, их всех расстреляют сегодня же ночью. Директор буркнул что-то вроде: «О Господи. Только этого мне и не хватало», и потянулся к компьютеру.

– Сейчас проверим, работает ли сегодня Баев. – Он потыкал в клавиши и произнес не без злорадства: – Какая неприятность. Оказывается, Владимир Андреевич заболел.

– И правда, трагедия, – бесцеремонно пригибая профессоров, Саша полез к директорскому месту. – И давно его сморило?

– Владимир Андреевич заболел три дня назад.

– Надо же, как он вовремя слег, – процедил оперативник, заглядывая в монитор. – Вы можете это распечатать?

– Разумеется, – директор пощелкал «мышкой». Ожил стоящий на столике принтер. Бесшумно пополз лист, на котором темнели отпечатанные строки. – Это все?

– Нет. – Саша выдернул лист из принтера, принялся перечитывать, одновременно продолжая говорить: – К понедельнику приготовьте мне официальную справку. С какого дня и по какой причине Владимир Андреевич Баев не выходит на работу. И не забудьте заверить ее в отделе кадров. Еще мне понадобится характеристика на этого самого Баева за вашей подписью и результаты последней диспансеризации.

– Диспансеризации чьей? – помотал головой директор.

– Ну не вашей же. Баева. Баева, Владимира Андреевича.

– Слушайте, что вы несете? Какая диспансеризация?

– Сотрудники всех медицинских учреждений обязаны каждый год проходить диспансеризацию, которая включает обязательное заключение невропатолога и справку из психоневрологического диспансера. Меня интересуют результаты последней диспансеризации. – Саша сложил лист и сунул в карман. – Вот и все. Бумаги, кровь из носа, должны быть готовы к понедельнику. Это понятно? Директор вздохнул:

– Понятно. Теперь вы оставите нас в покое?

– Теперь оставлю, – согласился Саша и тут же спросил: – Кстати, где у вас здесь телефон?

К половине десятого следовательская группа проверила алиби восемнадцати человек из банковского списка. Остальное пришлось отложить до завтра. Людям не очень нравится, когда к ним врываются посреди ночи и учиняют допрос. Волин вычеркивал фамилию за фамилией, снова и снова перечитывал редеющий список. Он ждал звонка от Левы или Саши. От нервного напряжения чесались руки. Причем в буквальном смысле. Ожидание материализовалось невидимой грозовой тучей и висело под потолком, окутывая плафон казенной люминесцентной люстры, густое и сочное. С каждой минутой оно становилось все более осязаемым, и, когда телефон все-таки закурлыкал уютно и тактично, это показалось едва ли не неуместным. Волин рванул трубку:

– Слушаю!

– Аркадий Николаевич, – рявкнула трубка восторженно-громким Сашиным голосом, – Баев уже три дня как не ходит на работу! В институте уверены, что он заболел! Три дня? Значит, стоматолог не вышел на работу уже на следующий день после визита Волина в институт. Для случайности слишком шикарно. Собственно, Волин только и делал, что сталкивался с подобными «случайностями». Где был Баев эти три дня? Чем занимался? Не он ли посетил парк ЦДРА сегодня днем, в компании неизвестной пока девушки? А что? Под описание Баев подходит как нельзя лучше. И рост, и телосложение. Все среднее. Даже среднее от среднего. Как жаль, что экспертам до сих пор не удалось установить личность третьей жертвы. Сейчас бы Саша проверил, посещала ли она институт и у кого лечилась. Впрочем, Баев мог «отыскивать» жертвы и в институтском коридоре, и в кабинете у кого-нибудь из коллег, и в регистратуре. Да и вообще, совсем не обязательно, что он видел их именно в институте. Но… Фамилии убитой девушки нет, значит, и проверить ничего не удастся.

– Сделай-ка, Саша, вот что, – сказал Волин. – Возьми в институте адрес Баева…

– Уже взял, Аркадий Николаевич, – оперативник продиктовал адрес. Баев жил в Царицыне.

– Молодец. Поезжай туда, но в квартиру пока не суйся. Постой у подъезда, посмотри. Я свяжусь с МВД, попрошу выделить людей для наблюдения за Баевым. Подъеду минут через тридцать-сорок.

– Хорошо. Понял. Оперативник повесил трубку. Волин открыл несгораемый шкаф, достал кобуру, в которой дремал «ПМ», принялся натягивать ее на плечи. Одновременно он пытался просеять в голове крупицы имеющейся информации. Ему казалось, что корявый костяк общей схемы убийств уже проступил из тумана таинственности. Вот только никак не удавалось провести верные мостки между островками фактов. Волин надел пиджак, затем пальто. Снял трубку телефона, набрал номер дежурного:

– Дежурный? Волин из райпрокуратуры. Нам необходимы люди в группу наружного наблюдения. Четыре человека. Капитан, не сегодня-завтра дело передадут в Следственное управление МВД, но только к этому времени на плечах ваших людей будет висеть еще один труп. Мы же даем вам убийцу практически в руки и теплым. Нужно только дождаться, пока он пойдет на очередное дело, и взять его с поличным. Это понятно? Связывайтесь. Я подожду. – Пока дежурный связывался с начальством и уточнял, можно ли направить людей по вызову из райпрокуратуры, Волин дожидался у телефона. Наконец вопрос был решен. Причем положительно. – Отлично. Записывайте адрес и отметьте время. – Продиктовал. Дежурный записал, повторил, проверяя правильность записанного. – Все верно. Да, мы их встретим. Все, отбой. – Волин нажал на рычаг и тут же набрал следующий номер, сказал коротко: – Волин. Дежурную машину к подъезду. Он повесил трубку, прошел к двери, погасил свет и собрался уже шагнуть в коридор, когда телефон зазвонил снова. Волин чертыхнулся. Это могло быть начальство, которому срочно понадобилось уточнить, зачем Волин связывался с МВД и как это вообще могло произойти без его начальственного ведома и благословения. Конечно, Волин мог не отвечать на звонок, но с той же степенью вероятности это мог быть Лева. Или, скажем, эксперты по поводу личности третьей жертвы. Волин подошел к столу, снял трубку:

– Слушаю.

– Здравствуй еще раз, Аркадий. – Это был Соев. Волин так увлекся версией стоматолога, что совсем запамятовал об утренней договоренности. – Просьба еще актуальна?

– Конечно. Тебе удалось что-нибудь выяснить?

– Самую малость. – Волин услышал, как приятель шелестит записями. – Значит, так. Ребята, которыми ты интересуешься, действительно работают у нас, в оперативном отделе. Тут все чисто, можешь не сомневаться.

– Я и не сомневался. Меня больше интересует другое.

– Догадываюсь, – усмехнулся Соев. – По поводу твоих убитых алкоголиков. В нашей картотеке на них ничего криминального нет. Я проверил, это точно.

– Так они туда по собственной инициативе приехали, что ли? Вроде субботника или шефской помощи? Так получается?

– Аркадий, ты должен понимать, я не могу подойти к ним и спросить: «А что это, парни, вы там делали?» Тем более что никакого криминала за ними не замечено.

