"Иисус, еврей из Галилеи" - читать интересную книгу автора (Абрамович Марк)

Глава 3. По путаным тропам

Единственным источником, на который опираются все проповеди о достоверности крестной муки и смерти Христа, является «новозаветная» литература, в которой особое место занимают Евангелия. Но прежде чем перейти к ним как источникам сведений о рождении и жизни Иисуса, хотелось бы напомнить, что означает само слово. Слово «евангелие» происходит от греческого «евангелион» и первоначально обозначало вознаграждение, полагавшееся человеку, принесшему добрую весть. На народном греческом языке койне это слово означало вообще любое доброе известие или сообщение о прибытии какого-то значительного лица. Известна надпись в одном греческом городе о приезде императора как о его евангелии.

Как бы там ни было, для жителя греческого мира слово «евангелие» обозначало самое очевидное его понятие — благая весть. Именно в этом значении употребляется слово «евангелие» в наши дни — благая весть о жизни и смерти Иисуса Христа.

«Благую весть» о земной жизни Иисуса Христа составляют четыре Евангелия: от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. Первые три по содержанию сходны, поэтому они в литературе называются синоптическими, совпадающими. Рассмотрим каждое из них с точки зрения того, что оно может нам дать для реконструкции образа Иисуса — Спасителя.

Наиболее полно и последовательно биография Иисуса Христа представлена только в Евангелии от Матфея. Начинается она с родословного списка, по которому происхождение Иисуса по прямой линии привязывается к царю Давиду и от него к праотцу Аврааму. Правда, тут же это генеалогическое древо оказывается недействительным, так как отец Иисуса «де юре» не является, по Евангелию, его отцом «де факто».

После обручения со своим будущим мужем Иосифом оказалось, что невеста уже «имеет во чреве». Незадачливый жених хочет тут же вернуть невесту домой родителям, но явившийся во сне ангел, ссылаясь на пророка Исайю, убеждает Иосифа не делать этого и сообщает, что у его жены родится не простой ребенок, а спаситель человечества, и что зачат он от духа святого.

«Во дни царя Ирода» ребенок благополучно рождается в городе Вифлееме. Узнав о рождении ребенка от волхвов^[25] «с Востока», которых привела в эти края звезда появившаяся на небосводе, царь Ирод решает убить младенца и, чтобы наверняка, он приказывает убить всех детей «в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже». К Иосифу опять является ангел, и предупрежденный им Иосиф бежит вместе с семьей в Египет. После смерти жестокого царя оповещенный ангелом Иосиф возвращается в Израиль. Но, опасаясь наследника царя Ирода — Архелая, поселяется не в своем родном городе, а в Назарете, «в пределах Галилейских».

На этом эпизоде повествование о жизни Иисуса прерывается. Евангелист переходит к рассказу об Иоанне Крестителе^[26], проповедующем «в пустыне Иудейской». Иоанн призывал к покаянию в преддверии прихода царства небесного. К нему «выходили» все жители Иерусалима и окрестностей иорданских и «крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои». Всех паломников проповедник предупреждал о том, что вслед за ним идет «сильнейший от него», который будет крестить уже не водой, а духом святым и огнем. Под идущим за ним подразумевался Иисус, который и пришел к Иоанну на Иордан принять от него крещение. В этот момент «отверзлись небеса» и дух божий в виде голубя «ниспустился» на Христа, а «глас с небес» во всеуслышание объявил, что Иисус «есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение».

После официального объявления Иисуса сыном божьим «Дух» низводит его в пустыню «для искушения от диавола». После сорока дней и ночей поста к сыну божьему «приступил» дьявол, искушая его прекратить пост и превратить камни пустыни в хлеб. Иисус возражает: «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». Не поддавшегося искушению Иисуса сатана переносит на «крыло храма» и предлагает ему, если уж он сын божий, спрыгнуть с него. Любопытно, что, искушая Иисуса, сатана, как истый богослов, цитирует Писание и пророков: дескать прыгай, ибо написано: «Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею». Упорствующего Иисуса дьявол переносит «на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их», более того, дьявол предлагает Иисусу эти царства в полное владение, если тот поклонится ему. Но Иисус резонно отвечает «диаволу», что поклоняться следует только Господу: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Окончательно сраженный этим аргументом «диавол оставляет Его», после чего «приступившие» к нему ангелы «служили Ему».

Заметьте, даже сатана согласился с Иисусом, что поклоняться нужно только одному Господу и никому иному, а более полутора миллиардов христиан всего мира упрямо твердят, что поклоняться следует троице и нескольким сотням святых.

Вскоре Иисус узнает, что Иоанн «отдан под стражу», и переселяется в Капернаум, в Галилею. Матфей говорит, что все это происходит во исполнение предсказания пророка Исайи: «да сбудется реченное через пророка…». Там, «в пределах Завулоновых и Неффалимовых» Иисус и начинает «проповедовать и говорить: „покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное“». Видимо, ничего, кроме повторения проповедей Иоанна, новый проповедник еще сказать не мог.

В Галилее к нему начинают примыкать ученики: «Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его». Здесь же, на берегу «моря Галилейского»^[27] за Иисусом пошли другие два брата Иаков Заведеев и Иоанн, брат его. Брат этот, скорее всего, приходился Иакову двоюродным. Путешествовал новый учитель по всей Галилее с огромной свитой, «следовало за ним множество народа из Галилеи и Десятиградия, и Иерусалима и Иудеи и из-за Иордана». Как на это не обращал внимания Понтий Пилат, безжалостно уничтожавший мечом и дубинами менее значительные группы, никак не понятно.

Следующие три главы посвящены так называемой Нагорной проповеди, так как, по Матфею, Иисус произнес ее с некоей горы, на которую он поднялся, «увидев народ», следовавший за ним. Все предыдущее время он, видимо, этот народ по какой-то причине просто не замечал. Окруженный учениками Иисус всю свою проповедь посвятил толкованию Торы^[28], толкуя ее зачастую строже, чем было принято законоучителями его времени, но, спохватившись, заявил: «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все». Но потом его снова «заносит», и он вполне серьезно заявляет оторопевшим слушателям следующее: «Вы слышали, что сказано: „люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего“. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…» Где могли услышать эту заповедь о ненависти к врагам своим собравшиеся, проповедник не сообщил, так как ни в Торе, ни у пророков ее и в помине нет.

Анализу Нагорной проповеди будет посвящена отдельная глава, а в пересказе содержания хотелось бы отметить лишь некоторые важные моменты. В этой проповеди, излагаемой в «Евангелии от Матфея», наряду с призывами к любви, гуманности и всепрощению, имеются и совершенно противоположные призывы: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Неправда ли, это весьма прозрачный намек на людей, которые не желают принять новое учение. Затем учитель всепрощения и милосердия дает указание, как поступать со «лжепророками»: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».

Далее следуют сообщения о чудесных исцелениях, которые совершал Иисус: он поднимает на ноги «расслабленного», мгновенно очищает прокаженного, исцеляет слугу сотника и тещу апостола Петра, изгоняет духов из «многих бесноватых» и, наконец, «в стране Гергесинской»^[29] переселяет бесов из двух бесноватых в стадо свиней. Больные исцеляются, а стадо бросается с обрыва в море и погибает в нем. Затем рассказывается об исцелении женщины, страдающей кровотечением, о прозрении слепых, о воскресении девушки и т. п.

Красной нитью в этих рассказах проходит мысль о том, что основой исцеления является вера больного в то, что он выздоровеет. Слепых, обратившихся к нему за помощью, он спрашивает: «веруете ли, что Я могу это сделать?», и только после ответа последних — «ей, Господи!» — Иисус исцеляет их прикосновением к глазам и отправляет со словами — «по вере вашей да будет вам». Когда же он приходит в свои родные места, где все прекрасно знают и его, и всю его родню, он «не совершил там много чудес по неверию их». Разочарованный таким поворотом событий, Иисус произносит фразу, ставшую затем крылатой: «не бывает пророка без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем».

Все случаи чудесных исцелений Иисус по неведомой и непонятной причине старается сохранить в тайне, но какая уж тайна, если за ним следуют толпы народа, чудеса творятся у них на глазах, и молва разносит весть о чудесах по всей стране. Более того, Иисус наделяет чудотворной силой исцеления своих учеников, которых к тому времени становится уже двенадцать, и рассылает их по всей стране, наставляя апостолов идти «наипаче к погибшим овцам дома Израилева», а «на путь к язычникам не ходите и в город Самарянский не входите». Всю эту деятельность апостолы должны совершать безвозмездно — «даром получили, даром давайте» — даже заботиться о пропитании им было запрещено, так как их будут принимать и кормить, «А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших; истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому». Нет, никак не вяжется это напутствие апостолам с идеями Нагорной проповеди — «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас»…

Давая напутствия своим ученикам, Иисус говорит о тяготах и невзгодах: их будут гнать и преследовать, отдавать в судилища и даже пытаться убить, но… «не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне». Во всяком случае, следует избегать больших неприятностей и «когда будут гнать вас в одном городе, бегите в другой». А главное, о чем должны помнить апостолы, что «Я пришел разделить человека с отцем его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его». Такая вот «всеобщая любовь и всепрощение» — кто не с нами, тот против нас! И помышлять о мире не пытайтесь, ибо: «Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». Думайте о царстве Божьем, которое грядет, все свершится на глазах ваших, так как «Не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий». Не успев отослать учеников на самостоятельный подвиг, Иисус снова учит народ в их окружении. Когда и как это произошло, евангелист не говорит.

На этом Матфей прерывает повествование об Иисусе, для того чтобы поведать нам об Иоанне Крестителе, находящемся в темнице. До него доходят слухи о деятельности нового проповедника, и Иоанн посылает к нему двух своих учеников с единственной целью — выяснить «Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?». Имеется ввиду предсказанный пророками приход спасителя — Мессии. Довольно странные сомнения со стороны человека, видевшего во время крещения Иисуса «Духа Божия, который сходил, как голубь, и ниспускался на Него» и слышавшего голос с неба «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение»! Как бы там ни было, высокая миссия учителя подтверждается. Послы уходят. Тут же Иисус объявляет всему собравшемуся народу, что Иоанн «есть Илия, которому должно придти». Он дает понять всем собравшимся, что его приход в качестве спасителя Израиля, как и предсказывали пророки, предварен приходом Иоанна, как нового воплощения Ильи-пророка.

После этого Иисус обращается ко всему народу с обличением городов, которые так и не покаялись, несмотря на все явленные в них чудеса, и делает очень важное сообщение: «Все передано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть». Тем самым впервые он официально объявляет себя сыном Бога и уже с этих позиций призывает всех: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Обратите внимание, речь идет об успокоении, покое душам измученных жизнью людей, а не о стремлении изменить мир к лучшему, как подобает спасителю-Мессии. Казалось бы, этим все сказано, но тут же новоявленный Мессия утверждает, что «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его»…

После описания этих противоречивых призывов, евангелист опять возвращается к проповедям и чудесам творимым Иисусом, в окружении своих учеников. Дважды он чудесным образом насыщает толпу в несколько тысяч человек несколькими хлебами и рыбами, причем после этой трапезы набирается еще много корзин с остатками. Потом Иисус поражает учеников своих шествием по бурному морю «яко по суху». Когда же апостол Петр попытался повторить то же самое, то потерпел неудачу, ибо испугался и, «начав утопать, закричал: Господи! спаси меня». Иисус его, естественно, спасает, но укоряет за маловерие.

Далее Матфей описывает чудо преображения Иисуса, который на глазах у трех апостолов, возведенных им на гору высокую, «преобразился» и «просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет». Все это сопровождалось и другими чудесами. Вначале явились для беседы с Иисусом пророк Илия и сам Моисей. Это так понравилось апостолам, что они даже предложили Иисусу построить для прибывших и для учителя три шалаша («кущи») и остаться здесь. Но, «се, облако светлое осенило их; и се, глас из глас из облака глаголящий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте». Страшно испугавшихся апостолов Иисус, конечно, успокоил, но рассказывать об этом чуде запретил вплоть до дня своего воскресения из мертвых.

Вся проповедническая деятельность Иисуса этого периода в изложении Матфея проходит под знаком постоянных противоречий с законом, заповеданным самим Господом, с тем, что современные христиане называют Ветхим заветом. То Иисус обусловливает «вхождение в жизнь вечную» исполнением десяти заповедей, среди которых он упоминает запрещающие убивать, красть, прелюбодействовать, лжесвидетельствовать и устанавливающие обязанность почитать родителей своих, то сам же проявляет абсолютное непочтение к собственной матери. Матфей описывает такой случай: когда Иисус говорил с народом, мать и братья его стояли около дома, где проходила беседа, и «некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою». Проповедник же почитания родителей дает ему отповедь: «кто матерь Моя, и кто братья Мои?» и, указав на учеников, поставил точку: «вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат и сестра и матерь». Само собой разумеется, что право определять тех, кто выполняет или не выполняет волю его небесного отца, он оставил за собой.

Можно привести еще несколько примеров проповедуемого пророком и мессией всепрощения, кротости и терпимости. В приступах гнева, что само по себе очень странно для роли, которую он на себя принял, он называет своих оппонентов «змеями», «порождениями ехидниными» и всех огулом — «родом неверным и прелюбодейным». Вот характерный эпизод: женщина ханаанеянка умоляла Иисуса помочь ее тяжко страдающей дочери, а в ответ услышала, что он послан лишь «к погибшим овцам дома Израилева» и что «не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам»! Такое оскорбительное отношение к людям никак не вяжется с образом человеколюбца, страдальца за всех страждущих. Очень поучительна в этом отношении рассказанная Иисусом притча о пшенице и плевелах. К плевелам, разумеется, относятся все те, «кто против меня». После жатвы все они будут собраны и преданы огню «при кончине века сего». Этот окончательный расчет наступит в самое ближайшее время — при жизни данного поколения. В Евангелии так и говорится: «Истинно говорю вам, — есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем».

