"Поезд 666, или число зверя" - читать интересную книгу автора (Зензинов Алексей, Забалуев В.)

* ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ *

Закрытый занавес.

Гудок к отправлению поезда. Невнятный голос диспетчерши с сильным окающим выговором объявляет по громкоговорителю: «Скорый поезд Калинов-Москва отправляется с первого пути». Стук колес, становящийся все чаще.

Занавес открывается.

Перед зрителями коридор пассажирского вагона: купе проводницы, двери пассажирских купе, санитарный отсек в хвосте поезда. Поезд движется, и это сразу можно определить по грохоту колес на стыках, по покачиванию вагона, по отсветам огней, внезапно озаряющих полутемный коридор.

Из шестого купе выходит интеллигентного вида мужчина, идет в голову вагона и начинает вертеть ручку двери, ведущей в туалет. На звук выходит проводница.

Проводница. Напрасно дергаетесь. Пока не проедем санитарную зону, туалеты не открою.

Интеллигент продолжает вертеть ручку. Из второго купе выходит женщина и движется к проводнице.

Женщина. Скажите, мы во сколько приедем в Москву?

Проводница. Вот расписание, там все написано. (Помолчав для порядка.) В четыре утра приезжаем. Самые первые. Будете еще два часа сидеть на вокзале будете, ждать открытия метро и конца комендантского часа. (Интеллигенту.) Вы глухой или что, гражданин? Сказано, туалеты открою через десять минут. С виду интеллигентный, можешь, наверное, потерпеть. Представь, что сидишь на концерте и слушаешь музыку. Небось, высидишь до конца.

Интеллигент. Во-первых, я не глухой, да? Во-вторых, я, к примеру, руки хотел вымыть. (Продолжает крутить ручку.)

Женщина (интеллигенту). Ох, сломаете! (Проводнице.) У меня мать в первом купе, старенькая, так вы на нее время не тратьте, билеты сразу у меня спрашивайте.

Проводница. Не сомневайтесь, спросим. (Интеллигенту.) Гражданин, мне милицию вызвать? Русским языком ему сказала: туалет закрыт. Лучше пойди в купе, приготовь билет и деньги за белье. Никакого порядка не стало. Ничего, наши к власти придут, они вам кислую шерсть выщиплют.

Интеллигент, понурив голову, бредет в хвост вагона.

Проводница. Я вот, по молодости, бывало пускала таких, которым не терпится. Потом, конечно, за голову хваталась, а что толку?

Женщина. Я возьму одеяло? (Берет шерстяное клетчатое одеяло и заглядывает в первое купе). Ну, что, мама, укрыть тебя? Больше ничего не нужно?

Голос старухи. Ты только, дочка, дверь не закрывай, а там, даст Бог, доедем, куда прикажут, хоть к черту на кочергу.

Женщина. Ну, мама, скажешь, на ночь глядя.

Оставив дверь полуоткрытой, уходит. Проводница, забежав к в служебное купе, прихватывает сумочку для билетов и связку ключей и, щелкнув рукояткой на пульте, включает на полную мощность верхний свет.

Проводница. Готовим билеты и деньги за белье.

Как только она заходит во второе купе, интеллигент бежит обратно к туалету и возобновляет борьбу с замком. В этот момент дверь тамбура с грохотом распахивается, и в коридор вваливаются запыхавшиеся Дрюндель, Вовчик и Писатель. Все трое — заметно навеселе, на головах у них — солдатские дембельские фуражки, только у Вовчика она повернута козырьком назад. Писатель одет в джинсовый костюм, служивший в конце восьмидесятых — начале девяностых годов символом материального благополучия и идеологического фрондерства, и держится с независимостью и еле уловимым снобизмом, отличавшими москвича от жителей провинции.

