"Дорога в небо" - читать интересную книгу автора (Шавина Виктория Валерьевна)

Глава XI

Летни собрались в покоях, отведённых Чанакье. В отличие от прочих, виденных в доме Мегордэ, здесь стояла мебель: огромная кровать с чистым бельём, столик и умывальник. Раздвижные стены были открыты, и холод свободно врывался в комнату. Люди кутались во все одеяния разом, уже не пытаясь сохранить торжественный вид, но всё равно мёрзли. Чанакья, побледневший под загаром и пылью, страшно стучал зубами — его сразу же завернули в одеяло. Хин и Эрлих чувствовали себя куда лучше. Оба нахохлились, втянули головы в воротники одеяний, спрятали руки подмышками. Потомок эльфов первым вышел на балкон.

Отсюда открывался чудесный вид на Город далеко внизу, с его синей громадой крыш, садами и парками, проступавшими тёмными пятнами из вечернего сумрака. Заходящее Солнце косыми лучами ласкало высокие холмы, покрытые густой ржавчиной хвойных лесов, и выдающиеся крыши храмов. Глубокая тишина окрестностей нарушалась лишь мерным, тягучим гудением колоколов, да шумом воды в саду.

Ёжась, дрожа, выдыхая облачка пара, Хин смотрел на это изобилие, невероятное — после летней пустоты, но отчего-то не вызывавшее ни гнева, ни зависти, и невольно вспоминал уродство Онни. «Почему — так различно? Оттого ли, что здесь Сил'ан?»

— Как у них всё ловко получилось, — сказал он, наконец, вспомнив про совет. — Начали за здравие, закончили за упокой. Пожалуй, и нам следовало хлопать.

— М-да, — протянул потомок эльфов, не поворачиваясь. — Театр.

Тон оставался мрачным. Хин не ждал иного от того, кому следовало теперь решать: что делать дальше.

— Интересно, все ли заодно, или какая-то партия умело играет на неуверенности остальных?

— Второе, — не задумываясь, ответил Эрлих. Встряхнулся, и вопреки дремотному покою вечера, заговорил резко, приказывая: — Завтра с утра пойдёшь в Город, будет праздник. Там тебя познакомят с нужным, — едва заметная неловкость, — человеком. Сумеешь его провести, найдёшь своего Сил'ан.

— Хорошо.

Потомок эльфов с тихим вздохом, который мог и почудиться, обернулся:

— А мы тем временем…

— Не стоит, — резко оборвал его Хин.

Эрлих рассердился, тут же удивился и как будто с трудом удержал смех. В следующую секунду его черты отразили беспросветное отчаяние. Брови Одезри непроизвольно поползли вверх. Он не сразу вспомнил, что собирался сказать:

— Всё, что я знаю, может узнать и он. Решения, замыслы — это сложно, а вот память «у самой поверхности» Сил'ан читают в одно касание. Поэтому не рассказывай мне правды.

Потомок эльфов, напуганный — с виду, смерил Хина внимательным взглядом, затем уставился в пол:

— А ведь очень удобно, — сообразил он, и голос излучал уверенное довольство.

Одезри понял, о чём он думает, и, дрожа, ответил согласной улыбкой.

Хин по привычке проснулся ещё до рассвета, и хотя в Лете в такое время было ничуть не теплее, влажный воздух Весны превращал пробуждение в пытку. Отчаянно хотелось так и спуститься к завтраку, не снимая одеяла; объяснить эту причуду какой-нибудь дикой традицией летней.

Всё же он мужественно отверг соблазн, выбрался из тёплой постели, полюбовался на лёд в умывальнике, пригладил волосы и поправил как мог одежду, измятую после сна. На первом этаже уже звучали голоса, постукивала посуда. Хин пошёл на аромат свежих кушаний. В широкой, почти пустой и — по непонятной тяге весенов к самоистязанию — открытой всем ветрам комнате слуги накрывали низкий стол при тусклом свете старой лампы. Молча и сосредоточенно они расставляли крохотные чашки, закрытые крышками, миски с очищающим зельем — для рук, сосуды, чайники, кружки, похожие на малюсенькие бочонки. Именно так, согласно представлениям Хина, должна была выглядеть потайная комната могущественного мага.

Впрочем, цветастые одеяла, разложенные вокруг стола, яркие подушки, мягкое покрытие пола, струйки пара, поднимающиеся над чайными носиками — всё это наводило на мысли о тепле, а никак не запретных, пугающих знаниях. Залюбовавшись на стол, Хин не заметил, как вошла хозяйка дома.