Отношение Иисуса к тому, как следует вести себя простым людям в преддверии наступающего царствия небесного, ярко иллюстрируется таким эпизодом: некий юноша подошел к учителю и спросил его, что следует сделать для того, чтобы унаследовать жизнь вечную? Иисус советует ему соблюдать заповеди — не убивать, не прелюбодействовать, не красть, не лжесвидетельствовать, и почитать своих родителей. Юноша как настоящий иудей, исполнял эти заповеди всю свою жизнь «от юности своей». Тогда Иисус посоветовал ему: «пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною». Юноша не был готов к такому повороту темы и «отошел с печалью». Иисус отреагировал на это знаменитой притчей: «истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши^[30], нежели богатому войти в Царство Небесное».

Слыша это, Петр от имени всех учеников напрямую спрашивает Иисуса: «вот, мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет нам?» Иисус успокаивает свои учеников: «истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною… когда сядет Сын Человеческий на престол славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых», а за все оставленное имущество — земли, дома и прочее, получите «во сто крат» и «жизнь вечную». Нетрудно сделать вывод, о каком царстве идет здесь речь, в небесном царстве нет смысла в стократном прибавлении домов и земель, речь явно идет о царстве земном.

Готовясь войти в Иерусалим, Иисус очень интересуется, как воспринимает его народ. С этим вопросом он обращается к своим ученикам: «за кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» Переходя с высокого евангелического стиля на общепринятый язык того времени, Иисус спрашивает: за кого люди принимают меня — обычного человека? Ответ учеников, что народ принимает его то за Иоанна Крестителя, то за Илию — предтечу мессии (по-гречески Христа), то за Иеремию, его не удовлетворяет, и он обращается к ученикам: «а вы за кого почитаете Меня?» Первым откликнулся апостол Петр: «Ты — Христос, сын Бога Живого». Вот это другое дело! Обрадованный Иисус обещает Симону-Петру за такие слова высшую награду: «Я говорю тебе: ты — Петр (буквальное значение имени в переводе с греческого — камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; И дам тебе ключи Царства Небесного; а что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Войдя в роль сына самого Бога, Иисус все же спохватывается и, когда к нему обратились, назвав его «учителем благим», он весьма решительно возражает: «Что ты называешь Меня Благим? Никто не Благ, как только один Бог». Именно в качестве человека он должен принять страдание и смерть, а затем воскреснуть, о чем он и объявляет апостолам. Петр, ободренный своим новым назначением, отозвав Иисуса в сторону, пытается отговорить его от этого: «будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою!» В ответ, разгневанный Иисус отвечает «носителю небесных ключей»: «отойди от Меня, сатана! ты мне соблазн…» И поясняет остальным ученикам: «если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною».

Во главе своих учеников и в сопровождении народа творя, по пути чудеса, Иисус приблизился к Иерусалиму. Прибыв к горе «Елеонской», Иисус посылает двух учеников в селение, которое перед ними, и велит им привести оттуда ослицу и осленка. Матфей тут же уточняет, что все это происходит во исполнение того, что сказано пророком Захарией. Так все и произошло — Иисус сел на ослицу и осленка (как это ему удалось сделать, Матфей не уточняет) и двинулся в город.

Встретили Иисуса триумфально: под ноги его ослов народ бросал свои одежды, тут же срезанные ветви деревьев и приветствовал возгласами: «осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» Весь город пришел в движение, несведущие спрашивали у знающих — «кто Сей?» Знающие же просвещали несведущих, отвечая, «Сей есть Иисус, Пророк из Назарета Галилейского». Нет, даже знающие никак не хотели признавать в Иисусе мессию!

Едва войдя в город, Иисус сразу же начал наводить в нем порядок. Для начала он вошел в храм Божий «и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей (и куда только смотрела храмовая стража?)». Совершив в храме между прочими делами несколько чудес, Иисус отправился на ночь в Вифанию^[31].

Выйдя поутру из Вифании, он по дороге взалкал и подошел к одной смоковнице (фиговое, или инжирное дерево), растущей при дороге, но плодов на ней не нашел. В это время года плодов на ней просто не бывает. Как это Иисус об этом не знал? Обидевшись на дерево, Иисус его проклял, и оно тотчас засохло. Пораженным этим чудом ученикам он объяснил, что все дело в вере: «если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницей, но, если и горе сей скажете: „поднимись и ввергнись в море“, — будет». Сам Иисус, видимо верил недостаточно, ибо, согласно этому высказыванию, на смоковнице, невзирая на пору года, по его вере, должны были появиться плоды!

Прийдя опять в храм, Иисус снова начал учить и наставлять народ, причем показал солидные знания заповедей, Торы и толкований мудрецов. Более того, он обнаружил и полемический талант, и находчивость, и дипломатические способности: если обстоятельства того требовали, он мог уклониться от вопроса или неожиданным поворотом темы, контрвопросом поставить оппонента в затруднительное положение. Основным языком в словесных поединках меду ним и «первосвященниками и фарисеями» был общепринятый тогда в иудаизме язык иносказаний и притч, которым Иисус владел прекрасно. Матфей приводит многочисленные примеры, когда и «первосвященники и фарисеи», а также «старейшины и книжники» в этих спорах терпели поражение. Само собой, они хотели тут же схватить его, но: «побоялись народа, потому что Его почитали за пророка». Потерпев поражение в диспутах, посрамленные фарисеи пытаются «уловить Его в словах» и для этого идут на прямую провокацию — задают Иисусу чреватый серьезными последствиями вопрос — «позволительно ли давать подать кесарю или нет?» В ответ Иисус просит показать ему «монету, которою платите подать». Фарисеи принесли ему денарий. Иисус спросил: «чье это изображение и надпись?» И надпись и портрет, понятно, были кесаревы. И тут последовал блистательный ответ, Иисус сказал оторопевшим фарисеям вошедшие в поговорку слова: «итак отдайте кесарево кесарю, а Божие Богу».

После этого приступили к нему саддукеи, отрицавшие загробную жизнь и воскресение «из мертвых», с довольно каверзным вопросом, с кем из семи братьев должна будет жить после воскресения женщина, если она последовательно была женою их всех? Ответ Иисуса привел в замешательство и саддукеев, ибо, сказал Иисус: «в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах».

Фарисеям бы возрадоваться поражениям своих идеологических противников, но «слышав народ дивился учению Его», а стерпеть это фарисеи, видимо, не могли. Они собрались вместе и в результате коллективного творчества родили очень «каверзный» вопрос: «какая наибольшая заповедь в законе»? Ай да фарисеи! На этот вопрос смог бы в эти времена ответить любой ученик первого года обучения самой захудалой религиозной школы, так как это — фундамент Торы и иудаизма. Естественно, Иисус мгновенно ответил: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим», и добавил «Вторая же подобная ей: „возлюби ближнего твоего, как самого себя“; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». Многомудрые в толковании Торы фарисеи так удивились, что молча разошлись.

Дискуссии с «книжниками и фарисеями» продолжались. Иисус не стесняется в выражениях, он именует своих оппонентов «змиями, порождениями ехидниными безумными и слепыми». Он обличает их в формальном соблюдении религиозных предписаний, в искажении истинной сути Божественного закона, в том, что они «очищают внешность чаши и блюда, между тем внутри они полны хищения и неправды». Он упрекает их в том, что они «все дела свои делают с тем, чтобы видели их люди», чтобы приветствовали их на улицах и в народных собраниях словами «учитель! учитель!» Он настолько увлекается обличениями, что забывается и начинает провозглашать: «А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель — Христос, все же вы — братья». И наставниками себя не называйте, «ибо один у вас наставник — Христос». Надеюсь вы не забыли, кого Иисус считал Христом, и как за догадливость наградил своего ученика Петра ключами от царствия небесного?

На этом же этапе своей проповеднической деятельности Иисус начинает пророчествовать: «восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землетрясения по местам». Храм будет разрушен, а верные новому учению будут предаваемы на мучения и убиваемы и когда «увидите мерзость запустения, реченную чрез пророка Даниила, стоящую на святом месте, — читающий да разумеет», вот тогда и придет конец. И вот тогда все «увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою». Напугав всех основательно, пророк заявил: «Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все сие будет; небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут». Такое вот пророчество. Много «родов прешло», а мир стоит…

Порекомендовав слушателям ждать дня сего каждую минуту, ибо «только Отец Мой один» знает точно, когда это будет, и рассказав несколько притч о его понимании добродетели, Иисус объявил, что через два дня будет Пасха «и Сын Человеческий предан будет на распятие».

Действительно, «книжники, фарисеи и старейшины народные» собрались на двор первосвященника Каиафы и «положили в совете взять Иисуса хитростью и убить», но «только не в праздник, чтобы не сделалось возмущение в народе». Евангелист неоднократно подчеркивал на протяжении всего Евангелия, что Иисус был очень популярен в народе, и именно этой популярностью вызваны опасения возможного возмущения собравшихся на праздник людей. Но, как мы увидим в дальнейшем, для такого возмущения были более важные причины…

Задачу заговорщиков облегчало то, что один из учеников Иисуса Иуда Искариот сам, добровольно явился к «первосвященникам» и предложил свои услуги. «Что вы дадите мне», спросил он, если «я вам предам Его? Они предложили ему тридцать серебренников»^[32]. Иуда согласился, и с этого времени искал только удобного случая, чтобы отработать полученную плату за предательство.

И вот наступил величайший еврейский праздник — Песах. Евангелист, видимо, об этом не знал и назвал его «пасха». Иисус, как и все евреи, «возлег с двенадцатью учениками» своими за ритуальным пасхальным столом. Здесь во всеуслышание он объявил: «истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня». Очень странное заявление из уст пророка: почему предаст, когда уже предал два дня тому назад? Ученики «весьма опечалились», и каждый из них спрашивал: «не я ли Господи?» Естественно, спросил и Иуда — «Не я ли, Равви?» (равви — звательный падеж от ивритского слова рав — учитель), на что Иисус ответил ему уклончиво: «Ты сказал». Затем, «когда они ели», учитель «преломил хлеб» и, раздавая его каждому, заявил «ядите, сие есть Тело мое». После этого он взял чашу вина и, воздав благодарственную молитву Господу, произнес: «пейте из нее все; ибо это есть кровь моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (в чем конкретно заключается суть этого нового завета, учитель не объяснил). Воспев песнь, все отправились на гору Елеонскую.

Здесь, на горе Иисус открыл своим ученикам, что в эту ночь все вы «соблазнитесь о Мне». Петр возразил учителю: «если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь», но Иисус настаивал на своем: «истинно тебе говорю, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня». Все ученики искренне заявили учителю, что даже под угрозой смерти не отрекутся от учителя.

После этого они все вместе переходят «на место, называемое Гефсимания». Иисус просит учеников «посидеть тут», пока он «помолится там». Придя на новое место с Петром и двумя сыновьями Зеведеевыми, «начал скорбеть и тосковать». Не в силах выдержать этой тоски, он просит уединившихся с ним учеников «пободрствовать с ним», а сам, отойдя немного и пав «на лице Свое молился и говорил: Отче мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты».

Возвратясь на старое место, он застает и Петра, и сыновей Зеведеевых спящими. Упрекнув их за нерадивость, Иисус удаляется помолиться еще раз, и опять не выдержали ученики, заснули. Так повторялось трижды. Наконец, Иисус произнес: «Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня».

Действительно, пришел Иуда и с ним «множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных». Заранее условившийся с сопровождающими его людьми Иуда подошел и со словами «радуйся Равви», поцеловал его. Это было условным знаком. «Тогда подошли, и возложили руки на Иисуса, и взяли Его». Ученики не оказали никакого сопротивления, правда, «один из бывших с Иисусом, простерши руку», ударил мечом «раба первосвященникова» и отсек ему ухо, но сам учитель запретил ему дальнейшее противоборство, сказав при этом фразу, которая тоже стала крылатой: «все, взявшие меч, мечем погибнут».

Итак, «все ученики, оставивши Его бежали», а Иисуса этой же ночью отвели к первосвященнику Каиафе, куда собрались к тому времени все пресловутые «книжники и старейшины». Все собравшиеся «и весь синедрион»^[33], который, надо думать, тоже собрался у первосвященника, стали искать основания для ареста и осуждения Иисуса. Найти лжесвидетелей долго не удавалось, но вот явились двое, которые сказали: «Он говорил: „могу разрушить храм Божий и в три дня создать его“». Все понимали, что это не причина для ареста. Тогда первосвященник спросил Иисуса напрямую: «заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам Ты ли Христос, Сын Божий?» От прямого ответа Иисус уклонился, он произнес: «ты сказал», но тут же добавил: «отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Обвинителям этого оказалось достаточно и они сказали: «повинен смерти».

