"Первые залпы войны" - читать интересную книгу автора (Аввакумов Николай Васильевич)

За Селигером

Распрощавшись с Денисовым в госпитале, я пошел к коменданту станции. Там зарегистрировали меня, расспросили, из какой части, почему не с нею, и сказали, что сегодня-завтра будет формироваться батальон. Я должен слушать команду капитана Дементьева. Здесь мне выписали продовольственный аттестат, по которому получил на складе сухой паек на трое суток.

В сквере станции группами располагались бойцы.

Это такие же, как я, вышедшие из окружения. Разница только в том, что многие выходили взводами и ротами, а я — вдвоем с Денисовым. Но и с ним пришлось расстаться. Поблудив по скверу и порасспросив красноармейцев о местонахождении полка, я потерял надежду найти свою часть. Настроение было неважное, и я решил еще раз навестить Денисова. Он лежал в госпитале около открытого окна, и не стоило большого труда разыскать его.

Денисов сидел на койке в новом нательном белье, успел сбрить щетину, которой оброс в скитаниях по тылам. Он выглядел бодрее. Хирург, который позже осматривал его, сказал, что руку ампутировать не будут, и обещал вернуть Денисова в строй не позднее чем через месяц. Я радовался за друга. Он успел все подробно расспросить и сообщил, что мы находимся на станции Великие Луки. Приход врача в палату прервал наше свидание. Я снова направился в сквер.

Несмотря на беспрерывные налеты немецкой авиации, люди чувствовали себя спокойно. Зенитки и патрулирующие истребители отгоняли немецких бомбардировщиков, которым приходилось сбрасывать бомбы на близлежащие поселки, деревни или куда попало. Большинство бойцов спало, подложив под головы вещмешки и оружие. Эта предосторожность оказалась не лишней, так как многие выходили из тылов без оружия и не стеснялись красть его у других.

Я сел под огромным тополем и развязал вещевой мешок. Сухой паек, полученный здесь, отличался от других сухих пайков, которые я получал раньше; горка сухарей, кусок свиного сала весом не больше двухсот граммов, десять кусочков пиленого сахара, и все. Только приготовился приняться за свой скудный обед, как послышалась команда: «Выходи строиться!» Затем эту команду повторили десятки голосов. Я сунул в рот кусочек сахара, завязал мешок и пошел в строй. Капитан Дементьев был худой, высокий, слегка сутуловатый, в старой, выцветшей гимнастерке, порванной около плеча, но аккуратно зашитой. Он обошел строй и встал перед ним там, где стояло около двух десятков средних, командиров. Поговорив о чем-то с командирами, Дементьев объявил, что сейчас строй будет разделен по ротам и взводам. Правый фланг был отделен высоким, старшим лейтенантом.

— Правый фланг по этот ряд напра-во! — отрубив рукой часть строя, скомандовал старший лейтенант.

Отведя бойцов метров на двадцать, он объявил, что это первая рота, а он ее командир — старший лейтенант Коридзе. То же сделал и другой командир, лейтенант Богданов.

Я очутился во второй роте. Капитан объявил, что списки подразделений будут составлены по прибытии на место. Он подал команду развести подразделения по-вагонам. На путях за станцией стоял состав примерно из трех десятков крытых товарных вагонов и открытых платформ. Нашей роте пришлось располагаться на открытых платформах.

Я устроился у борта платформы. Кругом незнакомые ребята. Рядом со мной разместился красноармеец богатырского сложения. Он оказался разговорчивым и компанейским. Посмотрев на мои петлицы, спросил:

— Кто ты: сержант или младший сержант?

— Сержант, — ответил я.

— А что у тебя? На одной петлице сержант, а на другой — младший сержант. — Он покопался у себя в кармане, вытащил огрызок химического карандаша и дорисовал на петлице недостающий треугольник, который. Где-то оторвался.