— Вы ранняя пташка, — поприветствовала Мегордэ, медленно, но не враждебно.

Набеленная, причёсанная, торжественно разодетая в шесть дорогих халатов, верхний — цвета ясного неба, на нём вышивка горных цепей, убелённых снегами — она производила странно-знакомое впечатление. При первой встрече Одезри так и не понял в чём дело.

Слуги удалились, дама прошла к столу и лёгким, выверенным движением руки пригласила последовать своему примеру. Хин повиновался, плотно укутал ноги, и ляпнул, толком не подумав:

— Вы похожи на Сил'ан.

— Как могут быть на них похожи люди, — дама продолжила фразу, словно давно её ждала, размеренным тоном ментора: — Конечно, милый мой. И весенов это ничуть не удивляет, ведь мы — потомки первой дочери.

— Чьей дочери? — не понял Хин.

Из под стола шло приятное тепло, и дело было не только в одеяле.

— Дочери Основателя от человеческой женщины, — со стоической невозмутимостью сообщила дама, обмакивая руки в зелье.

Хин помассировал переносицу. «Не сон ли это?»

— Мне казалось, у Сил'ан… Разве… — что-то припомнив, он очень озадаченно пробормотал: — Интересно, как…

Дама не поняла его затруднений. Она разлила чай. Одезри тем временем отодвинул одеяло и заглянул под стол. Там, примерно посредине, стоял лакированный ящик, а на нём спало животное — взъерошенный клубок с вокзала.

— Хибач, — объяснила Мегордэ. — Где-то применяются обращения, примером, к Богу огня. У нас всё по старинке: внутри — ящик из глины, наполненный горячей золой, а под ней тлеют пара угольков.

Хин сел прямо:

— Зачем: по старинке? — спросил он так неестественно, словно едва знал униле.

— Как же ты робеешь, — пухлые губы дёрнулись в усмешке. Одезри не успел опомниться, как дама продолжила: — Я видела: и рта не открыл, метнулся в толпу.

Хин отвёл взгляд, поднял ближайшую крышечку и вдохнул аромат. Кушанье походило на горку крупного жёлтого песка.

— Что сделал — то сделал.

— Кто не замышляет дурного, тому бояться нечего, — словно бы согласилась женщина.

Она играла убедительно, и всё же Хин ни секунды не верил, что «потомки первой дочери» приютили летней, лишь оказывая услугу ментальщикам. В отличие от картины вечерней столицы, то, что Мегордэ знала замысел и участвовала в нём, не удивляло. «И они, крича о мире, готовы предать и детей, и отца, и друга. Всё продаётся. Вопрос в цене. В чём тогда между нами разница?»

«Песок» оказался сладким и мягким, почти безвкусным. Он немного напоминал варёный костный мозг. К солёной рыбе, которую полагалось есть вместе с ним, Хин почти не притронулся — летни не знали соли, и такая пища пришлась ему не по вкусу. Весены злоупотребляли специями. Одезри попробовал все крошечные блюда и ничуть не наелся, но к концу завтрака чувствовал себя огнедышащим драконом.

— Не нравится? — без ложного участия осведомилась Мегордэ.

Правитель пожал плечами.

Слуги погасили лампу, сразу как будто похолодало. Серый призрачный свет сочился снаружи. Хина вновь пробрала дрожь.

— Болезни — редкость, но толковые лекари — также, — отметила дама, поднимаясь. — Я уж не говорю о времени, которое всегда теряется безвозвратно.

Одезри озадаченно посмотрел на неё.

— В халате ты будешь смешон, значит, наденешь тёплое платье Гаэл, — тем временем рассудила Мегордэ. — Поторопись, пока не собралось всё общество. Портной ждёт. Пучеглаз? — она оглянулась и позвала: — Пучеглаз!

Взъерошенный клубок выскочил из-под одеяла. Дама успокоено хмыкнула:

— Пучеглаз тебя проводит.

Портной закончил с брюками и теперь подгонял по фигуре чёрное платье с вышивкой чёрными же, жирно блестящими нитями. Вдоль воротника, края рукавов и низа подола бежали золотистые полосы. Весену, похоже, нравилось то, что выходило: он даже начал улыбаться, и всё предлагал Хину посмотреть в зеркало.