– Ясно. Волин понял, что с этой стороны он «тянет пустышку». Никакой более-менее отчетливой информации на этом огороде нарыть не удастся. Одни догадки. Да и те весьма размытые. Однако почему-то эти ребята приехали на место происшествия первыми. И звонили сегодня днем ему, Волину, пытались получить информацию о психопате-убийце. Гайдаро-тимуровское опекунство тут не проходит. На альтруистов-патриотов они тоже не слишком похожи. Остается трудоголизм, но у трудоголиков с Петровки и своей работы за глаза, чтобы еще за чужую хвататься. Вывод? Никакого вывода. Ни черта ему не ясно.

– Я так думаю, что они «внеурочные» под нашей крышей отрабатывали.

– Какие это «внеурочные»?

– Ну, эти ребята в свободное от основной работы время подвизаются в одном солидном банке.

– Как называется этот банк? – спросил Волин, чувствуя, как в груди рождается неприятный холодок.

– «Кредитный», – ответил Соев. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, подумал Волин. Ладожская тоже работала в «Кредитном». Есть во всем этом что-то странное. Как-то все должно увязываться. Где-то тут узелок. И в центре этого узелка – убийца-психопат.

– Да ладно, Аркадий, ничего в этом противозаконного нет. Ты же знаешь, сейчас у половины наших есть побочный приработок. Иначе семью не прокормишь. И хорошо еще, если сможешь устроиться в банк. Некоторые в коммерческих палатках продавцами сидят.

– Подожди, подожди, – Волин потер лоб. – Они охранниками работают? В каком-нибудь филиале? Он намеренно не стал называть филиал. Для чистоты эксперимента, так сказать.

– Ты о нас уж слишком низкого мнения, – хмыкнул Соев. – Они, между прочим, профессионалы. В головном отделении эти ребята работают, консультантами.

– Консультанты, значит, – пробормотал Волин. – Понятно, спасибо.

– Да не за что.

– Есть, Георгий. Есть за что. Волин повесил трубку и пошел к двери, пытаясь быстро, навскидку, выстроить цепочку: «жертвы» – «Баев» – «банк» – «оперативники». Алла Ладожская, Настя Пашина и – в этом Волин практически не сомневался – третья жертва бывали в институте стоматологии, где работал Баев. – Баев имел счет в банке «Кредитный». – Ладожская работала в «Кредитном», но Настя Пашина к банку не имела никакого отношения. – Оперативники тоже работают в «Кредитном», но не имеют отношения к Пашиной. – Алкоголичка Вера и ее сожитель вряд ли даже слышали о существовании «Кредитного», а заодно уж и об институте стоматологии, но оперативники примчались к ним первыми. К тому же соврали относительно причин своего любопытства. – Один из этих оперативников звонил сегодня Волину насчет дела «психопата», что, по законам элементарной логики, не могло быть случайностью. Цепочка выстраивалась. В ней было лишь два слабых звена. И если одно из них держалось хотя бы на честном слове, то второму объяснения не находилось. Первое: какой смысл оперативникам искать убийцу Насти Пашиной? Положим, они его и не ищут. Допустим, они ищут убийцу Ладожской, которая, при всей своей скромности, вполне могла быть любовницей какого-нибудь босса. Девица-то очень и очень броская. Заодно же «крутят» линию Пашиной. Шатко, конечно, но логика в этих рассуждениях все-таки присутствует. А вот какое отношение к данному делу имеет алкоголичка Вера? Лишняя подпорка в стройной версии. В какой точке она пересекалась с Баевым, «Кредитным» или Ладожской? С Пашиной, на худой конец. Может быть, она тоже лечила зубы в институте стоматологии? Да нет, вряд ли. Счета в банке у нее тоже нет, и в «Кредитном» она не работала. Единственная возможность получить объяснение всем непонятностям в деле алкоголиков – взять за жабры пронырливых сыскарей и пообщаться с ними в приватной обстановке на полном серьезе и без дураков. Волин прошел по малолюдному коридору. Вечер. Кзотовский рабочий день исчерпал себя три часа назад. Счастливчики, закончившие дела на сегодня, разъехались по домам. Ему повезло меньше. Даже когда все дела закончатся, ехать будет некуда. Эти дурные мысли все чаще всплывали в голове. Странно. Пока жили семьей, он почти никогда не думал о доме в рабочее время. Стоило разбежаться – и на тебе. Волин вышел на улицу. Прокуратурский «рафик» уже пыхтел у подъезда. Волин забрался в салон, назвал адрес. Машина, набирая скорость, покатила по вечерним улицам.

Маринка швырнула трубку на рычаг. Лицо ее превратилось в бледную, напряженную и абсолютно неподвижную маску. Напарница, уже застегнувшая полушубок, спросила озабоченно:

– Что там такое? Хамят, что ль? Так ты их на х… посылай. Мне тоже звонил один такой. Послала пару раз – как отрезало. Маринка посмотрела на нее, спросила быстро:

– Кто фиксирует звонки?

– Да брось, подруга, – махнула пухлой рукой сменщица. – Не связывайся. Себе дороже. Ну, узнаешь ты телефон, а что толку? Поедешь разбираться, а там «шкаф» какой-нибудь квадратный. Еще и морду набьет.

– Кто фиксирует звонки? – упрямо повторила Маринка. Сменщица укоризненно покачала головой, вздохнула:

– Черт с тобой, пошли. Они вышли в коридор, поднялись этажом выше. Сменщица двигалась деловито и уверенно.

– И на фига мне все это нужно? – бухтела она. – Все время так. Приходится чужие проблемы разгребать. Маринка не слушала ее. Сменщица была большой любительницей поворчать. Они свернули в небольшой закут. Сменщица толкнула дверь. В крохотной комнатке, перед стойкой с аппаратурой, сидели телефонистки – две девицы неопределенно-молодого возраста. Сменщица без тени смущения протиснулась в комнатку, прикрыв Маринку собственным необъятным телом.

– Привет, девчонки. У нас тут наметилась небольшая проблемка. Требуется ваша помощь. Какой номер сейчас соединяли с двадцать третьей? Телефонистки переглянулись.

– А в чем дело? – спросила одна из них. Сменщица взглянула на нее.

– Представляете, какой-то г…юк повадился звонить моей напарнице, – кивок за плечо, – и нести разную х…ю. Девчонка молодая, ее это нервирует.

– На двадцать третий? – переспросила телефонистка, сморщившись от площадного словечка, как от зубной боли. – Мы сообщим Сергею Сергеевичу. Он разберется.

– Слушай, ты не это… не того… Короче, не болтай лишнего, поняла? – нахмурилась сменщица. – Я что, попросила тебя Сереге сообщить? Я тебя попросила сказать номер. А разобраться с этим козлом у нее, – снова кивок на Маринку, – и так есть кому. Можешь мне поверить. Телефонистки дружно посмотрели на бледную Маринку, затем переглянулись.

– Мы не имеем права называть номера телефонов клиентов, – безапелляционно заявила первая. – У нас гарантируется конфиденциальность звонков. Сменщица даже задохнулась от возмущения.

– Ну ты даешь, мать! – гаркнула она. – А если бы тебе стали так звонить, а? Или вон ей вон? – движение увесистым подбородком в сторону второй телефонистки. – Тоже бы сидела да «мурлом» торговала? «У нас гарантируется…» – передразнила сменщица и тут же взяла еще на полтона выше: – Ты свои сказки сикухам молоденьким рассказывай, поняла? А нам эту байду на уши не вешай! Тоже мне, Арина Родионовна выискалась! Этот урод девчонку до истерики каждую смену доводит, она уже ночами не спит, а ты нас тут своей ср…й конфиденциальностью «нагружаешь»! Во, блин, ни стыда ни совести у людей.

