"Поиск - 92. Приключения. Фантастика" - читать интересную книгу автора

Андрей Щупов ЦЕНТУРИЯ

— Я хочу знать, чем это грозит! — упрямо повторил генерал. — Что это будет!.. Египетские храмы? Стада мамонтов или саблезубых тигров? — Он стоял, набычившись, возле большого глобуса и тусклым взглядом всматривался в обманчиво-благополучное многоцветие континентов.

Старший офицер подошел ближе.

— Пока мы можем только предполагать. Никто не подозревал, что вокруг Земли окажется столь мощный экранный слой. Вы ведь знаете: нашей целью была Луна и ничто другое. Но отраженная часть бинарного излучения попала в своеобразную ловушку. Основной поток пробил октосферу и ушел к Луне, произведя расчетные разрушения, малая же его часть возвращается к Земле…

— Меня интересует временной диапазон лунных разрушений! — раздраженно перебил генерал. — Нужен оперативный анализ пород, пыли… Словом, мы обязаны знать, в какое из наших столетий вторгнется этот отраженный пучок.

— Боюсь, — осторожно начал офицер, — мы не успеем выяснить это своевременно. Чтобы добраться до границы каскадного кратера, луноходам понадобится…

— Я прекрасно представляю себе, сколько им понадобится! Но у нас нет времени! Каскад вот-вот ударит по Земле, если уже не ударил. Первый его залп вырвет порядочный кусок материи из нашего прошлого, а дальше? С чем нам придется иметь дело?

— Смею заметить, до сих пор нас это не очень интересовало… Вырванная материя уносилась в бесконечность, и этого было достаточно. Поэтому данные экспертов — весьма приблизительны… Расчеты здесь, — офицер коснулся голубоватой папки.

Хрипло дыша, центурион вогнал меч по рукоять в землю и рывком выдернул. Лезвие вновь сияло. Кровь чудовища, зловонная, черная, осталась внизу, меж жирных земляных пластов, нашпигованных червями и личинками. Вложив оружие в ножны, он обернулся.

Восемьдесят с небольшим человек — все, что осталось от его центурии. Все они стояли сейчас перед ним в перепачканных доспехах, с потемневшими лицами, пряча от него глубоко запавшие глаза. По-прежнему они оставались легионерами, лучшими легионерами претория, но этот день изменил их, вторгся ударом в их души. Сегодня впервые они чуть было не побежали. Гвардия… Воины, не знавшие децимаций, позора поражений. Он остановил их только чудом. Остановил, потому что возненавидел в ту роковую минуту самого себя, затрепетавшего от ужаса, готового отступить, прикрыть голову щитом, чтобы не видеть ничего и не слышать. Лишь униженная гордость была способна породить ту необыкновенную ярость, что распрямила его, стянула тетивой мускулы и швырнула на чудовище.

…Им не удалось зарубить его. Оружие со звоном отскакивало от панциря, оставляя безобидные царапины. Гигантская клешнястая тварь продолжала ворочаться и рычать, вгрызаться в почву, отбрасывая от себя легионеров, обдавая их смердящим прогорклым дыханием. Окриками центурион подстегивал воинов, заставлял их вновь и вновь бросаться на зверя. И, прорвавшись наконец вплотную к темным набрякшим жилам, выпирающим у животного наружу, они врезали их взмахами мечей. Сотрясаемый чудовищным рыком воздух огласился победными криками людей.

Потом, отступив в сторону, они смотрели, как содрогалось в агонии чудовище, как сильными тяжелыми струями билась о землю густая кровь. Черная кровь! И это подействовало на них сильнее, чем весь пережитой бой. Все гуще вокруг панцирного исполина курился удушливый дым. Кашляя, воины отходили шаг за шагом. Где-то внутри зверя неожиданно блеснуло пламя, разгораясь, сбежало на землю и здесь, толкнувшись, о ревом взметнулось над судорожно вздетой клешней.

Проведя рукой по лицу, центурион взглянул на ладонь. Кожу покрывало черное, сажистое, зловеще прочертившее линии судьбы. Присев на корточки, он вытер ладонь о траву и, оглянувшись, встретился взглядом с Фастом. Советник стоял рядом, и вряд ли кто-нибудь мог их сейчас услышать.

— Что скажешь, Фаст?

На узком, чуть тронутом копотью лице советника не дрогнул ни один мускул. Центурион не помнил случая, чтобы кто-то застал советника врасплох с вопросом, Фаст реагировал мгновенно.

— Ты хочешь спросить, что это было?

— Я хочу знать, откуда эта тварь взялась на нашей земле?

— На нашей земле? — переспросил советник. Уголки его губ насмешливо дернулись, лицо искривила непонятная гримаса. То ли он усмехнулся, то ли пытался не выдать собственного замешательства. Медленно центурион поднялся на ноги.

— Что такое! Почему ты молчишь?

— Потому что это не наша земля, — тихо произнес Фаст.

— Что? — центурион внезапно охрип. — О чем ты говоришь, Фаст? Сражение помрачило твой рассудок…

— Не обманывай ни себя, ни меня! — резко оборвал его советник. — Я сказал, это не наша земля, и ты сам скоро убедишься в этом.

Нет, он вовсе не походил на сумасшедшего. И на испугавшегося тоже. Кроме того, было что-то помимо Фаста, этих его слов, что тревожило центуриона. Над поляной словно зависла удушливая тень.

— Фаст!.. — Незаметно для себя центурион сдавил локоть советника. — Но ведь Сутри уже близко! Лукулл там! Он ждет нас… Еще какой-нибудь день пути, и мы соединимся с ним!

Пальцы капканом сжимали локоть, и Фаст невольно поморщился.

— Он не дождется нас.

— Почему? — глаза центуриона недобро сузились. — Кто сможет помешать нам?

Впервые с начала их разговора советник отвел взгляд.

— Не знаю… Я только могу догадываться.

Они замолчали. Центурион видел, что Фаст над чем-то сосредоточенно размышляет, и не торопил его, хотя сдерживать себя ему стоило больших усилий.

— Может быть, ты помнишь тот случай, когда ты оскорбил Акуана? — произнес советник. — Акуан — верховный жрец, и никто не знает полной его силы…

— Глупости! — перебил центурион. Глаза его гневно вспыхнули. — Я служу богам и императору, но не сластолюбивым ничтожествам! Он бессилен что-либо сделать нам!

