"Победитель" - читать интересную книгу автора (Волос Андрей)

КАБУЛ, АВГУСТ 1979 г

— С кормежкой плоховато, — сказал Пак. — Сухпайками перебиваемся. Два раза в неделю горячее питание. По типу «чай, не свиньи — сожрут!» Каша комбинированная…

Все переглянулись. Каша комбинированная варилась из примерно равного количества риса, перловки и пшена. Остыв, она превращалась в скользкий и упругий блин, по вкусовым качествам более всего похожий на сырую мидию.

— А магазин в посольстве есть? — поинтересовался Голубков.

— Есть, — кивнул Раздоров. — Только там это вот, — он характерно пошевелил пальцами. — На афгани торгуют. А нам пока не выдавали. Что-то тянут…

Тут дверь раскрылась, и вошел Симонов. Огляделся. Собственно говоря, смотреть ему было особенно не на что. Парты вынесли. Расставили раскладушки с полосатыми матрасами. На каждой лежит автомат и поясной офицерский ремень с пистолетом, ножом, подсумками и гранатами. Ну, еще на доске кривая надпись мелом:

Это уже Голубков постарался.

— Что, устроились? Вы тут осторожней, елки-палки. Не казарма. Здесь скоро детям учиться… Ладно, выходи строиться!

Высыпали в небольшой вестибюль, построились. Симонов встал на правом фланге.

У окна ждали двое. Один — седой, высокий, сухощавый, лет пятидесяти пяти, одет как все, в «песчанку». Другой поплотнее, лет сорока. Глаза холодные, серые. Большие залысины. Белая рубашка с черным кожаным галстуком, черный кожаный пиджак — и почему-то кроссовки. Должно быть, для контраста.

— Я — начальник охраны посольства полковник Князев Григорий Трофимович, — сказал седой. Голос у него был негромкий, ровный. Повернул голову к своему напарнику. — А это сотрудник представительства КГБ в Кабуле полковник Иванов, Иван Иванович… С прибытием вас, товарищи офицеры! Скажу сразу: обстановка в Кабуле тревожная. С первой минуты вы должны помнить: возможны провокации со стороны сил, оппозиционных правительству Афганистана. Не исключены даже нападения на посольство. От вас требуется предельная бдительность и осторожность. Ближайшая задача — круглосуточная охрана и оборона территории посольства, изучение обстановки в городе, рекогносцировка местности. Информация будет доводиться по мере необходимости, — помолчал, присматриваясь к офицерам. — Вопросы есть?.. Вопросов нет. Тогда прошу вас, Иван Иванович.

Тот широко улыбнулся, и оказалось, что во рту у него много больших желтых зубов.

— Здравствуйте, здравствуйте, орлы! — заговорил Иван Иванович свойским голосом. Ну уж таким свойским — просто в доску, пробу ставить негде! — Первое, что хочу сказать. — На его физиономию набежала суровая тень. — В отряде установлен сухой закон. Прошу неукоснительно соблюдать. Кроме того, имейте в виду, что… — поднес кулак ко рту и деликатно покашлял. — Гм… гм… Морально-психологический климат в посольстве весьма своеобразен. Вам не следует общаться с сотрудниками и служащими посольства. Особенно с одинокими женщинами. — Ненадолго замолкнув, он обвел бойцов скорбным взглядом. — Их здесь много — секретарши, машинистки, медсестры, — снова помолчал и вдруг сказал убежденно, искренне, даже как-то взволнованно: — Сейчас не время для ханжества, товарищи офицеры! Будем называть вещи своими именами! — набрал побольше воздуху и отчеканил, отбивая каждое слово взмахом кулака: — Эти женщины будут пытаться устанавливать с вами интимные отношения!

Офицеры начали недоверчиво переглядываться. Голубков не удержался — прыснул.

— Смеяться станем, когда замеченные в подобных действиях будут откомандированы в двадцать четыре часа, — сухо заметил Иван Иванович. — Прошу учесть: измена жене приравнивается к измене Родине!..

— И это справедливо, — с легкой усмешкой вставил Князев.

— Далее. Что касается бытовых условий. К началу учебного года вас переселят в другое место. Так или иначе, в отведенных вам классах не свинячить. — Тут он нахмурился, пожевал губами и сказал, по-видимому, пытаясь более доступно объяснить, что имеет в виду: — Это школа, а не хлев. Тут детям учиться, не забывайте… Что еще?

