"Поиск - 92. Приключения. Фантастика" - читать интересную книгу автораОлег Объедков ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ…Они не появляются ни на телеэкранах, ни на газетных фото. На многолюдных празднествах и ритуальных церемониях, где не появиться нельзя, фотографы, снимая их, ведут себя суперскромно, допускают многочисленные передержки, а операторы ТВ своими «пушками» стараются почаще давать общий вид зала, а в «крупный план» ловить только лидера. Их лучшая трибуна — печать. Вот здесь они показывают себя во всем блеске, не найти им соперников по слогу, по умению вязать паутину слов. Анвар Ларист, впрочем, никаких сомнений и не испытывал. Они являлись для него соратниками, даже друзьями. И если в пылу спора он называл их коллегами и злился на что-то, то уже через несколько минут остывал, и вновь в ходу у него были имена или прозвища, данные им однажды в глухих закоулках столичных трущоб и освященные автоматными очередями. А по мне, их всегда надо было держать на прицеле… Они не появляются на телеэкранах крупным планом, фотографы при них ведут себя скромно, и телеоператоры слишком быстро ведут панораму, смазывая лица. Но мне хватает мгновений — оплошностей журналистов, и я узнаю их: вон Народный Кибернетик Сокура — кто он сейчас? — наверное, министр информационно-вычислительной техники. Вон Народный Советник Ихона — пожалуй, нынешний глава церкви… Впрочем, я запутался. Это было при Его Величестве Лакусте Первом, сразу после Президента Лариста. А что сейчас, после Лакусты?.. Снова республика? Или доминион церкви? Хотя неважно, конечно. Главное, кто-то уходит, а кто-то остается… Лариста хранил сам Бог. Много ли надо для легковушки, пусть и двухсотсильной, чтобы отправить ее в металлолом вместе с пряжками, пуговицами и прочими несгораемыми вещами, что останутся от пассажиров? Триста граммов «пластилина» да женские часики «Искра» с детонатором. Рвануло так, что свечой вспыхнули и два грузовика с охраной, чересчур близко прижавшиеся к авто Президента. Сам Ларист, слава Богу, в это время говорил с крестьянами, собиравшими виноград метрах в ста от дороги. Охранники, сбив с себя пламя, тут же кинулись к нему и заняли круговую оборону. Офицер, командир взвода, умолял Лариста залечь и подавал мне знаки отчаяния. Но Ларист, опытный вояка, сразу понял, что грохнул «пластилин», а не снаряд от базуки: бронированный «Мерседес» лишь распахнул свои внутренности, но с места не сдвинулся. Баллоны о газом разбросало по окружности, а не в одну сторону. То же самое и с креслами. Достаточно для приметливого глаза. Крестьяне, и до того молчаливые, после фейерверка совсем приуныли. Ни слова от них Ларист не дождался. Но это, конечно, не от того, что взвод охранников вмиг, превратил их делянку в укрепленный редут, — что им до поля, если оно сельхозкоммуны. Просто им нечего было сказать своему президенту, тот вел страну к Перегруппировке на всех парах. Возникшую неловкость решил разрядить Ихона. Он быстро расшифровал молчание этих двух крестьян. — Жаловаться, в общем-то, не на что, — сказал он им. — Верно? А те трудности, что стоят на пути к прогрессу, они всегда ложатся на плечи и правительства, и народа. Так? Крестьяне, худой высокий мужчина и парень помоложе с большими натруженными ладонями, молчали, не поднимая глаз. — И мы их преодолеем, — быстро продолжил Народный Советник, — как говорится, не мытьем, так катаньем. Наше дело победит! Я правильно говорю, друзья? Или… Вы же не враги нам? Один из крестьян, тот, что постарше, вроде бы хотел кивнуть, но тут рванули газовые баллоны на дороге, и они снова превратились в статуи. Действительно, попробуй разговорись тут, в такой обстановке. — Ну хорошо, я позабочусь, чтобы вашей сельхозкоммуне досталось побольше талонов на мотоблоки. Авентуза, запиши, напомнишь, — обратился Ларист ко мне. И пошел своей знаменитой походкой, напоминающей парадный шаг курсанта во время присяги, к уцелевшему пикапу с радиостанцией на борту. Надо было возвращаться домой, в столицу. Надо было возвращаться, вот уже и Ихона чуть ли не бежал, стараясь не отстать от президента Смрадный чад застилал глаза — покрышки горели удивительно дружно, и я поторопил испуганных людей: — Ну-ка, землеробы, ваши координаты… Чего язык проглотили? Номер артели? Как она у вас там? «Прогресс и счастье»? «Народ и свобода»? Крестьянин, тот, что постарше, ткнул меня в грудь здоровенной кистью, а затем стал трясти руками, выделывая такие кренделя пальцами, что будь это речь, а у меня вместо глаз уши, я бы закрыл их — такой бы поднялся шум. — Вы что, немые совсем? Тут в «разговор» ворвался тот, что помоложе, он не менее ловко шевелил перед моим лицом пальцами, двигая мышцами лица, шеи и чуть ли не танцевал на месте, пытаясь что-то сообщить мне, причем, кажется, далеко не адрес коммуны… Их глаза, выразительные до умопомрачения, долго еще маячили передо мной и исчезли, лишь когда мы пересели из тесного пикапа в вертолет. Его прислало аэродромное начальство, услышав взрывы на автотрассе — посмотреть, что там случилось. Седой полковник авиации, казалось, был раздосадован тем, что президента не разорвало в клочья, — так он был уныл при встрече. Но Ларисту было не до настроений летчика, и, быстренько погрузившись в вертолет, мы взяли курс на юго-запад. Только вертолет набрал высоту, а я более или менее привык к шлемофону, сдавившему мне голову, как в наушниках послышался голос Советника Ихоны: — Взгляните-ка вниз, президент… Пейзаж довольно любопытный… Президент посмотрел, и я тоже. В провале открытого люка, между стоек пулеметной турели, пожалуй, в километре простиралась земля, а на ней отчетливо выделялись огромные слова: Сколько я ни протирал глаза, понять, что за материал был тут использован, не мог. Камень? Известка? Мраморная крошка? — Не перестарался ли наш Кузен? — усмехнулся Ларист. — Кого он агитирует? Снизу не прочтешь, только сверху. Но пассажирских линий у нас нет, народ не летает… — Для армии! — раздался в наушниках голос Ихоны. — Чтобы не забывали… — Так она у нас разделена по народным отраслям, разве не так? — удивился Ларист. — Все так, — был ответ, — но ВВС-то в одних руках… «Наглядная агитация» для военлетов уходила постепенно под брюхо машины. Президент сидел, нахмурясь, и провожал ее глазами. Что касалось всей этой кухни, то, по мне, он мог не беспокоиться. Кузен, а официально Народный Агитатор Семашко, не сидел без дела и, как говорили в президентских кругах, изукрасил страну в красно-желтый цвет — цвет трассирующих пуль и боевого пути Когорты. А что? Пусть все знают, каково было нам тогда, два-три года назад, когда заваривалась эта каша. Ларист собрал нас поодиночке — кого в лесу под пнем, кого па чердаке у тещи, — объединил под знаменем свободы и повел на штурм диктатуры Аргамеддона. Всем был ненавистен этот режим, и мало-помалу дело двигалось. Тринадцать месяцев назад с этим выродком было покончено, а сам он застрелен собственной солдатней. К власти пришла Когорта и сразу же объявила всенародные выборы. Свободе настолько все радовались, что уже через три дня президентом стал Ларист. Как национальный герой. Единодушно… «Тилим-тим-тим-ти-м! — тихо послышались позывные государственного радио. — Слушайте последние известия!» Ларист дал знак летчикам сделать погромче. «Внимание! По сообщениям наших корреспондентов, только что произошло очередное покушение на жизнь президента Анвара Лариста. В броневой автомобиль народного избранника была подложена пластиковая бомба. По счастливой случайности Анвар Ларист не пострадал. Взрывом разметало броневик, сожжено два военно-транспортных автомобиля, ранено три охранника. Офицер безопасности Авентуза, комментируя событие, сказал, что здесь видна рука врагов Перегруппировки. Но как бы там ни было, добавил личный телохранитель президента, никто не в силах остановить прогресс в стране, Через минуту слушайте отчет наше; 6 корреспондента о выступлении президента в Ларистограде…» Зазвучала бравурная музыка — гимн Когорты, написанный композитором Тлинтом. Мало кто знал, что под этим именем скрывалась электронно-вычислительная машина из ведомства Сокуры. Она часто выдавала то новые плясовые, то лирику, то патетику. Я уже привык, что по радио часто цитируют мои заявления, которых я не делал хотя бы потому, что ни разу не видел, как выглядит радиорепортер. Обычно все материалы им давали в отделе Информации, там знали всё, в том числе и то, чего не было. Вот, скажем, сейчас в эфир пойдет отчет о речи президента, которую он и не мог сказать вчера, потому что весь день и полночи провел у Джины. Но президент спокойно воспринимает это, что же тогда мне волноваться? «Ларист взбежал на трибуну легко и, как всегда, с улыбкой, — послышался в эфире бойкий голос журналиста. — Он показался мне сначала утомленным, но стоило ему заговорить, как видимость эта исчезла… С каждым его словом, с каждой фразой туман, окутывающий будущее страны, рассеивался все больше и больше…» Я посмотрел на Лариста, он слушал с интересом, как всегда. Это ему нравилось. В своих выступлениях он обычно держался какой-то одной темы — конкретной и практической. И тут он чувствовал себя, как рыба в воде. Но стоило ему отплыть к обобщениям — он сразу же начинал тонуть и, как утопающий за соломинку, хватался за фразы из передовых статей газеты «Наше государство»… Тут же, в репортаже журналиста, перед всеми возникал образ мудрого лидера, съевшего в государственных делах не один пуд соли. «…Президент говорил умно, толково: „Мы должны придерживаться принципа постепенности, — подчеркивал он, — иначе трудно предугадать, что Произойдет со страной, если мы вдруг сразу раскроем ворота городов, отменим карточную систему, снова введем денежные отношения. Хаос, беспорядок, нищета воцарятся в нашем многострадальном отечестве…“» «…задуматься над тем, что делать с нашей профессиональной армией. Сегодня она представляет собой отдельную силу. Не считаться с ней нельзя. Пока у нее есть работа. В составе народных министерств наши воины отлично выполняют свой долг на границах промышленных городов, пресекая попытки незаконного перемещения по стране. Но в будущем армия неминуемо отомрет, как явное зло…» «…по данным Народного Министра Статистики, экономика страны накануне выхода из коллапса, закрепленного