"Поезд 666, или число зверя" - читать интересную книгу автора (Зензинов Алексей, Забалуев В.)

* ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ *


Перегон пятый.Ярославль — Ростов Великий.Август 1991 года.

Поезд останавливается. Голос диспетчерши сообщает: «Скорый поезд 666 Калинов-Москва прибыл на первую платформу». Проводница выходит в тамбур, слышно, как гремит, опускаясь, лестница. Дрюндель и Вовчик выходят в коридор, закуривают.


Дрюндель. Ты такое за ним припомнишь? Добрый час едем, а он ни слова не сказал. Смотрит в окно, собака, и молчит.

Вовчик. Крыть нечем.

Дрюндель. Точно! И как только мы с этим психопатом в дружбу вляпались?

Вовчик. Не говори. Абсцесс.

Дрюндель. Помнишь, как он на кухне вздумал прочитать узбекам лекцию о товариществе? Если бы ты его за шкворень не упер, они бы его точно зарезали. А помнишь картину в Ленинском зале? «Штурм Берлина». Он на колонне рейхстага приписал: «Капитан Федоров. Жил как собака, погиб, как герой. 5 мая 45 года». Ротный полгода всех до одного сношал, хотел узнать, кто автор.

Вовчик. А приятно!

Дрюндель. Я, вообще-то, очутившись в этом поезде, поначалу обрадовался, думал, Писатель ротного отыскал, и мы едем отдать ему долги по полной программе. А чему обрадовался? В Москве военное положение, и если мы офицеру в ухо двинем, нам впендюрят по полной катушке. А если он за услуги хунте или, наоборот, президенту, уже генеральские погоны получил? Нас же сразу к стенке, Вовчик! Нет, ты понимаешь, во что на этот раз нас хотел втравить Писатель?

Вовчик. Ты ж сказал…

Дрюндель. Что он не нашел Федорова? Да, я и забыл. И что ему неймется? У меня дело со скрипом, но движется, через год, через два получу для своей труппы статус муниципального театра. У тебя тоже перспективы наметились. Иностранцы к нам приезжать начали, мотель для них строят. Чтобы родить, девять месяцев нужно ребенка вынашивать. А он нам предлагает родить за девять дней. Пока ты спал, стихи мне читал: «Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья! Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена!» Наши, с вами имена, говорит, золотыми буквами…

Вовчик. …на могильном граните.

Дрюндель. Обещал лично всучить нам кусочек от мавзолея Ленина с автографом. А зачем мне кладбищенская атрибутика? Мне жизнь мила. Вон, к нему женщины сами косяком валят, хотя он для этого пальцем о палец не ударяет. Почему, спрашивается, я, как лось, рогами стучу перед каждой телкой, а ему все достается на халяву?

Вовчик. Игнорируй. Успех обеспечен.

Дрюндель. Уйти в монашество? Нет, пусть все остается, как есть. А вот женщину ему надо найти. И мне тоже. Ты не представляешь, какой это ужас — быть холостяком. Это вы с Писателем способны по несколько лет блюсти аскезу, а я — нет.

Вовчик. Без комментариев! Ноль внимания. Оскорблять бесполезно.

Дрюндель. Знаешь, у меня жена перед разводом увлеклась эзотерикой и всякими там проблемами космической энергии. Если нам открыть свои синие, а лучше — фиолетовые чакры и через астрал намекнуть, к примеру, соседке по купе, что там, через стенку, ни за что пропадает парень, может быть, все пойдет как по маслу. Напряжемся, Вовчик, и увидишь: она выйдет из купе и летящей походкой пройдет к Писателю, даже не заметив нас.

Вовчик. Дикость. Средневековье. Ладно. Убедил.

Дрюндель. Собрались!


Поезд трогается. Дрюндель и Вовчик смотрят на дверь, ведущую в купе Юли. После напряженной паузы медленно отодвигается дверь в последнем купе и появляется интеллигент.


Интеллигент (закуривая). Вы не на баррикады Белого дома едете, да?

Дрюндель (не скрывая разочарованности). Нет. С утра мы обошли все заведения Калинова и по полной перпендикулярности здешних жителей к происходящему в столице сделали вывод, что ничего серьезного у хунты не получится. Эти обалдуи играют не по своим правилам, а потому изначально проиграли… Ты, дядя, только не подумай! Мы и на баррикады интереса ради могли бы выйти, но третий наш кореш, Писатель, уверяет, что наша помощь там не понадобится. Он, Писатель, увлекался историей и усвоил, по его словам, одно: плодами революций пользуется не те, кто проливает кровь, а потом ликует на праздничных площадях, а совсем другие люди. Через какое-то время сладость победы над супостатом выветрится, и героям баррикад станет стыдно за то, что вольно или невольно привели к власти такую сволоту. Так вот, чтобы им не пришлось краснеть, чтобы среди новых сильных мира сего оказалось хотя бы несколько порядочных людей, он и везет нас, своих дружбанов, к месту действия. А мы не желаем, чтобы нас туда везли.

Интеллигент. И правильно. Вот у меня сложилось впечатление, если что-то и происходит в сферах, куда вы стремитесь, то, пардон, исключительно круговорот дерьма в природе. Хотелось бы с вашим приятелем согласиться, да? В конце концов, мы едем в одном поезде, в один город…

Вовчик (приходя в волнение, вдохновенно). Строго говоря, не совсем так, и даже совсем не так. Знаете ли вы про теорию двух городов? Красиво, черт побери, получается, красиво. Вот, скажем, кроме земного Иерусалима со всеми его синагогами, Стеной плача, резолюцией ООН и Ясиром Арафатом существует Иерусалим небесный намного улучшенная копия первого, град преображенный, очищенный от скверны и несовершенства. Точно так же там, на небесах, или, если угодно, в соседнем с нами мире, есть второй Лондон, второй Париж, вторая Венеция. Насчет Нью-Йорка — не уверен, а вот небесная Москва точно существует и кое-кто даже имеет шанс пропасть туда, оставаясь в здешней материальной оболочке.

Дрюндель. К примеру, у Писателя в небесной Москве на небесной Остоженке завтра назначено свидание с каким-то ценным кадром, который еще раньше нас рассчитал направление ветра и готов предложить нам в кредит по парусу.

Интеллигент. И вы приедете туда на небесном поезде, да?

Дрюндель. Судя по его номеру — нет. А потом, какие гарантии, что мы приедем именно в град небесный, а не в грешную Москву трех вокзалов, мать-и-мачеху городов русских?

Интеллигент. Мать-и-мачеха? Это вы точно сказали! Я — коренной москвич, а материнской любви от нее так и не дождался. Так значит, вам с вашим приятелем не по пути, да?