Дрюндель и Вовчик — представители молодой, образованной провинции. На них выглаженные, чуть мешковатые костюмы отечественного покроя. Дрюндель экспансивен и говорлив, но при этом покладист, настороженно ожидает реакции собеседника и говорит с подростковой, чуть смущенной ухмылочкой. Вовчик наименее разговорчивый из всей троицы, а если говорит, то отрывисто и сверхлаконично, в телеграфном стиле, заставляя собеседника всякий раз напряженно вдумываться в смысл очередного устного послания.

Дрюндель. Ого, здесь уже двери ломают! «Сезам, откройся!» (Интеллигенту.) Между прочим, в соседнем вагоне все удобства нараспашку. Рекомендую.

Интеллигент торопливо выходит из вагона, захлопнув за собой дверь в тамбур.

Дрюндель (Вовчику). Последний раз инструктирую, Вовчик! До купе идешь самостоятельно. Подчеркиваю — самостоятельно, то есть абсолютно без нашей с Писателем помощи. Усвоил?

Вовчик. Й-й-йес! Пройду, как по нитке. Без вас. А куда идти?

Писатель. Совсем не врубается!.. Пройдешь по этой ковровой дорожке до купе, где дверь открыта.

Вовчик. Моя койка верхняя? Опухли, сынки? Дедушку в хрен не ставите? Рота, строиться! С матрацами в руках! На подоконнике!

Дрюндель. Вовчик, давай проморгайся и жми быстрей на полку. Ты уже год, как дембиль, гражданский человек, и мы с тобой зачем-то едем в Москву в фирменном поезде (смотрит на расписание) номер 666.

Вовчик. Я в курсе. А обратный маршрут? Номер, пожалуйста!

Дрюндель. Номер 999.

Проводница (выходя из купе). 665-й. Расписание читайте, если еще не до конца мозги пропили.

Писатель. Хозяюшка! Что за вульгарные намеки? Лучше скажите, на какой путь Ярославского вокзала прибывает наш комфортабельный адский состав?

Проводница. На нулевой, чтоб вы знали.

Вовчик. На нулевой? Мужики! Я сильно пьян.

Писатель (проводнице). Такое бывает?

Проводница. Не сомневайтесь, бывает. Первый путь ремонтируют, так нас перевели на запасной, а он пока что без нумерации.

Дрюндель. Зеро, братцы, как на рулетке. Ставки сделаны, жребий брошен.

Проводница. Не знаю, что у вас там сделано, а своего алкоголика бросайте на следующей станции, если хотите ехать дальше без лишних проблем.

Писатель. Сударыня, я вижу, у вас проницательный взгляд. Проводница в поезде с таким номером не может не быть в душе хотя бы отчасти Блаватской. Вы слышали когда-нибудь фразу: «В астрале нет друзей?»

Проводница. Не знаю, кто там и что астрал, а блеваться можете на вокзале, а не у меня в вагоне. Ты вот что: купил билет — предъяви, а потом займи свое место и жди, когда чай будут разносить. Тут до тебя один чеченец тоже каким-то Астралом-Асланом пугал, а у самого паспорта не оказалось. Смекнул?

Вовчик. Схватил на лету! И лечу! (Падает лицом вниз.)

Дрюндель (подхватывая Вовчика в последний момент). Слушай, мать, все будет как на картине моего любимого художника — великого русского живописца Левитана, то есть — «Вечный покой». Мы сейчас упакуемся в купе, и до Москвы вы о нас не вспомните.

Проводница. Не надейтесь, вспомним. Мне хоть дембеля, хоть генералы, а как сели в вагон — живите по правилам Министерства путей сообщения.

В коридор выходит женщина.

Женщина. Вот деньги за белье — за меня и за маму.

Голос старухи. Ой, да что ж такое? Обманула меня дочка. Завела и бросила в темный погреб. За что же, люди добрые?

Женщина (машет рукой). Не обращайте внимания. При дневном свете — нормальная, а как останется одна в темноте — как дитя малое, всякую ерунду молотит.

Вовчик (внезапно оживляясь). Рота, отбой! Пять минут побриться, подшиться!

Дрюндель. Тиха, зема, тихо! Высадят!

