"QUINX, или Рассказ Потрошителя" - читать интересную книгу автора (Даррел Лоренс)

Глава восьмая Минисатирикон

— Если хотите знать мое мнение, это чисто римское бахвальство, — произнес лорд Гален. — Как подумаешь, что подобная махина была создана лишь для того, чтобы отвести воду из реки на двадцать пять километров, в засушливый Ним, куда одиннадцатый легион был послан в качестве поселенцев… чистой воды бахвальство, вот что это.

В наступающей темноте они свернули на мост в ожидании начала празднеств, наконец-то он наступил, великий день, когда предстояло сорвать завесу с тайны сокровищ тамплиеров, хранившихся в пещере.

— Возможно, — отозвался Феликс Чатто, присоединившийся к ним уже в сумерках. — Возможно, — повторил он, глядя на золотистые, как мед, арки акведука, изумительно красивые на фоне вечернего неба, — для тогдашних архитекторов такие сооружения не были особо сложными — обычные законы гидравлики, предельная функциональность. Не было даже римской девственницы, отданной заживо богине реки! Принц кивнул.

— Да, не было. Насколько нам известно! А, может быть, строительство затеяли, чтобы избежать социальных беспорядков и примирить римских колонистов с местными жителями? Как плохо, когда чего-то не знаешь. А ведь мы не знаем, когда сугубо функциональный объект, форт, железная дорога, дамба (словно у них изменился шифр) становится бесценным эстетическим объектом.

Все эти рассуждения насчет эстетики были сейчас как-то не совсем уместны. Ибо услышав от префекта, что грядет праздник и vin d'honneur[159] в честь восстановления убежища святой Сары, сообразительные цыгане, поняв намек, уже хлынули в долину, туда, где меж высоких скал и влажных лесов стремительно неслась зеленая речка, бившаяся на бегу об усеянные камнями берега.

— Да, насчет эстетической ценности мы никогда ничего толком не узнаем, — вздохнул Феликс. — Много лет назад мне довелось зайти в один греческий монастырь, а там — музыкальный автомат, мы все просто остолбенели. Автомат — в монастыре! Оказывается, один из монахов ездил в Америку и привез это, так сказать, достижение культуры ех voto. Это было даже забавно, потому что необычно. Приехав туда снова через несколько лет, мы обнаружили, что теперь во всех монастырях есть музыкальный автомат, иногда не один. И они орут-надрываются на полную мощь весь день напролет. То, что раньше казалось забавным и редким, теперь стало сущим кошмаром. Как такое произошло? Неужели объектом наших желаний и восторгов становится только нечто редкостное, и как только эта неповторимость исчезает, исчезают и восторги? Эта мысль часто не давала мне покоя.

Лорд Гален чувствовал себя не слишком уверенно, поскольку, в отличие от Аристотеля, был неважным оратором.

— Естественно, лучше всегда больше, чем меньше, — решился вставить он, — как с деньгами.

Феликс покачал головой.

— А с микробами?

— Боже мой! — воскликнул лорд Гален. — Терпеть не могу таких аргументов, ведь они ничего не доказывают. Неужели было бы плохо, если бы греческие монастыри тратили больше денег на сантехнику? Лично я был бы очень рад.

Пока этот «религиозный», но вполне дружелюбный спор, продолжался, Сатклифф делал в своей записной книжке пометки — любопытные детали, число и час, где все происходит… На случай, если Обри почему-то не приедет или опоздает, мало ли что. Самым интересным было то, что каждый из собравшихся лелеял свои мечты и планы относительно предстоящего события. Для принца и его компаньонов особо была важна материальная сторона, для сотрудников музея — эстетическая, цыгане пеклись о судьбе святой Сары, и так далее. Даже маленький доктор и мертвенно-бледный Катрфаж, с повадками эпилептика, ожидали откровений, новых сведений о таинственных тамплиерах и их заветном кладе. Все должно было решится — если повезет — после полуночи, когда собравшиеся, хорошенько напраздновавшись, отправятся в темный лабиринт коридоров и гротов. Что до цыган, то это были такие ловкачи, что проникли бы куда угодно, кибитка за кибиткой, табор за табором. Волшебные слова «Святая Сара». Они мигом облетели все кочующие таборы — вплоть до северных Балкан. Цыгане из Югославии, Италии и Алжира решили, что их посланники непременно должны присутствовать на столь важном событии. На их языке это называлось «пробуждением». Так сказать, обряд инаугурации таборной святой, предсказательницы и предводительницы. Естественно, что местные цыгане, из городских и сельских таборов, пользовались правом наибольшего благоприятствования, так как их было больше и они были более близки к местным властям. Они запросто улаживали отношения и с полицией, и с прочими властями. Пока все шло довольно гладко, хотя префект провел бессонную ночь: неожиданно проснулся задолго до рассвета, похолодев от страха, поняв вдруг, что может начаться пожар, который мигом охватит лес вокруг Пон-дю-Гар. А ведь он сам предложил устроить небольшой салют в честь святой Сары. Кровь застыла у него в жилах, едва он представил, что будет, если кто-нибудь закурит… или упадет лампа… Утром он, слегка успокоившись, отправился к мессе, однако и во время службы не мог отделаться от видений горящего Пон-дю-Гар, то и дело возникавших у него перед глазами. Менять что-нибудь было уже поздно, поэтому префект вызвал команду пожарных, пусть будут наготове, если вдруг что…