— Как видишь, сумел. Или у тебя есть другое объяснение? Откуда этот мир? Эта земля, это солнце… Не спеши! Прежде чем ответить, поразмысли. Оглядись повнимательнее.

Центурион хотел возразить, но голос не подчинился ему. Этот человек определенно обладал некой гипнотической властью. Чтобы сбить, сбросить с себя путы наваждения, центурион порывисто обернулся.

Молчаливый лес, пылающее чудовище и черные клочья, парящие в воздухе… Воины стояли нестройной кучкой, многие с надеждой поглядывали в их сторону. Нет, центурион был уверен в своих людях. Страх, обложивший нутро ледяным холодом, конечно же, покинет их. Покинет, уступив место ярости и отваге, как было раньше; в жестоких боях с кимврами, в кровавых и затяжных баталиях с испанскими наемниками. Глазами он отыскал Метробия, высокого безмолвного грека, стоящего чуть в стороне от всех. Вот кто поможет им! Эти места грек знал прекрасно. Сейчас он подойдет к ним и, не изменяя своей обычной мрачноватой манере, укажет верное направление. Скупо, немногословно разъяснит путаницу с маршрутом, и сразу все встанет на свои места. Забудется неприятный разговор о Фастом, и маршем они вновь двинутся вперед. Где-нибудь совсем поблизости, возможно, в нескольких сотнях шагов, они обнаружат наконец пыльную, в мозаичных разводах трещин Домициеву дорогу. Иначе и быть не может. А Акуан… Акуан — всего лишь жалкий придворный льстец, обманом приблизившийся к жреческому трону. И когда подойдет грек…

— Он ничего тебе не скажет, — тихо промолвил за спиной советник.

Даже не оборачиваясь, центурион знал, что уголки губ на вытянутом лице снова насмешливо кривятся. На короткий мир он ощутил жгучее желание ударить Фаста, пресечь эту усмешку. Но сдержался. То, что советник снова угадал ход его мыслей, центуриона не удивляло. Такое случалось и раньше. Но вот подобный всплеск озлобленности против изощренного ума советника был для него неприятной новостью. Взяв себя в руки, центурион брезгливо ощутил, как холодными струйками по вискам стекает запоздалый пот. Чего он боится? Центурион попытался завести себя. Лепета перепуганного Фаста? Или чудовища, что догорает в десятке шагов?.. Ответ нашелся сам собой. Пугающе ясно он вдруг увидел, как по-прежнему в стороне от всех Метробий неловко, словно пробуя землю под ногами, ступал по колючей траве, и черные от солнца руки нелепо шевелились в воздухе, напоминая движения слепца, отыскивающего неведомое.

Центурион будто разрубил в себе что-то, нанес последний решающий удар. Это было ответом самому себе, признанием своего поражения… Да, никто, ни один человек не знал, где они находятся. Никто не мог подсказать, где оборвался их вчерашний путь, где остался Лукулл с войском и где пролегала сегодняшняя их тропа. Он действительно обманывал себя. Весь этот лес, крупные и молчаливые птицы, холодное солнце и встреча с чудовищем — все перечеркивало последние их надежды. Фаст говорил правду. И, признавшись в этом себе, центурион сразу по-иному ощутил дыхание ветра. В короткий миг все вокруг переменилось. Земля под ногами была чужая, и лес, в котором они проблуждали полдня, не был Эпиценийским, не было здесь Домициевой дороги и не было уютного городка Сутри. ОНИ ВОВСЕ НЕ ЗАБЛУДИЛИСЬ!..

Встряхнувшись, центурион устремил взгляд вдаль, на неласковое солнце. Туда же обратились взоры многих воинов. Бледное светило равнодушно покидало их, скатывалось в багровое зарево над бесцветными горами. Стоять и далее, вдыхая едкий чад, размышляя над необъяснимым, становилось невыносимым. Куда угодно, только не стоять! В неизвестность, но только не задерживаться на месте, не давать возможности людям задумываться, окончательно упасть духом. Центурион властно поднял руку…

Через некоторое время змеистая колонна уже двигалась с бряцаньем по тропе, сбегающей между деревьями на дно тенистых оврагов, огибающей холмы, пронзающей облепленный паутиной кустарник.

Центурион уже не оглядывался. Он почти свыкся с мыслью, что вечерний, засыпающий вокруг них лес был чужим, чужим до последнего листочка, до последней твари. Они шли в никуда, лишь потому, что движение спасало от мыслей, от неизвестности. Воины всегда должны оставаться воинами… Он попытался вспомнить человека, скрывшегося от них в лесу. Высокий, длинноволосый, он походил на галла. Чудовище изрыгнуло его, едва они вышли на поляну, но никто и не подумал преследовать его, настолько ошеломила их встреча с панцирным зверем. Сейчас центурион больше всего сожалел об этом упущении. Человек мор бы серьезно им помочь. В стране врага «язык» — первое дело!..

Центурион нахмурился. Впервые, пусть про себя, он назвал эту землю вражьим станом. Но как иначе он мор относиться к ней?.. Неожиданно для всех он замедлил шаг, рука его метнулась к поясу. Он и сам не сразу сообразил, почему остановился. Чутье воина опережало сознание. На миг позже он понял, что слышит далекий, едва различимый рык. Пока это был даже не рык, а лишь смутное колебание воздуха. Но он узнал его! И, толкнувшись, сердце болезненно сжалось. Все повторялось! Загадочный лес о незнакомыми деревьями снова выводил их на гигантских крабов из железа и черной крови. Словно сам рок завладел путями маленького отряда. Или… Глаза центуриона скользнули к небу. Он стоял, забыв о Фасте, о далеком рычании, о том, что десятки взглядов прикованы к нему, десятки ушей ожидают приказа. Он и сам желал сейчас этого приказа, желал получить хоть какой-нибудь намек, знамение, подсказывающее выход. Чего хотят от него боги? Новых доказательств преданности? Истребления чудовищ, помощи?.. Внезапно озарение обожгло его. Он сжал рукоять меча так, словно хотел заглушить эту ворвавшуюся в мозг мысль. Мир покачнулся, и над большой незнакомой землей пронесся стонущий вздох. С готовностью, будто сам подталкивал руку, меч выскользнул из ножен и с хищным блеском описал в воздухе полукруг. Объятый своим жутким прозрением, центурион взглянул на него слепо, словно не узнавая. Нет, небо не молчало, оно взывало к нему, к его людям. Утробный гул, доносимый ветром, звучал нескрываемым вызовом, насмешливыми раскатами плескался в ушах, заранее торжествуя свою победу и их поражение. Что ж… Пусть будет так! Если Эреб восстал, если боги оказались в западне у вырвавшихся из земли титанов, он поможет им! С пылающим лицом он обернулся к легионерам, и четверо оптионов без звука шагнули к нему.

