"Дорога в небо" - читать интересную книгу автора (Шавина Виктория Валерьевна)

Глава XIII

Под предлогом извинений Нэрэи утащил Хина назад в клуб, там быстро добрался до танцевальной площадки и больше в течение получаса на летня внимания не обращал. Тот, как ни пытался, не смог затеряться в толпе. Сначала кто-то из добросердечных завсегдатаев взялся обучать его «некоторым па». Вежливых отказов здесь не принимали, а Одезри хватало самообладания не сорваться на грубости. Его спас невесть откуда появившийся Астор. Как оказалось, тот лишь собирался сделать пару ценных замечаний начинающему танцору. Извинения его очень удивили.

— Да, шокирует, — бесцеремонно перебил он. — Так в этом и весь шик!

И дальше Хину пришлось выслушать лекцию о трудной доле контактных танцев в Весне.

— Век назад, когда мой прадед основал этот клуб, — они стояли рядом с площадкой, и Астору приходилось кричать, — такие танцы были запрещены.

— Обмен энергией, — без труда сообразил Хин.

— В основном, — согласился владелец вертепа. — Они запрещены и посейчас, так будет и век спустя, и позже. Деда сие обстоятельство злило, а отец говорил мне: «Что негодовать? Радоваться надо!»

— Запретный плод сладок?

— И не только, — прокричал Астор. — Остаются лишь те, у кого танец в сердце, — он похлопал себя по груди слева. — Самые лучшие. Не в числе дело. Знаете присказку? Если хотите выиграть прыжки в высоту, найдите одного человека, который прыгнет на три айрер, а не троих, прыгающих каждый на одну…

Вдоволь порезвившись в клубе, Нэрэи покинул его, ни с кем не прощаясь. Хин подумал, что с этого создания сталось бы посреди великосветской беседы махнуть рукой: «Надоело!» — и выпрыгнуть в окно.

Улицы всё так же пустовали, по пешеходной площади бесцельно слонялся чем-то удручённый весен в синем халате. Он был так занят своими мыслями, что даже не обронил приветствия.

На остановке самохода Сил'ан огляделся, сделав головой едва ли не полный поворот кругом.

— А где же мой динозавр? — искренне удивился он.

— Ушёл, — просветил Хин. Нэрэи не сводил с него глаз; понимание в них не теплилось: — Я обычно велю ждать. Мысленно. Но у вас здесь многое иначе…

— Нет-нет, наверняка ты прав, — сокрушённо перебило дитя Океана и Лун. — Я недавно выучился ездить верхом. В Осени… — правитель слова вставить не успел, а Сил'ан уже воспрянул духом: — Что ж, нет худа без добра! — бодро возвестил он. — За ящера мне влетит, зато, — вдохновенная пауза и зловещий блеск глаз, — что может быть лучше прогулки в праздничный день?

— В холодный и пасмурный день, — поправил Хин без восторга.

Нэрэи интонацию подметил и тут же предложил — будто вытащил туз из рукава:

— Тогда так. Есть водный путь — для разгрузки наземных транспортных линий. И на шхуну, баржу или что там нам попадётся, я смогу подняться вместе с тобой.

Паруса убрали, но корабль шёл быстро. Мимо проплывали берега, одетые в мрамор; белые балюстрады; купола святилищ, похожие на домики улиток; крытые чешуёй широкие крыши домов; пёстро расписанные высокие постройки и сады, ещё прозрачные, но уже обрызганные яркой синевой едва распустившихся почек. Чистая вода реки, угрюмо-серой подруги неба, текла задумчиво. Пенный след за кормой надолго приковал внимание Хина. Нэрэи нашёл себе другое занятие: он успел очаровать капитана, познакомиться едва ли не со всей командой, и лишь потом бесцеремонно нарушил покой Одезри. Правитель невольно восхитился той лёгкостью, с какой Сил'ан увёл его на нос корабля. Словно сманил чем. А ведь и вправду: чем? Не вспомнишь.

Гибкое создание задорно стучало каблуками по палубе — даже зная, трудно было поверить, что у него нет ног. Магия танца: за каждым движением крылась чувственная сила, которой и Парка могла позавидовать.

— Отличное судно, — не уставая, с непонятной Хину страстью, восхищалось дитя Океана и Лун. — Бригантина. Двигатель — работа жрецов, не подводил ещё ни разу, если не забывали зарядить. Лье-Кьи надо бы сказать при встрече, а то воображает себя самое меньшее аватарой Сайены. Ты знал, что люди дают кораблям имена?

