"Рассказы о наших современниках" - читать интересную книгу автора (Авдеев Виктор Федорович)

II

Город защищался долго, упорно. Когда тупорылые фашистские танки прорвали оборону, оккупанты не нашли в нем ни заводов, ни учреждений, ни школ. Но Людмила Николаевна эвакуироваться не успела. Горе ее еще усугублялось тем, что она больше ни разу не увидела сына и лишь из письма знала о его зачислении в разведку, Это письмо — последнее от Вячеслава — она перечитывала по нескольку раз в день и носила в сумочке, где хранила документы и продуктовые карточки.

В первый же вечер по занятии фашистами города к ней на квартиру поселили долговязого обер-лейтенанта из воинского соединения Ваффен СС «Мертвая голова». Поставив у двери два чемодана: фибровый и дюралевый, обер-лейтенант, твердо стуча сапогами, прошелся по квартире; осмотрел полутемную ванную, заглянул в прихожей за сундук, открыл большой платяной шкаф. Затем толкнул дверь в комнату Людмилы Николаевны: она оказалась запертой. Обер-лейтенант быстро и подозрительно глянул на хозяйку, резко, на ломаном языке спросил:

— Почейму?

— Там… собака, — пытаясь не волноваться, ответила Людмила Николаевна. — Это последний друг, который у меня остался. Я делю с ней паек и… прошу вас не убивать ее.

Она говорила по-немецки. Обер-лейтенант поднял рыжие брови.

— Вы знаете мой язык?

— Да. До войны я преподавала немецкий в двадцать седьмой средней школе.

Подозрительность, казалось, оставила обер-лейтенанта. Но все же он повелительно приказал, ткнув на дверь пальцем в белой перчатке:

— Откройте!

Обер-лейтенант пропустил вперед Людмилу Николаевну, потом вошел сам. Рука его лежала на колодке парабеллума, висевшего сбоку. На коврике, привязанный парфорсом за спинку кровати, стоял Наль. Он крупно дрожал, перебирал сильными лапами. Одетый в намордник, Наль не мог лаять, но от волнения беспрерывно завывал и повизгивал. Комната Людмилы Николаевны была скромно обставлена: круглый стол посредине, сервант у стены и трюмо. Обер-лейтенант окинул все это одним взглядом, снял руку с парабеллума и заложил ее за спину: теперь он с интересом рассматривал собаку. При входе чужого человека, запах которого Наль давно чувствовал, пес рванулся и чуть не упал, так как парфорс с железными шипами, обращенными внутрь, отбросил его назад. Шерсть на нем встала и потемнела на спине, глаза налились кровью, страшные верхние клыки были обнажены, и пена обметала губы. Наль зарычал, но рычание оборвалось тут же, на первой ноте. Серые глаза обер-лейтенанта смотрели холодно, но видно было, что он любовался породистой собакой. Под щеткой его усов скользнула улыбка. Стоя вполоборота к хозяйке, он спросил:

— Чистокровный немецкий боксер? И у вас есть паспорт на него?

— Есть.

— Зовут Наль? Это что: имя русского полководца… писателя? Ах, сказочного индийского царевича! Значит, это должен быть действительно благородный пес.

Улыбка обер-лейтенанта раздвинулась несколько шире, он совсем обернулся к Людмиле Николаевне, произнес безапелляционным тоном:

— Снимите с пса намордник и отвяжите. Чего-чего, а этого Людмила Николаевна никак не ожидала.

— Но… Наль сейчас сильно зол, — растерянно проговорила она, чувствуя, что произносит совсем не те слова. — Я не могу отвечать за последствия, При его мертвой хватке…

— Потрудитесь делать то, что вам приказывают. И без жалоб, я вашу собаку убивать не стану.

«Ну, так пусть пеняет на себя», — и затрясшимися руками она с тайным злорадством отвязала парфорс, сняла намордник. Наль почувствовал себя свободным. Это было невероятно, и в первое мгновение он даже не поверил тому, что с ним произошло. Когда к ним приходили чужие люди, его запирали в отдельную комнату, а если и показывали — Наль знал, что хозяева им гордятся, — то держали за парфорс и стальную цепочку. На случай, если пес все-таки сорвется, посетителя сажали в угол и перед ним садились сами, огораживая его, как барьером. Наль понимал, что сегодняшний пришелец не простой гость. Тревожное настроение хозяйки целиком передавалось ему. И теперь при виде чужого человека, ошеломленный, ослепленный своей яростью, Наль даже не мог броситься на него, а от нервного напряжения стал икать.

Обер-лейтенант пристально, не смигнув, глядя ему в глаза, сделал несколько твердых шагов вперед и очутился возле кровати.

— Но-о! На-аль, На-аль, — с повелительной лаской произнес он.

Пес пригнулся, вжал голову, заложил назад уши, но по-прежнему не делал прыжка: что-то угнетало его, Он весь насторожился, понимая, что предстоит какая-то страшная, непонятная борьба. Одним краем глаза Наль видел, что хозяйка напряженно следит за пришельцем, от которого шли неприятные, незнакомые запахи. Наль весь присел, едва не касаясь животом пола. Вот над его мордой уверенно появилась большая сильная рука и в следующую же секунду, сбросив оцепенение, боксер подпрыгнул, как развернувшаяся пружина, и его страшные челюсти сомкнулись, а во рту он ощутил теплую кровь. От запаха чужой крови пес совсем рассвирепел. Но странно: рука не отдернулась, даже не дрогнула, а голос повелительно сказал:

— Наль!

Пес не разжимал зубов. Другая левая рука человека погладила ему голову, затем поднесла к его носу вынутую из кармана плитку шоколада.

— Отпусти руку, Наль.

Серые, словно светящиеся, глаза пришельца смотрели прямо в его глаза. Наль почувствовал, что не может дольше вынести этого взгляда.

— Ну? Кому я говорю?

И собака разжала зубы.

Продолжая властно глядеть ему в глаза, обер-лейтенант той же укушенной правой рукой еще раз погладил собаку, сел рядом на кровать. Делал он это спокойно, уверенно, как хозяин. Наль какую-то минуту колебался, потом осторожно взял шоколад и съел.

Людмила Николаевна стояла разочарованная, пораженная, с трудом веря глазам. Ее Наль, свирепый, чернозевый Наль, был усмирен, как простая дворняжка. А она-то пять минут тому назад ожидала, что он разорвет офицера.

— Это непостижимо, — только и повторяла она. — Это непостижимо.

— О! — самодовольно усмехнулся обер-лейтенант. — Я это делаю не первый раз. Когда-то юношей я был дрессировщиком в бродячем цирке, потом четыре года — кинологом и имел дело с полудикими собаками, которых надо было приучать к несению сторожевой службы. Собаки меня боятся.

Обер-лейтенант перевязал носовым платком правую руку, встал, докончил назидательно:

— Мы, наци, особенно члены альгемайне СС, привыкли брать все, что нам понравится. Мы никогда не просим. А кто нам не подчиняется, того мы уничтожаем. Это знает вся Европа. Кстати, вон у вас на серванте будильник: мне такой нужен. Вам торопиться некуда. Школа ваша теперь закрыта. А мне надо вовремя подыматься на работу. Теперь же, мадам… Глушкофф, покажите, есть ли в вашей квартире еще комнаты?

Комната Вячеслава ему понравилась, и он сказал, что займет ее. Он сунул парабеллум под подушку дивана, заперся и лег спать.