"Дорога в небо" - читать интересную книгу автора (Шавина Виктория Валерьевна)

Глава VIII

Кларнет пел шаловливо, заигрывая, подшучивая, вовлекая в танец, а порою щебеча, точно птица. Марлиз легко ударяла ладошкой по тамбурину, задавая ритм, и широко улыбалась. Она обожала слушать импровизации Тсой-Уге. Сил'ан из Омиа и его оруженосец — виолончель и гитара — искусно поддерживали солиста. Эти двое летали вместе больше десятка лет и понимали друг друга без слов, хотя на земле человек нередко в сердцах отзывался о своём старшем: «Нет, ну ребёнок».

На площадке — той самой, где варили очищающее зелье — людей собралось немало: дядя Марлиз-Чен и другие работники неизвестного института, старожилы, а, где-то среди них, вероятно, и та недоверчивая старуха из домика у поворота. Молодых — от силы дюжина, остальные давно миновали пятидесятилетний рубеж, и всё же нашлись четыре отчаянных пары, отплясывавшие под музыку. Движения, какие не помнили, додумывали на ходу, а додумывать приходилось много, так что опознать танец мог бы лишь провидец.

Сюрфюс старался не потерять Кэльгёме и его оруженосца в праздничной кутерьме. Впрочем, пока Тсой-Уге играл, за него можно было не волноваться. Сил'ан из Хётиё, словно чтобы облегчить полковнику задачу, стоял неподалёку от импровизированной сцены — пустой грузовой платформы, украшенной бумажными фонариками, масками и пейзажами тушью. Музыка, казалось, примиряла его с человеком: ресницы пригасили свирепый огонь глаз, даже осанка из мертвенно-косной сделалась всего лишь самоуверенной.

«Убьёт и ничего не почувствует», — некстати подумал Сюрфюс, а затем попытался понять, что ощутил бы сам, убей Марлиз. Тщетно. Умение разобраться в себе никогда не было сильной стороной детей Океана и Лун.

Вечер выдался душным и безветренным. Тсой-Уге опустил кларнет, открыл глаза. Он слегка покраснел: щёки, лоб и даже шея. Люди одобрительно закивали, загудели. Невезучий отпрыск рода Стрел несколько раз поклонился в своей манере: быстро и неуклюже, торопясь сбежать от внимания. Когда на «сцену» стали выходить другие испытатели, строясь в ряды — собирались петь хором — он с величайшим облегчением ускользнул к краю, там-то и оказался нос к носу с Кэльгёме, настолько мрачно-торжественным в этот момент, что он живо напоминал Вальзаара.

«Ну-ну», — прочитал полковник по губам. У Сил'ан был вид судьи, выносившего смертельный приговор.

Только Тсой-Уге отчего-то не струсил, лишь обречённо вздохнул и поплёлся обратно: на свет из тени, туда, где ему и надлежало стоять. До разжалования Кэльгёме вполне мог оттащить человека за шкирку, хотя бы и на глазах у всего населения полигона. Сейчас Сил'ан лишь уставился своему старшему в затылок тяжёлым, выжигающим взглядом, и поплыл следом, будто конвоир. Совсем как в затасканной шутке: шаг в сторону — побег, прыжок на месте — провокация.

«Этот налево идет, тот направо, но только блуждают они одинаково, хоть в направлениях разных», — припомнил полковник. Оба ничего не смыслили в искусстве общения, но один из-за этого бежал от людей, а другой нападал на них.

Местные, в большинстве, улыбались. Сюрфюс знал, как важно заручиться их расположением. Ради него многое можно было вытерпеть: хоть всю ночь отплясывать с кем угодно что угодно — лишь бы обошлось без прикосновений —, хоть выслушивать байки и сплетни о тех, кого никогда не знал, и кто, может быть, давно покинул мир под небесами. И уж тем более — выбросить из головы все беды и утонуть в раздолье песен Хальты, в жёстком звоне гитарных струн и легкомыслии изобилия.

Испытывать терпение слушателей не стали — хватило и двух творений богатого края, чтобы те принялись о чём-то совещаться. Даже начался спор, но люди быстро утихли, когда пожилая женщина приложила к губам глиняную дудочку. Старики засуетились, освободили место и вот ещё трое форильцев примостились на траве. Вторая дудочка засипела в унисон первой, лютня откликнулась взволнованным тремоло. Последним вступил пузатый кувшин с голосом призрака.