— Фаст!

Советник молча склонил седую голову. Они готовы были следовать за ним.

Уже смеркалось, когда легионеры атаковали врага. Они налетели стремительно, подобно волкам, набрасывающимся на жертву, только жертвами на этот раз оказались еще более страшные хищники. Огромные, с железными челюстями, извергая утробный рев, чем-то похожие на кентавров, они лакомились деревьями, превратив густой лес в пастбище для своих желудков. Уже сотни стволов с серебристой, словно поседевшей хвоей безжизненно лежали меж уродливых пней. Продолжая кромсать их, превращая в сочащуюся смолой щепу, чудовища лениво продвигались к новым, еще трепещущим жизнью деревьям. Глаза их сверкали, и в этих мечущихся всполохах можно было разглядеть суетящихся меж поверженных стволов людей. Рабы, прислуживающие порожденьям тьмы… Они не интересовали центуриона, все свое внимание он перенес на кентавров. По его знаку легионеры, охватившие просеку подковой, бросились вперед. Чувствуя за спиной взволнованное дыхание Фаста, центурион видел, как Солоний и Клодий — два его лучших оптиона — командуют факельщиками. О факелах и зажигательных стрелах они позаботились заранее. Огонь представлял теперь их главное оружие. Неуязвимые против копий и мечей, чудовища пасовали перед стихией пламени.

Бой был удивительно скоротечным. Что ж, так тому и следовало быть. Легионер никогда не пугается дважды одной и той же тени. Воины обязаны набирать опыт, обучаться новой тактике. Окруженные стеной огня из трескуче пылающих вязанок хвороста, кентавры встали. Лишь одно из чудовищ, ослепнув от искр, с ревом попыталось вырваться из кольца и понеслось в чащу, ломая все на своем пути. Но уже через мгновение воины услышали, как с грохотом оно рушится в притаившийся в полумраке овраг. Если бы еще у них было побольше лучников!.. Впрочем, центурион и без того видел, что дело приближается к концу. Рабов, неумело сопротивлявшихся короткими безобидными топориками, сбили в нестройную кучу и проворно опутали веревками. Тем временем одно из чудовищ, слабо рычащее, вдруг вздрогнуло и, в тяжелом вздохе опалив близстоящих людей, выкатило в небо над собой жирный клуб пламени. Легионерам пришлось расступиться вокруг нестерпимого жара, давая возможность огню завершить эту, непродолжительную битву.

Центурион окинул взглядом освещенное заревом пространство и содрогнулся. В ярких всполохах перед глазами представала долина, усеянная мертвым лесом. Место, где проходило сражение, было лишь ничтожной частью протянувшегося широкой полосой кладбища. Чудовища тараном пробуравили лес, и легионерам не было нужды гадать, откуда явились эти кентавры. Путь их напоминал русло высохшей реки. Поваленные, искромсанные деревья густо устилали «дно», и всюду, точно вспоротые вены, торчали обрывки ветвистых корней. Только крутые зеленые берега уцелевшего леса по-прежнему жили. Центуриону показалось, что он слышит шелест успокаивающегося дыхания. Едва заметно покачиваясь под ветром, священный серебряный лес благодарил своих защитников. Центурион улыбнулся. Теперь он не сомневался, что они избрали верную дорогу. Возможно, теперь их путь будет освещен самой Фортуной, и все боги во главе с Юпитером будут следить за победным продвижением центурии. Ону нужны были этому Миру!..

— Надо решать, как поступить с пленниками.

Центурион недовольно тряхнул головой и обернулся к советнику. Долина осталась за их спиной, в лицо снова дохнуло жаром.

— Нам не нужны пленники, — сурово сказал он.

— Ты хочешь убить их?

— Нет, — центурион с усмешкой заметил недоумение на лицах оптионов. Как всегда, один только Фаст понял его с полуслова.

— Значит, мы отпустим их?

— Отпустим? — Солоний удивленно шагнул к ним. — Разумно ли это? Они предупредят о нашем приближении!

— Мы не пираты, чтобы надеяться лишь на удар врасплох! — резко проговорил центурион. — Кроме того, я думал, что вы уже поняли. Мы не можем осквернить эту землю кровью рабов.

Никто не возразил ему. Только Солоний, исполин с лицом, изборожденным шрамами, глухо и несогласно кашлянул. Центурион отвернулся. Что ж, конец этого печального дня оказался удачным. Легионеры вновь обрели дух истинных бойцов, освободились от липкого страха перед неведомым. И главное — они обрели союзников. Надежных и могучих… Боги призвали их сюда, на эту погибающую землю. Боги незримо сражались в их рядах.

Запах мясной пищи тянулся над прибрежным кустарником. Воины заканчивали немудреную трапезу. Ночь прошла для них спокойно, и они были счастливы столь длительным отдыхом. Непривычный холод никого не смутил. Для настоящего воина единственное препятствие — вооруженный враг, погода же, отсутствие уюта и вкусной еды — дело собственной воли. А что-что, но волю римляне воспитывать умели.

Центурион стоял на берегу лесного озера и следил, как в мелкой прозрачной воде стаями шныряют мальки, склевывая брошенную воинами заячью требуху. Они крутились винтом, догоняли друг друга, отбирая пищу, выплескивались на воздух чешуйчатым серебром. Беззаботный пир. Такое не могло продолжаться вечно. Предводитель центурии знал: на земле ли, под водой — везде действуют одни и те же законы. И точно: совсем близко от резвящихся рыбок он заметил черную осторожную тень. Мгновенная атака, беспомощный всплеск. Широкая пасть с зажатыми между иглами зубов плавниками судорожно подергивалась. Лениво шевельнув хвостом, черная рыбина равнодушно проплыла над белеющими на дне потрохами и в одиночестве двинулась в глубину. И тут же на мелководье снова потянулись любопытствующие рыбки, будто и не случилось ничего, будто не уменьшилась их стайка на одного малька.

Вздрогнув, центурион поднял голову. Он не знал, что его заставило посмотреть вверх. Может быть, какое-то внезапное предчувствие.

