"Зеленоглазка" - читать интересную книгу автора (Гаскин Кэтрин)

Глава пятая

Очень быстро пришла осень и принесла с собой холодный ветер и дождь, который оставлял на Лангли-Лейн огромные лужи; хоть летом мы и страдали в нашем домике от жары, зато теперь в нем было тепло ведь от ветра его со всех сторон защищали высокие здания. В переулке Лангли все еще пахло лошадьми, этот запах стал даже ассоциироваться у меня с домом и теплом. Почти постоянно на моей плите стоял чайник, чтобы при случае можно было быстро приготовить чай извозчикам Лангли. Когда бы я ни возвращалась от Магвайров или из дома Лангли, я всегда встречала их приветливые лица, и это вошло в мою жизнь, так же, как радостное мяуканье моих кошек. Извозчики грели руки о большие кружки с горячим чаем, которым я их поила, пока не раздавались крики грузчиков, возвещающих, что очередная телега готова. А когда на смену осени пришла зима и на Лангли-Лейн узнали, что я жду ребенка, я стала получать для него всякие подарочки: шапочки, кофточки и даже шаль, связанные женами, которых я никогда не видела. По этому поводу Адам шутил:

– Как же ты будешь крестить ребенка? Ведь у него не хватит кулачков, чтобы погрозить всем крестным отцам.

Иногда Адаму приходилось оставлять меня одну – во всех портах побережья Джон Лангли вел оживленную торговлю. Но часто Адам очень быстро возвращался, сделав рейс только до Сиднея и выгрузив там товар. Всякий раз, когда «Энтерпрайз» заходил в Уильямс-Таун, об этом сразу же становилось известно Джону Лангли или Лоренсу Клэю, его главному клерку. Мне своевременно передавали эту новость, а также приглашение воспользоваться любой свободной каретой Лангли, чтобы отправиться в бухту Хобсона. Узнав, что скоро и у меня будет ребенок, Джон Лангли распорядился давать мне транспорт при первой же необходимости. Я была благодарна, хотя прекрасно знала причину, по которой он отдал такое распоряжение. Определенным образом я была ему полезна, и Лангли это понимал.

Я была нужна Розе, а значит, и ему тоже. Ее беременность была для всех сущим наказанием. Она стала раздражительной и капризной и, несмотря на завидное здоровье, любила прикинуться больной. Кажется, она находила удовольствие в том, чтобы переворачивать это хорошо отлаженное хозяйство вверх дном ради какой-нибудь своей мелкой прихоти. Она мучила Тома своим бесконечным нытьем, что, мол, ей ужасно скучно, и жаловалась Элизабет на нерадивость слуг. От Элизабет потребовался весь ее такт, чтобы удержать прислугу после нескольких недель капризов и оскорблений Розы. Разумеется, Джон Лангли не мог не знать о ее вспышках гнева и слезах, хотя при нем Роза вела себя немного сдержаннее, а Элизабет никогда не рассказывала ему о трудностях, возникших теперь с ведением хозяйства. Но Лангли молчал, молчал, даже если Роза опаздывала к семейным трапезам или вообще на них не являлась. Правда, иногда в его голосе слышалось раздражение, но даже самые резкие его слова смягчались, когда он обращался к Розе.

– Для женщины в вашем положении, Роза, самое главное – это спокойствие. Вы должны думать о ребенке.

– Думать о ребенке! – уже наедине со мной бушевала Роза. – Он только и думает об этом ребенке. Иногда мне становится интересно, а кто, собственно, его ждет?! Обо мне хоть кто-нибудь вспомнил?! Он мне и шагу не дает отсюда ступить! Не позволяет даже прогуляться в Брайтон, чтобы подышать там морским воздухом, потому что это, видите ли, слишком далеко от дома. Не знает, а говорит: ведь только три месяца следует быть особенно осторожной.

Вот поэтому Джон Лангли и нуждался во мне. Он знал, что мы с Розой подруги, что я ее нисколько не боюсь и что иногда она даже прислушивается к моим советам. В Мельбурне у нее не было друзей, и, как ни странно, Лангли догадывался, что Розе нужна какая-нибудь женщина, с которой можно было поговорить, и не такая, как Элизабет. Часто мы вместе ходили с ней по магазинам – Джон Лангли разрешил записывать все ее покупки на свое имя, и Роза пользовалась этим правом, не задумываясь. Я, как могла, удерживала ее от бессмысленных приобретений – каких-нибудь причудливо украшенных шляпок и зонтиков – и оттаскивала ее от витрины ювелирного магазина, когда она замедляла возле нее свои шаги. Однако в магазин Лангли Роза никогда не ходила.