Дрюндель. Если бы все так просто. Видишь ли, все дело в его отношении к прекрасному полу. На втором году службы он ездил в отпуск и там договорился со своей девушкой, что сразу после дембеля они играют свадьбу. А потом она ему перестала отвечать на письма. Он ничего не понимал, мягко говоря, нервничал, и тут кто-то ему написал, что она еще в январе выбросилась из окна восьмого этажа. Судя по записке, которую нашли у нее в кармане пальто, виной всему несчастная любовь к какому-то «золотому мальчику» — сокурснику. С тех пор Писатель живет в странной уверенности, что стоит ему полюбить девушку, как она обязательно сиганет из окна. Глупость, конечно. Если бы из моих хоть одна в окно бросилась — так нет, норовят меня выпихнуть. А чтобы девушка не выпрыгнула, нужно, по его мнению, иметь деньги и влияние — как страховку от несчастного исхода. И все бы ничего, укаждого своя идея-бзик, но после того, как он пытался повеситься на гауптвахте…

Вовчик (приложив ухо к купе, с тревогой). Тихо очень. Слишком тихо. (Пытается открыть дверь, та не отпирается).

Дрюндель. Вешается! Поймал момент, когда мы вышли, и вешается. А ну, давай, на пару!


Оба с разбегу бросаются на дверь — та не поддается. Разбегаются снова. В этот самый момент дверь неожиданно отодвигается и Дрюндель с Вовчиком со звоном и грохотом влетают внутрь. Интеллигент от греха подальше ретируется к себе. Появляется Писатель, вслед за ним, держась за голову и бока — Дрюндель и Вовчик.


Писатель. Зачем ломиться, когда можно просто постучать. В общем, так, мужики. За то, что я втравил вас в эту поездку, извините. В Москве покупаю вам два обратных билета, машу ручкой — и больше мы не знакомы. Лады?

Дрюндель (вполголоса). Ну, что скажешь, Вовчик? Пропадет он без нас?

Вовчик. Как пить дать.

Дрюндель. Если не повесится, пойдет на баррикады и бросится под танк, чтобы кровь от этого дорожно-транспортного происшествия пала на врагов свободы. Нельзя его бросать.

Вовчик. Категорически!

Дрюндель. Значит, остаемся с ним?

Вовчик. Остаемся.

Дрюндель. Сволочь!

Вовчик. Скотина!

Дрюндель. Психопат!

Вовчик. Авантюрист!

Писатель. Что вы там шепчетесь? Устраивает вас мое предложение?

Дрюндель. Нет.

Писатель. Хотите лететь в Калинов самолетом? На это у меня денег нет.

Дрюндель. Безобразие, Писатель! Придется нам остаться.

Писатель. В смысле?

Дрюндель. В прямом! Мы бросаем работу и переезжаем за тобой в Москву, юный истерик!

Писатель. Вовчик, он говорит серьезно?

Вовчик. К сожалению!

Писатель. Мужики, спасибо вам! Втроем — втроем мы весь этот златоглавый муравейник перевернем! Эй, держись, Русь совковая, расступись перед птицей тройкой!

Дрюндель. По такому случаю угощай нас пивом.

Писатель. Одна нога здесь, другая там. Сейчас остановка. Ждите, я вернусь.


Дрюндель и Вовчик уходят в купе. Писатель выбегает в тамбур. Поезд останавливается. Голос диспетчерши сообщает: «Скорый поезд 666 Калинов-Москва прибыл на первую платформу». Проводница выходит в тамбур, слышно, как гремит, опускаясь, лестница. Через минуту Писатель с тремя бутылками пива возвращается в купе.


Перегон пятый.Ростов Великий-Александров.Октябрь 1993 года.

В вагон врывается шофер Сашка — на нем нет лица.


Сашка (орет на весь вагон). Кракс, Левый! Скорее сюда, блин!


Появляются встревоженные Кракс и Левый.


Кракс (растроганно). Сашка, живой!

Сашка (опешив). Это в каком же смысле?

Кракс. В том смысле, что ты жив-здоров! Что случилось? Ты где должен быть сейчас? (Переглядывается с Левым и невольно крестится.)

Сашка. Абзац, братки! Полные кранты! Марат нас пришьет на месте!

Кракс (переглянувшись с Левым). Поясни!

Сашка. Я, как высадил вас в переулке за вокзалом, сразу рванул на 43-й километр.

Кракс. Почему на 43-й? Тебе велено было ехать на 34-й!

Сашка. Я так и понял — когда до 43-го допилил и ничего там не увидел… (Понизив голос.) Кракс, ты Марату об этом не треплись… В общем, я двух вьетнамцев подсадил — попросились до Москвы.

Кракс. Ты таксист или пацан конкретно? Нашел подработку!

Сашка. Ладно, замяли… По дороге они спрашивают, не довезу ли сразу до Владивостока. Пообещали навар утроить. Ну, думаю, подкину узкопленочных к гостинице «Владивосток» — пока допетрят, что и как…

Кракс. Что дальше было?

Сашка. Полная хана! На сорок третьем, никого не нашел, вернулся на тридцать четвертый. Подъезжаю, а там… (С содроганием.) Калиновские штангисты и наша братва… Абзац!..

Левый. Ближе к делу, водила!

Сашка. Все мертвые — и братва, и штангисты. Загасили друг друга!.. Сплошная мокрота, Левый!

Кракс. Нашло горло на бритву!.. Все до одного лежат?

Сашка. Может быть кто-то и остался, я проверять не стал. Со стороны Калинова менты с мигалками перли…

Кракс. Все до одного… А что вьетнамцы?

Сашка. Испугались, вези, говорят, до Ханоя, платим в баксах.

Кракс. Возьми бабло, ссадишь в Ясенево у кинотеатра «Ханой».

Сашка (снова скулит). Ну, кранты! Нам завтра в Москве люди все до одного нужны — и на тебе!.. Что делать? Что делать?

Кракс. Что случилось, от того не отвертишься, брателла. Марату не звонил?

Сашка. Нет!.. Не догадался со страху!

Кракс. Выедешь на шоссе, свяжись с ним по мобильнику. Скажешь, что цель выполнена — штангисты ликвидированы. Только после этого осторожненько сообщишь о накладке.

Сашка. А ты голова, Кракс!.. А я еще предлагал вас с Вовочкой в расход пустить. Кстати, что там делали наши и штангисты? Ты меня не предупреждал. Марат тоже темнил…

Кракс. Марат не за тем меня в Калинов посылал, чтобы базарить с тобою.

Сашка. Смотри, какие крутые! Слушай, Кракс, а, может, нас кто-то из своих?..


Не успевает закончить, потому что из купе за спиной Кракса и Левого выходят в коридор и идут в хвост вагона Юля и Бородач.


Сашка (При виде Юли). Ух, какая лялька! (При виде Бородача, пустившего на ходу дым кольцом.) А это еще откуда?..


Бородач заходит в купе.


Кракс. Что ты хотел спросить?

Сашка. А… вот что хотел… Мне, значит, по мобильнику позвонить?