— Очень подходит к волосам, — говорил он, показывая на себе жестами. Должно быть, честно полагал, что как униле, так и общий летням неведомы.

Хин не разубеждал: улыбался в ответ как дурак и радовался, что портной не обрядил его в красный, зелёный, голубой или другие яркие весёлые цвета, каких он уже вдоволь навидался на вельможных весенах.

Пучеглаз куда-то сбежал, умудрившись раздвинуть перегородки, но Одезри больше в проводнике не нуждался. Женщины, весни ли, потомки ли дочерей Сил'ан (Хин, хоть убей, не понимал, как это возможно) оставались женщинами. Болтовня, доносившаяся из обеденной комнаты, напоминала правителю сплетни торговок в Онни или пересуды старух в деревнях.

— Они только вчера познакомились, — возмущался надменный голос, — а она уже зовёт его Гинеан. Представляете? Вот же смех. Надо будет устроить званый ужин в её честь, а то ещё догадается, как я её не выношу.

— Эр-Хе видели с дочерью Снов.

— Семья торгашей. Какая безвкусица!

— Говорят, он поранил руку на охоте, а она ему перевязала.

— Как мило, — пренебрежительно.

— С каких это пор Эр-Хе охотится?

Женщины захохотали.

— Он приведёт её домой, как полагаете?

— Дочь торговца? — насмешливо.

— Конечно, нет. Бездельник хорош собой. На него Гюнен будут удить рыбу покрупнее.

— Я слышала, Сны уж всерьёз обдумывают перспективы.

Повисла пауза, а потом тишина раскололась долгим саркастическим смехом.

Утро выдалось ясным, холодным, с чуть заметным ветерком. Странное ощущение пронизывало воздух — в запахе ли цветов и воды было дело? Точно прошлая жизнь ушла далеко и побледнела, потеряла даже интерес воспоминания. Само течение мыслей будто приостановилось, волнение — улеглось, и осталось одно желание: смотреть и упиваться чудом весенней красоты.

Праздник, по словам Мегордэ, всегда проходил на горе в северо-восточной части города. Дэсмэр смилостивилась над продрогшим летнем: к подножию добрались в закрытых экипажах. Дальше вела отлогая тропа, выложенная каменными плитами; она переходила в лестницу на особенно крутых подъёмах. С обеих сторон пути открывался вид на холмы и долины окрест — уже за городской стеной: желтеющие нивы, огороды, рощицы незнакомых Хину тонких растений. Сияли, поймав солнечный блик, крыши домиков. «Конечно, он не хотел оставаться в Лете».

Множество мужчин, женщин, детей — все в лучших нарядах — обгоняли Мегордэ и её то ли свиту, то ли гостей, шли навстречу или рядом с ними. Дамы щеголяли изысканными причёсками, ярко блестевшими на Солнце, и белыми чулками. На детей и молодых девушек Хин старался не смотреть: слишком пёстрыми были их одежды. Целый лес зелени и цветов на розовом, красном, зелёном фоне шёлкового крепа. Лица и шея сильно набелены, губы подрумянены, в волосах вездесущие цветы и блестящие украшения, в руках веер или чёрный зонтик. Взрослые, как теперь мог оценить Одезри, одевались элегантней и проще.

Людей в платьях Гаэл встречалось немало, попадались и вовсе чужеземцы. Праздник оказался значительнее и роскошней, чем представлялось Хину. Нарядная толпа, колыхаясь, текла к небольшому храму, шумная и благодушная, похожая на сказочного зверя с тысячей спин. Вокруг раскинулся временный базар: сотни шалашей полнились сластями и фруктами; виднелись переносные кухни, торговавшие рыбными блюдами. Узкий проход, весь уставленный лотками и лавчонками — чего тут только не было —, вёл от храма к склону большого холма, над которым высился конус горы. Площадь на холме кишела людьми, и Одезри насторожился, невольно припомнив Онни.

Повсюду шёл пир горой, реяли флаги, в палатках раздавались пение и музыка. Справа и слева от плоскогорья над двумя глубокими долинами носились стаи бумажных змей: белых, красных, зелёных, с драконами, с изображениями Лун, Солнца, людей и животных. Все они прыгали, вились, изгибались. Хин ненадолго прикрыл глаза: шум, всеобщее веселье и кипучая жизнь вокруг, половодье сверкающих красок, манящих ароматов — как бы он мечтал попасть сюда в детстве. А сейчас ему хотелось убежать.