– Терпеть не могу, когда Том начинает вокруг меня вертеться всякий раз, как я там появляюсь. К тому же это вредит его положению среди клерков.

На самом деле ее нисколько не беспокоило положение Тома в магазине. Розу это просто не интересовало. Если Том не был там нужен, он обычно сопровождал отца в Лангли-Даунз или в бухту Надежды, или на склад в бухту Хобсона. Его звание было «молодой мистер Лангли», только и всего. Он не годился для того, чтобы сидеть за письменным столом с откидной крышкой в конторе Клэя. В бухгалтерии Том не разбирался, да и не хотел в нее вникать. Я не заметила, чтобы он делал хоть какие-нибудь попытки поучиться. Тома хватало, например, чтобы зайти на десять минут в «Корону» с коммивояжерами из других компаний. Однако заказы этим коммивояжерам делал не он, а Лоренс Клэй. Один только раз Том заказал что-то сам, при этом, вместо того чтобы выбрать нечто подходящее для складов Лангли, он выбрал то, что ему предложили коммивояжеры. Склады оказались забиты этим товаром, и его пришлось пустить безо всякой прибыли.

Я знала об этом, потому что Том приобрел привычку, возвращаясь из «Короны», прогуливаться по переулку и стучать в мою дверь, проверяя, дома ли я. Если я была дома, он усаживался в кресло Адама, иногда упираясь при этом ногами в плиту, брал на колени одну из кошек, и мы принимались болтать. В основном мы говорили о Розе; кроме нее, ему почти не о чем было говорить. Примерно через полчаса он взглядывал на часы, вздыхал, аккуратно опускал кошку на пол и возвращался в магазин. Из его рассказов о работе я поняла, что обычно, записав в книгу несколько цифр, он занимался тем, что играл ручкой, дожидаясь удобного случая, чтобы уйти. Если отец Тома был в магазине, он оставался там немного дольше, но почти всегда в половине пятого Том уже отправлялся в «Корону».

Каждый раз, когда Клэй нуждался в его помощи, а Тома в конторе не оказывалось, или когда туда собирался приехать Джон Лангли, который мог не одобрить отсутствие сына на рабочем месте, Клэй посылал за ним одного из служащих.

Как и для извозчиков Лангли, домик старого сторожа в конце переулка стал для служащих магазина домом мисс Эммы.

Однажды по этому переулку ко мне зашел сам Джон Лангли. Я так до конца и не поняла, что привело его тогда ко мне, – простое любопытство не вязалось у меня с образом Лангли. Я предложила ему чашку чая, и, усевшись в кресло, которое так часто занимал Том, старик стал с интересом осматриваться, разглядывая новые полки, что повесил Адам, и сделанные его же руками стенные шкафы.

– Надеюсь, вы не ждете, чтобы я вернул вам средства, которые вы здесь потратили, – сказал Лангли. – Эта земля слишком дорога, чтобы оставлять на ней ваш домик; со временем я использую ее для расширения магазина.

– Мы ничего от вас не ждем, – ответила я холодно. – Просто Адам хотел, чтобы, пока мы здесь живем, нам было по возможности удобно.

– Да, ведь мы договорились. – Он кивнул. – Нигде в радиусе двадцати миль от центра дома не сдаются за такую плату.

Перед тем как уйти, Лангли осмотрел все три комнаты, как и подобало домовладельцу, обратив внимание на свежую краску, стенные шкафы, отремонтированные половицы. Он даже прикоснулся к покрывалу на кровати и потрогал шторы.

– Это вы сами сшили?

Казалось, он обрадовался, услышав утвердительный ответ. Уже изучив немного характер Джона Лангли, я могла сделать вывод, что иногда богатым доставляет чрезвычайное удовольствие совершенно ничтожная сумма сэкономленных денег. Перед самым уходом он остановился возле кухонного стола, где я работала с бухгалтерской книгой Ларри, пока меня не прервал его стук в дверь. Лангли провел худыми старческими пальцами по столбикам цифр, быстро складывая их. Это было так на него похоже – то, что, даже не потрудившись спросить моего разрешения, Лангли заглядывал в мои бумаги. Он всегда полагал, что его касается все, имеющее к нему хотя бы косвенное отношение.

– Вы прекрасный бухгалтер, мисс Эмма, – заметил Лангли, – однако это совсем не женская работа.