Над лесом на огромной высоте неторопливо пролетала необычная птица. Она не двигалась, а плыла, странно замерев раскинутыми крыльями, не делая ни единого взмаха. Пожалуй, больше она походила на скользящую в удивительно прозрачной воде акулу. За птицей тянулся вязкий белесый след, и синева неба, рассекаемая мертвенным шрамом, медленно расползалась надвое. Центурион попытался отвести глаза, но не смог. Что-то притягивало взгляд, настойчиво заставляло проследить полет птицы до конца. И он уже был внутренне готов к тому, что случилось в следующее мгновение…

Прямо по курсу птицы возникло неясное пятно. Стремительно оно превратилось в выпуклый дымящийся круг, и круг этот, разрастаясь на глазах, потянулся к земле. Центурион вдруг сообразил, что это совсем не круг и не пятно, а копье. Раскаленное докрасна, оно пронзало небесную сферу и целилось в маленькое озеро. На берегу громко закричали, и сейчас же зазвенело разбираемое воинами оружие. Кто-то отчаянно звал центуриона, но он продолжал стоять, не двигаясь с места, уже зная, что они все равно не успеют ничего предпринять. Все совершалось слишком быстро. От пробитого в матовой голубизне отверстия во все стороны по небу побежали черные трещины. Казалось, снаружи кто-то наваливается тушей и продавливает небосвод. Лазурная ткань беззвучно раздиралась в лоскутья, и там, за этими трепещущими лоскутками, распахивалась багровая тьма. Чем-то все это напоминало тот первый их переброс, когда вместо Домициевой дороги спустившийся с небес пыльный ураган преподнес им Незнакомый Лес… Земля под ногами дрогнула, и солнце, дремотно висевшее у далекого горизонта, встрепенувшись, понеслось огненной свечой, описывая над ними крутую дугу. Ослепительным шаром оно ударило в небесный разлом и грохочуще разорвалось. Это было первым звуком, донесшимся до них. И тотчас, прорвавшись сквозь клубящийся хаос, копье молнии ударило в сердцевину озера. Хлынула на берега вода, и, рассыпаясь в прах, начала исчезать зелень. Лес проваливался куда-то вниз с лопающимся треском. Хвоя вспыхивала, дымясь облачками серебристого пепла. Людей словно вознесло к размазанным, летящим вниз верхушкам, — и тут все внезапно остановилось.

Озера больше не было. Перед уцелевшими легионерами расстилалась унылая пашня. Где-то на горизонте холмами вырисовывался убежавший от них лес, и сразу же за пашней, окаймленной чахлым кустарником, как из тумана, медленно проступали очертания крыш, заборов, неровные коридорчики улиц.

Под раскидистым дубом центуриону соорудили некое подобие ложа из отобранных у жителей деревеньки перин. Он не собирался поселяться в одной из бревенчатых угрюмоватых хижин. Здесь, на воздухе, он чувствовал себя в большей безопасности. Одним взглядом с этого пригорка можно было окинуть окружающие селение поля, зигзагами убегающую к далекой щетке леса накатанную дорогу.

Они с Фастом сидели и наблюдали, как Солоний тщетно пытается допросить местного старейшину. Пухлый человечек упорно не понимал простейших вопросов. Он беспрестанно кивал головой, невпопад улыбался и что-то быстро неразборчиво говорил. Ни один из воинов не мог определить, что это за наречие. Самое удивительное, что человечек не понимал даже языка жестов. Лицо его часто морщилось, изображая собачью преданность, маленькие, как у ребенка, ручки виновато жестикулировали. Все чаще у центуриона возникала мысль, что они пытаются договориться со слабоумным.

И от всех этих жителей не было ни малейшего проку. Избегая легионеров, они прятались по домам, многие на потеху воинам пробовали укрыться в старых пожелтевших стогах. И никто из них не думал благодарить за принесенную деревне свободу, за сожжение чудовищ, чьи остовы до сих пор дымили на полях. Центурион всерьез подумал, что, возможно, Солоний был прав, предлагая не сдерживать уставших легионеров. Они в самом деле заслужили полноценный отдых, заслужили право на добычу, какая бы жалкая она ни была здесь. И в то же время центурион не забывал, где они находятся. Земля, призвавшая их божественной властью на помощь, не потерпела бы грабежей и насилия. И к тому же, что простительно обычному войску — не простительно гвардии. Хотя, может быть, он рассуждал подобным образом потому, что сам, еще юнцом, насмотрелся на пьяных испанцев, врывающихся в жилища, ломающих все, что не под силу унести с собой, глумящихся над женщинами. Человек — это бездонная емкость противоречий. Насилие — извечный закон, насилие — природа всего живущего. Правитель, отказывающийся от насилия, достоин особых страниц в истории, но, нарушив закон, он обречен, вызывая еще более изощренное насилие. Над собой, над своим народом… Человечество, наказанное войной, долее жаждет мира. Излишнее великодушие распаляет кровь, мутит разум, рождая в конечном счете обильное кровопролитие. И тем большее презрение начинал он испытывать ко всем этим людям, выказавшим такое пренебрежение к его сдержанности.

— Они потеряли человеческий облик, — бросил он Фасту.

— Это понятно, они запуганы, — Фаст снисходительно покачал головой. — Чудовища могут вернуться, и они, наверно, думают только об этом.

— Они рабы, и в этом все дело! — возразил центурион. — Не было бы чудовищ, они пресмыкались бы перед кем-либо другим.

— Тогда почему они не пресмыкаются перед нами?

С советником непросто было спорить. Он заставлял не только думать, но и не соглашаться с самим собой.

— Потому что они рабы! И по-рабски слепо преданы старым хозяевам!

Фаст едва заметно улыбнулся.

— Если они преданы из чувства страха, стало быть, нас они не боятся. Ты это имеешь в виду?

— Я сказал то, что я сказал! Они рабы, и этим все объясняется. Они не понимают языка жестов, не понимают милости и снисхождения! Спокойно взирают на то, что панцирные твари топчут их землю. Своим послушанием они предали своих главных покровителей! Предающий свою землю, своих богов, самого себя — низшее из всех существ.

— Если они спасают свою жизнь, можно ли рассудить, что они предают самих себя?

Центурион со свистом выдохнул воздух сквозь плотно сжатые зубы. Спор не являлся его стихией. Походы и битвы ограничивали кругозор воина, и он не стыдился этого. Философы, политики, земледельцы — каждый занимается своим делом. Человек не в состоянии постичь все, за одну единственную жизнь овладеть всей земной премудростью. И все же он стоял на своем:

— Пойми, они не воины, они рабы! Для них предательство — не спасение жизни, а ее суть!