Подхватывает Вовчика и вместе с Писателем тащит друга в пятое купе. На шум из третьего купе выходит Юля. Писатель с ходу налетает на нее, и оба замирают друг напротив друга.

Дрюндель. Виноват, девушка! Мы, кажется, попутчики. Вы до Москвы? (Кивает на Вовчика.) Не судите строго: встреча однополчан, три товарища, три кореша. Один не рассчитал сил…

Вовчик. Мятежный парус сорван бурей! Не выношу поездов! Качает! Так куда едем? В Ригу?

Дрюндель. Ни в коем случае, Вовчик!.. Писатель, ты нас втравил в эту поездку, будь добр объяснить дружбанам, куда и зачем едем. (С застенчивой ухмылкой.) Да не смотри ты в упор на человека, как снайпер на мишень! Видишь, девушка смущается… (Юле.) Эти москвичи вечно затащат в поезд, ничего толком не сказав… Сейчас мы Вовчика загрузим, и все будем тип-топ… Писатель, очнись! Э-э!..

Махнув рукой, один затаскивает Вовчика в купе, оттуда слышно неразборчивое мычание, властные окрики, и еще множество звуков, которые производят люди, оказавшиеся в узком пространстве.

Короткий гудок, мигание огней и теней, оглушительный грохот — проходит встречный поезд. Юля и Писатель молча смотрят друг на друга. Писатель, поколебавшись, шагает вслед за Дрюнделем.

Мелькание и грохот прекращаются, снова сменившись ровным светом и мерным постукиванием колес.

В коридор выскакивает Дрюндель.

Дрюндель (с ухмылочкой). Тело уложено, хотя и не обмыто.

Женщина. А что это вы обмывали до посадки в поезд?

Дрюндель. Праздник армейской корочки. Объясняю в двух словах. Послали нас после учебки комаров кормить в Забайкальский военный округ, и двадцатого же августа, только позапрошлого года, мы тянули кабель на учениях. Про нас в штабе на пару дней натуральным образом забыли. До полевой кухни — километров двадцать, тушенку съели накануне, так что оставалось грызть сухари, да друг другу рассказывать, чем нас кормили на гражданке соответственно бывшая жена, тетушка и маманя. Тогда-то мы и решили, провались все на фиг, но двадцатое августа — это свято, это один раз и на всю жизнь, вроде аппендицита, и потому каждый год мы этот день обмоем, как положено. И вот, подгадали, — страну путчит, а у нас праздник…

Женщина. А для чего же вы в Москву наладились? Защищать Белый дом от идиотов?

Дрюндель. Не знаю. В Москве живет ротный, который Писателя посадил на губу за три дня до дембеля. Вам, дамам, не понять, но друган наш по такому поводу чуть не повесился на солдатском ремне дежурный забыл отобрать. Вовчика тогда в другую часть направили, так спасибо, я в окно заглянул и увидел, как Писатель в петлю пристраивается. Я и думаю: может, Писатель, отыскал ротного? Если так — я с радостью займусь воспитанием старшего по званию.

Женщина. И для этого надо было втроем собираться!

Дрюндель. Обязательно! В армии у нас у всех что-то отбили: у Вовчика — ум, у Дрюнделя — честь, у меня — совесть. Все мы калеки несостоявшейся третьей мировой, но когда собираемся вместе, снова в полном комплекте.

Уходит.

Проводница (Юле). Ваши билеты! И деньги за белье, если будете брать.

Юля. Сейчас. У меня там сын спит, подождите секунду. (Заходит в купе и возвращается с билетом.)

Проводница. Ну, да, это вы с младенчиком были… Сочувствую. В такое время с детьми в столицу…

Женщина. Не говорите! Просто жить страшно. Вы как думаете, кто же верх возьмет, президент или эти самые идиоты?

Проводница (проверяя билет). Наши победят, милочка.

Женщина. Вот и я говорю: президент. Знаете, я как-то в Москве встретила его в трамвае на Садовом кольце…

Проводница. В трамвае?