Так или иначе, предстоящее мероприятие считалось событием общегородского масштаба (что льстило цыганской гордости), и было очевидно, что и все окрестности, и овраг заполнят зрители и участники празднества. Городские pompiers[160] дружно взялись за дело, начав с наладки освещения. Были протянуты провода, с которых свисали гирлянды из разноцветных лампочек, в грузовике заработал переносной генератор. Впервые все здешние дома были так ярко освещены. Ведь помимо этой иллюминации в городе имелась запасная система освещения, которую использовали в дни национальных праздников или в туристический сезон. Покачивающиеся лампочки делали город похожим на волшебную страну, сказочный свет лился сверху из театральной тьмы ночных небес. На вздымавшихся вверх скалах, поросших влажным кустарником и каменными дубами, уже обосновались цыгане.

(И опять у префекта холодела кровь, так как невозможно было запретить им разжигать костры, на них цыгане готовили себе еду!) Они привезли с собой и товары, и гадальные карты, а приехали на старых грузовиках или в кибитках, держа на руках завшивевших востроглазых детишек. Привезли они и блох, если верить рапортам местной полиции! И музыку тоже. Расположившись, они тотчас начинали веселиться. Зазвучали разнообразнейшие мелодии, исполняемые на разных инструментах и в разных ритмах — плаксивые мандолины что-то мурлыкали, изнемогали под смычками пугливые томные скрипки, звуки тромбонов напоминали бормотанье деревенских дурачков, которые талдычат одно и то же. Потом пустились в пляс дети. Цыган становилось все больше, и вот уже появились столики, на которых были разложены товары: пироги с мясом, яблоками или вареньем, жареное мясо, фрукты, ячменные и пшеничные лепешки, были даже всякие безделушки и корзины — плоды трудов самих цыган, не упускавших возможности подзаработать. За другими столами-прилавками вели торговлю кузнецы, которые могли тут же подковать лошадь, изготовить отмычки для офисного сейфа и продать точило для кухонных ножей, чтобы они в мгновение ока стали острее бритвы. Были тут торговцы шарфами, кружевами, разноцветными салфетками из Турции и Югославии. И, наконец, как не упомянуть армию гадалок, нарядных, ярких, точно попугаи, и со всяким подспорьем для ворожбы…

Тем временем возвели центральный шатер, очень большой, ибо он должен был вместить большую часть выдающихся горожан, на середине поставили некое подобие трибуны, с которой префект собирался произнести речь в честь святой Сары. Он никогда не упускал случая выступить перед публикой. Это была его работа, но еще и искусство.

Цыгане стояли группами вокруг полудюжины старомодных кибиток с маленькими окошками, украшенными яркими расписными наличниками и завешанными дивными занавесками. В центре располагалась самая красивая кибитка, в которой обитала предводительница табора, цыганская Мать. Над ней и вокруг нее витал аромат благовоний и виски, дразня обоняние клиентов, которые пришли проконсультироваться с этой почтенной дамой насчет своих денежных дел. Вечерний ветерок гнал на скалы и вниз по течению реки запахи костров, еды, табака, индийских курительных палочек.

— Поищу-ка я нашу госпожу Сабину, — сказал лорд Гален. — Хорошо бы получить от нее более солидное, подробное предсказание. В последний раз, когда мы виделись у Святых Марий, она что-то была не в форме, хотя некоторые ее слова меня поразили, и мне очень хочется расспросить ее поподробнее, если получится.

— Она не пообещала, что вы найдете сокровище? — полюбопытствовал принц.

— Нет! Кажется, нет. Мне — нет! Однако она предупредила, что ее возможности ограничены, она видит только то, что ей доступно, только то, что способен уловить человеческий глаз — на определенном расстоянии. И все же я был, как и вы, потрясен тем, что она сказала.