Кракс. Да.

Сашка. А вы? Со мной?

Кракс. Мы едем поездом, потому что так приказал Марат, и отбоя не было.

Сашка. Смурно как-то, братки!.. Ну, да ладно… Труп на трупе! И кровища! Сплошная мокрота!


Уходит, то и дело оглядываясь. Поезд трогается.


Голос старухи. Господи, опять мрак внешний и скрежет зубовный! Помолиться бы да слова забыла. Прости, Господи, стара стала, память отбило.

Кракс (Вздрогнув). Совсем нервы расшалились. Ты чего все молчишь и черт знает что думаешь?

Левый. О чем тут говорить? Полный копец, Кракс!

Кракс. «О, знал бы я, что так бывает, когда пускался не дебют»… Что же это получается — Седьмая симфония моего любимого композитора, великого русского музыканта Шнитке?.. Рыбак попался на крючок, и варится в ухе…


Уходит.


Левый (преображаясь и обращаясь к невидимой туристической группе — он сейчас гид). Итак, мы с вами подъезжаем к Граду небесному с восточной его стороны и скоро увидим трое его ворот, в просторечии именуемых Ярославским, Ленинградским и Казанским вокзалами, образующих доминанту восточной стены города. Ворота работы неизвестного мастера сделаны каждые из одной жемчужины, стены сооружены из чистого ясписа, а улицы здесь — как прозрачное золото и занесены в список культурного наследия ЮНЕСКО. Прошу обратить внимание на примечательную особенность этого памятника: ворота не запираются ни днем, ни ночью, тем более, что ночей здесь тоже не бывает, так что вход сюда всегда открыт, а выход не предусмотрен. По въезду в город — регистрация, а затем увлекательнейшие экскурсии с лучшим после Вергилия гидом всех времен и народов, тем более, что все время отныне — наше.


По ходу его спича из купе выходят проводница, женщина и интеллигент. При последних словах Вовчика они хлопают в ладоши. Из купе высовывается рука Кракса и затягивает Вовчика внутрь.


Проводница (женщине). Артист! Вы что-нибудь поняли?

Женщина. Пытаюсь. Слова по отдельности все понятные, кроме этого самого Извергилия, а общий смысл все равно не улавливаю.

Проводница. Не Извергилий, а старуха Извергиль — у писателя Максима Горького рассказ такой есть, сеструхе он в школе нравился, она мне его вслух читала. (Смотрит на интеллигента.) Ишь, уставился, ирод! Натуральный Извергилий!


Интеллигент, передернувшись всем телом, ретируется в купе.


Женщина. Пойду я. Прямо голова от напряжения заболела. Нельзя столько думать, особенно — ночью.


Уходит.


Проводница. Смысл, смысл. Какой еще смысл!


Уходит.


Из шестого купе в куртке и с заплечной сумкой в руках выходит Бородач.


Бородач. Все свое ношу с собой. А вот тебя и сына не могу взять… Как он, спит?

Юля. Спит… Неужели все? Может быть, тебе поселиться в Калинове. Мать поймет, а сын, слава Богу, пока что маленький, родного отца не различает…

Бородач. А муж — не к ночи будь помянут?

Юля (сокрушенно). Да, конечно…

Бородач. Кроме того, меня в Калинове знает несколько хороших людей, которые рано или поздно меня увидят, не желая зла, проболтаются. А потом, дело не в Калинове или Москве. Мы могли бы поселиться хоть на Новой Земле, но снова став человеком от мира сего, я не смогу жить тихо. Сначала обрасту кучей знакомых, потом закручу какое-нибудь дело. Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, рано или поздно упрется в Москву, и тогда развязка неизбежна. Это я сейчас сидел тихо, как мышка, а обычно к концу поездки поднимаю на уши весь вагон. Нет, жить тихо — не для меня.

Юля (прильнув к нему). Но ты обещаешь, что вернешься?

Бородач. Я же сказал, что найду выход. Считай, что жизнь твоя гарантирована во всех отношения. Я построю для тебя новый город вместо Москвы и Калинова. Но пока мне нужно время, чтобы все обдумать и взвесить. Время — единственная вещь, которая играет сейчас на тебя.

Юля. Если ты обманешь и не появишься снова, я больше никому не буду верить… Если не останется тебя, для чего мне растить сына? Чтобы однажды и он оказался в этом мире теней и оборотней?..

Бородач. За сына не бойся. Если он молчит до сих пор, то лишь потому, что говорить особо не о чем. Может быть, он пришел, чтобы возвестить людям новую великую истину, мимо которой мы, взрослые недоумки, проходим, так ничего и не увидев? Может быть, он станет оправданием нашей бестолково прожитой юности… (После паузы.) Ну, ладно! Сейчас сойду в Александрове — и до скорой встречи!

Юля. Если до встречи, иди!


Отталкивает его. Бородач идет к выходу, там останавливается, тихонько машет рукой. Юля молча кусает пальцы, затем порывисто бросается к нему, целует, кусая губы, и обнимает, впившись пальцами в спину. Затем, отвернувшись, убегает к себе в купе.


Бородач уходит, потом возвращается и торопливо идет в конец вагона.


Бородач (вполголоса). Юля, Юля, а твой адрес! Как я тебя в Калинове искать буду?


Соседняя дверь отъезжает и лицом к лицу с ним оказываются Кракс и Левый. Бородач, сделав вид, будто ничего не происходит, проходит в хвост вагона, Кракс и Левый, словно зачарованные идут за ним. Уперевшись в дверь тамбура, Бородач, он же Писатель, поневоле поворачивается.


Кракс (выхватывая пистолет). Писатель!

Левый (выхватывая пистолет). Ты!


Бородач, вяло пожав плечами, разворачивается и хочет уйти, но Кракс и Левый хватают его за плечи.


Кракс. Какая трогательная встреча! Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!..

Левый. Дочь Иаира. Матфей. Стих 125. Чудо.

Кракс. Для покойника ты неплохо выглядишь, однако.

Бородач (оборачиваясь к ним). Здорово, ребята. У меня к вам сразу же предложение. Тут, совсем рядом младенческим сном спит маленький ребенок. Отойдемте в сторонку, и там дружески пообщаемся.

Кракс. Только не вздумай сбежать — пристрелим!


Отходят в дальний конец вагона.


Кракс. Славно ты нас подставил, Писатель, мир твоему праху! Мы за тебя поручились, от приговора тебя отвели, а ты взял, да слинял вместе с бабками.

Бородач. Я, конечно, на все ваши вопросы отвечу, но не найдется ли у вас для начала закурить.

Кракс. Только не думай, что открутишься. Как говорит Марат: что написано на перрон, не вырубишь топором. На!

Бородач (рассматривает пачку). «Парламент». Символично, однако… Ну, ребята, как вы жили все это время? За твоей карьерой я по мере возможности следил. Чем все кончилось?