талонными отношениями. Наш средний талон за последние месяцы по своему содержанию поднялся с девятого на седьмое место среди стран с талонной системой…» «…отношения Народной Диктатуры к бандформированиям некоего Лакусты, которые продолжают терроризировать сельское население на окраинах столицы. Конечно же, мятежники не имеют опоры в народе, и дни их сочтены…» «…да здравствуют прогресс и свобода! Да здравствуют Перегруппировка и Сосредоточение!» Вертолет давно уже стоял на площадке, но Ларист и Ихона дослушали отчет журналиста до конца. На лице президента разливалось нечто похожее на удовлетворение. Складки лица разгладились, он будто сбросил с себя несколько мучавших его лет. — Как это хорошо! — сказал советник Ихона. — «Правит не Президент, не Кабинет Министров. Правит сам Народ…» Вы не находите? — Неплохо. И это действительно так: народ правит через нас… — Разумеется. Но ведь это надо было сформулировать… Тут подогнали машину, в которой нам предстояло пересечь столицу до Дома Правительства, я стал ее проверять — нет ли каких сюрпризов? — и дальнейшего не услышал. Но когда Ихона и Ларист забирались в салон, они продолжали беседовать, и вот тут я впервые услышал про эту штучку — «Полимодель». Сначала разговор зашел об утреннем покушении. — Смерти я не страшусь, за три года Когорты всякого повидал и сам через нее прошел, — говорил Ларист. — Но вот что никак не пойму. Сейчас же время совсем не то, что раньше. Правительство народное, а в нас стреляют, пытаются отравить, подложить взрывчатку. Ну точно так же, как это делали мы, борясь с диктатурой Аргамеддона… — Пустяки, это недобитые аргамеддонцы и запуганным ими крестьяне, — отвечал Ихона. — Рвутся вернуть власть… — Мне видится в этом какая-то машинальность, привычка… Год назад били Аргамеддона, сегодня другого… — Тогда правили генералы и полковники… — Так и я не рядовой. — А сейчас — народ, — твердо сказал Ихона. — А народ не победишь, сил не хватит… Президент замолчал, задумался. Вот тут и сказал Ихона свое слово: — Слышали новость? Ларист обернулся к нему — мы с Ихоной сидели сзади. — Сокур выследил своего давнего недруга, тоже кибернетика. Слух такой, что этот недруг собрал машину не машину, но, в общем, некое устройство… Он его назвал «Полимодель». — А! — сказал президент. — Что-то такое слышал, но так и не понял, о чем идет речь. — Эта машина якобы дает предсказания. И очень точные. — Политические? — спросил Ларист. Он улыбался. — Нет, о дне смерти человека… — А! — президент сразу же отвернулся, как будто его это совсем не интересовало, уставился в окно, за которым уже начиналась деловая часть города — мы приближались к центру. — Мистика… Кто же об этом может знать? — Машина есть машина, — задумчиво сказал советник. Ларист смотрел на улицы города, где все чаше и чаще стали появляться бронетранспортеры, военные джипы и шлагбаумы, перегораживающие проезжую часть. Но впереди нас два мотоциклиста из президентского эскорта живо объяснялись с патрулями и освобождали дорогу. Ларист смотрел на все это рассеянно, но вот взгляд его зацепился за что-то. Я проследил, куда он смотрит, и увидел очередной шедевр Кузена — большой транспарант из красно-желтой материи, косо висевший на фасаде здания. Чья-то злая рука крупно дописала снизу углем: Президент отвел взгляд, стал смотреть прямо на дорогу, но я снова и снова замечал на многочисленных лозунгах, тянущихся вдоль центральной улицы, следы этого шутника. Шутник приписал: «И мимо нас!», разделавшись и с этим призывом… — А что означает название «Полимодель»? — неожиданно спросил Ларист. — Ну, я могу только догадываться, — протянул советник. — Машина создает модели предполагаемой смерти… Может быть, поэтому? — Мистика, — опять сказал президент и повернулся ко мне: — Что у нас сегодня вечером, Авентуза? Я достал записную книжку, посмотрел. На вечер сегодняшнего дня стояло — «инопланетянин»… Президент любил забавы. Каждую субботу вечером о его апартаментах устраивалось что-то необычное. Или бал-маскарад в узком кругу (не более десяти человек, без жен). Или просмотр зарубежной комедии. Или просто встреча с каким-нибудь веселым человеком-фокусником, йогом или шулером. В эту субботу Народный Министр Культуры и Военно-Прикладного Спорта прислал в Дом Правительства пришельца с далеких звезд. Это был весьма дряхлый старичок в пурпурной хламиде, которую ему нашли в затхлых складах Министерства. Когда я обыскивал старичка, он странно дергался, как будто его били. Вместе с Ларистом в беседе участвовал Народный Министр Общественности Пятницкий. Они усадили человека в хламиде в кресло, подкатили поближе столик со спиртным. — Так вы говорите, откуда-то прибыли к нам? — начал разговор Пятницкий, улыбаясь в усы. Накануне этой встречи он при мне звонил в Министерство культуры и прикладного спорта, чтобы справиться, не сумасшедший ли будет гость, не буйный ли? Там ответили, что не сумасшедший и не буйный, а так — слегка помешанный. Поэтому Пятницкий заранее расположил себя к веселому времяпрепровождению. Гость кротко кивнул и потянулся к снеди, расставленной на столике. — Ешьте, не стесняйтесь, — подбодрил его Ларист и тоже отломил кусок горячей, только что со сковороды форели. — И откуда же? — не терпелось посмеяться Пятницкому. — Из казематов, — ответил старичок, старательно обсасывая плавник рыбы. — Нет, это понятно, а в нашу страну как попали? Откуда? — не унимался министр. — Как попадают люди? Рождаются здесь, — наставительно ответил старичок. — Вот вы как попали? Президент засмеялся, а Пятницкий обиделся: он эмигрировал сюда лет двадцать назад. — Нам сказали, что вы прибыли на Землю с другой звезды, — глухо сказал он. — Что же это: нас ввели в заблуждение? Старичок аккуратно вытер руки о салфетку, откинулся в кресле. Глаза его удовлетворенно заблестели; видимо, он успел-таки плеснуть себе из многочисленных бутылок, стоящих на нижней полке столика. — Вам сказали, что я с другой звезды, а мне — что буду разговаривать с президентом. Что такое? Обман со всех сторон… — Это действительно президент, — внушительно сказал Народный Министр. — Президент страны Анвар Ларист. А я — простой министр, один из сотен. А вон, видишь, в углу сидит? Это офицер безопасности при президенте — капитан Авентуза. — Телохранитель, значит? — поднял брови захмелевший старичок. — Телохранитель, да, — сказал Пятницкий. — А теперь представьтесь вы… Как вас звать-величать? — Сейчас не знаю, — ответил старичок, — а раньше все время меня звали Стамой… Раньше, это когда до казематов… — Нет, — начал закипать министр. — Ты давай про звезды и прочее, что ты другим говорил… — В казематах лучше всего говорить про звезды, — сказал хитрый Стама. — А тут, как я понимаю, Дом Правительства? Ларист кивнул, ухмыляясь. — Ларист, значит… — уточнил старичок. — уж не тот ли Ларист, чьими бандформированиями пугают людей газеты? — Отстал ты, старик, — раздраженно ответил Пятницкий. — Теперь Ларист — президент. Это при диктатуре Аргамеддона его называли мятежником и… Бог знает еще кем. А сейчас власть народа, свобода… — Свобода? А почему я два года маюсь в казематах? — спросил Стама. Пятницкий встал и заходил по комнате. — Послушай, старик. Ты зачем здесь? Чтобы рассказать людям о звездах, о жизни на них. Ты это можешь сделать или нет? — Почему бы не рассказать? Могу, конечно… Старик плеснул себе еще в стакан, выпил. Глаза его хитро блестели. — На звездах — тоже жизнь, — начал он. — Но там все другое, совсем не так, как здесь… — Вот-вот, — подбодрил его министр. — Там нет власти народа, нет свободы, но нет и казематов, и домов правительства… — продолжил старик. — Ну, это ты, старик, перебираешь, — возразил Пятницкий. — Если нет казематов, то должна быть свобода. А если нет свободы, то должны быть казематы или что-нибудь подобное. — Когда человек не знает, что несвободен, он считает, что живет свободно. А там вся звезда — каземат для всех. Поэтому люди живут свободно — без министров и президентов, ведь те в казематы не ходят… Ларист задумчиво молчал. — Это де-ма-го-ги-я, — по слогам сказал Пятниц-кип. — Ты, старик, правильно сидишь в каземате. Ты противник диктатуры Народа… — Я противник любой диктатуры, — сказал Стама, — а диктатуры Народа — особенно, потому что есть большой-большой обман народа… Старик — «инопланетянин» еще бы продолжал болтать, но Пятницкий вызвал охрану, и того вывели. — Как это получилось, что он сидит и при диктатуре, и при народной власти? — поинтересовался Ларист. — Узнайте, Пятницкий… Может быть, освободить его — пусть работает… Вечер не получился, и в этот день президент уснул рано. «Тилим-тим-тим-ти-им! Последние новости. Час назад неизвестный в форме личной охраны президента Лариста неожиданно открыл огонь из автомата по окнам Дома Правительства. Террорист выпустил пятьдесят четыре пули и был убит на месте охраной. Как сообщил Народный Советник Иотэ Ихона, президент Анвар Ларист не пострадал. Ранен его личный телохранитель капитан Суй Авентуза…» Ничего себе, ранен! Порезал щеку оконными осколками — вот и вся рана. И не террорист это был, а какой-то самоубийца. Встал на виду у всех, прицелился и спокойно выпустил весь магазин. Был бы еще в запасе, и его бы выпустил, пока остальные глаза протирали. Ларист в эти секунды занимался обычным делом — колдовал над проектом реформ. Нас спасла толстенная штукатурка на стенах, пули впивались в нее, откалывая огромные куски, но рикошет был почти нулевым. Единственно, мы сильно запылились, да мне щеку поцарапало. Сразу же после этого во дворе послышались крики, новые выстрелы, и наступила развязка. Когда я выглянул в окно, па асфальте лежал труп, и к нему сбегались люди. К нам же заглянул Ихона. — Все целы? — спросил он. — Слава тебе, Господи… Гулкое эхо бассейна, куда мы отправились после этой пылевой бури, разносило наши голоса. — Эти покушения… — сказал президент, разоблачаясь. — Они здорово отвлекают от дела… Я расставил с полдюжины охранников вдоль стен, проверил запоры на двери, и только тогда нашел время отозваться на слова Лариста. Он уже плескался в прохладной воде, окончательно приходя в себя. — Если бы я задумал отвлекать тебя от дела, — ответил я, — я бы действовал точно так же… — Ты так считаешь? — удивился Ларист, демонстрируя мощный брасс. Тело его просвечивало