– Что, серьезно достает? – с сочувствием поинтересовалась у Маринки вторая телефонистка.

– Еще как, – завопила сменщица, поддерживая безмолвный Маринкин кивок.

– Дай им номер, – вторая телефонистка повернулась к подруге.

– Да? – встала на дыбы та. – А до начальства дойдет, кто отвечать будет?

– Я отвечу, – заявила вторая.

– Ты, мать, – надвинулась на первую телефонистку сменщица,

– должна бы за своих глотки грызть, а не гов…ься, как целка-переросток. Телефонистка посмотрела на нее ненавидяще, но все-таки пощелкала клавишами компьютера. По экрану побежали строчки: номера телефонов, адреса, даты и время разговоров, суммы.

– Вот он, ваш «клиент», – первая ткнула пальцем в экран. – Но учтите, я этого не видела. Меня вообще здесь не было.

– А то! – вопила сменщица, переписывая номер и адрес. – Спасибо, девочки. Бутылка и конфеты с нас. Они вышли в коридор. Сменщица вручила лист Маринке:

– Учись.

– Спасибо, – пробормотала та.

– Ерунда. Вот я, помню, квартиру выбивала у предрайисполкома, это было да. Картина маслом. Полдня орала, пока ордер не выписал. У него чуть инфаркт не случился. Маринка почти не слушала болтовню сменщицы. Она рассматривала неровные цифры, вчитывалась в адрес и никак не могла поверить, что психопат Боря у нее в руках. Все оказалось гораздо проще, чем ей представлялось. Если бы она догадалась пойти к телефонисткам сразу, после первого же звонка, возможно, это спасло бы кому-то жизнь. У дверей кабинета сменщица хлопнула Маринку по плечу.

– Не бери в голову, – бодро и уверенно заявила она. – Эти сволочи не стоят наших нервов. Кстати, при встрече плюнь этому му…у в рожу и от меня. Лады?

– Хорошо, – кивнула Маринка.

– Ну, все тогда. Я побежала. Сменщица с достоинством океанского лайнера поплыла к лифтам, томно покачивая неохватными бедрами. Маринка проводила ее взглядом и вошла в кабинет. На панели телефона истерично моргала сигнальная лампа. Раздраженно билась в стены рассыпчатая трель. Меньше всего Маринке сейчас хотелось работать. Однако ничего не поделаешь. Надо. Она присела в кресло, в глубине души надеясь, что освободится другая линия и клиента перебросят, но лампочка продолжала моргать. Маринка протянула руку и сняла трубку.

– Я ждала тебя…

Перед метро «РАФ» одолел пологую горку и выехал на параллельную улицу. Нужный дом был вторым. Саша прогуливался по тротуару, до угла и обратно. Заметив подъезжающий микроавтобус, он остановился. Волин выбрался на улицу, спросил:

– Ну что? Какие новости?

– Похоже, Баева нет дома. И довольно долго, – ответил Саша и, повернувшись, указал на темные окна третьего этажа: – Вон его квартира. Я тут прошвырнулся, побеседовал кое с кем из местных. Обычно Баев ставит машину прямо под окнами. Жильцов с первого этажа такой расклад не устраивает, и периодически по этому поводу случаются скандалы. Неделю назад Баев сообщил, что купил гараж-»ракушку», которую доставят на днях. Площадку за домом он уже «застолбил». Сказал: как только привезут «ракушку», сразу же станет убирать машину, а пока, мол, извините. «Ракушку» привезли позавчера. Водитель прождал полдня, звонили Баеву на работу, ломились в дверь, но никто не открыл. «Форд» отсутствует уже несколько дней. Свет в квартире тоже не включается. Одним словом, по-моему, Владимир Андреевич сделал по-тихому ноги. Вопрос: «С чего бы это?» Волин посмотрел на темные окна.

– Предложения?

– Выпишите ордер на обыск, позвоним в местное отделение, в РЭУ, возьмем пару понятых и будем ломать дверь. Если Владимир Андреевич не имеет отношения к данному делу, то поймет нас правильно. А если имеет, то, сдается мне, теперь его придется ждать до второго пришествия. Раньше он не появится.

– Хорошо, – кивнул Волин. – Бери машину, смотайся в отделение и в РЭУ за слесарем, а я покараулю. На всякий случай. Минут через десять подъехали оперативники с Петровки. Поздоровались не то чтобы с большим восторгом, хотя и без неприязни. Впрочем, их можно было понять. На ночь глядя тащиться к черту на рога, мерзнуть до утра у подъезда – не самая лучшая перспектива. И ладно бы еще по своему ведомству работа была, а то ведь на прокуратурского дядю горбатить приходится. А прокуратура к МВД отношение имеет такое же, как Российская Патриархия к римскому папе. Вроде бы и одно дело делают, а у каждого свой огород. Каждый сам по себе и сам за себя. Постояли, поговорили, обсудили положение. «Слышали они про маньяка?» – «Слышали, конечно. Кто же не слышал? Все уже слышали. Так это он дело ведет? Класс. Ну и как успехи? Что, вот прямо в этом доме и живет?» – «Ну, не точно, но имеются такие подозрения». – «Так надо было не оперов, а группу захвата вызывать». – «Рано пока еще группу захвата». Услышав о маньяке, оперативники оживились. Работа, она, конечно, и в Африке работа, но все-таки интереснее, чем с алкашами-»бытовушниками» разбираться. Хотя, разумеется, и опаснее тоже. Еще минут через двадцать подъехал Саша, выгрузил из микроавтобуса здорово наподдававшегося уже слесаря, трезвого и оттого, наверное, злого сотрудника РЭУ, участкового, сложением напоминающего сибирского медведя, и присланного в качестве подмоги молоденького светлоусого сержантика с наивным взглядом пионера в Мавзолее и внешностью деревенского киномеханика. Понятыми вызвались быть те самые соседи, которых Баев донимал своим «Фордом». Седая уже пара, ему лет пятьдесят пять, ей чуть меньше. На лицах обоих застыла печать угрюмо-злорадного торжества гэбэшных стукачей образца тридцать седьмого года. Вот, мол. Получи, вражина народа. И на тебя управа нашлась. Видать, крепко их Баев допек, подумал Волин. Ох, крепко. Дружной ватагой взобрались на третий этаж. Рассредоточились по площадке, попрятались, как нашкодившие пацаны, чтобы не попасть в поле зрения глазка. Участковый приблизился к двери, закрывая «наблюдательную оптику» героическо-богатырской шинелью, и активно нажал на кнопку звонка. В тишине громко и отчетливо икнул пьяненький слесарь. По площадке заструился водочный перегар.

– Изиняюсь, – выдавил через губу слесарь и икнул еще раз.

– Похоже, никого нет дома, – повернувшись, сообщил участковый. – Был бы дома – откликнулся бы. Всегда откликался.

– Ну что, товарищи? – работник РЭУ ожесточенно тряхнул белыми, чисто выбритыми брылями. – Будем ломать?

– Л-ломать – здоровью вредить, – нетрезво выдал философскую квинтэссенцию происходящего слесарь. И, поскольку все дружно повернулись к нему, добавил поспешно: – Изиняюсь.