Кракс. Банкротством, Писатель. Так что прибрал меня Марат, работы никакой не давал, только возил с собою по казино и на стрелки. Я поначалу маялся, а потом привык, вошел во вкус. И только я расслабился, как он говорит: «Хватит тебе, яхонтовый, жизнь свою за наш счет прожигать, отправляйся, золотой, парламентером в Калинов, и либо положи этот городишко к моим ногам, либо отомри за ненадобностью!» Понятное дело, во-первых, я сам калиновский, а во-вторых, работа расстрельная, никто добровольно не поедет, а я на счетчике, пришла пора баланс подводить.

Бородач. А что у Левого было?

Левый. Было ли, не было ли. Отмывал деньги. Стал владелец ломбарда. Большой человек. Пришла баба. Попросила бабки. Под залог квартиры. Дал бабки. Прошел срок у бабы. Бабки у бабы потрачены. Квартира у бабы переписана на ребенка. Ребенку пять годиков. Судиться без толку. Квартира уплыла. Бабки уплыли. Приплыли братки. Меня отодвинули, чтоб не мешал. Взяли бабу за белы руки. Взяли лом. Сломали правую руку. Нет у бабы бабок. Сломали левую ногу. Нет у бабы бабок. Сунули бабу в нужник. По горло в дерьме сидит баба. День баба сидит. Два баба сидит. Нет у бабы бабок. Хромай, баба, прочь. Иди-ка сюда, Левый! Гони бабки, а то оторвем репку!

Кракс. Левого поставили владельцем магазина автозапчастей… На новом месте к нему повадились сплошь да рядом свои же, ясеневские, и всякий раз, когда они доезжали до Левого, у них не было наличных. Левый завел книгу долгов. Однажды в магазин заглянул Марат и нечаянно узнал, что магазин больше чем наполовину работает в кредит. Левого хотели за все прошлые грехи пришить, но передумали и приставили ко мне в парламентскую делегацию, уговаривать калиновских штангистов добровольно поделиться рынком.

Бородач. Как Марат?

Левый. Блестяще. Как песня! Не задушишь, не убьешь!

Кракс. В уголовной среде, как на поверхности Солнца, протекают постоянные пертурбации. Царицынских, микояновских и останкинских общими усилиями пустили на колбасу. Таганские раскололись пополам и гасят друг друга, у чеховских нескончаемые разборки с горьковскими. Все течет, хотя, в сущности, ничего особенно не меняется. И Марат не меняется. Если услышит, что Писатель жив, сразу заподозрит нас в сговоре с тобой.

Бородач. То есть, вам остается привезти меня к ним живого или мертвого.

Кракс. Не дави на чувства, Писатель. Ты — не ребенок. Про твою слезу Достоевский ни слова не написал…

Бородач. Итак, вы меня привезете к ним. Дальше?

Кракс. Нет, ты нас на понт не бери! Мы, может, с Левым еще не придумали, как нам решить проблему твоего, писателева, существования. Ты нас в этот брудершафт, как сказала бы проводница, втравил, и мы сейчас могли бы стать травой, а ты бы жил да бороду почесывал… Но мы тебе зла не желаем, сволочь! (Умоляюще.) Писатель, отдай кредит. Или дай ниточку, чтобы можно было его перевести в какой-нибудь фонд детей, больных СПИДом, туда, где Марат сидит членом правления. В конце концов, это не твои деньги.

Бородач. Не могу.

Кракс. С каких это пор ты стал жмотом? Зачем тебе мертвому деньги?


Левый издает невнятный звук.


Кракс. Видишь: ты даже Левого обидел, а это хуже, чем ударить ребенка, больного СПИДом.

Бородач. Нет денег, мужики. Я их, за вычетом двухсот долларов на карманные расходы, полгода назад из Красноярска телеграфом перевел обратно в банк.

Кракс. Нет, ты не юли, Писатель! Еще вчера мы могли с тобой миндальничать, но за последний час все радикально переменилось.

Левый. Кардинально.

Кракс. Я тебе говорил, Писатель, мы были на нашей малой родине по поручению Марата. Выполняли роль живца в операции по ликвидации калиновских боксеров. Но живцы остались живы, а ясеневская братва и боксеры друг друга взаимно ликвидировали.


Левый издает невнятный звук.


Кракс. И это не все. Сразу после того, как мы это узнали, пришла весточка от Марата. Си-Эн-Эн готовит репортаж о массовых беспорядках в центре Москвы у Белого дома и возле Останкино. Планируется от сотни до тысячи убитых, и даже несколько иностранных журналистов — для достоверности. Под проект выделены нешуточные средства, и совет братвы постановил, что мы должны эти деньги взять. На роль снайперов-террористов, которые будут обстреливать мирную толпу зрителей, уже наняты сотрудники президентской охраны — эти вне конкуренции. Зато свободны вакансии на роль массовки — фашиствующей толпы молодчиков. Кандидатов много, даже негры-братки из университета Патриса Лумумбы набивались, но их сразу отсеяли — какие, мол, негры, в стране белых медведей. А вот с остальными конкурентами у наших забита стрелка, и тут каждый ствол на счету.

Бородач. Погоди, Кракс. Я похоже отстал от жизни. Выходит все эти страсти по Белому дому — не более, чем прелюдия к репортажу Си-Эн-Эн?

Кракс. А разве репортаж Си-Эн-Эн и не есть самая что ни на есть наиреальнейшая реальность? Мы живем в век глобальных технологий, Писатель, и этот век принадлежит телевидению. Конечно, я почти уверен, что наш телевизионный триллер будет отдавать голливудщиной: миллион статистов, куча пиротехники, монтаж из марша тяжелой техники на фоне трупов и крупным планом портреты улыбающихся победителей под рекламу пасты «Блендамед». А года через два какой-нибудь стопроцентно русский режиссер снимет на этом материале фильм-оскароносец и название соответствующее сконструирует: «Унесенные демократией», «Утомленные свободой» или еще что-нибудь в этом роде.

Левый. Закрой хлебало, Кракс. Будет представление. Нас не будет.

Бородач. Ваши затруднения я понял, ребята. Надо это хорошенько обдумать.

Кракс. Не надо!

Левый. Избавь!

Кракс. Не надо, Писатель. С братками, по меньше мере, все расписано наперед, и всегда знаешь, когда тебя спасут от верной смерти, жертвуя собой, а когда пристрелят в затылок, защищая интересы дела. А вот с тобой, Писатель, никогда ничего заранее не угадать. Помнишь, ты цитировал когда-то в этом же самом чертовом поезде: «Товарищ, верь!..»

Бородач. Какой я тебе, на хрен, товарищ? «Браток, поверь взойдет она — звезда пленительного счастья».