в прозрачной воде. На загорелой спине отчетливо проступили два длинных светлых рубца: два года назад некто действовал куда эффективней. Я с уступа прыгнул в глубину, вынырнул и держался вблизи него. Конечно, это непорядок — нежиться в бассейне вместе с президентом, но что поделаешь, если это мой долг. — Суди сам, Лихой, — разговор был настолько серьезен, что я назвал его подпольным прозвищем. — За последние полгода таких попыток было полсотни, не меньше… — Шестьдесят семь, — спокойно уточнил он, давая понять мне, что ведет свою статистику. Не так-то он был хладнокровен, этот Лихой. — Когда мы гуляли по тоннелям, обвешанные оружием и взрывчаткой, их было поменьше… — заметил я, кружа возле него. — Всего три раза, — подтвердил Ларист. — И после каждого из них ты отдыхал месяц—два. А мы добывали для тебя медикаменты… Президент рассмеялся и нырнул, удирая от моих слов. Но когда сто голова снова показалась над водой, я добавил: — И каждый раз ты был на волосок от смерти… Тут он сделался серьезным, даже чуть-чуть рассердился. — Что ты хочешь сказать? По твоему тону судить, здесь нужно не доверять Ихоне, Сокуре, тебе, кстати, тоже… Всем соратникам сказать: довольно, идите на все четыре стороны… Так, что ли? Занимайся своим делом, Авентуза… — А это и есть мое дело, Лихой, — сказал я ему твердо. — Я тенью за тобой хожу, все время рядом, даже когда ты у Джины время проводишь… Если тебе жить надоело, так и скажи. А то ведь вместе с тобою и я взлечу на воздух, буду отравлен, получу пулю под ребра… А этого я не хочу. — И я тоже, брат, — ответил на это Ларист. — Больно уж многое мы затеяли, чтобы умирать. Мы еще поживем с тобой, вот увидишь… Тон его слов был умиротворяющим: дескать, не беспокойся, заткни фонтан и получше гляди по сторонам — все идет как по нотам. Но мне было отчего беспокоиться. Уж слишком глупые совершались покушения — харакири какие-то или нарочито демонстративные. Неделю назад охранный взвод был почти полностью выведен из строя, пришлось набирать новых. У развилки ведущей из города дороги Лакуста армейский пост подменил своим. Пулеметы с двух бронетранспортеров косили наших людей, как траву, пока одну из этих «сенокосилок» не удалось взорвать, а второй бронетранспортер, видимо, истратив боекомплект, преспокойно укатил по автостраде. Ларист при первых же выстрелах выскочил из броневика и ничком упал на дорогу, а она простреливалась от и до. Пришлось упасть рядом и загородить его своим телом. Семь минут шума, огня, криков, и в итоге пятнадцать убитых, десять раненых во взводе. А возле нас хоть бы одна шальная пуля просвистела, а ведь мы были как на ладони. Ощущение такое, что Лакусте было не до главы государства, просто он что-то не поделил с нашим взводом охраны и разделался с ним. А один раз какой-то идиот выскочил из кустов и из дамского браунинга стал лупить по бронестеклу, будто проверяя его на прочность. Три раза проверил, а четвертый раз автоматчики ему не дали. После таких вещей поневоле задумаешься. Я умолял Лариста больше не выезжать на встречи с народом, но он о таких случаях становился глухим. Единственное, что мне удалось добиться, это засекреченности того места, куда он направлялся в очередной раз. Риск нарваться на пули сразу уменьшился, ведь к такой акции обычно готовятся заранее… В тот день была среда. В среду президент всегда планировал свои дела на субботу, и они с Ихоной корпели над бумагами. Как я догадывался, в политике очень важно было подписывать их в определенный день и час, иначе все будет без толку. Когда, наконец, этот вопрос разрешился, Ихона спросил: — А на вечер… У вас есть что-то свое, или мне позаботиться? Ларист пожал плечами. Речь шла о традиционной забаве, но он давно уже перестал проявлять здесь инициативу. — Я созвонюсь с минкультом, — сказал Ихона. — Кажется, у них есть что-то новенькое… То ли канатоходец, то ли акробат… Президент кивнул, не споря: акробат так акробат. Я в это время сидел в кресле в своем углу у двери и листал иллюстрированные зарубежные журналы. Там шла какая-то дикая жизнь: никто ни в кого не стрелял, талонов и мятежников не было, а по улицам ходили красивые девушки, улыбаясь прохожим. Буржуазная пропаганда, черт ее подери! — Развлечения… — вздохнул Ларист. — Тот раз прислали одного — прямо из камеры. Неужели нет интересных людей в столице? Да, кстати, тот ваш изобретатель, нашли его? — Кого? — не понял советник. — Предсказателя, — напомнил Ларист. — Помните, вы рассказывали? Собрал машину — «Полимодель», кажется? — Верно, «Полимодель», — припомнил Ихона. — Предсказывает время смерти и ее обстоятельства… — Вот, — протянул президент. — Интересно же поговорить с таким человеком. Что толкнуло его к этой идее? Советник открыл свой блокнот, чиркнул несколько слов авторучкой, кивнул. — Хорошо, я узнаю. Это по линии Сокуры… Кибернетика, электроника… А я сидел словно на иголках, переваривая предыдущие слова советника. Они выскользнули как бы мельком, Ларист даже не обратил на это внимания. А там было очень и очень важное. «Предсказывает… обстоятельства». Как это? Почему это по линии кибернетики? Это как раз по моей линии — безопасности президента… Надо бы как-нибудь при случае напомнить Ларисту про эту «Полимодель», как бы не забыть. Мистика, но все же. Если даже в ее предсказаниях один процент правды, то и тогда ей цены не было бы. Шестьдесят семь раз пытались убить Лариста. Истинно, его хранил сам Господь. Ведь когда число таких попыток насчитывается десятками, вероятность случайной смерти неизмеримо возрастает. Президента в этом случае могли застрелить мимоходом, даже целясь в сторону. Это понятно. Там, где стреляют, смерть витает над каждым. Сейчас нет лучшей мишени для Лакусты — отчаянного головореза, бывшего десантника, — чем Ларист. И: с судьбы во многом схожи. Оба восстали против Аргамеддона, увели в подполье своих солдат, объединив вокруг себя всех недовольных в округе. Оба искусно вели бои в городских условиях, используя любую оплошность противника. У Лариста отряд был раза в два больше, но объединяться в одну боевую единицу они на стали — по тактическим причинам. Город — не лес, (де можно спрятать дивизию. Поэтому безопаснее всего было действовать маленькими группами — они мобильнее, могли быстро появляться под носом врага и моментально исчезать в канализационных люках. Только в день решающего штурма столицы Ларист послал ему записку — помоги! Но Лакуста почему-то своих людей на штурм столицы не вывел. Придя к власти, Ларист распорядился первым делом раскупорить всю канализационную систему столицы и начать ее ремонт. Диктатор Аргамеддон почти все входы и выходы ее залил бетоном, и работы ожидалось много. Но не прошло и месяца, как мирное время опять закончилось — Лакуста возобновил борьбу, теперь уже против бывшего единомышленника. Видно, не понравилась ему должность Народного Инспектора, которую ему предложил президент. Видно, гораздо больше по вкусу было Лакусте стрелять в правительственные войска. И опять в люки стали лить бетон вперемешку с минами, начались кровопролитные ночные бои, отчаянные покушения на президента. Правда, некоторое время назад в ожесточенном бою при выходе из окружения отряд Лакусты был здорово потрепан. Это произошло на третий день после уничтожения охранного взвода президента, и солдаты не щадили никого. Лакуста потерял около двухсот человек, но сам, правда, сумел ускользнуть с горсткой товарищей. Можно было считать, что он теперь долго не поднимет головы, будет зализывать раны. Это мне, кстати, напомнило Июньское поражение Когорты. Тогда тоже от двухсот пятидесяти человек осталось лишь семнадцать — Ларист сумел вывести их из-под огня. Но он буквально в считанные дни пополнил свой отряд, даже превысивший прежнюю численность, и уже через месяц все его соратники была министрами. А вот пополнит ли свои ряды Лакуста? Как сейчас помню тот день, когда Ларисту вручали высокую международную награду — Звезду Лидера. Для этой церемонии к нам приехал ее учредитель — монарх пограничной страны Его Величество Ливан Второй. Встречу соорудили помпезную, Ларист сам удивился и, помнится, недоумевал: как так — страна на грани экономической катастрофы, повсюду талоны, даже на сами талоны свой талон есть, а тут такое торжество. Столы, выставленные во дворе Дома Правительства, ломились от яств, военные музыканты, через каждые десять минут меняя друг друга, беспрерывно играли бравурные марши, понаехали со всей страны бывшие соратники по Когорте — среди них я заметил много знакомых лиц, а еще больше — незнакомых. Конечно, большинство прибывших присоединились к Когорте в самые последние дни, и всех их в лицо запомнить было невозможно. Тем более, что они затем, после назначения их Народными Руководителями, немедленно отправились на места проводить линию Когорты — вершить праведный суд, восстанавливать попранную справедливость и претворять в жизнь политику Перегруппировки и Сосредоточения. С моей точки зрения, одно было хорошо — все они прекрасно знали друг друга, следовательно, чужой сразу же был бы обнаружен. Его Величество король Ливан Второй находился в том прекрасном возрасте, когда изрядно увлекаются международными торжествами и церемониями. Впрочем, в его стране ему ничем другим заниматься не приходилось, всем остальным ведал парламент. Единственное, что мог позволить себе во внешней политике монарх, это вручить кому-нибудь из соседей свой королевский знак — Звезду Лидера. В нашей стране он последовательно вручал ее Суту, Ремизу, Моргену, Янтрею, Аргамеддону — всем диктаторам, правившим до президентства Лариста. Теперь вот наступила его очередь. Я знал, президент охотно отклонил бы столь одиозную награду, но Народный Советник Ихона настоял на обратном. — Звезда Лидера — это символ международного признания, — сказал он. — Он традиционно вручается главе правительства. Если вы откажетесь, будет большой скандал, все европейские лидеры имеют эту Звезду… Я слышал, как выругался президент и отступил перед лицом хитрой дипломатии. Торжества шли полным ходом, звучала бравурная музыка, президент чертыхался, но терпел, монарх же наслаждался новым обществом. Видимо, там, у себя за рубежом, ему до смерти надоели одни и те же лица. Наша страна Ливану Второму казалась настолько экзотической из-за постоянных