Феликс Чатто, решивший отдаться на волю судьбы и не очень-то доверявший гадалкам, тем не менее тоже хотел отыскать Сабину, которой всегда восхищался и считал замечательной собеседницей. У него появилось чувство, что за прошедшее время он очень повзрослел, причем во многом так неожиданно, что ему хотелось убедиться в собственной зрелости, проверить это на ком-то, чья восприимчивость, чьи взгляды были сродни его собственным. А эта женщина как раз истосковалась по хорошей беседе на родном языке, когда можно и пошутить и не мучиться, выбирая слова. Но куда она подевалась? Из-за каких-то транспортных недоразумений Сабина попала на виадук лишь ночью. За последние год-два она очень похудела, собственно, ей уже было известно, что у нее начальная стадия рака; но на какое-то время она необыкновенно похорошела, и это подчеркивал театральный цыганский наряд во всей его великолепной аляповатости. Тело ее отозвалось на потерю веса, Сабина теперь и ходила иначе, как когда-то, немного покачиваясь и склонив голову на бок, словно как бы со стороны прислушиваясь к собственной красоте. Наконец в толпе раздался ее хриплый голос, и кто-то (возможно, Гален) крикнул:

— Вон она! Надо ее перехватить, прежде чем это сделает французский префект!

Им удалось ее перехватить, но похоже, Сабина сама искала Феликса, — она почти бегом бросилась к ним навстречу и схватила его за руки, не обращая внимания на протянутую руку Галена.

— Мне нужно переговорить с вами с глазу на глаз, — запыхавшись, выпалила она, — если ваши друзья не против. Я хочу кое-что вам сообщить. — И она потащила его в сторону, в лес, где усадила на обломок золотистого камня, отвалившегося от моста. — Когда мы говорили про Сильвию, я сказала вам не все, что увидела, так как главного вы все равно не поняли бы — тогда. Это было, скажем так, предварительное пророчество. Если я что-то вижу, это вовсе не означает обязательного свершения, иногда предсказание не сбывается; однако, если подсчитать, то я попадаю в точку примерно семь раз из десяти. Вы спрашивали про ее болезнь и о том, насколько велика вероятность самоубийства, а я перевела разговор на другое. Мне нужно было время, чтобы посоветоваться с Матерью, спросить, что я имею право раскрывать, а что — нет. Дело в том, что мне удалось заглянуть довольно далеко в ваше будущее, скажем так, в мой вариант вашего будущего. В этом варианте Сильвия не то чтобы умирает, она оказывается похороненной заживо в снежной лавине. Это случится чуть севернее от Загреба, через несколько лет. Но до тех пор вы успеете испытать с ней необыкновенное счастье. Потому что, поняв природу ее так называемой болезни, поможете ей преодолеть страх и вновь обрести разум. Став молодым послом, вы обретете богатство, вам будет сопутствовать профессиональный успех, и никаких проблем со здоровьем не предвидится. Катастрофа будет неожиданной. Они молча сидят в своем лимузине, шофер в униформе дремлет. Все ждут помощь, ждут, что их откопают. Она играет в карманные шахматы. Я слышу довольное мурлыканье кота и тиканье часов. Помощь прибудет, но поздно. Спасательная команда сделает все, чтобы пробиться к ним и вытащить тела, но автомобиль застрял в скалах, и спасатели не смогут сдвинуть его с места. Придется ждать весны. К сожалению, из-за влажности ничего не останется в ее двух последних записных книжках — великая потеря для литературы, по мнению многих. — Все это Сабина проговорила, крепко держа Феликса за запястье и не отрывая глаз от его ладони, словно была в состоянии транса. Потом она вздохнула. — Вот так. А теперь прошу меня простить, мне надо отлучиться, кажется, приехали французы.

Действительно, приехали французы, то есть представители прессы с фотоаппаратами наготове, которых заверили, что будет отличный буфет — но пока еще он не одолел и половину горы. Создание этого кулинарного чуда было поручено великому Тортони, шеф-повару Нима, который помимо множества кексов и паштетов приготовил пьедестал для самого главного из своих творений: лежащей женщины, изваянной из масла, украшенной икрой разных сортов, порциями saumon fum#233;,[161] и вокруг — архипелаг из замороженного картофельного салата. Венера, возлежавшая на кушетке из балтийской икры с улыбкой спасительницы на прекрасном лице, должна была напомнить всем, что Тортони посещал уроки живописи, до того как избрал карьеру повара, принесшую ему славу и богатство. Все это великолепное сооружение следовало держать на холоде, и потребовалась недюжинная изобретательность, чтобы поместить создание мастера в холодильную камеру, которая была скрыта от глаз легкомысленными купидончиками с поднятыми леденцовыми пенисами и медовыми улыбающимися ртами.

— Должен сказать, — с гордостью произнес Гален, — иногда у вас бывают неплохие идеи.

Собственно, это принц придумал сию гастрономическую шалость, так как бюджет префекта мог бы покрыть лишь стоимость сырной корки.

— Надеюсь только, что это обошлось нам не слишком дорого, — добавил Гален, так как принц послал счет компании.

Принц с укоризной покачал головой.

— Ах, опять вы про деньги! Сегодня мне приснилось, что вы умерли, а прах потом развеяли с вертолета над вашим банком в Женеве.

Гален от души рассмеялся.

— А еще вы соорудили себе надгробие в святая святых банка!