Мелодия казалась вполне сносной, пока не засипели виртуозно расстроенные скрипки. Всадники-люди мужественно боролись с желанием заткнуть уши, Сил'ан немигающими взглядами змей пожирали музыкантов. Но на пяти минутах ужаса гостеприимные хозяева не остановились. Заиграли плясовую. Обманщица-лютня затянула приятный мотив, испытатели повеселели, только Сил'ан, предчувствуя неизбежное, с тоской взирали на скрипача, не опускавшего инструмент. И тот вступил, не обманув их ожиданий, визжа пронзительно и страстно что-то, не имевшее к рассказу лютни никакого отношения: другой темп и тональность, фальшь случайных сочетаний нисколько его не смущали. Два голоса орали, надрываясь, каждый о своём, не слушая другого.

Едва наступила тишина, Сюрфюс бросился к музыкантам — выразить горячую благодарность. Испытатели, опомнившись, последовали его примеру: они были готовы носить местных умельцев на руках, лишь бы те не могли дотянуться до своих пыточных орудий. Только Тсой-Уге и Кэльгёме не увлекло кипение страстей и, рассудив разумно, оба взялись за гитары: не мешало на всякий случай перехватить у форильцев инициативу.

Глубокой ночью, сразу после праздника, пятеро собрались на втором этаже одного из домов в просторной комнате со стрельчатыми окнами, закрытыми ставнями, и потолком из полированного деревянного камня. Её озарял лишь один светильник, матовый, похожий на коробку. За длинным низким столом на подушках сидели трое: комендант института и его коллеги-старожилы — на всех были опрятные, невыразительные платья, сшитые то ли портным в Коздеме, то ли местным тружеником иглы и нити.

— Сейчас надо быть трусом, — взвешенно, без всякой горячности утверждал Кер-Ва из Кел. — Как иначе ты сможешь улыбаться в глаза и клеветать за спиной, давать обещания, имея ввиду: ну хватит, заткнись уже о своих несчастьях, — и никогда не выполнять их, в лучшем случае извиняясь, будто за опоздание на пару минут. Или думать: хм, этот неудачник добился успеха — стоит возобновить общение, ведь когда-то мы были приятелями. Определённо, нужно превратиться в труса и назвать это благоразумием, потому что лучше глупцом быть вместе со всеми, чем мудрецом в одиночку.

Краску на лице Марлиз не скрыл даже слой белил.

— Дядя! — осторожно урезонила она.

Кер-Ва, грозный старик, совершенно седой, но крепкий, потягивал вино из чайной кружки и сердито взирал на полковника из под нахмуренных бровей. Непонятно было, чего он ожидал (и оттого заранее злился): согласия или спора.

— Сторона большинства меня не привлекает, — сказал Сюрфюс. — Один из самых обычных и ведущих к самым большим бедствиям соблазнов есть соблазн словами: «Все так делают».

Дядя Марлиз-Чен грохнул кружкой об стол:

— Будете биты! — возвестил он на общем.

Полковник невесело усмехнулся под маской:

— Это понятно.

Старики переглянулись.

— Чего стоите? — наконец, строго спросил Кер-Ва. — Садитесь.

Оба гостя отказались от вина, а форильцы наполнили кружки до половины, но пить не спешили, словно им просто нравилось рассматривать причудливые блики света на тёмной глади.

— Наша нравственность случайна, — сорванным голосом провозгласил комендант. Его чёрные глаза маслянисто блестели. — Нонешние умники видят панацею в законности. Квинтен-командир Кер-Ва из Кел видит её в мере. Им она не ведома. Не выйдет толку, помяните его слова. Суровые законы почти не исполняют, на мягкие — плюют.

Сил'ан издал странный звук: сухой угрожающий треск. Форильцы напряглись, позабыв о выпивке. Марлиз широко раскрыла глаза, ожидая стремительного броска, но полковник остался на месте. Кер-Ва пошевелился первым: негромко хмыкнул, поднял кружку — медленнее обычного — и сделал необыкновенно вдумчивый глоток.

— Я устал, — сказал ему полковник. — И ваши размышления меня, признаюсь, раздражают. Возможно, при других обстоятельствах я бы воспринял их с удовольствием.

Молчаливые коллеги коменданта предпочли уткнуться в свои чашки. Марлиз опасливо взглянула на дядю. Тот лишь передёрнул плечами:

— Говорил же: будете биты. Вот, пожалуйста! Уже язык на плечо.

