"На суше и на море. Выпуск 17 (1977 г.)" - читать интересную книгу автора

Евгений Ларин Отвечает Земля

Фантастический рассказ

Сначала Наров не придал этому никакого значения. За день насмотришься всяких кривых и на бумаге и на экране. И что из того, если одна из кривых вдруг всплывет в твоей памяти?

Беспокойство он испытал лишь после того, как увидел фигуру по крайней мере в десятый раз. «Вот привязалась, - подумал он, рассматривая ее нечеткие контуры. - Видно, перетрудился. Верно сказала Аленка: без лыж диссертации не одолеть. В воскресенье махнем с Аленкой в Подрезково».

Так он и сделал. День выдался солнечный, радостный, настоящий мартовский. Снег, подтаявший накануне, ночью схватил легкий морозец, и образовалась тонкая хрустящая корочка, как бы засахаренная. Брызги солнца в каждой снежинке. Аленка выглядела такой свежей, счастливой. Она кидала в него снежками, а он смеялся и думал: «Вот оно, счастье. Невыдуманное, простое. Чего же еще надо?»

В понедельник Наров пришел в лабораторию обновленный, уравновешенный и до конца недели про фигуру не вспоминал. И вдруг…

Трудно передать, что испытал он, увидев, как Колька Рябов рисует эту фигуру. Удивление? Нет, пожалуй, какую-то странную уверенность, словно заранее знал: так и должно было быть.

– Что это? - спросил он у Кольки.

Колька смутился:

– Да так… Задумался вот над схемой. Даже и не заметил, что рисовал. - И Колька подвинул Нарову схему, а листочек с рисунком, будто невзначай, сунул в стопку бумаг.

– Нет, подожди, ты не прячь. Я ведь не зря тебя спрашиваю. Дай-ка сюда.

«Да, - размышлял Наров, рассматривая фигуру. - Она. Она самая. Ошибка тут исключается. Помню окаянную лучше, чем собственную ладонь».

– Вот что, друг, скажи откровенно: много раз ее видел?

– Много.

Колька смотрел на Нарова оторопело, соображая, откуда тот мог об этом узнать.

– Ну, сколько? - допытывался Наров.

– Раз десять, наверно. А что?

– Когда в последний раз?

– В прошлую пятницу.

– Поздно вечером?

– Часов в одиннадцать.

– Ну вот. Все совпадает.

– Что совпадает?

– А то, что я тоже видел ее раз десять, а в последний раз, как, и ты, неделю назад.

– Правда? - Колькины брови полезли вверх. - Так как же это? Значит, внушение?

– Выходит, внушение.

– Кто же это упражняется?

– А я почем знаю. Наверно, какой-нибудь телепат.

– Странно, - сказал задумчиво Колька. - А я, знаешь, в телепатию не верю.

Помолчали. Потом Рябов спросил:

– Что будем делать? Может, рассказать шефу?

– Подождем. Дело-то ведь необычное. Надо накапливать факты. А то над нами смеяться, пожалуй, начнут.

Легко сказать: накапливать факты. А как? В течение месяца фигура появилась трижды: два раза вечером, раз днем.

– Видел? - спрашивал Наров у Рябова.

– Видел, - отвечал Колька, и в голосе его звучали одновременно тревога и радость. - А ты?

Наконец Наров придумал, как привлечь новых участников к этой своеобразной игре. Они изобразили фигуру и положили рисунок в лаборатории на видном месте. Несколько дней он лежал, не привлекая ничьего внимания. Однажды Наров засиделся в лаборатории после работы, чтобы закончить к сроку отчет. В комнату заглянул полотер:

– Скоро кончите? А то натирать пол надо!

– Давайте, не помешаете, - ответил Наров, досадуя втайне, что ему придется вникать в суть сложных функций под надоедливое жужжание полотерной машины.

Полотер приступил к работе и тут заметил рисунок.

– Вон оно что! - сказал он, выключая машину.