Поднес руку к голове и почесал залысину.

— Да. Вот. Погода здесь, как видите, жаркая. Гигиену соблюдать нужно. Без мытья никак. При посольстве имеется бассейн и душевые…

Лица бойцов просветлели.

— …но там купаются женщины и дети. Вам ими пользоваться запрещено. При школе свой бассейн, маленький…

Плетнев поймал восторженный взгляд Голубкова — ура, мол!

— Туда тоже ни ногой! — хмуро закончил Иван Иванович.

— А где же мыться? — спросил кто-то.

— Это что за выкрики?! — резко повысив голос, осведомился Иван Иванович, а после грозной паузы поднял руку успокоительным жестом. — Не волнуйтесь, все предусмотрено. Мыться на заднем дворе школы. Там есть резиновый шланг для поливки газонов!

Минут через двадцать бойцы гурьбой стояли возле скамейки неподалеку от крыльца школы. Смеркалось, жара спадала, даже, казалось, по листве деревьев, которыми зарос большой посольский двор, пробегал едва заметный ветерок.

— Князев — мощный мужик, — сказал Раздоров. — Пацаном Великой Отечественной успел хватить. Нелегалом на территории Германии работал. Он у нас на КУОСе преподавал… Железный мужик Григорий Трофимович, — повторил Раздоров, уважительно качнув головой. — А Ивана Иваныча этого я в первый раз вижу.

— Во, бляха-муха, дела, — огорченно сказал Голубков, стараясь попасть, но все же не попадая стряхиваемым пеплом в мятое ржавое ведро, приспособленное старожилами под пепельницу. — Иван Иваныч этот еще на нашу голову. Вишь какой умный — из шланга. Самого бы его из шланга. У нас в деревне коров из шланга не моют…

У него был ужасно обиженный вид.

— Вы не смейтесь! Мы, бляха-муха, не на отдых же сюда приехали! Можно сказать, кровь свою проливать! А тут вон как нас встречают — из шланга! Это что ж выходит — как сахару, так два куска, а переспать — кровать узка?

И горестно покачал головой.

— Ладно уж, кровь! — усмехнулся Раздоров. — Пока что п отом обходимся… Но вообще-то привыкай. Это же посольство.

Пак сидел возле скамьи на корточках.

— Ну да, — кивнул он. — Чудес много…

— Причем тут посольство? — спросил Голубков, недовольно глядя на Раздорова. — Каких чудес? Они что — из другого теста сделаны? Такие же советские люди…

— Советские-то советские… да только тут свои законы.

— Какие еще такие свои законы? — не смирился Голубков. — У нас всюду одни законы!

— А вот такие. К примеру, если ты шофер, а я третий секретарь, ты со мной не больно-то пообщаешься. Понял?

— Почему?

— Потому что третьему секретарю с шофером общаться зазорно. Понял?

— Что ж тут непонятного, — хмуро отозвался Голубков.

— Но зато если ты третий секретарь, а я, например, посол, — торжествующе продолжил Раздоров, — то я с тобой и срать рядом не сяду!

Все расхохотались, а Голубков покачал головой, с досадой пульнул в ведро окурок и сказал:

— Во, бляха-муха! Тоже, значит, иерархия!..

Первые шесть — нести службу, вторые — бодрствовать при оружии. Третьи шесть часов отводились на сон. Однако требовалось доводить до ума систему обороны посольства. Поэтому было не до сна: не больно уснешь, если сначала орудуешь лопатой, насыпая мешки песком, а потом таскаешь их на плоские крыши зданий, построенных, как бастионы, по рубежам немалой территории посольства. Из мешков сооружали огневые ячейки — каждая на двух бойцов. К штатному вооружению — то есть автоматам, пистолетам, штык-ножам, гранатам и двойному боекомплекту — придавался ручной пулемет, бинокль и радиостанция. Сила!