Словно угадав это опасное состояние, Мегордэ простилась с летнем у выставки грубых каменных картин.

— История, — обронила она, не вдаваясь в долгие разъяснения. — Полюбопытствуйте.

Мелкая монета, брошенная хозяйке сомнительного сокровища — немолодой женщине в дешёвом халате на ватной подкладке —, будто переключила в ней скрытый механизм: оглядываясь на Хина, она засеменила от картины к картине, поясняя их громко и нараспев. Одезри не слишком трудился разбирать слова и успел уловить лишь, что речь идёт о подвигах какого-то героя. Ему уже вторую картину чудилось, что, прячась за праздничным гулом и завываниями старательной простолюдинки, всё ближе звучит знакомый, вкрадчивый голос.

— Ах, и я рад вас видеть. Холодный день, — раздалось за спиной в ответ на чьё-то приветствие.

Хин резко обернулся и едва не сбил с ног невысокого среброволосого чужеземца в пурпурной мантии.

— Осторожней! — надменно потребовал тот, оправил одежду; медленно и, как показалось Одезри, с долей удивления, запрокинул голову.

Правитель тотчас узнал смуглое лицо, ничуть не изменившееся за прошедшие годы, необыкновенно обаятельное и располагающее, несмотря на крупный нос и раскосые щёлки глаз. Вот только взгляда, не пускавшего в себя, обиженный ребёнок не приметил. Да ещё рост. «Неужели он и был невысоким? Как все. А казался чуть ли не великаном. Почему же я так его запомнил?»

— Ещё живы, господин Одезри? — пошутил маг.

И достаточно ему было произнести эту фразу, как Хина опутало ложное чувство: словно он надолго разминулся с добрым старым приятелем, но вот, наконец, снова нашёл его. Да и выбрался на праздник, пожалуй, только ради этой встречи.

Льениз тихо засмеялся, скаля желтоватые зубы.

— Не совсем, — поведал он, доверительно понизив голос.

Одезри и не заметил, как позволил увлечь себя прочь от выставки. То ли толпа, то ли чужая воля мягко подхватила его, предупреждающе стиснула в равнодушных объятиях. Многие встречные кланялись магу, обменивались с ним любезностями. Лье-Кьи, нетерпеливый, словно вдохновлённый общей радостью, ловко лавировал среди прохожих и непринуждённо болтал:

— …а в шалашах показывают редких зверей. Заглянем? — и сам себе отвечал: — Конечно, заглянем.

Хин послушно шёл смотреть на огромную саламандру, неуклюже ворочавшуюся в каменном бассейне, или пробирался среди зевак поближе к детям и почтенным отцам семейств, пускавшим воздушных змеев.

— Теперь вы знаете, — довольно хихикал Лие, — откуда пошло название праздника. О, это настоящая битва мастерства или глупости. Вблизи эти штуки, — он тыкал пальцем в небо, — что ваш размах рук, а отсюда — крошечные, словно птицы. Можете оценить высоту?

Змеи изгибались и вились, стараясь перерезать друг у друга управляющую нить, покрытую стеклянным песком. Поверженные герои медленно падали с облаков вниз в долину, словно испускали последний вздох. Мальчишки, вооружённые сухими ветками здешних диковинных растений, сражались за добычу. Хин не заметил, как увлёкся зрелищем.

— Господин Одезри, — окликнул Льениз, — позвольте представить вас беспечной страннице…

Правитель наткнулся на холодный, неприязненный взгляд Сил'ан, явившегося подле мага. «Непохоже, чтобы он жаждал со мной знакомиться». Зеленоватый свет, красные блики, танец воды и огня — Хин вмиг узнал глаза незнакомца, и что-то оборвалось в груди. «Этот никогда не поверит: знает, что мне нужно, видел меня на совете. Два и два сложит без труда. Проклятье!»

Лие ускользнул, едва закончил краткую речь. Хин почувствовал себя подделкой, выставленной на аукционе. Назвать имя Сил'ан и хоть как-нибудь отрекомендовать его маг забыл. Особое отношение к дикарям, или так у весенов принято? Спросить Одезри не решился. Сил'ан разглядывал его с какой-то жестокой радостью — быть может, это лишь чудилось из-за цвета глаз — словно ребёнок, которому подарили желанную игрушку, и он уже примеривается, что оторвать у неё первым. Горло пересохло. Хин попытался завести разговор:

— Почему он назвал тебя странницей?