Только апостол Петр последовал за Иисусом. Сидя во дворе первосвященника, он ожидал исхода дела. Его заподозрили в том, что он тоже был с «Иисусом Галилеянином». Но он отрекся «пред всеми». И еще дважды ему задавали тот же вопрос, и дважды Петр отрекался от «Сего Человека». Как и предсказывал учитель, на третий раз пропел в Иерусалиме петух…

Наутро, в тот же, первый день Пасхи, «все первосвященники и старейшины народа» после совещания связали Иисуса и отвели его к Понтию Пилату. Первым долгом правитель поинтересовался, правда ли, что он, как утверждают обвинители, является царем иудейским? Обвиняемый ответил уклончиво — «ты говоришь». Выпады «первосвященников и старейшин» обвиняемый игнорировал… Пилат в действиях Иисуса не усмотрел ничего предосудительного и был готов отпустить его, тем более, что за него вступилась даже сама супруга правителя. Пилат предложил собравшимся отпустить им Иисуса, ибо «правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели», но, возбужденный первосвященниками и старейшинами народ, только два дня назад восторженно встречавший учителя и пророка, потребовал вернуть им Варавву. Пилат дважды предлагал освободить Иисуса, но народ но народ упорствовал: «Да будет распят!» Пилату ничего не оставалось, как «взять воды и умыть руки» в знак невиновности в пролитии крови «Праведника сего». Но для порядка, перед распятием правитель все же приказал избить осужденного.

«Тогда воины правителя» забрали Иисуса в преторию и, собрав «на Него весь полк» и изрядно поиздевавшись над узником, повели его на распятие (стало быть, на это время весь Иерусалим и сам правитель, остались без всякой охраны). По дороге они заставили некоего «Киринеянина по имени Симона» нести его крест до самого места казни. «И пришедши на место, называемое Голгофа, что значит: „лобное место“, палачи разделили по жребию между собой одежду казненного, и остались на месте, пока распятый ими Иисус не умрет. По обе стороны от Иисуса были распяты два разбойника, „один по правую сторону, а другой по левую“, а над головой его поставили надпись, „означающую вину Его: Сей есть Иисус, Царь Иудейский“. И казненные вместе с ним разбойники, и „проходящие“ злословили и поносили его, говоря: „спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста“. „Подобно и первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: других спасал, а Себя Самого не может спасти!“»

Между тем в природе происходили удивительные события. Все началось с того, что как только Иисуса распяли, целых три часа «тьма была по всей земле до часа девятого». Неизвестно, как долго она бы еще продолжалась, но тут, «около девятого часа», возопил Иисус громким голосом: «Или, Или! лама савахвани!» то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? И тут произошли еще более грозные явления: «завеса^[34] в храме раздралась на-двое, сверху до низу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы^[35] отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли». Правда, непонятно, как узнал об этом Матфей, так как вышли эти воскресшие из гробов только через три дня, «по воскресении Его» (Иисуса), и абсолютно непонятно, что эти воскресшие целых три дня после возвращения к жизни в «гробах» делали?

Вечером того же дня пришел к месту казни «богатый человек из Аримофеи, именем Иосиф, который также учился у Иисуса». Непонятно, когда и как он успел стать учеником Иисуса, учитывая тот факт, что Иерусалима Иосиф по роду своей деятельности не покидал (он был членом Синедриона), а сам Иисус провел в святом городе только два-три дня. Как бы там ни было, получив предварительно разрешение Пилата, он снял с креста тело учителя, обвил его плащаницею^[36] и «положил его в новом своем гробе, который высек он в скале». Все это происходило при свидетелях: «была же там Мария Магдалина и другая Мария (видимо мать Иакова и Иосии), которые сидели против гроба».

На другой день, «который следует за пятницею» — в субботу, спохватившиеся «первосвященники и фарисеи» собрались к Пилату с просьбой установить стражу у гроба, так как: «обманщик тот еще будучи в живых» обещал через три дня после смерти воскреснуть, так вот, как бы ученики его не украли тело и не стали бы говорить потом, что учитель их воскрес, а этот обман будет похуже первого! Однако такое развитие событий Пилата совершенно не смутило, и он ответил обеспокоенным фарисеям и первосвященникам: «имеете стражу; пойдите, охраняйте, как знаете». Делать нечего, пришлось выставлять свою стражу и для гарантии поставить на камень печать. Для верности…

На рассвете первого дня недели, в Воскресение^[37], обе Марии «пришли посмотреть гроб», и тут началось… «И вот, сделалось великое землетрясение, ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив отвалил камень от двери гроба и сидел на нем». Стража и обе Марии, естественно, окаменели от страха, но ангел их успокоил: «не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого», его здесь нет. Они воскрес из мертвых и ждет вас всех в Галилее. Женщины бросились к апостолам с радостной вестью, но по дороге их встретил сам воскресший, тем самым подтвердив это сообщение.

«Некоторые из стражи» не замедлили сообщить первосвященникам о причине «великого землетрясения», поразившего страну. Сообщили они, надо думать, и об объявленом «ангелом Божиим» воскресении Иисуса. К сожалению, эта новость книжников и фарисеев вкупе с первосвященниками абсолютно не потрясла, а жаль, если бы не это, христианство распространилось бы во всем мире на два-три века раньше. Более того, пресловутые первосвященники дали «довольно денег» стражникам с тем, чтобы они распространили в народе версию о краже тела Иисуса его учениками, так де спокойнее и безопаснее во всех отношениях. Да и правитель, если до него дойдет эта версия, будет более спокоен. Так и поступили, «и пронеслось слово сие между иудеями до сего дня». Надо полагать, те «некоторые из стражи», которые не пошли с известием к первосвященникам, а просто разбежались, не получив «довольно денег», сохранили эту новость в тайне, так как о воскресении Иисуса никто из иудеев так и не узнал.

Одиннадцать оставшихся апостолов, отправились в Галилею, где они и встретились с воскресшим. Учитель, предварительно заверив своих учеников в том, что ему «дана всякая власть на небе и на земле», отправил их «научать» все народы, очевидно, иудаизму, ибо он, по его же словам, «явился в мир не изменять законы, а утверждать их».

Ученики его, видимо, не поняли, и «научали» не тому. Так появилось христианство.

Самое обстоятельное жизнеописание нового учителя несомненно принадлежит евангелисту Луке. Свое повествование он адресует «достопочтенному Феофилу», чтобы тот «узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен». Лука откровенно признается Феофилу, что пишет он потому, что «уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях», и сразу же оговаривается — все жизнеописание составлено им не по личным впечатлениям, а «как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова».

Евангелие начинается с рождения «во дни Ирода, царя Иудейского» в семье людей весьма преклонного возраста — Захарии и Елизаветы, сына Иоанна. Это и был Иоанн Креститель. Отец Иоанна был священником из «Авиевой чреды», а мать — «из рода Ааронова»^[38]. Однажды, когда Захария в порядке «своей чреды», по жребию вошел в Храм Господень для «каждения», ему явился ангел и сообщил что «услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречешь ему имя: Иоанн». Захария не поверил ангелу и был тут же им наказан — он онемел «до того дня, как это сбудется». Когда окончились дни службы его в храме, он «возвратился в дом свой» и «после сих дней зачала Елисавета, жена его, и таилась пять месяцев», видимо, не веря в свое счастье.

После этого отступления начинается собственно история Иисуса. Лука начинает ее так: «в шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет^[39]. К Деве, обрученной мужу, именем Иосиф, из дома Давидова; имя же Деве: Мария». Прямо с порога посланец возгласил: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами».

Не дав опомниться опешившей деве, посланец объявил, что она «обрела благодать у Бога» и в связи с этим зачнет «во чреве» и родит сына, которого следует назвать Иисусом. Сыну ангел Гавриил предрек великое будущее: бог даст ему «престол Давида, отца Его», и он де «будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца». Мария, естественно, очень удивилась: «как будет это, когда Я мужа не знаю?» На это у Гавриила нашелся невероятный во всех отношениях ответ: отцом ребенка будет «Дух Святый». В подтверждение сказанному ангел добавил: «Вот, и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестый месяц». Этот аргумент Марию убедил окончательно, и она покорно ответила: «се, раба Господня; да будет Мне по слову твоему». Услышав такой ответ, вполне удовлетворенный ангел удалился…

Здесь в историю Иисуса опять вплетается повествование о рождении Иоанна Крестителя. Услышав важную для себя новость, Мария отправилась «с поспешностью» в «нагорную страну, в город Иудин», то есть в Иерусалим. Чем была вызвана такая поспешность, Лука не поясняет. Как только Елисавета увидела Марию, так сразу же «взыграл младенец во чреве ее», а сама Елисавета исполнилась Святого Духа и воскликнула громким голосом, и сказала: «благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева твоего!» (кстати, почему церковники упрямо называют Марию девою, если даже Елисавета, исполненная святым духом, назвала ее женщиной?).

После этого, вошедшего во все молитвенники приветствия Елисавета произнесла еще довольно обширное славословие подхваченное Марией, и радушно приняла гостью. Пробыв у родственницы три месяца, Мария возвратилась к заждавшемуся мужу.

Тем временем «Елисавете же настало время родить, и она родила сына». Как и положено, на восьмой день собрались все родственники и знакомые на обрезание. Собравшиеся предложили назвать младенца «по имени отца его, Захариею», но мать не согласилась, и сказала, — «а назвать его Иоанном. Изумленные родственники начали спрашивать знаками отца его, как бы он хотел назвать младенца, и отец написал на дощечке — „Иоанн имя ему“. Лука не пояснил в этом месте, почему нужно было обращаться к Захарии знаками, ведь, по его же Евангелию, Захария не оглох, а только лишился речи?

Как только имя было написано, „разрешились уста его и язык его“, и он „стал говорить, благословляя Бога“. На всю округу напал страх, „и рассказывали обо всем этом по всей нагорной стране Иудейской“. На этом история еще не закончилась, Захария тоже „исполнился Святого Духа“ и начал пророчествовать. Пока отец пророчествовал, „младенец возрастал и укреплялся духом и был в пустынях до дня явления своего Израилю“. Почему Иоанну пришлось покинуть отчий дом, и „укрепляться духом“ в пустынях, а не в обычной религиозной школе, как это было повсеместно принято в Израиле, тем более в священнической среде, Лука не поясняет. В пустынях — и точка.

Пока Иоанн „возрастал в пустынях“, Мария вернулась в родные края и, видимо, вышла замуж за праведного Иосифа, так как в следующей главе Лука рассказывает о том, как почтенная семья вместе со всем народом отправилась в Вифлеем^[40], в город Давидов „записываться“. Все дело в том, что „в те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле“. Лука точно указывает, о какой переписи идет речь — „эта перепись была первая в правление Квириния Сириею“. По этой-то причине „и пошли все записываться каждый в свой город“. По той же причине Иосиф со своей беременной женой и оказался в городе, расположенном к югу от Иерусалима, в доброй сотне километров от их родного Назарета. „Когда же они были там, наступило время родить Ей и родила Сына Своего первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице“. Дело было в конце декабря, но несмотря на это никто не сжалился над несчастной женщиной, и пришлось ей рожать ребенка в хлеву.

В отличие от Матфея, Лука ничего не знает о кознях царя Ирода и „избиении младенцев“, нет ни слова о бегстве святого семейства в Египет, не упоминает он также о поклонении волхвов. Зато подробно рассказывает о поклонении младенцу пастухов. Были де в той стране на поле пастухи, „которые содержали ночную стражу у стада своего“. Явился им ангел и сообщил, что „ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь“. Сообщил он пастухам и знак, по которому можно найти святое семейство: „вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях“. Пастухам не понадобилась „путеводная звезда“ — в отличие от умудренных волхвов они безошибочно отыскали среди десятков пещер, разбросанных в окрестностях Вифлеема ту единственную, в которой был „Младенец“. Им вполне хватило указания ангела о том, что младенец лежал в пеленах в яслях. Ай да пастухи!

В полном соответствии с иудейским законом, „по прошествии восьми дней“ родители совершили обряд обрезания сына и нарекли ему имя Иисус, а затем „по закону Моисееву, принесли Его в Иерусалим, чтобы представить пред Господа, как предписано в законе Господнем, чтобы всякий младенец мужеского пола, разверзающий ложесна, был посвящен Господу“. В храме Иисуса встретил благочестивый Симеон-„богоприимец“, на котором, естественно, тоже был Дух Святой. К удивлению родителей Симеон произнес благословение над младенцем, в котором предрек его мессианскую роль. Почему родители удивились, непонятно — ведь Иосиф и Мария уже были уведомлены об этом неоднократно и ангелами, и пастухами, и даже родственницей Елисаветой… При этом присутствовала никому, кроме Луки, неизвестная пророчица Анна, „дочь Фануилова, от колена Асирова, достигшая глубокой старости, проживши с мужем от девства своего семь лет. Вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь“. Естественно, и эта пророчествующая вдова не только восславила Господа, но и, в свою очередь, предрекла младенцу великое будущее. После всего этого семья возвратилась в свой родной город Назарет.

В отличие от Иоанна Крестителя, Иисус возрастал не в пустынях, а в Назарете и „преуспевал в премудрости и в возрасте и в любви у Бога и человеков“. Причем преуспевал в премудрости настолько, что уже в детстве удивлял всех своими намеками на предстоящую ему великую миссию, однако к самостоятельной проповеднической деятельности не приступал. А его двоюродный брат (старше его всего на три месяца) к тому времени уже активно проповедовал и „крестил“ приходящий к нему народ.