Правитель молчал и старался глядеть под ноги. Нэрэи продолжал болтать, всё так же перескакивая с предмета на предмет: словно из рога изобилия, сыпались любопытные, но, безусловно, лишние сведения. Хин оперся о борт. Качка, едва уловимая, его беспокоила, вдобавок, он не чувствовал пальцев от холода.

Сил'ан сел рядом на перила. Теперь он молчал. Яркие глаза цвета нездешней реки смотрели в низкое небо на парящих птиц или, может быть, одну из мачт.

— Я скоро обледенею, — пожаловался Одезри. — Тебе холодно?

Создание коротко рассмеялось.

— У меня платье хитрое, — сообщило оно. — Посложнее их двигателя. Да и маска не просто так. А иначе я бы, конечно, давно спал. Впрочем, я и так мечтаю понежиться в тепле. Собрать побольше подушек, укрыть их длинношерстной шкурой и устроить там гнездо.

— Уютные мечты, — признал Хин. — Как будто не в твоём духе.

— Сейчас в моём, — заверил Нэрэи. — Я немного устал от… «своего духа».

Лёгкий ветерок, возмущённый движением судна, перебирал роскошные чёрные волосы, овевал ароматом осенних листьев. Сил'ан чуть слышно вздохнул и опустил ресницы.

Нэрэи чуть покачивал хвостом, каблуками отбивал ритм. Мягкий альт, незнакомый голос, лёгкий, танцевальный напев. Хин не слышал в нём беспокойной, трепещущей жажды, к которой привык.

Дворцовый комплекс окружала каменная ограда высотой семь айрер, яркого пурпурного цвета. Из четырёх ворот были открыты только северные, там несла службу церемониальная стража, одетая так пёстро, что у Хина зарябило в глазах.

Пятиэтажный дворец оперы с синими расписными стенами и жёлтыми изразцовыми крышами был окружён садом папоротников. Зелёных. Единственная дорога, прямая как стрела, вела к невысокой лестнице. Солнце клонилось к закату, медные надписи на гладких колоннах светились рыжим. Из сада доносились сухой шорох и треск, и невольно казалось, что на ступени ложатся не солнечные блики, а отсветы пламени.

Длинная дорога пустовала, тяжёлые пурпурные триумфальные арки высились над ней уснувшими исполинами.

— Ворота памяти, — негромко представил их Нэрэи.

Он пропустил Хина вперёд у лестницы. Массивные двери дворца отворились сами, приглашая в холл, столь неброский по сравнению с внешним великолепием, что он казался посыпанным пеплом. Нэрэи отмахнулся от подошедшего было служителя.

— Зеркальная галерея, — вполголоса поведал Сил'ан.

Каблуки гулко стучали по натёртому каменному полу, в котором, точно в воде, можно было увидеть собственное отражение. Мягко сияли большие хрустальные лампы, свисавшие на цепях. Несмотря на это вокруг царил холодный полумрак. Как сквозняком тянуло в крепости ночью из окон и дверных щелей, так здесь серый призрачный мир глядел из под ног, таился в зеркалах. Заглушённая толстыми стенами, доносилась откуда-то печальная музыка. Старые тусклые портреты прислушивались к ней.

Одезри был рад, когда холл, наконец, остался позади и ярко-пурпурная с медной отделкой лестница поманила наверх. Мягкий ковёр заглушил шаги, таинственная мелодия, напротив, звучала всё ближе.

— У нас партер, — шепнул Нэрэи.

Он не стал подниматься дальше первой площадки, избрал одну из жёлто-зелёных ковровых дорожек с витиеватым рисунком. Полумрак второго этажа показался Хину тёплым, живым — оттого ли, что в бронзовых стенных канделябрах с головами мифических зверей горели свечи? Строгие лица, искажённые игрой теней, взирали с портретов — их и тут была целая вереница. У жёлтых как масло дверей, выточенных из кости и таких хрупких на вид, словно их могло сломать одно неосторожное прикосновение, стояли два служителя в небесно-голубых платьях. Они поклонились, когда Нэрэи замер в паре шагов от них. Одезри напрасно ждал, что будет дальше. Привратники молчали, Сил'ан молчал, и все трое оставались совершенно спокойны. Хин заподозрил в происходящем непонятный ритуал, выждал несколько минут, вдыхая непривычный душистый запах свечного воска, а потом тихо спросил:

— Они нас не впустят?