Однако веселость Галена сменилось задумчивостью, словно он сообразил, что подобная идея не так уж и плоха! А принц продолжал подтрунивать над приятелем:

— Помнится, Вольтер давал совет людям, собравшимся в Женеву. Знаете, какой?

Гален не знал, так что принц любезно процитировал:

— Вольтер говорил: «Если вы в Женеве и видите, как банкир выпрыгивает из окна на четвертом этаже, прыгайте за ним. Три процента вам обеспечены!»

Цитата привела Галена в хорошее настроение.

— Старик Банко обычно повторял, что если приложить ухо к женевскому банку, можно услышать, как он урчит, словно персидский кот. Эти звуки якобы выражают благоразумный интерес к росту капитала!

Феликс укоризненно щелкнул языком, якобы недовольный всеми этими легкомысленными шуточками, разумеется, он лишь делал вид, будто они его смущают.

— Ну же, Феликс, — сказал принц. — Мы живем в мире Мутонов-Ротшильдов, и в нем почти нет места веселью. Что касается меня, то я умираю от желания запустить ложку в масляные ягодицы Венеры, сотворенной Тортони, однако, увы, придется ждать префекта, или это не обязательно?

Префекта конечно же надо было дождаться, как того требовали правила протокола и масштаб праздника. Однако было очевидно, что самим цыганам отведена малюсенькая роль в этих пышных торжествах. Хотя без них никакого торжества вообще бы не состоялось, они не теряли присутствия духа, мирясь с подобной несправедливостью. Поздравительная речь префекта была записана, размножена и передана прессе; однако в ней было нечто несообразное, так как он велел написать, что статуя уже найдена — будто ее достали из пещеры заранее, так сказать! Короче говоря, речь была написана и прозвучала благожелательно, даже сердечно — благодаря некоторым неформальным оборотам, которыми часто разбавляют официальные речи. Однако в шатре, где собрались главные участники действа, цыган было совсем мало. Зато снаружи они уже составляли безусловное большинство, а их собратья все прибывали и прибывали. Дым от костров и ламп, протяжные цыганские напевы придавали празднику романтический колорит. А безудержное веселье напоминало о других, более важных цыганских праздниках — например, в честь святых Марий в конце мая. Красочное разноцветье радовало взгляд, и Сатклифф совсем опьянел от всего этого, еще до того, как на него подействовало вино. Он спросил Сабину, не хочет ли она уединиться с ним, и в ответ она долго смотрела на него каким-то странным взглядом.

— Не знаю, кто из вас реальнее — Обри уже предложил мне то же самое.

— По-вашему, в наши времена нельзя иметь alter ego? — с раздражением отозвался Роб. — Я просто поддерживаю традицию. Во всех именитых домах, кстати, шут обычно подражал господину! К чему вся эта таинственность? Когда с близкого расстояния описываешь сугубо личный опыт, веселье совсем не мешает, оно нужно хотя бы для того чтобы выразить удовольствие. Поэтому я люблю тебя, ведь для тебя не тайна, что там, где задействован индивидуум, мы имеем лишь иллюзию последовательности, связности. У твоего «я», у меня, у моего «я» столько же постоянства, сколько у пара. Сабина, я превращаюсь в радугу! Я чувствую это. Медленно, но элегантно. Я полон любви и дурных предчувствий, потому что знаю, как пишутся стихи. Это когда грядут борьба, удушье, поединок с соперниками, конвульсии — перед тем, как ты решаешься сделать жизненно важный шаг в сторону неведомого! Я хочу исчезнуть из времени посредством совершенной амнезии оргазма. Время! Ты не замечала, насколько следующее мгновение похоже на предыдущее? Время — это постоянный поток, непрерывный процесс. Это мы исчезаем, состарившись!

— Пойдем в мою кибитку, — сказала она.

Это был приказ.

До еды пока дело не дошло, но все уже вовсю распивали шампанское, благодаря которому наслаждалась приподнятым настроением. Защелкали вспышки фотокамер, и все почувствовали, что приобщаются к вечности. Музыка вливалась в гудение голосов, в шум общей беседы, которая уже ничем не отличалась от бесед на любой вечеринке с коктейлями — словно опрокинулась чаша «коллективного бессознательного», — как бокал вина.

— Вы тогда ужасно напугали меня рассказами о змеях и спрятанных сокровищах, — сказал Гален. — Помните ваши египетские сказки? Я даже обзавелся тяжелой тростью с металлическим набалдашником. Я на всякий случай прихвачу ее с собой. Принц хмыкнул.

— Это будет весьма кстати! Если учесть, что нынешняя опасность — это мины, на которых можно подорваться!