Лука дает довольно точные ориентиры для определения этого времени. Это было „в пятнадцатый год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Итурее и Трахтонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее“. Вот в это самое время, „при первосвященниках Анне и Каиафе“, другими словами — никогда, потому что не было такого периода в Израиле, чтобы функционировали одновременно два первосвященника, начал свою деятельность Иоанн, сын Захарии в „стране Иорданской“. Он призывал народ покаяться в грехах и креститься в ожидании скорого прихода того, „у Которого я недостоин развязать ремень обуви“. Богатым он советовал отдать все бедным, мытарям — не брать сверх положенного им, воинам — не обижать, не клеветать и довольствоваться жалованием. Многие полагали, что Иоанн и есть Христос. Но он отвечал, что нет, и пояснял: „я крещу вас водою, но идет Сильнейший меня… он будет крестить вас Духом Святым и огнем“.

Вообще Иоанн предрекал скорую очистительную войну, которая все расставит по местам, и после этого наступят блаженные времена. Он говорил о спасителе так: „уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода“ будет срублено и брошено в огонь. Уже „лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу в житницу Свою, и солому сожжет огнем неугасимым“.

В этом месте последовательность событий в Евангелии от Луки несколько нарушается, вначале говорится об аресте Иоанна Крестителя по приказу Ирода, недовольного обличениями последнего по поводу Иродиады „жены брата своего“, и только после этого идет рассказ о крещении Иисуса.

„Когда же крестился весь народ“ (оказывается, был такой период в истории Израиля, когда весь честной народ был крещеным!), принял крещение и Иисус. И вот, когда он, приняв крещение, молился, „отверзлось небо, и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголящий: Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!“ Вот после этого-то „гласа“ Иисус и начинает свою собственную деятельность.

Именно в этом месте своего повествования Лука приводит родословие Иисуса, резко отличающееся от того, которое дает Матфей. У Луки оно восходит не только к Аврааму, но к самому Адаму, и даже к Господу. Отличается у Луки и список учеников Иисуса: помимо Иуды Искариота, Лука упоминает еще и Иуду Иаковлева, которого нет у Матфея, но зато полностью упускает Левия, прозванного Фаддеем, фигурирующего в списке Матфея.

Как и Матфей, следующий раздел Евангелия Лука посвящает рассказу о том, как Иисус постился в пустыне, и насколько безуспешными оказались уловки „диавола“ искусить спасителя. Есть однако одна существенная деталь, которая отличает рассказ Луки от рассказа Матфея. По Матфею, Иисус изгоняет нечистого, Лука же утверждает, что завершив все свои искушения, диавол отошел от него сам. „До времени“, многозначительно подчеркивает евангелист. Есть и еще одно отличие: у Луки ничего не говорится о том, что после ухода „диавола“ Иисусу служили ангелы. Он просто возвратился „в силе духа“ в Галилею и начал проповедовать. Нет у Луки также ни слова о толпах народа, сопровождающих Иисуса в его странствиях из города в город, он только говорит о том, что Иисус учил народ „в синагогах их“ и „разнеслась молва о Нем по всей окрестной стране“.

В числе прочих мест посетил он и Назарет, „где был воспитан“ и „пошел, по обыкновению Своему, в день субботний в синагогу, и встал читать“. Евангелие от Луки написано более совершенным греческим языком, но, видимо, автор был меньше других знаком с еврейством и иудейской религией. По Луке, получается, что Иисус пришел в синагогу „по обыкновению Своему“, по той причине, что привык учить евреев „в синагогах их“. Нет, не по этой причине пришел он в синагогу, а потому, что это было по „обыкновению“ всех верующих иудеев.

Далее, как и у Матфея, следует описание чудес, совершенных Иисусом. Однако Лука расширяет их список. Однажды, „когда народ теснился к Нему, чтобы слышать слово Божие, а Он стоял у озера Генисаретского“^[41] он заметил две лодки, стоящие у берега, а рыболовы, окончившие лов, уже отмывали свои сети. Он попросил Симона отплыть от берега, чтобы быть видимым собравшимися, „и сев учил народ из лодки“. После этого он указал безуспешно трудившимся всю ночь рыбакам место, где следует забросить сети, и они поймали такое множество рыбы, что даже „сеть у них прорывалась“. Пришедшие на помощь товарищи Симона — Иаков и Иоанн — „сыновья Заведеевы“, наполнили рыбой две лодки доверху, так, что те стали тонуть. Это настолько испугало рыбаков, что Симон, припав к коленям Иисуса, взмолился: „выйди от меня Господи! потому что я человек грешный“. Но учитель успокоил ужаснувшихся рыбаков и сказал, что отныне они будут „ловить человеков“. В ответ на это рыбаки вытащили на берег свои лодки и „последовали за Ним“. Сравните это место с „Евангелием от Матфея“ — у него все происходило гораздо проще, чуда не потребовалось, Иисус просто позвал их с собой, и они, оставив все, пошли за ним.

Случай, когда ученики Иисуса, проходя полями, „взалкали“ и начали растирать колосья руками и есть зерна, по Луке, происходил не просто в субботу, а „в субботу, первую по втором дне Пасхи“. Это очень значительное уточнение, ибо святость Субботы, приходящейся на праздник Песах возрастает многократно. Неудивительно возмущение фарисеев, сказавших его ученикам: „зачем вы делаете то, что не положено делать в Субботы?“ Ответ Иисуса, со ссылкой на царя Давида, который де „взял хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме одних священников, и ел, и дал бывшим с ним“. Слукавил, слукавил Иисус — не брал Давид этих хлебов, не так об этом написано в Первой Книге царств, на которую ссылается евангелист. Первосвященник дал ему эти хлебы при условии, что и сам Давид, и его спутники, в предшествующие дни не прикасались к женщинам. Как эту подтасовку не заметили знатоки Писания — фарисеи? И вот на основе этих сомнительных доказательств Иисус делает заключение, отвергающее заповедь самого Господа, „Сын Человеческий есть господин и субботы“.

Чтобы еще сильнее подчеркнуть противостояние фарисеев и Иисуса, Лука приводит аналогичный случай. На сей раз речь идет о чудесном излечении больного. Дело было опять же в субботу… „Случилось же и в другую субботу войти Ему синагогу и учить. Там был человек, у которого правая рука была сухая“. Естественно, и книжники, и фарисеи тут как тут. Следят, не излечит ли он больного в субботу, „чтобы найти обвинение против Него“. Но Иисус, „зная помышления их“, поступил на сей раз по-иному. Он предложил больному выйти на средину синагоги и обратился к своим оппонентам с вопросом: „что должно делать в субботу? добро, или зло? спасти душу или погубить?“. Не понятно, за кого принимал книжников и фарисеев Лука, если написал, что в ответ на этот элементарный вопрос „они молчали“, тогда как прокомментировать и разъяснить это положение Торы может ученик начальных классов любой религиозной школы!

Видя беспомощность фарисеев и книжников, Иисус сказал тому человеку: „протяни руку твою. Он так и сделал: и стала рука его здорова, как другая“. От этого книжники и фарисеи „пришли в бешенство и говорили между собою, что бы им сделать с Иисусом“. А делать, собственно, ничего и не следовало и в бешенство приходить было не от чего, так как этим поступком ни одно субботнее ограничение нарушено не было.

Следующая глава посвящена „Нагорной проповеди“. Слова взяты в кавычки потому, что, по Луке, Иисус произносил эту проповедь не на горе, а на равнине. После того, как Иисус избрал из своих учеников двенадцать, „которых и наименовал апостолами“, он спустился с горы и „стал на ровном месте“. Как мы уже знаем, имена апостолов у Луки, несколько отличаются от имен, приведенных Матфеем. Так вот, спустившись с горы, „и возвед очи Свои на учеников Своих“, он начал свою проповедь словами — „блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие“. Так говорится и у Матфея, однако есть здесь одна существенная деталь, на которую хотелось бы обратить внимание. В русских изданиях Библии, по Евангелию от Луки, Иисус говорит: „блаженны нищие духом“, но если обратиться к подлиннику — а он написан на древнегреческом — мы находим совсем другие слова. Там сказано просто: блаженны нищие! Согласитесь, что это высказывание несет совсем иную смысловую нагрузку. Таким образом, стремясь к синоптичности Евангелий, православные переводчики исказили текст!

Между тем, разница между „блаженны нищие“ и „блаженны нищие духом“ — огромна! В первом случае речь идет об определенном социальном слое людей, о бедняках, во втором — о людях не очень умных, о простаках и юродивых. По Луке, именно низшие социальные слои общества являются „солью земли“, и именно им принадлежит „Царство Божие“.

Развивая эту мысль, Лука в своем Евангелии приводит знаменитую притчу о богаче и Лазаре. Жил „некоторый человек“, и был этот человек очень богат, „одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно“. А вот „некоторый нищий, именем Лазарь“ обретался у ворот этого богатого и питался „крошками, падающими со стола богача; и псы приходя лизали струпья его“. Картинка сама по себе непривлекательная и маловероятная, как-то с трудом верится, что на „блистательные“ пиршества этого богача, под богато накрытый стол могли допустить покрытого струпьями и, надо думать, дурно пахнущего Лазаря. Очевидно этот прием использован лишь для того, чтобы выразить определенную мораль: богатство это великий грех, и обладание им обрекает человека на вечные муки. Вот как об этом говорит Лука: когда оба умерли, то нищего отнесли ангелы в рай „на лоно Авраамово“, а вот богач оказался в аду. Странное место выбрали ангелы для Лазаря! Во всех библейских текстах слово „лоно“ означает наружную поверхность живота. Так вот, мучаясь в аду, неудачник увидел Авраама и „Лазаря на лоне его“. Взмолился богач: „отче Аврааме! умилосердись надо мною“, облегчи мои страдания! Но мольбы оказались напрасными, Авраам ответил ему: „Чадо! вспомни, что ты получил доброе твое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь“. Другими словами, если ты был богат в той жизни, то в этой на моем лоне тебе не место.

Лука многократно приводит в своем Евангелии высказывания Иисуса на тему порицания людей, „собирающих сокровища“ в этом мире, и осуждая за это „людей мира сего“. Примером может служить поучительная история посещения Иисусом сестер Марфы и Марии „принявших Его в дом свой“.

Мария села у ног учителя „и слушала слово Его“, Марфа же в это время хлопотала по хозяйству, „заботилась о большом угощении“ для всех собравшихся. Подойдя к Иисуса она сказала: „Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне“. Мол, духовная деятельность моей сестры Марии вещь нужная, но кто-то же должен заботиться и о хлебе насущном? На это Иисус возразил ей — „Марфа! ты заботишься и суетишься о многом. А одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется от нее“. Яснее не скажешь. Забота о земном благополучии дело суетное и никакой ценности не имеет. Главное — это забота о спасении своей души. Отказывайтесь от достояния своего, „продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища неветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах… Ибо, где сокровище ваше, там и сердце ваше будет“.

Был и еще один, который сказал: „я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими“. Даже этой малости учитель ему не позволил, сказав: „никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия“.

Казалось бы все ясно, но как тогда понимать историю с Закхеем? Вошел Иисус в Иерихон и „проходил через него“. Из-за большого скопления народа, Закхей, забежав вперед, взобрался на дерево, чтобы увидеть Иисуса. Увидев его на дереве, Иисус сказал: „Закхей! сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме“. Собравшиеся возроптали, ибо человек этот слыл большим грешником, но Иисус, несмотря на это остался у него. И вот Закхей „став сказал Господу: Господи, половину имения моего я отдам нищим и, если кого чем обидел, воздам вчетверо“. Услышав такое, „Иисус сказал ему: ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама: ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее“. Почему, в данном случае, достаточно было отдать только половину достояния чтобы спастись и обрести царствие небесное, так и осталось тайной.

А вот „некто из начальствующих“ такой милости не уподобился. На его вопрос: „Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?“, он ответил: во-первых, никто не благ, „как только один Бог“, а во вторых, соблюдай заповеди: не прелюбодействуй; не убивай;» и так далее, все десять заповедей. На это «некто начальствующий» возразил: «все это сохранил я от юности моей». Ну, если так, сказал учитель, тогда «еще одного не достает тебе: все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною». Услышав это, «некто начальствующий» отошел опечаленным, потому что был очень богат.

Почти во всех деталях этот рассказ подобен рассказу Матфея, только у последнего это был не начальствующий человек, ищущий царства небесного, а юноша, стремящийся к совершенству.

Попытаемся проанализировать моральные установки Иисуса так, как они изложены евангелистом Лукой. Получается довольно противоречивая картина: с одной стороны, Иисус проповедует любовь к ближнему и всепрощение, доходящее до согласия подставить вторую щеку, если тебя бьют по одной, но с другой… Вот о другой стороне его проповедей мы и поговорим.

В интерпретации Луки, проповедник Иисус выглядит несколько иначе, чем в версии Матфея. Иисус, по Луке, ни минуты не сомневается в величии своей миссии, в его высказываниях о себе, нет и намека на самоуничижение. Он характеризует себя так: «Как Иона был знамением для ниневитян, так будет и Сын Человеческий для рода сего». Особенно интересно звучит это заявление на фоне его же высказываний: «Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится». Высказав такие слова о скромности и самоуничижении, он без всякого перехода тут же провозглашает: «сказываю вам: всякого, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын Человеческий исповедает перед Ангелами Божиими; а кто отвергнется Меня пред человеками, то отвержен будет пред Ангелами Божиими». Как-то, спускаясь с горы Елеонской, ученики Иисуса стали славить его «говоря: благословен Царь, грядущий во имя Господне! мир на небесах и слава в вышних!» Присутствующие при этом фарисеи заметили Иисусу: «учитель! запрети ученикам Твоим», мол недостойно так славословить человека, «но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что, если они умолкнут, то камни возопиют». После такой самооценки вполне нормально высказывание: «кто не со Мною, тот против Меня» И еще, самое страшное по своему смыслу: «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником». Вот так. Не стоит удивляться После этого, что проповедник кротости и всепрощения пришел не мир дать земле, а разделение: «отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери и дочь против матери; свекровь против невестки своей и невестка против свекрови своей», и сожаления, что «огонь пришел Я низвергнуть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!».

