"Зеленоглазка" - читать интересную книгу автора (Гаскин Кэтрин)

Глава вторая

Дни без Адама легли на меня тяжким грузом. Я быстро справилась с теми немногими делами, что оставалось закончить в наших трех комнатах. Вскоре плита у меня уже сияла, я дошила недостающие шторы, через день натирала медь. И все Же я чувствовала себя никому не нужной и праздной. Однажды, когда в магазине Лангли проходили дни распродаж, я потратила все свое утро, пытаясь выбрать красивый, но недорогой отрез на платье. Я остановилась на муслине с узорами в виде веточек и купила немного кружев на рукава. Когда платье было уже готово, в порыве какого-то сумасбродства я выбросила свое старое серое, которое слишком сильно напоминало мне об Элиу Пирсоне. Для своего нового платья я выбрала самый модный фасон, какой только удалось найти, и даже купила к нему зонтик с оборочками. Днем я прогуливалась в нем по Коллинз-стрит, как модница, и даже в самую сильную жару мои перчатки были тщательно застегнуты на все пуговицы. Пару дней я занимала себя тем, что пролистывала книги, купить которые мне было не по карману, рассматривала витрины магазинов, делая вид, что ничего не нравится. Но очень скоро все это стало мне надоедать, и я удивилась, как некоторые женщины ухитряются проводить так всю свою жизнь да еще заставляют других завидовать им.

Извозчики с Лангли-Лейн оставались моими друзьями. Я была так одинока, что радовалась даже минутным разговорам с ними. Мои кошки лоснились от сытости. Старатель вырос так, что уже с трудом походил на котенка и начал проявлять свою независимость от кошки. Иногда, чтобы нарушить долгое молчание, я разговаривала с ними. Стояла сильная жара. Говорили, что под Джилонгом горят кустарники. Один кучер чуть не сгинул там, по крайней мере он так рассказывал на Лангли-Лейн.

Каждый раз, когда Ларри приезжал в Мельбурн, он заходил навестить меня. Но это были скорее краткие визиты вежливости, так как в отсутствие Адама он боялся, что по этому поводу могут пойти сплетни. Наши встречи сильно отличались от прежней непринужденной атмосферы приисков, и это меня очень огорчало. Отношения сделались почти формальными. Теперь Ларри усаживался обычно на краешек стула и неловко держал перед собой чашку с блюдцем. Мне приходилось чуть ли не вытягивать из него новости о Балларате и обо всех на Эврике. «Все по-старому», – отвечал он сводящим с ума тоном человека, который уверен, что один день ничем не отличается от другого.

От этих коротких встреч мне становилось только еще более одиноко, я начинала скучать по Магвайрам и по всем нашим на Эврике. Я чувствовала еще большую скуку, когда вспоминала, какими насыщенными и полными были те дни. Как бы я хотела, чтобы в дверях появился вдруг Бен Сампсон и бросил на мой добела выскобленный стол тяжелую бухгалтерскую книгу! Мне хотелось, чтобы в мой аккуратный мир, где царила женщина, ворвался мужчина. Мне очень не хватало Адама.

В то утро я еще лежала в постели, полусонная от жары, которая, казалось, никогда не оставит наш затерявшийся среди высоких зданий домик. Давно пора было вставать, но зачем? Кошки запрыгнули ко мне на кровать, мне было жаль прогонять их. Старатель тыкался в меня носом, напоминая, что время завтрака давно прошло; Ночка же оказалась более терпеливой, она мирно разлеглась на солнце, которое уже сильно нагрело постель. Я лениво потягивалась, прислушиваясь к голосам извозчиков на аллее, грохоту огромных телег, крикам мужчин, которые грузили на них охапки сена. Вот и еще один день без Адама.

Вдруг я различила другой голос, такой знакомый и любимый. Я откинула одеяло, сбросив удивленных кошек на пол, и босиком помчалась к двери. Дверь распахнулась.

– Кейт!

Я зарылась в ее локоны, которые пахли одеколоном и щипцами для завивки. Над моим ухом гудел ее низкий голос:

– Ну вот! Чего же ты плачешь, Эмми? Или ты мне не рада?

Она увела меня подальше от открытой двери и любопытных глаз во дворе.