— Вот так будет в норме, — сказал он. А потом отрекомендовался Селивановым, рядовым. Я обратил внимание на его руки. Огромные, пальцы вдвое больше и толще моих. Словом, не ладонь, а совковая лопата. Селиванов расспросил, кто я такой, откуда родом, из какой части. Я коротко рассказал ему о своих блужданиях по тылам. Он сказал, что и ему пришлось пробираться по тылам немцев, но вышел он оттуда со своей ротой и с малыми потерями.

— Ты радуйся, что в нашу роту попал. У нас командир что надо. Я его в бою видел и по тылам с ним прошел. Не смотри, что он неразговорчивый. Это душа-человек. Он тебя насквозь видит и справедлив. Я за ним в огонь и воду пойду, — хвалил Богданова Селиванов. Разговаривая о том и о сем, мы задремали. Нас разбудил чей-то выкрик: «Станция Пено!» Поезд замедлил ход, остановился возле вокзала.

— Выходи строиться! В колонну поротно по три — становись! — скомандовал капитан Дементьев.

К нему со стороны вокзала подошел коренастый и очень крепко сбитый капитан. Дементьев представил его батальону как старшего политрука. Здесь для батальона был приготовлен обед. Он состоял из щей и каши. Для бойцов, большинство из которых давно не ели горячего, обед стал праздником. После обеда нам только удалось выкурить по цигарке. Вернувшись от начальника станции, капитан Дементьев подал команду: «По вагонам!»

От станции Пено эшелон вышел на рассвете. Шел он быстро, делая только короткие остановки, чтобы пропустить встречные составы. Ветер гнал назад дым и колючий шлак из трубы паровоза. Нам, находящимся на открытых платформах, то и дело приходилось протирать глаза. Через час мы прибыли в Осташково. Со станции колонна двинулась к пристани озера Селигер. Того самого, о котором нам еще в школе рассказывали, что это красивейшее озеро на земле русской.

Прибыли к пристани, когда солнце стояло в зените. Озеро чистое, вода прозрачная. Ветер слегка рябил ее поверхность. Но чего-то особого, что могло бы восхитить и привести в восторг, я не увидел. Здесь, на пристани, предстоял длительный привал. Те, кто ехал на платформах, первыми бросились к воде, чтобы смыть с себя копоть, которая щипала лицо, шею.

В ожидании транспорта простояли здесь до вечера. Дальше пристани никто не уходил. Рядом с причалами размещался обширный сад. Сама пристань выглядела запущенной и осиротевшей. Причалы были пусты, обслуживающего персонала не видно. Гладь озера выглядела тоже пустынной: ни парохода, ни катера, ни даже лодки.

— Ребята! — крикнул боец, показывая в сторону, откуда появился маленький пароходик.

— Эта утлая посудина не перевезет и половину батальона. Она может только рыбам обед доставлять, — рассуждали красноармейцы, глядя на старенький пароходик, который нещадно дымил и очень медленно приближался к пристани. Наконец суденышко причалило.

— Выходи строиться! — подал команду капитан Дементьев.

Он прошелся вдоль строя, вышел на середину и объявил, что через полчаса начнется погрузка. Все должны выполнять приказы капитана пароходика и его команды. Завтра, во второй половине дня, батальон должен прибыть в Демянск. Там, говорил капитан, мы получим сухой паек на всю дорогу до передовой.

Капитан и его команда до посадки тщательно осматривали пароходик. По их лицам не чувствовалось тревоги и неуверенности, хотя палуба в нескольких местах прогибалась и впечатление было такое, что при небольшой нагрузке судно рассыплется. Но уверенность моряков успокоила бойцов, которые вначале с большой подозрительностью относились к этой «лохани». Посадкой руководил сам Дементьев. Капитан судна, старичок с седыми длинными усами и потертым кителем, показывал что-то Дементьеву, дымя трубкой. К удивлению всех, батальон разместился на пароходике. Перегрузка втрое-превышала норму.

— Как поплывем? Бойцы из иллюминаторов руками достают воду, — делился своей тревогой с капитаном его помощник.

— Бог даст, доплывем. Лишь бы немецкие летуны не обнаружили нас, — как бы между прочим ответил, старый речник.