Еще страшнее, чем у Матфея, звучат у Луки слова угроз, высказанные Иисусом в адрес городов, не принявших его апостолов. Им предначертана судьба худшая, чем та, которая постигла Содом и Гоморру. Своим последователям и ученикам новый учитель внушает жесткую и воинственную тактику, дух вражды к инакомыслию и нетерпимость, то есть все то, что привычно приписывается последователями его учения так называемому «Ветхому завету». Правда, в Евангелии от Луки можно найти и совершенно противоположные мысли — «кто не против вас, тот за вас», но все же в его Евангелии дух воинственности и жестокости проглядывает более явственно, чем в Евангелии от Матфея. Временами создается впечатление, что под прикрытием речей о милосердии и всепрощении, идет серьезная подготовка организованной и сплоченной группы людей, отказавшихся от всех земных благ во имя достижения великой религиозной, а скорее всего, политической цели!

Евангелие от Луки интересно еще и тем, что дает разъяснение понятия «ближний», как его толковал сам Иисус. Один «законник», принимавший наставника и слушавший его толкования, спросил у него: «а кто мой ближний»? Учитель на это ответил притчей: «Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам». Как водится, разбойники его раздели и оставили израненного на дороге. Прошли мимо него равнодушно и священник, и левит, не оказав ему никакой помощи, и только «некто самарянин» подошел и перевязал ему раны. Более того, посадив пострадавшего на своего осла, отвез его в гостиницу и не только заплатил за его содержание вместе с собой, но и оставил два денария хозяину, и сказал ему: «позаботься о нем, и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе». Рассказав эту притчу, Иисус спросил «законника»: «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?». Ответ был затруднителен хотя бы потому, что самаритян евреи считали почти иноверцами. Однако законника не смутил вопрос, и он без колебаний ответил: оказавший мне милость. Стало быть, ближний — это не обязательно твой единоверец или человек, принадлежащий к твоему народу, а тот, кто делает тебе добро. Это настолько сужает понятие «ближний», данное в Торе, что трудно уяснить, как можно усмотреть в этом толковании нечто новое и широкое, по сравнению с «Ветхим заветом».

Но в Евангелии есть и другие установки. В «заповедях блаженства», Иисус наставляет «любить врагов, благотворить ненавидящим вас и молиться за обижающих». Многие в этом видят то новое что внесло христианство в общечеловеческую мораль. Но все это уже содержится в заповедях Торы.

Есть еще одна тема, которой в Евангелии от Луки посвящено гораздо больше места, да и прорисована она более выпукло, чем в Евангелии от Матфея, — это отношение к раскаявшемуся грешнику. Все Евангелия говорят о том, что Иисус считал раскаявшегося грешника более достойным царствия Божия, чем никогда не грешившего праведника.

Пришедшую к нему грешницу Иисус принял настолько радушно, что вездесущие фарисеи начали было сомневаться в его пророческих способностях, полагая, что не сумел он распознать, кто подошел к нему. Но, чувствуя все ехидство их, Иисус предупредил упреки фарисеев и объяснил причину такого поведения. Тот кому больше прощается, тот и ценит это больше, и наоборот — «кому мало прощается, тот мало любит».

Эта же идея Иисуса доминирует в притче о блудном сыне: «у некоторого человека было два сына, и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение». Как водится, младший все прожил и начал терпеть нужду. Он дошел до того, что стал свинопасом у «одного из жителей страны той» на его полях, и «рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему». Найти в Израиле «в полях» достаточное количество рожковых деревьев для прокорма свиней, это уже сам по себе великий подвиг, но уж коль скоро вы их нашли, то никто не обязан вам «давать» с них рожки — рви и ешь. По Писанию, это была постоянная пища пророка Илии, когда он жил в пещере. Но не об этом речь. Такая жизнь отрезвила неразумного отрока, и решил он вернуться к отцу и, покаявшись, наняться к нему хотя бы в наемные работники, так как они «избыточествуют хлебом», а он умирает с голода. Короче говоря, он вернулся, и отец на радостях дал ему и одежду, и перстень на руку, да еще заколол откормленного теленка и устроил пир. Вернувшийся с полей старший сын, узнав у слуги о причине праздника, стал упрекать отца: я, мол, тебе служу верой и правдой, «но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими». На эту горькую тираду последовал ответ отца, в котором и заключена мораль притчи: «ты всегда со мною, и все мое — твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся».

В отличие от Матфея, по Луке, Иисус нисколько не сомневается, за кого принимают его в народе. Перед входом в Иерусалим он полностью убежден в своей миссии спасителя. Он посылает двух своих учеников «в противолежащее селение» и поручает им обзавестись средством передвижения. Но у Луки это не ослица и осленок, а осел, «на которого никто не садился». Лука при этом не ссылается на пророка Захарию, а вкладывает в уста Иисуса довольно решительную реплику: «отвязавши его, приведите; а если кто спросит вас: „зачем отвязываете?“ скажите ему так: „он надобен Господу“». По Луке, Иисус уже перед входом в Иерусалим возомнил себя не только Мессией (Христом), но самим Господом Богом. Именно поэтому он не запретил славословия своих учеников, певших ему гимн: «благословен Царь грядущий…»

Лука ни словом не обмолвился о том, как встречали Иисуса жители Иерусалима, он просто и деловито переходит к тому, что новоявленный «Бог» принялся наводить порядок в Храме, начав «выгонять продающих в нем и покупающих, говоря им: написано: „дом Мой есть дом молитвы“; а вы сделали его вертепом разбойников». Лука при этом ссылается на книгу «Исход», пророка Иеремии и «Книгу царств», говоря, что там это написано. Плоховато знал Писание Иисус (а может Лука?), ибо там написано не так.

Знаменитая история с денариями кесаря передана Лукой иначе. Пришли к нему не «ученики фарисеев с иродианами», как написано у Матфея, а «люди лукавые, притворившись благочестивыми» с целью «уловить» его, и спросили: «позволительно ли нам давать подать кесарю или нет?». Лука приводит аналогичный Евангелию от Матфея ответ Иисуса, блистательный по форме, но по сути являющийся холостым выстрелом. Все должно было быть гораздо проще, и портрет кесаря на денарии был в данном случае деталью второстепенной. Если бы Иисус дал отрицательный ответ, то это было бы прямым призывом к бунту, но он мог и просто ответить «да, позволительно».

Лука вводит некоторые новые нюансы в мотивы предательства Иуды: «вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом^[42], одного из двенадцати». Простите, почему «прозванного Искариотом»? Лука этого не объясняет, прозвали человека так, и все тут. И в наши дни «знатоки» Нового завета не могут расшифровать тайну этого имени, поскольку не знают реалий места и времени, в которых происходили описываемые ими события. А ларчик открывается просто: на севере страны, в Галилее и Самарии, крайотами (во мн. числе) называли (и сейчас называют) пригородные поселения. И в наши можно услышать «Я из крайот». Но это созвучие чисто внешнее. Во времена Иисуса образование слова происходило по другой схеме: Иш ми крайот — человек из крайота, иш крайот — человек предместий, и, наконец, греческая транскрипция этих слов — искариот. Это определение, если хотите кличку, евангелисты и превратили в имя собственное.

Так вот, одержимый сатаной Иуда «пошел и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им». Лука не называет суммы, обещанной за предательство, он просто говорит, что первосвященники «обрадовались и согласились дать ему денег». Но если Матфей не поясняет, в чем состоял смысл «предательства» Иуды, то у Луки эта цель раскрывается. Он говорит, что Иуда должен был показать место, где можно было бы схватить Иисуса, он «искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе».

И вот «настал же день опресноков, в который надлежало закалать пасхального агнца». Лука, как и все остальные евангелисты, упорно называет первый пасхальный вечер «днем опресноков». Именно в этот день, по Луке, надлежало есть пасху. Так и написано: «и послал Иисус Петра и Иоанна, сказав: пойдите, приготовьте нам есть пасху». Это выражение — верный признак того, что Евангелие писалось после того, как христианство отделилось от иудаизма. У евреев не «едят пасху» — нет такого блюда. Евреи отмечают праздник освобождения из египетского плена, и праздник этот называется «Песах», а застолье — «Сэдер», буквально — порядок, распорядок. Во время застолья ели мясо агнца, принесенного в жертву.

Матфей в этом отношении ближе к истокам. Он пишет, что Иисус велел сказать тому человеку, которого он назвал ученикам: «скажите ему: „Учитель говорит: время Мое близко, у тебя совершу пасху с учениками моими“». По Матфею, пасху отнюдь не едят, а совершают!

По Матфею, Иисус указывает ученикам конкретного человека, у которого он будет встречать праздник. По Луке, это место находят чудесным образом. Иисус говорит своим посланцам: «при входе вашем в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома: „Учитель говорит тебе: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими?“». Правда, вполне возможно, что об этом была уже предварительная договоренность с хозяином дома, и кувшин с водой был своеобразным паролем? Тогда таинственность была вполне оправданна если, Иисус предвидел предательство Иуды.

Описание «тайной вечери» у Матфея и Луки в основном совпадают, за исключением нескольких деталей. Например, Матфей говорит, что Иисус подал своим ученикам чашу с вином «нового завета» в начале пасхального ужина «когда они ели», в то время как Лука говорит о том, что это было два раза, и что чаша «нового завета» была подана ученикам «после вечери». Вообще в описании Луки, ученики ведут себя за столом несколько странно. Узнав, что один из них предаст учителя и, поспорив немного о том «кто бы из них был, который это сделает», они тут же, без всякого перехода затеяли спор о том, «кто из них должен почитаться большим», видно, этот вопрос был для них гораздо важнее.

Именно здесь, за столом, а совсем не на горе Елеонской, Иисус говорит о том, что Петр трижды отречется от него, нежели пропоет петух в Иерусалиме. Затем произошел знаменательный разговор, о котором не упоминает больше ни один евангелист. Спросив своих учеников, имели ли они в чем-либо нужду, когда он посылал их по делам «без мешка и без сумы и без обуви», и, получив отрицательный ответ, Иисус говорит им: «но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай вооружаться, апостолы сказали ему: „Господи! вот здесь два меча“». Иисуса это почему-то удовлетворило, и он сказал им, что этого довольно. Затем собравшиеся покинули Иерусалим, и отправились, «по обыкновению», на гору Елеонскую.

Здесь события опять начали развиваться не так, как описывал это Матфей. Повелев ученикам молиться, «чтобы не впасть в искушение», Иисус отошел от них «на вержение камня и, преклонив колена, молился». По словам Луки, «явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его». Как стало известно об этом Луке — непонятно, ведь ученики спали и ничего не видели, а у Иисуса уже не было времени рассказать об этом кому-либо, так как «появился народ, а впереди его шел один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его». Это, видимо, было оговорено между ним и первосвященниками заранее, как условный знак опознания Иисуса. Когда Иуда отделился от учеников по дороге на гору Елеонскую и как это осталось незамеченным остальными, Лука не поясняет.

Не говоря ни слова, Иуда направился прямиком к Иисусу, «чтобы поцеловать Его». В такой напряженный момент Иисус не потерял самообладания и он насмешливо спросил: «Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого?». Видимо, этот вопрос повис в воздухе, и Иуда поцеловал Иисуса… Видя, «к чему идет дело» спутники Иисуса сказали: «Господи! не ударить ли нам мечем?», и один-таки ударил и отсек рабу первосвященника ухо, но Иисус тут же исцелил бедолагу. По версии Луки, компания, явившаяся арестовывать учителя, была гораздо представительнее, чем у Матфея. Это была не толпа, а сами первосвященники, начальники храма и старейшины, они и вышли на Иисуса с кольями, видимо, у этих высоких сановников другого оружия не нашлось. Этому даже Иисус удивился — «как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня!»

Итак, отвели его в дом первосвященника, имени которого Лука не называет, и развели во дворе костер. К этому-то костру и подсел апостол Петр, единственный, кто последовал за Иисусом, ибо остальные ученики разбежались. До самого утра Иисус провел во дворе первосвященника, где собравшиеся били и издевались над ним. Как и предсказывал учитель, Петр трижды отрекся от Иисуса, «и тотчас, когда еще говорил он, пропел петух. Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа», и «вышед вон, горько заплакал». Эта версия отличается от версии Матфея, который утверждает, что все это происходило в доме первосвященника, и именно собравшийся Синедрион издевался над Иисусом.

Настало утро первого дня Пасхи, и «собрались старейшины народа, первосвященники и книжники, и ввели Его в свой синедрион». Все остальное тоже проходило не так, как описано у Матфея. Никто не искал «лжесвиде-телей» и не допрашивал их, Синедриону, видимо, это было ни к чему. Ограничились только одним вопросом: «Ты ли Христос? скажи нам». Но он не ответил и только сказал — «отныне Сын Человеческий воссядет одесную силы Божией». Из этого все собравшиеся сделали довольно странное заключение: «и сказали все: итак Ты Сын Божий? Он отвечал им: вы говорите, что Я». Никакого другого свидетельства Синедриону не понадобилось — «И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату».