— Тогда в чем различие между обычным воином и воином, захваченным в плен, а значит, превращенным в раба?

Центурион задохнулся от гнева. Фаст издевается над ним!

— Я не понимаю твоих речей. Не понимаю, к чему, ты клонишь!

Советник успокаивающе прикоснулся к его руке. — Хорошо, не будем об этом. Лучше подумаем о том, что ты намерен делать дальше.

— Дальше? — центурион недоверчиво поглядел на Фаста. — Ты спрашиваешь меня об этом?

— Лучше, если о твоих планах будут знать хотя бы оптионы. Кое о чем они догадываются, но догадки — это еще не знание.

Центурион усмехнулся. Все-таки было еще нечто, в чем Фаст не опережал его. Эта мысль бальзамом пролилась на задетое самолюбие. Да, но откуда он мог знать, что еще уготовили им боги! Сражения планировал не он и не этот стонущий мир. Вся стратегия затевалась наверху, куда не доставал человеческий взгляд. Они должны были ждать, ждать и действовать согласно знамениям… В это мгновение ветер шевельнул его волосы, и центурион ощутил ядовитый запах гари. Соперничая с восходящим солнцем, вдали ярко догорало здание. Вернее, не здание, а странное сплетение гигантских труб, колонн и каких-то металлических щупальцев, Смутно центурион ощущал некую связь между чудовищами и этим зданием. Оттого-то он и приказал поджечь его. И вот сейчас с чумазыми лицами по улице устало возвращались отряды факельщиков.

Жалобно что-то прокричал человечек и с неожиданной резвостью бросился к ложу. Солоний подтянул его за треснувшую одежду и, перехватив поперек туловища, коротко взглянул на центуриона. Человечек продолжал поскуливать и делал отчаянные попытки вырваться. Центурион поморщился. Расшифровав это как ясную команду, Солоний поставил человечка на землю, развернул вокруг оси и несильно ткнул кулаком в затылок. Взмахнув руками, старейшина пробежал несколько шагов по дворику и растянулся на земле. Тут же поднялся на четвереньки и сноровисто отбежал в сторону, к заборчику, где уселся, утирая рукавом кровоточащий нос.

— Как видишь, ему не нравится, что мы сожгли логово его хозяев, — язвительно произнес центурион.

Фаст безразлично пожал плечами. Лицо его ничего не выражало, но по блеску черных глаз центурион догадывался, что советник внутренне напряжен. Вероятно, он предчувствовал, что этот их отдых — лишь небольшая пауза между предыдущими и будущими сражениями. А значит, скоро могло снова произойти неведомое, сопровождаемое земным гулом и гибелью неба, внезапным перемещением центурии в неведомые края…

Факельщики тем временем уже разделились на группы и разошлись по дворам. Возле колодца, раздевшись, воины поливали друг друга из ведер, и двое из них гоготали до того зычно, что поглядывающие в их сторону невольно улыбались. В иной ситуации центурион пресек бы этот шум, но сейчас делал вид, будто ничего не происходит. Справились со своим делом факельщики отлично. Центурион и сам бы сейчас не ответил, почему здание из труб и колонн пробудило в нем такую ненависть. Мерзкий ли запах, выжимающий из людей кашель, был тому причиной или сероватый, покрывший липким слоем чуть ли не на всю округу налет? Как бы то ни было, от здания веяло зловещим, необъяснимо опасным, и он поступил так, как подсказывало ему чутье солдата.

Строение продолжало гореть, серые краски его обугливались, и через мешанину огня и дыма оно все более представало в ином, может быть, в своем истинном обличии. Черный скелетообразный остов смотрел безглазыми провалами окон, и оттуда, из этих провалов змеиными языками вытягивались розовые огненные жгуты. Одна из колонн скрежещуще накренилась и, вздымая искристые облака, начала падать. Мутное небо над пожарищем припорошилось золотистой пылью. Центурион удовлетворенно погладил золоченый пояс, провел рукой по богато украшенным ножнам.

Неужели Фаст не осознал, что происходящее ни и коей мере не зависит от них. Может быть, он по-прежнему объясняет происшедшее злыми кознями Акуана? Мысли центуриона вновь вернулись к этому приятному выводу. Что бы там ни придумывали про добродетели, никто из людей не откажется от маленького превосходства над окружающими. И он это превосходство сейчас ощущал! Он знал правду. Правду о том, что они не выбирали свой путь, что вышней властью они посылались туда, где были необходимее всего. Война с подземельем шла полным ходом, и им не следовало ломать головы над уже решенным. Они были воинами, и единственное, что от них требовалось, это умение сражаться. Сражаться во имя Земли, во имя богов… Ничего этого он не собирался объяснять Фасту. Он был уверен, что советник сам очень скоро во всем разберется. Самое важное в этой жизни — по мнению центуриона — было понять все самому. Идея, подсказанная другим, не стоит и ломаного гроша, и никогда даже мудрейшие из учителей не заменят такой бесценной вещи, как личный опыт, не заменят мысль, рожденную собственным умом.

Обернувшись, центурион увидел, что Солоний выпихивает старейшину со двора. Но, несмотря на грозный башенноподобный вид оптиона, человечек проявлял удивительное непокорство. Что-то визгливо выкрикивая, он, изловчась, проскакивал мимо неповоротливого Солония. Сердито пыхтя, оптион ловил его по двору и, поймав, в охапке выносил за калитку. Через минуту все комическим образом повторялось. Видя интерес окружающих, Солоний уже не решался позвать кого-то на помощь или применить что-либо более жесткое, нежели обычные оплеухи. Слишком уж невзрачной выглядела фигурка старейшины рядом с атлетическим торсом облаченного в сверкающие доспехи оптиона.

По всему было ясно, что человечек проделывает это все не забавы ради. Фаст высказал предположение, что его приставили охранять хозяйство дворика. Вероятно, он был близок к истине, потому что старейшина то и дело поглядывал на сарайчик, притаившийся под кронами деревьев, на белый двухэтажный дом, в котором отказался размещаться центурион. Теперь там расположилось около двух десятков легионеров, и, возможно, именно по этой причине человечек не желал оставлять двор без присмотра.

У центуриона уже начинали смыкаться веки, когда загрохотала колодезная цепь. Смех и разговоры прекратились, и эта внезапно наступившая тишина с отчетливо булькнувшим на дне колодезного сруба ведром мгновенно его разбудила.