— Ха! — выпалило изящное создание до того неожиданно, что человек вздрогнул. Больше оно ничего не добавило. Правитель медленно кивнул, стараясь не выдать замешательство.

— Как поиски? — тотчас осведомился Сил'ан.

Одезри успел лишь рот открыть. Неугомонное создание его опередило:

— Сколько вариантов проникновенной лжи сейчас погибло? — оно веселилось. — Не огорчайся. Считай, что выиграл время, и мы можем сразу переходить ко второму вопросу. Зачем он тебе?

Правитель устало вздохнул, помолчал на всякий случай, но в этот раз ему милостиво позволили ответить:

— Ты был на совете. Так что видишь одно объяснение.

— Два, — заявил Сил'ан.

Хин опешил:

— И какое же второе?

Существо пожало плечами:

— Ты мне скажи.

Одезри посмотрел на него с таким строгим, застывшим вниманием, словно незримая рука сейчас писала на лице Сил'ан единственно верный, спасительный ответ. Незнакомец с радостью принял вызов на безмолвный поединок, его глаза шаловливо сверкали. Хин первым отвернулся, уставился на змеиное сражение.

— Сам-то хоть понимаешь? — спросило дитя Океана и Лун без торжества или насмешки.

— Мне кажется, да.

Он не успел ни испугаться, ни удивиться, когда лёгкая рука бесцеремонно похлопала его по плечу.

— В этом вы всегда превосходили нас, — согласным тоном поведал Сил'ан и похвалил, как люди хвалят умную зверюшку. — Молодец, за четверть жизни разобрался.

«Скушай рыбку», — невольно додумал Хин.

Руки дрожали от усталости. Собравшись с силами, Одезри в который раз подтянулся, лёг животом на округлый скальный выступ над карнизом, изборождённый наклонёнными вправо вниз складками. Там он замер, с трудом переводя дыхание. Каменная дорога — не толще пальца с такой высоты — манила. Хин сказал, обращаясь к Сил'ан, наверняка парившему где-то рядом:

— Весены ведь не зря её построили.

— Брось, — тотчас раздалось громко и уверенно. — Они ленивцы, вот и всё.

Одезри осторожно повернул голову:

— Воистину, любой здравомыслящий человек карабкается по непроходимому склону перед обедом, нагуливает аппетит, — Сил'ан всё улыбался, и Хин не выдержал: — Какого рожна мы тут делаем?

Неуёмный огонь чужих глаз начинал пугать правителя. Нэрэи — странное создание успело назвать имя — посмотрел прямо на Солнце.

— Тайно ускользаем с праздника. Не спрашивай о том, что и так ясно — это раздражает. И поторопись, о, свирепый летень. Станешь обузой, я тебя брошу.

— Спасибо. Я и сам сорвусь, — мрачно огрызнулся Хин и медленно поднялся, цепляясь за неровности.

— Прекрати ворчать, — рассердился Нэрэи. — Не сорвёшься. Я поймаю.

Одезри удивлённо посмотрел на него:

— И не побоишься коснуться?

— А чего бояться? — не понял Сил'ан.

— Значит, я тебе подхожу? — Хину казалось, он подобрал единственное объяснение.

— Слушай… — раздражённо начал Нэрэи, но вдруг осёкся и многозначительно подытожил: — Хм…

Одезри молча повернулся лицом к склону, нащупал ногами небольшую полочку и перенёс правую руку на поперечные складки.

Едва Хин спрыгнул в траву, как Сил'ан потащил его за собой, не давая отдышаться, и засыпал вопросами. Правитель как мог оборонялся свободной рукой от норовивших больно хлестнуть ветвей и отвечал однообразно:

— Не знаю. Не видел. Не слышал. Не пробовал. Не знаю.

— Ты не ездил на самоходах? — беспричинно возрадовался Нэрэи. — Чудесно!

Из зарослей они выбрались в чистый, тихий переулок. Оттуда — на улицу, в день праздника куда менее оживлённую, чем обычно.

— Стой здесь! — велел Сил'ан, оставляя Хина у фонарного столба с подвешенной к нему белой таблицей цифр. — Делай то же, что и он.