Прибыли еще гости, среди них доктор Журден, угрюмый Катрфаж и даже (как ни удивительно) Макс, который еще сильнее стал походить на Бога-Отца: словно дух старости обрел дом, воплотившись в этом седом степенном красавце. Гален заплатил за то, чтобы он пришел, поскольку он был «спящим партнером».[162]

— Что случилось с Констанс? — спросил он и обрадовался, когда Феликс ответил:

— Самое лучшее — и самое худшее! Она влюбилась в Обри и исчезла. Но сегодня они обещали быть тут, поэтому не исключено, что мы скоро их увидим.

Старик склонил голову, предавшись размышлениям: «Любовь, не преодолевшая телесность, заканчивается утратой надежд и прощением. Надо спросить себя, неужели это все, что может дать жизнь? Однако у жизни свои предпочтения, и всему свой черед. Она совершенно права и ведет себя так, как должна себя вести. Следует изучать единственное искусство — как взаимодействовать с реальностью и неизбежностью!» Подумав так, он принялся ругать себя за столь лицемерную формулировку, в то же время понимая, что на него подействовали занятия йогой — нынешняя его приверженность озарениям и обогащению кислородом. Как бы то ни было, Максу до смерти хотелось повидаться с Констанс, и он надеялся, что не заснет, не переговорив с ней. С недавних пор у него (к сожалению) появилась неодолимая привычка засыпать после обеда — досадный симптом старости, перед которой он оказался бессилен!

Появление префекта, в соответствии с его рангом, должны были возвестить три пары литавр, однако на сегодняшнем культурном мероприятии он из скромности ограничился двумя парами. Собственно, не было другого способа призвать средиземноморских жителей к тишине. А заодно дать понять, что он собирается произнести очень серьезную официальную речь. Литавры сделали свое дело — народ угомонился!

В этот вечер префект позволил себе приятный каприз: он вышел из служебного автомобиля и пешком прошел несколько сотен ярдов до моста — под звон литавр. Ему удалось произвести впечатление, — он не спеша, с достоинством шагал в своем облачении, и украшавшие его грудь знаки отличия вздымались при каждом вдохе. Литавристы шли впереди, с торжественной медлительностью ударяя литаврами и отбивая каждый шаг префекта; цыгане, завидев его, расступались, давая ему дорогу, и тоже начинали наигрывать что-то торжественное, приветствуя этого важного господина. Между тем, он своим наметанным чиновничьим глазом подмечал решительно все. Его очень беспокоило, как ведут себя цыганские главари, то есть соблюли ли они нечто, невидимое глазу и непостижимое для ума, — протокол. Префекту стало спокойнее, когда он увидел, что старуха, Мать табора, донельзя потрепанная, чинно сидит за боковым столом, и перед ней — неизменная бутылка джина и горящая благовонная палочка для поддержания образа предсказательницы. С ней рядом расположились муж и многочисленные сыновья, которым было тут не совсем уютно из-за яркого света и «официоза», но они явно были польщены. Префект сделал круг, здороваясь за руку с приглашенными и с интересом отмечая, что некоторые из собравшихся — как будто из другого временного поля или другой реальности. Как например, Тоби или Дрексель, который тоже был там — вместе со своими очаровательными юными великанами, близнецами Бруно и Сильвейн, казавшимися новыми воплощениями Пьера и Сильвии. В общем-то, собрались все, кроме двух влюбленных, которые все еще продолжали свой долгий путь, начавшийся много лет назад в Лионе с обмена первыми взглядами!

Торжественность мероприятия подчеркивали дуговые лампы у акведука, включенные ради такого случая, и теперь наконец все могли полюбоваться чудесно проявившимся на фоне неба монументом, во всей его идеально пропорциональной красоте. Нет, воспринимать его лишь как банальный образец римского водопровода невозможно, подумал Феликс, глядя на акведук и снова расчувствовавшись. И опять он невольно задал себе этот мучительный вопрос. (Прекрасное как ценное против Прекрасного как бесценного — что важнее?) Рыночная стоимость или эстетическая и духовная ценность? Стоявший рядом Макс проговорил, словно прочитав мысли Феликса:

— Очень духовное сооружение. Здесь можно отлично заниматься йогой, места вполне подходящее!

Вино делало свое дело, музыка чаровала, тень от деревьев и яркий белый свет дуговых ламп подчеркивали великолепную, буйную красоту поздней весны. Но самые яркие впечатления ждали впереди: уже совсем скоро можно будет вызволить из плена несметное богатство и вернуть славу незабвенной святой, о которой не вспоминали долгие годы. Префект внимательно оглядел собравшихся, словно кого-то ища. И вот она, встретившись с ним взглядом, начала сквозь толпу пробираться к нему. Это была Сабина, и он, по всей видимости, ее ждал.

— Месье префект, — глубоким грудным голосом проговорила она, — я навела справки, как вы просили, и девушка придет к вам, когда пожелаете. Ее муж уверил меня, что она здорова. Я очень хорошо понимаю ваше беспокойство, у многих цыганок в самом деле есть венерические болезни. Единственное затруднение заключается в том, что он просит кое-что у вас en contrepartie,[163] но, вероятно, вы не захотите…

— Все что угодно, в пределах разумного, — ответил префект, краснея от удовольствия, потому что девушка, о которой они говорили, была поистине райской птичкой — нет, точнее, из породы золотистых фазанов.