– Действительно, – прогудел участковый. – Чего ждать-то? Тем более и ордер у товарищей из прокуратуры имеется. Шуму вот только много будет, – и, указав на обшарпанную дверь, через площадку от баевской, сообщил доверительно: – Старуха Вострякова снова жаловаться будет. Я к ней почитай каждый божий день бегаю. Все жалуется, жалуется.

– Ничего, – благоволяще кивнул представитель РЭУ. – С гражданкой Востряковой мы уладим. – И, тяжело уставившись на слесаря, скомандовал: – Ломай.

– Ломай, ломай, – мстительно подхватили понятые.

– Поэл. Слесарь вытащил из-под полы телогрейки топор и, покачиваясь, шагнул к двери. Вид у него был такой, словно он намеревался кинуться с этим топором на танк. Выглядело очень патриотично. Вставив лезвие между косяком и створкой, слесарь что было сил потянул за топорище. Из каких, собственно, соображений он исходил, решив тянуть, а не нажимать, так и осталось для всех загадкой. На лице выпивохи отразилось нечеловеческое напряжение. В эту секунду слесарь выглядел атлантом, товарищи которого ушли на перекур. Затрещало дерево. Участковый всем телом подался вперед, чтобы получше рассмотреть плоды титанических слесарных усилий. Дальше произошло непредвиденное. Со словами: «А коробочка-то дубовая, изиняюсь», – слесарь налег на топорище. Лезвие выскользнуло из щели, и покрытый ржавчиной обушок смачно впечатался участковому точно промеж глаз. Тот, заливаясь кровью, рухнул как подкошенный. Форменная кокардистая шапка свалилась с головы, прочертила в воздухе дугу и покатилась вниз по ступенькам. Слесарь же, так и не сумев удержать равновесия, запрыгал на одной ноге по площадке, размахивая топором, словно боевой секирой. Присутствующие бодро рванули в разные стороны, пригибаясь, стараясь не угодить под зловеще свистящее в воздухе лезвие. Даже пятидесятилетние понятые молодецки помчались вверх по лестнице, прыгая сразу через три ступеньки. Один из «петровских» оперов поскользнулся на шапке участкового, плюхнулся на задницу и поехал вниз, охая на каждой пройденной ступеньке. Звучало это так, как будто кто-то строчил из пулемета. Слесарь сделал пару неуверенных шагов и, запнувшись о ноги уже лежащего участкового, рухнул спиной вперед, угодив аккурат в дверь востряковской квартиры. Под грубым натиском мешковатого, отягощенного топором тела дверь распахнулась настежь, и слесарь ураганом влетел в прихожую. Что-то опрокинулось с грохотом. Стоящий уже на следующем лестничном пролете сотрудник РЭУ прикрыл рот ладонью и, забыв о присутствующей в компании даме, тихо выдавил: «… твою мать». А из разгромленной прихожей донеслось невнятное слесарское: «Во поск-льзнулся-то. Изиняюсь». Саша быстро поднялся на площадку, опустился на одно колено рядом с раненым участковым, при этом невольно заглянув в востряковскую прихожую. О глобальности произведенных слесарем разрушений можно было судить по его изумленному: «Вот это да-а-а». У дальней стены прихожей громоздилась поваленная вешалка, обломки старой калошницы, раскуроченный в щепки телефонный столик и груда пропахших нафталином вещей. Из-под этой самой груды и показалась помятая физиономия. Завидев оперативника, «взломщик» сосредоточенно кивнул и серьезно сообщил:

– Не бзди, начальник. Ща все сделаем.

– Спасибо, ты меня утешил. А то я уж прямо и не знал, как нам быть, – пробормотал тот и принялся осматривать все еще лежащего участкового.

– Что с ним? – спросил, опасливо приближаясь, сотрудник РЭУ.

– Производственная травма. Нос сломан, а в остальном все нормально. Жить будет. Участковый замычал что-то нечленораздельное и, судя по тону, матерное. Мало-помалу на площадке собралась вся группа. Понятые потрясенно молчали. Стоящие пролетом ниже оперативники с Петровки сдавленно ржали в кулаки, даже не пытаясь сохранить приличествующий моменту траурный вид. Слесарь выбрался из груды старухиного барахла, с трудом поднялся на ноги и, покрепче ухватившись за топор, сообщил:

– Сь-кундочку. Уставившись на баевскую дверь, как бык на тореро, он с отчаянной обреченностью зашагал вперед. Весь его вид говорил о необычайной целеустремленности и полнейшей самоотдаче, невиданной даже во времена ударных трудовых пятилеток. Всем сразу стало ясно: если понадобится, слесарь сокрушит баевскую дверь заодно с домом.

– Стоп, стоп, стоп! – Волин перехватил выпивоху на середине пути. – Хватит, старина. Довольно. Еще не до конца оправившийся от полета, слесарь мутно посмотрел на собеседника и сурово поинтересовался:

– Д-маешь?

– Уверен. – Волин мягко изъял из рук выпивохи «инструмент», повернувшись к представителю РЭУ, поинтересовался: – Где вы раздобыли этого Терминатора? Аж зависть берет. Нам бы такого в группу захвата, – и добавил громко: – Полагаю, если этим займется кто-нибудь из менее заинтересованных лиц, получится гораздо быстрее и, что немаловажно, без потерь.

– Разрешите мне! – Пионеристый сержантик подхватил у Волина топор, подошел к двери и, сунув лезвие в щель, сказал: – А коробка-то, и правда, дубовая. В эту секунду из востряковской квартиры донесся истеричный визг, и на пороге возникла бесформенная фигура в белой комбинации и с седым пучком на голове. В руке старушка Вострякова держала сковороду. Пока представитель РЭУ увещевал бьющуюся в истерике пострадавшую, расписывая ей бесконечные блага абсолютно бесплатного ремонта, – за слесарский, разумеется, счет, – шустрый сержантик успел вскрыть дверь. Получилось у него это очень ловко. На уважительную похвалу Волина парнишка зарделся и сообщил:

– Так я же деревенский. После армии в милицию подался. А у нас, в деревне то бишь, все привычные. Руками-то. Волин уже было кивнул поощрительно, но вдруг застыл, медленно повернулся к Саше и произнес:

– У этого парня есть дом в деревне. Или дача. И он жил там довольно продолжительное время. Возможно, даже родился.

– Я слышал, – ответил недоуменно оперативник. – Он это сказал вслух. Только что.

– Убийца. Я имел в виду убийцу, остолоп! Помнишь, в заключении судмедэксперта написано, что жертв расчленили очень быстро и что у убийцы есть навыки обращения с ножом, так? Вряд ли это врачебный навык, – медики не отрезают пациентам головы. И не мясник! Мясники разделывают туши топорами. Что остается?.. – Волин повернулся к сержанту. – Скажи, сержант, ты мог бы отрезать голову поросенку?

– Какому поросенку? – Паренек несколько растерялся.

– Не важно. Любому. Свинье. Или корове. Уже забитой, конечно. Мог бы?

– Могу, – кивнул тот. – Я крови не боюсь. Мы в деревне, бывало, и поросят, и бычков резали.

– Я не о крови, – отмахнулся Волин. – Физически смог бы?

– Вообще-то я не очень люблю это дело, – замялся сержант, – но если нужно – могу.