– Почему же? – возразила я. – Я не делаю ошибок. И у меня аккуратный почерк.

– Женщинам нет места в бизнесе, – ответил он. Лангли произнес это своим обычным, не терпящим возражений тоном, но на этот раз я не была расположена с ним соглашаться.

– Боюсь, что вы ошибаетесь. Взять, к примеру, ваш магазин. Вы вполне могли бы использовать там женский труд.

– Среди моих служащих есть несколько женщин, которые, могу вас заверить, в большинстве случаев плохо справляются со своими обязанностями или оказываются больны в совершенно неподходящее время. Если бы мы могли нанять достаточно мужчин, я бы их уволил.

– Мужчины не согласятся на зарплату, которую вы платите женщинам. Вы получаете ровно столько, сколько даете, мистер Лангли. И все-таки я утверждаю, что в магазине нужна женщина.

– Женщина, мисс Эмма?

– А кто занимается у вас заказами тканей и галантереи? Лоренс Клэй, который не заглядывал в журналы мод с тех пор, как только начал работать. Вот он и заказывает до сих пор тот фасон шляпки, что была на королеве во время выставки четыре года назад, потому что после этого он не обращал внимания на то, что носят женщины. Ткани, которые у него в продаже, копят пыль на полках, потому что в этом году в моде другие цвета. Он продает черные зонтики, тогда как женщинам хочется покупать зеленые.

– Лоренс Клэй преданно служит мне почти вот уже двадцать лет. У меня нет причин сомневаться в его компетентности.

– Мистер Клэй – замечательный работник во всех отношениях, за исключением только одного: он не может превратиться в женщину там, где без нее просто не обойтись.

Лангли холодно улыбнулся, как будто насмехаясь надо мной.

– И все-таки, мисс Эмма, место женщины – дома.

Он снова обратил внимание на бухгалтерскую книгу, отклоняя, таким образом, все мои доводы. Старик постучал по раскрытой книге указательным пальцем.

– Этот молодой человек – как его? – Магвайр… далеко пойдет. Он хочет стать вторым Лангли. Но вряд ли ему это удастся. Он опоздал. Однако он далеко пойдет.

Я вопросительно на него взглянула.

– Да, – подтвердил он, – это чувствуется. У некоторых это словно на лице написано.

– Тогда почему же… – я замолчала. – Извините, это не мое дело.

– Почему я не хочу его принимать? Почему я отказываюсь видеться с Магвайрами? Потому что они мне не ровня, мисс Эмма. Они завоеватели, новички, которым еще следует усвоить: нельзя получить все только потому, что у тебя появились кое-какие деньги. Я сказал, что он далеко пойдет. Но я не сказал, что он станет джентльменом. Для этого одних денег недостаточно, и я всегда любыми способами буду проводить черту между их классом и своим. Пусть поборются! Им это полезно.

– А как же Роза? Она ведь тоже Магвайр.

– Женщины – совсем другое дело. Их создает окружающая обстановка, мисс Эмма. А вот их сыновья могут сформироваться, чтобы приспособиться для лучшего.

И Джон Лангли ушел. Устроившись в кресле, я задумалась о семьях Лангли и Магвайров. Интересно, не приходил ли сюда Джон Лангли специально для того, чтобы сказать мне о своем отношении к семейству Розы? Вероятно, он хотел, чтобы я все им передала, – передала, что, если он и принял Розу, это вовсе не означает, что он принимает их. Он был проницателен и хорошо понимал, чего ждать от будущего, понимал, что здесь не Англия, а Австралия, и что он и его класс не смогут всегда, как он выразился, проводить черту между собой и такими, как Магвайры. Но Лангли ошибался, полагая, что Магвайров это волнует. Представив счастливую Кейт на фоне занавесочек из ноттингемского кружева в проеме окна над вывеской, на которой зелеными и золотыми буквами было с гордостью выведено: «Гостиница Магвайров», я поняла, что она не расстроится, даже если ее нога ни разу не ступит в красивую и строгую гостиную Джона Лангли. А их общие внуки, наверное, будут одинаково счастливы и в той, и в другой обстановке. Только Том, Роза, Ларри, Кон и Пэт оставались как бы в пространстве между одной семьей и другой, неуверенные и немного сбитые с толку. С кошкой на коленях я сидела в кресле, слегка его раскачивая, и думала обо всем этом. Я ничего не делала, только ласково трепала Ночку за уши. Еще я беспокоилась о том, какое место займет мой собственный ребенок в совершенно новом мире, который уже начал образовываться в результате борьбы между «лангли» и «магвайрами».

