"Летная погода" - читать интересную книгу автора (Абрамов Сергей Александрович)

Глава четвертая

Человек вошел в будку телефона-автомата, плотно прикрыл за собой тяжелую дверь, бросил в щель двухкопеечную монетку, сверяясь с клочком бумажки, набрал номер.

— Але! — сказал он с хрипотцой, то ли естественной — простыл, то ли с намеренной. — Але! Дом литераторов? Там у вас рядышком дипломат сидеть должен. Американский. Есть такой? Кликните его, будьте ласковы, это с парка звонят, с таксомоторного… — подождал, переминаясь с ноги на ногу. — Але! Это вы? Тут какое дело: все утверждено, деньги выделяют… Ага. Ага… Ждать?.. Ладно, дело привычное, подождем… — повесил трубку, стукнул кулаком по автомату: монетка назад не выскочила, глубоко провалилась. — Дело привычное, — повторил он, ни к кому, впрочем, не обращаясь, вышел из будки, пошлепал растоптанными сандалетами по горячему асфальту.

Гриднев выбрался из тесного зальчика Дома литераторов — Малого зала, как он именовался в пригласительном билете, закрыл за собой дверь и облегченно вздохнул: слава богу, отсидел свое на этой говорильне. На «говорильню» Гриднев обещал прийти, сейчас понимал: опрометчиво обещал, но слова не нарушил, даже выступил, сообщил миру пару «мудрых» мыслей. Тема «говорильни» — роль детективной литературы в идеологической борьбе — сама по себе интересна, и Гридневу было что сказать: любил он детективы, много и охотно читал, благо английским владел в совершенстве. Но, скучно начавшись, разговор скучно и продолжился. Чувствовалось: неинтересно было братьям писателям, тем более в ресторане раков подавали, случай здесь нечастый.

Раки Гриднева не привлекали, честно говоря, не умел он их есть, побаивался живых, не видел вкуса в вареных. Посему решил позвонить на службу, вызвать машину, а до ее прихода посидеть в кафе, выпить чашку кофе, выкурить сигарету, народ посмотреть: какие они, писатели…

Телефон был на столике администратора, женщины могучей и неприступной на вид. Гриднев двинулся было к ней, на ходу обдумывая, как бы свою просьбу покуртуазнее выразить, поджентльменистей, чтобы растаяла неприступная, как телефон зазвонил и администраторша взяла трубку.

— Цедеэл, — сказала она баритоном и повторила раздраженно: — Ну, Дом литераторов, Дом литераторов. Кого вам?.. — выслушала, отстранила трубку, огляделась, увидела кого-то поодаль — аж засветилась вся: — Господин Хэммет! Дин! Вас к телефону…

Хэммет?.. Гриднев с интересом взглянул на человека, который, вовсю улыбаясь, спешил к телефону. Интересный мужик, «фактурный», — говорят про таких. Не слишком высокий, так — роста среднего, элегантный, но не с иголочки, а чуть помятый, точнее — обношенный в самый раз. Галка, жена Гриднева, сказала бы: не одежда на нем, а он в одежде. Точно. Что еще? Легкая седина. Легкий загар. Легкая сутулость. Легкий акцент:

— Откуда, Аленочка?

— Вроде из такси, Дин, — неприступная администраторша растеряла всю неприступность: видать, любили здесь «легкого» иностранца, заочно Гридневу известного.

— Говорите, — Хэммет взял трубку. — Слушаю… — помолчал, покивал невидимому собеседнику, подвел итог: — Значит, все в порядке?.. Ну, ждите. Ждите, я появлюсь.

Он повесил трубку и посмотрел на Гриднева:

— Вам позвонить?

— Если можно.

— Аленочка разрешит. Да, Аленочка?

— Только недолго, товарищ, — по-прежнему улыбаясь, сказала администраторша.

Гриднев позвонил в гараж и вызвал машину. Поблагодарив «неприступную», он подошел к Хэммету, рассматривающему витрину с фотографиями.

— Спасибо за протекцию. Не будь вас, хозяйка телефона вряд ли бы допустила меня до него.

Хэммет с готовностью, будто он только и ждал реплики, откликнулся:

— Аппарат служебный. Но пользуются им многие. Аленочка только на вид строгая.

— Хорошо вы говорите: Аленочка…

— Неправильно?

— Скорее: Аленушка… Но так тоже неплохо. Ласково.

— Я еще много делаю ошибок в русском.

— Англичанин?

— Американец.

— Работаете здесь?

— Я дипломат. Служу в посольстве. Рядочком.

— Рядышком.

— Спасибо за поправку… А вы писатель?

— Если бы!.. Бюрократ от литературы.

— Это как?