– Как быстро? Паренек задумался, поскреб крепкой пятерней в затылке, хмыкнул:

– Могу быстро. Если нож хороший взять, охотничий, какой у моего дядьки, да одежка старенькая, чтобы не жалко, или, к примеру, фартук резиновый, так и за полминуты управлюсь.

– Вот! – Волин посмотрел на Сашу и поднял указательный палец. – Соображаешь, к чему я?

– Соображаю, – кивнул оперативник.

– Вообще-то, я не очень хорошо управляюсь. У нас мужики и быстрее могут. Вот хотя бы дядька мой. Он охотник, привычный. Его вся деревня уважает, – добавил сержант, простецки радуясь, что сумел помочь хорошим людям.

– Спасибо, родной, – улыбнулся парню Волин. – Слушай, Саша, тут, по-видимому, ничего интересного уже не будет, так что сделай-ка вот что. Бери участкового, отвези его в ближайший травмпункт. И этого, Терминатора отечественного, прихвати. Пусть ему там нашатыря дадут понюхать, что ли, я не знаю. На обратной дороге заскочи в отделение и попроси их связаться с Петровкой. Надо проверить по межведомственной базе, есть ли у Баева дом или дача в деревне. И сделать это нужно как можно быстрее. Ответ пусть сообщат дежурному, на мое имя. Потом позвони в прокуратуру. Когда Лева вернется, пусть оставит список, а сам идет домой отдыхать. Утром он мне понадобится свежим и бодрым.

– Так Левушкин у нас всегда свежий и бодрый, – вздохнул деланно Саша. – Вот везет же некоторым. И домой первыми отправляются, и от пьяных придурков с топорами им бегать не приходится. За что же мне такая пруха, а, Аркадий Николаевич?

– Кстати, хорошо, что напомнил, – Волин посмотрел на часы.

– Вернешься, доложишься и рысью домой, спать. Понял?

– Во! – расплылся довольно Саша. – Как говаривал кот Борис: «Это дело».

– Иди, иди, кот Борис, – кивнул ему Волин и, повернувшись к представителю РЭУ, сержанту и понятым, сказал: – Ну что, товарищи, приступим к осмотру?

Охранник обошел третий этаж, проверяя, надежно ли заперты двери. Рабочий день уже закончился, и до утра здесь никто не появится. Оставались четвертый и пятый этажи, где размещалась служба «777», но они «квартиранты» спокойные, особенно не шастают. Вот первый и второй этажи – другое дело. Переговорный пункт работает допоздна, и народу хватает. Кому позвонить, кому телеграммку отбить, кому факс получить. Случаются и неприятности. Вот давеча у одного «нового» отказались факс принимать из-за матерных слов. Так он такой дебош устроил – беда. Пришлось всю смену на подмогу звать. А у этого «нового» – трое охранников, каждый поперек себя шире. Тоже, ясное дело, вмешались. Ну и пошла потеха – заглядение. Пока наряд не приехал – не успокоились. А в отделении-то стали проверять, у этих охранников пушки под пиджаками. Вот тебе и служба. Охранник «догулял» до конца коридора, проверил туалет, развернулся и пошел обратно, к лестнице, выключая свет. По мере его продвижения коридор погружался во тьму. Последний ряд выключателей. Щелчок. Лампы мигнули и погасли. Теперь коридор освещался только с лестницы. Охранник спокойно двинулся вперед. Внезапно желтый прямоугольник перечеркнула черная тень. Кто-то вошел на этаж. Охранник невольно сбавил шаг и положил левую руку на коробочку рации. Правую опустил к кобуре. Сбросил большим пальцем клапан.

– Кто здесь? – спросил он громко. Фигура вынырнула из-за угла и остановилась. Она была четко видна на фоне желтого пятна света.

– Покиньте этаж, – потребовал охранник. – Посторонним вход запрещен.

– Простите, – нерешительно произнес незнакомец. – Похоже, я слегка заблудился. Служба «777» здесь находится?

– Этажом выше. А что вам нужно?

– У меня там работает знакомый. Охранник приблизился, остановился метрах в пяти. Он чувствовал себя гораздо увереннее, оставаясь в полумраке.

– Спуститесь на первый этаж, на стене, слева от лестницы, висит служебный телефон. Справочная – 5-24. Позвоните, узнайте, работает ли сегодня ваш знакомый. Если работает, пусть закажет пропуск.

– Хорошо, конечно. Посетитель вновь скрылся за углом. Охранник убрал руку с кобуры и зашагал вперед. Нормально. Не буйный попался. А то ведь такие экземплярчики встречаются – кошмар. Приходится за шиворот с лестницы стаскивать. Пока шею не намылишь, ни фига не поймут. Вообще-то, у него на вахте тоже стоял служебный аппарат, но тут вот какое дело: разрешишь позвонить одному, за ним обязательно придет второй, потом третий. Если первому можно, то почему им нельзя? Тут надо так: или уж всем разрешай, или никому. Охранник свернул за угол и… нос к носу столкнулся с давешним незнакомцем. Тот стоял, привалившись плечом к стене, и смотрел себе под ноги.

– Черт, – охранник вздрогнул. – Вы меня напугали. Взгляд незнакомца, обращенный на охранника, был тусклым, почти безжизненным. Он медленно поднял руку, и охранник увидел покрытое мелкими зубчиками широкое лезвие. Отличный импортный нож для разделки мяса.

– Что… – охранник невольно попятился. Незнакомец растянул губы в тонкой улыбке, которая не затронула блеклых глаз. Он чуть наклонил нож, так, чтобы луч света скользнул по голубоватому лезвию. Была в этом блеске странная, почти магическая притягательность. Охранник попятился, медленно опуская руку, сжал пальцами рукоять «макарова». Незнакомец очень быстрым змеиным движением отлепился от стены и шагнул вперед. Он смотрел охраннику прямо в глаза. Охранник задышал часто, судорожно дернул пальцами, стараясь скинуть клапан кобуры и вытащить пистолет, прежде чем произойдет непоправимое, но убийца был уже совсем близко. Его скрюченные сильные пальцы впились охраннику в лицо, закрывая нос и рот, вскидывая голову вверх. Тот замычал, забился в тщетной попытке вырваться. В глазах его отразился ужас. Не отводя взгляда, незнакомец спокойно поднял нож и полоснул по широкой, чисто выбритой шее, чуть выше адамова яблока. Прошептал тихо:

– Чш-ш-ш-ш. Кровь хлынула на пятнистый комбинезон. Охранник захрипел перерезанным горлом, захлебываясь собственной кровью. Незнакомец продолжал вглядываться в быстро затягивающиеся поволокой смерти глаза жертвы, шепча: «Чш-ш-ш-ш. Чш-ш-ш-ш». Как будто убаюкивал засыпающего. Глаза охранника закатились. Колени подогнулись, по мышцам пробежала волна судорог. Убийца мягко опустил мертвое тело на пол, осторожно закрыл убитому глаза и выпрямился. Вытерев лезвие о штанину жертвы, убрал нож. По полу быстро расплывалась черная лужа. Боря несколько секунд смотрел на нее, затем вышел из коридора и прикрыл дверь, ведущую на этаж.