– Я вижу, у тебя тут есть друзья, – продолжала Кейт. – Прямо сторожевые псы какие-то. Я еле к тебе пробилась. Представь, они еще спрашивают, что мне от тебя нужно…

Я усадила ее в большое кресло Адама, а сама засуетилась возле плиты, чтобы вскипятить чайник. Я то и дело с удивлением оглядывалась на Кейт, едва осмеливаясь поверить, что она здесь. Ее шляпка сбилась, а платье намокло от пота. Вокруг Кейт терлись кошки, но она была так счастлива, что не замечала их. Кошек Кейт не любила.

Затем я вернулась и, еще раз обняв ее, уселась возле нее на корточки.

– Ах, Кейт, я так рада тебя видеть! Я ужасно по всем вам скучала. Почему вы здесь? Неужели бросили Эврику? Ларри ничего не говорил…

Волнение, которое она до сих пор пыталась сдерживать, прорвалось наружу:

– Золото, Эмми! Вот почему мы здесь! Я так и присела на пятки:

– Даже не верится! Кейт рассмеялась:

– Веришь или нет, а это так. Мы нашли самородок, один из самых крупных на Эврике. Пятнадцать сотен двадцать унций весом. Нам заплатили за него по три гинеи за унцию. А потом мы продали еще свой участок за тысячу пятьсот фунтов. Так что теперь мы богачи!

Вдруг она закрыла лицо руками и дала волю слезам. Мы немного всплакнули вместе, как это обычно делают женщины, шмыгая носами и пытаясь продолжить разговор. Кейт достала и передала мне сильно надушенный платок. Затем и сама решительно высморкалась.

– После того как вы уехали, мы пытались пройти еще одну шахту. Она была… ну, прямо как проклятая. Да еще все это беспокойство из-за Розы, и Син… Я сказала, что надо заняться участком, который записан на Сина. Дайте ему, говорю, шанс. Дэн был против, но Пэт согласился. Земля сразу же оказалась хорошей. Еще до того, как мы наткнулись на самородок, мы положили в банк триста фунтов. И я сказала: «Вот так-то, Дэн». Ну а затем он все продал. И теперь мы здесь.

Ее глаза опять вдруг наполнились слезами.

– Никак еще не могу ко всему этому привыкнуть, мне даже немного не по себе – поездка, хлопоты. О нашем самородке приезжали узнать прямо из газеты. Спрашивали у меня, как мы собираемся его назвать. Ты ведь знаешь, крупным самородкам обычно дают какие-нибудь имена – помнишь, «Желанный Незнакомец» и другие? Ну, я им и ответила. Я сказала: «Он называется «Самородок Сина Магвайра». Они так и записали, Эмми, и поместят потом это в газете. Самородок Сина Магвайра! И мельбурнские газеты тоже об этом напишут. Как только мы приехали вчера вечером в отель, к нам пришли двое оттуда и задавали всякие вопросы. Я и не помню, что им отвечала в этой суете.

У меня даже немного тряслись руки, когда я заваривала чай. Мы уселись друг напротив друга, и я стала расспрашивать ее о самородке: как все это случилось, на что он был похож? Мы все привыкли видеть только мелкие самородки, которые сияли ярче, чем все время попадавшийся вместе с ними блестящий кварц, но этот – «прямо чудовище какое-то», как сказала про него Кейт. Я все еще не совсем верила в случившееся. Если бы это произошло в нашу первую неделю на Эврике, я бы еще могла поверить, тогда все казалось возможным. Но привыкнув к кропотливой работе, однообразной и рутинной, которая давала как раз столько, чтобы возместить убытки, начинаешь забывать о самородках, о надежде на неожиданную удачу, что влекла сюда людей со всего света. Я видела, что и Кейт сама еще не вполне во все это верит. Она едва сознавала, что оставила Балларат, а ее платье все еще не совсем разгладилось от складок, которые образовались за долгие месяцы хранения в сундуке. Правда, появились уже щипцы для завивки и одеколон, но это было чисто автоматически.

– Что же вы теперь собираетесь делать? – спросила я.

Она выглядела озабоченной и сбитой с толку.

– То, о чем мы всегда говорили. Купим отель. Ведь это единственное, что мы умеем.

Кейт опустила чашку, и я вдруг увидела, как же она постарела с тех пор, как мы впервые встретились на дороге в Балларат. Ее лицо казалось изможденным, от уголков рта вниз пролегли глубокие морщины, а к тем, что были только возле глаз от смеха, как я тогда подумала, прибавилось много новых. Теперь в ее волосах появилось много седины. На груди посреди платья проступало жирное пятно.