И у Пилата происходило все не так, как описано у Матфея. Виня Иисуса в том, что тот де подбивает народ не платить подать императору «называя Себя Христом Царем», собравшиеся потребовали предать его смерти. Пилат без лишних церемоний, по-солдатски прямо спросил Иисуса: «Ты Царь Иудейский?». Получив уклончивый ответ Иисуса: «ты говоришь», — правитель объявил собравшимся, что никакой вины не нашел «в Этом Человеке». Но собравшиеся «книжники и старшины народные» настаивали на своем, он де и народ возмущает, да и учит не тому, чему надо бы, «начиная от Галилеи до сего места». Узнав, что Иисус из Галилеи, «из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме».

Ирод так давно хотел видеть нового чудотворца, что очень обрадовался этой встрече «и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо». Но Иисус, вопреки ожиданиям, чудес Ироду показывать почему-то не стал и на многие вопросы его не ответил, а вот «первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его». Не дождавшись от Иисуса ни чудес, ни откровений, Ирод, сначала вдоволь «насмеявшись над Ним», одарил его «светлыми одеждами» и отправил его обратно к Пилату. Это так понравилось правителю, что Пилат и Ирод, невзирая на прежнюю вражду, стали друзьями.

Далее начинается полная несуразица. «Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ, сказал им: вы привели ко мне Человека Сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел Человека Сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод также: ибо я посылал Его к нему, и ничего не найдено в Нем достойного смерти; итак, наказав Его отпущу». По каким-то причинам, Пилату «нужно было для праздника отпустить им одного узника», и он хотел, чтобы освобожден был именно Иисус. Но «весь народ» настойчиво требовал смерти Иисуса и освобождения некоего Вараввы, посаженного в темницу за «произведенное в городе возмущение и убийство».

Трижды Пилат «возвышал голос», желая отпустить Иисуса, «Какое же зло сделал Он?» — вопрошал правитель собравшихся, но те «продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников». Пилат сдался. Наместник римского императора, прокуратор Иудеи, распорядитель жизни и смерти всех людей, населяющих обширные земли Иудеи, уступил. Он отпустил убийцу Варраву, а ни в чем не повинного Иисуса «передал в их волю». Лука здесь, в противовес другим Евангелиям, утверждает, что с этого момента Иисус был передан в руки «первосвященников, книжников и старшин народных», и дальнейшую судьбу его вершили уже они.

Лука утверждает, что по пути на Голгофу Иисус обратился с пламенной речью к сопровождающему его на казнь народу, причем не ко всему, а только к женщинам, «которые плакали и рыдали о нем», и произнес знаменитое пророчество, начинающееся словами: «дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших». Об этом эпизоде не говорится больше ни в одном Евангелии, это и неудивительно, ведь только двумя строчками выше, весь народ, «все множество их», настойчиво требовало его смерти. Добились своего и вдруг разрыдались? Довольно странная реакция.

Придя на место, «называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону». Народ, сопровождавший его на казнь и весь этот путь рыдавший о нем, не только прекратил рыдать и плакать, а тут же начал насмехаться над ним и злословить: «других спасал, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий». Надпись на кресте, дается у Луки в другом варианте, причем говорится, что она была сделана на трех языках: греческом, латинском и еврейском. По Луке, не оба разбойника «злословили его», один осудил своего товарища за недостойное поведение и обратился к Иисусу с просьбой: «помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».

Лука ни словом не обмолвился о землетрясении, о всеобщем воскресении праведников и массовом выходе их из гробов, зато последние слова Иисуса были совершенно иные. Иисус, говорит Лука, «возгласил громким голосом: Отче! в руки Твои предаю дух Мой», после чего и умер.

После этого некто (Лука ничего не говорит о его общественном положении, и о том, что он был учеником Иисуса), именем Иосиф, «член совета, человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их, из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия», выпросил у Пилата «Тела Иисусова, и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его в гробе, высеченном в скале, где еще никто не был положен», о том, что этот гроб принадлежал лично Иосифу, Лука не говорит ничего. «День тот был Пятница, наступала Суббота».

Суббота прошла спокойно. Лука ничего не говорит о страже, выставленной у могилы Иисуса, видимо, никто из предавших его смерти, не опасался, что ученики его выкрадут тело из гробницы. По Луке, все было обыденно: рано утром, в первый день недели пришли к гробнице женщины, «неся приготовленные ароматы», чтобы, согласно обычаю, обмыть и обрядить покойника. Но камень гробницы был отвален, и тела там не оказалось… Никакого «великого землетрясения», оказывается, не было, да и «ангела с неба» тоже. Но вот когда недоумевающие женщины вышли из пещеры, «вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих». Лука не уточняет, что это были за мужи, но судя по тому, что женщины испугались, это все же были ангелы. Они и сказали, что не стоит искать «живого между мертвыми», что Иисус воскрес.

Петр, услышав это, побежал к гробнице убедиться лично, что тела там нет. Так оно и было, «наклонившись» он «увидел только пелены лежащие, и пошел назад, дивясь сам себе происшедшему». Самое удивительное заключается в том, что он вообще удивился. Как будто и не говорил Иисус апостолам, что «Сын Человеческий», то есть он, будет распят и через три дня воскреснет. Апостолы никак почему-то не хотели поверить, и воскресшему Иисусу пришлось являться им целых два раза, чтобы они, наконец, в этом убедились. По Луке, это происходило так: вначале Иисус явился не апостолам, а неким двоим, из которых один был неизвестно откуда взявшийся Клеопа. Иисус прошел вместе с ними целых шестьдесят стадий, от Иерусалима до деревни Емманус. На их сомнения о миссии Иисуса, последний прочел им целую лекцию «начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании», и все это для того, чтобы доказать этим двум «как надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою». Какая жалость, что эти разъяснения Иисуса не сохранились для потомков, это намного упростило бы работу всех защитников христианства, ибо все Евангелия полностью противоречат тому, что говорили пророки о приходе Мессии!

Затем Клеопа со своим спутником возвращается в Иерусалим и находит всех апостолов вместе, а также и «бывших с ними». Во время их рассказа о случившемся с ними в пути появляется сам Иисус. Смутившимся апостолам Иисус говорит: «посмотрите на руки Мои и на ноги мои; это — Я сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня. И сказав это, показал им руки и ноги». Этого апостолам оказалось недостаточным, они все еще продолжали сомневаться. Тогда он спросил: «есть ли у вас здесь какая пища?». Пища нашлась, это были остатки печеной рыбы и сотовый мед, «и взяв ел перед ними». В заключение, он сказал им: «вот то, о чем Я говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах». После этого, он «вывел их из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их». «И когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо». Проводив Иисуса, апостолы «возвратились в Иерусалим с великой радостью, и пребывали в храме, прославляя Бога».

Евангелие от Марка интересно тем, что описанные Матфеем и Лукой эпизоды, освещаются по-новому, а порой раскрываются совершенно с иной стороны. Описаны также случаи, не содержащиеся в других Евангелиях (к примеру, исцеление дочери начальника синагоги^[43]). Марк рассказывает о случаях чудесного исцеления больных, о приемах «целительства» Иисуса. Так, чтобы вернуть зрение слепому, он плюет ему в глаза, а возвращая слух глухому, сует ему пальцы в ухо. В то же время о событиях, которые обстоятельно изложены в предыдущих Евангелиях, упоминает скороговоркой.

Есть моменты, которые требуют более пристального внимания. В самом начале повествования описывается случай исцеления «одержимого духом» в городе Капернауме. «Вскоре в субботу вошел Он в синагогу и учил». Все, естественно, «дивились» его учению, «ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники». Как и в наше время, под учением подразумевалось толкование положений Торы. При таком толковании принято было ссылаться на предыдущих толкователей — в духе какого признанного мудреца ты разъясняешь то или иное положение Торы. Иисус так не поступал, он толковал Тору от своего имени, поэтому и «дивились» собравшиеся.

Увидев одержимого и услышав, что дух нечистый «вскричал» в больном, Иисус «запретил ему» и приказал выйти вон из больного, «тогда дух нечистый, сотрясши его и вскричав громким голосом, вышел из него». Все присутствующие ужаснулись, и спрашивали друг друга «что это за новое учение, что Он и духам нечистым повелевает со властью, и они повинуются Ему?». Таким образом, устами собравшихся в синагоге людей Марк первым из евангелистов объявляет, что учение Иисуса является новым. И тут же опровергает сам себя. Когда Иисус излечивает прокаженного, он говорит ему: «пойди покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей, во свидетельство им». Поступки Иисуса, в данном случае, полностью соответствуют Писанию. Но Марк подчеркивает и другое отношение Иисуса к своей деятельности. Исцелив очередного больного, Иисус говорит ему: «иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь и как помиловал тебя». Говоря эти слова, Иисус откровенно и во всеуслышание отождествляет себя с Господом. Мы еще не раз столкнемся в этом Евангелии с тем, что Иисус более открыто провозглашает свое мессианское достоинство и божественное происхождение.

После назначения двенадцати апостолов, среди которых мы находим Иакова Зеведеева и Иоанна брата Иакова, названных Воанергесами, т. е. «сынами громовыми», Иисус приходит в дом, к которому сходится столько народа, «так-что им невозможно было и хлеба есть». И вот тут возникает ситуация, которая не описана ни в одном другом Евангелии, и которое проливает новый свет на причину сомнений фарисеев и книжников в том, какой все-таки силой изгоняет Иисус из больных нечистую силу.

Иисус в очередной раз вышел из себя — это произошло с ним не впервые — и его близкие привычно пришли забрать его домой: «и услышавши, ближние Его вошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя». Знавшие об этом его недомогании «книжники, пришедшие из Иерусалима, говорили, что Он имеет в Себе вельзевула и что изгоняет бесов силою бесовскою». Очевидно, по этой причине Иисус рассказал притчу о «царстве, разделившемся в самом себе». Призвав к себе книжников, Иисус говорил им: «как может сатана изгонять сатану? Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если сатана восстал на самого себя и разделился, не может устоять, но пришел конец его». Малоубедительное доказательство. Может быть, именно поэтому он смог изгнать беса? Чувствуя слабость собственных логических построений, Иисус вынужден закончить притчу угрозами: «истинно говорю вам: будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы не хулили; но кто будет хулить Духа Святого, тому не будет прощения вовек, но подлежит он вечному осуждению». Затем идут слова самого евангелиста: «сие сказал Он, потому что говорили: в Нем нечистый дух».

Известный случай чудесного исцеления бесноватого, жившего «в гробах», и вселение легиона бесов в стадо свиней, «Евангелие от Марка» освещает с большими подробностями. Марк даже называет количество свиней в этом стаде: «а их было около двух тысяч; и потонули в море». Правда, страна, в которой это все произошло, у Марка почему-то названа Гадаринской^[44]. И вот исцеленный «бесновавшийся» попросил Иисуса взять его с собой (этой подробности нет в других Евангелиях), но получив отказ, «пошел и начал проповедовать в Десятиградии^[45], что сотворил с ним Иисус. И все дивились».

Марк иначе освещает случай, который произошел с Иисусом, когда он «пришел в Свое отечество» и не совершил там ни одного чуда. Если Матфей говорит, что он не творил никаких чудес ввиду скептицизма соотечественников, то Марк утверждает, что он и не мог там творить чудеса.

Началось все с того, что слышавшие в синагоге его комментарии к Торе, не просто изумлялись его учености, а еще и говорили: «откуда у Него это? что за премудрость дана Ему, и как такие чудеса совершаются руками его? Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? не здесь ли между нами Его сестры? И соблазнились о нем». В чем же был «соблазн» их? Все очень просто: вырос он на глазах земляков, как и вся его многочисленная семья, и ничем за эти годы не проявил себя — ни ученостью, ни чудесами. И вдруг такие метаморфозы. Так что их недоверие вполне понятно.

Видя такое к себе отношение, Иисус сказал: «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем». После этих слов Лука уже от себя добавляет: «и не мог совершить там никакого чуда». Не не хотел, а не мог.

Так же, как и остальные евангелисты, Марк часть Евангелия отводит Иоанну-Крестителю. Марк довольно подробно описывает причину и процедуру казни проповедника царем Иродом. А после казни услышал царь Ирод об Иисусе, — «ибо имя Его стало гласно, — говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им». Приближенные сомневались и говорили, что, вероятнее всего, это Илья-пророк, но Ирод настаивал на своем, что это все-таки «Иоанн, которого я обезглавил; он воскрес из мертвых». Видимо, царя Ирода мучила совесть за казнь ни в чем не повинного праведника, совершенную по наущению дочери Иродиады.

А было так: на царском пиру танцевала девица, да так хорошо, что царь пообещал дать ей все, что ни пожелает. Девица же «вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя». Не могла простить Иродиада^[46]обличений проповедника в неправедной женитьбе.

Милая девочка так и поступила — вернулась в пиршественный зал и сказала: «хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя». Царь опечалился, но делать нечего, и послал он оруженосца в темницу, и темное дело свершилось. Прослышав про это, ученики забрали тело учителя и «погребли во гробе». Вот такая грустная история…

Есть еще эпизод, подробно описанный Марком. Пришли как-то к Иисусу «фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима» и, увидев, что ученики Иисуса едят хлеб «нечистыми, то есть, неумытыми руками, укоряли». Нехорошо, мол, это, «зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?». И добавляет от себя Марк такие слова: «ибо фарисеи и все Иудеи, держась предания старцев, не едят, не умывши тщательно рук, и пришедши с торга, не едят не омывшись». Укоры возмутили Иисуса и он парирует: «хорошо пророчествовал о вас лицемерах Исаия, как написано: „люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям человеческим“».