Дитя Океана и Лун без лишней вежливости ткнуло пальцем в сторону хорошо одетого печального весена и умчалось прочь раньше, чем Одезри успел объяснить всю нелепость затеи. «Что ж, ладно», — Хин плотно сжал губы, пытаясь найти подсказку хотя бы в предчувствиях.

Вокруг столба понемногу собирались люди: подошли ещё несколько весенов, судя по одежде, простых горожан; торговец из Осени в пёстром коротком халате и оранжевых шальварах; строгая дама с чешуйчатым нервным питомцем. Мимо пролетали экипажи, по большей части запряжённые и обычных форм: облачных карет Хин здесь не увидел. Колёс, без которых не обходилась ни одна повозка в Лете, весены не признавали. За все пять минут ожидания проехали лишь двое верховых, да и те явно забрались в сёдла, только чтобы произвести на кого-то впечатление.

Среди экипажей вдали замаячил младший родственник гусеницы-поезда. Сноровисто перебирая десятками мохнатых ножек, он подбежал к фонарю и остановился. В его боку появилась дверь. Вслед за остальными, Хин забрался внутрь. Люди рассаживались на полу, погружаясь в мягкий зелёный мех с жёлтыми пятнами. Одезри нагнулся — низкий, тёплый, мохнатый потолок давил на плечи — но садиться не стал. Ему казалось, стоя, он сможет лучше рассмотреть Город.

Самоход тронулся мягко, но, в отличие от поезда, ощутимо. Он мчался быстрее, чем можно было предположить, не уступая лучшим ездовым динозаврам. Хин загляделся на дома, мелькавшие снаружи. Где-то высокая ограда мешала видеть двор, а где-то за раздвинутыми перегородками, оклеенными бумагой можно было выхватить мгновение из жизни незнакомых семей. Только через три остановки Одезри заметил, что попутчики странно поглядывают на него. Какая-то дама скрывала улыбку веером. Он забеспокоился, не порвал ли одежду и не случилось ли какой другой нелепости. Может быть, Сил'ан что-то устроил на прощание. С него бы сталось.

Пожилая женщина в тёмно-синем ватном халате смиловалась и указала на стену. Хин вгляделся и обнаружил небольшую табличку почти перед своим лицом. «Внимание! — значилось там. — В самоходах запрещено стоять. Пожалуйста, наслаждайтесь поездкой сидя».

Он переживал позор ещё пару остановок, а потом в окне замаячил невесть откуда взявшийся Нэрэи верхом на буром ящере. Попутчики тотчас прекратили хихикать. Одезри едва успел выскочить наружу, прежде чем родственник гусеницы убежал прочь.

— Зачем ты это устроил? — негромко потребовал Хин, озираясь.

Сил'ан спешился. То, что динозавр куда-то побрёл по собственному разумению, его не смутило.

— Может, я однажды расскажу тебе о Маро, — деловито пообещал он, не отвечая на вопрос. — Тут есть на что посмотреть. Вот сейчас ты на самой элегантной и дорогой улице: она соединяет храм Солы и резиденцию Каэр — это одна из наших семей —, а значит и самого Основателя — когда он пробудится.

Ничего особо удивительного Хин не заметил, разве белокаменные трёхэтажные дома, с обеих сторон нависавшие над мостовой, да странный памятник из рыжего камня, изображавший нагромождение фигур, друг по другу лезущих наверх. Ни единой живой души вокруг, словно в покинутом городе.

— Шикахоре, — продолжал вещать Нэрэи, — одна из главных торговых улиц, но сегодня она пуста: торговцы и покупатели перебрались на гору. Тысячу восемьсот лет назад вот здесь, прямо под твоими ногами разверзался ров маленького поселения. Его обитатели даже представить не могли, что их потомки станут жителями столицы Весны. Тогда и страны такой не было.

Они миновали колонну.

— Так почему ты не поехал со мной?

— Ха! — Нэрэи встряхнул волосами. — Ты мало знаешь. Если Сил'ан войдёт в самоход вместе с людьми, это станет событием века.

Дверь в темноту приветливо распахнулась. Стоило Хину переступить порог, как его оглушила пьянящая музыка. Подражая сердцу, в ней отчётливо бился ритм исступляющих плясок летних деревень. Не меньше полусотни людей сидели на полу за столиками, озарёнными лишь слабыми огоньками, роившимися под невысоким потолком. Ярче — красным сиянием, бившим прямо из под ног — освещалась овальная площадка в центре, заполненная танцующими парами.