– Да, теперь все изменилось. Иногда кажется, что не стоило все это и затевать. Ведь с нами остался только Кон.

– А Пэт? – спросила я. – Как Пэт?

У Кейт задрожали губы, но она сдержалась.

– Он остался там. Взял свою долю и остался.

– Почему?

Кейт пожала плечами.

– Кто его знает? Кто знает, что у него сейчас на уме? Он просто сказал нам, что остается, вот и все.

– А Ларри?

– Ларри тоже получил свою долю. Деньги уже лежат на его счету в банке. Мы поместили все свои средства в Балларатский банк и берем деньги оттуда. Это Ларри велел нам так сделать. Он сказал, что не для того мы все эти месяцы копали землю, чтобы подарить их какому-нибудь бродяге из австралийского буша.

Кейт глубоко вздохнула, ее лицо опять приняло озадаченный и неуверенный вид. Она как будто стала вдруг слишком старой, чтобы поспеть за нахлынувшими событиями.

– Я-то думала, что Ларри поедет вместе с нами в Мельбурн – ну, знаешь, немного отметить это дело и помочь нам найти подходящий отель. Не тут-то было. Сказал: «Поезжайте в Мельбурн в отель Дуггана. Ни с кем не говорите и ничего не покупайте до моего приезда». И тут он, как ни в чем не бывало, едет на Александр-хилл и в Бендиго. Эти деньги для него, как пятифунтовый билет. – Кейт пожала плечами. – Мы все сделали, как он сказал. Ведь он моложе нас и знает здешние порядки – знает, как нам лучше поступить.

Я отнесла немного теплой воды с плиты в спальню, чтобы слегка помыться, одеться и отправиться вместе с Кейт в их отель. Мне не терпелось увидеть Кона и Дэна. Все же я порадовалась, что мой муслин с веточками оказался так кстати. Мне хотелось показать им, что прошедшие месяцы были счастливыми для нас с Адамом. Тем временем Кейт приготовила себе еще чашку чая. Она пила чай, отгоняла от себя зонтиком кошек и болтала со мной через открытую дверь. Однако Кейт старательно избегала любых упоминаний о Розе, как будто щадя мои чувства. Так что в конце концов мне самой пришлось ее спросить:

– А что Роза – приедет ли она в Мельбурн?

– Моя прекрасная Роза все еще дуется на всех в «Паласе», так как высокочтимый Джон Лангли не соизволил за ними прислать. Он просто их игнорирует. Ох, а она вся в Магвайров!

Мне показалось, что Магвайры были уже не те. Я предполагала, что они вовсю начнут сорить деньгами по случаю счастливого возвращения к городской жизни. Они и пытались это сделать – пытались даже убедить себя, что в их жизни ничего не изменилось, но их усилия были слишком заметны. Дэн снова оделся в свой дублинский костюм и выглядел еще красивее, чем раньше, однако на его лице все еще оставался темный и, казалось, вечный загар, а все руки были в мозолях, которые вряд ли скоро сойдут. О Балларате он рассказывал всем, кто только имел охоту слушать, – знакомым из дугганского бара и даже совершенно посторонним людям; рассказывал, как в ностальгии. Кейт тоже по-своему старалась. Она ходила по всем магазинам, кроме, конечно, магазина Лангли, но делала это скорее из потребности хоть что-нибудь делать, чем ради удовольствия, которое когда-то от этого испытывала. За месяцы, проведенные на Балларате, Кон совершенно вырос из своей одежды, так что была достаточно веская причина купить ему новую. Однако он ее терпеть не мог.

– Неужели мне обязательно нужно все это на себя напяливать? Мне такая одежда совсем не нравится.

Все, что напоминало ему об Эврике, Кон хранил в специальном сундучке и каждый день извлекал его содержимое для просмотра.

– И зачем только тебе все это нужно? – недоумевала Кейт. – Я же только что купила тебе все новое!

Но всерьез Кейт не сердилась, и я заметила даже, как однажды она сама бережно прибирала разбросанные Коном по гостиничному номеру вещи: испачканную землей старую шляпу из пальмовых листьев, обломок кирки и даже пустую коробку из-под пуль с форта.

– Ничего-то у него, кроме этого, нет, а ведь парень скучает по друзьям, которых там оставил.