Я, стоя рядом с ними, вспоминал переправу через Вилию и представил, что бы случилось с нашей посудиной, если бы рядом разорвалась бомба. И в то же время поймал себя на том, что, зная об опасности, чувствовал себя куда спокойнее, чем в тылу у немцев. Да, не позавидуешь тому, кто был в окружении. Если на фронте противник угрожает тебе с одной стороны и ты находишься со своими, то это еще ничего, даже в том случае, когда приходится отступать. А там? Но и в тех условиях мы делали свое солдатское дело, истребляя оккупантов. Это дело вдвойне опасное, требующее большого напряжения нервов, сил, воли и невероятного терпения.

На палубе я вначале чувствовал себя хорошо. Вглядывался в берега озера. Пароход шел недалеко от берега, чтобы в случае появления немецкой авиации приблизиться к нему. В этом был смысл. Если начнется бомбежка, то часть людей, которая умеет плавать, может остаться живой. Берега, мимо которых мы плыли, были низкие, почти наравне с урезом воды, и покрытые лесом. В моих уставших глазах лес превращался в берег, и тогда казалось, что мы плывем словно в чаще с высокими краями.

Как стало темнеть, я почувствовал усталость и был не в силах бороться со сном. Развернул свою скатку, под голову положил вещмешок и автомат и незаметно заснул, словно куда-то провалился, потеряв память и сознание. Проснулся я от утреннего холодка. Небо на востоке уже посерело. Сзади слышались мерные всплески воды от колес парохода. Вода казалась черной, только сзади белела пена. Кроме всплесков и пыхтения парохода ничего не было слышно. Да и сам пароходик будто стоял на месте.

Протерев глаза, я скатал свою шинель, одел скатку и заплечный мешок, осторожно пробрался между спящими бойцами к поручням. Солнце уже приподнялось над горизонтом. Поверхность озера заискрилась розовым светом, заиграла им.

«Селигер, Селигер, — подумал я. — Как красочно описывал его в школе преподаватель географии! А какая тишина! После постоянной настороженности и опасностей находиться в такой тишине — лучший отдых». Я позавидовал команде, которая ведет этот пароходик. И услышал сзади шаги.

Ко мне подошел капитан. Старичок тронул меня за плечо и сказал, чтобы я был осторожен около поручней. Рассказал, что на прошлой неделе один боец упал в воду и его насилу спасли. А потом или от скуки, или для того, чтобы не заснуть, старичок разговорился. Ему было безразлично, с кем говорить, лишь бы говорить. Он сообщил, что в предыдущем рейсе немецкие истребители обстреляли его судно. Оно погибло бы, если бы попало под атаку штурмовиков и бомбардировщиков. От капитана я узнал, что с начала войны на его утлой посудине перевезена не одна дивизия.

В это время пароход резко дернулся, словно за что-то зацепился, а затем его затрясло. Палуба закачалась, что-то заскрежетало. Те, кто был в салоне, зашумели, повскакивали с мест. Судно снова дернулось и покачнулось направо, теряя скорость. В это время капитан скомандовал: «Без паники! Ничего серьезного не произошло». Его невозмутимый вид и голос успокоили людей. Через несколько минут корабль по-прежнему нормально шел вперед. Чем дальше плыли, тем гуще становился туман. Последние километры капитан вел пароход почти при полном отсутствии видимости. Поздним утром мы причалили к какой-то старой пристани. Оказалось, что это не Демянск. Капитан по рации получил команду высадить батальон, не доплыв до конечного пункта, так как там очень активно действует немецкая авиация.

Высадились мы на старенькой пристани. Капитан сказал, что это самая северная точка озера. От нее до Демянска дальше, чем от точки, которую планировалось достичь вначале. Капитан Дементьев повел батальон в северно-западном направлении. Карты у него не имелось, и колонна часто отклонялась от заданного маршрута. Дорогу уточняли в населенных пунктах.