Какое-то время все молчали. Кружки опускались и взмывали, мерно пульсировал приглушённый зелёный свет, скрипели насекомые то ли по углам, то ли за окном, да лягушки сыто урчали в траве.

— У них сегодня любовь, — заслушавшись, поведал один из коллег: нервный, маленький старичок с лицом розовым и гладким как у ребёнка. Глаза его, водянисто-голубые, подсказывали, что родился он в зоне Маро. Каким же насмешливым ветром занесло его в глушь рядом с Коздемом?

Голос у старичка был тоненький, дребезжащий, вызывающий жалость. Сюрфюс видел, что ему скоро девяносто шесть, и недоумевал, что же так упорно держит жизнь в тщедушном теле. Его линии никуда не годились, и странно было, что он протянул так же долго, как и здоровые весены с прекрасной наследственностью.

Старичок тем временем припомнил стихи:

«Старый-старый пруд.

Вдруг прыгнула лягушка –

Громкий всплеск воды».[26]

Читал он прекрасно. Ин-Хун мог бы у него поучиться.

— Только пруд далеко, — резонно заметил второй коллега, по годам — но не с виду — ровесник коменданта. Сдержанный, ещё красивый пожилой мужчина. У него росла борода, выдавая преобладание крови чужаков.

— Зар-ы дэа вэссе, — прямо спросил Кер-Ва. — Зачем ты пришёл?

Полупустой ангар с двумя входами: большими воротам, запертыми наглухо, и миниатюрной дверцей — чтобы не удариться о косяк, даже весенам приходилось наклоняться. Пахло прошлым, пылью и машинами, весь пол был усыпан серой сухой землицей. Лес стальных балок над головой, облупившаяся зелёная краска на стенах, тусклые массивные крюки кранов в полутьме у купола. Свет — сквозь окна в липких жёлтых потёках. Металлическая лесенка у левой стены — к двери в четырёх айрер от пола. Рядом окно — немногим чище прочих.

Полковник остановился перед узкой длинной ямой прямо посредине ангара. Ему показалось, что это прорезь в полу, и сквозь неё виден подземный этаж на головокружительной глубине — огромная пещера. Он посмотрел внимательнее: вода струилась по дну ямы, в ней отражались балки и тёмный потолок.

Было так тихо и солнечно, что верилось, будто машины у входа — кронштейны выглядывали из под пыльных чехлов — спят. Кер-Ва и бородатый мужчина подошли к яме.

— Знакомьтесь, — прокаркал дядя Марлиз-Чен. — Это старший научный сотрудник нашего института, Тел-Ге… не из благородных, так что… На его счету несколько десятков испытаний.

Комендант вздохнул, ещё потоптался, пока полковник называл себя, а потом, приволакивая правую ногу, побрёл к выходу.

— Наша работа похожа, — сказал Сюрфюс. — Но у нас — лётно-испытательного полка — нет своего здания, и мы не называемся институтом.

— Светская власть. Она не хоронит мертвецов, — бородач окинул ангар выразительным взглядом, — и, выходит, забывает дать имена детям.

— Что здесь было?

— И есть, — иронично добавил человек. — Институт исследования подвижности.

— Подвижности чего?

Бородач ухмыльнулся:

— Это тебе комендант лучше расскажет. Не будем лишать его удовольствия.

Полковник, подумав, не возразил и неторопливо поплыл к лестнице.

— Какие испытания вы проводили?

— Разные, — протянул бородач. Сил'ан оглянулся через плечо, человек неторопливо пояснил: — В сей лаборатории испытывали системы охлаждения — интенсивность потоотделения и прочее. Ещё на стенде можно снять полную энергетическую характеристику.

Полковник кивнул наверх:

— Там пункт наблюдения?

— Там сидит оператор. Сидел. Ему на пульт приходили все показатели. Сверху управлялись краны, когда не было мага, можно было отдавать команды — стоял усилитель звука. Или прятаться от грохота и рёва.

— Закрыто?

Тел-Ге невесело хмыкнул:

— Да нет, почему же, — он сам не заметил, как сбился на общий. — Поднимайтесь, если хотите. Только пульт давно сломан, а в комнате отдыха вроде бы ещё уцелели стол и ковёр на стене.