— Отчего же, — улыбчиво прищурился Нэрэи. — Мы опоздали на первое отделение. Альвеомир играет во втором. Едва объявят антракт — нас проводят к местам.

— Ты не предупреждал, — нерадостно пробормотал Хин. — Где мы?

Сил'ан отчего-то преисполнился дерзкой беззаботности.

— Парад оркестров, — объявил он. — Не переживай! «Легенды скал» они исполняют по четыре раза на четверть века.

Огромная зала была объята красным бархатным сумраком. Аркады трёх верхних этажей в темноте казались непрерывным орнаментом из огромных языков медного пламени. Сотни роскошных лож и мест в партере были заполнены людьми. На пустой громадной сцене белые искры сияли над каждым пюпитром. Чуть ярче подсвечивались пульт дирижёра и место солиста.

Нэрэи оказался на редкость беспокойным соседом. Одезри полагал — и его догадки, как оказалось, совпадали с мнением большинства весенов — что музыку надлежит слушать тихо и собранно, уж точно никого не отвлекая. Едва музыканты вошли, люди замерли, затаили дыхание. Замер и Хин, а вот Сил'ан, напротив, оживился:

— Видишь, — заторопился сообщить он, — дирижёр, он из Каэр, Эрис — это прозвище. Одного с Вальзааром возраста. Уже шестнадцать лет руководит этим оркестром. Неплохо выходит. А тот, что с флейтой — как раз и есть Альвеомир. Мой старший — на два поколения — родич.

Оглядев сцену, Хин не заметил там других Сил'ан, кроме двоих названных. Флейтист и дирижёр смотрелись донельзя любопытно. Первый — хрупкая, маленькая фарфоровая куколка с крышки музыкальной шкатулки, второй — крупнее и выше Нэрэи, напоминал змею, готовую к броску.

— Глупости, — тотчас влезло неугомонное создание, отвечая на мысли. — Эрис очень мил. Впрочем, что ещё ему остаётся? Наш цветочек, если он упёрся, всей семьёй не сдвинешь…

Пение флейты заворожило Хина, чужие слова превратились в шёпот волн. Разомлевшее сознание рисовало небывалые картины из сплетения багрового мрака и белых звёзд, горящих на пюпитрах. То надвигалась буря, выворачивала из песка дерево пустыни, то вились и изгибались танцоры на деревенских праздниках, то на миг проступал на красном бархате профиль попутчика в поезде, вспоминался слово в слово разговор о небе и человеке. Всё путешествие заново проплывало перед глазами, вспыхивали и гасли образы, лица, фразы и, казалось, во мраке возникали, сверкая нотами шаловливой мелодии, сами линии судьбы.

— Я думал, ты уснул, — пошутил Нэрэи во время следующего антракта.

Многие места опустели — весены бродили по дорожкам, любовались портретами. Меж теми, кто остался, завязывались обсуждения. Голоса волновались вокруг, а Хин не чувствовал привычной тревоги, только блаженство: он впервые за весь день отогрелся в тёплом удобном кресле. Покой, восхищение и довольство слышались в интонациях людей. Быть может, и это умиротворяло. Верилось, что каждый из собравшихся в зале прикоснулся к счастью, и теперь пытался осмыслить: как, почему… «А важно ли?» — лениво думалось правителю.

Нэрэи, недовольный безразличием к своей персоне, поднялся и степенно уплыл прочь. Возвратился незадолго до третьего звонка — на сцену как раз выкатывали рояль.

— Ой, что сейчас будет, — прозвучало то ли с мрачной насмешкой, то ли, напротив, с торжеством.

— Что? — насторожился Хин.

Сил'ан обрадовался вопросу, но напустил важный вид:

— Смотри — и увидишь, — нравоучительным тоном велел он, как вдруг заломил руки: — О, Альвеомир! Борец за равенство между неравными!

Одезри опешил. Пожилая пара весенов, сидевшая впереди, обернулась, с долей нерешительности перевела взгляд с Нэрэи на Хина и обратно. Сил'ан спокойно поинтересовался у правителя:

— Зачем же так кричать?

Зазвенел колокольчик. Супруги отвернулись, наградив Одезри дружным презрительно-раздражённым взглядом.

— Сам не понимаю, почему мне так скучно, — тихим, доверительным шёпотом созналось нахальное существо.