Наров насторожился:

– Знакомо?

– Еще бы. А я-то думаю: чего он ко мне привязался? А это, оказывается, вы.

– Что, мы?

– Как что? Опыты проводите.

– Нет, мы опытов не проводим.

Полотер взглянул на Нарова недоверчиво.

– А откуда же тогда у вас этот узорчик? Может, скажете, из моей головы?

– Вы когда в последний раз его видели? В понедельник? - вместо ответа спросил Наров.

– Кажется, да. Рано утром…

– Ну вот и мы тоже в понедельник видели тот же узор. А вот откуда он взялся - это еще предстоит разгадать.

Через десять минут Наров позвонил Рябову:

– Слушай, Коля, еще один объявился. Петр Васильевич, знаешь? Ну, наш полотер!

– Значит, теперь можно докладывать шефу?

– Да, пожалуй.

Днем обычная суета, а по ночам мысли, сомнения. Тайна, манящая, зовущая. Но и пугающая своей глубиной. Вот он, берег, а вот пучина. Только шаг, и берега нет. Уходишь все дальше, дальше от привычных мыслей и дел.

Может, лучше отойти от берега, туда, подальше, на твердую землю? Там все просто, все ясно. Годы идут и приносят успехи. Сядешь, как шеф, в своем кабинете. Каждому видно: есть положение, научный авторитет.

Ну, а тайна? Что ж, это бывает… Шеф допускает возможность тайны. Он так и сказал:

– Факты телепатической связи, очевидно, и в самом деле имеют место. Но их ведь пока не объяснишь! Вы лучше скажите, как с вашим докладом. Я вот подумал: что, если затронуть вопросы синтеза сложных сетей?

Шеф стал рассуждать неторопливо и обстоятельно, а Наров сидел с неотвязной мыслью: «Как можно сейчас об этом? После всего, что мы рассказали. Ведь не с кем-то случилось, а с нами. Соприкоснулись с тайной. Махнуть на нее рукой?»

Ночь. За окном весенние звезды. Светят, подмигивают, зовут. Когда-то тоже прятались от тайны, очертив дозволенный круг. Три кита, и земля - тарелка, и купол с блестками звезд. А что за куполом? Там владения бога. Человеку туда соваться не след. Но разум тюрьмы не терпит. Один беспокойный ум. За ним второй, третий… И вот уже нет над землей купола. Разбит вдребезги, словно тонкий стакан. А там за куполом бесконечность.

Звезды подмигивают, манят. Протяни руку, достанешь с неба. Только поди-ка, достань, если даже быстрому свету лететь до них миллионы лет. Мало жизни и тысяч жизней. Что там? Никто не знает.

А мысли тесно, она бунтует, она не желает смириться с тем, что Вселенная так огромна, а человек так мал.

Барсов сказал:

– Хочешь к звездам, а сам даже в Архангельском не побывал. А там, между прочим, шикарный дворец.

А Витя Коленов, всегда вторящий Барсову, тут же добавил:

– И шашлыки там отличные.

А Наров подумал: «Не место Барсову в науке. Ему бы лучше на сцену или на киноэкран. И фамилия подходящая - Барсов. А впрочем, он и здесь не на последних ролях. Ладит с начальством. Доклады делает с блеском. Не то, что я…»

Зреет у Нарова новое чувство. Очень хочется уединиться. Оглядеться. Подумать. Уйти от текучки. А тут:

– Братцы! Слышали? А Наров-то с Рябовым - телепаты!

– Что, опыты проводили?

– Создали теорию?

Барсов стоит улыбаясь, довольный фурором, который произвел.

– Спросите у них, пусть расскажут.

– Ну, правда, ну, расскажите!

Рябов начал рассказывать. Его слушали очень внимательно, а потом вспыхнул горячий спор.

– Ерунда, - заявил Барсов. - Мистика. Спиритизм.

– Почему спиритизм? - возразил Наров. - Ведь телепатической информацией обмениваются не духи, а люди. Во плоти и крови.