Женщина. Ну, да, еду я, трамвай остановился, и тут он заходит такой красивый, такой большой! Я кинулась было место ему уступать, а он отнекиваться начал. Я, говорит, постою, не помру, говорит. Тут я наглости набралась и спрашиваю: когда же у нас все как надо будет? А как, говорит, изберете меня президентом, так все и будет, как надо. И перед тем, как сойти, подмигнул и ущипнул меня за попу.

Проводница. За попу?

Женщина. Да, потом неделю синяк оставался (показывает на левую ягодицу) — всем подругам показывала… Почему запомнилось — я как раз с той поры коммерсую, а вскоре мы его избрали, значит… Активный мужчина!..

Проводница. Активный, говорите? Не знаю, на брудершафт с ним не пила. (Заходит в следующее купе.)

Голос старухи. Где ж ты, доченька? Такой ли ты была? Мамусей называла, подаркам моим радовалась, а теперь спихнула мать от себя подальше? За что ж ты меня так, дочка?

Женщина (заглядывая в первое купе). Мама, ты меня зовешь?

Голос старухи. Нет. С чего бы?

Женщина. А с кем ты тогда разговариваешь?

Голос старухи. Ни с кем. Померещилось тебе.

Женщина. Тьфу! (Юле.) Вот всегда так!

Женщина и Юля уходят к себе. В вагон возвращается заметно посвежевший и повеселевший интеллигент. Наталкивается на вышедшую из купе проводницу.

Интеллигент. Вот билет, да? (Предъявляет билет.)

Проводница (убирая билеты в сумочку). Ладно, справляй нужду в санитарной зоне, хоть и не положено. (Торжественно отпирает туалет.)

Интеллигент. Спасибо, но не надо, да? Я потерплю как-нибудь…

Проводница. Было бы предложено… (Ворчливо.) Ходят тут, немытые, а потом полотенец недосчитаешь. (Объявляет.) Остановка Касымово!..

Уходит. Интеллигент курит в хвосте вагона и глядит в окно. Поезд замедляет ход и останавливается. Гремят дверь и сходни. Через минуту состав снова приходит в движение. Проводница возвращается в вагон и начинает разносить белье.

Те же декорации и действующие лица, что и ранее. Из купе, оглядевшись по сторонам, выходят в коридор Кракс и Левый — так теперь, спустя два года, именуют бывших калиновских провинциалов Дрюнделя и Вовчика. Оба они одеты в униформу восходящего класса свободной России: красные пиджаки, лакированные ботинки, черные очки, но в облике их проглядывает труднообъяснимое несоответствие роли — возможно, излишняя склонность к рефлексии и рассуждениям. Кракс напряженно озирается, а Левый, бледный и замкнутый после перепоя, под мышкой держит картонную коробку с синей этикеткой.

Кракс (закуривая сигару). Интересно, подают в этом «фирменном» поезде джин с тоником или нет? Дошла наконец цивилизация до нашей глуши? Взгляни только, Левый — ландшафт за окном стопроцентно совковый. И погода — совковая в квадрате. А что за лохи с нами едут! Давно пора завезти из-за кордона партию племенных европейцев и наладить сеть ферм по выведению нового русского генотипа. (Смотрит на Левого.) Тебе плохо, Левый? Наружу выворачивает? Отвести в сортир?

Левый (сквозь дурноту). Там есть биде?

Кракс. Ну, знаешь ли, толчок тут явно не на пять звездочек, это я тебе могу гарантировать… Тогда, может, в тамбур?

Левый (сквозь зубы). Я не блюю! Как прочие. Страдаю головой.

Кракс. Ну, да! Ты у нас никогда не расстанешься с тем, до чего дорвался на халяву. (Хватает за рукав Левого.) Сейчас будет переезд. Разуй зенки и секи!

Оба смотрят в окно. Короткое мелькание огней и грохот.