Думаю, мы все по ним скучали. Я заметила, что очень часто, когда мы собирались теперь вместе, наш разговор начинался словами: «А помнишь, как Мэри Хили…», или «Интересно, узнал ли все-таки Тимми Мулкаи, кто стащил у него пол-овцы, что он тогда купил?»

Мы проводили больше времени в моем доме, чем в душных, завешанных бархатом комнатах отеля Дуггана. Кейт смогла даже преодолеть свое нежелание прогуливаться по переулку между двумя строениями Лангли.

– Мы в свободной стране, – заявляла она достаточно громко, чтобы ее могли услышать извозчики, – даже если эта ее часть и принадлежит достопочтенному Лангли.

Приходя ко мне, Кейт всегда старалась одеться во все лучшее: в украшенные цветами шляпки, шали с каймой, а в руки брала яркий зонтик; думаю, втайне она надеялась столкнуться когда-нибудь с самим Джоном Лангли. С важностью герцогини склоняла Кейт шляпку и зонтик при встрече с извозчиками, которые дружно снимали перед ней свои шляпы. Шагала Кейт словно и не по переулку, а по расстеленному перед ней ковру.

Я видела, что в эти минуты она снова как будто оживала.

Наконец Ларри вернулся в Мельбурн и принялся гонять нас как одержимых, заставляя осматривать гостиницы, которые в это время продавались. Кейт все они были не по нраву: Ей хотелось построить свою собственную. У нее и в голове не укладывалось, что на один самородок теперь не купишь даже землю, на которой стоят эти здания.

– Тебе надо было успеть приехать сюда до того, как здесь появились первые поселенцы, чтобы тебе подошли их цены, мама, – объяснял ей Ларри. – Если бы сегодня я владел хоть одним участком земли, мне не пришлось бы работать до конца своих дней. Говорят, что Джон Лангли получил свою землю на первом же аукционе, и будто бы он заплатил за нее всего шесть фунтов.

– С чем его и поздравляю, пусть радуется, – ответила Кейт. – Ему без этого никак нельзя, старому злыдню.

В конце концов они приобрели лицензию на гостиницу-паб рядом с конными дворами на Бурке-стрит. Здание выглядело бесхозным и захудалым, но Ларри обратил внимание не на него, а на проходящие мимо толпы народа и заявил, что это именно то, что нужно.

– Ты сможешь привести его в порядок, мама, и завлечь сюда людей.

И Кейт была достаточно польщена, чтобы попробовать. У Ларри хватило здравого смысла позволить матери купить все что заблагорассудится: и гравированные зеркала, и мебель из красного дерева, и всякие медные вещицы. Она заказала даже небольшие альковы, которые велела задрапировать своим любимым красным бархатом.

– Неужели ты думаешь, что джентри будут приезжать сюда, чтобы только поглядеть на лошадей? Наверняка они захотят зайти в приличное милое местечко, достаточно уединенное, чтобы можно было заключать там свои сделки. У Магвайров они найдут все что нужно.

– Мама, ведь ты в Австралии! Или ты не знаешь, что здесь нет никаких джентри?

В ответ она только фыркнула.

– Ты рассуждаешь, как Пэт. Нет джентри? Но ведь каждый второй Пэдди с болот так и спешит, чтобы его приняли за джентри, как только он набьет своей кошелек и напялит дорогой цилиндр! – смеялась Кейт. – Не волнуйся, мой мальчик! Уж джентри-то всегда найдутся!

Гостиницу они назвали просто – «У Магвайра». Эта семья никогда не стремилась спрятаться за чужим именем.

– Терпеть не могу всяких там «Трилистников» и «Арф», – сказал Дэн. – Я привык гордиться своей фамилией, и у меня нет причин от кого-либо ее скрывать.

А Ларри радовался, что эта фамилия красовалась и еще на одном месте. У Джона Лангли он купил большую новую повозку, добротную, как и все у Лангли, и лучший мельбурнский художник по вывескам вывел на ней фамилию «Магвайр» золотыми и зелеными буквами. Я думаю, они залезли в долги еще до того, как гостиница распахнула свои двери.

Все у них было поставлено на широкую ногу. Гостиница открылась в день торгов на Конных дворах, и в полдень спиртное раздавалось бесплатно. Весь фасад, сверкающий новой краской, Магвайры украсили флагами, в том числе государственным флагом Соединенного Королевства. На нем настоял Ларри, хотя Дэн и пытался его куда-нибудь запрятать.