– А, все это бабьи сказки.

– Постой! - возмутился Рябов. - Но я же рассказывал, как было. Что же мы с Наровым сговорились?

– Самовнушение, - парировал Басов.

– Нужно еще подождать, проверить, будут ли знаки, - сказал примирительно Витя Коленов.

А знаки больше не появлялись.

– Ну, как? - каждое утро спрашивал Наров у Рябова. Тот пожимал плечами:

– Пока ничего.

Свежесть первого впечатления постепенно стерлась, и временами происшедшее казалось почти нереальным. Будь Наров один, он решил бы, что все это ему померещилось. Но ведь их трое. Значит, все объективно. Значит, реальный факт.

Рябов разговаривал на эту тему все более и более неохотно.

«Испугался, - с досадой думал Наров. - Испугался поверить в тайну. Ну что ж, буду искать один».

Днем работа, вечером книги. Множество книг. По физике, биологии, кибернетике. О теории поля, об условных рефлексах. Физиология мозга. Физика элементарных частиц. Кое-где говорилось о телепатии. Вскользь, мимоходом, словно автор стесняется говорить об этом всерьез. «Но почему? Ведь вопрос назревший. Предполагают, что мозг излучает сверхдлинные волны - километров до тридцати. Обычный экран таким волнам не страшен; чтобы преградить им дорогу, надо поставить свинцовую заслонку толщиной в несколько метров.

Но вот что странно: волны такой длины не огибают землю. А телепаты могут связаться на любом расстоянии. Значит, надо искать что-то другое.

Что-то другое… А что? Может, нейтрино? Надо сосредоточиться, взвесить, вникнуть.

А тут, как назло, с утра телефон разрывается. Наров понадобился всем.

– Леонид Алексеевич! В десять ноль-ноль совещание по текущему плану.

– Товарищ Наров, плановики просят дать калькуляцию темы. Не позднее завтрашнего дня.

– Нужны предложения по улучшению техники безопасности научно-исследовательских работ.

«Да, так о чем я думал? Нейтрино? Эта частица не знает препятствий. Но можно ли передавать информацию на каких-то частицах? Почему же нельзя? Радиоволны ведь тоже частицы. Эйнштейн доказал, что все волны состоят из частиц. Радиоволны состоят из фотонов. Может быть, из множества нейтрино образуется поле нейтринных волн? Таких волн никто не обнаружил?

Радиоволн тоже сначала не знали - Максвелл открыл эти волны с помощью логики. А опыт подтвердил это открытие лишь через много лет.

Мозг излучает. В этом нет никакого сомнения. Просто мы пока не умеем улавливать эти лучи. Мозг излучает… Мысли витают в пространстве, как облака. Возникает единое общее поле - поле нейтринных волн. Нет, общее, но не единое. Мысли разные. Мысль человека может быть четкой. Мысль человечества - это всего лишь шум. От мозга к облаку связь прямая. А от облака к мозгу? Обратная связь? А что, если… Нет, об этом пока еще рано. Торопиться не следует. Изучать. Изучать».

На днях шеф спросил:

– Как у вас с диссертацией?

Наров ответил:

– Никак, Андрей Николаевич. Я ею не занимаюсь.

– Это мило. А сроки?

– Что сроки? И сроки и тему можно переменить.

– Вот как? Вам перестала нравиться тема?

– Да, перестала. Мы сейчас не тем занимаемся. Тычем паяльником в разные схемы и верим, что скоро научимся делать искусственный мозг. Ничему мы так не научимся!

Шеф простучал костяшками пальцев какой-то бравурный марш.

– Не понимаю вас, Наров. Не понимаю. Что же, по-вашему, оптимальные коды - это не актуальный вопрос?

– Меня сейчас мало волнуют коды, созданные нами. Я хотел бы расшифровать один-единственный код.