Многие думают, что во время «сеанса» оператор получает не меньшее удовольствие, чем клиент. Жаль, что этим многим не довелось испытать это самое «удовольствие»: посидеть ночь за телефоном, когда дико, до неимоверности, хочется спать. Постонать в пылком «оргазме», в то время когда жутко болит голова или, например, зуб. Полчаса выслушивать от подвыпившего скота, утопающего в животной злобе и слюнях, грязные угрозы, после того как отказываешься приехать к нему домой и «прямо сейчас трахнуться по-нормальному». Это ведь клиент может закончить разговор, когда ему вздумается, а оператор обязан выслушивать все, что бы ему ни сказали, пока у звонящего не пропадет охота говорить. Нет, поначалу «сеансы» забавляют. Испытываешь нечто, похожее на эйфорию, от возможности говорить об «этом» открыто, прямым текстом. Но к новизне ощущений довольно быстро привыкаешь. Она просто растворяется в буднях. Остается лишь неприятная сторона дела, довольно скучная работа, рутина. Кое-кто начинает ненавидеть клиентов тихой, но лютой ненавистью. Другим приходится лечиться. После года работы они физически не могут заниматься нормальным сексом. Перемыкает какие-то «контактики» в голове. Да мало ли что еще случается. Человеческая психика – очень тонкий агрегат. Чтобы вывести его из строя, совершенно не обязательно лупить кувалдой. Иногда бывает достаточно и легкого щелчка. В этой работе дольше всех удерживаются либо откровенные «пофигисты», готовые вечно ржать и над клиентами, и над собой, и над работой, либо равнодушные. Маринкина сменщица была «пофигисткой», Маринка – равнодушной. Она вообще не испытывала эмоций. Ни «до», ни «во время», ни «после». Вот и сейчас, повесив трубку, Маринка потянулась за сумочкой, выудила передатчик и пачку сигарет. Нажимая клавишу вызова, она одновременно прикуривала. Пальцы тряслись, и огонек «зиппо» выплясывал перед кончиком сигареты разудалую джигу.

– Что случилось? – послышался в динамике голос телохранителя, расщепленный треском помех.

– Он снова звонил.

– Когда? Маринка посмотрела на часы и даже присвистнула от удивления. Последний клиент оказался на редкость разговорчивым типом. Хотя ему, в общем-то, не требовался секс. Скорее возможность поплакаться. Встречаются и такие мужчины. Обычно «деловые», «крутые», «новые». Они не могут показать слабость в обычной жизни, но отдушина им нужна не меньше, чем всем остальным. Толковых психоаналитиков в достаточном количестве у нас пока нет, обратиться к психиатру не позволяет гордость. Для них оператор службы «777» – самый благодарный слушатель. Вроде священника. Лучше самых близких друзей. Он никому и ничего не расскажет. Тебе не придется встречаться с ним каждый день и отводить глаза, стыдясь проявленной слабости. Говори что хочешь и сколько хочешь. Только не забудь потом оплатить. Тебя выслушают, посочувствуют. Оператор обязан быть доброжелательным и мягким, подстраиваться под настроение клиента. «Плаксы» ведут разговор сами, оператору остается лишь поддакивать. А иногда не требуется даже этого. Сиди себе, слушай. Таких клиентов девчонки называют «перекуром». В этот раз Маринка успела даже придремать. Сказывалось нервное напряжение.

– Больше часа. Точнее, час двадцать.

– Когда? – по голосу телохранителя было ясно, что он недоволен. – Почему вы не сообщили раньше?

– Не могла, – окрысилась Маринка. – Я, между прочим, на работе. У меня был звонок.

– А вы не могли пустить этот звонок побоку или закончить его побыстрее?

– Не могла. У нас очень жесткий контроль. Три жалобы – и тебя автоматически увольняют. И, кстати, мы не имеем права заканчивать разговор первыми. Это – привилегия клиентов.

– Ладно, оставим данный пункт за кадром, – сказал телохранитель. – Он что-нибудь сказал?

– Одну фразу. «Было пять, стало четыре».

– Хм, – озадачился телохранитель. – Вы узнали, где расположен ваш телефонный узел?

– Я даже взяла телефон и адрес.

– Вот как? – в голосе охранника прозвучали уважительные нотки. – Продиктуйте-ка, я запишу. – Маринка торопливо продиктовала адрес и номер телефона, с которого звонил Боря. – Отлично. Теперь слушайте. Сейчас я проверю этот адрес по милицейской картотеке, наведу справки о жильцах. Возможно, придется туда съездить. Пока я с вами не свяжусь – не спускайтесь вниз, ясно? Даже если скажут, что пришла ваша мама.

– Я и так никуда не могу выйти. У меня рабочая ночь впереди. И, между прочим, моя мама умерла, когда я была еще совсем маленькой.

– Извините, я не знал.

– Ничего.

– Тем не менее. Пока я с вами не свяжусь, вы не выходите из здания ни в коем случае.

– Хорошо.

– Значит, договорились. Отбой. Маринка положила передатчик в сумочку и откинулась в кресле. Ей очень хотелось спать. Такова была дурная особенность ее психики. В стрессовой ситуации – или непосредственно после – Маринка совершенно теряла ощущение времени. Она словно наблюдала за собой со стороны. Иногда, если потрясение было особенно сильным, засыпала и могла проспать сутки подряд. Но только не сейчас. Сейчас она не могла позволить себе подобной роскоши. Придется держаться. И дело даже не в работе. Маринка выбралась из кресла, налила себе чашку исключительно крепкого кофе. Глоток, еще один. Глаза слипались. В качестве тонизирующего ей подошла бы эмоциональная встряска. Скажем, если бы сейчас в комнату влетел Сергей Сергеевич и заорал, что она, Маринка, уволена, – во-о-он!!!! – это бы помогло. Резкая трель разорвала уютную тишину, как зазубренный нож мешковину. «Пора за работу, – орал телефон. – За работу!» – др-р-р-рзынь! – «Клиент ждет!» – др-р-р-рзынь! – «Он не должен ждать!» – др-р-р-рзынь! – «Он всегда прав!» – др-р-р-рзынь! – «Снимай трубку, стерва!!!» Сердце екнуло и, сжавшись до размера сушеной горошины, покатило к горлу, забилось под челюстью с сумасшедшей скоростью. На лбу сразу выступили градины холодного пота. Зато сон, и правда, отлетел, как по мановению волшебной палочки. Маринка заполошно рванулась к столику, расплескав кофе. И, уже протянув руку, вдруг поняла, что не мигает сигнальная лампочка, а это означало, что звонок идет не через коммутатор, а по внутренней линии. Кому это она понадобилась в такой час? Маринка, унимая тяжелое дыхание, сняла трубку. За весь срок работы по внутреннему ей звонили всего два раза. Первый – во время тестирования. Второй – вызывал Сергей Сергеевич. И то, и другое – в первую неделю службы.

– Рибанэ, слушаю, – сказала Маринка. На том конце провода молчали. Это не было поломкой на линии. Сквозь легкое потрескивание помех отчетливо различалось чье-то дыхание. – Слушаю вас. Звонящий засмеялся, и Маринка почувствовала, как волосы на ее голове шевелятся от ужаса. Смех был тихим, похожим на шорох сожженной, гонимой ветром листвы. Она не спутала бы этот смех ни с каким другим. Так смеялся Боря, когда звонил ей в первый раз. Только теперь он был где-то рядом. Боря смеялся все громче и громче. Маринка почувствовала тот же безграничный ужас, который ей пришлось испытать вчера утром, стоя на лестничной площадке, пока Миша осматривал квартиру. Она немо открывала рот, стараясь разорвать стальной обруч, сдавливающий грудь и мешающий дышать. Вот и все, билось в голове. Ловушка, подстроенная Борей, оказалась безупречной в своей простоте. Очевидно, он специально звонил ей, рассчитывая, что рано или поздно Маринка додумается «снять» номер телефона и сообщить о нем телохранителю. И теперь, когда она осталась в одиночестве, Боря пришел, чтобы убить ее. Смех внезапно смолк.