Сюрфюс с неприязнью воззрился на лестницу. Затем медленно повернул голову влево — там на одной из горизонтальных балок белела табличка с надписью — две строчки чёрной краской:

«Проверено: 10 Фэри 89–14.

Следующая проверка: 91–14».

— Ещё прошлая эпоха, — негромко сказал бородач, хотя со своего места табличку видеть не мог — её закрывала другая балка.

— Тридцать четыре года, — беззвучно подсчитал Сюрфюс. Вслух, громко спросил, направляясь к выходу: — Зачем столько железа? Так всегда было, или построили, когда лишились ментальной поддержки?

— А ты как думаешь? — с нахальной, напускной весёлостью спросил человек.

— Значит, побоялись, что крыша на голову упадёт?

Тел-Ге окинул свои владения ничего не выражавшим взглядом и запер дверь:

— Личное мнение этого человека, — сказал он, ткнув себя пальцем в грудь (а другой рукой убирая ключи в потайной карман), — здание можно так исхитриться построить, что оно простоит и без всякого ментального искусства: левитации там, самоподдержания и прочих дорогих и требующих питания штучек. Наша беда… — тут он ухмыльнулся, что-то вспомнив. — Наша беда не только в том, что каждый торопится сказать: «Наша беда…», а ещё и в доверии к ментальщикам. Это даже не доверие, а лень и поиск лёгкого пути. Можно, можно обойтись без них.

— Ну да, — не поверил полковник.

Другими двумя лабораториями заведовал тщедушный старичок, Су-Бег, так же не из благородных. Эти помещения содержались в чистоте и порядке. В обычной по размерам комнате с большими окнами, белыми стенами, полом и потолком стоял только один стенд — то ли гриб, не меньше сольгского люкруса, то ли размягчившийся белый куст, упрятанный в прозрачную капсулу. От него отходили полсотни отростков, и все скрывались под полом.

— Здесь нагружаем сердце, — проблеял старичок.

«Чьё, интересно? — озадачился полковник. — Маленьких домашних зверей?»

— Се-е-ердце, — затянул своё Су-Бег после расспросов. Униле он знал из рук вон плохо. Полковник нетерпеливо прервал его невнятное лопотание и, поморщившись, сам заговорил на общем.

— А-а, — задребезжал старичок, наконец, покачивая головой и часто мигая — у него слезились глаза. — Нет, какие звери? Помилуйте, что вы! Не надо зверя. Вот вы, предположим, хотите ящера сделать. Всё рассчитываете, как положено, формулируете техзадание, проектируете, считаете. И вот вы получаете решение для сердца. Циферки в расчетах сходятся, но вы — как разумный специалист — не торопитесь выращивать цельного ящера с этим самым сердцем. Куда разумней сначала проверить, так ли оно хорошо, как кажется. Вы его привозите, даёте нам, я его ставлю в эту чудо-машинку, снимаю показания по всем режимам. И заместо дивной эмпирики вы получаете факты, плоть любой точной науки.

Полковник прикипел к «кусту» взглядом.

— Не верится? — проблеял Су-Бег. В слабом голосе звучала гордость. — Вы ещё в третьей лаборатории не были! Мы всё испытывали: и костную ткань, и мышцы, и кожный покров, и роговые пластинки-«каблуки» на лапах, и… — он захлебнулся вздрагивающим, истеричным восторгом. Тыльной стороной ладони утёр слюнявый, сморщенный рот, и как-то разом лишившись сил прошелестел едва слышно, забывчиво наморщив розовый лоб: — Вот так: раз и всё.

Он хлопнул в ладоши и развёл руками. Сюрфюс не спросил, что это означало.

— Кер-Ва из Кел хорошо помнит, как всё начиналось, — сорванным голосом поведал комендант, глядя на закат. — Как выбрали это место, как первые люди сюда приехали. Жили тогда в палатках. Как потом явились ментальщики — навели дороги… Строители… Здесь кипела работа, — размеренно и нарочито спокойно продолжил он. — Совершались открытия. Люди просыпались с вопросом, что они могут сделать, а не «Что будет?» Они не рассуждали о том, чего не знали, не давали советов, если сами не участвовали в деле. Никто из них не был трусом.

Он задержал дыхание, потом шумно выпустил воздух через ноздри — словно один из ящеров, которых здесь когда-то испытывали, — и долго молчал. Полковник не шевелился. Человек сказал сухо, с сердитым и замкнутым лицом:

— В девяностом году всё кончилось. А теперь оставьте меня в покое.