– А-а-а, - протянул шеф понимающе. - Опять эта ваша черная магия… Это все сейчас очень модно: телепатия, летающие тарелки или, скажем, антигравитационное поле, антивещество. Здесь пахнет такими открытиями, которыми можно потрясти мир. Только одним здесь не пахнет: настоящей наукой. Наукой, которая не гоняется за сенсацией, а терпеливо, небольшими, но целеустремленными шагами достигает цели в течение многих и многих лет. Вас не устраивает такая наука? Тогда вы, простите, не ученый.

– А кто же?

– Вы? Фантазер.

– Может быть.

– Бросьте вы эти химеры, Наров. Вы способный и, как принято говорить, подающий надежды специалист. Зачем вам избирать себе поприще, достойное лишь псевдоученых и всяких досужих, незрелых умов? Не понимаю…

– А я, Андрей Николаевич, не понимаю вас. Только сейчас вы с такой легкостью выбросили на свалку телепатию вместе с летающими тарелками, а заодно и признанное физиками антивещество. Если поверить вам, то все потрясающие открытия отошли уже в область истории. А не правильнее было бы считать, что наши с вами взгляды на мысль, на космос и на Вселенную будут казаться такими же наивными и смешными, как Земля на трех китах? Вы забываете, какой нелепой казалась идея шарообразной Земли. И было это всего-то три века назад. Не кажется ли вам, Андрей Николаевич, что отрицание не изученных нами явлений - это лишь ограниченность и боязнь непонятного?

Наров умолк. Не перехватил ли он? Не слишком ли резко? Наров взглянул на шефа. Усталые глаза, словно бы выцветшие от яркого света, глубокие морщины поперек высокого лба.

– Вы напрасно меня агитируете, Наров. Я ведь не отрицаю существования телепатии. Просто я как ученый ничего о телепатии не знаю. Так же, впрочем, как и вы.

– Но кто-то же должен быть первым!

– Разумеется. И вы надеетесь, что этим первым станете вы?

Наров ничего не ответил. Помолчали.

«Нет, - думал Андрей Николаевич, - я в нем ошибся. Считал серьезным, способным, даже талантливым. А на поверку - мальчишка и фантазер».

А Наров думал о шефе: «Считал вас крупным ученым. А потолок-то ваш, оказывается, вот он. Прямо над головой».

Наров один на пустом бульваре. Мокрый снег, и листы письма Аленки, которые весенний ветер норовит вырвать из рук.

«Вот я снова в родном Новосибирске. Не представляешь, как приятно поесть маминых пирогов, а утром проснуться в той же комнате и в той же постели, что и много лет назад. Как будто я снова школьница, а все, что случилось со мной, только приснилось мне этой ночью…»

«Психологическая подготовка, - констатирует Наров. - Что последует дальше? Кого же она подготавливает, себя или меня?»

«Встретила Колю. Он все такой же. Говорит, ждал меня все эти годы. Не теряет надежды. А у меня язык не поворачивается сказать, что я никогда не подарю ему счастья, потому что всю жизнь буду любить только тебя».

В голове ответные строки:

«Аленка, милая! Я все понимаю. Ты должна сделать выбор. Я не тот человек, который сможет дать тебе семейное счастье. Ты такая земная, домашняя, ласковая, уютная. А я…

Адмирал Нахимов отказался жениться, чтобы душа его не раздваивалась между страстью к морю и любовью к жене. Надеюсь, ты меня понимаешь. Я ничего не хочу навязывать - просто хочу быть честным. Решай».

Наров присел на сырую скамейку. Вокруг пестрота черно-белой мозаики: пятна талого снега, тянутся к небу почерневшие от сырости голые ветви - руки деревьев, заломленные в безмолвной мольбе.

Нет, не так! Не нужны письма! Никаких длинных объяснений.

Просто короткая телеграмма: «Оформляю отпуск, вылетаю в Новосибирск». Все ясно и так. Черт побери, ведь она меня любит! Эх, Наров, Наров! Еще не успел стать ученым, а превратился в сухаря!