переворотов, что, нарушая этикет и отослав в сторону свиту, он настойчиво просил Лариста рассказать ему один из армейских анекдотов. Ларист отнекивался, но после очередной рюмки все-таки размяк и рассказал. Это была весьма бородатая побасенка про двух террористок и старшину, и мне казалось, что ее знает весь мир, но Ливан Второй так давился смехом и так затем удовлетворенно поблескивал глазами, что стало понятно: он приезжал к нам из-за анекдотов. После этого разговор естественно повернул к терактам. Его Величество Ливан Второй, с удовольствием наблюдая за тем, как охрана обыскивает каждого, кто хотел бы представиться ему, заметил: — У нас в монарха стрелять станет разве что сумасшедший. Поэтому у меня всего один телохранитель — медик по образованию. По походке, манере держаться, по дрожанию рук и блеску глаз он безошибочно определяет тех, кто не в себе… Экономия средств ошеломительная. Вот тут-то и произошел эпизод, который меня насторожил. Подошел очередной соратник, пожелавший представиться, — это был один из народных наместников на востоке страны. Ливан Второй пожал ему руку, как делал это и другим, но вдруг сказал: — О, да мы, кажется, знакомы… Вы подходили ко мне в прошлый мой приезд, помните? Только имя ваше было тогда другим… Народный Наместник с востока смутился, но поспешил отречься от предыдущего знакомства, дескать, Его Величество обозналось. — Нет, как же, как же… — оживился король. — У вас на щеке тогда был шрам, вы говорили, что обожглись о ствол то ли пулемета, то ли миномета… Держу пари, он у вас скрыт под бородой, не так ли? — Это старая история, Ваше Величество, не будем ее ворошить… Но монарх не унимался. — И вашего Народного Министра Энергетики, я заметил, тоже тогда звали по-другому… Был вроде… э-э… не припомню, к сожалению. А сейчас он Ротонг. — Но тогда, Ваше Величество, и главу государства у нас звали иначе, — пошутил Народный Наместник, Оп был совершенно спокоен. — Да, да, верно, — улыбнулся король, — припоминаю… Президенту быть мнительным, конечно, ни к чему, но зато для меня вот такие штучки — это первый хлеб, Любое подозрение должно быть проверено, не террорист ли это? Однако, что я мог сделать? Единственно, шепнуть при случае Ихоне. Тот меня выслушал и пообещал разобраться. Наконец, Звезда Лидера была вручена, и полутрезвого, веселого монарха на реактивном лайнере в сопровождении двух истребителей проводили домой. На обратном пути, с аэродрома в столицу, в президентскою бронемашину напросился Сокура, Народный Министр Кибернетики. — Ну, как дела? — спросил его Ларист, не оборачиваясь. Он сидел рядом с водителем, а мы с Сокурой расположились сзади. — Потихоньку, — ответил Сокура. По его рассеянному взгляду, по тому, как он сосредоточенно сморкался в платок, было видно, что его заботит другое. Президент молчал, и Кибернетик, выждав момент, спросил: — Мне сказали, вы интересовались «Полимоделыо»? — А что это такое? — полюбопытствовал Ларист, хотя я точно знал: он понял, о чем идет речь. — Да не стоит серьезного внимания, — тоже притворился Сокура. — Одна поделка моего знакомого. Считается, что она предсказывает смерть… Президент кивнул головой. — Вспомнил, мне говорили… — Вы хотели познакомиться с ее конструктором… — напомнил министр. — Да-да, верно… Завтра суббота. Тут машину здорово тряхнуло — совсем ни к черту стал асфальт, мы с Сокурой подскочили, а Ларист вынужден был даже опереться о панель, как бы говоря водителю: «Эге, парень, не так резво…» — К сожалению, президент, это не получится, — вздохнул Народный Министр. — Отчего же? — спросил удивленно Ларист. — Да при аресте наши немножко перестарались…? Он отстреливался и умер, не приходя в сознание… Ларист помолчал, размышляя, затем повернул свою голову к нам и съязвил: — Хороши у вас знакомые, Сокура, если им приходится отстреливаться… — Это наш противник, — сухо заметил Народный Министр. Президент снова отвернулся и некоторое время молчал. — Какова же цена этой «Полимодели», если она не предупредила хозяина? — наконец улыбнулся он. — Чушь. — Зря улыбаетесь, президент. То-то и оно, что она это сделала… Причем с поразительной точностью во времени и пространстве. А все остальное — я тоже удивляюсь — видимо, нужно отнести к психологии… Мы еще некоторое время ехали молча. Президент по своему обыкновению рассматривал дорогу и длинную нескончаемую цепь бронетранспортеров, которые стояли через каждые сто метров на пути от аэродрома до столицы. Сокура просматривал какой-то журнал, а я думал о том, как бы поудобнее выпросить у него эту машинку. Знай я заранее, какое оружие выберет в поединке с Ларистом Смерть, я бы его из рук этой госпожи обязательно выбил. Но Сокура сам предложил президенту: — Если хотите, я пришлю «Полимодель»… Скажем, завтра утром. — Конечно! — не выдержал я. Автомобиль уже пересек последний контрольный пост и заезжал во двор Дома Правительства. Сокура на мои слова никак не реагировал. Он ждал, что скажет президент. А тот сказал: — Не знаю, коллега… А впрочем, пришлите. Будет время — посмотрю… «Тилим-тии-тим-ти-им! Последние новости, закончился визит в нашу страну Его Величества короля Ливана Второго. Президенту Анвару Ларисту вручена высокая награда — Звезда Лидера. Подписан ряд межправительственных документов, расширились культурные связи между двумя странами. Теперь о внутреннем положении. В городе-коммуне Солнечном сохраняется напряженная обстановка, вызванная забастовкой металлургов. К городу подтянуты части Народной Армии, входящие в состав министерства металлургической промышленности. По некоторым сведениям, растут силы мятежников под главенством Лакусты. В ряде районов страны, а также среди солдат и офицеров воинских подразделений Народной Армии нелегально распространяются листки о наборе в бандформирования. Воинские части столицы, входящие в состав Административно-хозяйственного Управления, приведены в полную боевую готовность…» Я выключил радио и спросил: — Ларист, помнишь тот эпизод, когда король узнал старых знакомых в нашем аппарате? Как это тебе понравилось? Мое «ты» не позволяло ему сказать: не твое дело, парень, гуляй себе по своей дорожке. Но именно это позволяло, увы, обернуть все в шутку. — Теперь у него знакомых будет больше, Авентуза. — Только и всего. — Но как тебе то, что двое наших — тот, что с востока, и Народный Энергетик, служили у Аргамеддона? У Лариста была свободная минута: похоже, он подписал одни бумаги и ждал, пока принесут другие. Я давно заметил: после таких полуофициальных торжеств, когда на столе полно напитков, количество бумаг «на подпись» неизмеримо возрастало. Ларисту просто некогда было их читать, он подмахивал листки, только глядя, что на них уже стоит подпись Ихоны. В таких случаях мне казалось, что государством запросто можно управлять, стоя за спиной у президента. — Как тебе это? — снова повторил я. Ларист, прямо сидевший в кресле в ожидании бумаг, расслабился и откинулся на спинку. — То, что ты имеешь в виду, — сказал он, — конечно же, верно. Но посмотри и на другое… Энергетика у нас единая, так? Случись что, остановятся заводы, фабрики, погаснет свет во всей стране… Да что там свет, жизнь остановится, не так ли? Я молчал. — Следовательно, политика политикой, а специалист Должен заниматься своим делом, Авентуза… И при диктаторе Аргамеддоне, и при диктатуре народа… Если честно, я спокойнее себя чувствую, зная, что энергетик не наломает дров на этом месте — он там был, когда я затвор не отличал от прицела, понимаешь? — А что же он имя сменил, энергетик? — презрительно спросил я. — И это объяснимо, если разобраться… Когда мы с тобой этот дворец штурмовали, не было у нас другой задачи, как сковырнуть диктатуру Аргамеддона и его прихвостней… Так? — Ну, — сказал я. — Вот тебе и ну. Мы же и специалистов считали за прихвостней, вот в чем дело… Но ведь какая бы цель нас ни вела на борьбу с Аргамеддоном, мы вовсе не желали разрушить экономику страны, создать в ней хаос… Но это осознаешь только сейчас, год спустя, Авентуза. А тогда мы же ими столичные тюрьмы наполнили бы, вспомни, такое стремление было… И они, боясь, что мы это сделаем, перед переворотом, извини, как тараканы, поперли в Когорту… Диктатор был обречен, и они это почуяли. А раз к нам пришли, то и имя сменили. Кто же бы им поверил, если бы они представились: министр при полковнике Аргамеддоне, хочу с оружием в руках доказать, что полковник глубоко не прав… Мне оставалось только хмыкнуть. В эту минуту из Военно-Административной Канцелярии принесли бумаги, которые он ждал, но Ларист уже разошелся в своей политграмоте и, подождав, когда офицер выйдет, продолжал с той же горячностью: — Перед любым правительством всегда стоят две большие задачи, запомни их, Авентуза… Первая, текущая — поддерживать порядок в стране на таком уровне, чтобы сегодня не было хуже, чем вчера, а завтра — чем сегодня, понимаешь? И вторая, перспективная — чтобы сегодня было лучше, чем вчера, а завтра-лучше, чем сегодня… Первая задача — основная, базисная, без нее ничего не решишь. Но вторая по своему характеру важнее первой, понимаешь? Она же о том, что за будущее будет у народа, поэтому и важнее… Но для того, чтобы ее решить, нужно решить первую задачу. А тут нужен старый фундамент, нужны старые кадры… В конце концов мы заменим и энергетика, и… свиновода, и прочих — на лучших специалистов, но тут нужно время… Где их возьмешь, лучших-то? Их надо вырастить… Ларист вздохнул, а я подумал: он здорово поднаторел за последнее время. Значит, наука президентства все-таки пошла ему на пользу. Ишь, как объясняет — как в военном училище: первое, второе, третье — рассчитайсь! И сразу все понятно, а следовательно, все так и нужно. Но ведь мы-то не в училище… — Ну, а как с тем — из восточной провинции? — упрямо сказал я. — Он-то не энергетик, беды особой не будет, если его сменить. Президент удивленно посмотрел на меня. Ему, видно, казалось, что всех бывших при Аргамеддоне следовало приставить к тому же делу, раз они его вели. — Извини, Анвар, — пояснил я. — Но у меня тоже две задачи. Первая — текущая: сохранить тебе жизнь сегодня, а вторая — перспективная: сделать все, чтобы ты жил и завтра… Тут президент по своему обыкновению громко расхохотался и махнул рукой: все, замяли, хватит об этом. Тем более, что по