Пока Хин пытался хоть немного урезонить его строгим взглядом, в зале что-то случилось. Зашуршали одежды, весены, лишь недавно вернувшиеся, встали с мест и потянулись к выходам. Немногие, оставшиеся сидеть, оглядывались по сторонам и, похоже, сами не понимая, что их держит, раздумывали, не слиться ли с возмущённой толпой. Правитель напрягся, он искал, но не видел причин для бегства. На сцене дирижёр и оркестранты ждали тишины; солист за роялем — весен в чёрном с серебром платье — очень вдумчиво смотрел на ряды осиротевших кресел.

— Удивительно, что хоть кто-то остался, — скептически заметил Нэрэи, когда двери с чуть слышным стуком сомкнулись за спинами последних из гордо ушедших.

— А в чём дело?

Хин напрасно пытался скрыть глубину недоумения. Сил'ан хмыкнул:

— Ты счастливец, о, свирепый летень, раз не понимаешь. Здесь же собрались ценители искусства. И они в восторге, когда для них играет один из нас. Конечно, это справедливо, ведь чудесно играет. Но они не намерены слушать «какого-то человека» — не модно. Он прекрасный пианист? Подумаешь! Кому это важно, кроме Альвеомира?

После концерта музыканты собрались в комнате за сценой. Некоторые из них убирали инструменты в футляры, собираясь уходить. Остальные толпились у двери на лестницу и что-то горячо обсуждали. Солиста Хин среди них не заметил, но он плохо различал весенов — многие из них казались ему на одно лицо.

Нэрэи нисколько не интересовало человечье собрание. Он устремился к другой двери за парчовыми занавесями, но так её и не открыл.

— Лучше переждать, — пробормотал он в ответ на вопросительный взгляд Хина.

То ли дверь не притворили плотно, то ли комнаты разделяла не стена, а всего лишь ширма, но, подойдя ближе, правитель сам услышал за драпировками медленный девичий голос, колкий и пронзительно высокий, словно колокольчики звенели:

— … но я не люблю рояль, — звучало на морите, — а он глубоко и полно раскрыл замысел композитора. Так почему нет?

— А ты не видел? — ответил куда более подвижный бас, в нём проступал пенный шум набегающих волн.

— Видел. Именно оттого, — «девушка» тщательно и долго выговаривала каждое слово, — у них нет своего искусства. Дессэнтайры приносят готовые шедевры, подслушанные в другом мире. Они хороши, весены исполняют их, мы тоже. Но у нас есть и своя музыка, а люди забывают, что всё, принятое ими за образец, однажды написал человек. Видно, ему дали шанс, а не отвернулись заведомо.

Собеседник усмехнулся:

— Я очень люблю тебя, Альвеомир, — сказал он искренне, — но я знаю, что если подобрать голодного айрида, обогреть, накормить, он не нападёт на благодетеля. И в этом основополагающая разница между айридом и человеком. Люди поймут лишь тогда, когда будут готовы. И если сейчас этот милый весен отвержен, стоит задуматься, не в том ли причина его поведения и образа мыслей, столь честного и приятного нам? Возможно, он не среди тех, кто показал сегодня спины, лишь потому, что они не принимают его. И все его усилия — чтобы они распахнули объятия. Он может сам не понимать, но подумай, кто из людей хочет быть изгоем? Человек — стадное существо. Этот милый юноша сейчас борется с нами против них, а потом с ними повернётся к нам спиной. Бывает и хуже: начинают в недавних союзниках видеть противников, сами верят в это. И вот тот, кто вмешался и помог, становится врагом. Ты этого не боишься, но подумай о своей семье. Люди переменчивы и, метнувшись в одну крайность, качнутся и в другую. Сейчас они раболепно обожают нас. Мы требуем этого? Отнюдь. Но я не удивлюсь, если однажды они заклеймят нас как угнетателей, а поколение или пару спустя будут униженно вымаливать прощение. Толпа истерична. Люди, как народ, истеричны — об этом свидетельствует вся их история. Именно поэтому, друг мой, мы должны быть осторожны, взаимодействуя с ними. Особенно в наших благодеяниях.

Правитель ожидал, что вблизи ощущение кукольной хрупкости развеется, а вышло наоборот. Альвеомир едва превосходил весенов ростом, двигался медленно с трогательной, почти наивной грацией. И никак не казался старше Нэрэи.