Визит Лангли не прошел для меня бесследно. Одним из его ощутимых результатов явилось то, что наш сторож Воткинс получил указание держать в порядке переулок между строениями, чтобы каждый вечер после закрытия магазина ее как следует убирали. Это распоряжение явилось для здешних извозчиков источником огромного удовлетворения, и теперь они с удовольствием наблюдали за тем, как Воткинс справляется со своим заданием, сопровождая его действия насмешливыми возгласами. Кроме того, каждый раз при встрече со мной Воткинс стал снимать шляпу. Теперь он ежедневно приходил к моим дверям за мусором. Последнее нравилось извозчикам меньше, и обычно они сами забирали мусор еще до появления Воткинса.

Магвайры смеялись, когда я им об этом рассказывала, но затем Кейт поморщилась.

– Смотри в оба с этим господином Лангли, – сказала она. – Ведь такие, как он, – страшные собственники. Он хочет прибрать к рукам все, к чему прикасается.

В ответ я только улыбнулась, вспомнив, однако, свои чувства, когда Адам впервые предложил мне жить в доме, принадлежащем Джону Лангли. С тех пор как я познакомилась с Лангли, я стала меньше бояться того, что он – собственник, хотя и понимала: это происходит не потому, что опасность исчезла, а просто потому, что со временем я к ней привыкла.

Не только я убегала к Магвайрам, чтобы избавиться от влияния Джона Лангли. Почти каждый день на пути к конным заводам я замечала возле гостиницы Магвайров элегантную и, что было редкостью в Мельбурне, закрытую карету, которую Джон Лангли заказал для Розы. Инстинктивно она возвращалась сюда, когда не могла больше выносить порядок и тишину дома Джона Лангли, когда инертность, в состоянии которой пребывали Элизабет и Том, становилась совершенно невыносимой для ее живого темперамента. Роза возвращалась туда, чтобы повоевать с матерью, поиграть с отцом в шашки, подразнить Кона, прервав его занятия, вслух порассуждать о том, чем в это время мог заниматься Пэт в Балларате.

– Интересно, выпал ли у них уже снег? – говорила Роза. – Ларри сказал, что скоро в предгорьях выпадет снег. Говорят, здесь он не такой, как дома.

В колонии было много людей, которые говорили «дома», подразумевая при этом совершенно разные уголки земного шара.

Обычно Роза беспокойно бродила по комнате, не в силах усидеть на месте даже теперь, когда она стала такой полной и неуклюжей из-за беременности. Свои волосы она продолжала забирать в узел на затылке. Именно с такой прической она впервые спустилась в столовую Лангли; теперь Роза казалась мне красивее, чем раньше. Когда она играла в шашки с отцом, я заметила, что ее руки остались такими же белыми и нежными, как она нам и обещала, а на ее пальце блестел первый бриллиант.

– Мама, – говорила Роза, – когда родится ребенок, мы поедем отдыхать в Брайтон – я и ты, мама.

Там мы подышим морским воздухом. – Она продолжала: – Эмми, когда у меня родится ребенок, я сошью сразу шесть новых платьев, и ты должна помочь мне выбрать для них материю.

Роза не стеснялась упоминать о ребенке при Коне, и однажды, когда она шутя прижала его к себе, Кон почувствовал, как младенец зашевелился. На лице Кона изобразился ужас, который сменился широкой улыбкой удивления.

Кейт оттолкнула его прочь.

– Постыдись, Роза!

– Ах, мама! Кон уже достаточно взрослый. Он немало повидал и в Дублине, и на приисках. Кого ты собираешься из него вырастить?

Должно быть, в те дни Кон с изумлением сознавал, что скоро его место младшего в семье займут сразу два ребенка. Наверное, он охотно бы его уступил. Кон заметно вытянулся, и теперь его детская пухлость постепенно исчезала; возможно, он радовался, что внимание Кейт фокусировалось теперь не на нем.

– Когда Розе придет время рожать, я буду рядом с ней, – твердо заявила Кейт, – а Джон Лангли пусть катится ко всем чертям.

Мы с Адамом подготовили для нашего будущего ребенка только все самое необходимое, и эти приготовления не шли в сравнение с тем, что происходило в доме Лангли. Там ребенку уже отвели целых две комнаты и заранее пригласили няню; младенца ожидала целая куча полотенец, простыней и всякой одежды.