– Простите, где тут ближайшая почта?

– Надо пройти по той улице, потом повернуть направо, потом…

Что с вами? Вам плохо?

– Нет, нет. Все в порядке. Спасибо. Я пойду на почту чуть позже. А пока посижу. Один.

«Так. Яснее. Яснее. Исчезает. Вновь появляется. Так. Еще раз. Еще. Еще. Теперь нет никакого сомнения. Передача какого-то кода. Код двойной - и пространственный, и временной. И как ясно, как ясно!

Сосредоточенная энергия. Словно мысли всего человечества слились в единую мысль. Да, кажется, в этом разгадка. А значит… Нашел! Кажется, я нашел!»

– Братцы, сенсация! - произнес Барсов с пафосом и развернул на столе иностранный журнал. - Витя, ты еще не забыл французский? Переведи.

– Таинственный знак, - начал Виктор Коленов. - В течение последнего месяца психиатрами Парижа зарегистрировано около 20 случаев спонтанной телепатической связи. Во всех случаях пациенты наблюдали какой-то таинственный знак, имеющий сложные очертания.

Редакция нашего журнала обратилась к читателям с просьбой сообщать нам о подобных случаях. Получено около ста двадцати писем тех, кто видел этот знак. Совпадает не только форма его, но и время появления. По-видимому, мы имеем дело с каким-то загадочным явлением, которое ждет научного истолкования.

– А вот еще, - произнес Барсов, переворачивая страницу. - Полюбуйтесь! Виктор, переведи.

Все столпившиеся возле Барсова увидели причудливое переплетение линий. Под рисунком стояло: «Так художник Делуар изобразил знак, который он наблюдал 15 апреля в 18 часов 45 минут».

– Ну, каково? - спросил Барсов и посмотрел на Рябова. Тот впился глазами в рисунок. Едва шевеля губами, произнес чуть слышно:

– Моя фигура. Это она.

– Сапоги вы! - загремел Барсов. - И ты, и Наров. Два сапога! Вам бы тогда объявить громогласно. Вы бы знаменитыми стали. А вы…

Вскоре о таинственном знаке заговорили повсюду. Корреспонденты газет, журналов, радио и телевидения брали интервью видных ученых.

Вечерами к Нарову зачастил сосед.

– Пишут вот, что появление этих знаков связано с пятнами на солнце. Так это или нет?

– Да, есть такая гипотеза. Ее выдвинул французский ученый Шарль Мотье. По его наблюдениям, чаще всего знаки появляются при большой интенсивности магнитных бурь. Лично я в эту гипотезу мало верю. Думаю, что это совпадение случайно.

– Нет, это не от учености, - терпеливо убеждал Наров. - Скорее, это способность врожденная. Чем тоньше нервная организация, тем, очевидно, легче его воспринять. Мой научный руководитель - известный физик Андрей Николаевич Платонов. Это имя известно в научном мире. А вот фигуру он до сих пор ни разу не видел. Может, не желает видеть? - добавил Наров, скорее для самого себя.

Андрей Николаевич Платонов снова взял в руки зеленую папку. Тридцать страниц, отпечатанных на машинке. Он прочел их несколько раз. Как к этому отнестись? С одной стороны, фантасмагория. Но с другой - может, в этом что-то и есть? Легче всего признать все это бредом. А если не бред? Андрей Николаевич всю жизнь имел дело с фактами. А тут фактов по существу нет. Платонов резко захлопнул папку, взял телефонную трубку:

– Будьте любезны Нарова. Леонид Алексеевич? Это Платонов. Зайдите ко мне.

– Ну вот, прочитал я ваш опус, - говорил он Нарову минуту спустя. - Любопытно.

– И только?

– Нет. Можно даже сказать - грандиозно. Почти что фантастика. А как это доказывать? Доказательств-то нет.

– Нет, так будут. Я же дал предложения.

– Здесь я не уловил этого, - сказал Платонов, по-приятельски хлопнув зеленую папку.