Кракс. Так вот, звезда вошла — для кого кремлевская, для кого маршальская, для кого марсова, для кого Давидова, для кого арабско-палестинская звезда Алголь, для кого сразу пять армянских с коньячной бутылки, а для иных — все пятьдесят с американского флага. А что для нас взошло? (Направляет на Бородача пистолет). Что у нас сейчас? Остановка в Александрове?.. «Тень Грозного меня усыновила!..» Живо в туалет, Писатель!

Бородач. А если я не хочу. (Пятясь.) Оставьте меня в покое, опричники проклятые!

Кракс. Никто тебя не спрашивает, чего ты хочешь.

Левый. Лучше пойти. Так разумнее!

Кракс (сует ему пачку сигарет). Покури, и подумай о своем прошлом и будущем — вернее, об отсутствии такового. И молчи — ради твоей же пользы.


Запихивает Бородача в туалет.


Перегон шестой.Александров — Москва.Октябрь 1993 года.

Те же лица. Поезд останавливается. Голос диспетчерши сообщает: «Скорый поезд 666 Калинов-Москва прибыл на первую платформу». Проводница выходит в тамбур, слышно, как гремит, опускаясь, лестница. Из купе выглядывает интеллигент, но, увидев в конце вагона толпу, тут же снова задвигает дверь.


Кракс (кровожадно). Сдадим его тепленького в руки Марату. Пусть братва порадуется.


Пауза.


Кракс. Вроде там окно звякнуло, а, Левый?


Пауза.


Кракс. Нет, послышалось.


Поезд трогается. В коридор возвращается проводница с телеграммой в руке.


Проводница. Придумают тоже, посылать телеграммы бригадиру под утро. (Заглядывает в купе, берет сумочку с билетами, затем зажигает в вагоне свет). Подъезжаем к Москве. Просыпаемся, собираем белье, умываемся. После Загорска закрываю туалеты. (Пробует открыть туалет, а когда это не получается, стучит туда и злорадно говорит.) Эй, ты, русская интеллигенция! Проедем Загорск, и придется тебе терпеть до вокзала… Белье и одеяла сдаем! Кому нужны билеты, предупреждайте сразу. (Заглядывает в первое купе.) Билеты не нужны? Нет, здесь билеты явно без надобности. (Заглядывает в купе женщины.) Билеты нужны? И не забудьте за мамашей белье прибрать.

Голос старухи. Господи, совсем измаялась. Дай мне света и покоя, Боже! Ничего больше не прошу.

Кракс. Заговорили сумерки сознания… (Прислушивается.) Нет, молчат… (Левому.) Что-то больно тихо в туалете, тебе не кажется? Уж не сбежал ли он от нас? Открыл окно и сбежал на станции, а? С Писателя такое станется.


Стучится в дверь. Никто не отвечает.


Кракс (Не без удовлетворения в голосе). Неужели сбежал?

Левый. А что, если?

Кракс (Прислушивается). Повесился! Давай, на пару! Быстрей!.. Психопат! Скотина! Авантюрист!


Со второго броска дверь распахивается и оба они с грохотом и звоном пролетают вперед. В дверях вырастает Бородач. Следом, потирая ушибленные части тела, появляются Кракс и Левый. Поезд трогается.


Бородач. Зачем ломиться, когда можно просто постучать?

Кракс (приходя в себя). Ты здесь?

Бородач. А где я должен быть?

Кракс (заглядывая в туалет). Это ты открыл окно?

Бородач. Да, свежего воздуха глотнуть захотелось. А что? (Начинает кое-что понимать.) Вы рассчитывали, что я выпрыгну из окна?

Кракс (обхватив голову). Сперва ты умираешь, никого не известив, что жив, потом оживаешь, даже не спросив, как к этому отнесутся все вокруг, а когда тебе дают возможность слинять, кобенишься!

Бородач. Как это «никого не известив»? Слушайте, о чем речь? Я, помнится, звонил тебе, Кракс, и рассказал о своих планах, разве не так?..

Левый (вскинувшись, Краксу). Знал и молчал? Западло, Кракс!

Бородач. А вечером того же дня такой же разговор был с тобой, Левый…

Кракс (хватает Левого за лацканы красного пиджака). Паскуда! Обманывать единственного друга.

Бородач. Так вы друг другу не сказали ни слова?

Кракс. Чтобы я проболтался такому треплу?

Бородач. Удивительное дело, два года назад мы ехали в этом же поезде в Москву, три юных пассионария, полные надежд и иллюзий. И вот мы едем снова в прежнем составе, с той лишь разницей, что один из нас (показывает на себя) — вор…

Кракс. Какой же ты вор? Не возводи на себя поклепа, Писатель…

Бородач. …двое других (кивает на Кракса и Левого) — убийцы…

Левый. Перегнул. Этим не грешен.

Бородач (неумолимо). …а все трое — жертвы скверной байки о небесном городе. Выходит, вы, ребята, полгода забивали друг другу баки, а сейчас великодушно предложили мне сбежать, не уверенные в том, что один из вас не заложит другого? До чего же мы докатились… Нет, я таких подарков не принимаю. Я вас в это кровавое дерьмо втравил, мне и выводить вас отсюда. Предложу Марату свою жизнь в обмен на ваши.

Левый (саркастически). Раскаяние Ивана Сусанина. Глинка. Пятый акт.


Появляется проводница.


Проводница (заглядывая в купе Юли). Билеты нужны? Нет… А белье даже не расстелили?.. У — ты, какой зайка!.. Мальчик, а все равно — прелесть…


Заходит в купе.


Левый (неожиданно). Сволочи! Все сволочи! И мамаша моя — в первую очередь.


В ярости стреляет в открытое окно туалета в ночь. Писатель-Бородач и Кракс невольно бросаются к нему и пытаются поймать его за руку, но Левый двумя короткими хуками швыряет их на пол. Из купе снова выглядывает интеллигент, но, став свидетелем скандала, поспешно задвигает дверь.


Левый (Беря друзей на прицел). Остановить меня хотели? Ну, что, дружбаны? Вам бы только посмеиваться, по плечу меня похлопывать да шутить, какой у вас Левый дуболом и хрен болотный? Все-то вам хихоньки да хахоньки да зубоскальство одно. Теперь мой ход, кореша. И не вздумайте шевельнуться — разом впаяю пломбу промеж глаз!

Кракс. А зачем шевелиться? Нам и на полу хорошо? Правда, Писатель?


Левый приставляет пистолет к виску и в этом момент появляется проводница со стопкой белья в руках.


Проводница. Что за шум? (Смотрит на пистолеты). Ребята, это у вас настоящие?

Левый (не поворачивая головы). Да.

Проводница. Шутники!.. (Смотрит пометки в блокноте.) Белья вы не брали… Билеты нужны?

Кракс (не сводя глаз с Левого). Нет.

Проводница (Бородачу). А тебе, борода?

Бородач (не сводя глаз с Левого). Оставьте себе.