Кракс. Видел дорогу за шлагбаумом? Сто лет здесь не был, а помню каждую кочку на трассе. Наш «мерс» сейчас там фигарит параллельно поезду. Вся соль в том, что на тридцать первом километре нашу комфортабельную тачку расстреляют калиновские братки. Как пишут в газетах, разборки на дорогах. Нежная поступь криминала, так-то, друже! А знаешь, в чем главный прикол? На том же самом километре за кустами их караулят на джипе наши, ясеневские. Пока они расстреливают «мерс», наши гасят их со спины.

Пауза.

Кракс. Тебе что-то не нравится? Напрасно! Жизнь — это болезнь со стопроцентно летальным исходом, Левый. Когда в Москве пойдут на штурм Белого дома, истина эта откроется многим, а кому доведется ласты склеить, один Бог знает. Нас вот в Калинове должны были замочить, без вопросов, но я видишь, выкрутился, так что панихида откладывается.

Из соседнего купе доносится плач ребенка. Кракс заглядывает в купе.

Голос Юли. Не плачь, не плачь, бубука!.. Все хорошо, мама здесь.

Кракс осторожно прикрывает дверь.

Кракс. Какое соседство! Мать и младенец. «Младенца ль милого ласкаю, уже я думаю: прости, тебе я время уступаю, мне время тлеть, тебе — цвести!» Конечно, с другой стороны — кольцо на левой руке! Так то ошибки нежного возраста. Знаешь, Левый, я три раза женился и столько же разводился, но по сей день не утратил вкуса к женской ласке. И дело тут не в гормонах: просто я — свободная натура, не выношу рутины и прочего домостроя. Брак в моем понимании — это импровизация, фейерверк. Больше всего горжусь тем, что ни одну из жен не обманул. Каждой обещал подарить небо в алмазах, и каждой дарил его два раза — в день свадьбы и в день развода.

Голос старухи. Темнота. И крадется кто-то. Перекреститься бы, да руки захолодели. Пропала я, как есть пропала!

В коридор выходит проводница. Кракс и Левый невольно вздрагивают.

Проводница. Слышь, мальчики, белье не нужно?

Кракс. Готов хоть всю ночь говорить с дамой о белье. Вы какое предпочитаете: французское или бельгийское?

Проводница. Эмпээсовское.

Кракс. Надеюсь, это у вас — одноразовое? (Двумя пальцами брезгливо щупает белье.)

Проводница. А то какое же? Один раз спят, затем — в стирку и снова в пользование.

Кракс. А где гарантия, что на нем не спал больной СПИДом или туберкулезник? Или что на нем не совершали акт? Нет, мы лучше скромненько посидим без белья, правда, Левый?

Проводница. Мы по акту все белье сдаем и принимаем. Значит, не берете?… Ладно… (Хочет пройти мимо, но, заметив в хвосте вагоне интеллигента, останавливается.) Вот какое дело… Вы, похоже, парни московские… Тут в соседнем вагоне проводница говорит, что к нам в поезд какой-то вор в законе подсел.

Кракс (Левому, вполголоса). Вот тебе и конспирация, блин! (Проводнице.) Вы знаете, современные бандиты — это вам не какие-нибудь бритые мордовороты в красных пиджаках вроде меня и моего друга Левого. (Стучит по спине закашлявшегося Левого.) Друг мой хочет сказать, и я с ним полностью согласен, что в такую форму одеваются только последние шестерки, а настоящий авторитет, крестный отец — это мозговой центр, интеллектуальный бугор нашей славной бандократии. А если человек интеллектуал, это качества у него со лба не сотрешь — разве что пулей.

Проводница. И как же распознать, кто в авторитете, а кто так, шибздик, (кивает на интеллигента) — вроде этого.

Кракс. Методом проб и ошибок.

Проводница. Спасибо, я умирать не нанималась… А зачем этот громила к нам в Калинов ездил? Крестить кого? Или нашу мафию прижать? Ну, этих, штангистов!

Голос старухи. Кто меня толкает-швыряет, железом гремит? За какие грехи, Господи?