— Они не очень дружелюбны, — признала Марлиз, так словно в этом была её вина.

Полковник промолчал. Старики ему понравились, но убеждать в этом девушку значило либо поучать, либо успокаивать. Сюрфюс не хотел ни того, ни другого.

— Вам письмо, — напомнила майор.

Футляр из Сокода, без знаков срочности. Полковник, будто не замечая, откладывал его третий день.

Время шло, никаких ужасов не происходило. Кэльгёме по-прежнему демонстрировал нетерпимость, косность, злобность и упрямство, но это был Кэльгёме — как ещё он мог себя вести? В конце концов, Сюрфюс распечатал послание.

«… испытывает неодолимое желание продолжить разговор», — стояло там кроме прочего.

«Почему нет?» — спросил себя полковник и не нашёл убедительных возражений.

Ехать в Сокод, в один из фамильных замков торжествующей аристократии, Сил'ан наотрез отказался. Четыре дня спустя Ин-Хун почтил своим вниманием Коздем. Встретились в полдень у алтаря Богине плодородия. Полковнику пришлось оставить птицу в роще, за четыре ваа от посёлка, чтобы она не маячила на залитом водою поле и не пугала людей. Летучий экипаж и слуги Ин-Хуна разместились во дворе самого богатого дома. Хозяева дорого взяли за постой — весены разных зон недолюбливали друг друга —, но для человека, владевшего одним из регионов Маро, такие деньги были пустяком.

— Сей Ин-Хун из Сокода видит истинным безумством избыточное обилие военных баз на территории Гаэл. Хальта — тяжёлая промышленность, биологические производства. Чтобы окончательно упрочить репутацию региона, имело смысл основать там военную базу. Но Фориль! Мирная, спокойная, аграрная область. Развитие военного дела здесь наводит на мысли о коварстве и помешательстве…

«Разговоры с людьми, — думал в это время полковник, — почти всегда одинаковы: молчи и слушай. Тогда ты — лучший собеседник». Он перебил вдохновенного оратора:

— Ты ехал через всю Весну, чтобы поговорить со мной о базах?

Ин-Хун бросил на него быстрый взгляд. Оба свернули в переулок, где местные живописцы выставляли картины на продажу.

— Мне кажется, — нарушил молчание Сюрфюс, — я кажусь тебе старше, чем есть.

Аристократ тихо рассмеялся.

— Может быть, — признал он. Хотел что-то добавить, но сдержался.

— Ты прожил вдвое большую часть жизни, чем я, — поведал Сил'ан, накинув себе полсотни лет. — Ты старше — при относительном расчете.

Ин-Хуна такая новость ошеломила не меньше, чем полковника «куст» — шесть дней назад:

— Тогда… — начал он неуверенно, и вдруг неожиданно быстро освоился: — Сколько у нас времени?

Сюрфюс довольно прищурился:

— А на сколько ты сможешь меня увлечь?

Он смеялся, когда жёлтый луч пронизал струи фонтана и обратился в почтовую птицу. Ин-Хун споткнулся на полуслове, полковник развинтил футляр, пробежал глазами записку.

— В чём дело? — рискнул спросить человек.

Ответом ему стал ледяной взгляд, а в следующий миг Сюрфюс исчез. Он мчался со всей скоростью, на которую был способен. Четыре ваа — превращались из расстояния в минуты. Показалась роща. Птица, всполошённая мысленным приказом, уже бежала навстречу. Он прыгнул в седло. Крылатая громада устремилась в небо почти отвесно, на пределе своих возможностей — у всадника потемнело в глазах —, а затем столь же резко пошла вниз, разгоняясь.

«Если бы Марлиз смогла вывернуться, задержать… — штормовым ветром проносилось в голове. — Если бы назначенный испытатель выдумал неисправность… Если бы… Луны, Ю-Цзы предупредил бы, а он не предупредил. Значит, та самая птица. Пять-шесть минут, если не маневрировать, если пустая…» Он знал, что ему нужно втрое больше.

Чёрную точку среди облаков Сюрфюс заметил задолго до того, как на земле показалась стена, ограждавшая полигон. Не сбавляя скорости, он нашарил сигнальную трубку. Красная вспышка взвилась в небо, за ней ещё одна. «Лети навстречу!» — требовали они. Заметит ли? Успеет ли?