Сабина продолжала:

— Он хочет получить центральный прилавок в Авиньоне, тот самый прилавок, который находится чуть левее старого бастиона — прилавок Г.

— Все хотят этот прилавок, — простонал префект, — он же лучший в городе. Ладно. Я поговорю с placier,[164] и с завтрашнего дня пусть там торгует. Надеюсь, девушка придет завтра вечером, в восемь часов. Невозможно передать словами, как я благодарен вам за посредничество. Нам, официальным лицам, иногда очень трудно самим улаживать некоторые дела. Тысяча благодарностей.

Сабина улыбнулась. Когда человеку ничего не надо, у него всегда сильная позиция. Однако она понимала, что если ей понадобится помощь властей, она теперь может рассчитывать на piston[165] префекта, и это было очень важно.

Однако пока еще не зашло речи о том, что сейчас наверняка занимало мысли и самой Сабины, и префекта. О забальзамированных ногах Хулио. Поэтому воцарилось многозначительное молчание, обремененное явной недосказанностью. Префекту ничего не оставалось, как самому заговорить об этом.

— Естественно, — проговорил он наконец, — я прекрасно понимаю, что для табора принципиально важно, чтобы эта святыня была в целости и сохранности, так сказать, в рабочем состоянии. Я заинтересован в этом не меньше вас, ведь я обязан заботиться о том, чтобы ничто не нарушило общественного порядка.

— Ну да, — отозвалась Сабина, глядя на свои руки, словно старалась разглядеть в них некую тайну. — Ну да!

Префект тяжело вздохнул.

— Вы думали о моем предложении насчет ног?

— Конечно, думала.

— Тогда я повторю, что «Музей человека», хочет включить их в свою коллекцию. Тамошние сотрудники очень надеются, очень… Я уверен, все можно так устроить, что никто не узнает. В конце концов, можно сделать копию — пару ног из пластмассы, и все довольны.

— У меня другой вопрос. Я назначила цену. Они согласны или нет? Если согласны, то с моей стороны возражений не будет. Если нет, то ничего не получится!

Префект кашлянул, прикрыв ладонью рот.

— Они согласны, — сказал он и улыбнулся.

Но Сабина не улыбнулась в ответ. Карты ей предсказали некий постыдный поступок, и вот это произошло! Пластмассовые ноги, конечно же, не будут обладать целительной силой, которая вмиг, как удар молнии, избавляет страждущих от недуга! Она взяла протянутый ей чек и растерянно поглядела на него, изумленная собственным поведением. Это было похоже на ритуальное жертвоприношение, вот только что было жертвой? А в результате, как предупреждали карты, табор убьет ее — совершит ритуальное побиение камнями. Она встряхнулась, как овчарка, словно не веря себе самой, тому что происходит…

— Какая же все это чепуха! — вдруг воскликнула она.

— Чепуха? — переспросил префект. — Мне кажется, цена подходящая. Все равно это всего лишь суеверие, что же вас смущает?…

Он медленно пошел дальше, а она все думала, порвать чек или не стоит? Но в глубине души знала, что не станет его рвать.

Все складывалось самым удачным образом; на празднестве царил невозмутимый оптимизм. Пора было приниматься за угощение, и префект приблизился к великолепно накрытому столу с пылом истинного француза, вдохновленного предстоящим пиршеством. Отдать должное еде — все равно, что исполнить религиозный долг. К этому времени вся компания уже прониклась этим настроением и последовала примеру префекта. Обрывки мыслей и разговоров летали, подгоняемые ветром, в темноте, сгустившейся вокруг римского архитектурного шедевра. Возобновлялись прежние отношения старых, много лет не встречавшихся знакомцев. Провозглашались тосты за святую Сару, и звон бокалов опять стал паролем!

— Что касается святой Сары, то теперь уж мы никогда не узнаем наверняка, кем она была, отвергнутой женой Пилата, служанкой Девы Марии или какой-нибудь забытой царицей Египта. А царица эта считалась очередным воплощением Исиды, правившей в Камарге! Возможно, это имеет значение только для смуглых детей, которые почтительно целуют ее пупок во время праздника.

Так говорил принц, очарованный великолепной едой, вином и тем, как удачно складывались обстоятельства.

От немигающего золотого света свечей все медные предметы в маленькой кибитке мерцали, играя множеством бликов. Сабина всматривалась в обе ладони Роба Сатклиффа, стараясь сосредоточиться и проникнуть в то, что они могли сказать ей, пока они не стали для нее прозрачными, как стекло.