Ссылаясь на пророка, Иисус упрекает фарисеев в том, что они «отвергают заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание»… «ибо Моисей сказал: „почитай отца своего и мать свою“ и: „злословящий отца или мать смертию да умрет“. А вы говорите: кто скажет отцу или матери: „корван, то есть, дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался“, — тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей». В завершение Иисус провозглашает: «ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека».

И еще один пример дискуссий Иисуса с фарисеями… Подошли как-то фарисеи к учителю и спросили, «искушая Его: позволительно ли разводиться мужу с женою?». Искушение было, видимо, в том, что фарисеи заранее знали ответ Иисуса, отрицательно относившегося к разводам, хотя по еврейским законам развод разрешен. Иисус спросил: «что заповедал вам Моисей? Они сказали: Моисей позволил писать разводное письмо и разводиться». Приведя в ответ цитату из Библии о сотворении мужчины и женщины, Иисус им ответил: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает», и добавил: «кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее; и если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует».

Есть еще одно существенное отличие Евангелия от Марка. По Марку, Иисус не только открыто говорит о своем мессианском предназначении, но и называет себя сыном Божиим. Первосвященник во время допроса напрямую спросил его: «Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Только после этих слов, первосвященник разорвал на себе одежды свои, и все признали, что Иисус повинен смерти.

Первый пасхальный день после бурно проведенной ночи «старейшины», «книжники» и «первосвященники» со всем Синедрионом провели не менее активно. Первым делом они, как говорит Марк, «составили совещание и, связавши Иисуса, отвели и предали Пилату».

Следствие у Пилата Марк излагает очень кратко. Пилат не стал отправлять узника к Ироду, не советовался по его делу с женой, не умывал рук, в знак своей непричастности к казни ни в чем не повинного праведника, он просто спросил его напрямую: «Ты Царь Иудейский?». Получив уклончивое подтверждение этому — «ты говоришь», Пилат подивился немногословности узника и, не найдя за ним никакой вины, решил его отпустить.

Была и еще одна причина такого поведения правителя: «на всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили». Да и народ, собравшийся по этому случаю около резиденции правителя, «начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них». Исполненный праздничного благодушия, правитель спросил собравшихся: «хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?». Но не тут-то было, «первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варраву», и тот самый, до крайности возбужденный народ, мгновенно забывший, как он толпами ходил за Иисусом и ловил каждое его слово, в ответ на предложение освободить Иисуса, опять начал кричать: «распни Его!» Делать нечего, «Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варраву, а Иисуса, бив, предал на распятие».

Воины только того и ждали — «собрали весь полк», как видно, по случаю праздника у них другого дела не было, «одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него». И началась потеха: уж они и били его по голове тростью, и плевали на него, и, становясь на колени, кланялись ему. Насмеявшись над ним вдоволь, привели Его на место Голгофу, что значит «лобное место», и распяли. В отличие от других евангелистов, Марк говорит, что надпись на кресте была очень краткой — «Царь Иудейский» — и это была «надпись вины Его».

Была Пятница, первый день еврейского праздника Песах, девятый час. Как бы специально для потомков Марк описывает все весьма педантично: настал вечер в пятницу, «то есть день перед субботою». И вот в этот вечер, после трехчасовой тьмы, наставшей «по всей земле», «в девятом часу возопил Иисус громким голосом: „Элои! Элои! ламма савахфани?“ — что значит: Боже мой! Боже мой! для чего ты меня оставил?». Евангелист говорит, что некоторые из стоявших рядом, «услышавши говорили: вот, Илию зовет». После этих слов, Иисус «испустил дух». Тут же, «завеса в храме разодралась на-двое». Пилат, по просьбе Иосифа из Аримафеи, «знаменитого члена совета», отдал ему тело казненного. Иосиф же, «купив плащаницу, и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во гробе, который был высечен в скале, и привалил камень к двери гроба».

Женщины пришли обмыть и умастить тело покойного «весьма рано, в первый день недели» и увидели камень гробницы отваленным. «И вошедши во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду, и ужаснулись». Чему было ужасаться, Марк не говорит. Юноша и объявил женщинам о воскресении Иисуса и велел сказать его ученикам, что учитель предварит их в Галилее.

Так и произошло. Перед вознесением на небо Иисус напутствовал апостолам: «идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всякой твари». Непонятно, имел ли Иисус ввиду и животных, но последователям своим он обещал большие преимущества: «уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы». Сказав эти слова, Иисус вознесся на небо. У христиан всего мира есть прекрасная возможность проверить истинность своей религии: брать в руки ядовитых змей, запросто пить цианистый калий, говорить «новыми языками» и излечивать больных СПИДом возложением рук. Все должно получиться. Если нет, то — или религия ложна, или евангелист, мягко выражаясь, присочинил. Но тогда…

Это Евангелие резко отличается от всех предыдущих. Ни один из авторов предыдущих синоптических Евангелий не решился напрямую обожествить Иисуса. Это делает Иоанн. По Иоанну, с самого начала Иисус предстает как бестелесное существо, лишенное человеческих качеств, божество, только принявшее человеческий облик. Но и в этом облике он не совсем обычный человек: он никогда не подвергается искушениям (не случайно Иоанн опускает рассказ об искушении в пустыне «от диавола»), никогда и ни в чем не сомневается и с самого начала возвещает всем, что он расстанется с жизнью во имя исцеления всех людей и потом воскреснет. С самого начала Иисус представлен нам как вечно существующая сущность, в начале бывшая словом. Иоанн так говорит об этом: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть». Вот такое «простенькое» начало… Было Слово, оно было у Бога, и оно же было Богом. Другими словами, Слово было само у себя и само себе было Богом… Но и это еще не все: в Слове этом была жизнь, и жизнь эта «была свет человеков». Наконец, свет и Слово слились воедино и «Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца».

Этому слиянию и воплощению предшествует появление Иоанна Крестителя, который «свидетельствует о Нем и восклицая говорит: Сей был Тот, о Котором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня». И тут, как и со Словом, все не просто: кто впереди, кто за кем, кто кому предшествует… Но не в этом суть, а в том, что «закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа». Стало быть, по Иоанну, в заповедях Божьих до Иисуса не было ни благодати, ни истины.

Сама проповедническая деятельность Иоанна Крестителя описана с подробностями, которых нет в синоптических Евангелиях. Оказывается, «иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты?», не Мессия ли ты? — «Он сказал: нет». Тогда посланцы поинтересовались: «что же? ты Илия? Он сказал нет. Пророк? Он отвечал: нет». У посланных, видимо, кончилось терпение, и они спросили уже напрямик: «что ты скажешь о себе самом?», и на каком основании ты крестишь, если ты не Мессия, не Илия и даже не пророк? И тут Иоанн им ответил: «я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь к Господу, как сказал пророк Исаия». Час от часу не легче, оказывается, не только Иисус — воплощение слова, Иоанн Креститель тоже, да не просто слова, а «гласа, вопиющего в пустыне». И далее Иоанн говорит о Христе и о своей деятельности весьма странные вещи: «Я не знал Его; но для того пришел крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю». Надеюсь, вы не забыли, что Иоанн был двоюродным братом Иисуса? Тем не менее он утверждает, что «я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: „на кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым“; и я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий».

После вступления евангелист переходит непосредственно к деятельности Иисуса и начинает повествование с того, как присоединились к нему два будущих апостола — Андрей и «Симон Петр». Было это так: один из братьев, Андрей, услышав от Иоанна Крестителя об Иисусе, последовал за ним и, убедившись, что это мессия, привел к нему своего брата. Иоанн пишет: «он (Андрей) первый находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию, что значит „Христос“ и привел его к Иисусу». Вдумайтесь: приходит еврей к еврею с радостным сообщением и говорит ему на его родном иврите, что появился наконец долгожданный Машиах (мессия, спаситель), и тут же поясняет ему на чужом для него греческом языке, что это значит Христос (спаситель). Не лучше ведет себя и Иисус. Приводят к еврею, толкователю Торы учащему на их родном языке «в синагогах их» нового последователя, а он, «взглянув на него, сказал: ты — Симон, сын Ионин, ты наречешься Кифа, что значит „камень“». Совершенно очевидно, что писал эти слова отнюдь не современник и даже не житель Израиля. Такое мог написать только житель греческой диаспоры для людей, говорящих на греческом языке, и потому вынужденный пояснять незнающим иврит значение слов. Не могли так говорить между собой коренные жители Иудеи или Галилеи в описываемые времена!

Как и в синоптических Евангелиях, Иисус вербует новых сторонников, ходит по всей стране, окруженный восхищенной толпой, проповедует и творит чудеса, исцеляет больных и воскрешает мертвых. Однако почти все подобные случаи не совпадают во многих деталях с теми, которые описывают другие евангелисты. Казалось бы, мелочь, но если смотреть на Евангелия как на исторический источник, то любая подробность, относящаяся к фактической стороне дела, не подтвержденная и не опровергнутая другими источниками, обесценивает приведенные «факты».

Так, только в Евангелии от Иоанна можно прочесть о том, что Иисус вел продолжительные беседы-проповеди с некими Нафанаилом и Никодимом. Именно Никодиму Иисус подробно, но довольно туманно излагает суть своей миссии в этом мире. Судя по этой версии, Никодим был человеком, довольно приближенным к учителю, ибо именно он принял участие в омовении тела Христа после снятия его с креста. Но об этом все остальные Евангелия почему-то хранят молчание. Да и сам евангелист, говоря о Никодиме, пишет: «Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников Иудейских». С чего бы это «начальник» занялся омовением тела? Да и не могло быть фарисея, да еще «начальника Иудейского» с греческим именем.

Если синоптики описывают только одно посещение Иерусалима Иисусом, то, по Иоанну, Иисус приходил туда три раза. Причем знаменитое изгнание из Храма торговцев и менял, описано у Иоанна с такими подробностями, которых нет у синоптиков. Иоанн подчеркивает, что «приближалась Пасха Иудейская» (а какая другая «Пасха», кроме «Иудейской» могла еще быть?), «и Иисус пришел в Иерусалим. И нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И сделал бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов, и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул». Назидание, которое он произнес после этого, резко отличается от слов поучения, приведенных синоптиками. У них Иисус, разогнав торговцев, учил народ, говоря: «не написано ли: „дом Мой домом молитвы наречется…“». Здесь же Иисус говорит «как власть имеющий»: «возьмите это отсюда, и дома Отца Моего не делайте домом торговли». Иудеи, разумеется, возмутились и потребовали, чтобы Иисус объяснил, по какому праву он это делает, «каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать?» Синоптики говорят, что Иисус, якобы сказал, что может разрушить Иерусалимский Храм и в три дня построить его, однако слов Иисуса не приводят. По Иоанну он очень конкретно говорит: «разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. На это сказали Иудеи: сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его?»

Иоанн утверждает, что Иисус не только проповедовал и совершал многочисленные чудеса, но и крестил народ даже более, чем Иоанн Креститель. Причем евангелист подчеркивает, что Иоанн Креститель только «также крестил в Еноне близ Салима, потому что там было много воды; и приходили туда и крестились». Получается, что к Иоанну Крестителю приходили креститься только из-за наличия большого количества воды, тогда как к Иисусу приходили креститься из-за его учения.

Между делом по массовому крещению народа, на свадьбе в Кане Галилейской Иисус превращает воду, хранящуюся в «шести каменных водоносах, стоявших по обычаю очищения Иудейского», в превосходное вино. Но тут ситуация изменилась не в пользу Иисуса. Слух о новом Крестителе дошел до фарисеев, и им это явно не понравилось. «Когда же узнал Иисус о дошедшем до фарисеев слухе, что Он более приобретает учеников и крестит, нежели Иоанн, то оставил Иудею и пошел опять в Галилею».

Именно в этот период Иисус встречается с самаритянкой и пьет поданную ею воду, демонстрируя тем самым лояльность к народу, который иудеи не считали настоящими евреями и избегали контактов с ними. Несмотря на свою лояльность, Иисус не преминул сказать ей, что поклоняться Богу следует все же в Иерусалиме, ибо «вы не знаете, чему кланяетесь; а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев». Далее Иисус говорит ей, что поклоняться Богу следует «в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе». Собеседница Иисуса не согласилась с ним, говоря, что так будет только тогда, когда «придет Мессия, то есть Христос» (и самаритянка переводит на греческий слово «мессия», будто Иисус не знает родного языка!). Иисус без лишней скромности тут же заявляет: «это Я, Который говорит с тобою».

«После сего был праздник Иудейский», и Иисус пришел в Иерусалим. «Есть же в Иерусалиме у Овечьих ворот купальня, называемая Вифезда, при которой было пять крытых переходов». В этих переходах лежало «великое множество» больных: слепых, хромых и иссохших, ожидающих «движения воды». Дело, оказывается, в том, что «Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущению воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью». Среди тех, кто ожидал у купальни чуда, был человек болевший уже 38 лет. Беда его была в том, что некому было опустить больного в купальню первым, «когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня». Иисус ему и говорит: «встань, возьми постель твою и ходи». Больной тут же с великой радостью послушался. Но была Суббота, «Иудеи говорили исцеленному: сегодня Суббота, не должно тебе брать постели». Исцеленный начал оправдываться, дескать, кто меня исцелил, тот мне и сказал — «возьми постель твою и ходи».

Иудеи допытывались у исцеленного: «который сказал тебе: „возьми постель твою и ходи“?» Но он не мог ответить им на этот вопрос, так как Иисус «скрылся в народе, бывшем на том месте». Узнав имя целителя, «стали Иудеи гнать Иисуса и искали убить Его за то, что Он делал такие дела в субботу». Забавно, что евангелист противопоставляет «Иудеев» и Иисуса. Он как бы забыл, что Иисус тоже был иудеем. Так вот этот иудей Иисус оправдывал перед единоверцами свои поступки тем, что «Отец мой доныне делает, и Я делаю».