Точка начала стремительно расти, Сил'ан уже отчётливо видел пухлое тело, похожее на облепленный перьями бочонок, дрожь крыльев — казалось, по бокам у птицы две мерцающие полусферы. И вдруг, в одно мгновение они распались на дюжину чёрточек, точно спицы изнутри раскололи мыльный пузырь. Тонкие крылья дрогнули в последний раз, медленно, совершенно отчётливо, и пернатая туша, кувыркаясь, тяжёлым ядром понеслась вниз.

«Выходи из штопора, — безмолвно кричал полковник неведомому испытателю. — Планируй! Протяни ещё минуту!»

Тот выровнялся, сорвался снова. Птица Сюрфюса догнала воющий клубок, вцепилась в него когтями. Тряхнуло так сильно, что тупая боль разлилась от шеи к спине. «Давай, — твердил полковник упрямо, внушая птице свою волю. — Давай же!» Падение замедлилось. Он не знал, сколько ещё штурмовик выдержит непосильную ношу, и не видел, что происходило внизу. Мог только надеяться, что испытатель ещё в сознании, что он сможет и успеет выбраться, встать на окровавленную лапу и удержаться.

Новая птица Ю-Цзы не дёргалась, не била крыльями. Она ничего не почувствовала, даже когда удар смешал её с землёй.

Штурмовик, усталая и дрожащая, как могла осторожно села на пустырь. Полковник рванулся было спрыгнуть, и остался на месте, жмурясь, шипя от боли. Подождав, пока она утихнет, он осторожно выполз из седла, цепляясь за перья, свесился так низко к земле, как удалось, и упал в траву. Какое-то время Сил'ан просто судорожно, глубоко дышал, не в силах заставить себя подняться, хотя знал, что все испытатели уже бегут сюда. Если бы только испытатели…

Он медленно сел, скосил глаза на птицу. За её лапы в редком согласии цеплялась неуживчивая двойка. Сюрфюс задрожал от нахлынувшей злости, поднялся. Уже слышались голоса. Из-за поворота вынеслась дорожная карета, запряжённая парой динозавров на старомодный манер. Она остановилась в десяти шагах от полковника, дверца распахнулась, наружу выбрались двое незнакомцев в богатых халатах и глупых баснословно-дорогих шапках. За ними — Марлиз, тотчас обшарившая пустырь расширенными, остекленевшими глазами.

Раньше чем весены успели сделать шаг навстречу, полковник оказался перед ними. Один невольно отступил назад, другой замахнулся свитком с печатью самой Главнокомандующей, и закричал, не давая вставить слово:

— Вы сорвали испытания! Не имели права вмешиваться!

Сюрфюс, не затевая спор, выхватил свиток, сломал печать и развернул пергамент раньше, чем люди успели опомниться. В глазах голосистого весена мелькнул испуг, лицо второго застыло, словно произошло непоправимое.

— Верните документ! — с тихой угрозой потребовал первый.

Сил'ан уставился на него взглядом, которому Кэльгёме мог позавидовать.

— Ты не с человеком разговариваешь, — медленно, с отчётливыми интонациями морита, напомнил полковник.

Весены замолчали. На скулах первого играли желваки, второй, совсем бледный, отчаянно потел. Сюрфюс вложил свиток в чужие негнущиеся пальцы:

— Убирайтесь, — велел он.

Второй немедля бросились к карете, спотыкаясь и путаясь в одеждах. Первый повернулся, словно деревянный истукан, влез внутрь, захлопнул дверцу.

— Нарушение субординации! — закричал он, когда карета тронулась. — Вы ответите за гибель птицы! Ваше отношение к подчинённому ни для кого не секрет!

Сюрфюс медленно опустил ресницы.

— Испытатели в порядке, — будто сквозь толщу воды донёсся голос Марлиз.

— Какой же я дурак, — пробормотал полковник.

— Что, прости? — майор подошла ближе.

Она пыталась говорить весело, но глаза её выдавали. Она понимала: его ждут суд и позорное отстранение. Нельзя нарушить приказ Гланокомандующей, и Марлиз растерялась, понадеялась, что птица другая, не удержала испытателей, не запретила взлёт. Только отправила записку.

Полковник улыбчиво прищурился:

— Я улетаю домой, а ты жди распоряжений из Гаэл, — велел он и неторопливо поплыл к своей птице. В седло, вопреки обыкновению, поднялся по крылу. Марлиз помахала рукой, он кивнул в ответ и громко сказал: — Не пиши стихов.