– Что… тебе нужно? Почему ты преследуешь меня? – выдохнула Маринка.

– Почему? Ты знаешь почему, сука! – рявкнул Боря, и она вдруг услышала в его голосе нечто большее, чем просто злость. Это была ненависть. Звенящая, как перетянутая струна, глубокая, будто ночное небо, ужасающая своей мощью и разрушительным потенциалом, сметающая остатки разума, словно ураган. Даже если Боря не был психопатом раньше, он неизбежно сошел бы с ума под гнетом собственного раскаленного добела чувства. – Ты, мать твою, знаешь почему!!!

– Но я… даже не знаю тебя, – прошептала Маринка. – Никогда не слышала о тебе раньше! За что ты меня ненавидишь?

– Знаешь, сука! – От ярости Боря задыхался, шипел, словно плавящийся жир на горячей сковороде. – Знаешь и очень хорошо. А теперь ты знаешь еще кое-что. Как бы ты ни пряталась, что бы ни делала, какой бы охраной ни окружила себя, – ничто не поможет. Однажды я приду за тобой, и тогда тебе останется только молиться! Ты поняла?!!

– Оставь меня в покое, сумасшедший ублюдок! – завопила в ужасе Маринка. – Слышишь? Оставь меня в покое!!!

– Слышу, – крик Бори вдруг скомкался, завял. Маринке показалось, что он внезапно устал. Ненависть, пылавшая безудержным лесным пожаром, стихла, хотя и не исчезла совсем. – Я оставлю тебя в покое. Оставлю. После того как ты умрешь.

Квартира оказалась пустой. Осмотр занял немногим более часа. Понятые, как водится, заскучали к двадцатой минуте обыска, но продолжали послушно переходить из комнаты в комнату, наблюдая за тем, как Волин и пионеристый сержант роются в личных вещах Баева. К моменту перемещения всей группы в спальню сотрудник РЭУ занял место в коридоре и брезгливо скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что он к произволу властей, а именно, обыску в квартире честного гражданина, никакого отношения не имеет и, более того, презирает как этот самый произвол, так и людей, его творящих.

– Товарищ следователь, – пробормотал, подходя к Волину, сержант. – Мебель. Вы заметили?

– Заметил, сержант. Заметил, – ответил тот. Волин действительно отметил мебель. Добротную, дорогую. Не ДСП какое-нибудь, а натуральное дерево. Врачам такая едва ли по карману. Даже хорошим. Любопытно живет товарищ Баев. Счет в банке немаленький, мебель. И жертвы среди пациенток. Пока сержант перетряхивал постель, Волин осмотрел бельевой шкаф. Десяток костюмов, батарея сорочек на вешалке, четыре пары туфель. Хорошо как у нас врачи живут, обзавидуешься. А еще говорят об упадке отечественной медицины. Вот заглянешь ненароком в квартиру простого российского стоматолога и сразу поймешь: лжет пресса. Прямо-таки нагло и пошло лжет. Волин перекладывал из стопки в стопку белье, проверял одежду, рылся в содержимом ящиков.

– Товарищ следователь, – он обернулся. Сержант стоял, согнувшись в три погибели и запустив руку под толстый матрас. – Товарищ следователь, тут что-то есть.

– Так, – Волин повернулся к двери, скомандовал громко: – Понятые, подойдите поближе. Смотрите внимательно. Сейчас, в вашем присутствии, мы достанем спрятанный под этим матрасом предмет. Начинайте, сержант. Сержант кивнул послушно. Вот что значит деревенское воспитание, подумал Волин. Сказали «начинайте» – будем начинать. Не сказали – так и останемся стоять, свернувшись в бараний рог. Сержант сунул руку поглубже под матрас и вытащил пластиковый пакет, перетянутый резинкой. Гордо передал пакет Волину.

– Понятые, подойдите еще ближе. Сержант, у вас почерк хороший? Тогда займитесь протоколом. Значит, пишите. Такого-то числа, месяца, года, по такому-то адресу, в присутствии понятых, гражданина такого-то и гражданки такой-то, проживающих по адресу… Паспортные данные потом запишете. Пойдем дальше…Извлечен пакет из-под кефира, перетянутый резинкой красного цвета. В пакете… – Волин стянул резинку, развернул пакет и извлек из него пухлую стопку «полароидных» фотоснимков. Рассыпал их по кровати. – Товарищи понятые, попрошу внимательно осмотреть и пересчитать снимки. Заинтересованный представитель РЭУ оставил свой пост в коридоре и тоже подошел ближе. Теперь весь его вид говорил: «Я всегда рад помочь советской милиции вывести поганого преступника на чистую воду».

– Цветные фотоснимки, – продолжил диктовку Волин, – в количестве… раз, два… ого… восемнадцати штук, сделанные при помощи фотоаппарата «Полароид». На снимках изображены обнаженные и полуобнаженные девушки… – Волин перебирал карточки. Фотографировали в квартире Баева. Точнее, в этой самой спальне и на этой самой кровати. В роли фотографа скорее всего выступал сам хозяин. Все интереснее и интереснее. -…В возрасте от… примерно от двадцати до тридцати лет. Фотографии выполнены в кустарных условиях при бытовом освещении с использованием вспышки. Оп-па! Последнее восклицание вырвалось у Волина непроизвольно, когда понятой не без интереса сдвинул одну из карточек. На открывшемся снимке была изображена девушка лет восемнадцати, брюнетка. Анастасия Сергеевна Пашина. Собственной персоной. Вторая жертва.

– Позвольте-ка. Волин повернулся и, не слишком вежливо потеснив понятых, принялся перебирать фотографии. Одну за другой. Брал и откладывал в сторону. Снимка Ладожской не было. Как не было снимка и третьей жертвы. Впрочем, это ничего не значило. Мог существовать и второй пакет. Или, скажем, Ладожская, в отличие от остальных, отказалась фотографироваться. Надо проконсультироваться с психиатром. Можно ли расценивать увлечение подобными фотографиями как показатель психических отклонений? Волин пошлепал карточкой Пашиной по ладони, повернулся к сержанту:

– Берите понятых и осмотрите третью комнату и кухню.

– Так точно, – козырнул тот и, зардевшись, даже не приказал, а попросил пару: – Пойдемте, пожалуйста.

– А как же фотографии? – с сомнением и большим сожалением спросил понятой, кивая на рассыпанные по одеялу снимки. – Придется же, наверное, опознавать… гхэ… этих девушек? Или как?

– Порнография, – оценила презрительно понятая и, злобно зыркнув на мужа, добавила: – Иди уже, козел старый. Тебе еще на этих девок заглядываться. Постеснялся бы. Сержант стушевался, переводя взгляд с мужчины на женщину.

– Сержант!

– Слушаю, товарищ следователь, – отозвался тот.

– Посмелее, посмелее, – понизив голос, ободряюще кивнул Волин. – Не тушуйся, парень.