селектору сообщили: в приемной посылка от Народного Кибернетика. «Полимодель». Поскольку это было моим делом, я и занялся посылкой. Главное было в том, чтобы она не оказалась из разряда тех посылок, что мы десятками посылали Аргамеддону по разным каналам, в том числе и по военной почте. Но, видимо, у диктатора был специалист по подобным штучкам, ни одна из них своей цели не достигла, и его ждала другая судьба. Тем более другая судьба должна быть у Лариста. Убедившись, что президент свой кабинет покидать не собирается, а со двора на его окна никто через прицел не смотрит, я спустился на первый этаж в приемную. Дежурный лейтенант — молодой, с румянцем на щеках и с нахальным выражением глаз — показал мне записку и вручил чемодан. Размашистым почерком Со-куры на фирменном бланке Народного Министерства Кибернетики было написано: «А. Л.! Посылаю вам „Полимодель“. Работать с ней — сплошное удовольствие. Ваш Сокура». — Открывайте! — приказал я дежурному. Лейтенант хихикнул, посмотрел наверх, будто я делал что-то самовольное, но, поймав мой взгляд, повиновался. В чемодане находилось неизвестное электронное устройство, сродни, как мне показалось, походной радиостанции, телевизору и пишущей машинке. — Компьютер! — безошибочно опознал прибор лейтенант, — Вот эта хреновина с клавиатурой — вводное устройство, а экран — дисплей… На курсах проходили… — А минирование вы на курсах проходили, лейтенант? — спросил я его. — Знаете, сколько «пластика» можно уместить под обшивкой? — Так это же из Министерства Кибернетики! — удивился дежурный. — Принес мой знакомый, я его хорошо знаю… Наглость в его глазах исчезла, и я смягчился, попросил показать, на какие кнопки нужно нажимать, чтобы «телевизор» — или как его там? — «дисплей» заработал. Дело в том, что двадцать лет назад, когда я учился, компьютеры были только в учебниках, и хорошо еще, что я это слово знал. Лейтенант уверенно щелкнул тумблером, заиграл па клавиатуре, высветил что-то на экране, тут же стер и удивился отсутствию места для смены каких-то дискет — он это место назвал «памятью». Наконец он догадался: — В нем всего одна программа, только какая? Название «Полимодель» ни о чем ему не говорило так же, как и банальная фраза, выполненная готической вязью, под экраном: «От судьбы не уйдешь». Зато мне она говорила о многом. Лейтенант зашлепал по клавишам, как заправская машинистка, и на экране выступили слова: «Авентуза — козел» Вот чему учат в наших военных училищах! Пока я выговаривал дежурному офицеру, а он стоял по стойке «смирно» и выслушивал все, что я о нем думал, надпись замигала на экране и исчезла. Зато выступили другие слова: «ОЧЕНЬ ПРИЯТНО. МЕНЯ ЗОВУТ „ПОЛИМОДЕЛЬ“. Я ПРОГНОЗИРУЮ БУДУЩЕЕ С ТОЧНОСТЬЮ 0,999(9). ПРОШУ, ВАС НАДЕТЬ МНЕМОШЛЕМ». Я мигом сообразил, что за обруч был пристегнут к верхней крышке внутренней стороны чемодана. От него к корпусу устройства тянулся тонкий многожильный кабель. — Лейтенант, раз начали — продолжайте. Только представьтесь своим именем! — приказал я. Офицер, шмыгая носом, как десятилетний мальчуган, взял из моих рук обруч-мнемошлем и, сняв фуражку, надел его на стриженую голову. Затем заиграл на клавишах: «Прошу сменить имя. Меня зовут Ирвинг Трампа». «ОЧЕНЬ ПРИЯТНО, Я ОЩУЩАЮ ВАС. СКАЖИТЕ ДАТУ СВОЕГО РОЖДЕНИЯ». Офицер помедлил и набрал: «28 октября 1985 года». «СПАСИБО. ТЕПЕРЬ НАЗОВИТЕ СВОЮ ДОЛЖНОСТЬ». «Заместитель командира взвода охраны Административной Дивизии Народной Армии», — написал Трампа. «ХОРОШО, ЗНАЧИТ, ВЫ ВОЕННЫЙ. КАКИМ ВЫ, ИРВИНГ, ВИДИТЕ СВОЕ БУДУЩЕЕ?» У лейтенанта глаза полезли на лоб, и он обратился ко мне: — Что тут писать? Откуда я знаю? — Пишите, что хотите! — сказал я строго. «Вижу себя командиром взвода», — глянув на меня искоса, ввел ответ Трампа. «КОМАНДИРОМ ВЗВОДА ВЫ БУДЕТЕ. А ТЕПЕРЬ, ВНИМАНИЕ! ПОДУМАЙТЕ И СКАЖИТЕ, КОГДА ВЫ УМРЕТЕ?» — Она с ума сошла! — воскликнул лейтенант. — Думайте! — с угрозой в голосе приказал я. Лейтенант потянулся было к затылку, чтобы почесать его, но, наткнувшись на металл обруча, поправил его, подумал и написал: «Я умру в возрасте 90 лет». «РАНЬШЕ!» — поправила его машина. На лице молодого лейтенанта отразились муки мышления. «Я умру в возрасте 80 лет». «РАНЬШЕ!» — бесстрастно возразил экран. Лейтенант усмехнулся и, набравшись смелости, заявил; «Я умру в возрасте 25 лет». «НЕВЕРНО, ИРВИНГ. ПОЗЖЕ. ДУМАЙТЕ». — «В 50 лет», — наугад ввел число офицер. «СПАСИБО, ДОСТАТОЧНО. ПРОШУ ЗАПОМНИТЬ ПРОГНОЗ. У МЕНЯ НЕТ ПРИНТЕРА, ВЫ УМРЕТЕ В ВОЗРАСТЕ ШЕСТИДЕСЯТИ ДВУХ ЛЕТ OT ДВУСТОРОННЕЙ ПНЕВМОНИИ. КОНЕЦ». Лейтенант снял обруч, нервно засмеялся. — Теперь я заговорен от всех пуль и снарядов! — и воскликнул он. — Придумают же эти ученые… Я стал сворачивать кабель и закрывать чемодан. — А что же вы, капитан? Не хотите узнать, когда концы отдадите? Можно было не отвечать нахальному офицеру, вчерашнему курсанту, но я ответил: — Я знаю это, лейтенант. Я умру в один день с президентом… Это было правдой. Я был уверен в этом и готовился к этому. Сколько раз я представлял себе, как это произойдет: как кто-то будет стрелять в президента, как я буду стрелять в этого «кого-то», как будут стрелять в меня… Кому-то рано или поздно надоест играть с президентом в прятки, и тогда начнется. Хорошо бы, конечно, узнать заранее об этом дне — тогда многое можно будет сделать. Скажем, попытаться выстрелить первым, а если это бомба, то перевернуть все вверх дном и найти ее, а если это яд, то прожить этот день на консервах… Или, по крайней мере, надеть чистое белье. Неприятно, когда ты мертв, а на тебе грязная рубашка… Первой моей мыслью было дать машине отстояться. Если там находится «пластилин с часиками», то когда-нибудь он даст о себе знать. Но потом подумал, что Сокура, если ему это очень надо, придумал бы что-нибудь похитрее — даром он, что ли, кибернетик? Например, включение взрывного устройства при наборе на экране имени президента. «КАК ВАС ЗОВУТ?» — спросит она. «Анвар Ларист», — наивно ответит президент. «ПРЕКРАСНО, — скажет машина. — ВОТ ТЕБЯ-ТО МНЕ И НАДО». И подключит взрыватель. Я отволок чемодан в подвал Дома Правительства, где когда-то давным-давно был зал для заседаний, а сейчас размещался стрелковый тир, который мор служить одновременно и бомбоубежищем. Надо было проверить эту версию. Тир был пустынен, и я снова распаковал «Полимодель», включил ее, но отстукивать имя президента поостерегся. Экран отсвечивал мертвенно-зеленым цветом, а надпись на панели словно завораживала — «От судьбы не уйдешь». Было во всем этом что-то нереальное, фантастическое — оно метило в сердце и нейтрализовало мозг, мешало думать. Но я преодолел это в себе, и ясное понимание ситуации заставило меня выключить «Полимодель». Все это хорошо — вызывать на себя огонь, пробовать возможную отраву на вкус, зажигать спичку, чтобы прочесть надписи в пороховом погребе. Но достойна ли эта роль капитана безопасности? Лейтенант Трампа несказанно удивился, когда я приперся в приемную снова — с тем же чемоданом — Что-нибудь не так, капитан? — спросил он. — Так, так, — успокоил я его. — Но есть одна мыслишка… Вызови-ка старшего по взрывной команде, пусть пришлет своих собачек… — А-а! — догадался лейтенант. — Вы все еще думаете, что эта штука с начинкой! И я рисковал жизнью, когда работал на ней — вы меня подставляли! — Выполняйте приказ! — хмуро оборвал я его. Собачки быстро прибыли. Одна из них — наиболее шустрая сука — была натаскана на пластиковую взрывчатку, другая — степенная, вальяжная — специализировалась по нитротолуолу. Они спокойно обнюхали помещение, меня, лейтенанта, чемодан и, виляя хвостом, запросились на улицу. Все было ясно без слов. Вот тогда я снова поплелся в подвал, включил машину и долго беседовал с ней, снова и снова перебирая данные президента. Но каждый раз машина вежливо отвечала, что Анвар Ларист, 42 года, холостой, президент страны, умрет в возрасте семидесяти одного года от цирроза печени в Женеве. И я наконец поверил, что машина не только элементарно безопасна, но и лжет еще, как записной фантазер. Такие люди, как Ларист, во-первых, от старости не умирают, а во-вторых, не эмигрирует. Слова «Родина», «патриотизм» и прочие из этого ряда для них еще кое-что значили… И я затащил чемодан с «Полимоделью» в кабинет Лариста — он даже не обратил на него внимания, так был занят. Ну что ж, пусть развлечется в свободное время, раз этого так жаждут некоторые из Министерства Кибернетики. «Тилим-тим-тим-ти-им. Сегодня суббота, 12 ноября. Послушайте последние новости. В три часа ночи произошла очередная перестрелка между группой мятежников и военным патрулем в районе, прилегающем к Дому Правительства. Жертв и разрушений нет. Продолжается уборка зерновых на угодьях сельхозкоммун. По данным Народного Министерства Статистики, кукуруза, пшеница и ячмень убраны с семидесяти девяти процентов полей. Новости из индустриальных отраслей. Продолжается забастовка работников металлургической и металлообрабатывающей промышленности. Рабочие требуют повышения содержания продовольственных талонов. Создана Соглашательская Комиссия, которая обратилась к бастующим с просьбой приступить к работе. Новости общественно-политической жизни. Президент Анвар Ларист дал интервью редактору „Государственной газеты“ о руководящей роли Когорты в политической и экономической жизни страны и в дальнейшем подъеме благосостояния народа…» …Президента Лариста любила самая прекрасная женщина в стране. Так думал президент, так думал я, так думали те, кто днем и ночью охранял ее дом, как военный объект. Но потом оказалось, что их встречу организовал никто иной, как советник Ихона, и самая прекрасная женщина страны стала принимать Лариста у себя два раза в неделю, чаще всего по ночам, когда у него появлялось свободное время. Этот секрет я вытянул у компаньонки Джины — некой Миряны, с которой я подружился, находясь в этом доме по долгу службы. Однажды, когда выдался случай, я спросил советника Ихону, не пора ли выпустить из казематов законного мужа Джины. — Первый раз слышу, — сказал этот циник, — чтобы телохранитель требовал себе побольше работы… А потом целый час убеждал меня, что не в моих интересах раскрывать президенту глаза. Во-первых, потому что муж Джины далеко не агнец и с удовольствием посмотрит на Лариста через оптический прицел, и