Проводница. Тоже мне подарок сделал!.. А что это окно настежь распахнуто? Непорядок (Заходит внутрь, чтобы закрыть окно).

Левый. Все.


Стреляется. Грохот. Левый стоит, как столб, закрыв глаза и покачиваясь вместе с вагоном.


Кракс (вставая с пола). Извини, Левый, не успел тебя предупредить. Патроны в наших стволах — холостые. Так что ничего у тебя не выйдет. Жизнь вхолостую — смерть вхолостую!..

Проводница (выходит в коридор). Эй, молодые, холостые, неженатые! Кто из вас Кракс? Еврейский такой фамилия…

Кракс. Это и не фамилия вовсе, а прозвище… Между прочим, по паспорту я — Смирнов… Так что случилось?

Проводница. Телеграмма до вас. Чудак какой-то прислал по рации бригадиру поезда.

Кракс. Давайте! (Хватает телеграмму).

Проводница. Ишь, какой нетерпеливый. А еще в красный пиджак вырядился. Вы за кофе заплатили?..

Кракс (читая телеграмму). Заплатили.


Проводница уходит.


Бородач. У вас от меня секреты?

Кракс. Нет. Не поверишь, но послание всем троим. «Краксу, Левому, Писателю. Ждем перроне полным отчетом. Открылись три горящих путевки Сингапур. Обсудим. Марат.»

Бородач. Сашка! Это он меня заложил!

Кракс. Ты выходил в коридор во время нашего разговора? Идиот! Почему они не прикончили нас всех сразу — еще полгода тому назад!

Бородач. Три путевки в Сингапур? Всегда ценил в Марате неотразимый юмор. Сингапур. Это радикально.

Кракс. И самое главное — необратимо. Теперь он пришьет нам и смерть братков, и сорванные съемки в репортаже Си-Эн-Эн, и все свои грехи заодно…

Левый. Вот и пожили. Пора и честь знать. Правда, Кракс?


Кракс отворачиваются к окну.


Бородач. Это я уже проходил, ребята. Три стадии предсмертного ужаса. Сначала лихорадочное возбуждение, когда мечешься, будто в зверь в клетке, не находя выхода…


Кракс приходит в лихорадочное возбуждение и мечется по коридору, не находя себе места.


Бородач. Вторая стадия — когда руки опускаются, и ты способен часами находится в оцепенении, глядя в одну и ту же точку.


Кракс, застыв, устремляет взгляд в пустоту.


Бородач. А потом заключительная стадия — животный ужас… За Енисеем на одном из полустанков обходчик-алкоголик водил меня в тайгу, на зверя, и на том берегу речки мы увидели молодого медведя. Обходчик вскинул ружье и целиться. Медведю деваться некуда: до леса — далеко, до нас близко — но не подступиться, и вот тогда он заревел и лапами начал закрываться от выстрела — совсем как маленький ребенок…


Кракс издает звериный рев. В коридор высыпают женщина и Юля с бельем в руках. Из купе с затравленным видом выглядывает интеллигент и снова задвигает дверь. Женщина и Юля, вглядевшись в происходящее и увидев только спины Кракса и Левого, идут к служебному отсеку. Женщина, уснувшая под конец рейса и оттого чуть заспанная, заходит в туалет — переодеться в верхнюю одежду, которую несет на руке.


Кракс (отрывает руки от лица — он совершенно спокоен). Ну, как тебе, Писатель, театральный этюдик?

Бородач. Ч-черт!.

Кракс. Вот именно. Мы-то, знаешь, уже пережили эти три стадии умирания, и все последующие тоже, потому что сразу после твоего исчезновения братки целый месяц собирались на квартирах у меня и Левого, пили, развлекались, а попутно решали, сразу нас загасить или попозже. А сейчас — чего нам боятся? Дважды не умирают, хотя ты имеешь превосходный шанс попасть в книгу Гиннеса как исключение.

Юля (сдав белье, подходит к ним вплотную и замечает Бородача). Как, ты не ушел?


Бородач разводит руками.


Юля (переводит глаза на Кракса и Левого). Так это он от вас спасается?

Кракс. Сударыня, это еще спорный вопрос, кто от кого здесь спасается.

Юля (показывая на пистолеты). Как вам не стыдно. Спрячьте подальше ваши вторичные мужские признаки!


Кракс и Левый неловко прячут пистолеты.


Юля (Бородачу). Почему, почему ты здесь?.. Разве не обещал ты найти выход?

Кракс. Так он и вам что-то пообещал? Мои глубочайшие соболезнования! Кстати, мы нигде не встречались?

Бородач. Кончай паясничать, Кракс. Юля, прошу любить и жаловать — это мои армейские кореша: Кракс — первый краснобай Забайкальского военного округа, и Левый — который много думает и мало говорит.

Кракс. И чем больше он думает, тем меньше говорит. Между прочим, кроме бандитских кличек у нас есть и имена собственные. Меня, например, можно звать Дрюндель, уменьшительно-ласкательное от Андрея. А вот этого трепетного жмурика кличут Вовчиком. Скажите, Юля, мы с вами прежде не встречались?

Юля. Да, я уже видела вас — всех троих. И Дрюнделя, и Вовчика… Кстати, как зовут вашего друга?

Кракс. Так ты теперь охмуряешь головы дамам, даже не представившись?.. Какое падение нравов!.. Не знаю, интересно ли вам знать его паспортные данные, тем более, что паспорт ликвидирован по случаю смерти владельца, но мы его зовем Писатель. Кроме того, в армии он у нас был главным кашеваром, а мы, соответственно, расхлебаи, поскольку вот уже сколько времени расхлебываем кашу, которую он заварил.

Юля. И теперь вы его хотите убить?

Кракс. Вы располагаете неточной, или, скажем так, устаревшей информацией. Убить или, говоря более поэтически, загасить, собираются всех нас троих. Мы крупно влипли, мадам.

Юля. И поделом!

Бородач. Перестань, Юля! Я если жив до сегодняшнего дня, так только благодаря Вовчику и Дрюнделю. Они поручились за меня перед ясеневскими, хотя я их уговаривал одуматься.

Кракс. Не очень активно, правда, но мы не в обиде. Писатель тогда был невменяем. Потом пришла наша очередь, но за нас поручится было некому. Впрочем, по всей видимости, за нас поручился Бог. Сегодня его гарантии кончаются.

Бородач. Пойми, Юля, это такие люди! Я их волоса не стою!

Юля. Почему же ты, ничтожество, всучивал мне себя, как старьевщик — гнилой товар? (Плача). Господи, какое свинство! Второй раз в жизни поверила человеку… (Бородачу, пытающемуся утешить ее.) Не трогай меня!

Левый (ни к кому не обращаясь). В детстве я почему-то я думал, что уроды и калеки сами виноваты в своих несчастьях. Теперь, когда я сам стал уродом из уродов, я начинаю сомневаться в своей догадке. Куда все делось, Господи, куда все делось? (Решительно.) Хватит слов. (Открывает коробку и начинает разжигать свечи, прилепляя их по всему вагону и превращая коридор в подобие иконостаса.)