Левый. Это старуха…

Проводница. Знаю.

Кракс. А чем вам таки не нравятся штангисты — гордость и краса Калинова?

Проводница. Штангисты! Из всей их шайки-лейки только один на Московскую олимпиаду пробился — да как присел в упоре, до сих пор в раскорячку ходит. Зато сейчас шишку держат — ларьки жгут, вьетнамцев на рынке обложили. А в городе все, как было — пойти некуда, купить нечего, жить и вовсе тошно. Тишина — как в поганой луже. А все потому, что бандит, если живет по-бандитски, так и умирать должен регулярно. Вон, в Ярославле — совсем вроде бы рядом с нами — каждый месяц кого-то отстреливают, так у них, сестра говорит, и дороги — любо дорого посмотреть, и центр города вычищен…

С сомнением смотрит на интеллигента и уходит к себе, где принимается готовить чай.

Кракс. Вот он — глас народа, Левый. Мы с тобой — санитары калиновских улиц, гераклы российских конюшен. Нам еще скажет спасибо сердечное русский народ. У меня родился лозунг: с братвой к свободе и равенству. Надо будет подкинуть его Марату, если вернемся… когда вернемся в Москву, я хотел сказать. А скажи-ка, Левый, что это за коробка, с которой ты носишься, как король Артур — с чашей Грааля? Дай глянуть! (Читает этикетку.) Свечи… От геморроя, или как?

Левый. К юбилею мамы! Ровно шестьдесят. Украшают торт. Мама дует. Свечи гаснут. Праздник открыт.

Кракс. Да, ты и маму в Москву перетащил! Ты обречен, Левый! Даже если подцепит тебя однажды какой-нибудь бабец, в дом ее не приведешь — мамочка, чего доброго, зенки выцарапает. А впрочем, как вечный бэби в бабе ты не нуждаешься… Пива не хочешь выпить — крышу поправить? Пойдем, я купил ящик калиновского.

Уходят.

Из соседней двери в коридор выходит бородатый, длинноволосый, в потрепанной, но чистой одежде молодой мужчина. В нем трудно с первого взгляда признать Писателя — настолько изменился он внешне и внутренне. От прежней железной целеустремленности его не осталось и следа, на лице написана одна лишь безнадежная покорность. Разминая в руках сигарету, он стоит у окна.

Бородач. Направо пойдешь (смотрит на проводницу) — ведьму старую найдешь! Налево пойдешь (смотрит на интеллигента) — хрена лысого найдешь.

В коридоре появляется Юля.

Юля. Скажите, вы курить собрались?

Бородач (глядя сквозь нее куда-то вперед). Прямо пойдешь — покой обретешь. (Юле, рассеянно.) Вы что-то спросили? Пожалуйста, угощайтесь! (Протягивает пачку.)

Юля. Вообще-то, я… Понимаете, у меня сынуля только что уснул.

Бородач. Да, да, конечно, я ухожу…

Юля. Погодите!.. (Храбро махнув рукой.) С вашего разрешения одну сигаретку возьму. Раз в полгода могу позволить себе такую слабость, правда?..

Вытаскивает из пачки сигарету. Бородач, не глядя на нее, подносит зажигалку.

Юля. Меня зовут Юля… А вас?

Идет за ним в конец вагона. Интеллигент при их появлении снимается с места и, закрыв дверь в отсек, скрывается в купе.

Юля. Можете не говорить. Это я так, из вежливости спросила!

Бородач (пуская дым кольцом). Ноль. Круглый ноль. Ноль без палочки. (Замечает, что он не один.) Едете домой, к мужу?

Юля. К мужу? Не знаю, можно ли назвать мужем человека, с которым разведена…

Бородач (замечает на кольцо на ее левой руке). Прошу прощения, сразу не заметил. Кто он, ваш бывший муж?

Юля. Лев по Зодиаку и Крыса по восточному календарю. А главное — у него мертвая хватка. В свое время он сумел меня до загса довести, а это само за себя говорит.