в результате мне же прибавится хлопот, а во-вторых, в-третьих и в-четвертых, президенту нравится Джина — как человек и как женщина, а это, безусловно, способствует его плодотворной деятельности на ниве Перегруппировки и Сосредоточения. Тем более нужно учитывать, что муж ее — самый отъявленный преступник, после окончания за границей университета он серьезно занялся привязкой анархо-синдикалистских теорий к положению в нашей стране и был посажен за это еще при Янтрее. При Аргамеддоне он был выпущен как борец против Янтрея, но ошибка скоро была исправлена, и он снова был посажен, и тем более не освобожден при Ларисте. — Рядом с ним Лакуста и прочие — просто овечки, — заявил Ихона. — Те рвутся к власти, а этот убежден, что можно обойтись и без нее, что именно в ней все зло… И вовсе не освобождения своего мужа добивалась Джина, а лишь замены смертной казни семью годами трудармии, что и произошло после ее апелляции к президенту, он сам подписал эту бумагу. Я тогда подумал, что в последнее время Ларист совершенно не вдумывается в то, что подписывает: с одной стороны, его оглушают бесконечные покушения, с другой — полубессонные ночи в доме у Джины, после которых он обычно ходит как потерянный… В эту субботу он тоже, как всегда, был не в себе я был счастлив, что его не беспокоят. Вот уже неделю, как я не видел вокруг министров — говорили, что они заняты погашением экономического конфликта в городах-коммунах, и президент мог позволить себе встать на часок позже. Всю эту неделю было непривычно тихо — никто не стрелял в него, не пытался бросить гранату или, на худой конец, украдкой впустить к нему в спальню гремучую змею, коих так много на южных окраинах страны. Это было как затишье перед бурей, и у меня неприятно сжималось сердце. Утром мы отправились с ним в бассейн, и там, видимо, на голодный желудок, Ларист неожиданно разговорился. Начал он с сожаления о том, что не смог сам отправиться в города-очаги забастовок и там, в прямом общении с рабочими, успокоить их. — Уже готовится указ о сокращении военно-промышленных частей Народной Армии, — обрадовал он меня. — Намного? — невинно спросил я. Ларист чуть смутился: — Пока на пять процентов, но ведь это только начало… — А почему бы совсем не снять военную осаду городов? — поинтересовался я. Ларист, конечно же, поддался на мою провокацию и моментально зажегся. — Вот чего я не понимаю, так это того, почему ты торчишь на каждом нашем совещании и хлопаешь ушами, когда мы в тысячный раз взвешиваем последствия от сокращения армии… — Ты взвешиваешь последствия, а я — движений твоих министров, — отразил я его выпад. — Так что мне не до смысла ваших дискуссий… Так что же произойдет, если все-таки увести армию от городов? — Если одним словом, то — разруха, анархия… Люди разбегутся… Черт-те что начнется. Ведь в чем тут дело? Они же за десять лет привыкли, что из города им не выйти, что это — тюрьма, только большая. Ты вспомни, как это начиналось тогда, лет тринадцать назад. В стране — глубокий кризис… разруха… спекуляция… по ночам какие-то перестрелки… разбой… убийства… Правительство было вынуждено ввести комендантский час во всех крупных городах. Потом закон о временном запрете митингов и демонстраций, об ограничении свободы передвижения… Обуздали прессу… И тут началось! Милиция не справлялась, армия начала наводить порядок — она как раз на профессиональную основу переходила… Заключенных стало столько, что останавливались заводы и фабрики, некому было работать… — Знаю я это все, — сказал я, — видел собственными глазами. Ведь я в то время как раз в армию и вернулся — командиром взвода был… Тогда деньги еще были, так нам за каждого доставленного премию платили… — Вот, — сказал Ларист. — Многие за то лето миллионерами стали, — продолжал я, — только к осени на эти бумажки ничего купить нельзя было… Тогда наш полк объявил забастовку — чтобы платили талонами… Приезжал генерал, разъяснил, что в стране экономический коллапс, некому работать — все или в концлагерях, или в армии… — Вот, — повторил Ларист. — И тогда решили заключенных ввести на заводские территории, чтобы они там работали — уже голод начинался… И заводы стали концлагерями. — А потом, — добавил я, — кто-то догадался, что легче вывезти из городов тех, кто не был осужден, а оставить там только зеков… — Да, — сказал Ларист. — Из столицы всех осужденных убрали в города, а на их место привезли неосужденных — они до сих пор здесь живут. А города начали заселять спецконтингентом и их семьями. Потом армию вывели с улиц в пригороды… — Экономия была бешеной, — продолжил я, — пришлось на треть сократить армию, в первую очередь, тех, кто был мобилизован по указу. Часть из них уехала в столицу, а большинство вернулось в города, к тем, кого они раньше охраняли… — Верно. А теперь сам посуди, как быть? Весь наш народ за колючей проволокой под надежной охраной профессиональной армии. Этот чертов профессионализм! Военные готовы сами конфликты провоцировать, чтобы доказать свою пользу… Внешней угрозы у нас нет, на нас все уже плюнули — разбирайтесь, мол, сами… Стало быть, нужда в обороне чисто символическая, Вот подскажи-ка, друг, что тут делать? — Ситуация из глупейших, — признал я. — То-то и оно. Вот и приходится нам армию сокращать постепенно — по пять, десять процентов. А как сократим, там и города откроются… Там уже сейчас своя культура самоуправления образовалась — мы ее давим, а она поднимается, мы ее давим, а она крепнет… — Зачем же давить? — удивился я. — Так Народные Наместничества тогда зачем? — в свою очередь удивился президент. — Двоевластия нам не нужно… — Застрелят они тебя, — сказал я. — Кто? И я не нашелся, что ответить, все так запуталось. Скорее всего, те и те… После завтрака все и началось. Я уже говорил, что после ночи у Джины Ларист встает на час позже и до обеда ходит как потерянный. Естественно, все телефоны на это время у нас отключены, связи ни с кем практически нет. Все, как обычно по субботам, ничего удивительного. Завтрак нам подали в десять — после того, как мы вернулись с водных процедур. Повар из армейской столовой по обыкновению при мне взял пробу со всех блюд и сидел в приемной, чтобы потом забрать посуду. Только он это сделал и ушел — после его ухода не прошло и получаса! — как в кабинет начали стучать. Громко так, нахально. — Чего надо? — спросил я через дверь. — Открывай, подлюка, а то стрелять начну! — послышался злой голос дежурного офицера. Я обомлел. В приемную президента всегда назначали дежурных из самых преданных офицеров — тех, кого ожидало повышение. Этого капитана я хорошо знал — сколько раз резались в золку, вместе прошли огонь и воду последних месяцев. И вот тебе на — рвется с оружием в руках к президенту! Дверь была бронированной, ее не взять и снарядом, но порохом запахло крепко. Я дал знак Ларисту, и он, сделавшись серьезным, стал искать ключ от сейфа, где лежал его личный автомат. — А в чем дело? — громко спросил я, стараясь оттянуть время. — Тут никого нет… Я уже не помню сейчас, о чем я тогда думал. Скорее всего, вспоминал количество боекомплекта. Один пистолет был у меня в руках, а в столике лежал другой. Боеприпасы же к ним, запасные, были в сейфе. — Открывай …! — было добавлено нецензурное слово. — Тебе все равно живым не уйти. Дом окружен, за все, гад продажный, ответишь! — Сейчас открою! — сказал я. — Одну секунду! А сам на цыпочках подошел к окну и осторожно выглянул во двор. Действительно, там была чуть ли не вся рота охраны, и все солдаты, заняв позиции у клумб, за дверью гаража, за высоким бордюром, уставили свои автоматы на наш этаж. — Ну что, Лихой, — обратился я к соратнику и президенту, — постреляем напоследок, тряхнем стариной… Мы действительно окружены. Ларист вытаращил глаза. Ключ тотчас же нашелся, и он стал открывать сейф. — А! Слышу-слышу — в сейф полез! — заорал за дверью капитан. — Только бесполезно это! Ты все равно не уйдешь! Открывай, а то я прикажу шарахнуть по кабинету из орудия! Мы притихли. Это была серьезная угроза. Тогда нам сразу каюк. — Авентуза, подлый убийца, открывай! — снова заорал капитан. — Считаю до трех! Раз! — Что будем делать? — спросил я Лариста. Теперь мы были на равных. Он защищал меня, я — его. — Два! — раздалось из-за двери. — Эй, капитан! — закричал тут Ларист. — Погоди-ка считать, Что вы собираетесь с нами делать? За дверью моментально наступила тишина. Потом кто-то изумленно проговорил: — Их там двое, капитан… Снова тишина. Затем капитан осторожно спросил; — Президент! Это вы? — Я! — громко сказал Ларист. — А кто — вы?! Подлые изменники, бесчестные люди! Вы не солдаты, вы… Он замолчал, потому что за дверью его не слушали, там снова поднялся шум. — Президент жив! — слышались голоса. — Нас обманули!.. Затем раздалась команда капитана: осаду снять, орудия откатить, занять вокруг Дома Правительства круговую оборону… Потом он крикнул нам: — Я прошу нас простить, президент… Это недоразумение… — Ты меня, капитан, на пушку не возьмешь! — ответил я. — Видали мы таких… И я прибавил то место, где мы его видали. — Постой, — сказал мне Ларист, — по-моему, он говорит правду… — Он стоял у окна и наблюдал, как во дворе засуетилась рота охраны, уже не глядя в нашу сторону. — Президент! — послышался снова голос капитана. — Включите радио! Там передали, что вы убиты!.. Я поймал взгляд Лариста и осторожно переменил положение, приблизившись к маленькому рубильничку в углу комнаты, ручка его была откинута. Когда я включил его, сразу же зазвонили оба телефона на столе президента, а в кабинет ворвался взволнованный голос диктора: «…во всеуслышание. На подступах к столице продолжаются бои с мятежниками. Много убитых и раненых с обеих сторон… О! Наш корреспондент наконец-то дозвонился до штаба административно-хозяйственных войск столицы. Слушайте магнитную запись, сделанную десять минут назад… — …Алло, алло! С кем я говорю, не понял? — Это центральное радио, майор!.. — А, понял — радио! Слушаю вас… — Несколько слов о положении и ваш комментарий… Гонорарные талоны вам будут высланы почтой… Одна минута эфира — талон… Говорите! — Пока, собственно, многое неясно, приятель… Но в одном нет тумана — несмотря на трагическую гибель президента, наши войска будут верны присяге и защитят столицу. Этот подонок, телохранитель президента