Кроме того, поступило распоряжение производить дополнительное круглосуточное патрулирование по внутреннему периметру ограды посольства. Всем это казалось совершенно бессмысленным, поскольку с крыш все видно гораздо лучше. Однако приказ (да к тому же поступивший из Москвы) не обсуждается. Жена посла, чуткий сон которой стали нарушать грубые звуки топавших под окнами сапог, выразила негодование. «Послица» вообще была женщиной в некоторых отношениях выдающейся. Во-первых, она выдавалась титаническим, но совершенно расплывшимся бюстом. Во-вторых, чисто социалистическим подходом к вопросам контроля и учета. Раздоров утверждал, что она считает яблоки на деревьях в своем садике и морковку на грядках в своем огородике, чтобы знать, не поживился ли ими кто-нибудь из охранников. Послушав его, Голубков пришел в негодование и долго возмущался, напирая, в частности, на то, что морковка содержит витамин «А», благотворно влияющий на остроту зрения, а если трескать исключительно сухпайки, которые, несмотря на постоянный голод, уже не лезут в горло, то все станут подслеповаты и не смогут оборонить посольских — да и ту же послицу, между прочим! — в случае вражеского нападения…

Чтобы не топали, бойцов переобули в спортивные тапочки. И строго-настрого наказали не лязгать попусту амуницией. Да и вообще как можно меньше попадаться посольским на глаза, чтобы не напугать своим видом… Плетнев флегматично заметил, что своим видом они теперь были способны их разве что рассмешить, — трудно представить, насколько нелепой фигурой становится до зубов вооруженный человек благодаря такой незначительной, казалось бы, детали своего обмундирования, как белые тапочки. Однако приказ есть приказ. Что толку обсуждать приказы? Их требуется исполнять.

Короче говоря, выбрать время, чтобы заскочить в госпиталь и спросить, работает ли там Николай Петрович Кузнецов, Плетнев смог только дней через десять.

Кабинет Кузнецова оказался в самом конце коридора, насыщенного тем специфическим запахом, что присущ всем медицинским учреждениям и вызывает неприятные ассоциации — уколы… кровь из пальца… горчичники. В общем — разнообразные проявления мелкого врачебного мучительства.

Подняв глаза и убедившись, что на черной стеклянной табличке написано именно то, что нужно, Плетнев постучал, а потом толкнул дверь и вошел в комнату.

Она оказалась разделенной на две части.

Левая походила на процедурный кабинет. Здесь стоял письменный стол, дерматиновая кушетка, дощатый стеллаж и несколько белых медицинских шкафов. Еще в одном, стеклянном, виднелись какие-то пузырьки и коробочки. Слева в углу эмалированная раковина и водопроводный кран. Из него часто капала вода.

Правую часть комнаты отделяла перегородка. Деревянный низ был выкрашен белой масляной краской, а верх — застеклен.

Возле стеллажа стояла девушка в белом халате и, встав на цыпочки, пыталась засунуть несколько папок на самую верхнюю полку.

Халатик и так-то, видать, был коротким, а уж теперь!..

Плетнев сомнамбулически подошел к ней и протянул руку, чтобы помочь затолкнуть папки. Медсестра испуганно повернулась, нервно одергивая подол. Рожица курносая, глаза зеленые.

— Простите, — сказал Плетнев сурово. — Вы часом не Кузнецов Николай Петрович?

На мгновение медсестра остолбенела, но тут же нашлась:

— Конечно, я! Только усы сбрила…

— А усатый где?

— Он на приеме, — и вдруг заулыбалась. — Ой, а вам срочно?

— Срочней не бывает.

— Ой, а он скоро придет! — обнадежила она. — Ой, а вы чаю хотите?

Плетнев хотел между делом осведомиться, что она так уж разойкалась, но тут…

— Вы ко мне? — спросил Николай Петрович от двери.

Плетнев повернулся.

Приятно видеть, как близкий человек лишается дара речи.

— Саша! — ошеломлено воскликнул Кузнецов, когда этот дар к нему вернулся. — Вот это да!..

— Да, Николай Петрович, это к вам товарищ, — зачем-то пояснила медсестра довольно горестным тоном. Плетнев с усмешкой подумал, что, должно быть, она рассчитывала напоить гостя чаем, а заодно попытаться установить с ним те самые отношения, о которых столь взволнованно и горячо толковал давеча Иван Иванович.

— Ну-ка пошли! — уже увлекал его Кузнецов в сторону застекленной перегородки, за которой, как выяснилось, располагался его небольшой кабинет.

Усадил в кресло под портретом Брежнева.

— Ну ты даешь! — не унимался Николай Петрович. — Да как же ты сюда попал?!

Плетнев рассмеялся и развел руками.

— Командировали!..

— Зина! — крикнул Кузнецов. — Ну-ка чаю нам спроворь! А меня-то, меня-то как нашел?!