— Они движутся сюда! — крикнул кто-то.

Соскочив со своего ложа, центурион огляделся.

Еще догорало ядовитое строение, почерневшими тушами остывали на полях сожженные чудовища, но по-прежнему всюду царило спокойствие.

— Выше, — подсказал Фаст, — Они передвигаются по небу.

Подняв глаза, центурион разглядел три крохотных точки, повисших в серой глубине. Но он тут же понял, что точки не висят, они быстро приближаются, принимая округлые, необычные для птиц очертания. И тяжело опускался на землю вибрирующий рокот. Больше всего эти вырастающие твари напоминали огромных стрекоз: пузатые бочкообразные туловища, длинные палочки хвостов и обилие глаз.

Рявкающими командами оптионы уже собирали легионеров, руководили построением. Жестом центурион поманил к себе Клодия и выразительно показал ему на дощатые изгороди. Через минуту сухое дерево уже трещало под десятками крепких рук. Центурия изготавливалась к бою. Все-таки они по праву считались лучшими в легионе. Ни один военачальник не упрекнул бы их сейчас в медлительности, в неумении сражаться всеми доступными средствами. Запрокинув голову, центурион внимательно следил за приближением врага. Эти твари хотели застать их врасплох, напасть сверху, да только теперь им придется отведать их копий, огня и стрел. Он подумал о пращниках. Сейчас это подойдет, камни здесь всюду… Услышав его слова, несколько воинов тут же бросились на дорогу собирать в кошелки метательный груз. Посреди дворика уже высились деревянные шалашики, сидя на корточках, факельщики раздували пламя.

— Может быть, построить людей в черепаху?

— Нет, — центурион продолжал разглядывать из-под ладони увеличившихся в размерах тварей. — Не стоит рисковать, эти птички могут оказаться чересчур тяжелыми… Солоний! Рассредоточь людей возле построек, пращников на крыши. Если понадобится, подожжем один из сараев и поджарим их прямо в воздухе. Огонь держать наготове!

Чудовища уже спускались. Тени их скользнули по двору, зависли над улицей, и оттуда, с высоты, взметая пыль, неожиданно ударил резкий поток воздуха. Гул вырос до оглушительного грохота. Теперь центурион рассмотрел их лучше: головастые, опоясанные десятками выпуклых глаз, с кожей, отливающей металлическим блеском. Этот мир был последователен. Все — от животных до насекомого — скрывалось здесь за слоем металла… Он дал сигнал лучникам. От разожженных во дворе костров навстречу рычащему стрекоту дымными дорожками взвились стрелы. Большую часть огненных гонцов чудовища сумели отшвырнуть бешеным воздушным вихрем, но центурион заметил, что пара стрел ударила под округлое брюхо ближайшей из стрекоз. И, точно испугавшись, чудовище поднялось чуть выше. Кто-то из воинов презрительно засмеялся. Да, железные титаны несомненно боялись их! И тут, заглушая гул, испускаемый крыльями стрекоз, с неба понесся каркающий голос. Все тот же незнакомый язык… Центурион взмахнул рукой. Около десятка легионеров, вооруженных пращами, начали раскручивать кожаные ремни. От напряжения глаза заслезились, центурион на мгновение зажмурился. Рядом возбужденно шевельнулся Фаст.

— Они подымаются еще выше!

Вглядевшись, центурион понял причину: камни настигали металлических стрекоз. Обеспокоенные чудовища теперь беспорядочно кружили над селением. Каркающий голос не умолкал, теперь он явно угрожал воинам.

— Они не осмеливаются вступить с нами в бой! — удивленно произнес советник.

— Это только доказывает, что они не слепцы. Они не могли не видеть, что произошло с их собратьями…

Центурион встревоженно взглянул на исказившееся лицо Фаста. Он едва успел подхватить его, осторожно опустил на перины. Правая ладонь стала липкой от крови. Он непонимающе уставился на нее. Кровь? Откуда?.. Оглянувшись, он интуитивно угадал опасность и отпрянул. Невинный хлопок, почти неслышный за гулом стрекоз и угрожающим криком, — и шлем сорвало с головы. Бешено закружился перед глазами мир. Одно из окон стоящего напротив дома было растворено, и сквозь куцый дымок центурион успел разглядеть притаившегося человека. Рывком подхватив с земли шлем, он бросился через улицу. Темная напряженная спина Метробия перегородила путь. Грек целился из лука. Свист спущенной тетивы — и окно брызнуло осколками. Кто-то там, в доме, пронзительно закричал.

Теперь центурион увидел, что ситуация много сложней. Короткими перебежками по направлению к дворику, занятому легионерами, приближались враги. Выскочившие за центурионом лучники уже приседали на колено, изготавливаясь для стрельбы. И снова — хлопки. Бегущие к ним вскидывали руки, останавливались, повторяя чем-то позы целящихся лучников. С шелестом понеслись стрелы. Нападавшие бросились на землю. Лишь один, переломившись в пояснице, пытаясь выдрать руками стрелу из груди, с хрипом прислонился к забору. Часто и зло посыпались хлопки, и центурион с ужасом увидел, как один за другим лучники валятся на пыльную дорогу. Над плечом центуриона раздробленной щепой треснул косяк от ворот. Он бросил быстрый взгляд на искалеченное дерево. Маленькое, безобидное на вид отверстие… Теперь хлопки доносились со всех сторон. Это походило на западню! У рабов оказалось неведомое Риму оружие, и, дождавшись появления чудовищ, они применили его против легионеров. Один из оптионов окровавленной рукой взволнованно указывал на небо. Стрекозы возвращались.

— Лучников за щиты! Укрыться за изгородями! — центурион на ходу продумывал новый план сражения. Прячась за кустарник, огородами, легионеры должны были выйти в тыл нападающим. И, конечно, на вес золота ценился сейчас всякий владеющий луком или пращой. Незнакомое оружие, поражающее на расстоянии, диктовало новую тактику. К каждому из лучников центурион приставил теперь воина с двумя щитами. Наблюдающие с крыши должны были сообщать о любом продвижении врага. По-прежнему он не допускал даже мысли о возможном поражении. Боги с ними! Отдав необходимые приказы, он бросился к изгороди, глазами приник к щели.