Авентуза, я уверен, будет отдан под трибунал… — Майор, майор! Вы слышите меня? — Да, да, слышу… — К нам поступило сообщение, что войска покидают столицу. Ваш комментарий, пожалуйста… — Э, приятель, что вы знаете… Ну раз так, я скажу… У нас есть четкие инструкции, что делать в такой вот катавасии. Раз покидают — значит, того требуют обстоятельства… Может быть, мы гоним противника, окружаем его… — Может быть, он гонит вас, да? — Алло, не понял! Что вы сказали? — Продолжайте, майор…» Телефонные звонки продолжали трезвонить, и президент, хмурясь, поднял одну трубку: — Да! Кто это? Кто я? Я — президент Ларист… Да — президент. Да — Ларист… Нет, не президент Лакуста… Он бросил трубку, взял другую. — Радио? — переспросил он. — Тогда скажите, что за ахинею вы несете?.. Черт побери, да кто вам сказал, что я убит?.. Прекратите сейчас же! Он бросил и эту трубку и, крайне рассерженный, подошел к двери и открыл ее. Капитана на месте не было, пришлось звать его. Ситуация начала разъясняться, когда красный от стыда офицер доложил о том, что случилось. Когда он принял дежурство, все было нормально. Затем поступило сообщение, что Лакуста силами до пяти батальонов, группами по двадцать—двадцать пять человек стал наступать на столицу с южного и восточного подходов, и одновременно столько же, примерно, мятежников проникло в город через канализационную сеть, разминировав некоторые выходы. Это, разумеется, была не рядовая операция Лакусты, но он каждый день совершал какую-нибудь пакость, поэтому дежурный тревожить президента не стал, а лишь написал рапорт и послал его в кабинет с поваром… Когда дежурный дошел до этого места, я мигом вернулся в кабинет и принес этот проклятый кусок бумаги, на который мы не обратила внимания. — В это время позвонили из штаба дивизии, — продолжал капитан, — и спросили, слушаю ли я радио, а если слушаю, то почему не реагирую на события. Я спросил: а в чем, собственно, дело? И мне сказали, что президент убит, и спросили, почему охрана спит в то время, как убивают президентов… Я не поверил и включил радио, а там рассказывают подробности, как президент был убит собственным телохранителем Авентузой, после чего убийца заперся в кабинете за бронированной дверью, боясь, что его растерзает охрана… Тогда я сказал по телефону, что по радио убийцей называют Авентузу, и получил приказ задержать его, а если он окажет сопротивление, то принять все меры к его ликвидации… Ларист слушал и вытирал платочком пот со лба. — Остальное вы знаете. Я поднял роту и направился к вам… — Капитан стоял перед главой государства, не поднимая взгляда с собственных ботинок. Президент повернулся и пошел в свой кабинет. Я плюнул под ноги растяпе и направился за президентом. Радио продолжало вещать: «…Только что нам сообщили, что президент Ларист, кажется, не убит, а только ранен. Наш корреспондент висит на телефоне, но не может дозвониться — в кабинете президента снята трубка… А вот пришли сообщения из городов, охваченных забастовкой: народные министры спешно покидают города и возвращаются в столицу… Через несколько минут мы продолжим сообщения о военных действиях в столице…» Заиграла музыка, и президент заявил мне: — Прежде всего, успокоить народ… Он набрал номер телефона центрального радио, но там было занято. Ларист скривился и положил трубку. Тотчас же раздался звонок. — Да, — сказал президент. — Да, это Ларист, Это вы, генерал? Хорошо… Мне были слышны только слова президента. — Да, я в курсе, — говорил он. — А в курсе ли вы? Что это за маневры с выходом из столицы?.. Неважно, откуда! Будьте любезны повернуть назад и занять все центральные здания… — … … — щелкало в трубке. — Да мне наплевать на ваши планы! — фыркнул президент, — Вспомните июль прошлого года… Тогда штаб Аргамеддона тоже зачем-то стал выводить войска из столицы, и он делал это в то время, как мы основными силами просачивались в центр города через каналы и подземку… — … … — продолжало только щелкать в трубке. — Мне кажется, что тогда командовали тоже вы, генерал… Точно такая же мания — контратаковать, окружить и ликвидировать… Да это же глупо, посмотритe на карту! Как вы собираетесь окружать противника на юге? Там лес и скалистый кряж — машины, значит, не пройдут… — … … — говорил что-то генерал. — В общем, выполняйте мое распоряжение. Через пять минут доложите о начале отхода войск на места постоянной дислокации. А я прикажу дежурному написать приказ об отстранении вас от командования дивизией. Если через час ваши подразделения не будут на своих местах, я его подпишу… Жду вашего звонка. И президент положил трубку. — Давайте я напишу! — предложил я. — Это мы мигом, только диктуйте… — У вас, Авентуза, плохой почерк, — улыбнулся Ларист. Во дворе Дома Правительства ровно застрекотал тяжелый пулемет, потом гулко ударила пушка. — Начинается, — спокойно заметил Ларист. — Точно по такому же сценарию, как и мы в июле… Хотел бы я посмотреть на тех, кто вошел в новую Когорту.. Меня неожиданно пронзила догадка. — Вы имеете в виду… э-ээ… — язык мой еле поворачивался, — наших министров? Ларист молчал, но это молчание было красноречивее всех слов. Резко зазвонил телефон. — Да! — сказал в трубку президент. Послушал и кивнул головой. — Так и продолжайте, генерал. Мы продержимся… — И он снова положил трубку. — Но ведь… — сказал я, — этот генерал… Он тогда тоже был с нами… А сейчас он в столице… — Ну и что с того? — спросил Ларист. — Станет руководить где-нибудь в провинции, подальше от Лакусты… Чтобы тот не спросил его: а где вы были, старина, в памятном Ноябре?.. Музыка по радио внезапно оборвалась, и снова послышался голос диктора: «Только что передали из районов, прилегающих к Пому Правительства. Подразделения повстанцев постепенно овладевает рубежами, занятыми остатками батальона охраны…» — Уже «повстанцами»! — ахнул я. — Куда же делись «мятежники»? Ларист рассеянно усмехнулся. «…Нам удалось связаться с дежурным офицером в Доме Правительства. Он отрекомендовался майором службы безопасности. Послушайте запись телефонного разговора с ним: „… — Дежурный майор Бариман слушает. — Это с центрального радио, майор! Сообщите, как вы там?! — Великолепно, так и передайте радиослушателям… Беспокоиться не о чем. Боеприпасов — недоенная корова, блиндажи железобетонные — пушкой не прошибешь… — Как здоровье президента Лариста? — Увы, президент только что скончался от ран на моих руках… Предатель Авентуза, личный телохранитель президента, продавшийся врагам народа за тридцать сребренников, всадил в него всю обойму…“» — Вот это деза! — воскликнул я. «Мы временно прерываем свои передачи, чтобы исполнить траурный марш в честь славного президента, народного избранника Анвара Лариста…» Заиграла печальная музыка. А за окном уже вовсю шла перестрелка, мы различали минометы, базуки, пулеметы и легкие орудия. Взахлеб заливались автоматы. Во дворе было пустынно, большинство из взвода личной охраны президента, видимо, присоединилось к тем, кто охранял подступы к Дому Правительства. — Надо уходить, — сказал я. — Прорываться из столицы навстречу войскам… Ларист грустно улыбнулся. — Президенты так не уходят, Суи, — он впервые назвал меня по имени. — Они остаются на своем посту до конца. К сожалению, он уже близок… И тут меня как ошпарило. У нас же есть «Полимодель»! — Глупости, — поморщился Ларист, — тут не до игр… Но я уже разворачивал установку и протягивал ему мнемошлем: — Надевай, надевай! Это займет несколько минут! Помнишь, Сокура говорил, что она уже предсказала смерть своему конструктору?.. Почему бы ей не сделать это и для нас? Скорее чисто машинально, чем осмысленно, Ларист набросил на себя обруч. Его присоски легли на виски президента. Он стоял в двух шагах от сейфа под портретом Карла Маркса, от его головы к чемодану тянулся тонкий светлый кабель. Я уже ответил на вступительные вопросы машины, и сейчас на экране стоял вопрос, обращенный непосредственно к президенту: «КАКИМ ВЫ ВИДИТЕ СВОЕ БЛИЖАЙШЕЕ БУДУЩЕЕ?» — Я его не вижу, — сказал Ларист. Я тут же отстукал его слова «Полимодели». «БЛАГОДАРЮ. А ТЕПЕРЬ, ВНИМАНИЕ! ПОДУМАЙТЕ И СКАЖИТЕ, КОГДА ВЫ УМРЕТЕ?» «В любой момент», — перевел я на экран его ответ. «СПАСИБО, ДОСТАТОЧНО. А ТЕПЕРЬ ЗАПИШИТЕ ПРОГНОЗ, У МЕНЯ НЕТ ПРИНТЕРА. ВЫ УМРЕТЕ ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ТРИ МИНУТЫ — ВЗРЫВ БОМБЫ В ВАШЕМ СТОЛЕ». Президент от неожиданности выронил авторучку из рук. — В столе! — вскричал я. — Сейчас мы проверим, что это за штука… Я бросился к столу и стал копаться в его отсеках. Ага! В руках у меня оказалось маленькое, размером с пенал, устройство. У него тоже были свои кнопки и экранчик. — Что это, Лихой? — спросил я. Ларист рассеянно посмотрел. — А, это? Микрокалькулятор какой-то. Новой марки. Подарок Сокуры… — Я же тебя предупреждал — ни одного предмета сюда без минанализа! — Да она лежит месяца два, не меньше, — сказал он. — И никаких неожиданностей! Я покопался в столе еще немного и, не найдя больше ничего подозрительного, осторожно стал рассматривать микрокалькулятор. Иногда я бросал взгляд на экран «Полимодели». Примерно через минуту, не дождавшись выключения, она изменила свой чертов прогноз: «ВЫ УМРЕТЕ ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ОДНУ МИНУТУ — ВЗРЫВ БОМБЫ НА ВАШЕМ СТОЛЕ». «На столе» вместо «в столе» — это не укрылось от моих глаз. Вдобавок я нашел утопленную в пластмассу микрокалькулятора металлическую рамку — приемную антенну. — Такими штучками только танки взрывать! — сказал я, выбрасывая устройство в открытую форточку. — Черт побери! — удивился Ларист. — Похоже, она говорит правду! И верно. Машина тут же изменила прогноз. «ВЫ УМРЕТЕ ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ МИНУТ, — вещала она теперь, — РАНЕНИЕ В ГОЛОВУ — ШАЛЬНАЯ ПУЛЯ». Я бросил взгляд на президента. Он стоял напротив окна, гордо скрестив руки на груди. — Ради Бога, отойди в угол! — крикнул я и выглянул во двор. Перестрелка шла еще на подступах к Дому, но видно было, как фигурки солдат, перебегая от укрытия к укрытию, постепенно стягивались к зданию. Еще немного, и пули мятежников начнут залетать к нам в гости. Ларист подчинился и подошел к сейфу. Я уже знал, что он задумал, потому что машина выдала такой прогноз: «ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ МИНУТ — В