— Филолог. Специалист по англо-американской детективной литературе.

— О-о! — явно обрадовался Хэммет. — Родственники души!

— Родственные души, точнее. А вы любите детективы?

— Кто их не любит?

— Моя жена.

— Женщины практичны. А детективы — дело романтиков.

— Это вряд ли. Какая романтика в убийствах?

— При чем здесь убийства? Романтика — в поиске, в отборе вариантов, в дедукции. Романтика, если хотите, в тайне, которой окутано преступление.

— Тайна романтична, если романтична разгадка, итог поиска. А какой итог у преступления? Наказание. И в нем нет никакой романтики.

— Знаю, читал: Достоевский, загадка русской натуры.

— Русская натура здесь — пришей кобыле хвост.

— Как, как?

— Поговорка. Иначе: ни при чем тут натура. Разве в вашем Нью-Йорке за преступление не предусмотрено наказание?

— Я из Чикаго.

— Ну, в Чикаго, в Сан-Франциско, в Далласе…

— Кстати, о Далласе. Не предусмотрено. Убийца Кеннеди так и не найден.

— Убийца-то найден. И наказание предусмотрено — законом. Только между законом и жизнью бо-о-льшая пропасть. Кто за убийцей стоял, те скрыты.

— И я об этом. Такова система.

— Какая система?

— Государственная.

— Странный вы дипломат. Ругаете свою систему, ее же и представляя, ей же служа.

— Кто вам сказал, что я ее ругаю? Я ею восхищаюсь.

— Тем, что она позволяет убийцам быть безнаказанными?

— Безнаказанными — нет. Недоказанными, непойманными — да.

— Непойманный убийца — это слабость полицейского аппарата.

— Полицейский аппарат не всесилен. Разве ваша милиция всех преступников славливает?

— Ловит. Нет, не всех. Но у нас существует понятие: неотвратимость наказания. Карманный воришка может оказаться до поры везучим. Но повезет раз, два, десять, а на одиннадцатый он будет, как вы говорите, словлен.

— Воришка… А убийца?

— У нас убийство — самое страшное преступление. Оно — редкость, по сравнению со статистикой убийств в Соединенных Штатах. И конечно же ни одно не остается нераскрытым. Дело в сроках.

— И конечно, здесь — заслуга вашей системы. Социалистической.

— Не вижу повода для иронии. Да, заслуга. Это у вас Диллинджер или Аль Капоне — национальные герои. У нас бы они были врагами нации.

— У нас, у вас… Мы — как на диспуте. Я правильно сказал?

— Правильно. Так у нас и есть диспут. Мини-диспут. О преимуществах детективной литературы. Кстати, ваши лучшие писатели — детективисты очень озабочены поимкой преступника. И если он не ловится, то обвиняют они именно систему.

— Не все.

— Я же сказал: лучшие. Не Спиллейна же к ним причислять.

— А чем плох Спиллейн? Его герой — сильная личность.

— Мерзкая личность. Синдром вседозволенности.

— Опять система виновата?

— А то! Вон у нас, слышали, наверно, ходил один с топориком, сильная личность. Всем миром ловили.

— Милиция не справилась?

— Милиция и справилась. Людям тошно было: живет среди них гадина. Вот и помогали милиции, как могли.

— Знаю: дру-жин-ни-ки…

— Не только. Попроситесь по вашим каналам на Петровку, в музей милиции. Там вам расскажут подробности.

— Спасибо, попрошусь. Так ведь не пустят?

— А вы очень попроситесь. Скажите, что пишете диссертацию на тему, скажем, «Сравнительный анализ работы чикагской полиции и московской милиции в их связи с населением представляемых городов». Красиво?

— Вы шутник, мистер филолог.

— Я серьезен, как никогда. Благодарю вас за беседу, господин Хэммет. Мне пора.

— А может, по рюмке водки?

— Это бы можно, только мне и вправду пора.

— Не смею захватывать.

— Задерживать, господин Хэммет, задерживать…

Забавный мужик, думал Гриднев, сидя в машине. Как он в простачка славно играл? Наша система, ваша система… Ай, Хэммет, ай, дипломат! Хорошо, что посмотрел на него, так сказать, своими глазами. Хоть известно теперь, с кем вести заочное сражение, проверить на практике теорию детектива. Кстати, а что он в Доме литераторов делает? Хотя, скорее всего, он не солгал: просто их «контора» действительно находится «рядочком», вот и бродит атташе, «родственников души» улавливает.

Машина остановилась у подъезда. Гриднев машинально взглянул на свои окна: свет горит, значит, Галка дома.

— Завтра к семи, товарищ полковник? — спросил шофер.

— К семи, — кивнул Гриднев. — Спокойной ночи.