– Теперь ты австралиец, – сказал ему Ларри. – Никогда не забывай об этом.

– Одного флага мало, чтобы сделать из меня кого-нибудь, кроме ирландца, мальчик, – ответил Дэн. – Ты знаешь ужасно много для своих лет, Ларри, но кое-что тебе еще предстоит узнать.

В день открытия Кейт заняла место за стойкой, мне же она велела остаться наверху, в жилой части.

– Подумай об Адаме, Эмми. Ему ведь нужно завоевать репутацию, поэтому совсем не годится, чтобы его жену видели здесь в общих комнатах.

Так что работа, а с нею и радость закончились для меня в день открытия; мне даже не разрешили помогать на кухне, где готовили сосиски и ветчину и разрезали большие головки сыра. Ларри нанял для этого специального человека, еще одного – мыть стаканы, а третьего – для уборки помещения.

– За все надо платить, Эмми, или ничего не получится. Если не можешь нанять нескольких помощников, то не стоит и браться за дело.

Я была сильно разочарована, так как очень надеялась заполнить здесь свои дни работой. Однако я понимала, что Ларри все же прав. Мы уже были не на Эврике, и теперь соблюсти надлежащий вид оказалось важнее желания трудиться. Так что я села с Коном наверху в гостиной. Передо мной лежала куча нижних юбок Кейт, которые надо было починить. Я заставляла Кона читать мне вслух что-нибудь из его книг. Он с трудом мог усидеть на месте – ведь через открытые окна к нам проникали все запахи и звуки ярмарки. Новые шторы Кейт покрывались пылью. Прямо под нами бренчали на пианино, а шум полуденных посетителей доносился к нам незатихающим гулом. Все мое существо возмущалось, когда я думала о том, что сижу здесь, в то время как жизнь так и кипит прямо под моими ногами; я прекрасно понимала, почему Кон так долго потел, когда ему попадалось трудное слово.

А потом приехал кучер Лангли, Хиггинс.

– Из бухты Хобсона сообщили, мисс Эмма. «Энтерпрайз» причалил.

Я надела шляпку и поспешила с ним вниз по лестнице; из жалости мне пришлось взять с собой и Кона, хотя в такую минуту мне никто не был нужен. Внизу Кейт поджидала Хиггинса с кружкой эля.

– Откуда ты знаешь, что причалил?

– Так сообщили мистеру Лангли. А он послал главного клерка сказать, чтобы я сразу же нашел мисс Эмму. Он велел мне отвезти вас в бухту Хобсона.

Я резко остановилась.

– Это Джон Лангли велел?

– Да, мисс Эмма.

– Ну, сегодня на небе будет две луны! – заметила Кейт.

Итак, в бухту Хобсона я приехала в большой повозке Лангли, запряженной парой знаменитых серых коней. Кон был вне себя от восторга. На голове каждого коня красовался большой серебряный шлем с серебряными же колокольчиками, так что, наверно, Адам сначала услышал, а потом только увидел нас. Едва повозка прогрохотала к причалу, как я соскочила с нее и бросилась к Адаму. Он уже сходил по трапу ко мне навстречу. На глазах у всей команды мы совершили церемонию встречи, и лишь позднее, в каюте, смогли дать волю чувствам. Я ощущала тогда, что руки Адама обнимают меня с неподдельной страстью.

– Эмми, дорогая, – промолвил он, на минуту сжимая меня со всей силой. – Как хорошо быть снова дома!

«Дома», произнес Адам, и я с любовью прошептала это слово про себя, радуясь, что он связывает его со мной и с тем местом, куда приехал. Я теснее прижалась к мужу, желая передать ему всю свою радость, но топот ботинок Кона по трапу заставил нас отпрянуть друг от друга.