Ноги сами понесли Одезри обратно к спасительной двери. Нэрэи, хохоча, закружил ошеломлённого летня, без труда подтащил к свободному столику и толкнул на пол.

— Я тобой займусь, — сладко пообещал он, наклонившись к уху Хина. — Вот только закончу со своими планами. Жди здесь.

Он растворился в мерцающем полумраке раньше, чем правитель успел вымолвить хоть слово. Вцепившись пальцами в край стола, Одезри лихорадочно оглядывался. Такая музыка заглушит и смертный крик. Весь опыт жизни твердил: тот, кто не слышит и не ощущает своё окружение — лёгкая добыча. Тем труднее было оставаться на месте. Хин лихорадочно изучал соседей и смог немного расслабиться лишь когда убедился, что разномастная местная публика даже не глядит в его сторону, а поглощена действием на площадке, изредка отвлекаясь на выпивку и разговоры.

Других Сил'ан Хин не приметил, но Нэрэи явно бывал здесь не раз: его узнавали, приветливо махали рукой. Он взобрался на помост к музыкантам, зрители обрадовано заголосили, а Одезри остолбенел, ничего уже не понимая. Ведь Келеф говорил, да и всё его поведение давало понять, что голос — самое сокровенное. Так как же он может звучать в вертепе на потеху толпе?

Глубокий, нечеловечески сильный и роскошный, он поднимался над простоватой суетливой мелодией, охватывал её и направлял, превращая беснование в живую музыку, подчёркивая необратимый ритм. Но послания в нём не было. Хину не мерещились пучины безбрежных и грозных рек, не мнились ущелья, взывающие к звёздам, и голос неба в ответ. Музыка развлекала и дурманила, а не дарила звонкую ясность сознанию, захватывала, но не учила видеть чудо в старом ли колесе на свалке или горстке разноцветных стекляшек. Окружённый шумным восторгом и ликованием, Одезри неслышно вздохнул.

Время шло, менялись танцы, пары, музыка. Люди приходили и уходили, словно капли падали в лужицу: вызывали недолгое волнение среди знакомых — приветствия, короткие разговоры — и растворялись в безумии сочных звуков. Но один появился иначе: к нему обернулись все, музыка смолкла. Нэрэи, оказавшись рядом, капризно заметил на общем:

— Ты опоздал.

Хин не разглядел ничего выдающегося в худощавом темноволосом смуглом мужчине преклонных лет, а вертеп закружился вокруг пришельца. Танцоры покинули площадку, уселись вокруг, словно дети перед лавкой фокусника. Всеобщий герой, одетый «наоборот»: в белое укороченное платье Гаэл, расшитое серебристыми нитями, и чёрные брюки — вручил музыкантам скрижаль. Он вышел на середину красного сияния, так словно огромный зал был пуст, а не заполнен затаившими дыхание людьми, протянул руку. Нэрэи, одарив его долгим взглядом из под ресниц, подплыл ближе и накрыл её своей. Так они и стояли друг напротив друга, сцепившись взглядами, пока не опомнились музыканты. Человек, уступавший в росте не меньше половины айрер, как-то вдруг перестал казаться ниже.

Хин прижал руку к груди при первых аккордах тягучей мелодии, полной сумрачного духа, тоски и страсти — музыканты наматывали её на струны виолончели, тянули из нежной души аккордеона. Всеобщий герой какое-то время прислушивался, потом обнял Сил'ан властно, бережно, и замер на короткий миг. Они поплыли по красным волнам. Мужчина вёл твёрдо и чисто, танец рождался в его сердце. Всё замерло и отодвинулось, осталось лишь триединство музыки, чувств и ярких немигающих глаз. Одезри встряхнул головой, но совершенная иллюзия не развеивалась, не помогало и то, что он знал о Сил'ан: Нэрэи, каким он представлялся Хину прежде, не исчез, но превратился в женщину, внимательную и желанную, покорную власти партнёра.

Как было не верить в точёные длинные ножки под шёлковым платьем? Когда же дитя Океана и Лун откинулось в объятиях человека, правитель понял, что спятил. «Как? — бился в голове потрясённый вопрос. — Почему он может быть так близко? И откуда силы удержать?..»

Всеобщий герой пугающе уверенно коснулся ожерелья на шее Сил'ан. Маска пропала, и под задорные выкрики рукоплещущих танцоров и зевак мужчина, наклонившись, поцеловал Нэрэи в смеющиеся губы.