Всю дорогу до вокзала на Хина, не мигая, смотрели из под длинных шелковистых ресниц глаза дымного цвета, самые большие и самые пустые, какие он видел в жизни. Казалось, в них клубился густой туман, и оттого кружилась голова, хотелось спрятаться или исчезнуть. Словно не зная о собственной подавляющей внутренней силе, Альвеомир прижимал к груди футляр с флейтой — как единственную защиту. Правитель смотрел на тонкие запястья, точёные пальцы, стискивавшие элегантный чёрный ящик, и чувствовал себя небывалым злодеем. Смотрел в глаза — и превращался в безвольную жертву равнодушной змеи. Когда экипаж, наконец, остановился, Хин готов был бухнуться оземь и бить поклоны всем Богам.

— Поезд через семь минут, — уведомил Нэрэи.

Он отпустил карету. Холодный ветер налетал порывами, со злым постоянством. Десятки фонарей освещали тротуар и подъездную площадку ярче дневного светила, но тепла не давали. Оба Сил'ан и летень вошли в стеклянное здание вокзала. Несмотря на позднее время, на одном из перронов собралось немало людей. Говорили вполголоса, да и музыка на этот раз не играла.

— Не смотри ты на него, как на корень всех зол, — осторожно попросил Нэрэи.

Тонкие пальцы Альвеомира продавили футляр, словно куличик из сырого песка. Хин отвернулся и принялся разглядывать рисунок мозаики на полу.

Нэрэи почтительно объяснил:

— Человек — мой гость. Он поедет в отдельном купе. Как раз отдохнёт, пока доберёмся. Знал бы ты, что за день…

— Я сам куплю ему билет, — перебил недоверчивый родич.

Его голосом сказки наделяли чистых и невинных прелестных дев. «Или фей», — подумал Хин. Последние слова Альвеомир произносил, словно тающий на глазах бесплотный дух.

— Он был другим, — сказал Нэрэи, похоже, вновь отвечая на мысли. — Не «совсем другим», как люди любят говорить, а… Улыбался. Рассказывал о своих увлечениях, да так что заслушаться можно было! — задумчивая пауза. — Жаль, мало помню.

— Что с ним случилось? — Одезри обернулся, он взглядом отыскал среди прохожих невысокую чёрную фигурку.

Сил'ан сотворил недоумённый жест:

— Знают Агогика, старшие, аадъё. И Вальзаар… наверное.

Заходящие Луны двумя серпами — тусклым пурпурным и ярким серебряным — висели над остроконечными шпилями церкви. Мягкий синий свет лился сквозь волнообразный ряд незастеклённых окон. Скамьи блестели от влаги. Дикие шарики света, спасаясь от сырости, льнули к сетчатому своду, тогда из темноты в высоте проступала чёткая симметрия рёбер, окружающая центральный мотив — колонны, похожие на застывшие каменные фонтаны.

В левом приделе раздавались голоса и неприятный высокий звук, смутно напоминавший пение. Нэрэи напрасно силился вспомнить, где уже слышал такой. В конце концов, улыбнувшись, он крадучись поплыл вперёд, стараясь держаться в тени. Дюжина рядов скамей остались позади, Сил'ан уже поздравил себя мысленно и приготовился удивить родичей.

— И кто это? — голос старшего органиста эхом раскатился по просторной церкви.

— Ой, — откликнулся Нэрэи.

Зазвенели, сталкиваясь, какие-то стекляшки. Сил'ан быстро выглянул из-за колонны. Вальзаар и органист сидели над полом. Первый сворачивал огромный кусок выделанной кожи. Нэрэи заметил надписи и рисунок на ней, но не успел рассмотреть. Второй родич поднял шесть закрытых шкатулок, забрал пергамент и величаво удалился.

Любопытное создание проводило его взглядом, потом оглядело церковь, так будто видело впервые:

— Мы никогда её не достроим, — заключило оно.

— Я не уверен.

— У вас завелись тайны? — младший родич подплыл ближе и уселся рядом.

Глава семьи усмехнулся, поправил волосы:

— Да. И они нам нравятся.

Нэрэи всё заметил: и напряжение, и недовольство, и слабую неуверенность. Он полагал, что знает и причину.

— Ты его ещё не сослал? — осторожный вопрос.

Вальзаар тотчас помрачнел, замкнулся:

— Это не ссылка, — подчёркнуто ровно и убедительно, словно глупцу растолковал он. — Я ли виной, если просьба присмотреть за владением три или четыре дня, воспринимается словно жестокая кара?