Говоря это, Иисус имел в виду известный комментарий к Торе о том, что Господь постоянно поддерживает сотворенный Им мир. Если бы Он этого не делал, мир развалился бы мгновенно. Все это справедливо, но в этой же Торе есть нерушимая заповедь святости Субботы — «а день седьмый — Суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни раб твой, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих». Бог не отменял эту заповедь, наоборот, особо подчеркнуто: «ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них; а в день седьмый почил. Посему благословил Господь день субботний и освятил его».

Мало того, Иисус открыто объявил себя сыном Всевышнего! «И еще более искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцем своим называл Бога, делая Себя равным Богу». Более того, он сказал иудеям: «Я есмь хлеб жизни», «ибо хлеб Божий есть Тот, Который сходит с небес и дает жизнь миру». Тут уж совсем «возроптали Иудеи… и говорили: не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и мать мы знаем? как же говорит Он: „Я сошел с небес“?» Он еще начал доказывать негодующим иудеям, что «ядущий Мою плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день, ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие». Естественно, что после таких слов, о которых даже ученики его говорили: «какие странные слова! кто может это слушать?», он не осмеливался «ходить» по Иудее, он «ходил по Галилее, ибо по Иудее не хотел ходить, потому что Иудеи искали убить Его».

Приближался праздник Суккот^[47] — «поставления кущей», и братья Иисуса стали убеждать его покинуть родные края и отправиться в Иудею. Судя по всему, Иисус переживал трудные времена, даже ученики оставили его. «Тогда братья Его сказали Ему: выйди отсюда и пойди в Иудею, чтоб и ученики Твои видели дела, которые ты делаешь». Но Иисус отказывался на том основании, что время его еще не пришло. Однако после того, как братья его отправились в Иерусалим, и он отправился туда «не явно, а как бы тайно».

По Иоанну, отношения Иисуса с остальным обществом складывались отнюдь не безоблачно. Иоанн пишет: «и много толков было о нем в народе: одни говорили, что Он добр, а другие говорили: нет, но обольщает народ». Когда все же Иисус пришел в Иерусалим и, по своему обыкновению, «вошел в храм и учил», мнения о нем еще больше поляризовались. Одни только «дивились», «говоря, как Он знает Писания, не учившись?». А другие прямо выражали сомнения по поводу его мессианской роли. Для этого было много оснований. Во-первых, он нетвердо знал Писание. Он путал закон Божий и Его заповеди с традицией, т. е. с его толкованием. В своих поучениях он называет Тору законом Моисеевым, хотя для каждого верующего иудея ясно, что это закон Божий, переданный народу через Моисея. Но самое главное, образ Мессии, не соответствовал личности Иисуса. Ему говорили, дескать, какой же ты Мессия, если мы знаем тебя? «Христос же когда придет, никто не будет знать, откуда Он». Одни думали, что он точно пророк, другие говорили: «разве из Галилеи Христос придет? Не сказано ли в Писании, что Христос придет от семени Давидова и из Вифлеема, из того места, откуда был Давид? Итак произошла о Нем распря в народе». И Иисус вынужден оправдываться: «не судите по наружности, но судите судом праведным».

Знатоки и толкователи Торы фарисеи однозначно стояли на том, что он не пророк и не мессия. Показательно, что ни один из них не последовал за новым учителем. Ходили слухи, что он самаритянин и одержим бесом. На это Иисус отвечал: «во Мне беса нет, но Я чту Отца Моего, а вы бесчестите Меня»; и еще: «истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое тот не увидит смерти вовек». Это только подлило масла в огонь: «Иудеи сказали Ему: теперь узнали мы, что бес в Тебе; Авраам умер и пророки, а ты говоришь: „кто соблюдет слово Мое, тот не вкусит смерти вовек“; неужели Ты больше отца нашего Авраама, который умер? и пророки умерли: чем Ты себя делаешь?» Иисус на это ответил, что сам Авраам был рад увидеть день его и он, Иисус видел Авраама. Это было последней каплей, «на это сказали Ему Иудеи: Тебе нет еще и пятидесяти лет, — и Ты видел Авраама? Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь». Участники диспута бросились собирать камни, чтобы забросать его, но Иисус «скрылся и вышел из храма».

По дороге из Храма встретил Иисус слепого от рождения и, сделав «брение» из своей слюны и земли, и помазав им глаза страдальца, сказал ему: «пойди, умойся в купальне Силоам, что значит „посланный“. Он пошел и умылся, и пришел зрячим». Все бы хорошо, но это опять произошло в субботу. Начали выяснять, кто, когда и как исцелил этого человека, и выяснилось, что тут не обошлось без Иисуса. Фарисеям стало ясно, что «не от Бога этот Человек, потому что не хранит Субботы». Но были и другие мнения — «как может человек грешный творить такие чудеса? И была между ними распря». Длилась эта распря долго, наступила уже зима, «праздник обновления». Воспользовавшись тем, что Иисус опять начал проповеди в Храме, «в притворе Соломоновом», «Иудеи обступили Его и говорили Ему: долго ли Тебе держать нас в недоумении? если Ты Христос, скажи нам прямо». На это Иисус им ответил: «дела, которые творю Я во имя Отца Моего, они свидетельствуют о Мне». И еще он сказал такое, чего ни один истинно верующий человек выдержать не мог: «Я и Отец — одно. Тут опять Иудеи схватили каменья, чтобы побить Его». Иисус начал увещать их: «много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями?». В ответ возмущенные иудеи очень точно и логично объяснили причину неприятия народом нового учителя: «не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом».

Евангелие от Иоанна вообще более конкретно и логически обосновано. Так, Иоанн, понимая, что суд и распятие Христа не могло произойти в субботу, переносит это событие на пятницу. Более понятна причина предательства Иуды: «во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать его», Иисус после омовения ног ученикам, сказал: «вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то». В глазах верующего, это было прямое богохульство и смертный грех. Более понятна и суть его предательства — Иуда просто «знал место» за потоком Кедрон, «где был сад, в который вошел Сам и ученики Его», «потому что Иисус часто собирался там с учениками своими». И вовсе не нужно было целованием указывать на Иисуса, ведь после всех этих проповедей и чудес в Храме, его должен был знать в лицо почти каждый житель Иерусалима!

Правдоподобней выглядит и сам арест. По Иоанну, не толпа с кольями пришла схватить Иисуса, а «Иуда, взяв отряд воинов и служителей» приходит в конспиративное место «с фонарями и светильниками и оружием». Иисус, «зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея, Иисус говорит им: это Я… итак, если, Меня ищете, оставьте их, пусть идут…» После этого «воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса, и связали Его».

В отличие от синоптиков^[48], которые говорят о двух первосвященниках — Анне и Каиафе, Иоанн говорит об одном. Связанного Иисуса отвели «сперва к Анне; ибо он был тесть Каиафе, который был на тот год первосвященником». В дальнейшем мы увидим, что исторически такого порядка не было, но само изложение по внутренней логике, выглядит более правдоподобно. Там, в доме Анны и произошел первый допрос Иисуса: Первосвященник спросил его «об учениках Его и об учении Его». На это Иисус вполне резонно отвечает, что он проповедовал открыто: «Я говорил явно миру, Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего».

Ничего не добившись от арестованного, «Анна послал Его связанного к первосвященнику Каиафе». Что происходило у него, Иоанн не говорит, так как тут же «от Каиафы повели Иисуса в преторию^[49]». По Иоанну, это было субботнее утро в день перед Пасхой: «Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху». Пилат сам вышел к ним и спросил, в чем вина арестованного? «Они сказали ему в ответ: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе». Правитель предложил собравшимся судить арестованного «по закону вашему», но ему возразили, что вынесение смертных приговоров не входит в юрисдикцию иудеев. Делать нечего, «Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты царь Иудейский?» Иисус поинтересовался, по своей ли инициативе проводит Пилат расследование? Правитель пренебрежительно заметил: «разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя Мне: что Ты сделал?» Иисус в ответ на обвинение заверил Пилата: «Царство Мое не от мира сего». Тем самым он дал понять правителю, что не представляет опасности для Римской империи и «пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине». Такие мелочи как истина или справедливость прокуратора Иудеи не волновали и, небрежно бросив — «что есть истина?», Пилат вышел к ожидавшим его решения иудеям и сказал им: «я никакой вины не нахожу в нем».

Пилат предложил им отпустить Иисуса: «есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?» Ответ присутствующих при этом иудеев в данном Евангелии выглядит правдоподобнее, чем у синоптиков. Не стихийно собравшийся народ не захотел освобождения Иисуса, а те, кто привел его на суд к Пилату.

Услышав, что они не хотят освобождения арестованного, Пилат «велел бить Его». В Евангелии от Иоанна звучит тот же мотив, что и у синоптиков, правитель всячески хочет показать, что он непричастен к осуждению Иисуса. На фоне вседозволенности и почти полного самовластия римских наместников это абсолютно неправомерный мотив. Но как бы там ни было Пилат снова выводит арестованного и говорит собравшимся: «вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины». Но иудеи продолжали требовать смертной казни и кричали «распни, распни Его!». Тут Пилат делает довольно хитрый ход, он говорит собравшимся: «возьмите Его вы и распните, ибо я не нахожу в Нем вины». Иоанн представляет дело так, что Пилат всячески пытается освободить узника, а вот иудеи всеми мерами убеждают его в том, что тот должен умереть. Когда не срабатывает аргумент, что Иисус повинен смерти, «потому что сделал Себя Сыном Божиим», они прибегают к последнему средству — бросают правителю в глаза обвинение в том, что он не радеет об интересах империи: «если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий делающий себя царем, противник кесарю». После этих слов, Пилату не оставалось ничего другого, как осудить Иисуса.

Была, как пишет Иоанн, «пятница пред Пасхою, и час шестый». Пилат «сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа», и суд совершился. Иисус сам, без посторонней помощи, «неся крест свой, вышел на место, называемое Лобное, по-Еврейски Голгофа», где его и распяли. Иоанн дает свой вариант надписи на кресте, по его версии, она выглядела так: «Иисус Назорей, Царь Иудейский». В дальнейшем события опять развивались не по синоптикам. Вкусив уксуса и произнеся «свершилось!», Иисус, «преклонив главу, предал дух». Ни землетрясений, ни массового выхода из гробов внезапно воскресших мертвецов, ничего этого у Иоанна нет. Далее Иоанн говорит: «но как тогда была Пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, ибо та Суббота была день великий, просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их». Воины пошли и сделали то, о чем их просили, но так как Иисус к тому времени был уже мертв, голени у него перебивать не стали, ограничились тем, что один из воинов пронзил копьем ему ребра. Как умерли остальные распятые, Иоанн не говорит.

С той же просьбой явился к Пилату Иосиф из Аримофеи, «ученик Иисуса, но тайный — из страха от Иудеев, просил Пилата, чтобы снять Тело Иисуса; и позволил». А почему и не позволить, если он это уже сделал прежде по просьбе «Иудеев»? Пришел также и Никодим, «и принес состав из смирны и алоя, литр около ста». Они же и положили тело Иисуса «как обыкновенно погребают Иудеи», в «новом гробе», «ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко».

Воскресение Иисуса Иоанн описывает тоже не так, как синоптики. В первый день недели, неясно зачем — к гробу пришла Мария Магдалина и обнаружила, что камень отвален. Она тут же «бежит, и приходит к Симону Петру и к другому ученику, которого любил Иисус, и говорит им: унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его». Непонятно, как она узнала, что тела в гробнице нет — ведь когда она пришла, «было еще темно», а в гробницу она не заглядывала.

Бросились к гробнице и Петр, и другой ученик. Этот другой оказался резвее, «и пришел ко гробу первый». Он наклонился и увидел, что в нем одни «пелены», но сам он в гроб не вошел, вошел Петр. Только после этого вошел другой ученик «и увидел, и уверовал; ибо они еще не знали из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых». Ученики возвратились домой, «а Мария стояла у гроба и плакала; и когда плакала, наклонилась во гроб». Тут она и увидела двух ангелов, сидящих во гробе, которые и спросили у нее: «жена! что ты плачешь?». Не успев ответить ангелам, Мария увидела за своей спиной самого Иисуса, который ей сказал: «иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему». Что Мария и сделала.

Тогда же, в «первый день недели вечером», пройдя сквозь запертые двери дома, Иисус предстал перед своими учениками и произнес: «мир вам!». Он «показал им руки и ноги и ребра свои». Ученики очень обрадовались: руки его, ноги его, и ребра его! Видя такую радость, Иисус поприветствовал их еще раз и, не откладывая дела в долгий ящик, поручил ученикам своим пастырскую миссию: «как послал меня Отец, так и Я посылаю вас». После этих слов он «дунул, и говорит им: примите Духа Святого». Ученики с удовольствием приняли. «Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус». Когда ему рассказали о происшедшем он не поверил: «если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю».

Через восемь дней Иисус опять через закрытые двери посетил своих учеников. К счастью, Фома был на месте. Сказав всем «мир вам», Иисус обратился к Фоме: «подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра мои; и не будь неверующим». Фома с радостью вложил и поверил. Наверное, специально для этого, Иисус, воскреснув, не зарастил свои раны, а так и ходил восемь дней с ними.

Заканчивает Иоанн основную часть своего Евангелия словами: «сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его».