Мы уселись за крошечный столик, за которым обычно обедали Адам и его первый помощник мистер Паркер, ретировавшийся почти сразу после того, как Адам мне его представил. Мистер Паркер должен был проследить за высадкой на берег, так что некоторое время Адам мог свободно посидеть с нами за столом, поболтать и выпить немного вина. Пока Кон не спеша исследовал тесную каюту, рассматривая койку Адама из красного дерева, крошечный камбуз и шкаф со специальными полками для тарелок и стаканов, мне надо было о многом рассказать мужу, в основном о Магвайрах. Больше всего Кона заинтересовало содержимое капитанского туалетного столика. Он глядел на Адама с благоговением, как будто только сейчас осознал, что значит быть капитаном корабля, пусть даже такого маленького. Кон даже сравнил его с королем. Я быстро взглянула на Адама и по выражению его лица поняла, что почти так оно и было. Уж если однажды доведется властвовать в этом скрипучем и качающемся царстве, ничто уже не может сравниться с этим ощущением. И когда я увидела безупречный порядок в каюте, где блестели и дерево, и медь, порядок, который не смог бы нарушить даже шторм, так как все здесь было на запирающихся полочках, решетках и винтах, – я начала лучше понимать человека, за которого вышла замуж. Вот в этом мире он и вырос. Маленького, его, наверно, как и Кона, брали встречать отца из плавания. И так же, как я старалась, чтобы наш дом хоть как-то походил на этот мир, делала, должно быть, и мать Адама. Все это формирует характер мужчины и дает ему образцы поведения, которым потом трудно противостоять. Я стала лучше понимать, почему иногда Адам бывал так суров и непреклонен.

Назад в повозке Лангли он с нами не поехал. До темноты оставалось еще много разгрузочных работ, которые должны были продолжиться и завтра. Адам пообещал вернуться домой вечером, а затем прибавил:

– Сначала я должен быть с докладом у мистера Лангли – у него дома. – Адам взглянул на меня поверх головы Кона. – Меня звали остаться обедать, но я сказал, что уже приглашен.

– Ах, Адам! Зачем же было отказываться! Такая возможность…

– В родном порту я не хожу на обеды без жены. Он по-прежнему был упрям и несгибаем, но в то же время он был прав.

Я оставила окна незашторенными, чтобы Адам, возвращаясь по переулку, мог увидеть свет. Было очень тихо, когда я его ждала. Магвайры были заняты до закрытия гостиницы; Кейт тактично передала мне, что они увидятся с Адамом завтра. Я отослала Кона домой и сидела одна, когда в переулке послышался свист Адама.

Он привез несколько бутылок вина, пару перчаток, которые купил мне в Сиднее, и медный дверной молоток. Молоток рассмешил нас обоих. Эта тяжелая, богато украшенная вещица казалось совершенно нелепой в нашем хлипком домишке.

– Ну вот, – сказал Адам, привинтив молоток на его место, – теперь будут говорить, что от особняка у нас есть только дверной молоток, но по крайней мере хоть он у нас есть.

Он начал рассказывать о Джоне Лангли.

– Старик был очень вежлив, – промолвил Адам так, словно не хотел признать этот факт. – Да это и понятно, ведь плавание вышло очень удачным. Мы заработали кучу денег на одной только доставке грузов для других фирм, которые мы везли помимо товаров, что он заказал для своих собственных складов. Лангли поговаривал о покупке еще одного корабля – покрупнее, чтобы возить отсюда шерсть домой, на английский рынок. Сказал, что ему не хочется платить посреднику.

Я облизала внезапно пересохшие губы.

– Ты будешь… Этот корабль будет твоим, Адам?

– Ну, об этом мы пока не говорили. Конечно, решать ему, но я бы не отказался.

Я не протестовала. Это входило в наш брачный договор; я была готова к тому, чтобы надолго провожать его. Никаких возражений от меня и не ожидалось; так уж воспитали Адама, и жить по-другому он бы не смог. К тому же он был еще слишком молод, чтобы стремиться оставаться поближе к родному порту.

В ту ночь я сказала себе, что смогу провожать его еще много раз, если возвращения всегда будут такими, как это. Тогда мы были очень близки, нас соединяли и страсть, и умиротворение. В неге и покое любви я верила, что Роза забыта. Я знала, что смогу удержать его и что Адам будет любить меня до тех пор, пока Роза оставит нас предоставленными самим себе. Мы будем создавать свой собственный мир и наслаждаться им, пока в наши жизни снова не ворвется эта разрушительная сила, пока ее красота совсем не измучит Адама. А все остальное я смогу выдержать: его амбиции, стремление властвовать в своем собственном мире кораблей и беспокойную страсть к путешествию и движению. Против этого я не боролась, потому что сама служила лишь дополнением ко всему этому. Я представляла собой нечто надежное и основательное, на что Адам мог вполне положиться, такое же прочное и долговременное, как его собственность, как дверной молоток, который он купил. Со временем я смогу стать таким центром, таким якорем в его жизни, что буду присутствовать в каждой его мысли. Все это я говорила себе, засыпая в ту ночь.