Люди, вооруженные чем-то, извергающим хлопающую смерть, теперь приближались с опаской, неторопливо. С запада их насчитывалось не более десятка, зато со стороны пашни центурион разглядел целую толпу. Правда, наступал пока лишь этот десяток. В то время как одни из них настороженно прижимались к земле, другие стремительно перебегали. И во всем этом чувствовалось некое зловещее мастерство. Наступающие не походили на рабов, и центурион невольно вспомнил их последний разговор с Фастом. Вспомнил и рассвирепел. На самого себя. Нет ничего хуже, чем сомнение в разгар боя!..

Над головой со свистом пронеслась стрела, воткнулась в землю перед приближающимися людьми. Но только одна. Лучники выжидали. Выжидал и он. Вот-вот должен был ударить в тыл нападавшим Клодий со своим отрядом. Когда в ход пойдут мечи, все сразу переменится… С неба каркающе упал голос. Центурион вскинул голову, На этот раз летающие чудовища изменили свою тактику. Одна из них садилась где-то у леса, две же других стремительно пикировали на дворик.

Пращники уже стояли наизготовку. Вот они закрутили ремнями — и в следующую секунду центурион зарычал от восторга. Один из камней угодил в полупрозрачный лоб первой стрекозы, и, дав крен, она круто начала разворачиваться, чуть не столкнувшись со своей напарницей. Еще пара камней ударила ее вдогонку, заставив лопнуть одну из выпуклых глазниц. Чудовище, петляя, спешно набирало высоту. Зато вторая стрекоза успела зависнуть прямо над ними. В горле у центуриона запершило от взметнувшейся пыли. Он не слышал собственного голоса. Что-то там развернулось по краям бочкообразного туловища, и косые вспышки ударили вниз. На глазах центуриона обоих пращников и воинов, прикрывавших их щитами, единым смерчем разбросало по земле. Продырявленный щит гудящим колесом прокатился по двору и застрял между досками забора. Стрекоза тяжело разворачивалась, и, повторяя ее движение, по утоптанному грунту, по стенам дома вихрящимся плугом проходила смерть. Лишь краешком она коснулась изгороди, просевших от старости ворот, но и этого хватило — в воздух полетели древесные брызги.

Сжав зубы, центурион ждал, когда смерч накроет его. Но этого не произошло. Целый и невредимый, он лежал возле разбитых ворот и смотрел, как фонтанами вспухает земля, выворачиваясь свежим дерном наизнанку, как падают лучшие из его людей. В один короткий миг он внезапно осознал, что все кончено. Слишком неравными оказались силы. Одна единственная центурия не могла противостоять миру, облаченному в огонь и железо… Они выполнили все, как надо, и никто из богов не упрекнет их в недостаточном рвении.

— …Такова ситуация на данный момент. — Старший офицер замолчал и, видя, что генерал тоже молчит, добавил: — Думаю, все мы в одинаковой степени заинтересованы в скорейшей ликвидации нежелательных последствий…

— Ядерный взрыв? — остро взглянул на него генерал.

— Да. На этом же полигоне. Каскад обязательно вернется в точку своего рождения. Вандлер доказывает, что при всяком новом отражении каскад испытывает фазововременное смещение. Таким образом, пространственно приближаясь к полигону, каскад приближается к нам и по времени.

— Сколько в нашем распоряжении?

— В данном случае служба оповещения сработает лишь в самые последние минуты.

— Для инициирования взрыва — вполне достаточно, — генерал пристукнул ладонью по столу. — Труднее выбить разрешение президента на внеочередные испытания.

— Но другого выхода у нас нет.

— Знаю! Поэтому и даю добро. Вы уверены, что с импульсом после этого будет покончено?

— Не совсем так. Мы покончим с его содержимым, с материей, захваченной при первом ударе. Каскад же минует нашу временную точку и унесется в будущее, медленно затухая. Но он будет уже пуст. Пуст и безопасен.

— Хочется надеяться, — генерал качнул тяжелой головой.

Рев и грохот смешались воедино. С трудом центурион приподнялся с земли и с удивлением обнаружил, что сжимает в руках тот самый продырявленный щит. Искрами разорвались оба костра, и от этого разметанного пепла стало вдруг темно и душно. Дважды со страшной силой толкнуло в грудь. Задыхаясь, он уже не видел ни стрекоз, ни улицы. Все заволокло густым сажистым смрадом. Внезапно гигантская невидимая ладонь подхватила его, сдавила до хруста ребра и с лютой злобой швырнула на землю. Не успел он перевести дух, как га же рука, сжавшись в кулак, начала наносить по его телу удары. Как деревянный, трещащий от напряжения гвоздь, он уходил в рыхлую почву, стопами утрамбовывая вздрагивающий грунт. Удары смолкли, и тут же на смену им ворвался немыслимой мощи ветер. Растопырив руки, перхая от забившегося в нос и горло песка, центурион падал и снова поднимался, пытаясь удержаться, не дать бешеным порывам взметнуть себя в высоту. Щит вырвало из рук и унесло во тьму. Неожиданно посыпал дождь, быстро превратившийся в ливень, В считанные секунды воздух очистился от дымной клубящейся пыли. И так же стремительно, как и начался, ливень прекратился. Центурион раскрыл глаза и набрал в грудь колючего воздуха. Вокруг него, полузанесенные мокрым отяжелевшим пеплом, лежали легионеры. Исчезли стрекозы, исчезло селение. Не было даже земли. Ноги центуриона утопали все в том же жирном, чуть парящем от влаги пепле. Только сейчас вернувшимся слухом он различил доносящиеся до них громовые раскаты. Долину, края которой он не видел, наполнял светом раздувающийся факел исполинских размеров. Вздрагивая, долина кружилась в хороводе теней.

Вот оно когда все началось! Центурион наконец понял. Небо опять разверзлось, и их, погибающих от неведомого оружия, боги успели вырвать, чтобы перенести сюда, в главную цитадель ада… Огромного великана легче поразить прямо в сердце, и сердце это сейчас находилось перед ними. Где-то здесь Эреб вырвался из подземелья, полчищами разноликих титанов двинувшись на землю… Был день, и было темно. Выл ветер, но он не нес прохлады, не нес воздуха исстрадавшимся легким. И однако они снова должны были действовать! Краем глаза центурион видел, как его люди, те, кто уцелел, постепенно отходят, сметая с себя груды песка и пепла, поднимаются на ноги, стягиваясь в группу за его спиной. Он медленно поднял руку. Крика его все равно никто бы не услышал.

Внезапно земля далеко впереди вздыбилась, вздулась лиловым холмом и лопнула. Словно огромный кулак ударил и разорвал ее снизу, и в небо поползло бесформенное, обжигающее глаза и кожу.