– Так точно, – сержант кашлянул. – Товарищи понятые, попрошу прекратить базар и следовать за мной. Волин едва заметно улыбнулся. Ничего, пообтешется со временем.

– Аркадий Николаевич, – послышалось от двери.

– Заходи, Саша, – отозвался Волин. – Я здесь. Оперативник заглянул в комнату.

– Докладываю, участкового в травмпункт отвез. Камикадзе этого нетрезвого медикам сдал. Запрос насчет дачи-деревни отправил, но готов будет не раньше завтрашнего утра. Там в какие-то реестры надо лезть. Муть, короче, сплошная. Позвонил в прокуратуру, Левка еще не возвращался, но я передал все, как вы сказали. А у вас что? Что-нибудь интересненькое нашли?

– Да есть кое-что, – кивнул Волин. – Подойди, полюбуйся. Наш стоматолог, оказывается, тот еще пострел. Саша протопал через комнату, оставляя на ковровом покрытии грязные следы. Остановился у кровати, оценил одним взглядом количество фотографий, кивнул одобрительно:

– Силен дядя. Для стоматолога, я имею в виду. – Взял одну карточку, покрутил в руках. – А ничего себе девица. У этого Баева со вкусом все в порядке. Саша взял вторую карточку, затем третью, внезапно лицо его вытянулось.

– Что? – заинтересовался Волин. – Знакомую увидел?

– А? – Оперативник взглянул на него, затем принужденно рассмеялся. – Да нет, показалось, что на одноклассницу похожа. Но эта, пожалуй, помладше будет. Да и замужем моя одноклассница. Все у них с мужем вроде в порядке. Чего бы ей на сторону-то бегать?

– Да? – Волин взял из рук оперативника карточку, посмотрел. Симпатичная девушка, лет двадцати пяти, хрупкая, но не худая. Стоит на цыпочках у окна, вполоборота, вытянувшись в струну, забросив руки за голову. Кажется, еще секунда – оторвется от земли, взлетит. И, в отличие хотя бы от той же Пашиной, видно, что эту девушку нагота вовсе не смущает. Она осознает красоту своего тела, потому и смотрится не пошло, достойно. К лицу ей нагота. Хорошая фотография. Трогательная, беззащитная. Нет, прав Саша. Есть у Баева вкус к женщинам. – Знаешь, Саша, а ты все-таки поинтересуйся у этой своей одноклассницы, не посещала ли она институт стоматологии. Риск все-таки немалый. Одному господу известно, что этому психопату взбредет в голову завтра. Глядишь, останется муж этой дамочки безутешным вдовцом. Так что не поленись, спроси.

– Хорошо, Аркадий Николаевич, – кивнул оперативник. – Спрошу.

– Нет, не «спрошу», а обязательно спроси.

– Обязательно спрошу.

– Молодец.

– Товарищ следователь, – в спальню заглянул пионеристый сержант.

– Нашли что-нибудь?

– Пойдемте, посмотрите сами. Соседняя комната, судя по всему, служила Баеву кабинетом. Обитые деревянными панелями стены, пол, затянутый ковром. Посредине – зубоврачебное кресло и софит на высокой треноге. У стены сервировочный столик на колесиках и обшарпанный медицинский шкаф. На стальных, застеленных марлей полках выстроились какие-то пузыречки, флакончики, аккуратно разложены стоматологические инструменты. Увидев все это богатство, Саша неожиданно побледнел и поежился.

– Ты что, Саш? – удивленно поинтересовался Волин.

– Вот не люблю я этого, – пробормотал оперативник. – Знаете, Аркадий Николаевич, что страшнее зубной боли?

– Нет. И что же?

– Врач-стоматолог. Волин хмыкнул. По их-то версии выходит, что врач-стоматолог – причем конкретный врач, Баев, – страшнее не только зубной боли. Понятые топтались в сторонке, а сержант стоял посреди комнаты с видом Колумба, осознавшего вдруг, что довелось ему ненароком открыть самую индустриально развитую страну.

– Ну, сержант, хвастайтесь, что тут у вас.

– Во-первых, вот, – тот указал на деревянные панели над письменным столом, оклеенные желтыми бумажками-»памятками». Листки испещрены ровными строчками. Правда, почерк у Баева был мелковат, это Волин заметил еще при первой встрече. Ему пришлось подойти к самой стене и наклониться, чтобы прочесть. «ХХХ-8893. Катя. Готова на все 25 часов в сутки»; «ХХХ-7167. Лена. Это что-то!!!»; «ХХХ-2513. Мурзик»; «ХХХ-5414. Верунчик. Берет-дает». Следующие записки так же не радовали разнообразием. Судя по количеству «памяток», Баев был редким бабником. Даже еще более редким, чем Саша Смирнитский. Катя, Лена, Мурзик, Верунчик…

– Вот это парень, – усмехнулся Саша. – Не мужик – клад. – Волин покосился на него. – Гад, конечно, – торопливо поправился оперативник, – но кобель-то первостатейный. Против правды не попрешь. Листков оказалось гораздо больше, чем «спальных» фотографий.

– Так, – скомандовал Волин. – Саша, ты смотри с той стороны, я – с этой. Ищем Ладожскую.

– Понял. – Оперативник принялся рассматривать листки. Бормотал себе под нос: – Зараза, одни только номера да имена. Не мог фамилии записать. Опс. Нашел!

– Где? – Волин метнулся к нему. На листке значилось: «ХХХ-4071. Аллочка. Золото».

– Она? – спросил оперативник.

– Она. Алла Викентиевна Ладожская. – Волин повернулся к сержанту. Конечно, листки так или иначе обнаружили бы, но похвалить все равно стоило. Парень из кожи лез, чтобы угодить. – Молодцом, сержант. Глазастый. Давай свое «во-вторых». Сержант зажмурился, как кот, которого принесли с мороза и угостили сметаной.

– Во-вторых, вот, – он указал на записную книжку, лежащую на столе. Обычную, черную, с лубочной картинкой на обложке. – В ящике была спрятана. Под бумагами. Я платком брал, отпечатков не осталось, можете не волноваться. Посмотрите, товарищ следователь.

– Аркадий Николаевич, – поправил Волин. – А насчет платка, молодец, что догадался. Волин осторожно, не поднимая со стола, открыл записную книжку. В принципе она представляла собой дубликат записок-»памяток». Те же номера и имена, только без дурацких комментариев. Присутствовали здесь и телефоны мужчин, очевидно, сотрудников института, друзей, знакомых. Встречались женские имена, рядом с которыми уважительно значились отчества. Но преобладали «Киски», «Мурзики», «Ленки», «Катеньки», «Бабочки» и так далее. Каталог скоротечных романов, романчиков и просто случайных связей. По баевской записной книжке можно было бы написать десяток-другой любовных «нетленок», объединенных общим главным героем. «История головокружительных похождений повесы-маньяка». Обчитаешься, если не стошнит. Саша, заглядывавший в книжку через волинское плечо, пробормотал:

– Этот Баев, похоже, на бабах помешанный. Волин перелистнул страничку с буквой Н. Настя. Нет, номера Пашиной нет. А на П? Две записи, одна из которых тщательно замазана черным маркером.

– Видел? – спросил Волин Сашу.

– Пусть меня буржуи застрелят, если это не Пашина. А на