«А была ли просьба?» — захотелось спросить Нэрэи. Он удержался.

— Саели, — осторожное, — а, может, он поедет не один? Как ты смотришь…

— С кем? — строго перебил глава семьи. — Ты напрашиваешься? Поверь, жертвы излишни.

— Но с тем, что одного его лучше не оставлять, ты не споришь? — обрадовано уточнил младший родич.

Вальзаар царственно поднял бровь и предпринял осторожную попытку проникнуть в замыслы собеседника. Тот обезоруживающе улыбнулся:

— Саели, милый, это не твой талант. Давай поговорим.

Вальзаар поднялся, отплыл на пару айрер.

— Там будут лятхи, — сказал он. — Хочешь говорить — выражайся ясно.

— Обещаешь выслушать? — улыбка Нэрэи приоткрыла острые треугольные зубы.

— Ничего не обещаю, — отрезал глава семьи. — Разве похоже, что я в настроении кокетничать?

Младший родич поднял ладони, в шутку моля о пощаде.

— Я привёз человека из Лета.

Он ожидал многого, но не спокойного кивка.

— В твоём духе, — сообщил Вальзаар. — Отвезёшь обратно.

Нэрэи невольно рассмеялся, но тут же посерьёзнел:

— Поначалу я был… похожего мнения. Но мы познакомились, и теперь я думаю, ему стоит поговорить…

— А я не думаю, — резко перебил глава семьи.

— Спроси Альвеомира!

— Уже спросил, — хмуро ответил Вальзаар. — Он решительно против.

— Вот видишь, — улыбнулся младший родич. — Я о том и говорю. Пожалуйста, слушай его. С удовольствием помогу тебе построить вторую оранжерею. Вот только Альвеомир забывает, что стал затворником отнюдь не в моём возрасте.

Глава семьи скрестил руки на груди:

— По такой логике выходит, если слушать тебя, он вскоре вместе с этим человеком убежит от нас в Лето.

— Но вернётся, — сухо дополнил Нэрэи. («Тоже, знаешь ли…» — пробормотал кё-а-кьё.) Сил'ан признал: — Я не могу тебя учить. Мне ясно одно: он больше не верит ни тебе, ни мне — ни одному из нас. Даже Зоа, я думаю. И что мы ему за семья без доверия? Он ни в чём не может на нас положиться и, конечно, не находит нужным делиться своими замыслами. Он знает, что они не встретят ни понимания, ни одобрения. Мы ему только помеха. Да, он сам не Дэсмэр, и совершает ошибки, дерзкие, грубые — на наш взгляд. Всё потому, что его привычки и опыт, возможно, до конца его жизни будут сильно разниться с нашими. Но когда я думаю об этом, мне приходит в голову, что и мы, значит, совершаем столь же глупые ошибки, незаметные для нас, но очевидные для него. Мы в похожем положении. Ты отказал ему в доверии. Можно ли его обвинять за то, что он поступил так же?

Вальзаар молчал. Нэрэи чуть вздохнул:

— Ты прав. Если б я меньше времени проводил с людьми и больше с Сил'ан, скорее всего, такие мысли не пришли бы мне в голову. Только чем мы лучше людей, если отличия станут поводом для опасений и травли? Я тебе не враг, совсем нет, и всё же ты едва терпишь меня.

Глава семьи отвернулся к алтарю, скрывая лицо.

— Если я позволю летню, — холодно начал он, и вдруг заговорил проще: — Я отказал совету во встрече. Ты можешь представить, как эти два решения будут выглядеть вместе?

Нэрэи улыбнулся:

— Я сегодня слышал, как Эрис втолковывал Альвеомиру: мы должны быть осторожны, люди истеричны и не стоит давать им повода. Не согласен, Саели. Вообще: какого рожна постоянно жить с оглядкой на них? Если на кого и оглядываться, так на предков. Если к чему и прислушиваться, то не к людям — всё равно не угадаешь, о чём они станут голосить — а к себе, родным, друзьям и только. Не осторожность нужна — от неё рукой подать до страха. Нужно достоинство, уверенность и чувство меры. Его никакая логика, никакая наука не подскажет. Оно в нашей крови, и мы никогда не совершим ошибки, если только не станем переступать через себя.