— Если мы спасемся, то лишь благодаря евреям, новым представителям древнего народа Израиля; преследуемые всегда совершают ошибки, и однажды они неправильно определили безопасный процент с капитала; это было зашифровано в крови как некое алхимическое инвестирование плюс вполне материальное ростовщичество. Появятся другие способы стабилизации государственных финансов. Они укажут нам новый путь.

На Сатклиффе была лишь рубашка. В записной книжке появилась еще одна запись: «Недосягаемые мечты о законных ласках». Он попросил ее выйти за него замуж, как он просил многих, и, как многие, она отказала ему. (Можно ли (об)меняться жизнями? Можно ли (об)меняться смертями? Или их изменить?)

Лорд Гален рассуждал о снах:

— Иногда я мечтаю о пророческих снах, о, так сказать, обогащающих, которые снятся вроде бы ни с того ни с сего. Например, в прошлом году я проснулся с ужасным криком, потому что услышал голос, говоривший: «Эта война была столь разорительной, что самое время заключить контракт на сбор металлического лома». Это было откровение — хотя речь шла об очевидном! Через десять дней я уже договорился с десятью правительствами насчет полей сражений!

— Ну да, я тоже боялся змей, — проговорил Макс, — до того как отправился в Индию учиться. В ашраме были две королевские кобры, семейная пара, совершенно ручные; они приползали ко мне, когда становилось темно, и лакали из блюдца молоко маленькими проворными язычками. Если их не пугать, то они добрые и никогда не нападают первыми. Но за пределами ашрамов змей убивают. Я видел, как самки преданы своим избранникам и как они опасны для людей, потому что всегда возвращаются и мстят за своих возлюбленных. После убийства самца люди потом долго живут в страхе — ждут его подругу. Обычно она появляется дня через четыре. Говорят, самое лучшее — устроить засаду, так как кобра действует всегда одинаково. Она выбирает место, где обычно ходят люди, и ждет — на улице, на тропинке, в кухне или у алтаря, где стоят фигурки богов. Если человек спокойно входит, забыв об опасности, она молниеносно на него накидывается. Меня потрясло, с каким страхом в доме ждали появления змеи. Мои учителя использовали это как метафору. Все на страже, как перед вторым пришествием!

Музыка заглушила его последние слова, и он почувствовал, как сон приятными волнами накатывает на его сознание.

Разные говоры накладывались один на другой, смешивались, придавая празднику великолепный варварский оттенок. Можно было без труда представить всю беседу, даже не понимая ни одного слова.

Кто этот ваш приятель, вон там? Он случайно не людоед?

Еще какой!

Неплохо выглядит.

Да, все за счет друзей. У него полны карманы смертей.

Вот я и вижу: как будто бы знакомое лицо.

В автомобиль принца набилось множество цыганят — они упросили прокатить их, и их повезли по мосту и по обсаженным деревьями дорогам, что были в пестрых пятнах яростного света. Мощный мотор ровно урчал, урчание было мягким, как шерсть слона. Мотор, посланник из мира презренного металла, vox pop[166] и обработанных жителей.

— Все уже здесь, а влюбленных и Смиргела нет, — волновался префект, так как был намерен начать свою отрепетированную речь задолго до отправки в пещеру.

— Придут, — успокоил его Феликс.

Надо сказать, они действительно были уже недалеко. Влюбленные решили ехать с побережья верхом и в сумерках были в Ремулене, после чего извилистые дороги потихоньку привели их к мосту. Время от времени они видели призрачный свет между деревьями, а вскоре их уже приветствовали звуки мандолин. Появились они, будто зачарованные всадники, рука об руку. Они решили расстаться на некоторое время, вероятно, на несколько месяцев, чтобы дать себе возможность сконцентрироваться на книге, которую он давно задумал. Однако это нельзя было сделать без встречи с Сатклиффом, который снова впал в неодолимое уныние — он был в отчаянии из-за недоступности Сабины. Пока беглецы кружили по темным дорогам, он изложил ей свои планы и спросил, не станет ли она возражать.

Но Констанс пылко его поддержала, ведь #339;uvre,[167] о котором он мечтал, было и ее делом, ее работой, она была не меньше его самого ответственна за этот роман. Празднование мистической свадьбы четырех измерений с пятью скандами, если так можно выразиться. Воплощение пары королевских кобр, царя и царицы аффекта, духовного мира. «Мое спинальное «я» с ее конечным "она"». Кое-что из этого они попытались объяснить Сатклиффу, которого было нелегко убедить.

— Отлично, — в конце концов произнес он, — но при условии, что вы не будете писать так, словно вытряхнули сотню мусорных ящиков. Однако сначала нужно взглянуть на сокровище, вы согласны? Утешиться перед тем, как погрузиться в холод и сырость нашего родного острова — варварского места с двумя племенами.