– Ну как же?! А опыты коллективной телепатии? Надо попробовать.

С минуту Платонов о чем-то раздумывал, барабаня пальцами по крышке стола. Потом опять открыл зеленую папку.

– Вот что, Леонид Алексеевич. Есть один человек, который способен зажечься вашей идеей. И влияние он имеет огромное. Что, если вам к нему обратиться?

– Кто это?

– Академик Арасипян.

Арасипян слушал нетерпеливо, потом вдруг перебил Нарова, заговорил сам. Говорил он громко, чуть ли не каждое слово сопровождал каким-нибудь жестом. Вскакивал, бегал по кабинету. Хватая пепельницу, переставлял ее с места на место, а пепел стряхивать в нее забывал. Двигался он стремительно, с какой-то удивительной легкостью. Длинные руки успевали в одну секунду проделать десятки разнообразных движений.

– Да, конечно, трудно предвидеть, на что еще способна природа, если она сумела вылепить такое чудо, как человеческий мозг. Но из чего она это чудо лепила? Из обычных атомов! Правда, даже природа-мать не обошлась без издержек. Где диплодоки? Вымерли. Где птеродактили? Вымерли. Где плезиозавры, ихтиозавры, тиранозавры? Почему вымерли? Неудачные эксперименты природы. Теперь взгляните сюда.

Арасипян сел рядом с Наровым и раскрыл огромный альбом.

– Полюбуйтесь. Чудесное древо. Эволюция видов. Сколько ветвей и ответвлений! Сколько исчезнувших видов! Но посмотрите внимательно. Видите? Как ясно прорисовывается главное направление роста этого древа, его центральный ствол. Куда этот ствол устремлен? К разуму! К тому величайшему из моментов истории нашей планеты, когда появился разум. Это центральный ствол эволюции. А центр каждого организма - его нервный ствол. Шаг за шагом, клетку за клеткой усложняла его природа. От простых ощущений амебы к сложным инстинктам животных и наконец к цельной картине мира, отраженного в нашем мозгу.

И вот живет на земле человек, преобразует планету. И эволюцией видов перестал управлять слепой случай. Судьба планеты в руках человека. Куда же направит он эволюцию? К чему ее приведет?

Арасипян встал, отложил альбом, стряхнул пепел с костюма и снова спросил:

– К чему? Может быть, к бомбе? Р-р-раз - и готово! Земли нет - есть ядерный гриб. Я не хочу в это верить. Не хочу. Разве для этого миллиарды лет растила природа свое прекрасное древо? Для этого увенчало древо чудесным плодом - разумом? Чтобы разум его погубил? Нет, этого не будет. Все подчинить разуму - вот высшая цель. Но разум нужен единый. Вы понимаете? Единый разум планеты, а не миллионы разных желаний и целей. Как создать этот разум? Пока не знаю. Но знаю твердо: к нему идем. Путь не прямой, не легкий. Нации, страны… Революции, войны…

С развитием и расширением сфер влияния прогрессивного и справедливого социального строя будет меняться и человек. Он станет чище и выше. Каждый, кто мыслит, будет отдавать свои силы не на накопление личного богатства, а на накопление общечеловеческих знаний. Высшее благо - открыть новую тайну. Вырвать ее у частиц. У звезд. У Вселенной.

Вот почему я поверил в вашу гипотезу. Где-то там, в масштабах Вселенной, уже возник этот единый разум, объединивший в себе миллиарды отдельных умов. Я не знаю, чем сцементирован этот единый разум. Может быть, полем. Или как-то иначе.

Несомненно одно: есть во Вселенной такие вот сгустки разума, и на Земле развивается единый разум. Конечно, его наиболее полное проявление возможно только в условиях коммунистического общества, которое мы еще строим. Но если мы чувствуем, что к нам обращается разум другой части Вселенной, люди уже в состоянии ответить на его призыв. Вы согласны?