Бородач (не услышав ни слова из сказанного). Что вы сказали, он у вас тоже — полное ничтожество?

Юля (чуть обиженно). Тоже? В каком смысле? (Не дождавшись ответа.) Возможно, вы правы. Вышла замуж за человека, которого не люблю. Однажды уступила, до сих пор не могу от него избавиться. После развода он два месяца каждый вечер звонил в Калинов на квартиру матери, уговаривал вернуться — ради семьи, ради сына. Господи, как сейчас помню, точно таким же рейсом два года назад возвращалась к мужу — чтобы через месяц уехать снова. С тех пор этот бред повторяется каждые полгода.

Бородач (проявляя первые проблески интереса к беседе). Так значит, он — незаурядный человек?

Юля. Это ничего не значит. Я его чем дальше, тем больше боюсь. Научный сотрудник обернулся бизнесменом, купил мне квартиру, приезжает три раза в неделю, а остальное время занят делами. Какими делами, как называется фирма, где у него офис — он не говорит, а я уже не спрашиваю. И что тут спрашивать, когда он пообещал, если я уйду от него к другому, убить всех нас, а потом покончить с собой. Так и мучаемся, как два висельника в одной петле. Стоит кому-то дернуться, и конец.

Бородач (пуская дым). Петля? Тоже выход из ситуации. Сгорать, так дотла, а терять — так абсолютно все.

Юля. А разве можно взять и все потерять?

Бородач. Вы как будто в другом измерении живете. Сегодня люди сплошь и рядом теряют то, чем они в реальности и не владели никогда…

Смотрит ей в лицо. Пауза.

Бородач. Но сейчас у меня такое подозрение, что я нашел что-то давно утраченное.

Юля (вглядываясь в его лицо). Я тоже вас где-то видела. Или это мне кажется, будто мы с вами пересекались где-то. (Затушив сигарету.) Спасибо! (Идет к своему купе, но, уже взявшись за ручку, бегом возвращается назад.) Послушайте, если вы мне не поможете, я точно погибну! Пойдемте, расскажите, как потерять навсегда свое прошлое. Только тихо, ребенок спит.

Уводит Бородача в купе.

Появляется Кракс и пробирается в голову вагона.

Кракс (Проводнице). Ну, что, хозяйка? Завариваешь чай?

Проводница. А-а, не долго высидели, родимые? Я ж вам говорила!.. Не пужайтесь, соколы, не обнесем!. И чай у нас есть индийский, и кофе растворимый, и цукер украинский, и печенье датское. Тебе что конкретно, хороший?

Кракс (Брезгливо смотрит на посуду). Это тоже одноразово-многогократного пользования? (Безнадежно махнув рукой.) Два кофе — только без цукера…

Проводница. Правильно, что без цукера — и без того толстый, смотреть гадостно.

Кракс. Кажется мне знакома ваша располагающая манера обращения, мадам… Это не вы работали администратором в ресторане «Славянский базар»? Нет, нет, вы работаете крупье в казино «Валгалла»!

Проводница. Я пять лет, почитай, не выхожу из этого вагона. Вокзал, запасные пути, уборка, сон — а там и обратный рейс.

Кракс. Правильно, в этом самом вагоне я вас и видел. Два года назад! (Оглядывается.) Не очень-то успешно идут у вас дела, как я погляжу. Нужно что-то менять. В нынешнем виде на ваш рейс можно заманить только сатанистов. Для начала откройте в вагоне бар, бильярдную, сауну, поставьте сюда одноруких бандитов. Оставим два спальных купе — для тех, кому захочется уединиться. Вагон изнутри надо заново отделать, корпус тоже заменить на «мерседесовский», рессоры новые поставить. Рельсы для него потребуются литые, без стыков… Климат за окном и ландшафты тоже придется сменить, а потому переводим состав на маршрут «Майами — Лас-Вегас». Конечно, зубы вам придется новые вставить, кожу тоже, сделать пару-другую пластических операций… Как у вас с английским?