Прежде всего, он направился в Кехе, к дому Ю-Цзы. Тот стоял на горе, по склону которой взбирался чистый, маленький городок с красными чешуйчатыми крышами и мощёными улочками. Плющ обвивал колонны из чёрного мрамора, поддерживавшие портик. В просторном чреве каменного дома всегда было сумрачно и прохладно.

Ведьма наблюдала из окна за посадкой птицы, а затем вышла навстречу гостю. Она была одета в красное шёлковое платье по моде Города, открывавшее высокую грудь. Смуглая, с волосами цвета гибнущего Солнца — уроженка Осени — она любила закатные тона и украшения, сочетавшие невесомую лёгкость лент и тяжесть бронзовых цепочек.

— Облачный вечер, — голосом вязким, словно мёд, приветствовала она. — Ю-Цзы? Он сейчас у моей родни, в Осени. Пойдём, — она привела полковника к беседке в зарослях папоротников. — Что случилось, Сюрфюс? Лет двадцать назад у тебя в последний раз был такой вид.

Сил'ан вздохнул, опустился на скамью, отключил маску.

— Ты знаешь, где ваша птица?

— Какая птица?

— Лесть, — резко оборвал полковник, обратившись к женщине по имени.

— Не сердись, — улыбнулась та. — Зачем она тебе нужна?

— Ты ответишь?

Ведьма игриво рассмеялась:

— Сегодня ты скучный. Птицу потребовали в Город.

— Кто?

Лесть кокетливо покачала пальчиком:

— Не дави. Сам знаешь, такая информация секретна. До поры до времени.

Сюрфюс посмотрел на сцену, выложенную мозаикой на полу.

— Птицу вам не вернут. Она разбилась сегодня. У нас. Согласно приказу Главнокомандующей, её нагрузили боевым седлом и моей «проблемной» парой.

Ведьма тихо ахнула.

— Это ещё не вся история, — заверил её полковник. — Меня выманило — иначе не скажешь — в посёлок лицо Сокода.

— Ин-Хун не кажется мне способным…

— Не перебивай. Потом я отобрал приказ. (Лесть тяжело вздохнула.) С ним всё в порядке: составлен без изъяна, заверен — я уже говорил. Только отдал его квартен-командир из Льера. И те, кто им размахивал перед моим носом, об этой неприятности безусловно знали.

Ведьма прищёлкнула языком:

— Значит, ты забрал приказ, чтобы узнать имя.

— Но оно ничего не даёт. Квартен-командира могут хоть на виселицу отправить, если Вальзаар будет настаивать. Мне это не поможет.

— Постой-постой, — забормотала Лесть. — Погоди немного. Не сам же он печать поставил? Его имя там, понятно, чтобы концы в воду. Повтори ещё раз, как его зовут? — она внимательно выслушала, пошевелила губами, запоминая. — Его семья занимается текстилем, кажется?

— Я так думаю, — согласился полковник. — Разве важно?

— Всё важно, пока мы не знаем точно, что важно, — отговорилась ведьма. Нижние веки поднялись, превращая карие глаза в тёмные щёлки. — Вальзаар, конечно, во всём обвинит тебя?

— Не «конечно», — с долей недовольства поправил Сюрфюс, — но да. У него есть основания считать меня зарвавшимся глупцом.

Лесть усмехнулась, одними губами.

— Я узнаю, кто поставил печать, — уверенно решила она. — Это кто-то из потомков Даэа. Он или тот, кто с ним заодно, забрал птицу. Но Вальзаар никогда не позволит назвать такое имя. Ни один кё-а-кьё не позволит. И даже если тебе удастся выдвинуть обвинения, никто тебя не поддержит: ни люди, ни сородичи. Первые, пока в своём уме, не замахнутся на Гаэл. Вторые… ты сам лучше знаешь, всё сложно. Разве заручиться поддержкой ментальщиков, но я не вижу их выгоды.

— Не строй замков из песка, — полковник поднялся. — Сначала выясни всё, что сможешь, и сообщи мне. Тогда подумаем.

— Ты не справишься один, — настойчиво сказала ведьма, провожая его. — Есть же в кёкьё те, с кем ты близок. Хотя бы один. Попроси его помочь. Пусть слушает Город и наблюдает за людьми. Эхо предшествует событиям в политике, но ты, я, Ю-Цзы — не слышим его. Мы слишком далеки от Гаэл.