Дракон! Прикрыв лицо ладонью, центурион расхохотался. Эреб выпускал против них самого сильного противника. Не зря погиб Фаст, исчез Клодий с отрядом, — они все-таки заставили пробудиться правителей черного царства. На них посылали Тифона! Подземного дракона, гидру дьявольских катакомб!

— Вперед! — взревел центурион.

Подхваченный ветром хрип унесся за спину. Его не услышали, но его поняли. Воины — несколько десятков оставшихся в живых — устремились за ним. А огромная безобразная голова вздымалась выше и выше, тесня зашевелившиеся тучи, и длинная темная шея все шла и шла из недр, шлейфом ссыпая с себя тлен подземелий. Голова дробилась на множество голов, меняла лики, постепенно сливаясь в единый, не имеющий зрачка глаз. И глаз этот накалялся, изливая на людей жар и ненависть Эреба. На какой-то миг центурион съежился, ощутив себя букашкой, брошенной в жерло вулкана. Но это сразу прошло. Тифон являл собой худший из всех вулканов — но за их спиной стояли боги! От опаляющего взгляда с клубящейся высоты у легионеров лопалась на руках, на лице кожа, брызгающая ручейками кровь тут же высыхала, образуя струпья. Чувствуя, что погибают, они перешли с шага на спотыкающийся бег. Дракон убивал их на расстоянии, не вступая в честную схватку. Успеть! Добраться, сохранив силы для последнего решающего боя…

В розовом тумане меркнущего зрения они налетели на вкопанные колья, увитые колючей проволокой, и, кашляя, принялись прорубать проход. Не слыша ничего, кроме собственного нечленораздельного крика, центурион перестал размышлять о чем-либо. Мысли ушли, обожженные взглядом дракона. Мозг раскалывался от вошедшей в него боли. Единственное, что помнил, — надо идти вперед, идти, не замедляя шага. Там впереди был враг, подмявший огненными стопами священную землю, и этот враг должен быть повержен. Он твердо знал это, и знание обязывало его быть первым. Боги вели его и, значит, вели весь отряд, остатки его центурии.

Проскочив проволочные заграждения, какое-то время они бежали по голой безжизненной земле. Слезящимися глазами центурион снова взглянул на дракона. Ему показалось, что источаемый Тифоном жар слабеет. Дракон оседал, втягивая шею, рев его заметно стихал. Снова колючая паутина!.. Яростно крутанув мечом, почти рыча, центурион продрался через нее и увидел ступени. Еще немного, и он полетел бы вниз. Под ногами распахнулась широкая воронка, и там внизу… Ему почудилось, что из дыма навстречу ему шагнули люди. Он вгляделся. Нет, то были не люди. Двуногие и двурукие твари походили на людей, но отличались безобразно большими глазами и растущими прямо из головы хоботками. Короткие вспышки плеснули из их рук, и что-то остро лопнуло в груди, центурион пошатнулся. Со стоном рухнул на ступени и покатился вниз Солоний. Центурион хотел крикнуть, но чуть не потерял сознание от накатившейся боли. И молча бросился вглубь воронкообразного тоннеля, прямо на бьющие в нею вспышки. Больше всего он боялся упасть, не успев добежать до этих хоботных тварей. Он был уверен, что они вступают в царство Эреба. Дракон не смог их остановить!..

Тварей было всего две, и два удара понадобилось ему, чтобы расчистить дорогу. Еще одна тварь выглядывала из-за тяжелой металлической двери. Гудели невидимые рычаги, и железные створки неумолимо смыкались. Кто-то сунул меч в узкую щель. Совсем рядом центурион разглядел чьи-то вздувшиеся мускулы. Используя мечи вместо рычагов, десятком дрожащих от усилия рук они боролись с дверью, и, уступая канатному клубку мышц и сухожилий, дверь заскрипела. Щель неотвратимо ширилась. Скрежетнуло тягучей нотой, и в лицо пахнуло влажной прохладой.

На бегу выплевывая душащую его кровь, центурион мчался по тусклым коридорам. За ним стлался топот сандалий, сопровождаемый шумным дыханием и звоном оружия. Поворот — и длинное глухое пространство со скамьями… Слепящие вспышки ударили по глазам. Тварей здесь было много. Взвивались хоботки, и всякий раз центурион чувствовал живое, трепещущее на мече. Еще один оптион со стоном упал на каменный пол. Метнувшуюся от убитого тень центурион пришпилил к стене и разглядел обычное человеческое лицо. Он больше не верил этой лжи: металлу и лицам, хоботкам и черной крови. Он должен был успеть, прежде чем умрет. Он знал, что их осталось немного…

Еще одна дверь! Распахнув ее пинком, полуслепой от заливающей глаза крови, он шатнулся к расплывающимся контурам чудовищ. Они хотели раствориться, уйти от него!.. Но он им не даст! Он дошел, и ему не нужно было уже экономить силы. Все без остатка он оставит здесь! Рывком центурион перевернул массивный стол, мешающий ему добраться до двуруких оборотней, и зверем обрушился на них. Он действовал мечом и кинжалом, радуясь, что руки еще подчиняются ему. Визжащие тени бросались на него и, скрючившись, падали замертво. Вспышки их, казалось, ослабели. Они кусали тело не больнее комариков. И, глотая собственную кровь, центурион успевал булькающе смеяться. Они прорвались к сердцу Эреба, тараном вошли в его грудь. И они побеждали! Обретя зрение богов, он вдруг увидел себя, окровавленного, страшного, бьющегося среди всех этих лжелюдей… Что-то пронзительно вскрикнув, крючконосый, прятавшийся до сих пор за спинами хоботообразных человечек вскинул перед собой руку с трубчатым оружием. Два окошечка пустоты вместо глаз излучали страх и ярость одновременно. Часто забили вспышки. Комарики… Распахнув глаза, прислушиваясь к голосу, торжественной медью зазвучавшему в нем, центурион выпрямился, расправил плечи и спину. С внезапным блаженством он вдруг ощутил, как приподымает его могучая внеземная сила, как вливает в его уставшие члены пьянящее тепло и бросает победным толчком на крючконосого дьявола. И, подчиняясь команде небесного голоса, он послушно взмахнул невесомым мечом.

— Жертвы? Что ж, тут ничего не попишешь… — Генерал взглянул на вытянувшегося перед столом офицера и криво усмехнулся. — По крайней мере, мы имеем право сказать, что испытания прошли в условиях, близких к боевым.