– Еще бы! Ведь и меня волнует то же. Только вы подошли с позиций биолога, а я - как технический специалист. Будем предполагать, что знак, который мы наблюдаем, излучен каким-то единым разумом. Очевидно, разум этот способен и излучать, и принимать излучения мозга, ведь не случайно сигналы направлены именно к нам. Они нащупали нас в бесконечном пространстве. При этом, заметьте, ведется поиск: с каждым разом передачи становятся все яснее и яснее.

– Простите, - опять перебил Нарова нетерпеливый Арасипян. - Но почему они выбрали именно этот вид связи? Ведь можно было использовать и обычную радиосвязь!

– Да, разумеется. Но даже из нашего весьма небольшого опыта телепатической связи следует одно ее очень важное свойство: при ничтожно малой энергии, излучаемой человеческим мозгом, осуществляется самая дальняя связь. Кроме того, космос настолько насыщен естественными радиоволнами, что, даже приняв сигналы, нельзя утверждать определенно: их посылают разумные существа. Вот две причины, по которым они предпочли не радиоволны, а излученную мысль. Сигнал, который они от нас принимают, очевидно, подобен шуму - это разные мысли многих людей. А от единого разума сигнал излучается когерентный. Его можно сравнить с остронаправленным лучом лазера. Такому лучу, очевидно, не требуется слишком большой энергии, чтобы преодолеть расстояния в сотни и тысячи световых лет и донести до нас четкие очертания знака.

А чем же можем ответить мы? Мы еще не достигли единства мыслей и разума. Но если на какое-то время удастся сосредоточить на одной цели мысли многих людей…

– Понял! - Снова вскочил Арасипян. - Я прекрасно вас понял! Это дельное предложение. Надо как следует это обдумать. Привлечь зарубежных ученых. Добиться, чтобы был поставлен такой грандиозный эксперимент. Смущает меня лишь одно. Согласно вашей гипотезе, мысль переносится материальными волнами. Значит, скорость их не может превысить скорости света. А откуда пришли к нам сигналы? На планетах нашей системы разумной жизни не существует. А где она может быть? Допустим, у звезд Тау Кита или Эпсилон Эридана. Но ведь оттуда свет летит до Земли одиннадцать лет. Одиннадцать лет туда, одиннадцать обратно… А если разум находится дальше? Ответ может прийти через сто поколений. Не отпугнет ли молчание тех, кто согласится помочь провести этот эксперимент?

Наров ответил:

– Вы правы, придется набраться терпения. Участников эксперимента надо предупредить.

Людская река разлилась по улицам. С высоты восьми этажей река эта кажется однообразной, но Наров знает, что двух одинаковых капель в этой реке нет.

Люди различны, но сейчас они одержимы одной идеей. Той, которой Наров отдал все силы последних лет.

Наверное, вот так же стоит Аленка со своим мужем где-то на улицах Новосибирска. Так же как и все, они смотрят сейчас на звезды. А стоило ему несколько лет назад бросить все и примчаться в Новосибирск, сейчас она, наверно, стояла бы рядом с ним. Но как раз в тот момент ему пришла в голову идея, которая захватила его без остатка.

– Внимание! Говорит Комитет космической связи с инопланетным разумом. До начала сеанса связи осталось 15 минут…

Связь с инопланетным разумом… Значит, не зря он, как и многие другие ученые, потратил годы напряженного труда. Если удастся связаться с инопланетным разумом, в этом будет и его, Нарова, немалая заслуга.

– Внимание, внимание! До начала сеанса 12 минут. 12 минут до начала сеанса! Сколько же будет он продолжаться? Много лет? Или много веков? А жизнь проходит так быстро… Чуть прикроешь глаза, и снова та же картина: Аленка вся в брызгах солнца, смеется, кидает в него снежки.

Больно. А все-таки, доведись начинать все сызнова, разве он поступил бы иначе? И в этот момент надо быть со всеми там, внизу.

Коридор. Лестница. Лифт. Улица. Люди стоят, плотно прижавшись друг к другу.