– На Эврике мы обходились и без этого! – фыркала Кейт.

Зато Адам сам смастерил для нашего ребенка колыбельку. Часами он с любовью трудился над ней, когда ночевал в родном порту. У Адама получилась красивая отполированная колыбелька, какие делали еще в старину. Он специально укрепил ее на высокой качалке, чтобы мне не нужно было над ней наклоняться.

– Уже сто лет в нашей семье пользуются такими колыбелями, – пояснил Адам.

Он вырезал из дерева куклу и темно-зеленой краской нарисовал ей солдатский мундир.

– Не хочу видеть здесь никаких английских солдат в красных мундирах.

Затем он сделал из дерева медведя, стоящего на задних лапах, и выкрасил его в темно-коричневый цвет.

– Медведь из Новой Англии.

Адам был так счастлив оттого, что у нас скоро должен был родиться ребенок, что, я думаю, в те месяцы он любил меня. О Розе мы с ним никогда не говорили, если только мимоходом, и хотя я внимательно за ним наблюдала, на его лице не заметно было ни напряжения, ни деланного равнодушия, которые всегда появлялись раньше при упоминании ее имени. Случилось так, что все эти месяцы Адам не видел Розу. Дом Лангли он больше не посещал, а Роза каждый раз, когда его корабль заходил в порт, специально не появлялась у Магвайров. Я начинала чувствовать, что отвоевываю его у нее. Возможно, и она сама это понимала. Когда Роза заходила ко мне в последний раз перед родами, она медленно провела рукой по гладкой поверхности колыбельки.

– Какая ты счастливая, Эмми! – сказала она и на сей раз совсем не шутила.

Шла весна, заметно потеплело; я была уже на седьмом месяце беременности, а Розе настало время рожать. Помню, в тот день впервые после зимнего холода я оставила входную дверь открытой солнцу и легкому ветерку. Я сидела и шила, а у моих ног мирно покоились кошки, когда на половицы легла тень Джона Лангли.

– Мисс Эмма, не могли бы вы поехать в мой дом прямо сейчас? У Розы с утра схватки.

Я отложила шитье.

– Как она? Надеюсь, ничего опасного? Он почти беспомощно покачал головой.

– Доктор говорит, что нет. Конечно, с нею рядом сиделка… у нее очень сильные боли.

– Ну, к боли она должна была быть готова. Чем я могу ей помочь?

– Не знаю. Она хочет, чтобы вы приехали, постоянно просит об этом.

Я пыталась остаться твердой.

– Не думаю, что мне следует ехать. Я должна помнить о своем собственном ребенке. Вряд ли это понравилось бы Адаму.

– Мисс Эмма, я был бы вам так признателен, – произнес он со всей искренностью, – только на несколько минут. Может, она успокоится?.. Она кричит, а в перерывах между схватками так мечется!

Я знала, что Лангли терпеть не мог вмешиваться в чисто женские дела, но будущего ребенка он ценил больше своей независимости. Мне были известны его взгляды: мы, женщины, были для него глупыми эмоциональными существами, недостойными драгоценных детей, которых производили на свет. Возможно, Лангли был и прав.

– Вы ведь знаете Розу, – продолжал он.

Да, я знала Розу, знала, что она никогда не изменится. Ни в чем. Так что лучше уж было согласиться и поехать к ним прямо сейчас, потому что в конце концов Роза все равно добьется своего так или иначе.

– Совсем ненадолго, – уговаривал меня Лангли.

Но я знала Розу лучше его, поэтому накормила кошек и заперла дом, не исключая возможности, что мне удастся вернуться только после того, как родится ребенок.

Приехав, я застала там обвязанную простыней Кейт, которая воевала с сиделкой. А Роза – с ними обеими.

Как только я приблизилась к кровати, она схватила меня за руку.

– Спасибо, что приехала, Эмми!

Не так уж часто Роза когда-либо меня благодарила, поэтому я сделала вывод, что она действительно сильно, напугана. Роза казалась возбужденной, наверное, схватки были сильные, хотя она вполне могла кричать погромче, зная, что ее слышит Джон Лангли. Кейт неодобрительно ворчала:

– А тебе уж, Эмми, совсем не стоило сюда приезжать в твоем-то положении! Как будто этой кобыле здесь больше некому помочь…

Кто бы ей ни помогал, казалось, ей нужна была только я. Роза заставила меня сесть у ее кровати, продолжая крепко держать мою руку. Родовые муки показались нам обеим бесконечно долгими; раньше я думала, что Роза будет рожать удивительно легко, но, оказалось, я ошиблась. Я просидела с ней весь день и большую часть ночи. Когда Кейт попыталась было отправить меня домой, послышались исступленные возгласы протеста, а ногти Розы так и впились в мою ладонь.