Хин съёжился на сидении кареты и беспокойно дремал, блуждая между сном и явью. Пошёл дождь. Капли мерно, убаюкивающе стучали по крыше. Правителю грезился скрип песка под ногами, дрожь прогретого Солнцем воздуха над пустыней Разьеры. То вдруг он просыпался во сне, мальчишка, у студёной реки, на которую и глядеть-то было холодно. Келеф крепче привязывал тюки к седлу, розовеющие горы на другом берегу манили его. «Правильно, — рассеянно думал Хин, хотя сон врал, — он же их такими не видел. Грелся».

Изредка он открывал глаза — или это сменялись фантазии? Сквозь чуть запотевшее стекло смотрела бесконечная россыпь сверкающих зёрен, с размаху брошенных в ночное небо. «Ещё темно, — вялая, ленивая мысль. — Ещё рано». Хин опускал тяжёлые веки и вновь забывался тревожным сном.

Одно из ночных видений взбудоражило его, и всё же не разбудило. Будто бы кто-то открыл дверцу кареты. Ненависть и отчаяние бурлили в нём. Потом всё стихло, и мёртвый голос шептал слова. Те вязли в густом предрассветном тумане. Лишь когда дверца захлопнулась, пророкотали искажённые обрывки:

«Трубный глас. Солнце тебя ослепит. Не счесть её витков… эшафот… Чёрное крыло. Крикнет женщина. Пятьдесят».

Преакс ждал в ротонде. Келеф заметил его издали, несмотря на туман, поднявшийся с земли, словно дыхание огромного зверя, и стебли лозы, обвивавшие колонны. Химера стоял неподвижно, бессильно опустив руки, повесив голову. Но с ним всякое бывало. Он мог ещё и не так застыть, застигнутый непрошенным видением.

Келеф тихо позвал по имени, не особенно надеясь на ответ. Преакс сразу же поднял голову, по-обычному мрачный, но отчего-то без всякой причины Сил'ан захотелось отложить разговор. «Вальзаар и охотники ждать не станут», — напомнил он себе.

— Только один вопрос. Мне нужно знать, что всё-таки говорили про текстиль на совете? — юноша угрюмо молчал, и Келеф напомнил. — Ты мне так и не рассказал.

— Тебя не интересовало, — выдавил Преакс.

Сил'ан попытался отшутиться:

— Как ты и заметил: зря.

— Я ничего не замечал, — неожиданно резко и громко возразил химера. — Твоё дело. Сам решай.

— Ты не помнишь?

— Я могу не помнить своих слов! — Преакс сорвался на крик. — И это не делает их предсказанием! Если так жаждешь заглянуть в грядущее, иди к Основателю, задай вопрос ему. Будь честен!

Келеф нахмурился. Преакс шумно втянул воздух, сглотнул:

— Луны, — беспокойно пробормотал он, — я же знал, ну знал же, что ты не придёшь сказать: я уезжаю там, мне будет тебя не хватать. Или ещё какие-нибудь глупости. Или просто поговорить со мной… о чём-нибудь. Не об этом, не о политике или войне, не о треклятом Лете. Со мной же можно просто поговорить! О чём-то, что я знаю, о чём лично я, а не Она, — он широко взмахнул руками, — имею суждение!

Злые слёзы выступили у него на глазах. Он раздражённо смахнул их рукавом, снова сглотнул и продолжил дрогнувшим голосом:

— Но зачем же… Боги, зачем же мне этот дар? Зачем?! Извлечь из него пользу я не могу. Я не помню, не слышу, не знаю, понимаешь, не знаю, — он отчаянно затряс руками перед лицом, — тех слов, что порою срываются с языка. Они не мои! Я не могу их объяснить! А ты ищешь их, цепляешься за них, задаёшь вопросы — пытаешься подтолкнуть меня сказать что-то ещё, что тебе поможет, — он судорожно вздохнул и продолжил будто бы рассудительно: — Я сказал бы, веришь? Я бы всё тебе сказал. Но я не знаю. Понимаешь? Не знаю.

Келеф не пытался объясниться в ответ и утешить не пытался. Просто стоял и смотрел в глаза, недостижимый и холодный, как ледяная статуя.

— Так ты можешь рассказать мне, что говорили на совете? — повторил он, наконец.

Губы Преакса задрожали. Он торопливо замотал головой, запустил руки в волосы, несколько раз быстро, глубоко вдохнул, а потом сказал, так отчётливо, словно сам себе не верил:

— Пошёл ты…