Больше приходилось идти по лесам и болотам, так как немецкая авиация контролировала дороги. Батальон на три дня остановился на берегу притока реки Пола, рядом с железнодорожной станцией. Здесь батальон пополнился двумястами красноармейцами. После этого подразделение имело три роты полного состава, резервный взвод и необходимые спецслужбы. Мы получили боеприпасы и оружие. Здесь я впервые увидел винтовки с неокрашенными проолифенными прикладами. Видимо, не хватило времени довести эти изделия до конца. После войны я спрашивал многих фронтовиков, видели ли они такие винтовки. Никому не довелось встречаться с этим. Видимо, такие партии оружия были большой редкостью.

Здесь, около станции, намечалось провести учения по форсированию водных преград, так как до фронта нам предстояло преодолеть реку Полометь и болота. Но на другой день командир роты лейтенант Богданов объявил, что учения по форсированию рек отменяются, поскольку на том участке фронта, куда направляют нас, действуют танки. В роте создали несколько групп истребителей танков. Комплектовались эти группы из физически сильных бойцов. В такую группу попал и мой первый знакомый из роты Селиванов. В полковой школе нам говорили, что танк можно остановить, если под гусеницы бросить связку гранат. Можно уничтожить легкий танк, если связка попадет в моторное отделение. Но о специальных группах по отражению танковых атак нам ничего не говорили, считая борьбу с танками делом артиллерии.

На третий день, рано утром, батальон подняли по боевой тревоге. Над станцией крутился немецкий воздушный разведчик «рама». Батальон быстро снялся с места, колонна лесом форсированным маршем пошла в заданном направлении к фронту. Мы уже знали, что примерно через четверть часа над местом, где располагался батальон, появятся бомбардировщики или штурмовики. Через пару часов мы вышли к дороге, где под прикрытием деревьев и кустарников стояла колонна автомашин. Нас на автомашинах подбросили к фронту километров на тридцать. Затем пешей походной колонной двинулись дальше. Во второй половине дня 19 августа батальон вышел к одному из селений на реке Ловать. А дальше опять шли лесами и болотами, форсировав две реки. Бойцы были крайне измотаны.

— Пока до фронта доберемся, ноги протянем, — сетовали многие.

Но впереди уже все явственнее слышались взрывы и выстрелы. Фронт где-то рядом. Батальон остановился на привал. Бойцы попадали на сырую землю, траву, кое-кто поснимал сапоги. Командиры подразделений собрались у комбата для ознакомления с обстановкой и получения боевой задачи. Отдыхать пришлось недолго.

Пришел Богданов со взводными и построил роту. Он поставил задачу. Она состояла в том, чтобы занять одну из самых больших высоток холма, который находится в трех километрах, и укрепиться там. Справа от нас будет действовать первая рота старшего лейтенанта Коридзе, слева — рота лейтенанта Соболева, совсем молодого командира, принявшего это подразделение после высадки батальона на озере Селигер. Наш батальон будет находиться во второй линии обороны, и в случае надобности отдельные его подразделения могут использоваться как резерв для первой линии обороны. Выходить на позиции предстояло броском.

Когда мы заняли оборону, лейтенант Богданов дал команду срочно окапываться. Высотка, на которой мы находились, представляла вытянутый горб длиною около полукилометра. Отстоять ее было нелегко, так как противник имел танки. Лейтенант Богданов сказал, что первую линию обороны удерживает батальон, в котором осталась третья часть личного состава, а нас поддержат два взвода сорокапяток и взвод ротных минометов.

С высотки, на которой мы укрепились, хорошо обозревалась первая линия обороны. Она проходила по такой же гряде холмов, которые простирались значительно ниже наших высоток. Перед ними со стороны противника лежала открытая местность: не то поля, не то луга. Поэтому нам представилась возможность наблюдать за действиями противника и своих, находящихся в первой линии обороны. Когда мы выходили на позицию, шел бой, и, видимо, поэтому противник не заметил, как образовалась вторая линия обороны.