Кракс. Левый, что ты делаешь? Это же свечи на именинный пирог!

Левый. «Где стол был яств, там гроб стоит!» За помин души калиновских штангистов!.. А это — за ясеневских!.. За нас троих!.. За мамочку!.. Прости… и прощай!..


Из туалета выходит женщина. Она переоделась в верхнюю одежду. Халат перекинут у нее через руку.


Женщина (проводнице, моющей стаканы). И что, каждую ночь приходиться вот так вагон обихаживать?

Проводница. А то как же, милая? Каждый раз убираю, вылизываю, словно жду кого-то самого важного, а его нет как нет. Да и какой это дом, если вдуматься, так, турусы на колесах, но все едем куда-то, потому что сворачивать некуда, только под откос.

Женщина. Как там, в Москве? Овладел президент Белым домом, или эти идиоты отбились?

Проводница. А вам-то зачем она далась, наша власть, милочка?

Женщина. Зачем далась? (Поглаживает левую ягодицу, и мечтательно смотрит вдаль). Зачем далась!.. Богу весть, болтать не велено!.. А Белым домом он овладеет, гарантирую вам… (Не дождавшись ответа, поворачивается в сторону коридора.). А там что за огни? Уж не пожар ли?

Проводница. Не дай Бог! Наш вагон последний — глазом моргнуть не успеем, как сгорим!


Идут по вагону. Навстречу из шестого купе движется интеллигент.


Проводница (Интеллигенту). Слушай, ты, крестная морда! Сразу после Загорска туалет закрываю, так что одна нога здесь, другая — там.

Интеллигент (вдогонку). А вот этого не хотите? (Показывает крайне неприличный жест и с грохотом закрывается в туалете.)

Кракс (Бородачу). Возьми, Писатель, вот эти сувенирные корочки. Презент. На долгую память, надеюсь. (Передает ему корочки).

Бородач. Что это?

Кракс. Удостоверение Союза защитников Белого дома «Живая лента Мебиуса». Вклеишь фотографию, сможешь по-свойски захаживать в администрацию президента и на демтусовки. Кстати, ты не поверишь, но мы с Вовочкой нашли-таки Федорова.

Бородач. Какого Федорова?

Кракс. Как какого? Ротного нашего.

Бородач. А-а, Федорова! Я про него и думать забыл.

Кракс. А я помнил. Оказалось, не стал он никаким генералом, вышел в отставку, спился с круга, нищенствует, можно сказать. Хотели мы с Вовочкой его отметелить, а как увидели пьяного, оборванного, так всякое желание пропало. С кем, думаю, счеты сводить — с этим плевком на мостовой? И так нам тоскливо стало…

Женщина (приблизившись). Что за похоронная процессия? Милочка, вы же плачете! (Юле.) Родная моя, да ты же плачешь! Что-нибудь с маленьким? (Обнимает ее.)

Юля (всхлипывая, показывает на Бородача, затем на Кракса и Левого). С ним! И с ними! Их убьют в Москве…

Женщина. Да что ты, роднуля! В Москве комендантский час, милиция с ОМОНом на каждом шагу. Эти никому не дадут убить — если только сами от балды не ухлопают.

Проводница (Левому). Все, что разжег — загасить! С ума все спятили! Вагон за девять минут сгорает!


Решительно возвращается в голову вагона и дергает ручку туалета.


Проводница. А ну выходи, крестная морда!

Голос интеллигента. Я не крестная морда!

Проводница (издевательски). А кто ты — русский интеллигент?

Голос интеллигента. Если так, то я не русский и не интеллигент! Не открою, да?

Проводница (задохнувшись от возмущения и обиды). Как это не откроешь? Ты сейчас не со мной, ты сейчас с МПС разговариваешь!.. Открой, паразит! (Пытается плечом высадить дверь.)

Голос интеллигента. Предупреждаю: у меня с собой толовая шашка. Как только вы взломаете дверь, взорву вагон ко всем чертям.

Проводница. Взрываешь? Мой вагон? Милок, не надо, я тебя не трону. Сри, золотой мой, хоть до самой Москвы — я уберу, только ничего не взрывай.


Бежит в тамбур и срывает там стоп-кран. Поезд с грохотом останавливается, все валятся на пол. Пламя свечей колеблется и гаснет, воздух наполняется чадом.


Проводница (Вбегает в купе проводниц и включает внутреннюю связь). Бригадир! В шестнадцатом вагоне маньяк с динамитом. Заперся в туалете, угрожает взорвать состав. Что? Не слышу! (Выбегает в коридор.) А вы чего разлеглись? Живо в тамбур!


Все молча поднимаются и отряхиваются, не спеша выполнить указания.


Проводница. Телитесь побыстрее! (Юле.) Что с тобой?

Юля. У меня только что умерла та часть души, которой я любила.

Проводница. Серьезно?.. Валерьянки, может быть?

Юля. Не поможет. (Краксу.) Можно у вас попросить это… (Пальцами изображает пистолет.)

Проводница. Он не настоящий, так что не рассчитывайте…

Женщина. Милочка, а как же ребенок. Кто ж ему слезу утрет?

Юля. У него есть отец.

Женщина. Эти отцы сами кого хочешь доведут до слез.

Проводница. Точно!

Бородач. Юля!..

Юля. Ничего не говори, ради всего святого. Ты вот все злился, что не первый у меня. Так знай, ты у меня — никакой, и ничего между нами быть не может. По крайней мере, у ребенка будет родной отец, хотя бы в этом он будет уверен. (Краксу.) Спасибо, как видите, пока не понадобилось. Вот когда сыну исполнится восемнадцать…

Проводница (приходя в себя). Долго мне здесь будут голову морочить? Вон все из вагона. (Смотрит в сторону туалета.) С этим я сама разберусь. (Бородачу, Краксу и Левому). А вы чего стоите?

Кракс. А мы не спешим в Москву! А потом, мы не можем оставить вас в вагоне одну лицом к лицу с опасностью…


Прислушивается. Толчок и удаляющийся стук колес.


Проводница. Погодите! Что они делают, ироды?!!


Выбегает в тамбур и распахивает дверь.


Проводница. Уехали! Отцепили вагон и уехали!

Голос интеллигента. Ага, не видать вам Загорска, как полякам при Пожарском, да?

Писатель. Ну, что, хозяюшка, приехали?

Голос старухи. Эх, дочка! С кем сейчас шашни крутишь? А ведь могла бы я и не пойти за твоего отца! Рядом Петруха-матрос жил, в тельняшке ходил, уж как я его любила. Так ведь родители сказали: иди замуж за Семена, он хозяйственный. Я тебя родила, а ты меня помирать в темноту бросила.