Было жарко и солнечно, когда мы проснулись на следующее утро. С улицы доносился шум и проникала пыль, но меня все это теперь нисколько не беспокоило и даже казалось родным. Однако Адам, взглянув с постели вверх на наш потолок, который весь был в пятнах, нахмурился.

– Не хочешь ли ты уехать отсюда, Эмми? Ведь здесь тебе, наверное, плохо. В этом плавании я заработал сто пятьдесят фунтов. Так что мы могли бы подыскать себе домик где-нибудь чуть дальше от центра.

Идея казалась заманчивой. Так мы переехали бы подальше от Магвайров, а значит, и от Розы, если она задумает пожаловать в Мельбурн. Но я знала, что сам Адам не хотел в такой домик. Он привык всегда быть в центре событий, так же как и я. И мною вновь овладел страх, который, наверное, испытывают пустые, пыльные и безмолвные заросли кустарника, когда их с ревом пожирает огонь, – страх и одиночество. Я подумала, что лучше уж мириться с шумом и пылью Лангли-Лейн и быть поблизости каждый раз, когда «Энтерпрайз» входит в док. Нет, я бы не смогла стать просто женой в домике «где-нибудь чуть дальше от центра».

И я ответила Адаму:

– Мы уедем отсюда только тогда, когда нашим детям будет так тесно, что мы не сможем тут все помещаться.

Каждый день Адам работал на «Энтерпрайзе». Корабль разгружали, а затем загружали новыми товарами для отправки их в Гобарт, Лонцестон и Сидней. В трюм шло все: шелка и табак со складов Лангли для торговцев Земли Ван-Дьемена, шесть призовых мериносных овец и баранов с пастбищ Лангли для покупателя, который хотел попробовать развести эту породу у себя в Камдене, находящемся дальше от Сиднея в глубь страны. Из Сиднея же Адам собирался привезти чистокровного барана от одного из известнейших производителей Нового Южного Уэльса. Этого барана купил Джону Лангли его агент в Сиднее. Я изучила декларацию судового груза, проследила по карте, которую дал мне Адам, места назначения всех товаров и начала немного понимать схему торговли: шелковая лента, привезенная в Мельбурн из Гонконга, в конце концов появлялась в лавке при почте в каком-нибудь поселке за восемьдесят миль от Сиднея; хлопок из Калькутты, что хранился на складах Лангли, снова погружался на корабль, чтобы отправиться в поселение Сван Ривер в Западной Австралии, из которого в обмен на него везли пшеницу, она, в свою очередь, присоединялась к большим партиям зерна; это зерно плыло затем из Сиднея в Ливерпуль, где за него брали товары из железа, домашние горшки, каминные принадлежности, сельскохозяйственные орудия, топоры, машинки для шитья парусов, партию постельного белья и набивного ситца, часть которой пойдет на склады Лангли и потом начнет медленно распространяться по всему континенту. Мы находились здесь на краю земли – в тринадцати тысячах миль от Лондона, – но нам все же нужен был чайник, чтобы кипятить в нем воду, а им – здешняя шерсть для йоркширских фабрик. Так мы существовали и расплачивались за свою жизнь, отправляя им золото, а люди, подобные Адаму, являлись инициаторами и преобразователями, которые постепенно изменяли мир.

Теперь, в эти дни, времени не хватало. Оно мчалось стрелой – гораздо быстрее, чем я думала. По вечерам мы заходили к Магвайрам, слушали оркестр в Ботаническом саду рядом с Ярра или ходили в театр. Вместе со всей страной мы были рады узнать, что всех людей, которых судили за участие в событиях на Эврике, оправдали, а их имена вошли теперь в историю поселения. Это было хорошее время, но едва прошла неделя с тех пор, как приехал Адам, и я уже снова провожала его в порту. На этот раз со мною рядом стояла Кейт – все это время Ларри находился на севере страны. Я понимала, что скоро уже буду приходить в бухту Хобсона одна, чтобы привычно помахать рукой «Энтерпрайзу» и Адаму. Это будет просто одно из многочисленных плаваний, часть той жизни, к которой стремился Адам, а также и моей жизни.

И Джон Лангли опять был здесь. Я узнала его карету, цилиндр, руки в перчатках и трость. Сам он не показался, и карета уехала почти сразу же, как только «Энтерпрайз» поднял якорь.