Батальон стойко держался за высотки. Отстаивать их помогло более выгодное положение, чем у противника. Но силы были явно неравные. Оборонявшийся батальон поддерживало только два 45-миллиметровых орудия. Противник же беспрерывно сыпал на батальон мины и снаряды. Наши отвечали ружейно-пулеметным огнем только тогда, когда немцы оказывались в зоне поражения. Командиры говорили, что весь западный склон высоток усеян трупами немцев. Нам из своих окопов этого не было видно, но по тому, что батальон отбил десятки атак, можно представить, во что это обошлось противнику.

Мы спешно окапывались и в то же время следили за ходом боя. Немецкая артиллерия перенесла огонь на седловины между высотками. Зачем это было сделано, мы догадались после: расчистить путь для окружения тех, кто дрался на высотках. Вскоре после такого обстрела группа немецких автоматчиков через седловину обогнула находящуюся напротив нас возвышенность и стала с тылу ползком подбираться к обороняющимся. Селиванов хотел было ударить по ним из ручного пулемета, но я остановил его: «Без команды командира роты ни выстрела».

Но нервы у всех были на пределе, каждый едва сдерживался, чтобы не нажать на спусковой крючок. В это время три десятка бойцов выскочили откуда-то справа и бросились к высотке. Впереди бежал командир резервного взвода сержант Иванов, которого нельзя не узнать по его огромному росту. Немцы из-за шума боя не заметили приближения взвода, к тому же они знали, что у батальона исчерпаны резервы и ждать подмоги неоткуда. Резервный взвод почти в упор перестрелял прорвавшихся немцев и, потеряв только троих ранеными, вернулся назад. Это, как мы узнали позже, было сделано по приказу капитана Дементьева, который держал резервный взвод при себе. Оборонявшие высотку только после узнали о том, что были на волосок от гибели.

Противник на наших глазах трижды атаковал первую линию обороны и откатывался назад. После третьей, неудачной атаки батальон начал отходить. Сначала выносили раненых, затем шли остальные. Не верилось, что здесь оборону держал батальон. Живыми покинули позиции не более ста человек. Для отхода обороняющихся использовали передышку после очередной атаки. Немцы посчитали, что обороняющиеся ушли. Но, опомнившись, бросились, чтобы добить наших. Было уже поздно. Вражеская пехота без поддержки танков и артиллерии, не зная, что создана вторая линия обороны из свежих сил, напоролась на такой огонь, что заметалась на открытом месте и кинулась назад, оставив десятки убитых и раненых.

— Да, здесь нам несладко придется, — потягивая самокрутку, задумчиво сказал Селиванов.

Я был согласен с ним, но ничего не ответил. Ночью противник не решился нас атаковать. Это время мы использовали на то, чтобы отрыть ячейки в полный рост, соединить их ходами сообщения и лучше замаскироваться. В задачу нашего отделения входило прикрыть огнем седловину между нашей и соседней высотками. Богданов, который успел обойти все огневые точки и окопы, определил для нас ориентиры будущего обстрела, велел подготовить связки гранат, так как все понимали, что противник обязательно применит танки, чтобы смести нас с этой гряды.

Через час после рассвета началась обработка наших позиций авиацией. Бомбы сыпались настолько густо, что высотка от разрывов шевелилась, а в окопах отваливалась глина. Казалось, что после такой обработки не останется ничего живого, но большого вреда от бомбежки рота не получила. Хорошо, что сумели вовремя и как следует окопаться. Затем начался минометный и артиллерийский обстрел.

Чувствовалось, что противник бил наугад. Он еще плохо знал наши позиции и прощупывал их огнем. Но с нашей стороны ответа не получал. В это время пехота противника скапливалась в кустарнике, который располагался у восточного подножия гряды высоток, покинутых накануне нашими войсками. Когда прекратился артобстрел, артиллеристы сорокапятки выкатили свои орудия на прямую наводку. Их позиция располагалась метрах в пятидесяти правее нас.