Женщина (свирепея, врывается в первое купе). Мама, я тебя сейчас и вправду задушу! Какие шашни, когда я семью, мужа и тебя, дуру старую, на своей шее волоку? Не бросали тебя по-настоящему, вот и подняла скулеж!

Голос старухи. Да разве я что говорила?

Женщина. Уж лучше бы вышла замуж за своего Ваньку! Разве был у меня отец? Какой он отец? Какие у нас мужья и отцы? Слякоть!


В коридор выходит старуха. Она оказывается на редкость моложавой на вид и весьма легкомысленно и кокетливо одетой для своих возможных лет.


Старуха. Не плачь, дочка! Зря, думаешь, с тобой в Москву езжу? Толкового мужа присматриваю…

Женщина. Для меня, что ли?

Старуха. Петруха-матрос мой, говорят, лет сорок назад в Москву подался… Не плачь, дочка, не лей слезу. Мало ли, что ты нескладная. На то она и жизнь!


Обнимает плачущую дочь. К ним, хлюпая носами, присоединяются Юля и проводница. На женщин озадаченно смотрят Бородач, Левый и Кракс.


Бородач. Кракс, ты прав, я идиот! Мы все в этом поезде мчимся в тартарары, как бараны, на бойню, и никому не придет в голову сорвать стоп-кран и сойти. Я — идиот!

Кракс. Я тебе это тысячу раз говорил! Но лучше быть живым идиотом, чем мертвым умником.

Бородач. Ладно, давайте скорее прикинем, что нам делать.

Кракс. Я так думаю: после гибели братков на самого Марата наверняка начнется охота. Слишком многим он наступал на мозоли…

Бородач. А потом?

Кракс. Потом его должников поделят новые хозяева жизни, и у тебя, у меня, у Вовчика все начнется сначала… Если бы ты не вернул деньги!..

Бородач. Что б тогда?

Кракс. Ты был бы невестой на выданье. Вокруг тебя крутились бы все авторитеты Москвы, а в тюрьме с тебя сдували бы пыль. Но ты остался должен двести баксов, а за эти деньги суд тебя упечет на полные десять лет, если раньше не пришьют наследники Марата.

Бородач. Левый, скажи свое веское слово. Назови место, где мы будем в безопасности.

Левый. Белый дом!

Бородач. Браво! На баррикадах братков нет. Они приходят после. Еще где, Левый?

Левый. Лефортово!

Кракс. А что, действительно! Как противники демократии, мы будем сидеть в самой комфортабельной и самой охраняемой тюрьме, и власть будет беречь нашу жизнь и здоровье, как зеницу ока, потому что мы — единственное оправдание пролитой крови. А потом амнистия — и мы разу в таком политическом весе, что столичные урки перед нами шапку будут ломать.

Бородач. Не годится!

Кракс. Почему?

Бородач. Нет в этом Божьей благодати. А значит, не будет и удачи. Левый, придумай еще что-нибудь!

Левый. Мужской монастырь.

Кракс. Добро бы женский…

Бородач. Я не могу! У меня… (Оглядывается на Юлю.)

Кракс. Думаешь, не понимаем?.. Слушай, Писатель, неужели мы так бездарно профукали нашу жизнь? Держались, как боги, а оказались наживкой на чужом крючке? Были три армейских кореша неразлей-вода, а стали тремя шестерками, шестеренками в механизме, который вращается с нашей помощью и с каждым поворотом увеличивает сумму зла в этом мире. Неужели совсем нет выхода? Вспомни, какими мы ехали по этому маршруту два года назад? Неужели нет места, где лучшие твои мечтания сбываются?

Писатель. Должно быть! Обязательно должно быть!..


Проводница, услышав какой-то звук, заходит в купе Юли и тут же появляется вновь…


Проводница. Гражданка, у вас там ребенок заговорил.

Юля. И что он сказал?

Проводница. Странное что-то сказал…


Приближающийся шум — стук колес и гудок.


Проводница. Неужели послышалось?


Идет в хвост вагона и открывает дверь в тамбур. Из туалета неуверенно высовывает голову интеллигент.


Проводница. Поезд! Я же вам говорила — убегайте!


Юля бежит в купе. За нею бросается Бородач. Кракс и Левый стоят, обнявшись. Дочь отступает за старуху. Проводница протягивает руки, словно пытаясь остановить наезжающий состав. Шум переходит в грохот, затем свет меркнет, раздаются лязг, звон, скрежет. Далее — тишина.


Занавес закрыт.


Звук сирены. Шум подъезжающих машин. На авансцене возникает шофер Сашка. Он напряженно вглядывается куда-то вдаль, вытаскивает пистолет, затем быстро убирает его и вынимает мобильный телефон, набирает номер и подносит трубку к уху.


Сашка. Алло, Марат? Как слышно — нормалек? Че? Да, доехал. Это сирена на скорой помощи воет, только без толку. Писатель и его дружки нас больше не волнуют. А кто волнует? Жена с ребенком? Ехали этим поездом? Сочувствую, Марат. Ей-ей сочувствую! Гадом буду! (Пауза.) Что хорошо? Не смог бы принять? (Чешет затылок и бормочет.) Ё-мае!.. Что говоришь? В Калинове ярославские чеченцы? Остатки штангистов у них под крышей? Абзац!.. Я виноват? А я-то при чем, Марат? Я что, умереть должен был?.. Должен? Спасибо, конечно!.. Слушать внимательно? Слушаю!.. Не понял тебя!.. Рвем из Москвы? Куда? Нет не бывал… Говоришь, уже идут? С билетом до Сингапура? Погоди, Марат, а как же я?.. (Опускает трубку.) Бросил трубку, падла!


Складывает телефон, потом со всего размаха по крутой дуге бросает его за кулисы. В бешенстве мечется по сцене, потом останавливается.


Сашка. Ничего, перезимуем! Хорошо еще, не выгрузил вьетнамцев. Доедем до Ханоя, а там, глядишь, и Сингапур рукой подать. Мало ли на свете хороших городов, кроме этого. (Смотрит вперед.) Прощай, золотая моя, прощай, столица моей Родины! В гробу я тебя видал, родимая!.. (Проверяет пистолет, затем вынимает кошелек и пересчитывает доллары.) Ну, что, в путь? (Смотрит вперед.) Что, Писатель? Приехали? Так это, надо думать, жена шефа была? Странно, первый раз жаль кого-то. Не пойму только, их всех, или себя. Эй, Кракс, Левый, где вы там, дайте ответ! Молчат, ангелы…


Пауза.


Занавес открывается.


Тот же вагон, освещенный утренним светом. Пассажиры 1991 года и проводница приготовились к выходу. Под стук колес и скрежет рессор поезд подъезжает к перрону. Мелькание теней от ферм и акведуков. Стук колес замедляется и сходит на нет. Толчок. Остановка. Тишина.


Занавес.