— А что проще? Вы мне сами сказали: еду начальником поликлиники посольства. Посольство здесь одно — в Кабуле. И поликлиника при нем одна. Зашел для начала в регистратуру. Тут, мол, у вас полковник Кузнецов случайно не работает? Как же, говорят, не просто работает, а всеми нами командует! Идите направо по коридору!.. Ну и как вы тут?

Медсестра Зина принесла чайник, пиалки, блюдце с джемом, а уходя, неожиданно стрельнула своими зелеными глазками и полыхнула в Плетнева еще одной улыбкой.

— Да как тебе сказать, — ответил Кузнецов, наливая в пиалы чай такого цвета, что Плетнев засомневался — да уж чай ли это на самом деле?! — Лучше и не спрашивай! Через день какая-нибудь заваруха… Варенье бери.

— Разве? Я уж почти две недели тут, и все спокойно.

Плетнев поднял пиалу и осторожно принюхался.

— Извини, черного не пьем, — откомментировал Кузнецов его движение. — Сердце не велит по такой жаре. Зеленый. Не сомневайся, он полезный… Понимаешь, это в столице более или менее спокойно! А новости почитай! То и дело мятежи! То на севере, то на юге, то на западе, то на востоке… Герат, Газни, Кунар, Балх!.. Недавно двух наших советников убили. Где-то в Пактике. Прямо на командном пункте корпуса грохнули. Группировка мятежников прорвалась и… Нет, ты мне скажи, — возмутился он. — Что за командный пункт корпуса, если к нему мятежники прорваться могут?!

И махнул рукой.

— Нам только «Правду» привозят, — Плетнев пожал плечами. — Там ничего такого…

— Это понятно. Я местные газеты имею в виду. Переводчики просвещают… Да ну их всех. Ты пей чай-то, пей. Варенье вон бери.

За перегородкой послышался негромкий разговор. «Николай Петрович у себя?» — спросил молодой женский голос. Довольно строгий. «У него военный сидит», — сообщила медсестра Зина. Послышались шаги. Стихли. Должно быть, обладательница строгого голоса вышла на середину комнаты. «Знакомый какой-то, — добавила медсестра. — Из новой охраны, наверное. Симпатичный…»

Шаги возобновились, и в кабинет заглянула девушка в белом халате. На шее, как водится, висел фонендоскоп. Руки держала в карманах. Лицо и впрямь было строгое. Красивое и строгое. Широкие брови немного нахмурены. Глаза большие, черные.

Войдя, она окинула Плетнева мгновенным взглядом и бросила мельком:

— Здравствуйте.

Тут же отвернулась. Длинные темно-каштановые волосы были собраны на затылке золоченой скрепкой.

— О-о-о! — начал было Николай Петрович, и по выражению его добродушного и довольного лица стало понятно, что он собирается и ее тоже посадить за стол и напоить чаем.

— Николай Петрович! — оборвала она. — Извините, но уже пять минут третьего!

Кузнецов вытаращился, хлопнул себя ладонью по голове, вскочил и начал рывками снимать халат.

— Из головы вон! Саша, извини, проверяющих встретить надо… Познакомьтесь. Вера, это Александр Плетнев, мой друг. И сосед — в одной коммуналке в Москве живем!.. А это Вера Сергеевна, замечательный доктор.

Вера вежливо улыбнулась краешком полных губ и, помедлив, протянула ладонь для краткого рукопожатия. Ладонь оказалась теплой и сухой.

— Очень приятно, — кивнул Плетнев. — Здравствуйте.

— Ты посиди, посиди! — воскликнул Николай Петрович. — Мы скоро!

Он только развел руками:

— Служба… Как-нибудь еще зайду.

Им было не по дороге. Врачи направлялись в главный корпус, Плетнев — в расположение группы. С Кузнецовым они пожали друг другу руки, с ней ему хотелось бы обменяться улыбками.

— До свидания. Еще увидимся…

— До свидания, — не посмотрев на него, сухо бросила Вера.

Шагая к школе, Плетнев чувствовал легкое раздражение. Неприятно, когда тебя не замечают… Как будто дерево увидела, а не человека. Дерево и дерево, пусть себе стоит!.. «Ну и ладно, — решил он. — Нам с ней не детей крестить».

Но все-таки какая-то занозка в сердце осталась.