В воздух со стороны противника поднялось несколько ракет. Мы напряженно наблюдали за кустарником, где сосредоточилась пехота, зная, что самый сильный удар будет нанесен оттуда. Прошла минута, другая, но из кустарника никто не выходил. Вдруг из седловины выскочило пять легких танков и два бронетранспортера. Они развернулись в цепь, и тогда пехота вышла из кустарника. Под прикрытием брони она стала приближаться к нашим позициям. По ним жиденьким огнем ударили наши минометы и сорокапятки.

Но этот огонь не повлиял на противника. Цепи шли спокойно. Только один танк остановился и слегка зачадил. Но танкисты, видимо, сами затушили огонь. Машина осталась стоять на месте, но орудие ее стреляло. Вспыхнул и бронетранспортер, из которого высыпала пехота. Но все остальное продолжало двигаться на нас. Танкисты, по всей вероятности, засекли наших артиллеристов, и снаряды из танков в основном сыпались вокруг них. Одно из орудий вскоре оказалось разбито, а расчет полностью погиб.

Вторая сорокапятка перестала стрелять, так как танки и транспортер вошли в мертвую для орудия зону. Мы затаив дыхание ждали, когда немцы подойдут на расстояние прицельного огня из стрелкового оружия.

— Огонь! Отсекать пехоту от танков! — скомандовал Богданов, и шквал пуль брызнул на наступающие цепи. Немцы остановились, заметались, но офицеры быстро навели порядок, и цепи пехоты снова торопливо двинулись вперед, поотстав от танков. Селиванов и Сурков, новый боец отделения, прибывший с последним пополнением, азартно, длинными очередями били по немцам. Я медлил, ожидая, пока немцы подойдут ближе. Но вот подошел и мой черед.

— Ты что спишь! На вас танк прет! Где бронебойщики? — Кто-то сильно стукнул меня по плечу. Обернулся, сзади лейтенант Богданов. Глаза бегают, горят гневом. Я по ходу сообщения подбегаю к Селиванову и Суркову. Приказываю выдвинуться вперед и связками гранат уничтожить танк. Взяв по две связки, ребята выскочили из окопа. Пробежав метров двадцать, один из них скрылся в специально вырытой ячейке, другой прыгнул в воронку. Но воронка оказалась неглубокой и не могла полностью скрыть Суркова. К счастью, танкисты были увлечены другими целями и не заметили ребят. Одна граната, брошенная Сурковым, попала под гусеницу. Машина развернулась на месте и заглохла. Но башня повернулась туда, куда направлялся танк. Около окопа Суркова запрыгали брызги пуль, посланных немецкими пехотинцами, которых мы своим огнем прижали к земле.

«Неужели Сурков погиб?» — мелькнуло у меня в голове. Но он приподнялся из воронки и бросил гранату во вторую гусеницу. Что же бездействует Селиванов? Но вот раздались один за другим два взрыва. Оказывается, я просмотрел, как Селиванов выскочил из своей ячейки, по-пластунски подполз к танку сбоку и бросил две гранаты в жалюзи танка. Машина вспыхнула. Из люков стали выскакивать танкисты, которых сразу же срезали пулеметным и автоматным огнем.

Погода была пасмурная, и дым от горящего танка прижало к земле. Это походило на дымовую завесу, которая скрывала от нас немцев справа. Я вставил новый диск и смотрел на дым, ожидая, что оттуда выскочат немцы, воспользовавшиеся этой завесой. Но с этой стороны увидел Селиванова, он полз, волоча за собой раненого Суркова. Рана у парня была тяжелая, автоматная пуля насквозь прошила левое плечо. Две другие прошли скользом. Одна сорвала кожу на шее, другая чуть зацепила правую руку. Селиванов, уложив товарища на дно окопа, сделал, как мог, перевязку. Увидев, что группа немцев приближается к седловине, я крикнул Селиванову:

— К пулемету!