– Как ты не понимаешь! – закричала она на мать. – Мне не нужна ты, и никто не нужен. Только Эмми!

А у меня уже горела от боли спина, и рука давно затекла. Доктор, а с ним за компанию и Том дремали в спальне напротив. Сиделка сообщила мне, что Джон Лангли бодрствует в своем кабинете внизу.

– Никогда не видела, чтобы из-за родов так суетились, – сказала она, неодобрительно глядя на Розу. – Она здорова, как бык…

Схватки участились, и рано утром Роза наконец родила здоровую и крепкую девочку, чей крик, казалось, заполнил весь дом. Услышав его в своем кабинете, Джон Лангли вместе с Томом ждали за дверями, пока не вышла сиделка с завернутым в платок младенцем. Не знаю, что сказал Лангли по поводу внучки, однако мне было известно, что все его помыслы были связаны с мальчиком. Узнав, что родилась дочь, Роза с огорчением промолвила:

– Ну, теперь он захочет, чтобы я сразу родила ему второго, мальчика!

Сгорбившись от усталости, я сидела в кресле и пила чай, который вопреки установленным в доме правилам Кейт сама приготовила на кухне. Собиравшийся уходить доктор остановился возле меня.

– Поезжайте и ложитесь в постель, – сказал он мне.

Розу вымыли и немедленно уложили спать. В доме все стихло. Я спускалась по лестнице, Джон Лангли держал меня под руку. Том пошел за мной и посадил меня в карету.

– Я попрошу мать Розы заехать к тебе по пути домой, Эмми, – сказал он. – Ты выглядишь такой измученной…

– Я в порядке, – ответила я. – Не надо ее посылать. Она тоже всю ночь была на ногах.

Вставив ключ в замочную скважину, я услышала мяуканье моих голодных кошек. Пока они ели, я разожгла потухший в печи огонь. Извозчики еще не приехали, и в переулке было очень тихо. Воздух раннего утра был свеж и приятен; я широко распахнула окна и оставила дверь приоткрытой. Пока кипятился чайник, я переоделась в ночную рубашку и приготовила себе постель.

Когда я поднимала чайник, чтобы заварить чай, меня вдруг пронзила сильная боль. Все же я сумела поставить чайник на место, не пролив кипящей воды. Это было последнее, что я помнила, пока Хиггинс не обнаружил меня лежащей у открытой двери.

Я не сочла нужным просить кого-нибудь сообщить Адаму, что я потеряла ребенка. Узнав, что «Лангли Энтерпрайз» вот-вот пришвартуется в бухте Хобсона, я послала за каретой Розы и сама отправилась в ней в порт. Слабость после выкидыша все еще не прошла, но не она была причиной того, что мои ноги, да и все тело, дрожали по мере приближения к сходням «Энтерпрайза».

Разгрузкой руководил помощник капитана Паркер. Он и сказал мне, что Адам уже на берегу, в конторе магазина Лангли. Я осталась в каюте, со страхом ожидая минуты, когда по трапу прозвучат его шаги. Тогда я действительно боялась. С ребенком я была уверенной, желанной, возможно, даже любимой. А без него стала – напуганной и несчастной.

Адам стоял и смотрел на меня, он сразу же заметил, что моя фигура изменилась. Словно защищаясь от взгляда Адама, я прикрыла живот рукой.

– Я лишилась ребенка, Адам.

Он быстро подошел и обнял меня; когда Адам нежно поцеловал меня в щеку, я ощутила все свое несчастье, потому что он сделал это из жалости и сочувствия, а не потому, что любил меня. Я чувствовала, как похолодело мое сердце от мысли, что, если бы он меня любил, теперь мы вместе бы делили с ним эту потерю и она только еще больше сблизила бы нас. Казалось, он не хотел показывать мне свое разочарование и делить со мной свое горе. Адам жалел меня, не позволяя мне жалеть его.

– Бедняжка Эмми… – сказал он.

– У нас еще будут дети, Адам.

Он ответил только:

– Бедная моя Эмми.

Я отвернулась, освобождаясь от его объятий, от боли, застывшей на его лице.

– У нас еще будут дети, – повторила я. Однако я понимала, что вместе с ребенком я лишилась и Адама.