БОЮ». — Ты никуда не пойдешь! — закричал я, вырывая из его рук автомат. — Батальоном есть кому командовать, ты только помешаешь офицерам — внесешь еще большую растерянность! Моя логика была бесспорной, и Ларист покорно отдал мне автомат. — Что ты предлагаешь? — закашлялся он. Я вместо ответа показал ему на экран «Полимодели». Там было написано: «ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ МИНУТ — ПУЛЯ СНАЙПЕРА». — Где он, по-твоему, может прятаться? — спросил я его. Ларист захохотал, закрыв лицо руками. Прошло всего семь минут — а человека не узнать. Вот как бывает! — Это невозможно! — наконец сказал президент. — Между водонапорной башней и канализационными сетями города — двадцать метров сплошного железобетона… Мы в свое время отказались от этого пути, лете подавить наземные укрепления… Я бросился в приемную. — Капитан, — крикнул я. — У вас есть тане отыграть свою честь. Сколько человек в вашем распоряжении? — Пять внутри Дома и четыре — снаружи, — ответил он и начал расстегивать кобуру пистолета — настолько, видимо, поразил его мой вид. — Пошлите троих на башню, что в глубине сада. Только побыстрее, есть сведения, что там снайпер… Дежурный стал отдавать нужные распоряжения — а я уже снова был в кабинете. Что с башней все на мази, я понял по очередным изменениям, волной пробежавшим по экрану «Полимодели». Ларист тем временем, отвернувшись от машины, пытался зажечь спичку. Во рту у него была сигарета из пачки, лежавшей на столе. В жизни президент не курил. Тем более не стоило ему начинать сейчас, когда «Полимодель» сообщала: «ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ДВЕ МИНУТЫ — ПАРАЛИЧ ЛЕГКИХ, ОТРАВЛЕНИЕ АЛКАЛОИДНЫМ ЯДОМ». — Курение опасно для твоей жизни, — сказал я Ларисту, отбирая у него сигарету и швыряя ее вместе с пачкой в окно. — Кто их тебе подарил? — Аллах его знает, — равнодушно бросил президент. — Обнаружил неделю назад в своих карманах. Понравилась этикетка, оставил… — Ихона! — воскликнул я. — И ты… Я не договорил. «Полимодель» мигнула своим зеленым глазом и ловко состряпала новую модель смерти президента. Вот когда я понял, почему она так называлась. «ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ МИНУТ, — давала мне время для действий машина, — АВИАКАТАСТРОФА…» — Что это такое? — воззрился я на надпись. Ларист бросил взгляд на экран, и на его лице проявилась ухмылка. — Это я подумал: не вызвать ли вертолет? — Отставить! — твердо сказал я. — Это был бы очередной подарок… Бойся данайцев, Лихой. Они были вокруг тебя все время… — Но — зачем? — горько произнес президент. — Чем я им мешал? Его вопросы звучали чисто риторически. Тут нужно было решать другие вопросы, которые задавала сама жизнь. Впрочем, в те секунды я думал, что их задает машина. «ЧЕРЕЗ СЕМНАДЦАТЬ МИНУТ, — продолжала она свой отсчет и разворачивала цепочку букв дальше, показывая, что президент отказался от вертолета, но набрел на новую идею, — САМОУБИЙСТВО». Я бросился на Лариста, как только осознал смысл этой идеи. Он был сильнее меня, но меня вел долг, а его — бредовая мысль. Мы повозились немного, и наконец я отобрал у него пистолет и выкинул для надежности во двор. Интересно, зайди сюда в это время капитан, что бы он подумал? — Я хотел покончить со спектаклем разом, — хрипло дыша, сказал Ларист, с трудом поднимаясь на ноги. — Я бы доказал, что с судьбой можно играть один на один… Иначе — все глупо… Через семнадцать минут я так и так буду мертв… Впрочем, уже раньше… Странное дело, обруч свалился с его головы, а экран продолжал отсчитывать время: «ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МИНУТ…» — стояло там. Зато строчка обстоятельств смерти отсутствовала. — Надень шлем, — сказал я ему. — Ты мне мешаешь исполнять мой долг. — Освобождаю тебя от этой обязанности, — усмехнулся он. Надо было видеть, как я умею кричать на президента — по праву друга. Он, видимо, опешил и послушно набросил обруч на затылок. «ЧЕРЕЗ ОДИННАДЦАТЬ МИНУТ…» — мигнула строчка. А дальше — дальше ничего нельзя было разобрать. По буквам словно бы проехались на танке — они расплылись, превратились в призрачную лунную дорожку. Что я ни делал — поправлял обруч на Ларисте, аккуратно прилаживал присоски к его вискам, шевелил кабелем, стучал по экрану, как по барометру, — все было тщетно. — Ну вот и все! — сказал президент. И сразу в наше сознание ворвались звуки уличного боя: уже совсем близкая перестрелка, разрывы снарядов и вой летящих мин. Несколько шальных пуль щелкнуло о фасад здания. Радио, доселе молчавшее, вдруг исторгнуло знакомый голос диктора: «…Вот и все. Столица в руках отважных бойцов под командованием полковника Лакусты. Заняты почта, международный аэропорт, телеграф, центральные административные здания. Жители столицы с восторгом встревают повстанцев. Среди них мы видим и славных воинов столичного гарнизона, перешедшего на сторону освободителей. Едва доносится сюда редкая перестрелка у Дома Правительства, где засели жалкие остатки ларистовской охранки… Только что нам сообщили, что труп тирана, называвшего себя президентом, сожжен у водонапорной башни в саду у Дома Правительства, Головорезы майора Баримана не придумали ничего другого, как облить диктатора напалмом и поднести спичку… Собаке собачья смерть, и сегодня ликующая общественность столицы приветствует нового лидера, логикой оружия сумевшего доказать гнилость любой диктатуры, в том числе и демагогически народной…» Ларист странно осел, будто решил присесть на несуществующее кресло, и начал сползать по стене, приближаясь к полу. Глаза его были уставлены на экран. Там только что светилась надпись «ЧЕРЕЗ ОДНУЦ МИНУТУ», но теперь появилось: «ЧЕРЕЗ… СЕКУНД». И цифры в промежутке начали быстрый отсчет назад. Когда я в последний раз взглянул на Лариста, он был мертвенно бледен. «Ух-х-ходи! — шевельнулись его губы. — Прик-к-каз-зы-ваю…» «9, 8, 7, 6…» — продолжался неутомимый бег цифр. Все, вот сейчас… В промежутке показались нули, и тут у меня подкосились ноги… Сначала я открыл глаза, а потом увидел потолок. Голос Ихоны возник позже. — …имя этому трюку — «теневой кабинет», — говорил Ихона. — Лидеры здесь — подставки, они нужны для отвода глаз. Программа у них может быть разной, но это все равно. Она так и останется на бумаге, потому что между ею и жизнью — мы… Я осторожно повернул голову и увидел гостей. В кабинете рядом с президентом сидели Ихона, Сокура и Пятницкий. Они были одеты в черные комбинезоны на молниях, на столе лежали черные береты — именно такую форму я видел на людях Лакусты: в ней удобно маскироваться в темноте подземных коммуникаций. — Мы не честолюбивы, — продолжал Ихона, — и охотно уступаем первенство всяким аргамеддонам и янтреям. В этом мире испокон веков все было просто: одни работают, другие управляют и распределяют. Но вот появляется лидер и начинает усложнять эту простоту — это, очевидно, тоже закон… — Сколько таких в истории было… Это сказал Сокура. — Нам приходится повторять вслед за ним его слова и делать все по-старому, — продолжил Ихона. — Начинается игра… Извините, но вы, Ларист, и вам подобные в этой игре — пешки… — А люди? — спросил Ларист. — Кто они в вашей игре? — Вы имеете в виду народ? — переспросил Ихона. — Они — зрители. Для них, собственно, и идет игра, Ларист… Вот одна пешка прорывается в ферзи, зрители болеют за нее, переживают… Но вот она ферзь, и — ничего не меняется. Понимаете? И тогда они начинают болеть за другую пешку, идущую в ферзи… — А вы? — Тогда и мы начинаем болеть за пешку и расчищать ей дорогу. Если этого не делать, зритель, чего доброго, сам захочет сыграть. Вот мы и помогаем этой пешке пройти в ферзи и одновременно убираем старого… — В этой игре может быть только один ферзь, — подсказал Пятницкий. — Ферзь с правами пешки, — добавил Ихона. — Для этого мы всячески связываем его, чтобы он, не дай Бог, не начудил со своими идеями… — Покушения, забавы, — догадался Ларист. — Много чего, — сказал Ихона. Сокура посмотрел на часы. — Ваше время истекло, — проговорил он, — Оставляйте тут все как есть и пойдемте с нами… Гости начали подниматься. — А если я снова выступлю? — спросил Ларист. Наступило молчание. — Он ничего не понял, — сказал Пятницкий. Ихона неторопливо подошел к углу, где я лежал, и носком сапога отшвырнул пистолет, к которому я тянулся. — Увы, Анвар, вас никто не поддержит, — произнес он, подходя к окну. — Единственная сила у ферзя в этой игре — охранный батальон, присягнувший умереть за него… С чем он прекрасно и справляется… Иначе чем объяснить тот факт, что триста подземных террористов справляются с целой дивизией?.. — Армия, промышленность, сельское хозяйство — все в наших руках, — сказал Сокура. — А народ? — тупо спросил президент. Впрочем, он таковым уже не был. — Народ — зритель! — повысил голос Пятницкий. — Тебе же сказали — зритель. В этой игре он может только болеть… — Только болеть, — задумчиво проговорил Ларист. Ихона быстро отвернулся от окна. — Идемте, Ларист, — сказал он. — Иначе нам придется убить вас, а это неприятно. Скоро здесь будет Лакуста… — Двум ферзям в одной игре не бывать, — напомнил Сокура. — Авентуза, вставай! — сказал Пятницкий. — Вертолет подан. Я лично вывезу вас к границе… …Они не появляются ни на телеэкранах, ни на газетных фото… Их лучшая трибуна — пресса. Вот здесь они показывают себя во всем блеске — не найти им соперников по слогу, по умению вязать паутину слов. Если бы им надо было, они доказали бы, что мы живем внутри Земли, а звезды на небе — это огни городов Америки. С ними каждый раз открываешь для себя новую истину, которая перечеркивает старую. Они называют это законом отрицания отрицания, что ж, им виднее, и я не берусь утверждать иного. Анвар Ларист никаких сомнений в их способностях не испытывал, как не испытывает их и сейчас, когда находится в Женеве и лечит свою то ли селезенку, то ли печень — он сам толком не знает. Когда я утверждаю, что у него цирроз и ему нужно покинуть Женеву, где так много любителей поупражняться со скальпелем в руках над живым телом, он только машет рукой и налегает на спиртное. Меня успокаивает лишь одно — Анвар Ларист умрет в возрасте семидесяти одного года, а это не так мало, если судить здраво. Иногда к нам в гости приходят Аргамеддон и Янтрей. И тогда мы до утра режемся в золку… |
||||
|