Все волнуются, ждут. Чего ждут? И почему волнуются? Ведь пресса предупреждала: ничего, по-видимому, не произойдет. И все-таки все взволнованы. И сам Наров - тоже. Будто сейчас на глазах у всех совершится великое чудо.

– Внимание! Две минуты до начала первого в мире сеанса связи с инопланетным разумом. Приготовьтесь. Начало по счету десять. Раз. Два. Три. Четыре. Пять…

Сосредоточены лица, взгляды устремлены в одну точку, туда, где реет большое полотнище, на котором освещен прожекторами знакомый всем знак. И так же стоят сейчас люди в Саратове и в Сан-Франциско, в Париже, в Гаване. Стоят, сосредоточенно смотрят на знаки и про себя повторяют одни и те же слова. Может быть, именно в эту минуту сделан очень большой шаг в истории человечества. Разве то, что сейчас происходит, не способствует единению сил, чувств и мыслей?

– … Семь. Восемь. Девять, - доносится из репродуктора. Сейчас наступит это мгновение. Пока только мгновение. Но как оно символично! На мгновение мысли многих людей сольются в одну общую мысль.

Пять, десять минут длится торжественное молчание. И вдруг громкий возглас разорвал тишину:

– Вижу! Я вижу! Вот он! Это он! Это тот же знак!

И сразу со всех сторон:

– И я! И я тоже вижу! И я! И я! И я! Отвечают! Они отвечают! Связь установлена! Ура! Ур-р-ра!

Ликуют люди. Уже не слышно отдельных выкриков - только общий могучий гул.

«Что это? - думает Наров. - Самообман? Коллективный гипноз? Ведь ответ не мог прийти сразу».

И в то же время вот он - ответ. Фигура четкая, ясная, ставшая очень близкой за эти несколько лет.

Но откуда, откуда? Ведь свету лететь от Тау Кита целых одиннадцать лет! Как объяснить? Самовнушение? Или другие законы движения? Или великий разум Вселенной сумел этим законам поставить иной предел?

Но что это? Фигура начала шевелиться! Может, показалось? Нет, она в самом деле стала похожа на шар. Внимание. Только внимание. Кажется, нам собираются передать какой-то новый сигнал. Да, да, несомненно. На шаре возникли пятна. Что они напоминают? Что-то очень знакомое. С детства. Со школьной скамьи. Неужели?… Да нет, не может быть! Просто эти расплывчатые пятна ассоциируются в сознании с очертаниями материков. А все-таки очень похоже. Вон громадная Евразия. Правее и ниже - маленькая Австралия. А вот и Африканский континент… Но не могли же они… Внимание. Шар начинает вращаться. Сейчас он получит ответ. Если он не ошибся, то… Нет, не ошибся! Конечно же, это она - туго перепоясанная в талии у Панамского перешейка Америка! Ошибки быть не может! Земля! Это наша Земля! Такая, какой ее видят наши собратья по разуму. Этим они хотят сообщить:

«Мы о вас знаем!» Лучше нельзя и придумать!

Окружавшие Нарова люди тоже поняли смысл передаваемого сигнала.

– Земля! - раздаются вокруг возбужденные возгласы. - Наша Земля! Они ее видят!

А стоящий неподалеку от Нарова высокий мужчина вдруг заявил:

– Да они к нам в гости собираются!

И все вокруг, забывая о том, что братья по разуму вряд ли могут их слышать, замахав в возбуждении руками, стали кричать:

– Добро пожаловать!

– Милости просим!

– Ждем!

Вокруг ликование. Но не ликует Наров. Он озабочен. Мысль опять работает четко, обретя свой привычный ритм. От грусти, которая им недавно владела, не осталось даже намека. Он обдумывает следующий сеанс.

Кто решил, что Наров несчастлив? Он жил трудно, но очень - вы слышите? - очень счастливо. И впереди еще много-много таких же мучительных, таких же счастливых лет.