Проводница. Учить не собираюсь.

Кракс. Сожалею, но вы уволены. Вместо вас в этом рейсе будет молодая симпатичная проводница с отличным знанием английского.

Проводница. Почему будет? Такой рейс уже есть где-то за бугром. И проводница там другая. А вот тебя там нет, едешь ты, милок, поездом «Москва-Калинов», и всю жизнь будешь кататься этим маршрутом.

Кракс. Не надо о грустном, мадам. Сколько ваше МПС берет?

Проводница. За стакан?

Кракс. Не за ведро же!

Проводница. Кофе — шестьсот. Чай — двести.

Кракс (копаясь в бумажнике). Шестьсот… Шестьсот… Без сдачи, пожалуйста!..

Проводница (твердо). Чаевых не беру. (Отсчитывая сдачу, ворчит.) Всю мелочь подгребли, окаянные.

Кракс. Я недавно прочитал, что гордыня — матерь бед человеческих. И вот что я скажу вам: если бы русский человек не отказывался от чаевых, мы давно бы давно задавили весь мир культурой быта.

Кракс с двумя стаканами кофе величественно идет по коридору. У дверей купе, где сидят Юля и Бородач, он на минуту останавливается, снова качает головой, и заходит к себе. Из купе выходит женщина с малиновым халатом в руках и заходит в туалет. Из других дверей выходит интеллигент и пробирается в служебный отсек.

Интеллигент. Нельзя ли еще стаканчик чаю, да?

Проводница. Чай ему подавай!.. Привык, небось, чтобы все перед ним на цирлах бегали!..

Интеллигент. Ничего не понимаю!

Проводница. Не придуривайся! Скажи лучше, давно ли в крестные отцы подался?

Интеллигент. Я понимаю, отношение к церкви меняется, но проблема в том, что я — атеист…

Проводница. Он меня за девочку считает! Ничего, наши власть возьмут, тогда попляшете!

Интеллигент. Извините, а кто такие «наши», да?

Проводница. Наши — это наши, а не твои, ирод!.. Вот чай, чтоб ты им захлебнулся!

Интеллигент. Спасибо! Я вас, конечно, не осуждаю…

Интеллигент уходит с чаем к себе. Из туалете выходит переодетая в халат с верхней одеждой в руках женщина.

Женщина. Что, приставал? Они с виду тихие, а как что, сразу под юбку лезут.

Проводница. Если бы под юбку!.. (Шепчет ей на ухо.)

Женщина. Батюшки-светы! Кто бы мог подумать!

Проводница. Только не на таковскую нарвался! Мне хоть крестный отец, хоть папа римский — вмиг шваброй окрещу, оглянуться не успеет!

Женщина. Кстати, папа римский — поляк.

Проводница. Да ну?

Женщина. Ей-ей, врать не буду. Я в Польше была — своими глазами его видела.

Проводница. И что, похож на этого?

Женщина. На этого? (Задумывается.) Как две капли воды. Тоже не молоденький и страсть какой терпеливый. Два часа чего-то языком молол, всех крестил — я бы сто раз плюнула, а он как заведенный.

Проводница. Но этот, который наш, вроде бы атеист.

Женщина. Тогда точно — не римский папа. У поляков атеистов нет, они все в Бога верят. Нет, не папа. И потом, откуда папа римский в поезде Калинов — Москва? Да еще под номером 666? Нет, не папа. Наш, русский. Точно говорю.

Проводница. Да. И как только нам в голову такая чушь пришла?

Женщина. Да, вроде взрослые женщины. Время, наверное, позднее. Вот и лезет всякая дичь в башку…

Поезд останавливается. Голос диспетчерши сообщает: «Скорый поезд 666 Калинов-Москва прибыл на первую платформу». Проводница выходит в тамбур, слышно, как гремит, опускаясь, лестница. Женщина возвращается к себе в купе.

Уходят.

Занавес.