Принц прояснил аллюзию:

— Сначала вам трудно полюбить местных жителей. Потом понимаешь, что они делятся на два вида, на британцев и англичан. Первые — наследники Кальвина, вторые — Руперта Брука![168] Поэты и Идеалисты против Протестантских Лавочников. Отсюда как бы двойственные речи, раздвоенность, это так часто раздражает. Все же, в страшной войне, через которую мы прошли, Галифакс,[169] не следует забывать, был заодно с Гитлером: а Черчилль — против. Англия одержала верх над Британией!

Эта тема была одной из самых его любимых и как нельзя лучше удовлетворяла типично египетский темперамент принца. Хорошо теперь рассуждать!

Последние из приглашенных — Смиргел и Катрфаж — приехали в старомодной двуколке, запряженной престарелой лошадью. Оба выглядели, скажем так, оцепенело-торжествующими. Немец привез обещанную карту австрийских саперов, без которой было невозможно даже приблизиться к сокровищу. Однако перед знаменательным вторжением внутрь прозвучали пламенные предостережения, — префект получил, наконец, возможность сказать нечто риторическое, умоляя с должной осторожностью и уважением отнестись к святой — если таковую удастся обнаружить. Время от времени его голос заглушали стоны мандолин. Но вот оно наступило, это великое мгновение. Кейд как раз выпустил изо рта дым сигареты и щелкнул аппаратом, сверкнув вспышкой — возникла полная иллюзия, что это молния сверкнула между деревьями. Еще при нем была целая связка лотерейных билетов, которую он пристроил наискосок через плечо, как патронташ. Это была идея Смиргела.

— Неплохо бы проконтролировать, кто зайдет внутрь. Цыгане такие разбойники, что их страшно впускать. Но если дать каждому по билету, то потом можно будет их сосчитать, если случится что-то непредвиденное.

Заранее были приготовлены факелы и китайские фонарики… Оставалось выработать некий порядок. Понемногу ласкающие слух официально-округлые французские фразы иссякли.

— Итак, дети мои… — Префект не смог отказать себе в отеческом обращении. — Итак, преисполнившись смирения, мы сейчас отправимся на поиски нашей святой, ибо она одна защитит нас, живущих на этой земле. Ура, Сара!

Слова «Ура, Сара» прозвучали словно ружейный выстрел, после чего долго-долго рвалась ввысь музыка в победном арпеджио, тогда как отдельные голоса продолжали свирепо рявкать, обращаясь к тени святой:

— Ура, Сара! Ура, Сара!

И тут над акведуком зашипел и затрещал фейерверк — венцы и глобусы из вращающихся сгустков света в темно-синем небе. Музыка стихла, и берущий за душу женский голос запел любовную песню, народную андалузскую песню с этим невероятным и непредсказуемым — перистальтическим — ритмом, сбивчивым, словно дыхание в момент оргазма. Сатклифф мрачно произнес:

— Секс — кладовая животного начала в человеке.

И его двойник отозвался на это:

— Да. Или роковой источник силы. Мы могли бы много чего совершить с его помощью, если бы знали тайный шифр!

Принц, которому уже было известно о смертельной болезни принцессы и который улетал на рассвете в Каир, думал совсем о другом — о смертном грехе, о том, что болезнь физической оболочки — пародия на этот грех! Он ясно видел будущее, где была ее смерть, яснее любой цыганской гадалки. Видел, как в годовщину ее ухода телефон задохнется от удушья в чайных розах — белых и алых розах. Чтобы никто не донимал утешениями и не заверял в поддержке и любви.

— Как вы думаете, — спросил Обри, — когда мы расстанемся, то будем переписываться?

— Конечно, — ответил Сатклифф. — Нам нельзя забывать о будущем собрании наших писем — об обмене иероглифами двух клинописных персонажей, как вам это? Переписка на мандаринском наречии?[170]

Процессия приняла более или менее сообразную форму. Впереди в королевском «даймлере» ехали принц и префект, за ними следовал служебный лимузин, потом другие автомобили и множество кибиток. Во главе процессии шла великолепная в своей красе певица-цыганка, а за ней еле-еле ползли, в такт ее шагу, автомобили. Так они одолели четверть мили до входа в пещеру — до устрашающей ограды и надписей «ОПАСНО», огромными буквами, и на каждом шагу. Тут Кейд занял свою боевую позицию, чтобы каждому вручить лотерейный билет, прежде чем пропустить за ограду. Первая пещера была просторной, почти с кафедральный собор, но она быстро заполнилась. Пора было идти во внутренние коридоры под предводительством Смиргела и Катрфажа. Влюбленные вздрогнули, полные дурного предчувствия, и Блэнфорд подумал, что эту сцену следовало бы описать такими словами: «В это мгновение реальность устремилась на подмогу вымыслу, и начало происходить нечто совершенно непредсказуемое!»

LAWRENCE DURRELL

THE AVIGNON QUINTET

QUINX OR THE RIPPER’S TALE

1985