— Погоди, отдышусь, — огрызнулся он, но сам подбежал к своему ручнику и выдал фашистам длинную очередь, обратив их в бегство. Атака отбита. На поле боя осталось множество трупов неприятеля, три сожженных танка и подбитый бронетранспортер. Один из танков сожгли уже в нашем тылу. Он проскочил через седловину, и только тут истребители засыпали его связками гранат. Но и наши потери были внушительные. Мы лишились противотанковой артиллерии. В роте разбиты два ручных и один станковый пулеметы. Треть личного состава убита и ранена.

Противник, несмотря на потери, снова готовился атаковать высотки. Его пехота сосредоточилась в кустарнике, а из седловины туда шли новые и новые подразделения.

— Эх, прочесать бы этот кустарник хорошей артиллерией и тяжелыми минометами, как бы нам легче стало, — задумчиво произнес Кузиков.

— Абы да кабы, то б во рту росли грибы, — съязвил Селиванов.

В это время по ходу сообщения к нам приблизился старший лейтенант Рябинин. Он спорил с Богдановым, который густо пересыпал свою речь матом.

— Где я вам найду пополнение, у меня самого половина роты осталась, почти кричал Богданов.

— У тебя половина, а в первой и взвода не наберется. На нее основной удар немцев был направлен, и командира убило. Мне приходится и начальником штаба быть, и ротой командовать. Нам здесь только бы продержаться до утра, а потом отойдем на те высотки, — показал Рябинин на гряду небольших холмов, пролегающих за нашей обороной.

— Куда, куда? На те высотки? А эти оставлять? Да отсюда те холмики как на ладони просматриваются. Немец сразу же сковырнет нас оттуда, — горячился Богданов.

— Нам там только день продержаться, на подходе большие силы, — не уступал Рябинин.

Мы прислонились к стенке окопа, чтобы пропустить командиров. В это время противник выпустил вверх целую серию ракет.

— Начинается. Пойду в первую. Но ты не забывай хотя бы половину взвода к нам на помощь подослать, — торопливо повернувшись назад, крикнул Рябинин.

Как и перед предыдущими атаками, этой предшествовала артиллерийская обработка наших позиций. Немцы, получив подкрепление, ожесточеннее атаковали нас, а мы отвечали им слабым огнем. Танки, проводив пехоту к самому подножию высотки, повернули назад, считая, что сделали свое дело. Пехота подошла к нашим окопам метров на пятьдесят и бросилась в атаку. Но хоть не густой был огонь с нашей стороны, он заставил немцев замедлить бег. А когда полетели гранаты, то им пришлось залечь. Истребители танков, которые находились в ячейках, выдвинутых вперед, и были ближе к немцам, бросили в сторону противника несколько связок гранат. Их взрывы выглядели внушительно, и немцы стали отползать назад. Не знаю, откуда на правом фланге появился станковый пулемет. Его очереди заставили немцев окончательно откатиться.

После отражения этой атаки лейтенант Богданов по цепочке передал команду собираться за высоткой. Подобрав раненых, мы стали отходить. Вдруг откуда-то появился капитан Дементьев.

— Лейтенант, что это такое? — кричал комбат.

— Ноги уносим, пока не поздно, — ответил Богданов.

— Назад! Завтра отдам под трибунал, — грозил пистолетом Дементьев.

Перебранку капитана с лейтенантом прервал посыльный из штаба полка.

— Товарищ капитан, вам очень срочное, — махал пакетом младший сержант, Дементьев тут же разорвал пакет, прочитал и заговорил другим тоном.

— Отводи роту на те высотки. Приказ командира полка. Соседние батальоны уже отходят. — Разорвал он на мелкие клочки приказ и рассеял по ветру обрывки.

На маленьких сопках мы продержались недолго. Отбив две атаки, оставили свои позиции и пересекли шоссейную дорогу. Лесом и болотами нас вел капитан Дементьев. Куда шли, никто толком не знал. Не знали и о том, как в дальнейшем разворачивались события на участке фронта, который мы покинули. Знали одно — для фронта дорога имела большое значение, и поэтому так упорно наши командиры и личный состав отстаивали свои позиции. Делалось все возможное, чтобы остановить продвижение врага, но он здесь превосходил нас в силе.